ЗЛО – ЭТО НЕ ЧТО ИНОЕ, КАК ОТСУТСТВИЕ ДОБРА 27 страница

Но католический Папа понимает, что если люди начнут исповедоваться Богу непосредственно, то миллионы католических священников станут без­работными. И они не только станут безработными, если люди не будут исповедоватся им, — они потеряют свою власть над людьми.

Величайшая власть на свете у того, перед кем люди раскрывают себя, особенно если они не хотят обнародовать то, что считается злом, грехом.

Когда вы исповедались перед священником, вы не сможете оставить католи­ческую церковь, вы будете всегда бояться — священник может разоблачить вас перед публикой. Так что здесь очень глубокое психологическое рабство. И это очень удобно, потому что священник назначит вам какое-то наказание: он попросит вас положить в ящик для пожертвований десять долларов, двадцать долларов, тридцать долларов — согласно серьезности вашего греха. Есть такая история. Рабби и епископ были большими друзьями, они обычно вместе ходили в кино, на ипподром. Весь город удивлялся: «Один — рабби, еврей; другой — епископ, а у них такая большая дружба!» В воскресенье рабби подошел к церкви, и ему сказали: «Епископ, наверное, не сможет пойти с вами играть в гольф, много людей ожидает исповеди; он в исповедальне». Рабби вошел в исповедальню и сказал: «Быстрее закан­чивай».

Тот ответил: «Я стараюсь изо всех сил, но, похоже, за эту неделю слишком много грехов натворили в городе — очередь все еще большая, а к игре мне еще надо переодеться».

Рабби сказал: «Дай-ка я погляжу, как ты это делаешь, я ведь не знаком с исповедью. Всего один или два примера, а потом ступай и переодевайся — никто не узнает», — исповедальня устроена таким образом: небольшое окошко, за которым исповедующийся, а священник сидит с другой стороны стенки и слушает оттуда. Рабби сказал: «Я займусь этим, иди». Он прослушал две-три исповеди, и епископ ушел. Вошел мужчина и сказал: «Отец, я очень сожалею, но я опять изнаси­ловал женщину». Рабби растерялся: что сказать? Он никогда не занимался этим прежде, он не был подготовлен профессионально. Но все же он слышал две-три исповеди, и он сказал: «Двадцать долларов».

Мужчина сказал: «Это слишком много, ведь когда я прошлый раз кого-то изнасиловал, вы попросили всего десять долларов».

Но рабби есть рабби. Он сказал: «Не волнуйся — десять долларов это аванс. Можешь насиловать еще раз и не приходить исповедоваться. Только выкладывай двадцать долларов». Еврей понимает бизнес.

Сначала религии заставили людей почувствовать вину за все удоволь­ствия. Когда вы молоды, вы можете не слушать; наверное, жизненная энергия столь сильна, что, даже если все проповедники будут кричать с крыш, жизнь все равно увлечет вас на свой собственный путь. Жизнь не верит ни в какую религию. Жизнь сама себе религия. Она не слушает никого.

Она знает свой путь, свою потребность, свое желание. Она знает, куда двигаться. Ей не требуется никакого руководства, потому что всякое руко- водство — это заблуждение.

Никогда не говорите реке: «Ты движешься неверной дорогой, я покажу I тебе короткую и добродетельную. Ты слишком сильно наслаждаешься гора- ми, долинами, лесами и песнями деревьев и цветов — это непростительно. Я покажу тебе правильный путь — путь через пустыню».

Но реки не слушают священника, они продолжают петь свою песню в диковинных горах и девственных лесах. Без всякого проводника и без всякой карты, без всякого проповедника, без всякой церкви они достигают океана

— просто и естественно.

Если следовать жизни без всякой задержки, без всякого колебания, всем , сердцем — это поведет вас к божественному источнику всего. Священник не понадобится.

Папа говорит: «Без священника вы не должны общаться, вы не должны исповедоваться Богу; это грех».

Я говорю вам, что Папа величайший грешник, если сказал такое. Он пытается разъединить вас с Богом и соединить вас с агентом, священником. Те доллары, что забраны в наказание, никогда не достигнут Бога; и что Богу делать с долларами? Там нет торгового центра. Я заглядывал во все писания мира, но там даже не упоминается о существовании торгового центра или кинотеатра. Что Богу делать с этими долларами?

Те доллары идут в карман священников — не все, лишь комиссионные; большая часть идет к Папе, в Ватикан. Это бизнес, чистый бизнес — эксплуатация, замаскированная под религию. Но у всех религий разные способы.

Я часто выступал в Аллахабадском университете. Аллахабад — это одно из священных мест индуистов, и там вы найдете индуистских священников

— самых уродливых в мире эксплуататоров. А поскольку они обязаны соблюдать безбрачие, происходит психологический феномен: тот, кто пыта­ется соблюдать безбрачие, начинает есть слишком много, в качестве замены. Поэтому они толстые и уродливые. Я всегда считал, что точно так же, как бывают конкурсы красоты, должны быть и конкурсы уродства; и я абсолютно уверен, что индуистский священник выиграл бы мировой приз.

От самой железнодорожной станции, как только вы сходите, священник начинает хватать вас. Точно как таксисты: «Иди ко мне в такси, оно самое лучшее», — те священники стараются: «Заходи в мой дом», — у них есть гостиница, где останавливаются их клиенты. Они должны будут платить священнику, потому что тот будет провожать их к священной реке Ганг для омовения, будет декламировать мантры из Вед, иначе ваши грехи не отмоются.

Случилось так, что один человек пришел к Рамакришне и спросил: «Я состарился и весьма сожалею, что растратил свою жизнь, наслаждаясь мирскими удовольствиями, никогда не слушая святых. Теперь уже не осталось времени для практики и дисциплины добродетели. Но наши великие мудрецы обнаружили кратчайший путь для людей вроде меня: я еду к Гангу». А Ганг протекал как раз за храмом Рамакришны, где они беседовали.

Рамакришна сказал: «Ты едешь к Гангу? Но Ганг течет прямо за храмом. Ты можешь делать сколько угодно омовений; можешь плавать, можешь стать рыбой и остаться в Ганге. Зачем тебе ехать к Гангу в Аллахабад?»

Тот ответил: «Потому что если священник не произнесет особые мантры, от Ганга не будет никакой помощи. Священник необходим как посредник».

Рамакришна был человеком очень простым. Он сказал: «Если ты должен ехать, значит ты должен ехать. Запомни одно: ты видел огромные деревья, стоящие на берегу Ганга?»

Тот сказал: «Да, я видел их, но при чем здесь те деревья?» Рамакришна сказал: «Похоже, ты не знаешь... Это верно, что, когда священник декламирует мантры и ты омываешься, все твои грехи отмывают­ся, но задумывался ли ты, куда они деваются?» Тот ответил: «Я никогда не думал над этим».

Рамакришна сказал: «Они просто выскакивают из тебя, садятся на деревья и ожидают, когда ты выйдешь. Сколько времени ты можешь оставаться в Ганге, и сколько может священник продолжать декламировать? Они просто наслаждаются этим; твои грехи наслаждаются и смеются над глупостью, потому что скоро ты пройдешь под теми деревьями и они прыгнут на тебя снова. Опасность еще и в том, что грехи других людей могут тоже спрыгнуть на тебя. У них есть выбор, и они могут перебраться с персоны, где они были, увидев такого замечательного парня, как ты... Твои грехи обязательно спрыгнут на тебя, а еще грехи других... Все эти деревья не стоят там просто так. Можешь идти, но оставайся в Ганге; ни за что не выходи из него».

Тот сказал: «Но это будет означать смерть». Рамакришна ответил: «Ничем не могу помочь». Каждая религия сначала создает идею вины внутри вас. Вины за что? За то, что вы полюбили женщину; за то, что вы полюбили мужчину? Что в этом неправильного? За то, что вы наслаждались прекрасной одеждой? Что в этом неправильно? Существование не против красоты, иначе оно не создавало бы такого разноцветного павлина. Существование не против красоты, иначе не было бы цветов, были бы только колючки.

Существование не против наслаждения. Поют птицы, вызывая своих возлюбленных, танцуют павлины, радуги появляются в небе, молчаливая музыка ночи и миллионы звезд... существование так безмерно прекрасно. Но религии говорят: «Ценить красоту, быть восприимчивым к красоте — это грех. Даже наслаждаться своей едой грех». Все они против чего угодно, приносящего вам удовольствие: «Однажды вы пожалеете об этом. Лучше жить жизнью пустыни, а не сада».

Это антижизненная позиция... Когда люди становятся старыми, слабыми, больными и смерть стучится в их дверь, они становятся жертвами таких идей. Показательны ваши старцы, которые вспоминают удовольствия с сожа­лением, как ошибки, совершенные в опьянении. Вот полнейшая глупость! Те удовольствия — дары существования для вас, но вместо благодарности вы раскаиваетесь; вместо того, чтобы быть благодарными, вы испытываете сожаление.

Религии разрушили человеческие души так сильно, что человеку никог­да не обрести достоинства, пока все религии не окажутся в музеях. Им нет места в жизни.

Калил Джебран говорит:

Но сожаление — это помрачение ума, а не наказание для него.

Оно не делает вас целомудренными, это просто облака в вашем уме, делающие вас несчастными. Что это за добродетель, которая не приносит вам танца, улыбки, а только помрачает ваш ум? Вы наполнены всевозмож­ным священным навозом, потому и сожаление.

Люди умирают сожалея — несчастные, напуганные, виноватые, греш­ные. Они упускают красоту смерти, молчание смерти, глубину смерти. Они упускают высочайшую кульминацию жизни.

Смерть — это не конец.

Это истинное крещендо жизни.

Они упустили свою жизнь, потому что никогда не жили в полноте. Все религии не давали им жить полноценно. Они всегда были жаждущими и голодными, потому что их чаши никогда не наполнялись, никогда не переполнялись. Капля воды жажды не утолит, будет только хуже — вы почувствуете большую жажду. Под злосчастным влиянием религий человек становится почти скелетом, теряя свое достоинство, свою красоту, свою отвагу, свою смелость — полное недоразумение — и умирает со слезами, а не с улыбкой на устах.

Полезно понаблюдать за умирающим. Посмотрите на лицо человека — сияет ли оно радостью? Это покажет, что он жил своей жизнью, он не волновался насчет всех этих идиотских идей — не относящихся к жизни, противных жизни. Все, что противно жизни, противно и Богу, потому что жизнь и Бог — это просто разные названия одного и того же источника. Но редко вы найдете человека, умирающего с сияющим лицом. Вы увидите несчастного, грешника: все всплыло, и страх наказания, ада написан на лице.

Я никогда не видел ничего более преступного, чем учения религий... они убийственны. И весь их успех зависит от убивания вас постепенным уничтожением вашей отваги жить, запугиванием вас перед неведомым.

Калил Джебран говорит:

Им стоило бы вспоминать об удовольствиях с благодарностью... а не с сожалением.

Это была замечательная жизнь — столько сладких воспоминаний любви, дружбы, музыки, поэзии, живописи, созидания. Такая замечательная жизнь, — которой вы не просили, свободный дар, — и вы умираете с сожалением?

Вы должны умирать с благодарностью.

Все, что было, сделало вас зрелым, центрированным, обосновавшимся, сделало вас осуществленным, удовлетворенным, привело вас к величайшим пикам и глубинам. Вы познали красоту тьмы, и вы познали красоту света.

Даже если и были ошибки, сожалеть нечего — вы были новы в мире, вы были ребенком в мире. Много раз вы падали, но каждое падение укрепляло ваши ноги, с каждым падением вы падали все меньше. Каждое падение было огромным уроком, оно создавало сострадание в вас.

Поэтому при падении кого-то другого вы не осуждаете его; вы знаете, что он такой же человек, как и вы, и не имеете никакого суждения об этом. Учатся только через ошибки; если кто-либо уверен, что не совершает никаких ошибок, он не учится ничему в жизни.

Он приходит пустым, он уходит пустым.

Я слышал историк). В праздник на курорте в Калифорнии превосходный лимузин остановился перед отелем. Вышла женщина и попросила управляю­щего: «Немедленно пришлите четырех человек, моего сына нужно доставить в заказанный номер».

Управляющий, разумеется, подумал, что сын, должно быть, калека. Он прислал четверых крепких мужчин, потому что заметил, что сын был очень толстым. Однако служащие обнаружили, что у того идеальные ноги. Зачем его надо переносить, как труп? Сам управляющий изумился: прекрасный парень, не больше двенадцати лет, и такой толстый. Управляющий спросил женщину, мать ребенка: «Зачем это... он болен? В чем дело, зачем его переносить? Он не может пройти всего несколько шагов?»

Она сказала: «Мы в состоянии позволить себе это. Ходьба для тех, кто беден, а мой сын никогда не будет ходить: его всегда переносят слуги».

Вы думаете, этот сын будет когда-нибудь жить, если ему не дают ходить из-за того, что мать в состоянии позволить себе слуг? Если он не может ходить, можете ли вы предположить, что он когда-нибудь будет танцевать? Это слугам можно танцевать. Будет он когда-нибудь любить? — слуги будут делать это.

Любовь — великое испытание. Нужно помнить, что ни одно человечес­кое существо, мужчина или женщина, никогда не умерло во время любовных отношений. Никакого сердечного приступа... Люди умирали во всевозможных ситуациях, но никогда во время любовных отношений, потому что во время любовных отношений их жизнь приходит к своей кульминации. Умирать не время, время жить и пить этот сок. Человек никогда не умирал от сердечного приступа во время любовных отношений — это самый надежный способ выжить. Наиболее опасное место — это ваша кровать: девяносто девять процентов людей умирают в кровати, помните об этом! Когда все уйдут, спускайтесь на пол, если не хотите умирать, — это поднимает вас; а кровать — самое опасное место.

Им стоило бы вспоминать об удовольствиях с благодарностью, как о летнем урожае.

Жизнь должна быть севом зерен — удовольствия, песен, — и жизнь должна быть летним урожаем. Подлинный человек — это тот, кто жил полноценно, не обеспокоенный всевозможными идиотами — христианами, индуистами, мусульманами... Они мертвы, и они против того, чтобы жили вы. Они поглупели и завидуют, что вы можете жить и наслаждаться. Поэтому все то, чему обучают в каждом храме, каждой синагоге, каждой церкви, — противно жизни, противно любви, противно наслаждению, противно удоволь­ствию. Но что остается тогда, просто быть несчастным?

Если вы остаетесь несчастными, то, естественно, ваша смерть будет тьмой. Но если вы прожили свою жизнь в полноте — с радостью, всеми ее подъемами и спадами, всеми ее слезами и смехом, — ваша смерть будет красотой, открытием двери к большей жизни, уровнем выше, к большему сознанию.

Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся.

Есть столько несчастных людей — фактически, они в большинстве — и они не потерпят никого, кто не является несчастным...

Почему весь мир против меня? Я не навредил никому, я не совершил никакого преступления. Это беспрецедентно, что весь мир, все религии, все нации, все политики против человека, который совершенно невинен. Но я знаю причину, почему они против меня: Они несчастны, а я учу вас быть счастливыми.

Они жили в унынии — уныние стало их второй натурой — а я учу вас жить полно, интенсивно и тотально. Тогда даже ваши слезы будут частью вашего смеха. Тогда ваши темные ночи тоже станут только моментами расслабления и мира, и лоном для нового дня, новой зари.

Мое учение за жизнь, а все учения в мире против жизни — вот их проблема. С этим они не могут спорить.

Калил Джебран говорит: Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся. Это их дело. Выскажите истину и оставьте это им, не нарушайте даже их страдание. Возможно, в глубине они наслаждаются своим страда­нием.

В психологии хорошо установлен факт, что люди наслаждаются страда­нием, поскольку оно вызывает сочувствие. Когда вы несчастны, все сочувс­твуют вам, все утешают вас. Когда же вы счастливы, никто не приходит к вам утешать вас, сочувствовать вам — это было бы абсурдно. Здесь очень хитрая игра: вы несчастны — и кто-то сочувствует вам, вы наслаждаетесь сочувствием, но лишь потому, что упустили любовь.

Сочувствие — жалкая замена для любви, очень скудная. Вы не знаете любви. Вы считаете сочувствие очень любящим отношением, и поэтому наслаждаетесь сочувствием; а сочувствующий наслаждается, глядя на ваше горе. Он становится выше вас; он выражает сочувствие, а не получает его — он в лучшем положении. Когда ваш дом горит, целый город соберется посочувствовать вам, чувствуя в глубине счастье, что их дома не горят.

Мой дед умер. В моей семье он был самым старым, а я был самым молодым, но по странному совпадению мы были большими друзьями, а все находящиеся между нами были против нас обоих. Они были против меня, они говорили: «Ты что водишь старого человека в кино? Это неприлично в его возрасте». А когда в город прибыла великая танцовщица, и я повел моего деда, вся семья до того рассердилась, что, когда мы вернулись домой, они не открывали двери.

Я закричал им: «В чем дело? Если вы не откроете двери, я разбужу всех соседей». Они знали, что если я говорю что-то, я сделаю, и поэтому сразу открыли двери. Они сказали: «Ты испорченный, но мы никогда не думали, что маленький ребенок может испортить старейшего человека семьи. Та женщина — проститутка!»

Я сказал: «Мы не ходили ни к какой проститутке, мы ходили посмотреть замечательную танцовщицу. Может, она и проститутка в ваших глазах, но мы не лезем в ее личную жизнь, это ее дело. Мы ходили смотреть на ее танец. Она танцует так прекрасно, что я не мог позволить себе не повести моего деда — он мой друг».

Как только в город приходил святой, он брал меня и говорил: «Устрой из него хорошее посмешище. Задай такой вопрос, чтобы он не смог ответить. Не бойся, я с тобой». Так что я обычно вставал посреди собрания, а мой дед стоял около меня со своим большим посохом и поэтому никто не мешал мне.

Они знали: «Этот величавый старик к тому же и опасен».

Постепенно святые перестали приходить, потому что у них не было ответов ни на какие реальные вопросы — простые незначительные вопросы, но ответов у них не было.

Когда он умер, я сидел... Было прекрасное зимнее утро, солнце уже взошло. Я просто сидел у двери, потому что все домашние окружили старика. Один из моих дядей спросил: «Это странно: твой большой друг умер, а ты сидишь во дворе, наслаждаясь утренним солнцем».

Я сказал: «Когда он был жив, никто из вас не сидел с ним, кроме меня. Я просто даю вам шанс, которого никогда больше не будет. Но вы можете сидеть лишь рядом с мертвым, не рядом с живым».

Пришли соседи сочувствовать, утешать — сперва они встретили меня, потому что я сидел во дворе, и начали плакать; слезы катились по их лицам. Я сказал: «Не притворяйтесь», — они были очень сильно шокированы, — «Эти слезы — крокодиловы слезы, потому что я никогда не видел вас у старика, когда он был жив. Он был львом, он мог сделать завтрак из вас. Это теперь, когда он умер...»

Но он жил столь полно, что и его смерть была прекрасной. В последний момент он позвал меня, взял мою руку в свою и сказал: «Я жил полноценно и ни о чем не жалею. Запомни это: никогда никого не слушай, прислушайся к своему собственному сердцу».

Поэтому я сказал соседям: «Не нужно рыдать о человеке, который жил так счастливо, так прекрасно. Когда умрет ваш дед, можете рыдать — и запомните, я не приду даже утешить вас».

Они не могли понять, о чем я говорю, и тогда кто-то из моей семьи затащил их внутрь: «Не разговаривайте с ним». Они сказали: «Он наговорил нам оскорблений, что наши слезы — это крокодиловы слезы».

Войдя следом, я сказал: «Радуйтесь тому, что ваш дед еще жив, утешайтесь этим — я же вижу, как наслаждается ваше сердце, что у кого-то другого умер дед. Ваш дед жив, но я хочу сказать вам, что ваш дед был мертвым всю свою жизнь!»

Они сказали: «С тобой мы не желаем разговаривать».

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 203; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!