Болезнь как категория философии и объект культурологии

Стр 1 из 4Следующая ⇒

Nbsp; Человек как проблема: философско-культурологические вопросы болезни и смерти Хрестоматия по христианской антропологии, философии и культурологии Авторы-составители: Я. А. Голубинов , Ю. А. Кузовенкова ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ «САМАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ» МИНИСТЕРСТВА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ РФ _____________________________________________________________ Кафедра философии и культурологии ЧЕЛОВЕК КАК ПРОБЛЕМА:

ФИЛОСОФСКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ БОЛЕЗНИ И СМЕРТИ

Хрестоматия по христианской антропологии, философии и культурологии

Самара

2017

ББК 71.0-93

УДК 08

Г62

Утверждено на заседании ЦКМС

ФГБОУ ВО «Самарский государственный медицинский университет»

Минздрава РФ

15.12.2016 г.

Рецензенты:

Сериков Андрей Евгеньевич, кандидат философских наук, доцент, декан философского факультета ЧОУ ВО «Самарская гуманитарная академия»;

Карасёва Татьяна Борисовна, кандидат филологических наук, начальник учебного отдела, с.н.с. лаборатории семиотики культуры ГБОУ ВО СО «Самарская государственная областная академия (Наяновой)».

Голубинов Я. А.Человек как проблема: философско-культурологические вопросы болезни и смерти: Хрестоматия по христианской антропологии, философии и культурологии / Я. А. Голубинов, Ю. А. Кузовенкова. – Самара: Самар. гос. мед. ун-т, 2017. – 80 с.

Данная хрестоматия предназначена для более тесного знакомства с некоторыми проблемамибытия человека, рассматриваемыми через призму религии, философии и культурологии. В данном издании затрагиваются вопросы болезни и смерти человека. Хрестоматия предназначена для использования на практических и семинарских занятиях таких дисциплин как «Философия», «Культурология» и «Христианская антропология». Отрывки из сочинений, приведенные в данной хрестоматии, могут быть использованы также для самостоятельной работы студентов.

ISBN

ББК 71.0-93

УДК 08

Г62

медицинский университет» Минздрава РФ, 2017

Оглавление

Введение................................................................................................ 4

Глава I. Болезнь................................................................................... 5

§1. Утешение и исцеление: болезнь в свете религии..................... 5

§2. Болезнь как категория философии и объект культурологии 10

Дополнительная литература по теме........................................... 31

Вопросы по главе............................................................................ 31

Глава II. Смерть................................................................................. 32

§1. Христианское учение о смерти и посмертном состоянии человека 32

§2. Философские рассуждения о смерти....................................... 49

§3. Образы смерти в истории культуры...................................... 65

Дополнительная литература по теме........................................... 92

Вопросы по главе............................................................................ 93

Введение

«Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним — умиранием и смертью. Люди, как правило, этого не замечают, но если это все же так, было бы, разумеется, нелепо всю жизнь стремиться только, к этому, а потом, когда оно оказывается рядом, негодовать на то, в чем так долго и с таким рвением упражнялся»

Глава I. Болезнь

Утешение и исцеление: болезнь в свете религии

Религия всегда была тесна связана с медициной. Даже после появления медицины как науки, сначала в Древней Греции, а потом в Новое время, религия, древний политеизм, а затем христианство, не разорвала связей с врачеванием. Болезнь нуждается по мнению религии в особом истолковании, поскольку в ней можно увидеть знак, наказание и даже награду свыше.

Статья из сборника «Быть христианином» митрополита Антония (Сурожского)[1].

Мне хочется затронуть вопрос о болезнях — телесных и, особенно, душевных. Как Церковь относится к болезни, как отдельный верующий должен относиться к своей болезни и к болезни близких людей? Большей частью к собственной болезни легче относиться спокойно и мужественно, чем к болезни дорогого человека, когда он страдает почти невыносимо и идет к своей смерти.

С точки зрения православной веры болезнь, так же как и смерть, это результат первичного отпадения человека от Бога. Бог является гармонией, Бог является жизнью, в Нем — полнота всего. Человек потерял жизнеспособность постольку, поскольку отпал от Бога, и оставшаяся пустота заполнилась смертностью и возможностью болеть. Как правило, это относится ко всем нам. Но перед нами может встать другой вопрос: ладно, мы, грешники, болеем, это результат нашего состояния, того, что мы не полностью соединены с Богом или во всяком случае не полностью к Нему устремлены. Но почему болеют святые? Почему они, как бы вкрапленные в Божию благодать, могут болеть?.. Тут другой момент, тот же самый момент, который является перед нами в страшные минуты распятия Христа и Его смерти. Святой несет на себе крест всей земли, святой — это человек, который вместе со Христом несет на себе последствия человеческого греха. Я вспоминаю сейчас одного валаамца. Он был послушником в течение пятидесяти лет, на работах потерял ногу, был уже стариком, когда его встретил отец Афанасий, посетивший тогда Валаам в поисках духовной жизни. Он спросил этого старика: «Скажи, почему ты, после пятидесяти лет, не принимаешь пострига, остаешься послушником?» И тот ответил: «Я не готов. Я не научился сострадать и плакать плачем всея земли». Вот почему и святой может болеть, может страдать: потому что умеет сострадать, разделять страдание и плакать над страданием, над греховностью, над отпадением от Бога всей земли.

Но когда мы говорим о болезнях, мы говорим, конечно, большей частью о таких людях, каковы мы сами. И что же нам делать? Люди «благочестивые» часто мне говорят: «Зачем мне идти к врачу? Я могу пойти и попросить священника помолиться, или могу попросить, чтобы меня помазали святым елеем». Да, можешь; но почему это делать, когда Бог нам дал другие средства, более доступные, более простые, и которые не требуют от тебя той цельной, глубокой веры, какой требует обращение к таинствам и к действиям Церкви?.. Это слова святого Серафима Саровского. Он говорил одному своему собеседнику: «Лечись, потому что Бог создал и лекарства, и врача, и в его руках твое выздоровление». Тут он повторяет то, что можно прочесть в 38-й главе книги Сираха: что Бог действительно создал и лекарство, и врача, и дал ему власть порой исцелять:

«Почитай врача... по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Вышнего — врачевание... Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими. Для того Он и дал людям знание, чтобы прославляли Его в чудных делах Его: ими Он врачует человека и уничтожает болезнь его. Приготовляющий лекарства делает из них смесь, и занятия его не оканчиваются, и чрез него бывает благо на лице земли. Сын мой! В болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу, и Он исцелит тебя. Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце. Вознеси благоухание и из семидала памятную жертву и сделай приношение тучное, как бы уже умирающий; и дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен. В иное время и в их руках бывает успех; ибо и они молятся Господу, чтобы Он помог им подать больному облегчение и исцеление к продолжению жизни»(Сир. 38:1–2, 4, 6–14).

Как видим, тут сказано еще одно, очень важное. Раньше чем идти к врачу, и в течение всего времени, которое ты употребишь, чтобы быть исцеленным естественным образом, ищи покаяния, ищи духовного очищения, потому что болезнь связана, с одной стороны, со всеобщей судьбой человека, с его ослаблением, с тем, что мы смертны и подвержены страданию и болезни; но также связана с тем состоянием души, которое в нас качествует. Есть замечательное место в Священном Писании (не могу сейчас процитировать его точно), которое, описывая судьбу человека после падения, говорит: и постепенно в роде человеческом водворилась смерть... Смерть вошла, но люди жили долго. И если мы посмотрим на родословную человечества, долгота жизни все уменьшалась, потому что люди слабели, их связь с Богом делалась меньше, менее глубокой, и смерть делалась все более и более властной над ними. К теме смерти мы еще вернемся. Но сейчас я хочу сказать: как только человек заболевает, он должен войти внутрь себя и поставить перед собой вопрос, насколько он далек от Бога, какая в нем есть неправда по отношению к ближнему, по отношению к самому себе, в какой мере он оскверняет или уродует образ Божий, который заложен в нем; и вместе с тем смиренно, не надеясь, что силами своего чудесного покаяния он может победить телесную болезнь, идти к врачу и принимать от него лечение. Это очень, очень важный момент.

Но еще более, может быть, вопросов поднимается у людей, когда человек заболевает душевной болезнью. Что такое душевная болезнь? Мы знаем теперь, что наше психическое состояние в очень большой мере зависит от того, что происходит физиологически, с точки зрения физики, химии, в нашем мозгу и в нашей нервной системе. Поэтому нельзя каждое психическое заболевание приписывать злу, греху или бесу. Такая болезнь гораздо чаще бывает вызвана поврежденной нервной системой человека, чем бесовским наваждением или таким грехом, который человека оторвал от всякой связи с Богом. И тут медицина входит в свои права и может сделать очень многое.

Мне вспоминается один случай. В Париже был замечательно талантливый художник-иконописец. Он вдруг заболел, стал постепенно сходить с ума. У него были галлюцинации, его внутренний мир лишился чувства реальности. Его родные решили ему не перечить, в надежде, что он успокоится. Но ему делалось все хуже, и тогда эта благочестивая семья обратилась к Церкви. Нашего молодого иконописца отчитывали, исповедовали, кропили святой водой, причащали, мазали освященным елеем, а он болел все больше и больше. Я тогда был врачом, и ко мне обратились с вопросом: что делать?.. За мой ответ на меня очень рассердились; я сказал: «Бросьте все это, он болен, а не одержим. Пошлите его в больницу, чтобы к нему применили лечение электрошоком». (Тогда это было единственное, что умели делать в этой области). И я помню, как возмутилась семья и духовенство: «Как?! А вдруг это на самом деле одержимость? Что ты об этом знаешь?» Я ответил: «Я одно знаю — если это одержимость, то электрошок никаким образом не повредит бесу и не поможет больному, а если это просто болезнь, то наш друг выздоровеет». И через год он выздоровел. (Замечу попутно: священник не всегда может быть профессиональным психиатром, но он должен по крайней мере достаточно интересоваться тем, что происходит с людьми вокруг него, чтобы иметь какие-то познания о том, как проявляется душевная болезнь. Когда душевнобольной человек оказывается и верующим, его душевное состояние отбрасывает тень на все, в том числе на его жизнь в Церкви. И очень важно, чтобы священник был в состоянии сказать: это — болезнь, а это — подлинный мистический опыт).

Но за время болезни этого художника случилось нечто чрезвычайно интересное. Он выступил в болезнь незрелым иконописцем, он вышел из болезни созревшим, его иконы стали иные, зрелые, глубокие. И мы ставили перед собой вопрос: что же это такое? каким образом это может быть?.. Ответ я нашел уже позже у святого Иоанна Кронштадтского. Он говорит, что есть души очень хрупкие, которые могли бы быть разбиты окружающим миром, и Бог спускает между такой душой и миром пелену безумия или какого-то частичного отчуждения и непонимания, пока эта душа не созреет. Эта душа может не созреть вовсе на этой земле, но она будет созревать в тишине своего так называемого «безумия», отлученности от окружающего мира, и вступит в вечность зрелой, созревшей. А иногда бывает, что эта пелена снимается, как это случилось с этим иконописцем, и вдруг оказывается, что за этой пеленой он пережил что-то, что только между Богом и ним происходило, во что не вмешивалась никакая человеческая сила; и в результате он стал зрелым человеком.

Мне кажется, что очень важно помнить эти различные моменты. Когда человек заболевает психически, надо помнить, что это может быть физиологическое явление, на которое должен обратить внимание врач. С другой стороны, одновременно мы должны об этом человеке молиться, как мы молимся о всяком человеке в нужде, молиться всеми силами души. Мы можем применять и некоторые церковные действия: помазать человека освященным елеем или, если он к тому способен, допускать его до Святого Причащения; но знать, что Божественная сила будет действовать двояко: через таинства и — она же — через врача и лекарства.

Порой, Бог решает, что действие должно быть совершено земными приемами, естественными приемами, потому что тут в основании заболевания не было ни греха, ни зла, а был момент, когда человек должен быть отстранен от того, что может его сломать, соблазнить, отдалить от видения совершенной красоты или правды, пока он не окрепнет и не станет способным жить в полумраке этого мира и вместе с тем жить светом Божиим.

Болезнь как категория философии и объект культурологии

Болезнь интересовала не только религию. И философия, и возникшая уже в Новое время наука выдвинули свои соображения насчет природы болезни, необходимых способах ее преодоления, социальных и психологических причинах последствиях болезни. В ХХ в. на болезнь начинают смотреть как на сложный социально-психологический конструкт, который обладает изменчивостью и подвержен сильному влиянию со стороны культуры и власти.

Из первой главы «Пространства и классы» книги Мишеля Фуко «Рождение клиники»[2].

Для наших уже «приглядевшихся» глаз человеческое тело образует по праву природы пространство причины и распределения болезни; пространство, линии, объемы, поверхности и пути которого фиксированы в соответствии со знакомой по анатомическому атласу географией. Этот принцип твердого и видимого тела стал теперь для медицины лишь способом представления болезни в пространстве, без сомнения ни самым важным, ни самым фундаментальным. Были и будут другие способы распределения болезни.

Как можно определить структуры, которым следуют в тайном пространстве тела аллергические реакции? Будет ли когда-нибудь установлена специфическая геометрия проникновения вируса через тончайшие мембраны тканевых сегментов? Разве в эвклидовой анатомии эти фрагменты могут найти закон своего пространственного представления? Достаточно вспомнить, в конце концов, что старая симпатическая теория говорила словарем соответствий, соседства, гомологии — терминами, для которых пространство анатомии почти не может предложить соответствующей лексики. Каждая важная идея в области патологии предписывала болезни конфигурацию, пространственные реквизиты которой не обязательно соответствовали классической геометрии.

Точное совпадение «тела» болезни и тела больного человека, без сомнения — лишь историческая и преходящая данность. Их очевидная встреча существует только для нас или, точнее, мы едва начинаем ее видеть. Пространство конфигурации болезни и пространство ее локализации накладываются друг на друга в медицинском опыте лишь в течении короткого периода: так это существовало в XVIII веке, когда медицина была исключительно согласована с патологической анатомией. Эпоха, маркирующая господство взгляда, так как в самом перцептивном поле, следуя самой последовательности или же самим разрывам, опыт сразу считывает видимое повреждение организма и его соответствие патологическим формам. Болезнь артикулируется прямо в теле, ее логическое распределение вводится в игру, благодаря анатомическим массам.

«Взгляд» должен лишь упражняться в истине, обнаруживаемой им там, где она является властью, которой она располагает по полному праву. Но как сформировалось это право, выдающее себя за древнее и естественное, каким образом место, откуда сигнализирует о себе болезнь, может безраздельно определять образ, в который оно формирует элементы?

Парадоксальным образом, пространство конфигурации болезни никогда не было более свободным, более независимым от своего пространства локализации, чем в классификационной медицине, то есть в форме медицинской мысли, предшествовавшей анатомо-клиническому методу, и сделавшей его исторически возможным.

«Никогда не трактуйте болезни, не будучи уверенными в их типе» — говорил Жилибер. От «Нозологии» де Соважа (1761) до «Нозографии» Пинеля (1798) классифицирующее правило преобладает в медицинской теории, доходя до самой практики. Оно проявляется как внутренняя имманентная логика болезненных форм, принцип их расшифровки и семантическое правило их определения: «Не слушайте же этих завистников, что хотели бросить тень презрения на написанное великим де Соважем...Вспомните, что возможно именно он один из всех живших врачей придерживалсявсех наших догм, следующих из непогрешимых правил здравой логики.Посмотрите, с каким вниманием он определял слова, с какой скрупулезностью онограничивал определение каждой болезни».

Перед тем как быть погруженной вплотность тела, болезнь получает иерархическую организацию семьи, рода итипа. Очевидно, речь идет ни о чем ином, как «о таблице», позволяющейсделать чувствительной к обучению и запоминанию разбухающую область болезни.Но глубже этой пространственной «метафоры», для того чтобы сделать еевозможной, классифицирующая медицина предполагает некую «конфигурацию» болезни: она никогда не была сформулирована, но ее наиболее существенныереквизиты можно сформулировать задним числом. Так же, как генеалогическоедрево по эту сторону содержащегося сравнения и всех своих воображаемых темпредполагает пространство, где родство формализуемо, нозологическая таблицатребует представлений о болезни, которые не являются ни сцеплением (связью,последовательностью) результатов и причин, ни хронологической сериейсобытий, ни ее видимым следом в человеческом теле.

Эта организация сдвигается к подчиненным проблемам локализации ворганизме, но определяет фундаментальную систему связей, которая пускает вдело окружение, субординации, разделения, сходства. Это пространствосодержит «вертикаль», от которой ветвятся все следствия — лихорадка, «последовательно сочетающая холод и жар», может разворачиваться в единомэпизоде или в нескольких: последние могут следовать без остановки или послеинтервала; отсрочка может не превышать 12 часов, занимать сутки, длитьсяполных двое суток или иметьплохо определяемый ритм. А также «горизонталь», по которой сообщаютсягомологи — в двух крупных группах судорог находятся, следуя совершеннойсимметрии, «тонические парциальные нарушения», «тоническиегенерализованные», «клонические парциальные нарушения» и «клоническиегенерализованные» либо, например, следуя порядку эксудативных процессов:то, чем катар является для горла, дизентерия — для кишечника. Глубокоепространство, предшествующее всем восприятиям и издали ими руководящее;именно от него, от линий, которые оно пересекает, от масс, которые онораспределяет или иерархизирует, болезнь, проясняясь под взглядом, вноситсобственные характеристики в живущий организм.

Каковы же принципы этой первичной конфигурации болезни?

1. Согласно врачам XVIII века, она дана в «историческом» опыте,противоположном «философскому» знанию. Историческое — это знание,описывающее плеврит с помощью четырех феноменов: лихорадки, затруднениядыхания, кашля, боли в боку. Философским же будет знание, задающее вопрос опричинах этого состояния: переохлаждение, серозный выпот, воспаление плевры. Различие исторического и философского — это все-таки не то же самое,что различие причины и следствия: Куллен основывает свою классификационнуюсистему на установлении ближайших причин; это не то же, что различиепринципа и следствия, т.к. Сиденхам предполагает выполнить историческое исследование, изучая «способ, которым природа производит иподдерживает различные формы болезни»; не то же, что различие видимого искрытого или предположительного, т.к. иногда необходимо прослеживать попятам «историю», которая свертывается и уклоняется от первого испытания, какизнурительная лихорадка у некоторых туберкулезных больных — «рифы,спрятанные под водой».

Историческое собирает все, что фактически и юридически, рано илипоздно, со всей силой или косвенно может быть дано взгляду. Обнаруживающаясебя причина или мало-помалу развивающийся симптом, вычитываемый принцип егопроисхождения — принадлежит не порядку «философского» знания, но «оченьпростому» знанию, которое «должно предшествовать любому другому» и котороеопределяет место первичной формы медицинского опыта. Речь идет обустановлении определенного рода фундаментального основания, где перспективынивелируются и где смещения выравниваются: результат обладает тем жестатусом, что и его причина, предшествующее сосуществует с тем, что емуследует. В этом гомогенном пространстве сцепления расплываются, а времярасплющивается: локальное воспаление есть ни что иное, как идеальноесоположение его исторических элементов (покраснение, уплотнение, жар) безтого, чтобы сеть их взаимных обусловливаний и временных пересечений сталапроблемой.

Болезнь фундаментально воспринимается в пространстве плоских проекцийбез глубины и существования без развития. Не существует более одного плана иболее одного мгновения. Форма, в которой исходно проявляет себя истина — это поверхность, где рельеф или портрет сразу и проявляется и самоуничтожается: «Необходимо, чтобы тот, кто пишет историю болезни...наблюдал с вниманием ясные и естественные феномены, кажущиеся емусколь-нибудь интерпретируемыми. Он должен в этом подражать художникам,которые, создавая портрет, заботятся о том, чтобы отметить все, вплоть дознаков и самых мелких природных деталей, которые они встречают на лицеизображаемого ими персонажа». Первичная структура, в которой реализуетсяклассификационная медицина — это плоское пространство постояннойодновременности. Стол и доска.

2. Это пространство, где аналогии определяют сущности. Таблицы взаимноподобны, но они также уподобляются друг другу. От одной болезни до другой,дистанция, которая их разделяет, измеряется лишь сличением ихсходства без того, чтобы оно вносило логико-временной скачокгенеалогии. Исчезновение произвольных движений, притупление внешней ивнутренней чувствительности — это общее состояние, которое реализуется втаких частных формах как апоплексия, судорога или паралич. Внутри этогобольшого родства устанавливаются мелкие разновидности: апоплексия приводит кпотере чувствительности всей сенсорной сферы и произвольной моторики, но онане затрагивает дыхания и сердечной деятельности; паралич затрагивает лишьточно локализованные сенсорные и моторные секторы; судорога генерализована,как и апоплексия, но прерывает респираторное движение. Перспективноераспределение, заставляющее нас видеть в параличе симптом, в судороге — эпизод, а в апоплексии — органическое или функциональное поражение, несуществует для взгляда классификатора, чувствительного только краспределению поверхности, где соседствоопределяется не измеримыми расстояниями, а посредством аналогий форм.Становясь достаточно сильными, они переходят порог простого сходства идостигают сущностного единства. Между апоплексией, разом прерывающеймоторику, и хроническими и прогрессирующими формами, поражающими мало-помалувсю моторную систему, нет фундаментального различия:в этом симультанном пространстве, где распределения во времени сходятсяи накладываются, сродство сворачивается до идентичности. В плоскомгомогенном неметрическом мире сущность болезни существует там, где естьизбыток аналогий.

3. Форма аналогии раскрывает рациональный порядок болезни. Когдасходство замечается, фиксируется не просто удобная и относительная системаориентировки, начинается дешифровка внятного порядка болезни. Покровприподнимается над принципом их создания: это общий порядок природы. Будь тодля растения или животного, игра болезни фундаментально специфична: «ВысшееСущество подчиняется законам не менее определенным, производя болезни илиобстоятельно обдумывая болезнетворные соки, чем скрещивая растения илиживотных. Тот, кто внимательно наблюдает порядок, время, час, когданачинается переход лихорадки к фазам, феноменам озноба, жара, одним словом,всем свойственным ей симптомам, будет иметь столько же оснований верить, чтоэта болезнь составляет определенный вид, как он верит, что растениепредставляет один вид, ибо оно растет, цветет и погибает одним и тем жеобразом».

Для медицинской мысли эта ботаническая модель имеет двойное значение.Она позволяет, с одной стороны, обратить принцип аналогии форм в законпроизводства сущностей: так, перцептивное внимание врача, который то здесь,то там что-товновь находит и объединяет, по полному праву сообщается сонтологическим порядком, организующим изнутри и задолго до всех проявлениимир болезни. С другой стороны, порядок болезни есть не что иное, какотпечаток жизненного мира: здесь и там царят одни и те же структуры, те жеформы деления на классы и тот же порядок. Рациональность жизни идентичнарациональности того, что ей угрожает. Одна по отношению к другой не являютсячем-то вроде природы и контр-природы, но в общем для них природном законеони пересекаются и входят друг в друга. В болезни жизнь узнают, таккак именно закон жизни основывает помимо всего и познание болезни.

4. Речь идет о типах одновременно и природных и идеальных. Природных,так как болезни в них выражают собственные сущностные истины; идеальных втой мере, в какой они никогда не даются в опыте без искажения и замутнения.Первичный беспорядок вносится с самой болезнью и самой болезнью. Кчистой нозологической сущности, которая определяет и исчерпывает без остаткасвое место в порядке классификации, больной, как источник беспорядка,добавляет свои склонности, свой возраст, образ жизни и всю серию событий,которые, будучи связанными с сущностным ядром, образуют конфигурацию случая.

Чтобы установить истинный патологический факт, врач должен абстрагироватьсяот больного: «Нужно, чтобы тот, кто описывает болезнь, позаботился оразличении свойственных ей симптомов, являющихся ее обязательнымсопровождением, от случайных и необязательных, зависящих от темперамента и возраста больного». Парадоксальным образом больной связан с тем, от чего онстрадает, лишь внешним образом; медицинское исследование должно приниматьего во внимание, лишь вынося за скобки. Естественно, необходимо знать «внутреннюю структуру нашего тела», но длятого, чтобы ее после этого вычесть, освобождая для взгляда врача «природу исочетание симптомов, приступов и других обстоятельств, сопровождающих болезнь». Это не патология, функционирующая по отношению к жизни какконтр-природа, но больной по отношению к болезни как таковой.

Больной, но также и врач. Его вмешательство — это насилие, еслион полностью подчинен идеальному правилу нозологии: «знание болезни естькомпас врача: успех лечения зависит от точного знания болезни»; взгляд врачанаправлен вначале не на это конкретное тело, а на то видимое множество,позитивное изобилие, стоящее перед ним; не на больного, но на разрывыприроды, лакуны и промежутки, где проявляются как в негативе «знаки,дифференцирующие одну болезнь от другой, истинность подлога, законностьбастарда, лукавство благодушия». Решетка, которая скрывает реальногобольного и сдерживает любую терапевтическую неловкость. Назначенное слишкомрано и со спорными намерениями снадобье противоречит болезни и искажает еесущность; оно мешает достичь ее истинной природы и, делая ее несоответствующей правилам, превращает ее в неизлечимую. В инвазивном периодеврач должен лишь затаить дыхание, так как «начальные признаки болезнисозданы для того, чтобы опознать ее класс, род и тип». Когда симптомыусиливаются и достигают размаха, достаточно уменьшить их ярость и приносимуюими боль, в период стабилизации необходимо «следовать шаг за шагом по пути,избранному природой», подкрепляя ее, если она слишком слаба, и смягчая «еслиона слишком сильно разрушает то, что ей мешает».

Врачи и больные включены в рациональное пространство болезни не пополному праву, они терпимы настолько, насколько трудно избежать помех:парадоксальная роль медицины состоит именно в их нейтрализации, вподдержании между ними максимальной дистанции, чтобы идеальная конфигурацияболезни в пустоте, разделяющей одно от другого, достигла конкретнойсвободной формы, обобщаемой в конце концов в неподвижной, симультаннойтаблице, не имеющей ни глубины, ни тайны, где познание открывается себесамому, следуя порядку сущности.

Классифицирующее мышление обретает для себя сущностное пространство.Болезнь существует лишь в нем, так как оно конституирует ее в качествеприроды, и все же она кажется всегда несколько смещенной по отношению кэтому пространству, ибо проявляется у реального больного в уже вооруженныхглазах врача. Прекрасное плоское пространство портрета есть одновременно иисток, и окончательный результат: то, что делает с самого начала возможнымрациональное и достоверное медицинское знание и то, к чему нужно без концастремиться через все, что утаивает его от взгляда. Вся работа медицинысостоит в воссоединении с присущим ей состоянием, но путем, на котором онадолжна стирать каждый свой шаг, ибо медицина достигает своей цели,нейтрализуя не только случаи, на которые опирается, но и свое собственноевмешательство. Отсюда странный характер медицинского взгляда: он включен вбесконечную спираль, он адресуется к тому, что есть видимого в болезни, ноисходя из больного, который скрывает это видимое, показывая его;следовательно нужно опознать, чтобы знать. И этот взгляд, продвигаясь,пятится, так как он идет к истине болезни, лишь позволяя ей реализовываться,ускользая и разрешая болезни самореализовываться в своих феноменах, в своейприроде.

Болезнь, улавливаемая в таблице, проявляется через тело. Там онавстречает пространство, конфигурация которого совершенно отлична, а именно:объемы и массы. Эта скованность определяет видимые формы, принимаемыеболезнью в организме больного: образ, каким она там распределяется,проявляется, прогрессирует, разрушая ткани, движение или функции, вызываявидимое на аутопсии поражение, запускает в том или ином месте проявлениясимптомов, провоцирует реакции, и, тем самым, направляется к благоприятномуили фатальному исходу. Речь идет о сложных и производных формах, с помощьюкоторых сущность болезни со своей табличной структурой артикулируется вгустом и плотном объеме организма и обретает в нем тело.

Каким образом плоское однородное пространство классов может статьвидимым в географической системе масс, дифференцированных своими объемами иразмерностями? Как болезнь, определяемая своим местом в семействеподобных, может характеризоваться своим очагом в организме? Этапроблема того, что требовало привлечения вторичного пространственногораспределения патологии.

В классификационной медицине органные проявления не являются абсолютнонеобходимыми для определения болезни:последняя может быть перемещена из одной точки в другую, задеватьдругие телесные поверхности, оставаясь полностью идентичной своей природе.Пространство тела и пространство болезни обладают свободой скольженияотносительно друг друга. Одно и то же спазматическое расстройство можетрасполагаться внизу живота, где оно вызывает диспепсию, закупорку внутреннихорганов, задержку менструальных или геморроидальных выделений. В груди же — сопровождаться удушьем, сердцебиением, ощущением комка в горле, приступамикашля и,наконец, достигая головы, вызывать эпилептические судороги, припадки икоматозные состояния. Это скольжение, сопровождающее большое количествосимптоматических классификации, может проявляться во времени у одногоиндивида. Его также можно обнаружить, обследуя группу индивидов, у которыхпораженные участки различны: в своей висцеральной форме спазм встречаетсячаще всего у лимфатических субъектов, в церебральной — у сангвиников. Но, влюбом случае, сущностная патологическая конфигурация не искажена. Органыявляются прочной поддержкой болезни, никогда не образуя в ней обязательныхусловий; система точек, определяющая отношения распределения в организме, неявляется ни константной, ни необходимой, и они не имеют общего,предварительно очерченного пространства.

В этом телесном пространстве, где она свободно циркулирует, болезньпретерпевает трансформации и метаморфозы. Перемещение ее частичнопреобразует. Носовое кровотечение может превратиться в кровохаркание иликровоизлияние; единственно, должна быть установлена специфическая формаизлияния крови. Вот почему типологическая медицина во все времена своегоразвития включала часть, связанную с симпатическим учением. Обе концепциилишь усиливали друг друга для лучшего равновесия системы. Симпатическоесообщение через организм иногда обеспечивается с помощью локализацииопределенного посредника (диафрагма для судорог, желудок для расстройствнастроения), иногда — через всю систему распространения, попадающую втелесный комплекс (нервная система для боли, судорог, сосудистая система длявоспаления), в других случаях — простым функциональным соответствием(подавление экскреции сообщается от кишечника до почек, и отпоследних к коже), и, наконец — приведением в соответствиечувствительности одной области к чувствительности другой (боли в поясницепри водянке яичка). Но будь то соответствие, расстояние или посредничество,анатомическое распределение болезни не меняет своей сущностной структуры.

Симпатическое отношение поддерживает игру между пространством локализации ипространством конфигурации: оно определяет их взаимную свободу и предел этойсвободы.Скорее даже не предел, а, следовало бы сказать, порог, так как по тусторону симпатического трансфера и гомологии, которую он подтверждает, связьможет устанавливаться от болезни к болезни, которая является причинной, небудучи сродственной. Одна патологическая форма может порождать другую, оченьудаленную в нозологической таблице, с помощью свойственной ей созидательнойсилы. Тело — это место смежности, последовательности, смеси различныхтипов. Отсюда сложности, отсюда смешанные формы, отсюда регулярные, илименее частые, как между манией и параличом, последовательности. Хасламнаблюдал психически больных, у которых «речь была затруднена, рот искривлен,руки или ноги лишены произвольных движений, память ослаблена», и которыечаще всего «не осознавали своего состояния».

Переплетения симптомов,одновременность их развернутых форм — всего этого недостаточно дляформирования единственной болезни. Отдаленность речевого возбуждения отмоторного паралича в таблице сродства болезней мешает хронологическойблизости объединить их в одну группу. Отсюда идея причинности, проявляющаясяв небольшом временном разрыве; то проявления безумия начальны, то моторныезнаки начинают развитие совокупности симптомов: «паралитические заболеванияявляютсяпричинойбезумиязначительно чаще, чем об этом думают. Они также — очень частыйрезультат сумасшествия». Никакое симпатическое влияние не может здесьпреодолеть разрыв между типами, и общности симптомов в организменедостаточно для того, чтобы установить единство, которое противоречитсущностям. Существует все же межнозологическая причинность, роль которойобратна симпатическому отношению: последнее сохраняет фундаментальную форму,пересекая время и пространство; причинность обеспечивает одновременность ипересекаемость, которые смешивают сущностную чистоту.

Время в этой патологии играет ограниченную роль. Допускается, чтоболезнь может длиться, и что в этом развитии каждый эпизод мог бы появлятьсяв свою очередь. Начиная с Гиппократа, вычислялись критические дни. Былоизвестно значение артериальной пульсации: «Если пульс учащается на каждомтринадцатом ударе или около него, кровоизлияние последует на четвертый день,возможно, несколько раньше или позже. Если это наблюдается на каждом шестомударе, кровоизлияние произойдет через три дня... Наконец, если этонаблюдается на каждом четвертом, третьем или втором ударе, или если онопостоянно, нужно ждать кровоизлияния в течение 24 часов». Но эта численнофиксируемая длительность составляет часть важнейшей структуры болезни, также как хроническому катару надлежит через некоторое время стать чахоточнойлихорадкой. Эволюции или протяженности, которая сама бы единственно своейлогикой вносила новое событие, не существует, время интегрировано какнозологическая константа, но не как органическая переменная. Время тела неизменяется и еще в меньшей степени определяет время болезни.

To, что заставляет сообщаться сущностное «тело» болезни с реальнымтелом больного, это совсем не точки локализации или результаты лечения, этоскорее качества. Меккель в одном из опытов, изложенных в Королевскойакадемии Пруссии в 1764 году, объясняет, как он наблюдает повреждения мозгапри различных заболеваниях. Во время аутопсии он изымает из мозга небольшиекубики одинакового объема (6 линий по ребру1) из различных участков мозговойткани: он сравнивает эти пробы между собой и с пробами, взятыми от другихтрупов. Точный инструментарий этого сравнения — весы. В случае туберкулеза,болезни истощения, удельный вес мозга относительно ниже, чем при апоплексии,болезни ожирения (1др. 3 3/4 гр.2 против 1др. 6--7гр.), тогда как у здоровыхсубъектов, умерших естественной смертью, средний вес равен 1др. 5гр. Взависимости от участка мозга этот вес может варьировать:при туберкулезе в особенности легок мозжечок, а при апоплексии — тяжелы срединные отделы. И все же между болезнью и организмом есть точкисцепления, точно расположенные по зональному принципу, но речь идет лишь осекторах, где болезнь таинственна, или воплощает свои специфическиекачества: мозг сумасшедших легок, сух и рыхл, так как сумасшествие — этозаболевание живое, горячее, взрывчатое; мозг чахоточных будет истощен, вял,инертен и бескровен, так как чахотка отнесена к общему классу геморрагий.

Качественная совокупность, характеризующая болезнь, располагается в органах,которые поддерживают симптомы. Болезни тела сообщаются лишь черезнепространственные качественные элементы.

В этих условиях понятно, что медицина обращена к некоторым формамзнания, которые Соваж описывает как математические: «Знать меру и уметьизмерять, например, определять силу и скорость пульса, интенсивность жара,величину боли, силу кашля и других подобных симптомов». Если Меккельизмерял, то не для того, чтобы достичь знания в математической форме, длянего речь шла об оценке интенсивности некоторых патологических качеств,составляющих болезнь. Никакая механика, измеряющая тело, не может в еефизических и математических частностях оценить патологический феномен;судороги могут определяться усыханием, сужением нервной системы — тем, чтоявно принадлежит механике, но механике качеств, которые сцеплены, механикедвижений, которые себя артикулируют, изменений, которые запускаютсяпоследовательно как серия, но не на уровне механики исчисляемых сегментов.

Речь может идти о механизме, который не принадлежит Механику. «Врачи должныограничиваться знанием силы лекарств и болезни посредством их воздействий,они должны тщательно наблюдать и изучать их законы и не уставать в поискахфизических причин». Восприятие болезни все же предполагает качественныйподход; чтобы понять болезнь, нужно смотреть туда, где существуют сухость,жар, возбуждение, где есть влажность, закупорка, слабость. Как различить подтой же самой лихорадкой, тем же самым кашлем, под тем же самым истощениемчахоточный плеврит, если не опознать там сухое воспаление легких, а здесьсерозный выпот? Как различить, если не по их качеству, судороги эпилептика,страдающего от мозгового воспаления, от таких же судорог ипохондрика,пораженного закупоркой внутренних органов? Проницательное восприятиекачеств, восприятие различий одного случая от другого, тонкое восприятие вариантов — нужна всягерменевтика патологических фактов, начиная с разнообразного многокрасочногоопыта, измерения всех переменных равновесия, избытка или недостатка:

«Человеческое тело состоит из сосудов и жидкости; ...когда сосуды и волокнане имеют ни слишком высокого, ни слишком низкого тонуса, когда жидкостиобладают соответствующей консистенцией, когда они не слишком быстро и неслишком медленно движутся — человек находится в здоровом состоянии. Еслидвижение... слишком сильное, ткани отвердевают, жидкости становятся слишкомгустыми; если оно слишком слабое, волокна ослабевают, и кровь замедляется».

И взгляд врача, открытый этим тончайшим свойствам, должен бытьвнимателен к их изменчивости; расшифровка болезни в ее специфическиххарактеристиках покоится на утонченных формах восприятия, которые должныоценивать каждое особое равновесие. Но в чем состоит эта особенность? Это неособенность организма, в котором патологический процесс и реакцияразворачиваются уникальным способом, образуя "случай". Скорее речь идет окачественных вариациях болезни, к которым добавляются, чтобы их видоизменитьдо следующего уровня, вариации, представляющие собой темпераменты. То, чтоклассификационная медицина называет "частными историями", суть результатыумножения, вызванного качественными вариациями (вследствие темперамента)сущностных качеств, характеризующих болезни. Больной индивид оказывается вместе, где появляется результат этого умножения.

Отсюда его парадоксальная позиция. Кто хочет знать болезнь, о которойидет речь, должен удалить индивида в его неповторимых качествах. "Творец, — говорит Циммерман, — определил течениебольшинства болезней непреложными законами, которые скорее открываются,если течение болезни не прерывается или не затемняется самим больным". Наатом уровне больной — лишь негативный элемент, но болезнь никогда не можетпроявиться вне темперамента, его свойств, его живости или его тяжести, и,даже если бы она сохраняла свой общий вид, ее черты в их деталях всегдаполучают особенную окраску. И тот же Циммерман, узнающий в больном лишьнегатив болезни, «пытается иногда» против общих предписаний Сиденхама «признавать лишь частные истории. Хотя природа в целом проста, она тем неменее изменчива в частностях, в результате чего необходимо пытаться познатьее в целом и в частностях».

Типологическая медицина обновляет внимание к индивиду. Внимание болеенетерпеливое и в меньшей степени переносящее общие формы восприятия,скороспелое вычитывание сущности. «У некоторых эскулапов каждое утро — 50или 60 пациентов в приемной; они выслушивают жалобы каждого, разделяют их на4 очереди, предписывая первой кровопускание, второй — слабительное, третьей — клистир, а четвертой — перемену воздуха».

Это совершенно не имеетотношения к медицине. То же самое встречается в госпитальной практике,убивающей качество наблюдения и душащей таланты наблюдателя неисчислимостьюнаблюдений. Медицинское восприятие не должно адресоваться ни к сериям, ни кгруппам, оно должно структурироваться как взгляд через «лупу, которая,будучи приложена к различным частям объекта, заставляет в них отмечатьдругие детали, которые без этого не замечались» , иначинать бесконечную работу познания единичных слабостей. В этом местеобнаруживается тема портрета, затронутая ранее; больной — это болезнь,приобретшая особенные черты, данная здесь тенью и рельефом, вариациями,нюансами, глубиной, и работа врача, когда он описывает болезнь, должнавоссоздавать эту живую плотность: «Нужно выразить те же самые недугибольного, его собственное страдание с его же жестами, его же отношения в его же словах и в его же жалобах».

Посредством игры первичного пространственного распределения,типологическая медицина помещает болезнь в плоскость гомологии, где индивидне может получить позитивного статуса, зато во вторичном пространственномраспределении он требует острого восприятия особенностей, свободного отобщепринятых медицинских структур, групповых взглядов и самого медицинскогоопыта. Врач и больной втягиваются в бесконечно увеличивающуюся близость исвязываются: врач взглядом, который насторожен и всегда направлен кпостижению большего; больной — совокупностью незаменимых и немых качеств,которые его выдают, иначе говоря, демонстрируют и варьируют точныеупорядоченные формы болезни. Между нозологическими свойствами иокончательными чертами, которые читаются на лице больного, качества свободнопересекают тело. И медицинский взгляд не имеет оснований запаздывать к этомутелу, по крайней мере, к его плотности и его функционированию.

Будем называть третичным пространственным распределением совокупностьдействий, с помощью которых болезнь в обществе очерчивается, блокируется,изолируется и размещается в привилегированных и закрытых областях, илираспределяется по местам лечения, приспособленным для того, чтобы этомублагоприятствовать. Третичное — значит, что речь идет о производных именее существенных структурах, чем предыдущие. Оно вводит систему мнении, ккоторым прибегает группа, чтобы поддержать и защитить себя, практикуетисключение, устанавливает формы призрения, реагирует на страх смерти,вытесняет или уменьшает нищету, вмешивается в болезнь или предоставляет еесвоему естественному течению. Но в большей степени, нежели другие формыпространственного распределения, она является местом разнородных диалектик:разнородных институализаций, хронологических разрывов, политическихдвижений, притязаний и утопий, экономических принуждений, социальныхстолкновений. В нем, включенном в практику и медицинскую институализацию,первичное и вторичное пространственные распределения сталкиваются с формамисоциального пространства, генез структуры и законы которого имеют инуюприроду, и все же, или скорее на этом основании, оно является исходнымпунктом наиболее радикальных дискуссий. Они возникают только начиная с него,со всей неустойчивости медицинского опыта и определяют своим восприятиемнаиболее конкретные измерения и новую почву.

Следуя типологической медицине, болезнь по праву рождения обладаетформами и периодами, чуждыми общественному пространству. Существует «дикая» природа болезни, которая одновременно является ее истинной природой инаиболее мудрым течением: одинокая, свободная от вмешательства медицинскихуловок, она дает проявиться упорядоченному и почти растительному рисунку еесущности. Но чем более социальное пространство, где она проявляется,становится сложным, тем более она денатурализируется. Доцивилизациилюдистрадали лишь наиболее простыми и неотвратимыми болезнями. Крестьяне ипростонародье все еще близки фундаментальной нозологической таблице;простота их жизни дает ей ясно обнаруживаться в своем рациональном порядке:у них нет всех этих разнообразных, сложных, смешанных нервных болезней, нолишь устойчивые апоплексии или отчетливые приступы безумия. По мере того,как они занимают более высокое положение и вокруг них выстраиваетсясоциальная сеть, «здоровье кажется деградирующим», болезни становятсяразнообразнее, сочетаются между собой, и «их число уже велико в среде высшейбуржуазии... и оно наибольшее среди людей света».

Больница как цивилизация является искусственным местом, внедряясь вкоторое болезнь рискует утратить свое истинное лицо. Она сразу же встречаетформу осложнений, которую врачи называют тюремной или больничной лихорадкой:мышечная астения, сухой обложенный язык, свинцовый цвет лица, липкая кожа,понос, бледная моча, стеснение дыхательных путей, смерть от восьмого доодиннадцатого дня или несколько позднее, на тринадцатый3. В целом, контакт сдругими больными в этом беспорядочном саду, где виды пересекаются, портитчистую природу болезни, делая ее менее разборчивой; и как в этой вынужденнойблизости исправить флюиды, исходящие от всего сообщества больных,гангренозных частей тела, сломанных костей, заразных язв, гнилостныхлихорадок»? И потом, можно ли изгладить досадное впечатление, произведенноена больного, оторванного от своей семьи, сценой этих заведений, являющихсядлямногихлишь «храмом смерти»? Это публичное одиночество, безнадежность вместе создоровыми реакциями организма искажают нормальное течение болезни; нужнобыло бы иметь очень опытного больничного врача, «чтобы ускользнуть от опасностей ложного опыта, который, как кажется, проявляется в искусственныхболезнях, о которых нужно позаботиться в больнице. В конце концов, никакаяиз больничных болезней не является чистой». Естественное место болезни — это естественное место жизни: семья, нежность непосредственных забот, свидетельства преданности,общее желание выздоровления, все входит в согласие с тем, чтобы помочьприроде в борьбе с болезнью и тем, чтобы ей самой дать проявится в своейистине. Больничный врач видит лишь двусмысленную, искаженную болезнь, полностью искривленную патологию; тот же, кто лечит дома, достигает закороткое время истинного опыта, основанного на естественных феноменах всехтипов болезни». Предназначение этой домашней медицины — быть необходимо почтительной: "Наблюдать болезнь, помогать природе без насилия и ожидать,скромно признавая нехватку знаний». Таким образом, между действенной ивыжидательной медициной реанимируется старый спор по поводу типологическойпатологии. Нозологисты благоволили к последней, и один из них, Вите, в классификации, включающей более 2000 типов и носящей название выжидательной медицины, предписывает неизменно хину, чтобы помочьприроде завершить ее естественное движение.

Таким образом типологическая медицина требует-для болезни свободного пространственного размещения без привилегированных областей, без больничного принуждения — чего-то вроде свободного распределения в месте своего рождения и развития, которое должно функционировать как место, где онаразвивает, завершает свою сущность, где она доходит до естественного конца — неизбежной смерти, если таков ее закон, выздоровления, часто возможного, если ничто не расстроило ее природу. Там же, где она проявляется, ей полагается в том же самом развитии исчезнуть. Не следует ее закреплять вприготовленной медицинским образом области, но оставить в позитивном смысле «произрастать» на родной почве: семейный очаг, социальное пространство, задуманное в самой естественной, наиболее примитивной и морально прочнойформе, одновременно закрытое и совершенно прозрачное. Итак, эта тема точно совпадает с тем, как она отражалась в политическом мышлении по поводупроблемы призрения.

Критика больничных учреждений является в XVIII в. общим местомэкономического анализа. Имущество, на котором они основаны, неотчуждаемо:это постоянная доля бедных. Но сама бедность не постоянна, нужды могутменяться и призрение должно в свою очередь выполнять в провинциях и городахту роль, в которой они нуждаются. Это не значит нарушать, но, напротив,восстанавливать в истинной форме волю дарителя; ее «основная цель — служить народу, разгружать государство, неотступая от желания основателей и подтверждая их же взгляды; совокупностьвсей собственности, принадлежащей больницам, необходимо рассматривать какобщинное имущество». Именной фонд, единый и неприкосновенный, должен бытьрастворен в пространстве всеобщего призрения, в отношении которогообщество одновременно является единственным управляющим инедифференцированным получателем. С другой стороны, экономическая ошибка — связывать призрение с иммобилизацией капитала, иными словами, с обеднениемнарода, влекущим в свою очередь необходимость создания новых фондов — отсюда ухудшение активности. Не следует направлять помощь ни кпроизводительному богатству (капиталу), ни к распределительному (рента,которая всегда обратима в капитал), но на сам принцип производства богатства — труд, то есть заставляя работать бедных, что приносит им помощь, неприводя нацию к обнищанию.

Больной безусловно не способен работать, но если он помещен в больницу,это становится для общества двойной нагрузкой: призрение, которое онполучает, предназначается лишь для него, а его оставленная семья оказываетсяв свою очередь в нищете и болезни. Больница, прародительница болезней взакрытом и заразном пространстве, которое она образует, удваивается всоциальном пространстве, где она размещается. Это разделение,предназначенное защищать, распространяет болезни, умножая их без конца.

Напротив, если они оставлены нестесненными в области своего рождения иразвития, они никогда не превосходят самих себя: они угаснут так же, как и появились, помощь, оказываемая на дому, компенсирует вызываемую имибедность; уход, спонтанно осуществляемый окружением, никому ничего не стоит,финансовая поддержка больного помогает его семье: «Хорошо, если кто-то съестмясо, из которого больному готовили бульон, или, разогревая для него отвар, ничего не стоит также обогреть его детей». Цепь «болезни болезней», а такжепостоянного обнищания бедных также прервется, если отказаться отсоздания для больного отделенного и специального особого пространства,двусмысленно, но неловко, благоприятствующего болезни, защищая от нее.

Независимо от подтверждения, идеи экономистов и врачей-классификаторовсовпадают в основных направлениях: пространство, в котором завершается болезнь, есть абсолютно открытое пространство без разделения и выделенияпривилегированных или фиксированных форм, сведенное к единой плоскостивидимых проявлений; однородное пространство, где никакое вмешательство неразрешено, кроме взгляда, который, останавливаясь, держится в стороне, гдеценность помощи состоит единственно в эффекте временной компенсации;пространство без собственной морфологии, лишь отмечающее сходство одногоиндивида с другим и с лечением, предоставляемым частной медициной частномубольному.

Но будучи доведенной до своей крайности, тема обращается. Медицинскийопыт в свободном пространстве общества, образованного единственной фигуройсемьи — не предполагает ли он поддержки всего общества? Не влечет ли он наряду с особым вниманием, проявляемым к индивиду, одновременногораспространения общей бдительности по отношению к группе в ее единстве?

Следовало бы создать медицину, в достаточной степени связанную сгосударством, чтобы она могла в согласии с семьей осуществлять постоянную,всеобщую, но дифференцированную политику помощи. Медицина становитсянациональной задачей, и Менюре в начале революции мечтал о бесплатном лечении, обеспечиваемом врачами, которых государство вознаграждает издоходов церкви'. Поэтому же было необходимо осуществлять контроль над этими врачами, ограничивать злоупотребления,объявлять вне закона шарлатанов, избегая, с помощью здоровой и разумнойорганизации медицины того, чтобы домашний уход не превращал больного вжертву и не подвергал бы его окружение опасности заражения. Хорошая медицинадолжна получать от государства, «устанавливающего, что существует истинноеискусство врачевания», свидетельство правильности и законную защиту.

Медицина индивидуального восприятия, семейной помощи, домашнего ухода можетнайти поддержку лишь с точки зрения полностью ее покрывающих коллективноконтролируемых структур. Открывается совершенно новое, почти неизвестное вXVIII веке институциональное пространственное распределение болезней.Типологическая медицина на этом будет закончена.

Дополнительная литература по теме

Для §1:

Разделы «Болезнь» и «Здоровье» сайта «Азбука веры». URL: https://azbyka.ru/zdorove; https://azbyka.ru/bolezn

Для §2:

1. Андреев И. Философские аспекты проблемы здоровья человека // Человек вчера и сегодня: междисциплинарные исследования. Вып. 1. М.: ИФ РАН, 2008.URL: http://iphras.ru/uplfile/root/biblio/chel/ch_1/12.pdf

2. Михель Д.В. Болезнь и всемирная история: Уч. пос. Саратов: «Научная книга», 2009. URL: http://www.sstu.ru/files/fuss/images/%20ДВ%20Болезнь%20и%20всемирная%20история_2009.pdf

3. Статьи из сборников «Биоэтика и гуманитарная экспертиза» и «Человек вчера и сегодня: междисциплинарные исследования» Института философии РАН. Доступны через электронную библиотеку института: http://iphras.ru/elib/ (и далее поиском по алфавитному каталогу).

4. Штольценберг Ю. Кант и медицина // Кантовский сборник. Калининград, 2014. № 4(50). С. 61–80. URL: http://kant-online.ru/?p=1674

Вопросы по главе

1. Что такое болезнь с точки зрения православия?

2. Каким образом болезнь может способствовать, с точки зрения православия, духовному самосовершенствованию личности?

3. Каким образом могут соотноситься врачебная помощь и помощь священника?

4. Как конструируется болезнь в социуме?

5. Какие события повлияли на этот процесс?

6. Как происходит взаимодействие медицины и религии в настоящее время?

Глава II. Смерть

Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 636; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 4 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!