РАССКАЗ СТАРИКА О СТРАННОМ КЛИЕНТЕ 7 страница
Мистер Джинкс записал.
– Как вас зовут, любезный? – прогремел мистер Панкине.
– Веллер, – ответил Сэм.
– Прекрасное имя для Ньюгетского справочника[88], – сказал мистер Напкинс.
Это была острота; поэтому Джинкс, Граммер, Дабли, все специальные констебли и Мазль разразились смехом, длившимся пять минут.
– Запишите его имя, мистер Джинкс, – сказал судья.
– Два л, приятель, – сказал Сэм.
Тут один злополучный специальный констебль снова засмеялся, за что судья пригрозил отдать его немедленно под стражу. В таких случаях опасно смеяться некстати.
– Где вы живете? – спросил судья.
– Где придется, – ответил Сэм.
– Запишите, мистер Джинкс, – сказал судья, гнев которого быстро нарастал.
– И подчеркните, – сказал Сэм.
– Он бродяга, мистер Джинкс, – сказал судья. Бродяга, по собственному признанию. – Не так ли, мистер Джинкс?
– Разумеется, сэр.
– В таком случае я его как бродягу вверю... вверю надежной охране, – сказал мистер Напкинс.
– Вот страна беспристрастного правосудия! – сказал Сэм. – Судья вдвое больше верит другим, чем себе.
Услышав этот выпад, засмеялся еще один специальный констебль, но тотчас попытался придать себе такой неестественно торжественный вид, что судья немедленно и безошибочно открыл виновника.
– Граммер! – сказал мистер Напкинс, краснея от гнева. – Как вы посмели назначить специальным констеблем такого негодного и бесстыдного субъекта? Как вы посмели, сэр?
|
|
|
– Простите, ваш-шесть, – пробормотал Граммер.
– Простите! – воскликнул взбешенный судья. – Вы раскаетесь в таком небрежном отношении к своему долгу, мистер Граммер! Вы будете примерно наказаны! Отнимите жезл у этого молодца, он пьян. Вы пьяны, любезный!
– Я не пьян, ваша честь, – сказал тот.
– Вы пьяны, – возразил судья. – Как вы смеете говорить, что не пьяны, сэр, когда я говорю, что вы пьяны? От него пахнет спиртом, Граммер?
– Ужасно, ваш-шесть, – ответил Граммер, у которого было смутное впечатление, будто около него пахнет ромом.
– Я наперед знал, что он пьян, – сказал мистер Напкинс. – Как только он вошел, я по его возбужденному взгляду сразу увидел, что он пьян. Вы заметили его возбужденный взгляд, мистер Джинкс?
– Разумеется, сэр.
– Сегодня у меня во рту не было ни капли спиртного, – сказал человек, который всегда был трезвенником.
– Как вы смеете мне лгать! – воскликнул мистер Панкине. – Он пьян, мистер Джинкс?
– Разумеется, сэр, – ответил Джинкс.
– Мистер Джинкс, – сказал судья, – я арестую этого человека за неуважение к суду. Составьте акт о взятии его под стражу, мистер Джинкс.
И специального констебля взяли бы под стражу, если бы Джинкс, который был советчиком судьи (ибо получил юридическое образование, проведя три года в конторе провинциального адвоката), не шепнул судье, что, по его мнению, этого не следует делать; посему судья произнес речь и сказал, что, снисходя к семье констебля, он ограничится выговором и освобождением его от обязанностей. В соответствии с этим он в течение четверти часа горячо отчитывал специального констебля, а затем отправил его восвояси. Граммер, Дабли, Мазль и другие специальные констебли что-то бормотали, восхищаясь великодушием мистера Напкинса.
|
|
|
– А теперь, мистер Джинкс, – сказал судья, – снимите показания с Граммера.
Граммер тотчас же приступил к даче показаний под присягою; но так как Граммер сбивался в своих показаниях, а час обеда мистера Напкинса приближался, мистер Напкинс сократил процедуру, задавая Граммеру наводящие вопросы, на которые Граммер отвечал по мере сил удовлетворительно. Таким образом, допрос прошел очень гладко и плавно: мистеру Уэллеру было предъявлено обвинение в двух случаях применения физического насилия, мистеру Уинклю – в угрозах, а мистеру Снодграссу – в подстрекательстве. Когда все это к удовольствию судьи закончилось, судья и мистер Джинкс приступили к совещанию, которое вели шепотом.
|
|
|
После совещания, длившегося минут десять, мистер Джинкс удалился к своему концу стола, а судья, предварительно откашлявшись, выпрямился в кресле и приготовился произнести речь, как вдруг вмешался мистер Пиквик.
– Простите, сэр, если я перебиваю вас, – сказал мистер Пиквик, – но, раньше чем вы начнете говорить и действовать согласно тому мнению, какое могли себе составить на основании данных здесь показаний, я должен заявить о своем праве быть выслушанным, поскольку я лично в этом заинтересован.
– Попридержите язык, сэр! – повелительно сказал судья.
– Я должен подчиниться, сэр, – сказал мистер Пиквик.
– Попридержите язык, сэр, – перебил судья, – или я прикажу вас вывести.
– Вы можете приказать своим подчиненным все, что вам угодно, сэр, – сказал мистер Пиквик. – Узнав на собственном опыте субординацию, какая ими соблюдается, я нимало не сомневаюсь, что любое ваше приказание будет исполнено, сэр, но беру на себя смелость, сэр, заявить, что я настаиваю на своем праве быть выслушанным, пока меня не выведи насильно!
– Пиквик и принцип! – воскликнул мистер Уэллер звучным голосом.
– Сэм, молчите, – сказал мистер Пиквик.
– Нем, как прорванный барабан, сэр, – ответил Сэм.
|
|
|
Мистер Напкинс устремил крайне изумленный взгляд на мистера Пиквика, проявившего столь необычайную смелость, и, казалось, собирался дать весьма гневную отповедь, но в это время мистер Джинкс дернул его за рукав и шепнул ему что-то на ухо. На это судья ответил вполголоса, и шепот возобновился. Джинкс, по-видимому, в чем-то его убеждал.
Наконец, судья, проглотив с кислой миной свое нежелание слушать, повернулся к мистеру Пиквику и резко спросил:
– Что вам угодно сказать?
– Во-первых, – начал мистер Пиквик, бросая сквозь очки взгляд, от которого даже Напкинс дрогнул, – во-первых, я желаю звать, на каком основании привели сюда меня и моего друга?
– Обязан я отвечать ему? – шепнул судья Джинксу.
– Я думаю, что вы лучше сделаете, если ответите, сэр, – шепнул Джинкс судье.
– Мне дана была под присягою информация, – сказал судья, – что есть основания опасаться дуэли, которую вы затеваете, а этот другой обвиняемый, Тапмен, ваш сообщник и подстрекатель. Посему... ну как, мистер Джинкс?
– Разумеется, сэр.
– Посему я постановляю вас обоих... мне кажется, я не ошибаюсь, мистер Джинкс?
– Разумеется, сэр.
– Э... э, что, мистер Джинкс? – раздражительно спросил судья.
– Найти поручителей, сэр.
– Именно. Посему я постановляю, как я уже начал говорить, когда меня перебил мой клерк... постановляю найти поручителей.
– Надежных поручителей, – прошептал Джинкс.
– Я потребую надежных поручителей, – сказал судья.
– Из жителей этого города, – прошептал Джинкс.
– Которые должны быть жителями этого города, – сказал судья.
– Пятьдесят фунтов каждый, – прошептал Джинкс, – и, конечно, домохозяева.
– Я потребую два залога по пятьдесят фунтов каждый, – сказал судья громко и с большим достоинством, – и поручители, конечно, должны быть домохозяева.
– Помилуй бог, сэр! – воскликнул мистер Пиквик, который, как и мистер Тапмен, был вне себя от изумления и негодования. – Мы совершенно чужие люди в этом городе. У меня нет ни одного знакомого среди здешних домохозяев, точно так же как нет ни малейшего намерения драться с кем бы то ни было на дуэли.
– Возможно... возможно... – промолвил судья, – не так ли, мистер Джинкс?
– Разумеется, сэр.
– Что вы имеете еще сказать? – осведомился судья.
Мистер Пиквик имел сказать многое и несомненно сказал бы, далеко не к своей выгоде и не к удовольствию судьи, если бы его в тот самый момент, когда он сделал свое заявление, не дернул за рукав мистер Уэллер, с которым он немедленно завязал столь оживленный разговор, что вовсе не слышал вопроса судьи. Мистер Напкинс не принадлежал к числу людей, способных повторять подобного рода вопросы, и посему, предварительно откашлявшись, он приступил к вынесению приговора, сопровождавшемуся почтительным и восхищенным молчанием констеблей.
Он приговаривал Уэллера уплатить штраф в два фунта за первое применение физического насилия и в три фунта за второе. Он приговаривал Уинкля к уплате штрафа в два фунта, а Снодграсса в один фунт и сверх того потребовал от них подписки в том, что они будут пребывать в мире с подданными его величества и, в частности, с его верноподданным слугой Дэниелем Граммером. Пиквика и Тапмена он уже обязал представить поручителей.
Как только судья умолк, мистер Пиквик с улыбкой, вновь засиявшей на его благодушной физиономии, шагнул вперед и сказал:
– Прошу прощенья у судьи, но не предоставит ли он мне несколько минут для конфиденциального разговора с ним по вопросу, чрезвычайно важному для него самого?
– Что? – сказал судья.
Мистер Пиквик повторил свою просьбу.
– Это в высшей степени необыкновенная просьба, – сказал судья. – Конфиденциальная беседа?
– Конфиденциальная беседа, – подтвердил мистер Пиквик, – но так как часть тех сведений, которые я желаю сообщить, получены от моего слуги, то я хотел бы, чтобы он при этом присутствовал.
Судья посмотрел на мистера Джинкса; мистер Джинкс посмотрел на судью; полицейские с изумлением посмотрели друг на друга. Мистер Напкинс вдруг побледнел. Может быть, этот Уэллер, в минуту раскаяния, желает раскрыть какой-нибудь тайный заговор, составленный против его жизни? Об этом страшно было подумать. Ведь он общественный деятель, и он побледнел еще больше, вспомнив Юлия Цезаря и мистера Персевела[89].
Судья снова посмотрел на мистера Пиквика и сделал знак мистеру Джинксу.
– Что вы думаете об этой просьбе, мистер Джинкс? – прошептал мистер Напкинс.
Мистер Джинкс, который хорошенько не знал, что о ней думать, и боялся промахнуться, нерешительно улыбнулся и, скривив губы, медленно покачал головой!
– Мистер Джинкс, вы осел! – торжественно сказал судья.
Услышав такое заключение, мистер Джинкс снова улыбнулся – улыбка вышла более бледной, чем в первый раз, – и шаг за шагом отступил в свой угол.
Мистер Напкинс в течение нескольких секунд обдумывал вопрос самостоятельно, а затем, встав с кресла и предложив мистеру Пиквику и Сэму следовать за ним, направился в маленькую комнату, которая сообщалась с камерой судьи. Предложив мистеру Пиквику удалиться в другой конец маленькой комнаты и придерживая рукой приоткрытую дверь, дабы иметь возможность отступить немедленно при малейшем намеке на враждебные действия, он выразил готовность выслушать сообщение.
– Приступаю прямо к делу, сэр, – сказал мистер Пиквик, – оно существенно затрагивает вас и ваше доброе имя. У меня есть все основания предполагать, сэр, что вы укрываете в своем доме грубого самозванца!
– Двух! – перебил Сэм. – Шелковичная пара оскорбляет всю вселенную слезами и подлостью!
– Сэм! – сказал мистер Пиквик. – Дабы этот джентльмен меня понял, я должен просить вас сдерживать свои чувства.
– Простите, сэр, – отозвался мистер Уэллер, – но стоит мне подумать об этом-вот Джобе, и я должен приоткрыть клапан дюйма на два.
– Словом, сэр, – продолжал мистер Пиквик, – прав ли мой слуга, когда подозревает, что некий капитан Фиц-Маршалл часто бывает у вас в доме? Потому что, добавил мистер Пиквик, заметив, что мистер Напкинс готов его прервать с величайшим негодованием, – если это так, я знаю, что этот человек...
– Тише, тише, – сказал мистер Напкинс, закрывая дверь. – Вы знаете, сэр, что этот человек...
– Беспринципный авантюрист, бесчестный человек, который живет на чужой счет и делает легковерных людей своими жертвами, сэр, – нелепыми, одураченными, несчастными жертвами, сэр! – ответил взволнованный мистер Пиквик.
– Боже мой! – воскликнул мистер Напкинс, густо краснея и мгновенно меняя тон. – Боже мой, мистер...
– Пиквик, – подсказал Сэм.
– Пиквик, – повторил судья, – боже мой, мистер Пиквик... пожалуйста, присядьте... что вы говорите? Капитан Фиц-Маршалл?
– Не называйте его ни капитаном, ни Фиц-Маршаллом, – сказал Сэм, – он ни то, ни другое. Бродячий актер, вот кто он такой, а зовут его Джингль! А если есть на свете волк в шелковичной паре, так это Джоб Троттер!
– Это истинная правда, сэр, – сказал мистер Пиквик, отвечая на изумленный взгляд судьи. – В этом городе у меня есть одно только дело: разоблачить человека, о котором мы сейчас говорим.
Мистер Пиквик начал передавать в пораженное ужасом ухо мистера Напкинса краткий перечень преступлений мистера Джингля. Он рассказал, как встретился с ним впервые, как Джингль удрал с мисс Уордль, как он за денежное вознаграждение беззаботно отказался от этой леди, как он его самого заманил в женский пансион в полночь и как он (мистер Пиквик) считает теперь своим долгом уличить его в присвоении носимого им в настоящее время имени и звания.
По мере того как развертывался рассказ, вся горячая кровь в теле мистера Напкинса поднялась до самых кончиков его ушей. Он подцепил капитана на соседнем ипподроме. Очарованные длинным списком его аристократических знакомств, его путешествиями в дальние страны и изысканными манерами, миссис Напкинс и мисс Напкинс демонстрировали капитана Фиц-Маршалла, цитировали капитана Фиц-Маршалла, носились с капитаном Фиц-Маршаллом в избранном кружке своих знакомых так, что их закадычные друзья, миссис Поркенхем, и все мисс Поркенхем, и мистер Сидни Поркенхем готовы были умереть от зависти и отчаяния. А теперь узнать вдруг, что он нищий, авантюрист, бродячий комедиант, и если не мошенник, то так похож на мошенника, что разницу установить трудно! О небо! Что скажут Поркенхемы! Каково будет торжество мистера Сидни Поркенхема, когда он узнает, что его ухаживанием пренебрегли ради такого соперника! Как встретит он, Напкинс, взгляд старого Поркенхема на ближайшей квартальной сессии судей! А какой это будет козырь для оппозиционной партии, когда эта история разгласится!
– Но в конце концов, – сказал после долгого молчания, на секунду повеселев, мистер Напкинс, – в конце концов это голословное заявление. Капитан Фиц-Маршалл – человек с обворожительными манерами, и, я думаю, у него немало врагов. Какими, скажите, пожалуйста, доказательствами вы можете подкрепить это сообщение?
– Сведите меня с ним, – сказал мистер Пиквик, – вот все, о чем я прошу и на чем настаиваю. Сведите с ним меня и моих друзей, больше никаких доказательств не понадобится.
– Ну, что ж, – сказал мистер Напкинс, – это очень не трудно сделать, так как он будет у меня сегодня вечером, а затем нет необходимости предавать это дело огласке, ради... ради, знаете ли, самого молодого человека. Но прежде всего я бы хотел обсудить с миссис Напкинс уместность такого шага. Во всяком случае, мистер Пиквик, мы должны покончить с этим судебным делом раньше, чем предпринять что-либо другое. Не угодно ли вам вернуться в соседнюю комнату?
И они вернулись в соседнюю комнату.
– Граммер! – произнес грозным голосом судья.
– Ваш-шесть? – отозвался Граммер, улыбаясь, как улыбаются фавориты.
– Пожалуйста, сэр, – сурово сказал судья, – избавьте меня от такого легкомыслия. Оно весьма неуместно, и, смею уверить, у вас мало оснований улыбаться. Показания, которые вы мне только что дали, в точности соответствуют положению вещей? Только будьте осторожны, сэр.
– Ваш-шесть, – заикаясь, начал Граммер, – я...
– Ага, вы смущены! – сказал судья. – Мистер Джинкс, вы замечаете это смущение?
– Разумеется, сэр, – ответил Джинкс.
– Повторите ваше показание, Граммер, – сказал судья, – и я еще раз предупреждаю вас: будьте осторожны. Мистер Джинкс, записывайте его слова.
Злополучный Граммер начал снова излагать свою жалобу, но, в силу того что мистер Джинкс запечатлевал его слова, а судья припечатывал их, а также из-за своей природной склонности говорить бессвязно и крайнего смущения, он меньше чем в три минуты запутался в такой паутине противоречий, что мистер Напкинс тут же заявил о том, что не верит ему. Поэтому штрафы были отменены, а мистер Джинкс мгновенно нашел двух поручителей.
Когда вся эта торжественная процедура была закончена удовлетворительным образом, мистер Граммер был позорно изгнан – устрашающий пример того, сколь неустойчиво человеческое величие и сколь ненадежно благоволение великих людей.
Миссис Напкинс была величественная дама в ярко-розовом газовом тюрбане и светло-каштановом парике. Мисс Напкинс обладала всем высокомерием мамаши, но без тюрбана, и ее злобным нравом, но без парика, и всякий раз, когда проявление этих двух милых качеств сталкивало мать и дочь с какой-нибудь неприятной проблемой, что случалось нередко, они действовали сообща, слагая вину на плечи мистера Напкинса. Поэтому, когда мистер Напкинс отыскал миссис Напкинс и передал сообщение, сделанное мистером Пикником, миссис Напкинс вдруг припомнила, что она всегда подозревала нечто в этом роде, она всегда говорила, что это случится, ее советам никогда не следовали, она поистине не знает, за кого ее принимает мистер Напкинс, и так далее и так далее.
– Подумать только! – воскликнула мисс Напкинс, выжимая из уголков глаз по слезинке весьма миниатюрных размеров. – Подумать только, что меня так одурачили!
– О! Ты можешь поблагодарить своего папашу, дорогая моя, – сказала миссис Напкинс. – Как я молила и просила этого человека разузнать о семье капитана, как я настаивала и убеждала его сделать какой-нибудь решительный шаг! Я совершенно уверена, что никто этому не поверит... никто.
– Но, дорогая моя... – начал мистер Напкинс.
– Молчи, несносный! Молчи! – сказала миссис Напкинс.
– Милая моя, – сказал мистер Напкинс, – ты не скрывала своей глубокой симпатии к капитану Фиц-Маршаллу. Ты постоянно приглашала его к нам, моя дорогая, и не упускала случая ввести его в другие дома.
– А что я тебе говорила, Генриетта? – тоном глубоко оскорбленной женщины воскликнула миссис Напкинс, взывая к дочери. – Не говорила ли я, что твой папа вывернется и во всем будет обвинять меня? Не говорила я?
При этом миссис Напкинс расплакалась.
– О папа! – с упреком воскликнула мисс Напкинс. И тоже расплакалась.
– Это уж слишком – укорять меня, будто я виновата во всем, когда он сам поставил нас в такое позорное и смешное положение! – возопила миссис Напкинс.
– Как мы теперь покажемся в обществе! – сказала мисс Напкинс.
– Как мы встретимся с Поркенхемами! – воскликнула миссис Напкинс.
– Или с Григгами! – воскликнула мисс Напкинс.
– Или со Сламминтаукенами! – воскликнула миссис Напкинс. – Но какое до этого дело твоему папе! Ему что!
При этой ужасной мысли миссис Напкинс в отчаянии зарыдала, и мисс Напкинс последовала ее примеру.
Слезы миссис Напкинс продолжали струиться с большой стремительностью, пока она выгадывала время, чтобы обдумать создавшееся положение, и пока не решила мысленно, что наилучшим выходом будет предложить мистеру Пиквику и его друзьям остаться у них до прибытия капитана и таким образом предоставить мистеру Пиквику случай, которого он искал. Если выяснится, что он сказал правду, капитану можно будет отказать от дома, не разглашая этой истории, а Поркенхемам объяснить его исчезновение, сказав, что благодаря влиянию его семьи при дворе он назначен на пост генерал-губернатора в Сьерра-Леоне, или Соугер Пойнт, или еще в какое-нибудь из тех мест с целебным климатом, которые так очаровывают европейцев, что им редко удается, раз попав туда, вернуться на родину.
Когда миссис Панкине осушила свои слезы, то и мисс Напкинс осушила свои, и мистер Напкинс был очень рад уладить дело так, как предлагала миссис Напкинс. Таким образом, мистер Пиквик и его друзья, смывшие все следы недавнего столкновения, были приглашены к обеим леди и вскоре после этого – к обеду; а мистер Уэллер, которого судья со свойственной ему проницательностью признал по истечении получаса одним из чудеснейших малых, был препоручен заботам и попечению мистера Мазля, который уделил ему особое внимание и с превеликим удовольствием повел его вниз.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 297; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!