ПСИХОЛОГИЯ КАТАРСИСА В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ

 

Истинно, истинно говорю вам:если пшеничное зерно,
пав на землю, не умрет, то останется одно;
а если умрет, то принесет много плода.
Иоан. 12, 24

Оживотворение души

В религиях разных народов умерший бог воскресает. Этот универсальный закон возрождения жизни отражен и в весеннем оживании природы, и в возрождении колоса из захороненного в земле зерна, и в возрождении души человека. Разные грани этой вечной темы отражены в мифах.

Все знают миф об Орфее, певце Аполлона. Его искусство покоряло и людей, и природу; звучание его лиры приводило в движение скалы и деревья, усмиряло морские волны; лира Орфея умиротворяла и гнев человека. В музыкальном состязании с Сиренами во время похода Аргонавтов пение Орфея победило обольстительные голоса служительниц Титанов: прекрасное искусство спасло Аргонавтов от гибели, а злые Сирены бросились в море и исчезли навсегда¹.

Эвридика, супруга Орфея, умирает от укуса змеи, и певец отправляется за ней в Царство мертвых. И там лира его совершает чудеса: она усмирила чудовищ, умилостивила мстительниц-Эриний и покорила владыку Аида. Растроганная Персе-фона разрешила Орфею вернуть на землю Эвридику, но с условием, чтобы он не оглядывался на тень своей жены и не вступал с ней в беседу, пока не выйдет на свет дневной. Орфей, не выдержав, обернулся назад - и Эвридика исчезла в Царстве мертвых.

Трагичен конец самого Орфея. Его растерзали Менады, разгневанные отказом участвовать в их оргии (в другом варианте - за то, что он избегал женщин).

Вся природа оплакивала своего певца. Снова спускаясь в Аид, Орфей навсегда соединяется с Эвридикой. Не найдя счастья на земле, они поселяются на Олимпе, приобщившись к сонму богов.

В Орфее, спускающемся в Аид, христиане первых веков видели прообраз Спасителя. На стенах катакомб изображался прекрасный юноша, укрощающий диких зверей игрой на арфе.

Красота и гармония искусства спасительны для человека, они умиротворяют его душу и очищают от дурных наклонностей и страстей.

По свидетельству древних, Пифагор владел искусством гармонизировать, умиротворять душевные состояния, исправлять дурные наклонности посредством музыки: "Существовали те или иные мелодии, созданные против страстей души, против уныния и внутренних язв, которые (мелодии) он, очевидно, считал наиболее способными помочь. Другие, в свою очередь, против раздражения, против гнева, против всякой душевной нечистоты"².

Орфей спускается в Аид, чтобы вывести из него Эвридику (а не для того, чтобы остаться там). Так и искусство: оно призвано духовно возвышать человека, а не погружать его в низины темных страстей. Художник не должен идти за публикой и ее вкусами, оглядываться на ее запросы и мнения. Спускаясь в ад человеческой души, он призван вывести ее из этого ада. И тут от него требуется духовное мужество идти вперед, к духовному свету, не оборачиваясь вспять³.

Только в духовном мире - на Олимпе - соединяется Орфей с Эвридикой. Так навеки сочетаются дух и душа.

Теоретические проблемы психологии катарсиса

В науке проблема катарсиса как "очищающего страдания" обсуждается со времен Аристотеля. Он употребил этот термин с связи с определением трагедии как жанра, совершающего "... путем сострадания и страха очищение подобных аффектов"⁴. Загадочность этого высказывания и неполнота дошедшего до нас текста породили множество интерпретаций. Комментарии к теории по поводу этого текста начались с XVI в. и продолжаются доныне.

Обходя вопрос о толковании текста Аристотеля, мы последуем за Л.С. Выготским: "...Несмотря на неопределенность его (понятия "катарсис". - Т. Ф.) содержания и несмотря на явный отказ от попытки уяснить себе его значение в аристотелевском тексте, мы все же полагаем, что никакой другой термин из употреблявшихся до сих пор в психологии не выражает с такой полнотой и ясностью того центрального для эстетической реакции факта, что мучительные и неприятные аффекты подвергаются некоторому разряду, уничтожению, превращаются в противоположные и что эстетическая реакция как таковая сводится к такому катарсису, то есть к сложному превращению чувств "⁵.

Однако эта проблема не сводится к психологии эстетической реакции. Эмоциональная трансформация - превращение отрицательных эмоций в положительные - важна для нас не как область психологии чувств, а в связи с целостным изменением личности, преодолением страданий и претворением их в радость.

Эту тему выразил А. Блок в поэме "Роза и Крест":

Сердцу закон непреложный -
Радость-Страданье одно...

Здесь катарсис - не просто "трансформация чувств", это - духовное преображение личности. Если человек способен переживать страдание и смерть как радость - значит, есть духовная жизнь, которая сильнее страдания и смерти.

* * *

В позитивистской науке понятие катарсиса утратило свой духовный смысл. С XIX в. господствующими становятся теории катарсиса как "разрядки напряжения"⁶. Катарсис редуцируется до физиологической реакции. Согласно наиболее популярной "медицинской теории" Я. Бернайса, катарсис всего лишь синоним греческого термина "куфисис", что означает телесное облегчение от аффектов вследствие их максимального возбуждения.

Импонируя позитивистскому мышлению, теория катарсиса как "разрядки" одновременно вдохновлялась философией Ницше, воспевшего дионисийское опьянение, с его выходом в сферу сверх-личного, безличного, уводящего от "ужасов жизни"⁷. Подобно этому, "дионисийская" теория Вяч. Иванова акцентирована на оргиастическом раскрепощении страстей, оставляя в тени аполлоновское начало греческой культуры с ее гармонией, мерой, разумностью⁸.

Эти идеи развивались в унисон с психоанализом Фрейда, основой которого является "отреагирование" вытесненных аморальных влечений, якобы изначально движущих поведением человека. Этот подход в современной психологии является преобладающим. Поэтому необходимо "реставрировать" идею катарсиса в ее первоначальном, духовном смысле, очистив ее от затемняющих поздних наслоений.

Обсудим вопрос о соотношении катарсического метода психоанализа и катарсиса в его историко-культурном смысле. Их центральным отличием является отношение к нравственным нормам и ограничениям.

Для Фрейда нравственные нормы и ограничения выступали как внешняя необходимость, приводящая в конечном счете к невротизации личности и общества в целом ("Будущность одной иллюзии", "Неудобство культуры"). Катарсис, по Фрейду, состоит из отреагирования вытесненных этими нормами и ограничениями биологических влечений, имеющих антиобщественный характер. Поэтому, как думал Фрейд, человек в глубине души враждебен культуре и ее ограничениям. Пытаясь понять происхождение нравственных норм и ограничений, Фрейд обращается к первобытному тотемизму ("Тотем и табу")⁹.

Интересно в этой связи обратиться к самосознанию наших предков: как они рассматривали общественные запреты - табу?

Об этом пишет в своем семиотическом исследовании В.В. Иванов: "Регулирование человеческого поведения системой запретов рассматривалось самими древними как то, что отличает человека от животных". Об этом свидетельствует приведенный им текст древних кельтов: "1. У нас все в порядке, когда мы ограничиваем себя, участвуем в соблюдении табу... 2. Наши дети, вот из-за кого приходится соблюдать табу. Это не то, что приплод у животных... 4. Приплод тапира - это совсем не то (что наши дети), его взращивают без соблюдения табу. 5. Мы - это те, кто соблюдает табу, очевидно, именно потому, что мы люди. 6. Они же совсем не такие, очевидно, именно потому, что они именно подобные создания, потому, что они те, кто не соблюдают табу". Такова своего рода "теория антропогенеза" наших предков В нем мы не видим ни тени "враждебности культуре". Человек ограничивает себя ради рода: "Наши дети, вот из-за кого приходится соблюдать табу" (а не ради собственной безопасности в обществе, как думал Фрейд).

Перейдем к вопросу об отношении древнего человека к нарушениям табу. В Философской энциклопедии этот вопрос освещает С. Токарев: "Нарушение табу влекло за собой магическую опасность - скверну, от которой необходимо очиститься, чтобы не навлечь опасность на себя и окружающих. С магией табу тесно связана очистительная (катарсическая) магия..."¹⁰

Такова же неизменная тема античной трагедии, генетически восходящей к очистительной магии - нарушение табу и связанные с ним страдания или гибель преступника (кровосмешение Эдипа навлекло моровую язву на его народ, и залогом избавления было обнаружение преступника и его наказание - изгнание из города). Очищение понимается как изгнание скверны в лице ее носителя.

Как в первобытной магии, так и в трагедии, вредными, "патогенными", являются не запреты влечений, а нарушения запретов. Сами же запреты и ограничения оцениваются как благотворные ("у нас все в порядке, когда мы ограничиваем себя, участвуем в соблюдении табу"). Такова существенная разница между катарсисом историко-культурным и психологической "разрядкой напряжения".

Необходимость самоограничения, полагания внутренних пределов входит и в понятие "самоопределение", корень которого - предел. Неопределенный человек - тот, в ком нет внутренней системы сознательных самоограничений.

Реализация духовного "Я" человека сопряжена с необходимостью сознательно принятых нравственных норм и ограничений. И сама эта необходимость осознается человеком в той мере, в какой он приобщается к своей духовной сущности.

Способность к самоограничению вплоть до самоотвержения является мерилом духовного развития человека.

Понимание катарсиса как исцеления через осознание было высказано Фрейдом вслед за Брейером, достигшим излечения пациентки от истерических симптомов путем воспоминаний о неотреагированных переживаниях в состоянии гипноза. Сам по себе этот замечательный феномен не вызывает сомнения: очевидно, в данном случае произошел синтез диссоциированных уровней личности.

Психологическая проблема, однако, заключается в том, как возможен синтез, реабилитация ранее неприемлемых для личности переживаний (вне гипноза). Это вопрос о примирении и интеграции непримиримых содержаний психики.

Понимание катарсиса как "отреагирования" вытесненных влечений означает ликвидацию напряжения влечений, энергетический разряд. Оно сопряжено с фрейдовской установкой на регрессивный характер всего живого, якобы стремящегося к первоначальному неорганическому состоянию, т.е. к смерти¹¹. Теория Фрейда сконцентрирована на освобождении энергии бессознательного, а его метод - на путях обхода "сопротивления" и расшифровке вытесненных переживаний пациента. Аналитическая изощренность Фрейда в этом процессе погружения в душевные низины не уравновешена синтезом личности, что адекватно отражено термином "психоанализ"¹². Понятие "сублимации" у Фрейда тоже носит энергетический характер: это переключение энергии влечений на более высокие цели. По существу сублимация лишь констатируется Фрейдом: в рамках его теории она необъяснима. Ведь для переключения энергии влечений на более высокие цели необходимо энергетическое преобладание более высокой цели. Но оно невозможно, коль скоро энергетическим резервуаром является подсознательное "Оно" изначально ау-тичного субъекта. По этой логике освобожденные влечения, обладая более сильным энергетическим потенциалом, должны подчинить себе сознание, а не наоборот. В этом случае "катарсическое" освобождение влечений могло бы лишь разрушить личность.

Фрейд прежде всего озабочен высвобождением энергии бессознательного. Но само высвобождение и дальнейшее направление этой энергии обусловлено содержанием сознания. Неразработанность этой содержательной стороны психоанализа Фрейда, очевидно, связана с проблемой мировоззрения.

Искусство, согласно Фрейду, также служит компенсации вытесненных влечений, поэтому произведения искусства анализируются им с точки зрения "разоблачения" влечений. Там, где человек и его психика ограничиваются "наличностью" и "подспудностью", такое понимание искусства и творчества неизбежно. Все выходящее за пределы сексуальной динамики, по Фрейду, несущественно: не существует как самостоятельная реальность. Духовность, художественность, прекрасное остаются за бортом психоанализа.

* * *

Теорию катарсиса как эмоциональной разрядки Л.С. Выготский развил, исходя из структуры художественного произведения.

Анализируя психологию эстетической реакции на материале басни, как "малой драмы", Выготский ищет "психологический механизм" катарсиса, исходя из формы басни. Он обращает внимание на два противоположно направленных плана: "... Всякая басня, и, следовательно, наша реакция на басню, развивается все время в двух планах, причем оба плана нарастают одновременно, разгораясь и повышаясь так, что в сущности оба они составляют одно и объединены в одном действии, оставаясь все время двойственными"¹³. Так, в "Вороне и Лисице" чем сильнее лесть, тем сильнее издевательство - в одной и той же фразе. В "Стрекозе и Муравье" - чем сильнее беззаботность, тем острее и ближе гибель. В басне - разрядка двойственности чувств, которая все время нарастала: "Поди же, попляши" означает и - "резвись", и - "погибни". Аффективное противоречие и его разрешение в коротком замыкании противоречивых чувств составляют истинную природу нашей психологической реакции на басню"¹⁴. Это аналог трагического катарсиса: "В трагедии мы знаем, что два развивающихся в ней плана замыкаются в одной общей катастрофе, которая знаменует и вершину гибели, и вершину торжества героя. Трагическим обычно называли психологи и эстетики именно такое противоречивое впечатление, когда высшие минуты торжества нашего чувства падали на окончательные минуты гибели. То противоречие, которое выразил Шиллер в известных словах героя: "Ты возвышаешь мой дух, ниспровергая меня", применимо к нашей басне" ("Волк на псарне". - Т.Ф.)¹⁵. "...От басни до трагедии закон эстетической реакции один: он заключает в себе аффект, развивающийся в двух противоположных направлениях, который в завершительной точке, как бы в коротком замыкании, находит свое уничтожение". "В этом превращении аффектов, в их самосгорании, во взрывной реакции, приводящей к разряду тех эмоций, которые тут же были вызваны, и заключается катарсис эстетической реакции".

Вслед за Шиллером Выготский видит сущность эстетического катарсиса в "уничтожении содержания формой". "...Именно формой достигает художник того эффекта, что содержание уничтожается, как бы погашается"¹⁶. Так, печальная драма прощания Гектора умиротворяется ритмом гекзаметра; мрачный сюжет рассказа Бунина об убийстве и страсти просветляется эпическим спокойствием авторской интонации, дающей "легкое дыхание".

Таковы основные идеи Л. С. Выготского о психологической природе катарсиса. Остаются, однако, вопросы: действительно ли искусство, говоря словами Выготского, является средством для "разрядов нервной энергии"? Если даже ограничиться энергетическим аспектом вопроса, то не служит ли искусство, напротив, средством, "заряжающим" нервную энергию? А может быть, все дело в том, что искусство призвано гармонизировать человека? Будем говорить пока об искусстве трагедии, которое относится к области высокого искусства, искусства возвышающего. Этим оно существенно отличается от комедии, басни и других жанров¹⁷. По-видимому, эта характеристика трагедии связана с тем, что ее задача - перевести состояние зрителя-соучастника на новый уровень переживания и осознания: возвысить его. Переживание трагического действия приводит не к "разрядке" нервной энергии, не к "погашению" и "уничтожению" аффектов, а к их преобразованию: гармонизации. Зритель уходит не "разреженным", а "наполненным" и "воодушевленным".

Утверждение о противоположности формы и содержания в искусстве является лишь эмпирической констатацией. Само по себе оно не вскрывает сущности и психологической природы эстетической реакции, но содержит проблему, требующую разрешения. Ведь форма в искусстве - это форма своего содержания, средство именно его выражения. Если же форма противоречит содержанию, значит, оно не выражает это содержание. Иначе - это не искусство. Противоречие фабулы и формы действительно существует, и примеры, приведенные Л.С. Выготским, могут быть умножены.

Но какое же содержание отражается формой, если этим содержанием не является фабула? Очевидно, форма отражает содержание художественного произведения на уровне его духовного смысла. Форма ведет зрителя от внешнего хода событии к раскрытию его внутренней, сокровенной сущности. И только тогда, когда противоречие внешних событий и смысла происходящего предельно выявляется и "снимается" в трагической кульминации, происходит тот переход на иной - духовный - уровень осознания, который объединяет трагического героя и зрителя в возвышенном переживании катарсиса¹⁸.

Далее следует психологическая проблема: почему противоречие разнонаправленных тенденций в искусстве приводит к их примирению? Ведь обычно такое противоречие вызывает внутрипсихический конфликт, а не разрядку напряжения. Едва ли можно ответить на этот вопрос на основе лишь формально-энергетической характеристики эмоциональной динамики катарсиса.

И наконец, почему отрицательные эмоции превращаются в положительные? Ведь речь идет не просто об избавлении от напряжения и чувстве облегчения. Переживание катарсиса - это духовная радость, чувство открытия вечного смысла бытия. Страдает эгоистическое наличное "Я"; радуется человек встрече с духовным "Я".

Осуждение и жертва

Сторонники теории катарсиса как разрядки напряжения для подтверждения и обоснования своей точки зрения обращаются к древним празднествам и обрядам очистительного характера.

Историческому анализу катарсиса посвящено исследование О.Р. Арановской "О фольклорных истоках понятия "катарсис". "Происхождение драмы связано с праздниками карнавального типа или праздниками обновления (новогодние обряды, масленицы, римские сатурналии, греческие дионисии, медвежьи праздники и др.). Все эти праздники имеют очистительные обряды. "Очистительные ритуалы всего мира включают перенесение скверны на иной объект и изгнание нечистой силы, так называемый экзорхизм"¹⁹.

Арановская говорит о связи катарсических празднеств с генезисом драмы. Греческая трагедия - "трагедия суда": все ее действие - в узнавании виновников события; финал - исход или изгнание трагической жертвы; ее герой без вины виновный, "нечаянный" преступник. "Таким образом мы приходим к выводу, что катарсис есть общая единая функция трагедии и обряда, магический смысл ее - симуляция процесса, которого требуется избежать"²⁰.

Можно увидеть структурные сходства первобытных культов с греческой трагедией и даже с христианской религией, но смысл их несопоставим.

Апостол Павел пишет: "Язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу" (Кор. 10, 20-22).

Искупительная Жертва Господня - воплощение на земле Сына Божия, взявшего на Себя грехи всего человечества, чтобы Крестными страданиями на Голгофе искупить мир.

Насильственное принесение в жертву человека²¹ в языческих ритуальных праздниках - зло, "бесовская жертва". Пока в мире действует зло, в жертву приносятся лучшие сыны человечества. Но зло не может торжествовать окончательно: духовные заветы тех, кто шел на жертву ради Истины, остаются жить, приводя к раскаянию их гонителей. Накануне Своих Крестных страданий Христос сказал ученикам: "Если меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше" (Иоан. 15, 20).

* * *

Стремление к осуждению, изгнанию и уничтожению того, кто духовно выше "массового сознания", имеет и свои психологические корни. А.А. Ухтомский видит в этом проявление "доминанты на себя" и порождаемого ею Двойника: "... Везде, где человек осуждает других, он исходит из своего Двойника, и осуждение есть, вместе с тем, и тайное, очень тонкое, тем более ядовитое самооправдание, т.е. успокоение на себе и на своих точках зрения! Самооправдание же и успокоение на себе и на своих точках зрения (доминанта на Двойника) застилает глаза на реальность, и тогда наступает трагедия: люди не узнают Сократа, объявляют его вредным чудаком, заставляют его поскорее умереть!"²²

Люди не узнают Сократа потому, что он слишком "другой" - и другого они не способны увидеть. Все другое, отличное воспринимается как странное, чуждое - и изгоняется. Изгнав свою духовную сущность, человек изгоняет тех, кто является ее носителями.

Сократ - не просто другой. Он призывает сограждан к личной ответственности, пробуждает их совесть как главный критерий справедливости; он нарушает сложившиеся устои их жизни - и поэтому его осуждают2. Но идеи Сократа уже вошли в их жизнь, стали жить после его смерти - и Сократ был оправдан, приведя к раскаянию своих обвинителей. Так история осуждения и оправдания Сократа воспроизводит архетип осуждения и жертвы. Его содержание и смысл не подтверждают теории катарсиса как "разрядки напряжения".

Катарсис греческой трагедии

Греческая трагедия учит человека и воспитывает его нравственно. В каждой трагедии отражен всеобщий закон "преступления и наказания" - закон справедливости. Нарушение закона карается Зевсом, и кара эта неотвратима. Бог учит людей страданиями:

Через муки, через боль
Зевс ведет людей к уму,
К разумению ведет...
Эсхил

Страдание очищает человека, сокрушая его гордыню, самоуверенность, высокомерие, научая его, как говорит Эсхил, " поневоле ":

Неотступно память о страданье
По ночам, во сне щемит сердца,
Поневоле мудрости уча...

Главным действующим лицом греческой трагедии является Рок, судьба. В сознании древних греков, как и других народов древности, господствовала вера в неотвратимость рока. Человек чувствовал себя подвластным судьбе, предопределяющей его поступки и течение жизни. Это чувство бессилия перед роком лишало человека возможности осознать свой главный дар - свободу и связанную с ней ответственность. В самосознании древнего грека сам грех воспринимался как следствие рока, судьбы. Понять рок как следствие поступков самого человека, закономерно влекущих одно злодеяние за другим и в конце концов ведущих к гибели, могли лишь духовно озаренные гении эллинской культуры. Среди них - создатели древнегреческой трагедии.

Искусство трагедии, своими корнями уходящее в религиозные мистерии и мифы, является средством очищения, катарсиса. Греки считали, что недостатки людей исправляются путем очищения; от физического уродства очищает гимнастика, от болезней - медицина, от нравственных же недостатков - культура. Красота почиталась эллинами как божественное проявление. Творцы прекрасного вдохновлялись богом Аполлоном и Музами. Поэтому красота исцеляет душу человека.

Искусство трагедии, очищая от страстей, открывает путь к осознанию духовных законов справедливости и добра, а также наказания за содеянное зло. Сопереживая герою трагедии, человек соотносил свою жизнь с его судьбой.

Слово "герой" родилось в Элладе. Герои трагедий - это не святые; они, как и все люди, наделены пороками, совершают роковые ошибки. Но все герои мужественны; это качество было отличительной чертой греческого народа. Оно проявляется в борьбе героев трагедии со злом в окружающей жизни и в своей душе. Герои своим мужеством прокладывали человечеству путь к освобождению от зла и, что особенно важно для греческой культуры, освобождению от рока.

"Отец трагедии" Эсхил посвятил свою трагедию "Орестея" борьбе человека с беспощадным роком. В этой трагедии показана цепь злодеяний преступных царей. Одно зло влечет за собой другое. В первой части трилогии царица Клитемнестра убивает своего мужа Агамемнона; во второй части сын Агамемнона Орест убивает мать, чтобы отомстить за отца, и навлекает на себя кару богов. В третьей части Ореста преследуют Эринии, богини мщения.

Агамемнон несет на себе бремя преступлений своего рода. Его отец Атрей, пригласив своего брата на трапезу примирения, подал мясо его детей, зарезанных им же. Эти и другие страшные преступления определяют судьбу Агамемнона. Эсхил показывает в этой трагедии, что все люди связаны между собой, никто не отвечает только за себя, но и за свой род, свою страну, за все мироздание. Так преступления отцов падают на детей, и это создает то, что греки называли роком. Но со злом можно и необходимо бороться; в этой борьбе человек может разорвать цепь злодеяний, создающих рок, и вырваться из его власти - освободиться от рока.

Эсхил показывает в "Орестее", что человеку дается возможность выбора. Так, Агамемнон был поставлен перед выбором между любовью к дочери и победой в войне: по предсказаниям оракула, флот Агамемнона не мог плыть к цели, если он не прольет кровь своей дочери, и царь совершил это убийство.

Умыслив зло, смертный смел: одержит
Недужный дух жестокая ярость.
Вот семя греха и кар!
Дочь обрекает на казнь отец,
Братнего ложа мститель, -
Ради войны с врагами!

За этим преступлением следуют еще более тяжкие: пролив кровь дочери, царь проливает еще много крови своего народа в напрасной войне. Смысл предсказания оракула мог быть понят так: "Остановись, не проливай кровь!"

Самому убийству Агамемнона его супругой предшествовало испытание, открывающее возможность выбора. Клитемнестра, зная о могуществе богов, готовит западню мужу: она приказывает слугам расстелить пурпурный ковер, на который не смеет ступить нога даже победителя Трои; эта честь воздается только богам, когда изображения их несут во время шествий. Агамемнон поддается соблазну, ступив на ковер богов. Дерзнув сравняться с богами, он попадает во власть рока. Честолюбие, движущее им в убийстве дочери и в кровопролитной войне, подвигло царя на этот самоубийственный шаг.

Орест становится орудием возмездия. Но убийство матери - хотя и преступной - влечет за собой кару. Эринии, богини мщения, требуют на суде смерти Ореста: в ответ за пролитую кровь должна быть пролита кровь виновного²⁴.

Человек своими силами не может прекратить цепь преступлений; это возможно лишь благодаря помощи свыше. Защитником Орестея становится Аполлон - бог солнца и света, он просит оправдания Ореста. Голоса судей разделились поровну. Лишь благодаря божественному милосердию Орест спасен. Афина, сама божественная премудрость, присоединила свой голос к тем, кто оправдывал Ореста. Рок побежден божественным милосердием.

Трагедия человечества и путь преодоления греха раскрыты в образе царя Эдипа великим Софоклом. Путь Эдипа - это путь духовного преображения каждого человека. Преступление Эдипа - отцеубийство и кровосмешение с матерью - предсказаны оракулом. Но он не знает, что убитый в драке человек - его отец, а жена Иокаста - мать ему. В мучительных поисках преступника, грех которого навел моровую язву на подвластный ему народ, Эдип вдруг осознает, что преступник - он сам. Боги назначили ему изгнание наказанием. Но Эдип сам определяет меру своего наказания: выкалывает себе глаза. Это - поступок свободного человека.

Самоослепление Эдипа говорит о духовной слепоте человека, ничтожности его разума, направленного на внешнее знание, "оче-видность" как видимость телесных очей²⁵. Этим Эдип приводит в соответствие свое состояние человека, обманутого внешней мудростью и зрячестью, с истинным положением вещей: он наглядно выражает свою духовную слепоту, ослепленность знанием, славой и властью. Такова сила раскаяния Эдипа²⁶. Но сам этот поступок является выражением внутреннего прозрения и залогом мудрости и прозорливости Эдипа в Колоне. Не случайно вещие мудрецы Эллады были слепцами: таковы Гомер, Тиресий, Демодох. Знаменательно, что слепота была дана Тиресию одновременно с пророческим даром.

Жертва Эдипа является искупительной не только для него. Его преступление, совершенное бессознательно, оказывается роковым следствием цепи злодеяний, начатой другими, но он сознательно решается исправить это зло, взять вину на себя. Искупительная жертва Эдипа становится подвигом самоотвержения во имя избавления людей от зла.

После своей смерти Эдип приобщился к сонму героев, покровительствующих Афинам и Греции, он снискивает славу праведника и становится благодетелем своего народа, чтущего его память.

Если в трагедии Эсхила "Орестея" спасение героя, его очищение от зла совершалось благодаря божественному милосердию Аполлона и Афины, то катарсис Эдипа - путь покаяния человека.

***

Специалист по древнегреческой культуре может упрекнуть меня в не-историчности такой интерпретации трагедий Эсхила и Софокла и будет по-своему прав. Но моя задача была не в том, чтобы показать, как осознавался смысл этих трагедий самими зрителями античного театра - это тема для исторической психологии. Гениальное произведение искусства создается не только для его современников, оно живет в веках именно потому, что говорит о вечном и общечеловеческом. Символика мифов и трагедий воспринимается и истолковывается различно²⁷. И каждая культура способна увидеть новую грань в ее осмыслении. Это и есть диалог культур. Благодаря ему наследие прошлого не просто остается, но продолжает жить в общении с новыми поколениями.

"Милосердие" и "покаяние" - это, конечно же, слова, говорящие о христианском пути очищения души. Но в том и состоит неувядающая мудрость мифов и гениальность создателей трагедий, что в них сказано о вечном в образах своего времени.

Историческим свидетельством вечности смысла, который несет в себе миф и трагедия об Эдипе, является древнерусская повесть о житии христианского святого преподобного Андрея Критского²⁸.

Его судьба необычайно сходна с судьбой Эдипа: и он убил нечаянно отца и по неведению женился на своей матери, и ему ангел предсказал будущие тягчайшие преступления, когда он родился.

Узнав о своем невольном преступлении, Андрей не отчаялся и не ослепил себя. После прихода Сына Божия на землю человечество стало зрячим и получило способность благодатного исцеления. Андрей пришел в монастырь, исповедал свой грех, и настоятель повелел направить великого грешника в ров, чтобы Господь Сам решил, может ли он быть прощен. Долгое время провел Андрей в покаянных слезах. И когда настоятель повелел узнать, что стало с тем великим грешником, ему сообщили, что Андрей чудесным образом сохранен и даже поет покаянные песнопения и псалмы. Слезами и покаянием Андрей искупил свой невольный грех. Это покаяние родило величайший памятник песнотворчества кающегося человечества - Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского, который читается и поется в православных храмах на первой неделе Великого поста. Так Андрей стал преподобным Андреем, святым Церкви Христовой. И не случайно он жил в Греции, ибо его судьба явилась завершением и исполнением чаяний Эллады, открытым для всего человечества.

---

Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 686; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!