ЗЛО – ЭТО НЕ ЧТО ИНОЕ, КАК ОТСУТСТВИЕ ДОБРА 13 страница

Дружелюбие означает: стоять открыто друг перед другом, потому что у вас есть доверие. Дружба — вещь очень бедная.

И когда он молчит, сердце твое да не перестает слушать его сердце.

Это и есть раскол личности Калила Джебрана. В самом изобретении Алмустафы он оказывается политиканом. Он не говорит прямо, он говорит через Алмустафу, потому что Алмустафа всего лишь вымысел. Но здесь есть гарантия, что люди будут воспринимать это как поэзию, вымысел, красоту.

Его расхваливали по всему свету за небольшую книгу «Пророк». Наверное, я первый, кто старается изменить это и четко отделить, когда он искренен, а когда не искренен.

Ибо в дружбе все мысли, все желания...

Он никогда не выходит за пределы ума. Дружелюбие за пределами ума, так же как и любовь за пределами ума; на самом деле дружелюбие даже выше любви.

В Упанишадах есть потрясающее утверждение... Это было традицией Востока, что когда кто-то женится, он идет со своей женой к провидцу, мудрецу за благословениями. И такого удивительного благословения не существует нигде, ни в какой литературе, ни в какой традиции.

Мудрец, человек просветленный, благословляет их словами: «Ты должна родить десять детей, а после этого твой муж будет твоим одиннадцатым ребенком». Это выглядит абсурдно — муж будет одиннадцатым ребенком?

— но в этом такая глубина. Вы любили достаточно, вы дали рождение десятерым детям; теперь время подняться над самой любовью. Даже ваш муж

— это ваш одиннадцатый ребенок. Двигайтесь за пределы любви, слейтесь и расплавьтесь в дружбе. Очистите ее до точки, где она становится дружелюбием; тогда и вы не жена, и муж не муж, а оба — две души, живущие вместе в дружелюбии.

Все надежды рождаются и разделяются без слов, в безмолвной радости.

Любовь и дружелюбие не имеют надежд.

В этом и красота дружелюбия — вы не ждете ничего, потому что везде, где есть надежда, — сразу за ней, как тень, — крушение. И вы не можете диктовать будущему; вам даже не известно, каким будущее будет.

Когда я был аспирантом в университете, одна очень красивая девушка изучала тот же предмет, что и я. В течение двух лет мы изучали одни и те же предметы — философию, религию и психологию — а потом, в конце концов, должны были разъехаться. Она была девушкой богатой, дочерью городского сборщика налогов. Я вышел. Ее автомобиль ждал — наверное, и она тоже ждала; ей не нужно было сидеть в автомобиле и ждать. Ей потребовалось два года, чтобы сказать мне: «Я очень сильно расстроена. Я хотела, чтобы ты сказал мне: "Я тебя люблю"».

Я ответил: «Любовь — не ожидание: если есть ожидание, обязательно происходит крушение».

Почему весь мир выглядит таким расстроенным? По той простой причине, что у вас столько ожиданий. Я сказал девушке: «То, что ты говоришь сегодня, тебе следовало сказать мне сразу же, как только ты почувствовала любовь ко мне».

Она сказала: «Что ушло, то ушло; мы не можем вернуться к прошлому. Но это мой последний день в городе. Я жила здесь со своим отцом, он сборщик налогов, но вся моя семья живет в Нью-Дели. Вечером я уеду, и вот я набралась храбрости просить тебя. Я тебя люблю. Не мог бы ты пообещать мне, что как только ты сможешь полюбить, мне будет отдано предпочтение?»

Я сказал: «Я не могу обещать на будущее — будущее абсолютно неведомо. Я не могу даже обещать на завтра или на следующий миг».

По-моему, обещания выдают отсталость ума. Всякое обещание несет беспокойство, потому что вы не осознаете простого факта: будущее абсо­лютно неведомо.

Где вы приземлитесь завтра, никто не знает. Любое обещание нерели­гиозно, ведь оно демонстрирует глупый ум, который не может понять будущее. Религиозная личность не может ни ожидать — ведь это тоже связано с будущим, — ни обещать, потому что и это связано с будущим. Религиозная личность живет в мгновении. Но он говорит: «Когда ожидания от твоего друга...»

Когда ты разлучаешься с другом, не горюй;

Ибо то, что ты больше всего любишь в нем, становится яснее в его отсутствие.

В этом есть какая-то истина. Человеческий ум таков, что мы начинаем принимать все как должное; поэтому лишь при отсутствии обмана мы осознаем то, что стало нашей глупостью, — принимать нечто как должное.

Мы проживаем всю свою жизнь без дружелюбия, без любви, потому что мы уже приняли это как должное: «Умирает всегда кто-то другой; я живу вечно». Поэтому вы можете откладывать жизнь. И каждый откладывает жизнь, не зная того, что приготовило ему будущее.

Я снова настаиваю и подчеркиваю:

Не принимайте ничего за само собой разумеющееся.

Живите в мгновении.

№ жизнь в мгновении даст вам силу жить в любых других мгновениях, — если придет будущее. Ваша сила будет продолжать расти. В противном случае... Досадно, что есть много людей, которые лишь в момент умирания впервые постигают: «Боже мой, я прожил семьдесят лет, но все время откладывал. И вот нет будущего, некуда откладывать».

Никогда не давайте никаких обещаний, ведь вы, возможно, не сможете исполнить их. Поясните: «Я не владелец будущего». Но есть люди, которые обещают все. Своим любимым они говорят: «Я буду любить тебя вечно». Такие обещания становятся их тюремным заключением.

Скажите своим друзьям, своим любимым: «Только одно мгновение дано мне; даже два мгновения вместе не даны. В это мгновение я, безусловно, могу сказать, что я буду любить тебя. Вчера я не любил тебя, а завтра, возможно, аромат любви, точно так же как он пришел без всякого уведом- ления, может уйти, и тогда я окажусь в зависимости у своего обещания и буду стыдиться собственных слов».

Обещая, сдерживая свое слово... все человечество заключает себя в тюрьму. Живите, и живите тотально — но сейчас — это все, что есть наверняка у вас в руке. Все же я знаю глупый ум человеческий. Ах, если бы | вы смогли сказать женщине: «Я обещаю, что буду любить тебя в этот миг, но я не могу сказать о следующем миге. Я не хочу никаких ожиданий от тебя, а также не буду давать никаких ожиданий тебе; иначе жизнь превра­щается в непрерывное крушение!»

И да не будет никакой цели в дружбе...

Такова странность Калила Джебрана, раскол его личности. Его надо рассортировать — когда он начинает говорить как Зорба, а когда начинает говорить как Будда. Он никогда не был в состоянии прийти к синтезу обоих — низшего и высшего.

И да не будет никакой цели в дружбе... кроме проникновения в глубины духа.

Но это тоже цель. Порой люди, которые так ясно видят все в мире, абсолютно бессознательны в том, что они говорят. Сначала он говорит: И да не будет никакой цели в дружбе, кроме проникновения в глубины духа... — но это тоже цель. На самом деле если цели нет, глубины духа выявляются сами собой. Об этом не надо упоминать, потому что изречение становится противоречивым. Первая часть и вторая часть противоречат друг другу.

Сначала он говорит: «в дружбе не должно быть никакой цели». Но что же есть ваши потребности, как не цели? Всякая цель разрушает красоту дружелюбия.

У дружелюбия не должно быть ни целей, ни потребностей — тем не менее это и есть чудо жизни, что если у вас нет ни целей, ни потребностей, ваши нужды будут исполнены, ваши цели осуществятся. Но этого не должно быть в вашем уме; в противном случае у вас не будет ни дружелюбия, ни любви.

Ибо любовь, которая ищет чего-либо помимо раскрытия своей собственной тайны, — это не любовь, а расставленные сети, в которые уловляется лишь бесполезное.

Любовь, которая ищет чего-либо помимо раскрытия своей собственной тайны, это не любовь... — потому что любовь есть тайна, и нет пути раскрыть ее.

Любовь подобна корням деревьев, скрытым глубоко в земле. Делитесь ароматом, цветами, листвой, зеленью, но не пытайтесь выдернуть дерево, посмотреть откуда берется столько цвета, столько благоухания, столько красоты, потому что это будет смертью дерева. Корни должны оставаться скрытыми, секретом, тайной, а не такими, как вам захочется... вы не можете пойти против законов природы.

Делитесь своим ароматом, делитесь своими цветами. Танцуйте под луной, под ветром и дождем. Вы видели это утро? — все деревья были так счастливы, танцуя под дождем, сбрасывая с себя всю пыль, становясь свежими и молодыми снова. Но корни должны оставаться тайной. Если вы выставите корни, любви придется умереть. К несчастью, каждому любимому, каждому другу очень любопытно узнать вашу тайну, узнать ваш секрет. Любящие воюют беспрерывно, заявляя: «Ты что-то скрываешь».

Тысячи лет... И мужчина пришел к выводу, что невозможно понять тайну женщины, потому что она глубже коренится в земле. Глаза мужчины фиксированы на небе. Это идиотизм — попытка достичь Луны. А теперь — попытка достичь Марса.

Вы не в состоянии жить на этой прекрасной земле в мире, спокойствии и любви, без национальных границ, без цветной дискриминации, без превра­щения половины человечества, женщины, просто в продажную проститутку, пожизненную проститутку. Вы не были в состоянии вычислить, как жить на земле, а ваши глаза обращены на Луну.

Вам известно, что в английском есть слово «лунатик»? Оно происходит от корня «лунный». Лунный означает «луна». Мужчина лунатик. Фактически, пытаться раскрыть тайну вашей любимой точно так же уродливо, как и шпионить. Природа не желает вашей демистификации, потому что в этой тайне расцветает любовь, танцует дружелюбие.

Хорошо, что ни мужчины не понимают женщин, ни женщины не понимают мужчин. Тут нет нужды в познании. Все, что необходимо, это — достаточный простор друг для друга, чтобы ваши секреты и ваши тайны оставались скрытыми. Ведь из-за этой тайны вы влюбляетесь. Если вы Демистифицируете женщину, любовь может тоже исчезнуть.

Знание так бессмысленно, а тайна столь глубока. Дивитесь тайне, но никогда не спрашивайте, что это, и ваше дружелюбие, ваша любовь не будут ведать границ. Чем ближе вы оказываетесь, тем глубже будет становиться тайна. Но Калил Джебран, похоже, все время путается — это и естественно. Иногда есть проблески, когда он говорит потрясающие истины, а иногда есть моменты, когда он отступает во тьму и начинает говорить, как идиот. Во всех изречениях вы можете увидеть это.

Сначала он говорит: Твой друг — это твои осуществленные потреб­ности... а потом говорит: «Не должно быть никакой цели». Что за потреб­ности, если нет целей? И тут же он говорит, делая исключение, что глубина вашей души должна быть вашей единственной целью. В сущем, в реальности не бывает исключений.

И, смотрите, снова: а расставленные сети, в которые уловляется лишь бесполезное. Цели не должно быть, кроме углубления души, — но это является побочным продуктом. И снова он забывает, что говорит. Бесполез­ное — теперь это становится почти языком дельца, не поэта, потому что именно бесполезное уводит вас к более высоким сферам бытия, а полезное тащит вас вниз, к гравитации земли.

И пусть лучшее в тебе будет для твоего друга.

Он ходит зигзагами. Я не осуждаю его, я просто поясняю, что человек его гениальности не в силах увидеть такие простые вещи в утверждении Я пусть лучшее в тебе будет для твоего друга... — но вкусы разные. Лучшее для вас может ничего не стоить для вашего друга. Кто вы такой — решать, что лучшее для него? Я так не скажу. Я скажу: «Раскрой свое сердце и предоставь другу; все, что он выбрал, его».

Если ему суждено узнать отливы твоего моря, пусть он узнает и его приливы.

Это же просто трюизм. Отливы или приливы, все должно быть в распоряжении друга.

Зачем тебе друг, если ты ищешь его лишь для того, чтобы убить время.

Все друзья заняты этим — они убивают друг другу время, потому что оба они пусты, и не знают как быть одному, как наслаждаться одиночеством.

Всегда ищи его, чтобы прожить время.

Не убивать время, но жить. Это замечательно, великолепно. Но он похож на часовой маятник, который продолжает двигаться из одной крайнос­ти в другую. Конечно, он не человек осознания, несмотря на то что он человек безмерной способности выражения, — человек, который может выражать золотыми словами.

Всегда ищи его, чтобы прожить время.

Ибо он призван исполнить твои потребности, но не наполнить твою пустоту.

Вам понятно то, что я говорю, — маятник? Но сам Калил Джебран не осознает, что одно изречение тут же противоречит другому изречению. Ибо он призван исполнить твои потребности — что же случилось с надежда­ми? Что случилось с пользой? Он забыл, кажется, — но не наполнить твою пустоту. Это нечто понятное — что величайшая потребность человека не быть пустым, не быть темным, не быть одиноким. Его величайшая потребность быть нужным. Если никто не нуждается в нем, он все больше и больше осознает свою пустоту.

Так что даже это одно предложение противоречиво: Ибо он призван исполнить твои потребности... — но разве не пустота ваша величайшая потребность? Ради чего вы беспрерывно заняты? — лишь бы не испытывать пустоты. Вы уже пусты.

Восток имеет гораздо более глубокий ответ: пустота не негативна. Не заполняйте ее всевозможной чепухой. Пустота может стать вашим храмом, наполненным божественным, и все же она будет пустой, так как божествен­ное — это лишь качество. Наложите ее светом — и все же она будет пуста. Наполните ее тишиной... Трансформируйте негативную пустоту в позитив­ный феномен, и вы сами станете чудом.

И пусть смех и взаимное удовольствие сопутствуют сладости дружбы.

Калил Джебран снова и снова высказывает вещи, не давая вам ключа, как их реализовать. Любой идиот может прийти и заявить: «Наполни свой сад зеленью, цветами роз, прудами, прекрасными лотосами», — но этого не достаточно. Вы разговариваете с человеком, который никогда не знал лотосов, и который абсолютно не осознает, как же ему исполнить это. Ключ упускается.

Так не только с Калилом Джебраном; почти все религии мира в той же лодке. Они говорят: «Вы не должны гневаться». Но где же путь? Гнев есть. «Вы не должны ревновать». Но как избавиться от ревности? «Вы не должны соперничать». Фальшивые заповеди! Прекрасно быть молчаливым, но где же медитация, которая приносит вам молчание? «Вы не должны ревновать» — но где же понимание, что ревностью вы сжигаете свое собственное сердце? Она не вредит никому, кроме вас самих.

Как же вам избавиться от соперничества — ведь все они учат: «Не соперничай», — а с другой стороны: «Будь чем-то». Они дают вам идеалы: «Будь Иисусом». Но есть миллионы христиан, вам придется соперничать. Они говорят: «Не ревнуй», — но они же заставляют людей ревновать, привязывая одного мужчину к одной женщине. Когда любовь исчезает и весна уходит, мужчина начинает выискивать тайные ходы — и женщина тоже.

Я слышал одну историю. Дело было в суде — муж и жена хотели развестись. История, по-видимому, из тех времен, когда развод был почти невозможным, аморальным, недобродетелъным. Судья сказал: «Любите друг, друга. Оставайтесь вместе, пока смерть не разлучит вас». Женщина спроси­ла: «Вы даете хороший совет, но как же любить человека, которого я просто ненавижу? К тому же мне известно, что он не может любить меня; он тоже ненавидит меня. Так что, пожалуйста, сообщите нам какой-то способ, чтобы ненависть исчезла и трансформировалась в любовь».

Судья сказал: «Боже мой, я ничего не знаю об этом. Но вам все же придется дать клятву, что вы приложите все усилия, чтобы остаться вместе. Не создавайте аморального прецедента в обществе».

Женщина сказала: «Я готова произнести клятву, положив свою руку на голову моего сына». Это было странно, судья засуетился. Он сказал: «Нет, не на голову сына. Лучше положите руку на вашу религиозную книгу».

Женщина сказала: «Я мать, и материнство — моя религия. Но отчего вы так суетитесь? Хотите, я разоблачу вас перед судом? Ведь это ваш сын!»

В каком же лицемерном обществе мы живем! Судья пытается постано­вить, чтобы они жили вместе, и судья же — тайный любовник женщины. И не просто любовник — даже ребенок от него, а не от мужа женщины; вот почему он испуган.

Она сказала: «Теперь вам понятно? Вы неверны своей жене. Это сын ваш, я только его мать. У моего мужа своя любовница, и вы будет удивлены: это ваша жена! А дети, которых вы считаете своими, не ваши».

Таково лицемерное общество. Мы все продолжаем и продолжаем жить в убожестве, в неправде — даже в наших судах.

Однажды я был в суде в Джабалпуре... Там была церковь, очень красивая церковь. Но когда Британское правительство ушло в 1947 году, все прихожане тоже покинули страну. Церковь оставалась запертой почти десять лет. Там был прекрасный сад, который совершенно одичал. Эта церковь принадлежит Англиканской Церкви — это их имущество.

У меня было несколько друзей христиан, и я сказал: «Вы идиоты. Ваш Христос в заключении, а не в церкви, вот уже десять лет; может, он пробудет там всю свою жизнь. Соберите несколько молодых христиан...» Они сильно перепугались, потому что имущество принадлежит Англиканской Церкви. Я сказал: «Не волнуйтесь. Я открою церковь. А вы приведите ее в порядок, восстановите, вышвырните все те замки, разбейте их. Церковь принадлежит тем, кто в ней молится. Это не имущество. Вы молитесь там, значит, это ваша церковь».

Они сказали: «Ты создаешь неприятности. Скоро дело будет в суде». Я сказал: «Не беспокойтесь, я буду бороться вместе с вами. Можете рассказать суду правду — что это я надоумил вас».

Это было разумно, поэтому они кое-как — но неохотно, без огонька, __ ухитрились взломать замки, восстановить церковь и прибрать сад. А в воскресенье я открыл ее. Сейчас же другие христиане сообщили Англикан­ской Церкви: «Имеет место нарушение права владения. И не только права __ эти люди забрали имущество». А имущество было большое, почти двадцать акров земли, и сама церковь очень красивая.

У английской церкви был свой представитель, епископ в Нагпуре, а в то время Нагпур был столицей Мадхья Прадеш. Он приказал: «Тащите всех этих людей в суд», — в том числе и меня, ведь я даже не христианин.

Стоя за свидетельской перегородкой, я попросил судью: «Прежде чем я поклянусь в истине, несколько вопросов нужно выяснить, так как их будет невозможно выяснить после принесения клятвы».

Он сказал: «Так не делается. Сначала нужно дать клятву».

Я сказал: «Я как раз собираюсь говорить с вами относительно клятвы, так почему бы не позволить мне кое-что сказать сразу?»

Он сказал: «Ладно, можете говорить, но это против правил».

Я сказал: «Первым делом, я видел, вы посещаете проституток. И всему городу известно, что вы гомосексуалист; поэтому у меня к вам нет никакого уважения. Я могу сказать ослу: «Уважаемый сэр» — но не могу сказать вам честно: «Уважаемый сэр», потому что это будет ложью. Мое сердце не будет согласно. Так что, позвольте мне, если вы настаиваете на клятве, сказать то, что говорит мое сердце, правду; иначе отбросьте идею клятвы. Во-вто­рых, я хочу знать, на чем мне придется приносить клятву».

Он сказал: «Можете поклясться на Библии, Индуистской Гите или на любой религиозной книге».

Я сказал: «Они все наполнены ложью. Вы когда-нибудь заглядывали в них? Это так абсурдно — то, что клятву на истину приходится давать, держась за книгу, которая наполнена ложью.

И в-третьих: мне отвратительна сама идея клятвы, потому что подразу­мевается мое признание в том, что без клятвы я собираюсь лгать, что только под клятвой я скажу правду. Я не могу согласиться с таким приговором себе. Я говорю правду, какую чувствую своим собственным существом, а эти прогнившие книги тысячелетней давности... Я не уважаю ни одну из этих книг. Только люди вроде вас могут верить в эти непристойные — но названные святыми — книги. Но я готов соблюдать любую формальность.

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 208; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!