Вечер над Сассексом: размышления в автомобиле
Вечер добр к местности по имени Сассекс, ибо госпожа Сассекс уже немолода и молча благодарит за вуаль вечерней дымки, совсем как старушка – за то, что лампу прикрыли абажуром и видны только смутные контуры ее лица. Своими контурами Сассекс по-прежнему может похвалиться. Отвесные скалы выдаются далеко в море, одна за другой. А весь Истборн, весь Бексхилл, весь Сент-Ленардс, и все их променады и пансионаты, и все лавки с бусами и конфетами, и все афиши, и все инвалидные коляски, и все экскурсионные «шарабаны»[9], – исчезли, стерты сумраком. Остается то, что было здесь десять столетий назад, когда из Франции приплыл Вильгельм: череда скал, убегающих далеко в море. Поля тоже спасены. Веснушки красных вилл на берегу скрываются под волнами полупрозрачного лучезарного озера, в которое сгустился рыжий воздух, скрываются и тонут вместе со своей краснотой. Пока рано зажигать лампы, и слишком рано для звезд.
Но, подумала я, в такие чудные минуты всегда остается какой-то осадок раздражения. Пусть психологи растолкуют, в чем причина; поднимаешь глаза, и тебя ошеломляет красота, с экстравагантным размахом превосходящая все твои ожидания: вот над Бэттлом[10] повисли розовые облака, а поля стали пестрые, мраморные, – и восприимчивость твоих органов чувств стремительно разрастается, словно воздушные шары, подставленные под порыв ветра, и вот, когда, казалось бы, все наполнилось целиком и разгладилось окончательно, когда все звенит красотой, красотой, красотой, в тебя вонзается булавка, и шарик сдувается. Но что же колет тебя булавкой? По моим догадкам, булавка каким-то образом зарождается из ощущения собственной беспомощности. Я не могу это вместить – не могу это выразить – оно ошеломило меня – я в его власти. Вот приблизительно откуда берется твоя досада, а под ручку с досадой приходит мысль, что твоя натура требует себе власти над всем, что воспринимает; а в данном случае повелевать – суметь выразить то, что ты видишь сейчас в небе над Сассексом, выразить, чтобы другие люди могли это разделить. И вдобавок – новый укол булавки: ты сейчас прозеваешь свой шанс, ибо красота простирается по правую руку от тебя, и по левую, и за спиной тоже, и прямо на глазах ускользает; в лучшем случае тебе удастся подставить наперсток под ливень, способный наполнить целые ванны и озера.
|
|
Но нет, отбрось, сказала я (как известно, в таких обстоятельствах происходит раздвоение личности: одна личность – пылкая и вечно всем недовольная, а другая – стоическая, философски настроенная), отбрось эти неосуществимые желания; довольствуйся панорамой перед нами и поверь мне на слово, что лучше всего тихо сидеть и впитывать впечатления; не суетиться; принимать все как оно есть и не переживать из-за того, что природа, вручив тебе лишь полдюжины перочинных ножей, велела разделать китовую тушу.
|
|
Пока эти две личности обсуждали, как всего разумнее действовать при встрече с красотой, я (третья участница, заявившая о себе только в этот момент) мысленно промолвила, что они – счастливицы: наслаждаются столь немудреным занятием. Обе они сидели в автомобиле, несущемся по дороге, и замечали все вокруг: стог сена; красную, оттенка ржавчины, крышу; пруд; старика, идущего домой с мешком на спине; так они сидели, находя в своей палитре соответствия всем оттенкам небес и земли, мастеря крохотные модели сассекских амбаров и фермерских домов, подсвеченных багряными лучами, – все это пригодится в январский мрак. Но я, не совсем их поля ягода, держалась холодно и меланхолично. Пока они упоенно развлекались, я говорила себе: «Вот и проехали, проехали»; «мимо, мимо»; «прошло и быльем поросло, прошло и быльем поросло». Я чувствую, как жизнь остается позади, совсем как дорога. Вот мы проехали очередной отрезок, и нас уже забыли. Вот чьи-то окна на секунду озарились лучами наших фар, и свет уже погас. Вслед за нами движутся другие.
|
|
Затем вдруг четвертая личность (та, что, якобы прикорнув, таится в засаде, и захватывает тебя врасплох, и часто отпускает замечания совершенно невпопад, но к ним стоит прислушиваться именно ввиду их внезапности) сказала: «Глянь-ка». Это был огонек, блистающий, причудливый, необъяснимый. В первую секунду я не могла подобрать ему имени. «А, звезда»; и, пока длилась секунда, огонек сохранял диковинный блеск нежданности, приплясывал и сиял. «Я понимаю, к чему ты клонишь, – сказала я. – Ты у нас личность сумасбродная и импульсивная, и ты полагаешь, что свет, который брезжит вон там, над меловыми скалами, выглянул из будущего. А ну-ка, попробуем в этом разобраться. Давай рассуждать логично». Мне вдруг показалось, что я соединена нитью не с прошлым, а с будущим. Я задумалась о Сассексе спустя пятьсот лет. Полагаю, к тому времени много пошлого исчезнет начисто. Многое будет выжжено каленым железом, искоренено. Появятся волшебные ворота. Прибираться в домах станут сквозняки на электрической тяге. Яркие, скрупулезно управляемые огни будут двигаться над землей и выполнять всю работу. Взгляни на огонек, бегущий по холму; это же автомобильные фары. Спустя пять веков Сассекс будет денно и нощно кишеть очаровательными мыслями, проворными, ловкими лучами.
|
|
Солнце уже скрылось за горизонтом. Тьма быстро распространялась. Теперь ни одна из моих личностей уже не могла ничего разглядеть за пределами световых конусов, которые вырывались из наших фар и утыкались в придорожную живую изгородь. Я созвала все личности вместе. «Час пробил, – сказала я, – пора подвести наш баланс. Теперь все мы должны объединиться; стать единой личностью. Тут больше ничего не увидишь, кроме одного и того же клинообразного куска дороги и обочины, которых бесконечно тиражируют наши фары. Мы прекрасно обеспечены всем необходимым. Мы тепло укутаны пледом; ветер и дождь нам не страшны. Мы одни. Время подводить итоги. Сейчас я, председатель нашего собрания, разложу по порядку трофеи, добытые всеми нами. Дайте-ка взглянуть; сегодня был собран большой урожай красоты: фермы; скалы, выступающие далеко в море; поля мраморные; поля пестрые; небеса в красных перьях; все вышеупомянутое. Были также пропажа и смерть индивидуальности. Исчезающая дорога и окно, которое осветилось на секунду и тут же погасло. А также – тот нежданный пляшущий огонек, зависший где-то в будущем. Итак, что же сделано нами сегодня, – проговорила я, – а сделано вот что: эта красота; смерть индивидуальности; и будущее. Смотрите, я создам крохотную фигурку, чтобы вы были довольны плодами труда; вот он шагает. Удовлетворяет ли вас эта малюсенькая фигура, шагающая вперед сквозь красоту, сквозь смерть, к экономному, могучему и эффективному будущему, когда дома будут очищаться одним дуновением горячего воздуха? Посмотрите на этого человечка; вот он, у меня на коленях». Мы сидели и смотрели на фигуру, которую создали в тот день. Его окружали огромные крутые каменные глыбы с хохолками рощ. На секунду он страшно посерьезнел. Воистину показалось, что здесь, в складках пледа, нам явилась истинная реальность. Неистовый трепет охватил нас, словно бы электрический разряд пробежал по жилам. Мы хором воскликнули: «Да, да», как бы что-то провозглашая в миг познания истины.
И тут тело, которое все это время помалкивало, завело свою песню, поначалу не громче, чем шелест шин по шоссе: «Яичница с беконом; хлебцы и чай; камин и ванна; камин и ванна; рагу из зайца, – продолжало оно, – с джемом из красной смородины; бокал вина, и чашечку кофе, и чашечку кофе – и баиньки, и баиньки».
«Кыш, – сказала я собранию своих личностей. – Ваше дело сделано. Я отпускаю вас. Спокойной ночи».
Остаток пути я проделала в приятнейшем обществе моего собственного тела.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 256; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!