По ту сторону радости и печали 14 страница

Это огромное прозрение: если есть убийца, то мы все в ответе за это, и пока все человечество не возьмет ответственность за убийц, воров и грабителей, мы не сможем изменить ничего. Мы осуждали их столетиями, и то, что мы делали с ними, просто нелепо...

Если человека хватали при попытке покончить с собой, то — на протяжении столетий! — его наказывали смертью. Странно... экая мудрость! То, что он делал себе сам, вы делаете ему в наказание.

Если убийцу приговаривают к смерти, то все ваше общество убийствен­но, ваш закон убийствен. Где разница? Тот человек уничтожил жизнь, а вы уничтожаете еще одну жизнь; вы думаете, уничтожая этого убийцу, вы вернете жизнь убитому? Нет, вместо одного убитого человека теперь два убитых человека — велика справедливость, велика любовь!

Если человек кого-то убил, то где-то глубоко в себе мы обнаруживаем то же самое желание — и это стало законом в суде. Мы создали закон, и наш закон смертоносен, как никакой убийца. Это не справедливость, это просто месть. Вы мстите во имя справедливости. Из-за того, что тот человек провинился, он не должен оставаться в живых. Но уверены ли вы, что этот убийца не превратится в великого поэта, музыканта или художника, если не будет убит законом?

Или даже в мистика?

Вы отнимаете возможность его роста, никогда не задумываясь, отчего же все-таки он убивал. Никто не озабочен причинами, все глядят лишь на симптомы. Возможно, что тот человек сильно пострадал от рук общества, что вы низвели его до животного. А коль он животное, он и будет вести себя как животное. Но помните: он жертва, а вы причина.

Вот почему законы продолжают расти, создаются новые законы, новые суды, новые судьи, больше полиции, больше войск — и все же вам не удалось снизить число преступлений. Они растут одновременно; должна быть какая-то глубокая связь между этими двумя явлениями. Рост ваших правовых систем и рост количества преступников одинаковы. Странное совпадение. При вашей правоте, имея столько полиции, столько больших армий, столько судов, столько парламентов, столько правовых экспертов... и вам не удается ничего предотвратить. В этом повинна сама ваша сущность, это приговор вашему разуму. Есть что-то крайне ошибочное во всей этой системе.

С убийцей, вором нужно обращаться с достоинством. Он — человечес­кое существо, и если он совершил убийство, то он психически болен. Вы ведь не наказываете больных людей, вы отправляете их в психбольницу, где о них смогут позаботиться.

Не нужна никакая тюрьма. Все тюрьмы должны быть превращены в прекрасные психиатрические дома по уходу, где люди, утратившие свою человечность из-за безобразного поведения общества — эксплуатации, угнетения и всех видов репрессий — должны обрести снова свои достоинство и честь, должны вылечиться ментально и физически, должны выучиться и стать образованными, должны получить возможность, которой прежде не было. Тогда только я скажу, что существует система правосудия, что существует законодательная система.

Нынешним утром я узнал, что во всех газетах сообщается о том, как у одного саньясина с его подружкой были обнаружены наркотики. Сейчас полицейский комиссар должен будет оправдать свою акцию против меня, так что будут наняты фальшивые саньясины, и они принесут наркотики в лагерь. Просто два-три примера газетной пропаганды, и тогда они смогут заявить, что требование полицейского комиссара, чтобы я покинул Пуну за тридцать минут, было правильным.

А полицейский комиссар, похоже, полный трус. Ему не удалось убедить моих адвокатов в законности своего странного и абсурдного приказания мне покинуть Пуну за тридцать минут... Это моя страна и он мой слуга, точно так же как он слуга для всех. Странно, что слуги поступают как хозяева и издают нелепые, бессмысленные приказы. Однако он не был готов отменить его, хотя у него и не имелось основания издавать его, — ведь это шло бы против его эго. Если бы в его уме было хоть какое-то понятие о справедли­вости, он бы уже извинился и отменил приказ.

Он не намерен отменять его. Он занял целый день у моих адвокатов, и результатом было то, что он только приостановил приказ, — это означает, что он может открыть дело в любой момент. Теперь он будет создавать ситуации, которые смогут подтвердить, что его первоначальное решение было верно. Он пришлет сюда в ашрам людей с запрещенными наркотиками, а потом их схватят. А если вы помешаете им у ворот, они начнут драться с вами, нападать на вас.

Он арендовал дом совсем рядом с ашрамом, так что за одну минуту, если нужно, винтовки его людей будут в ашраме.

Это и есть все его желание.

Но я хочу предупредить вас — и сказать ему и правительству, — что такая низость несправедлива, и мы не намерены терпеть это.

Сегодня опять было получено уведомление одним из распорядителей ашрама. Две поразительные вещи были в уведомлении. Во-первых, что он не давал мне предупреждения, — трусы, последние трусы. Он, очевидно, понял, что совершил ошибку. Войти в конфликт со мной — это войти в конфликт с огнем: вы будете сожжены и поглощены... ибо это не обычное место, это храм Бога.

Здесь люди, которые ищут, которые не приходят сражаться с кем-то. Отчасти поэтому он не прислал предупреждение на мое имя... ведь ему известно, что я примусь колотить его так крепко, как смогу.

Теперь он прячется за своего подчиненного. Приказ полицейского инспектора. Он что, забыл свои полномочия? Всего несколько дней назад он уже издал приказ против меня. Теперь же распоряжение приходит не на мое имя и не от него, а от его подчиненного, рядового полицейского инспектора. И опять он требует нелепых вещей: чтобы мы сообщали каждый день, сколько здесь иностранцев, чтобы мы информировали, сколько иностранцев можно разместить в ашраме. Если бы это требовалось от каждого храма страны, тогда, может, это и было бы резонно. Но потребовать этого только от меня или моих людей — это же нелепо. Такую дискриминацию нельзя терпеть.

Я попросил распорядителей передать ему, что прибудут наши поверен­ные и мы обсудим с ним все нелепые запросы, которые он составляет. И если мы не сможем прийти к соглашению, то мы намерены подать на него в суд, в верховный суд.

А если и он просто марионетка в руках «Нью-Дели», то существует суд и над верховным судом — люди этой страны. Я пойду в каждую деревню этой страны — чтобы не только его вышвырнуть, но и вышвырнуть вон всю бюрократию и совершенно слепое и глухое правительство.

Вот как ваше общество провоцирует людей. Я никогда и никоим образом не был заинтересован в политике; не интересуюсь я ею и сейчас. Но не дразните льва во время медитации! Я могу вышвырнуть всех этих болванов от Пуны до Дели из их вотчин — один. Мне не понадобится чья-то еще поддержка. Я не хочу власти и для себя. Я буду просто разоблачать всю эту систему — абсурд, созданный британскими империалистами, который по-прежнему продолжает существовать и подавлять человеческое достоинство. Что это за нонсенс, что каждый день ашрам обязан докладывать имена тысяч иностранцев, допущенных в ашрам? Это ашрам, или он считает это прави­тельственной тюрьмой?

Я был бы очень счастлив, если бы у него хватило духу прийти сюда и поспорить со мной перед моими людьми. Я не знаю закона, но знаю нечто большее. Законы — просто человеческое творение, и они продолжают изменяться, мне же известно нечто вечное и не созданное человеком. Как я понял, он занят богослужением в рабочее время. Придется поспорить с ним и о богослужении тоже, и я должен посмотреть, что у него за религиозность, — то, что он демонстрирует, — это не религиозность. Это гадко и жестоко, примитивно и бескультурно. Этого человека нужно немедленно понизить в должности, отстранить и отправить в Нагарланд, где он будет по крайней мере выглядеть образованным.

Я снова предостерегаю их — не надоедайте мне и моим людям, потому что если вы как-нибудь побеспокоите моих людей, то я буду беспокоить все ваше правительство. У Махатмы Ганди когда-нибудь спрашивали, сколько людей находится с ним в его ашраме? Нет — даже британское правительство. Что же за свободу мы получили? Кажется, Махатма Ганди жил при британском правительстве более вольно, чем мы живем при нашем собствен­ном правительстве.

Выбранных нами людей мы можем вышвырнуть в любой момент. И у меня хватит огня сжечь всех этих болванов и ископаемых, ибо я не вижу ни единого человека в этом правительстве, который бы имел хоть какое-то достоинство и характер.

Зачем держать полицейских с ружьями наизготовку рядом с ашрамом? Что за необходимость возникла? Мы прожили здесь уже семь лет безо всякой

борьбы, без всякого огнестрельного оружия. И нам не нужно огнестрельного оружия, у нас есть огонь в наших душах.

Я никогда никого не проклинал — я воздерживался, накапливая силу. В тот день, когда я решу проклясть, это не будет обычным проклятием, оно будет ядерным!

Подобно процессии, идете вы к своему божественному Я.

Не судите, кто прав, кто виноват. Идите в процессии вместе к своему внутреннему храму Божию.

Вы — путь, и вы же путники.

Небольшое дополнение, и его предложение станет более глубоким: Вы — путь... вы — путники и вы — цель, и вы — исток. Фактически, вы — это целый мир, миниатюрный мир. Если спящий, то понапрасну страдающий в кошмарах; если пробужденный, то исполненный великолепных благослове­ний и экстазов, которые ведомы только очень немногим людям в мире.

Но у меня огромная вера в вас, в то, что каждый из вас может коснуться высочайшей вершины сознания — вопреки всем этим полицейским комисса­рам и их шайке. Я считаю их преступниками.

В Америке я оставался молчаливым в суде просто из-за того, что был там только туристом. У туриста нет прав, в любой момент страна может заявить: «Вы должны уехать», — и он не может даже узнать причину. Так не должно быть, но это так.

Но в этой стране мне не нужны даже правовые эксперты, адвокаты и вся эта бессмыслица, я намерен сам смотреть им в лицо в верховном суде — от полицейского комиссара до премьер-министра. Им следовало бы быть очень внимательными к шагам, которые они предпринимают. Никто из них не обладает мужеством или разумом. Я вот уже целых двадцать лет езжу по этой стране, мне известны лидеры этой страны — просто святой коровий навоз. Если даже сделать тем людям операцию на мозге, там не найдется ничего, кроме коровьего навоза.

Вы будете удивлены, узнав кое-что об одном из самых ближайших последователей Махатмы Ганди в ашраме... Человек культурный, образован­ный, он был профессором в университете. Он бросил свою службу, чтобы оставаться рядом с Махатмой Ганди и поклоняться ему как богу, и его единственное достоинство заключалось в том, что непрерывно в течение шести месяцев он питался коровьим навозом и пил коровью мочу. Это было его питанием шесть месяцев, и это сделало его таким чистым... Он победил Махатму Ганди, Виноба Бхаву, Шанкар Рао Дэва, всех великих последователей Махатмы Ганди. В течение шести месяцев он был на вершине, ибо никто не мог отважиться на то, что делал он.

Теперь, если вы прооперируете мозг этого человека, что вы рассчиты­ваете там обнаружить?

Я знал близко многих президентов правящей партии, и не считаю, что у кого-либо из них есть сколь-нибудь высокие достоинства разума. И вот даже обычный полицейский комиссар считает, что у него достаточно власти, чтобы приказывать мне оставить его округ в течение тридцати минут. Хорошо еще, что Будда, Махавира, Бодхидхарма, Тилопа и все величайшие были до того, как такие люди пришли к власти в этой стране. Вы можете найти более противоречивую личность, чем Гаутама Будда? Этот полицейс­кий комиссар тотчас же приказал бы ему оставить Пуну — поскольку он противоречил.

Любой человек, у которого есть хоть какое-то понимание и ясность, обязан противоречить. А любая культура и любое общество, которое стара­ется уничтожить противоречащего человека, уничтожает свои собственные цветы.

Подобно процессии, идете вы вместе к своему божественному Я.

Вы — путь, и вы же путники, вы — цель и вы — исток, потому что после всего паломничества вы должны будете прийти к себе — конечно, с новыми глазами, новыми прозрениями, новым сознанием. Вы начнете путе­шествие в темноте, а придете домой ранним утром, когда солнце восходит и птицы начали петь, приветствуя вас.

И когда один из вас падает, он падает за тех, кто идет позади, предупреждая о камне преткновения.

Не осуждайте, не судите.

Он падает и за тех, кто идет впереди, за тех, которые хотя и шагают быстрее и увереннее, но не убрали камень.

Мы объединенное целое — прошлое, настоящее, будущее. Мы единый органичный союз, а те, кто пытается отделить человека от человека то ли ради религии, то ли ради политики, то ли по любой другой причине, являются преступниками. С ними следует обращаться любяще, заботливо — они психически больны.

И вот я скажу вам еще, хотя слово это тяжким грузом ляжет вам на сердце:

Убитый не беспричастен к своему убийству,

И ограбленный виновен в том, что его ограбили.

Кого вы вините? — ведь тем же самым по-своему занимаетесь и вы — возможно, какого-то беднягу уже схватили, а вас еще нет. Но разница не велика. Вы несете убийцу в себе, и вы несете все человечество со всеми его слабостями — а также со всеми его возможностями роста — выше, к звездам. Так что помогите, не надо судить. Если кто-нибудь падает, подайте ему руку, так как его падением вы тоже упали. И когда кто-нибудь восходит, празднуйте, потому что его возвышением вы тоже возвышаетесь. Праведник не безвинен в поступках нечестивого, И чистый ото всякого греха не беспорочен в провинностях злодея, Да, виновный часто бывает жертвой оскорбленного, Но куда чаще осужденный несет бремя за неповинных и безупречных. Я побывал во многих тюрьмах Индии как посторонний, чтобы погово­рить с заключенными, дать им понять простые методы медитации. И меня удивило то, что они более невинны, чем ваши политики. Они более невинны, чем служащие тюрьмы. Они люди простые. Может, по своей наивности они совершили что-то, не осознавая последствий. Или, возможно, они не совер­шали ничего, они невинны, но они были бедными и не смогли получить защиту получше против правительства, которое обвинило их в вымышленных преступлениях. Ибо теперь это мой личный опыт, я уже видел тюрьму снаружи, и я счастлив, что теперь увидел тюрьму изнутри. В шести тюрьмах Америки я не столкнулся ни с одним заключенным — а в каждой тюрьме было шестьсот, семьсот, тысяча человек, — который бы выглядел преступ­ником. А все другие люди — штат тюрьмы, полиция, судьи, — их лица не были лицами, которые можно назвать невинными. Они были хитрыми.

Вы поразитесь, узнав, что, хоть им и было известно о том, что ! вегетарианец, — как только я входил в какую-то тюрьму, то сообщал им что я вегетарианец, — во время приема пищи они обязательно приходили и говорили мне: «У нас нет никакой вегетарианской пищи».

Я предлагал им: «Можете давать мне фрукты». А в ответ одно и то же «У нас нет никаких фруктов». Это было такой ложью, что другие заключенные, которые слыхали это, возмущались. Когда тюремщик уходил, он говорили: «Он безусловно лжет, у нас есть овощи, у нас есть молоко, у на есть фрукты, орехи, которые можно использовать». И заключенные стал приносить мне фрукты, которые выдавались им, а не мне. Они начал приносить молоко, которое выдавалось им, а не мне. Я говорил: «Но это ваше, и вам нужно это. Я справлюсь. Десять, двенадцать дней голода — о этого не умирают. Требуется девяносто дней без пищи, чтобы убить человека, так что не беспокойтесь».

Но со слезами в глазах, от огромной любви, они просили: «Нет, в должны принять, ведь мы можем есть все. Нам доступна не-вегетарианская еда».

И всякий раз, как я проходил коридором, входя в тюрьму или выходя из тюрьмы, все они стояли за решетками, скандируя: «Бхагван! Победа будет за тобой! Мы не знаем тебя как следует, но мы видели тебя по телевизору — твоих глаз довольно, чтобы убедить нас». Они подавали знак победы двумя пальцами из каждой камеры. И они говорили снова и снова: «Мы так счастливы, мы запомним на всю жизнь, что провели, по крайней мере, одну ночь с тобой».

Они писали мне письма, которые шли от одной камеры к другой и доходили до меня: «Бхагван, мы любим тебя. Когда ты выйдешь — а им не продержать тебя больше недели, — не забывай нас». Они вырезали из газет мои фотографии, и присылали эти фотографии, — «Пожалуйста, подпиши это как свидетельство и доказательство, что мы были с тобой по крайней мере ночь, или день, или несколько часов». Тысячи фотографий я подписал людям, которых не знаю.

Они были так любящи, так заботливы, так человечны. Я не видел такой человечности в глазах судей, правительственных прокуроров.

Это странный мир, где невинный может пострадать из-за хитрого, который всегда изловчится выйти там, где бедному придется страдать, потому что он не в состоянии найти себе необходимую защиту. И вопрос не в том, совершали вы преступление или нет. Вопрос в том, чей адвокат более эффектен, более умен, более ловко пользуется законом.

Закон не может определять истину.

Но происходит именно так. Мы живем в варварском мире, со всеми видами дискриминации.

Это храм Бога или полицейский пост — почему мы должны справляться, кто иностранец?

Для нас никто не иностранец.

Все человечество наше, и вся земля наша.

Недалек тот день, когда не будет границ, наций или религий. И если придётся пожертвовать собой и моими людьми ради рождения новой земли и нового человечества, я буду совершенно счастлив сделать это. Ибо жизнь, которая не способна жертвовать собой ради истины, ради красоты, — это вообще не жизнь; такой человек уже мертв.

Вам не дано отделить справедливого от несправедливого и благочес­тивого от злого;

Ибо они стоят вместе перед лицом солнца, подобно тому как сплетены воедино черная нить и белая, Не судите, не разделяйте.

Сущее знает, что нужно, так же как ткач знает, что для создания прекрасных узоров нужны черные нити и белые нити.

И когда черная нить обрывается, ткач осматривает всю ткань и проверяет ткацкий стан.

Это и есть то, что я стараюсь делать. Если хоть один бессознательный человек поступает бессознательно — я никак не осуждаю его. Возможно, он самая слабая часть этого общества, возможно, болезнь распространена во всем обществе. Из-за того, что он слабейшее звено, болезнь выразилась через него, но он — не болезнь.

Я не могу представить, зачем людям воровать, если бы не было эксплуатации, зачем людям насиловать, если бы не было брака, навязанного законом или обществом, зачем проститутки, если бы людям позволили жить вместе только на то время, пока они любят.

Но проституток мучает полиция, правительство изводит их любым возможным способом, — а они просто несчастные жертвы общества, где муж не любит жену, где жена не любит мужа, но все же по закону им приходится оставаться вместе. А любви необходимо питание.

Вы слыхали в этой стране только о женщинах-проститутках, но в Англии или Америке в двадцатом веке стали доступны мужчины-проститутки. Мы действительно развиваемся к большим высотам! Возможно, скоро мы опять будем на деревьях, совсем как наши предки.

Это не эволюция.

Вся наша структура порочна.

Люди продолжают говорить мне: «Если вы просто сосредоточитесь со своими учениками на медитации и ничего не будете говорить ни за, ни против общества, религии, прошлого, традиций, закона... тогда у вас не будет врагов».

Разумеется, у меня не будет врагов, ведь я не задену ничьи имущест­венные интересы, я не принесу революцию, которая пылает в моем существе.

Я хочу воспламенить всех вас.

Прежде чем я уйду, оставлю тело, я хочу тем же самым огнем воспламенить миллионы тел по всему свету.

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

 

22

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 290; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!