Экранизации произведений, театральные постановки
Биография
Иван Александрович Гончаров (Ivan Aleksandrovich Goncharov)
(6 (18) июня 1812, Симбирск, ныне Ульяновск — 15 (27) сентября 1891, Санкт-Петербург)
Биография (Н.С.Шер)
Небольшой, тихий городок Симбирск, окруженный фруктовыми садами, стоял высоко над Волгой. Издали он казался нарядным и праздничным, особенно весной, когда зеленели деревья и бело-розовым цветом зацветали яблони.
Но совсем не нарядно и не празднично выглядел город вблизи. Немощеные улицы с лужами непросыхающей грязи, дощатые мостки вместо тротуаров, ряды деревянных, посеревших от времени домиков; канавки, поросшие полынью и крапивой.
Редко-редко проедут дрожки или телега, застучат по мосткам сапоги прохожего; заспорят и закричат мальчишки, которые среди улицы играют в бабки. Изредка попадается забор подлиннее, дом побольше, с колоннами, совсем как в деревне, у помещика, а за домом — большой двор, многo разных построек: конюшня, хлев, птичник, баня.
За одним из таких заборов, ближе к центру города, в большом каменном доме жила семья Гончаровых. Отец вел торговлю хлебом. Семья была зажиточная, окруженная родственниками, домочадцами, прислугой.
Ванечка, или Ванюша, как ласково называли маленького Гончарова в семье, родился 6 июня 1812 года. Россия переживала трудное время: шла война с иноземными захватчиками.
«Россиянам, народу единственному сильному и храброму, выпадает на долю бессмертная слава сражаться за свободу и честь всей Европы», — писали тогда в журналах и повсюду славили русский народ — простых солдат, воинов-поселян, партизан. А когда русские воины с победой вернулись домой, их снова ждали рабские цепи. Народ волновался, во многих местах России начались крестьянские восстания.
|
|
|
А семья Гончаровых, казалось, не замечала того, что творится вокруг. Жизнь в доме шла тихая, неторопливая. Дети росли, не зная нужды, никогда не задумываясь о том, что где-то рядом живут такие же дети, как они, которых разлучают с родными, продают и покупают, как щенят и лошадей, засекают часто насмерть.
Ванюше было семь лет, когда умер отец. Мать — «славная, чудесная женщина», как о ней говорили, — сама занималась воспитанием детей, была взыскательна, но справедлива. Как и в семье Пушкиных, была у Гончаровых умная, добрая и ласковая няня, которая знала множество сказок и очень хорошо их рассказывала.
Воспитывать детей после смерти отца помогал матери замечательный человек — отставной моряк Николай Николаевич Трегубов. Как-то, еще при жизни отца, он снял у Гончаровых флигель во дворе, поселился в нем, да так и прожил у них всю жизнь. Он был одинок, очень привязался к детям, особенно к Ванюше, которого полюбил за любознательность и живость. Человек честный, прямой, с добрым, горячим сердцем, Трегубов был образован, много читал, выписывал из Москвы и Петербурга книги, журналы, газеты. Он любил вспоминать прошлое и часто рассказывал Ванюше о своих морских путешествиях.
|
|
|
«Бывало, как начнешь рассказывать что-нибудь из моих скитаний по белу свету, — вспоминал позднее Трегубов, — так он, кажется, в глаза готов впрыгнуть, так внимательно все слушает... Лет шести, верно, я выучил его грамоте, а уж и не рад, как он начал читать! Вообразите... такой-то клопик заползет ко мне в библиотеку и торчит там до тех пор, пока насильно вытащат его есть и пить... Заглянешь в книжку к нему... точит какое-нибудь путешествие».
Эти первые прочитанные книги заронили в мальчике любовь к чтению, которая осталась у него на всю жизнь. Вместе с рассказами Трегубова они будили в нем пока еще неясные мечты о далеких странах, о море, о кораблях.
Чтение не мешало мальчику играть, лазить по деревьям, пускать голубей, забираться на чердак, чтобы узнать, видно ли в трубу небо, и возвращаться с вымазанным сажей лицом. Мать наказывала его за шалости, а Трегубов только смеялся — он хотел, чтобы Ванюша рос крепким и сильным, как настоящий моряк.
|
|
|
Мальчик подрастал, надо было думать о его образовании. По совету Трегубова, мать отдала Ванюшу в симбирский пансион. Он выучился в пансионе французскому и немецкому языкам и, так же как дома, у Трегубова, любил забираться в библиотеку и читать. Но читал он теперь не только исторические книги и путешествия, а сочинения Жуковского, Державина, Фонвизина, книги иностранных писателей и, как все дети, очень любил русские народные сказки о Бове, о Еруслане Лазаревиче.
В пансионе Гончаров пробыл два года. Мать решила взять его из пансиона и отправить в Московское коммерческое училище - она хотела, чтобы он, как и его отец, занимался торговлей, и совсем не думала о том, что у мальчика никакого призвания к торговле не было.
Летом 1822 года десятилетнего Гончарова отвезли в Москву. О коммерческом училище Гончаров всю жизнь вспоминал с тяжелым чувством. Училище было скверное, директор и учителя мало заботились об образовании детей, а больше хлопотали о том, чтобы было тихо в классах, чтобы ученики не читали вредных книг. А ученики, подрастая, часто читали как раз то, что запрещалось начальством, — переписанные стихи Пушкина, Рылеева, отрывки из «Горя от ума» Грибоедова, отдельные главы «Евгения Онегина», которые тогда печатались.
|
|
|
«Я узнал его с «Онегина»... Какой свет, какая волшебная даль открылась вдруг и какие правды — и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, — хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках!..» — так много лет спустя писал Гончаров о своем первом знакомстве с произведениями Пушкина.
Гончарову было в то время лет пятнадцать-шестнадцать, он и сам уже пробовал сочинять.
«Писать — это призвание, оно обращается в страсть. И у меня была эта страсть — почти с детства, еще в школе! Писал к ученикам из одной комнаты в другую — ко всем». 0 чем он писал? До нас не дошли эти первые его сочинения, но писал он, должно быть, обо всем, что видел, что занимало его, что хотелось рассказать товарищам.
На лето Гончаров уезжал домой, и по-прежнему рассказывал ему старый моряк о море и кораблях, о дальних плаваниях, занимался с ним математикой, географией, знакомил его с картой звездного неба. Разговоры их с каждым годом становились серьезнее, все больше нового узнавал мальчик, пополняя недостатки своего образования.
Восемь лет пробыл Гончаров в коммерческом училище, но коммерсантом быть не хотел и училища так и не окончил. Ему было девятнадцать лет. Надо было решать, что делать дальше, где учиться. Хотелось учиться живописи — у Гончарова были хорошие способности к рисованию, — но он решил поступить на филологическое, или, как тогда называли, на словесное, отделение Московского университета. Осенью 1831 года он держал экзамен и был принят в университет.
После восстания декабристов прошло всего несколько лет. Царское правительство, напуганное восстанием, продолжало всюду искать измену, предательство. Особенно ненавидело оно «питомник декабризма» — Московский университет, где часто с кафедры произносились смелые речи русских ученых-профессоров.
Среди студентов университета в эти годы были Белинский и Лермонтов, Герцен и Огарев и другие молодые люди, съехавшиеся из разных мест России.
Жизнь в университете была бурной, неспокойной; студенты объединялись в кружки, спорили, читали запрещенную литературу, говорили о революции, осуждали крепостное право, взяточничество. Одного за другим исключали из университета неугодных начальству студентов. Так, предложено было уйти в конце второго года ученья Лермонтову, в том же году был исключен Белинский.
А вскоре после окончания университета был арестован Герцен. «Мы были уверены, что из этой аудитории выйдет та фаланга, которая пойдет вслед за Пестелем и Рылеевым, и что мы будем в ней», — писал он.
Иначе, по-другому, чем Рылеев и Пестель, вошли многие тогдашние студенты университета в жизнь русского общества. Но каждый из них старался честно служить родине, отдать ей все свои силы, все «прекрасные порывы» своей души.
Гончаров исправно посещал университет. Он был горд тем, что вступил на серьезный путь науки, как он говорил. Он много учился, читал, занимался иностранными языками. С годами росла его страсть к литературе, но пока еще он не ставил себе никаких целей, а писал просто потому, что не мог не писать. Мало кто знал о том, что он пишет, — он не был ни в одном кружке, не был знаком с Белинским, Герценом, Лермонтовым, почти не принимал участия в общественной жизни университета. И все-таки годы, проведенные в Московском университете, многому его научили. Они укрепили в нем любовь к родной литературе, а главное, помогли ему правильнее понять назначение и роль русской литературы и русского писателя в жизни России.
В 1834 году Гончаров окончил университет и решил ехать домой. От Москвы до Симбирска надо было проехать больше семисот верст. Можно было ехать на почтовых — переменных лошадях, но это стоило дорого, а из присланных на дорогу денег Гончаров заказал платье у лучшего портного — ему хотелось приехать в провинцию столичным франтом. Много лет спустя, в своих воспоминаниях, Гончаров очень смешно описывал это свое путешествие, но тогда ему было не до смеха. Около недели он ехал в большой, неуклюжей бричке без рессор. Стояла страшная жара, начались сильные грозы. Последнюю сотню верст он ехал почти без сознания, весь обгорел и, приехав домой, только через несколько дней принял свой обычный вид.
И дома и в городе все было по-старому: тихо, сонно, лениво. Первое время Гончарова радовала тихая домашняя жизнь, но очень скоро, глядя на это затишье, он понял, что жизнь в родном городе не дает «никакого простора и пищи уму, никакого живого интереса для свежих, молодых сил>. А сил было много, хотелось работать, писать, и, может быть, уже смутно мерещились темы и образы будущих произведений.
Гончаров уехал в Петербург и поступил на службу переводчиком в министерство финансов; к этому времени он хорошо знал три иностранных языка: французский, немецкий и английский.
Вскоре после приезда в Петербург он познакомился с семьей Майковых — его пригласили давать уроки русской литературы сыну, будущему поэту Аполлону Майкову. В семье Майковых все интересовались литературой, искусством. Мать была известной в то время детской писательницей, отец — художником. Гончаров подружился со всей семьей, иногда проводил у них вечера. В семье Майковых бывали молодые ученые; музыканты, живописцы, литераторы, читали стихи, слушали музыку.
У Майковых издавались рукописные журналы «Подснежник» и «Лунные ночи», в которых сотрудничали и гости и хозяева. Гончаров много писал в эти годы. Он говорил, что такое постоянное писание было для него хорошей школой, «выработало ему перо». Но печатать долго ничего не решался — он был очень не уверен в себе и позднее рассказывал, как безжалостно топил печи кипами исписанной бумаги. Только случайно в рукописных майковских журналах сохранилось несколько его стихотворений, шутливая повесть, рассказ.
Как обычно, Гончаров много времени проводил за чтением, изучал языки, переводил. В его скромной комнате на первом месте стояли сочинения Пушкина, любимого поэта, где «все было изучено... всякая строчка была прочувствована, продумана».
29 января 1837 года погиб Пушкин. Великое народное горе — гибель Пушкина — Гончаров пережил очень трудно. Он узнал об этом на службе. Всегда очень сдержанный, Гончаров не выдержал, вышел в коридор и, как вспоминал позднее, «горько-горько, не владея собой, отвернувшись к стенке и закрывая лицо руками, заплакал».
Проходили годы. Каждый день Гончаров исправно ходил на службу, продолжал писать, бывал у Майковых, познакомился со многими писателями: Гоголем, Некрасовым, Григоровичем, но он трудно сходился с людьми, был замкнут, любил внешнее однообразие жизни, свой диван, книги. Многие считали его ленивым, у Майковых даже прозвище ему дали: «принц де Лень».
Но за этой кажущейся ленью скрывалась постоянная, упорная и глубокая работа мысли. Он задумал в эти годы свой первый большой роман — «Обыкновенная история». В нем показал он историю жизни молодого дворянина — романтика, мечтателя и поэта, который постепенно превращается в практического дельца и расчетливого чиновника. Отрывки, отдельные главы романа он читал у Майковых и с большой тревогой еще не совсем законченный роман отдал на суд Белинскому. Белинский очень хвалил роман, говорил, что, «читая его, думаешь, что не читаешь, а слушаешь мастерской изустный рассказ», что язык у Гончарова «чистый, правильный, легкий, свободный».
В 1847 году роман «Обыкновенная история» был напечатан в журнале «Современник». Гончарову тогда было тридцать пять лет. О романе много говорили, писали; книга всем нравилась.
А Гончаров думал уже о новом романе, записывал на клочках бумаги то отдельные фразы, то какое-нибудь удачное сравнение, иногда даже целые сцены. Постепенно вырисовывался план романа, намечалась его главная мысль.
Своими новыми планами и замыслами Гончаров делился в кружке Майковых, возможно, беседовал о романе с Белинским, который, как говорил Гончаров, помог ему многое увидеть в окружающей его жизни, на многое обратить внимание, а главное, понять, какое страшное зло — крепостное право, как много в России помещиков — людей, которые живут за счет своих крепостных.
В 1849 году Гончаров напечатал в «Иллюстрированном альманахе», разосланном в виде премии подписчикам журнала «Современник», небольшой отрывок еще не законченного нового романа «Обломов». Он назвал этот отрывок «Сон Обломова».
Обломов — молодой помещик — видит во сне свое детство, прошедшее в захолустной усадьбе Обломовке. Вот он, семилетний мальчик, проснулся в своей постельке. Ему легко, весело. Он бойкий, живой, любознательный мальчик. С жадным любопытством смотрит он на мир — ему все интересно, все хочется знать. Но ему никуда не позволяют ходить одному, ничего самому для себя не позволяют сделать. Его балуют, ласкают, закармливают булочками, сливками, потом с опаской, неохотой отдают учиться в пансион и смотрят на это ученье как на неизбежное зло. Илюша подрастает. У него уже есть свой крепостной слуга — мальчик Захарка.
«Захар, как, бывало, нянька, натягивает ему чулки, надевает башмаки, а Илюша, уже четырнадцатилетний мальчик, только и знает, что подставляет ему лежа то ту, то другую ногу; а чуть что покажется ему не так, то он поддаст Захарке в нос. Если недовольный Захарка вздумает пожаловаться, то получит еще от старших колотушку.
Потом Захарка чешет голову, натягивает куртку, осторожно продевая руки Ильи Ильича в рукава, чтоб не слишком беспокоить его, и напоминает Илье Ильичу, что надо сделать то, другое: вставши поутру, умыться и т. п.
Захочет ли чего-нибудь Илья Ильич, ему стоит только мигнуть - уж трое-четверо слуг кидаются исполнять его желание; уронит ли он что-нибудь, достать ли ему нужно вещь, да не достанет; принести ли что, сбегать ли за чем: ему иногда как резвому мальчику так и хочется броситься и переделать все самому, а тут вдруг отец и мать, да и три тетки в пять голосов и закричат:
— Зачем? Куда? А Васька, а Ванька, а Захарка на что? Эй! Васька! Ванька! Захарка! Чего вы смотрите, разини? Вот я вас!..
И не удастся никак Илье Ильичу сделать что-нибудь самому для себя. После он нашел, что оно и покойнее гораздо, и сам выучился покрикивать:
— Эй! Васька! Ванька! Подай то, дай другое! Не хочу того, хочу этого! Сбегай, принеси!»
Умный, живой мальчик постепенно превращался в ленивого подростка, потом в барина — лентяя и байбака, который «выгнал труд» из своей жизни и, «начав с неуменья одевать чулки, кончил неумением жить».
В этом отрывке так правдиво, тонко показан был уголок захолустной помещичьей усадьбы с неподвижным, затхлым бытом праздных людей, так мастерски был нарисован портрет маленького Илюши Обломова, что об этом отрывке сразу все заговорили. В подзаголовке к нему Гончаров писал, что это эпизод неоконченного романа. Будет ли написан этот роман? Будет ли его героем тот самый барин, который спит на диване и видит сон о своем детстве и своей молодости? Как развернется сюжет? Когда будет готов роман? Все эти вопросы и еще множество других наперерыв задавались автору.
А Гончаров вскоре после того, как был напечатан «Сон Обломова», уехал в Симбирск. Он не был дома четырнадцать лет. В городе уже знали о его приезде — всем хотелось видеть знаменитого земляка, все бросились читать «Обыкновенную историю», «Сон Обломова». Мать встретила его радостно, собралась родня, знакомые. Еще жив был Трегубов, который не переставал огорчаться, что воспитанник его ни разу не был в море и что он «в чернилах купается, вместо того чтобы купаться в море».
Гончаров и на этот раз недолго пробыл дома. Он вернулся в Петербург и совершенно неожиданно узнал, что ему представляется возможность отправиться в кругосветное плавание на военном корабле.
В нем пробудились заветные и, казалось, давно забытые мечты. Еще в детстве, «может быть, с той минуты, когда учитель сказал мне, — вспоминал позднее Гончаров, — что если ехать от какой-нибудь точки безостановочно, то воротишься к ней с другой стороны, мне захотелось поехать с правого берега Волги, на котором я родился, и воротиться с левого; хотелось самому туда, где учитель указывает пальцем быть экватору, полюсам, тропикам».
Экспедиция уходила в кругосветное плавание с целью обследовать российские колонии в Северной Америке и заключить торговый договор с Японией. Корабль направлялся на запад, должен был обогнуть мыс Горн и пересечь Атлантический и Тихий океаны. Начальником экспедиции назначался адмирал Путятин, а командиром корабля — капитан-лейтенант Унковский. Гончаров ехал секретарем экспедиции. Адмирал сказал ему, что главной его обязанностью будет записывать все, что он увидит, услышит, встретит.
Фрегат «Паллада», на котором предстояло совершить свой путь экспедиции, был в свое время одним из самых хороших и красивых кораблей военно-морского флота. Первым его командиром был адмирал Нахимов. Теперь это был старый, много повидавший на своем веку корабль. Друзья и знакомые отговаривали Гончарова ехать — плавание предстояло трудное и опасное, путь далекий. Гончарову было сорок лет, он часто болел, боялся простуды, любил жизнь спокойную, уединенную. И все-таки, несмотря ни на что, он решил ехать.
Наконец настал долгожданный день — 7 октября 1852 года. Фрегат «Паллада» снялся с якоря. Море было бурное, шел дождь и снег, в небе стояли серые, непроницаемые облака. Для Гончарова началась жизнь, в которой каждое движение, каждый шаг, каждое впечатление его были совершенно не похожи ни на какие прежние.
Вот угощают его первым обедом; за обедом все холодное.
«Извините, горячего у нас ничего нет, все огни потушены. Порох принимаем».
«Порох? А много его здесь?» — осведомился я с большим участием.
«Пудов пятьсот приняли: остается еще принять пудов триста».
«А где он у вас лежит?» — еще с большим участием спросил я.
«Да вот здесь... под вами».
Я немного приостановился жевать при мысли, что подо мною уже лежит пятьсот пудов пороху и что в эту минуту вся «авральная работа» сосредоточена на том, чтобы подложить еще пудов триста.
«Это хорошо, что огни потушены», — похвалил я за предусмотрительность».
И, конечно, не с очень большим участием и не очень весело спрашивал Гончаров о порохе — он побаивался сидеть так близко от него, хотя как будто и сам посмеивался над собой за это. Еще до того, как он ступил на корабль, мучили его всякие сомнения, чудились разные страхи: то представлялась скала, у подножия которой лежит разбитый фрегат, то видел он себя погибающим от голода где-то на пустынном острове. А когда потом на корабле он читал «Историю кораблекрушений» — книгу, в которой только и говорилось о том, как тонули корабли, рушились мачты, палубы, пушки и под ними погибали люди, он не раз содрогался от ужаса при мысли, что и с ним это может случиться.
«Но, — говорит Гончаров, — я убедился, что читать и слушать рассказы об опасных странствиях гораздо страшнее, нежели испытывать последние».
Действительно, прошел какой-нибудь месяц, и страхов как не бывало. Гончаров понемногу привыкал к жизни на корабле; он полюбил свою маленькую каюту вверху на палубе, где устроился как дома, разложил на письменном столе бумагу, книги, поставил на свое место чернильницу. Правда, очень скоро, как только началась качка, все у него в каюте перевернулось вверх дном, а сам он не пытался даже ходить — ноги не повиновались ему, он сидел в каюте.
«Крепкий ветер! Жестокий ветер! — говорил по временам капитан, входя в каюту и танцуя в ней. — А вы все сидите? Еще не приобрели морских ног?» — «Я и свои потерял», — сказал я,— вспоминает Гончаров.— «Да вы встаньте, ну, попробуйте»,— угoваривал он меня. «Пробовал, — сказал я, — да без пользы, даже со вредом для себя и для мебели... Вот, пожалуй...» Но меня потянуло по совершенно отвесной покатости пола, и я побежал в угол, как давно не бегал. Там я кулаком попал в зеркало, а другой рукой в стенку. Капитану было смешно».
Капитан-лейтенант Иван Семенович Унковский, капитан корабля, был одним из лучших командиров русского парусного флота. Всегда подтянутый, бодрый, справедливо строгий, он всем своим поведением подавал пример команде корабля. Однажды капитан ходил взад и вперед по палубе в одном сюртуке, а было очень холодно.
«Зачем вы не наденете пальто?» — спросил Гончаров. «Для примера команде», — сказал он.
И так бывало во всем. Почти ежедневно в капитанской каюте собирались несколько человек, с которыми ближе сошелся Гончаров. Иногда тринадцатилетний мальчик, юнкер флота Миша Лазарев, сын славного адмирала Лазарева, играл на фортепьяно, часто читали, беседовали.
Постепенно Гончаров приобрел «морские ноги», выучился понимать и морской язык: знал, что мебель на корабле надо не расставить, а «принайтовить», что окна надо не закрыть ставнями, а «задраить», что моряку нельзя сказать, что он приехал на корабле, а надо сказать: «пришел на корабле». Ему уже не казалось, что случилось какое-нибудь несчастье, когда при свежем ветре вдруг раздавался пронзительный боцманский свисток и по всем палубам разносился крик: «Пошел все наверх!» Он знал, что это авральная работа — общая работа, когда одной вахты мало и нужны все руки.
Первоначальный маршрут фрегата «Паллада» был вскоре после отплытия изменен: фрегат должен был теперь плыть через мыс Доброй Надежды, потом через Зондский пролив, оттуда — к Филиппинским островам и, наконец, в Китай и Японию.С нетерпением ждал Гончаров, когда фрегат выйдет в Атлантический океан; и вот наконец океан. Первый день шли отлично, ветер был попутный; казалось, все забыли, что находятся в океане. Но уже к вечеру начало покачивать, на следующий день крепкий ветер заставил убрать паруса, закрепить пушки и наглухо закрыть иллюминаторы. И не только стоять, но даже сидеть было невозможно, если не во что было упираться руками и ногами.
Сколько раз потом Гончаров был свидетелем бурь, штормов, ураганов в трех океанах: Атлантическом, Индийском, Тихом! Как-то в Индийском океане, после жестокой качки, Гончаров заснул в капитанской каюте — это был его любимый приют. Вдруг он услышал крик: «Зарядить пушку ядром!» Гончаров бросился наверх и увидел: на корабль мчится черный, крутящийся столб с дымом, а с неба к нему тянется узкая полоса, будто рукав. Это был смерч — водяной столб, который обычно разбивают ядрами с кораблей. Еще минута — и смерч налетит на корабль. «Готова ли пушка?» — закричал вахтенный. Пушка была готова. Но вдруг смерч начал бледнеть и почти у самого корабля пропал, не причинив никакого вреда.
В другой раз корабль попал в ураган. Фрегат шел из Китайского моря в Тихий океан. Был вечер, догорали лучи заходящего солнца. На корабле все шло своим обычным порядком. К ночи стали собираться тучи, почернело небо, посвежел ветер, пошел проливной дождь. Громадные валы ударяли в корабль, перебрасывались через борт, разливались по палубе. Началась жестокая качка, отрывались крепко привязанные к полу и стенам вещи, люди еле держались на ногах. Вдруг поднялась суматоха, послышалась команда — лейтенант Савич гремел в рупор, пытаясь перекричать бурю. Оказалось, что порваны паруса, повреждены части корабля, а главное, зашаталась грот-матча и грозит рухнуть. Все понимали, что, если рухнет грот-матча, спасения нет.
Какую энергию, сметливость и присутствие духа обнаружили тут многие! Савичу точно праздник: выпачканный, оборванный, с сияющими глазами, он был всюду, где ветер оставлял по себе какой-нибудь разрушительный след.
И сколько раз, когда смерть смотрела в глаза кораблю, вся команда корабля просто, со спокойным мужеством готова была принять ее. Правда, без боя никто не сдавался, и бои с бурями и ураганами бывали жестокие. Гончарова всегда особенно поражало, как самоотверженно работают на корабле люди, с какой заботой относятся они друг к другу, как сильно развито в них чувство товарищества, долга. Ему нравилась их ласковая любовь к своему кораблю — старому заслуженному фрегату, который с трудом выдерживал напор волн и противного ветра.
Глядя на всех этих людей, Гончаров не раз вспоминал русских путешественников. Он с гордостью думал о том, как эти бесстрашные люди исследовали берега северных морей, подходили к полюсу, пробирались по безлюдным местам, голодали. Имена этих путешественников известны всем. Все они ходили за славой для своей родины, которую беззаветно любили. Такую беззаветную любовь к родине Гончаров видел и в капитане корабля Унковском, и в каждом матросе, и в смельчаке Савиче, и в старшем штурмане корабля, «деде», о котором всегда вспоминал с нежностью и с добродушной шуткой.
Дисциплина на корабле была суровая: все было подчинено общему порядку, все делалось по свистку — работа, обед, ужин, даже веселье, даже купанье, которое происходило обычно в пятом часу. На воду спускали парус, который наполнялся водой, и матросы прыгали с борта, как в яму. Но за ними надо было зорко смотреть: они все старались выпрыгнуть за пределы паруса и поплавать на свободе, в океане. Нечего было опасаться, что они утонут, потому что все плавали мастерски, но боялись акул. Однажды, когда матросы купались, с корабля закричали: «Большая рыба идет!» К купальщикам тихо подкрадывалась акула; ей быстро бросили бараньи внутренности, которые она мгновенно проглотила, а потом кольнули ее острогой, и она ушла под киль, оставив после себя кровавый след.
Много чудес видел Гончаров в океане за время своего плавания. Буря, штормы, грозы, поразительные по красоте картины природы в трех океанах. Сколько раз менялся на его глазах цвет воды: синий, желтый, коричнево-зеленый, яхонтовый! .. Когда океан спокоен, тихо двигается фрегат по просторным его далям. Изредка хлопнет обессиленный парус или под кормой плеснет волна; вдруг выскочит стая летучих рыб и пронесется над водой; то покажется акула; то проплывет какой-то ящик, выкинутый за борт корабля; то пролетит стая чаек, морских ласточек...
«Как прекрасна жизнь, между прочим, и потому, что человек может путешествовать!» — восклицал Гончаров, когда корабль после сырых и низменных берегов Англии подплывал к острову Мадера. С каким наслаждением после многодневного плавания сошел он на берег, чтобы увидеть новых людей, чужую, необычную жизнь! И где бы ни пристал корабль, сойдя на берег, Гончаров прежде всего «смотрел жизнь». Правда, в жизни тех народов, с которыми ему пришлось столкнуться, он многого не сумел увидеть, о многом не имел права рассказывать — фрегат «Паллада» было судно военное.
От острова Мадера корабль пошел к островам Зеленого мыса; отсюда к южной оконечности Африки — мысу Доброй Надежды, мысу Бурь, как его называли в старину. Здесь, в Капштадте, «Паллада» простояла долго: ее ремонтировали. И Гончаров вместе с некоторыми товарищами проник в глубь страны, куда до сих пор не заглядывал ни один русский путешественник. Товарищи собирали естественно-исторические коллекции, изучали природу страны, Гончаров присматривался к тому, как живут люди. Он видел, как колонизаторы порабощают народы, живущие в Африке, как бесчеловечно обращаются они с ними, и с чувством глубокого возмущения писал об этом:
«Англичанин — барин здесь, кто бы он ни был... А черный? Вот стройный, красивый негр-финго, или мозанбик, тащит тюк на плечах; это кули — наемный слуга, носильщик, бегающий на посылках; вот другой, из племени зулу, а чаще готтентот, на козлах ловко управляет парой лошадей, запряженных в кабриолет... там третий, бичуан, ведет верховую лошадь, четвертый метет улицу, поднимая столбом красно-желтую пыль...»
Англичанин, всегда изысканно одетый, холодно, с пренебрежением отдает приказания черному, распоряжается, управляет и «наслаждается прохладой на балконе своей виллы, прячась под тень виноградника».
От Капштадта корабль пошел на остров Яву, Сингапур, Гон-конг, острова Бонин-Сима, в Японию, Китай, Корею... С чувством большого уважения говорил Гончаров о китайском народе. Это «живой и деятельный народ: без дела почти никого не увидишь... Несмотря на жалкую бедность, нельзя было не заметить ума, порядка, отчетливости даже в мелочах полевого и деревенского хозяйства... всякая вещь обдуманно, не как-нибудь, применена к делу, все обработано, окончено... Здесь, кажется, каждая щепка, камешек, сор — все имеет свое назначение и идет в дело... Этому народу суждено играть большую роль в торговле, а может, и не в одной торговле».
Очень интересно рассказывал Гончаров, как его с товарищами встретили на своем берегу корейцы. «Русские люди, за каким делом пришли вы в наши края, по воле ветров на парусах? И все ли у вас здорово и благополучно?» — спрашивали они и потом охотно, просто, правдиво отвечали на все вопросы, которые им задавали. И вот эту честность, правдивость особенно отмечал Гончаров в корейском народе.
Уходя в плавание, Гончаров задумал написать книгу о своем путешествии. Какая это будет книга, о чем он будет писать, что описывать, он еще не знал, но ему хотелось рассказать о своем плавании, обо всем, что он увидит, просто, правдиво.
Гончаров очень жалел, что плохо знает естественные науки, не разбирается в растительном и животном мире. С интересом и немного с завистью смотрел он на натуралиста Гошкевича — неутомимого собирателя коллекций. У Гошкевича в сумке всегда шевелилось что-то живое, а в руках всегда были пучки трав и цветов. Но зато ездить с ним куда-нибудь было не очень удобно, и Гончаров иногда, добродушно посмеиваясь, рассказывал, как однажды где-то на юге Африки ему пришлось ехать вместе с Гошкевичем. В экипаже нельзя было повернуться, везде лежали пачки, узелки, по углам торчали ветки и листья, за спиной — какая-то птица, в банке — змея, в ногах, в ящике под стеклом,— букашки. В руках Гошкевич осторожно держал какую-то коробочку. Коллекции, собранные Гошкевичем, до сих пор хранятся в Зоологическом музее Академии наук.
Гончаров гордился тем, что офицеры фрегата — капитан Унковский, «дед» и другие — также много работали для науки: они производили съемки малоизвестных западных берегов Японского моря, открывали новые заливы, бухты, острова, составляли новую карту, делали зарисовки. Один остров даже назвали островом Гончарова.
С первых дней вел Гончаров путевой дневник, в который записывал разные события жизни корабля, все, что казалось ему интересным, примечательным. С ним постоянно была его записная книжка. Часто окружающие и не подозревали, что он, разговаривая с ними, тут же записывал весь разговор, отдельные слова, выражения, характеристики людей. Он писал письма Майковым и некоторым другим друзьям. Писем было написано не много, но это были замечательные письма, полные настоящей поэзии, юмора. Он просил Майковых: «Писем, пожалуйста, другим не читайте, а берегите до меня, может быть, понадобятся мне для записок...»
Так постепенно копился у него материал для будущей книги, и к концу путешествия его портфель был туго набит путевыми записками. Но, как всегда, его мучили сомнения: вдруг казалось ему, что записки не стоит печатать, потому что «нет в них фактов, а одни только впечатления и наблюдения, и то вялые и неверные, картины бледные и однообразные».
Плавание подходило к концу. Все чаще думал теперь Гончаров о родине: он скучал по петербургской жизни, по русским березкам, соснам, по русским полям, ему хотелось домой, к друзьям, к обычным занятиям, к привычной жизни. Вдали от родины все казалось чужим и неприютным. По-другому шумели пальмы и бананы, иначе пели птицы, вороны были гораздо чернее, ласточки серее, а воробьи, хоть и летали так же, как дома, были наряднее. Даже собаки и те лаяли как будто на каком-то чужом, иностранном языке.
В начале августа 1853 года фрегат подошел к островам Японского архипелага и бросил якорь на Нагасакском рейде. Наконец достигнута цель пути, и после многих затруднений начались переговоры с Японией.
А в это время в России происходили важные события: были прерваны дипломатические отношения России с Турцией, за спиной которой стояли ее европейские союзники — Англия и Франция. Началась война.
На фрегате долго ничего не знали о войне, хотя какие-то неясные слухи проникали на корабль. Настроение было тревожное, говорили о войне, готовились к бою. Все понимали, что истрепанный бурями старый фрегат к бою не годен, но всем было ясно, что «прежде всего надо думать о защите фрегата и чести русского флага».
Поздней осенью на фрегате было получено официальное извещение о войне. Начальник корабля адмирал Путятин созвал к себе в каюту нескольких офицеров и сказал, что, «зная невозможность для парусного фрегата успешно сразиться с винтовыми железными кораблями, он решил сцепиться с ними вплотную и взорваться». Это решение было принято как единственно правильное — никому и в голову не могло прийти, что можно поступить иначе.
Успешно начатые переговоры с Японией о торговом договоре в связи с войной были прекращены.
На фрегате все приняло военный вид. В каждом встречном судне предполагали неприятеля. А у адмирала, как писал Гончаров, была теперь «обязанность не дипломата, а воина».
Скоро Гончаров покинул свой плавучий дом, в котором прожил почти два года. Небольшая шхуна доставила его из Нагасаки в Аян на Охотском море. В последний раз услышал он слова команды: «Отдать якорь!»
В августе 1854 года Гончаров уехал в Россию.
«Хочется на берег, а жаль покидать фрегат! Но если бы вы знали, что это за изящное, за благородное судно, что за люди на нем, так не удивились бы, что я, скрепя сердце, покидаю «Палладу», — писал Гончаров. Ему жалко было расставаться и с капитаном, и с «дедом», и с матросом Фадеевым, костромским крестьянином, который все время путешествия служил ему вестовым и так много своего, родного «внес в чужие берега».
От Аяна до Петербурга десять тысяч верст. После долгих сборов перед домиком, где жил Гончаров в Аяне, расположился караван: восемь всадников и десяток вьючных лошадей. Гончаров ехал верхом, случалось иногда по десять-одиннадцать часов подряд не слезать с лошади. Проводники-якуты ни слова не говорили по-русски, но были необыкновенно ласковы и внимательны. Путники проезжали огромные ненаселенные пространства, только изредка попадались кочевья оленеводов. Ночевали они в юртах, а то и просто в лесу... где придется. Было тихо, бегали мелкие зверьки - бурундучки, зайцы, иногда из-под ног вылетали испуганные появлением людей птицы. Кругом были болота, мох, зеленые лиственницы; вместо морской качки — сухопутная тряска.
Дорога трудная — перебирались через горы и горные хребты, плыли по реке Мае. Ветер из осеннего превратился в зимний, пошел снег, начиналась зима. Впереди уже виднелся Якутск. Радостно ему было ехать по родной земле...
«Все-таки это Русь, хотя и сибирская Русь! — восклицал Гончаров. — У ней есть много особенностей как в природе, так и в людских нравах, обычаях, отчасти, как вы видите, в языке, что и образует ей свою коренную, немного суровую, но величавую физиономию».
0 людях, с которыми Гончаров встречался по сибирским дорогам, кочевьям, лесам и городам, он часто вспоминал с большим доброжелательством, говорил, что тунгусы честны, добры, трудолюбивы. Рассказывал, что коряки в голод «делят поровну между собою все, что добудут: зверя, рыбу или другое. Когда хотели наградить одного коряка за такой дележ, он не мог понять, в чем дело.
«Зa что?» — спрашивает.
«Зa то, что разделил свою добычу с другими».
«Да ведь у них нет!» — отвечал он с изумлением. Бились, бились, так и не могли принудить его взять награду».
Во все время пути Гончарова поражало радушие, желание местных людей сделать путникам что-нибудь приятное. «Сколько холодна и сурова природа, столько же добры и мягки там люди», — говорил он. И в Якутске, и в каждом самом маленьком городке Гончаров всегда стремился познакомиться с местным архивом, где хранились какие-нибудь исторические документы, читал все, что мог найти о Сибири. Он продолжал писать свой дневник и заносил в свою «памятную дорожную книжку» все впечатления дня. Писать приходилось то где-нибудь на станции, то в пустой юрте, то в лесу.
В конце ноября в дорожной повозке выехал Гончаров из Якутска.
Чем ближе подъезжал он к Иркутску, тем больше «все стало походить на Россию: являются частые селения, деревеньки, Лена течет излучинами; и ямщики, чтобы не огибать их, едут через мыски и заимки, как называют небольшие слободки. В деревнях по улице бродят лошади: они или заигрывают с нашими лошадьми, или, испуганные звуком колокольчиков, мчатся что есть мочи вместе с рыжим поросенком в сторону. Летают воробьи и грачи, поют петухи, мальчишки свищут, машут на проезжающую тройку, и дым столбом идет вертикально из множества труб — дым отечества!»
В Иркутске Гончаров прожил около месяца; он отдохнул, перезнакомился со многими людьми, был у декабристов, живших здесь на поселении, — у Волконских, Трубецких, Якушкина.
В январе Гончаров покинул Иркутск, дальше ехал на Красноярск, Томск, по широкой Барабинской степи. По дороге заехал в Симбирск к родным. Из Москвы до Петербурга ехал по недавно открытой железной дороге и к концу февраля был в Петербурге. Друзья приготовили ему квартиру, отыскали старого слугу, и через час по приезде, вспоминает Гончаров, «я уже сидел за чаем, в своем кресле, с сигарой — как будто никуда не выезжал».
Вскоре после возвращения Гончаров стал печатать в журналах отдельные очерки из своего путешествия. Полностью книга «Фрегат «Паллада» вышла в 1858 году. В том же году в детском журнале «Подснежник», который издавал один из сыновей Майковых, Гончаров поместил очерк: «Два случая из морской жизни», — ему хотелось, чтобы и дети хоть немного узнали о его путешествии. Очень скоро выяснилось, что дети читают не только отрывки, помещенные для них в журнале, но часто и всю книгу, и Гончаров с удовольствием говорил об этом: «Мои путевые очерки приобрели себе друзей и в юных поколениях».
Друзей у книги «Фрегат «Паллада» было очень много: дети, юноши, взрослые — все читали и читают эту замечательную книгу. Перелистываешь страницу за страницей, и, кажется, вместе с автором плывешь на фрегате, ходишь по палубе, сидишь в капитанской каюте, вместе с ним переживаешь бури и штормы, все опасности и радости пути, видишь жаркое африканское солнце, волны, море, звезды — все чудеса прекрасного мира. Видишь тот «уголок России» на фрегате, тех хороших, смелых русских людей, которыми так гордился Гончаров и с которыми так не хотелось ему расставаться.
Книга написана простым, неторопливым языком, в ней много остроумного, свежего, неожиданного. Будто сам Гончаров в кругу друзей рассказывает о своем путешествии — ведь он был блестящим рассказчиком.
А что сталось с фрегатом? Гончаров ничего не сказал о нем в своей книге, хотя всем, конечно, было бы интересно узнать об этом. Когда Гончарова уже не было на корабле, из Петербурга пришло распоряжение: фрегату следовать к берегам Сахалина, в Татарский пролив, и там ждать дальнейших приказаний. Затем приказано было ввести фрегат в более надежное место — в устье Амура, но по мелководью этого сделать было нельзя. Через некоторое время был получен третий приказ — о затоплении корабля. И старый, заслуженный корабль погрузился на морское дно.
Через год после того, как вышла книга «Фрегат «Паллада», в «Отечественных записках» за 1859 год был напечатан роман «Обломов». Прошло около десяти лет, как появился «Сон Обломова», и с тех пор, как говорил Гончаров, роман постепенно «созревал в голове». В экспедиции писать было некогда, Гончаров был весь поглощен новыми впечатлениями, но, вернувшись домой, в два месяца вчерне закончил роман. Он говорил, что роман у него настолько был обработан, что писал он его как под диктовку.
В романе он рассказывал, как рос, жил и умер Илья Ильич Обломов, тот самый маленький Илюша, о котором писал он в отрывке «Сон Обломова». Вырос он в семье помещика в усадьбе Обломовка. Окруженные чадами, домочадцами, крепостными слугами, жили и ничего не делали его родители, за них работали крепостные. Помещики Обломовы, как и большинство помещиков того времени, считали для себя унизительным всякий труд, презирали его. Серая, сонная до одури жизнь их разнообразилась заботой о еде, редкими наездами соседей, сплетнями. Больше всего на свете боялись они перемен в жизни и хотели, чтобы каждый день был таким, как вчера, а вчера — таким, как завтра. В голове у них не было ни одной живой мысли, ни одного живого чувства. Так проходила вся жизнь.
После смерти родителей Илья Ильич переехал в Петербург. Зачем? Чтобы также ничего не делать, лежать на диване, ссориться со своим слугой Захаром, иногда помечтать о несбыточном, иногда даже поплакать над бедствиями человечества. Никаких особых событий в его жизни не происходит, да он и боится всяких событий, не умеет и не хочет преодолевать трудности жизни, презирает труд, потому что он — барин, и не живет, а как бы «переползает изо дня в день». Никто и ничто не может его расшевелить, вдохнуть в него настоящую жизнь. Таких Обломовых во времена крепостного права было великое множество. И, когда Гончаров писал свой роман, ему ничего не надо было придумывать.
«Мне кажется,— писал он, вспоминая свое детство,— у меня, очень зоркого и впечатлительного мальчика, уже тогда при виде всех этих фигур, этого беззаботного житья-бытья, безделья и лежания и зародилось неясное впечатление от «обломовщины».
«Обломов» появился в свет, когда только что так тяжело и неудачно для России закончилась Крымская война. Все понимали, что надо изменить жизнь и что крепостное право — основное зло России. Своим романом Гончаров тоже сказал об этом, показал, как гибнет человек при крепостном строе. «Я старался, — говорит он, — показать в «Обломове», как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в кисель».
Друзья Гончарова были в восторге от романа. Лев Николаевич Толстой просил передать автору, что роман ему очень нравится, что это «капитальная вещь, какой давно-давно не было». Тогда же в журнале «Современник» появилась статья Добролюбова - «Что такое обломовщина?». В ней он подробно разбирал роман и говорил, что Обломов — это неизбежное порождение крепостного права, при котором помещики усвоили «гнусную привычку получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от чужих».
Почти одновременно с «Обломовым» Гончаров писал роман «Обрыв», писал его трудно, медленно. «Обрыв» вышел в 1869 году, через десять лет после выхода «Обломова».
«Этот роман, — говорил Гончаров, — был моя жизнь, я вложил в него часть самого себя, близких мне лиц, родину, Волгу, родные места, всю, можно сказать, родную и близкую мне жизнь». «Обрыв» был последним большим романом Гончарова.
Проходили годы, менялась жизнь, уходили из жизни один за другим современники Гончарова — Пушкин, у которого он учился писать, Лермонтов, Гоголь, Белинский, Некрасов, Тургенев... Все меньше оставалось вокруг него друзей.
Ничем не нарушалось внешнее однообразие его жизни, все так же был он ровен в обращении с людьми. «Но, — говорил один из его друзей, — под спокойным обличием Гончарова укрывалась от нескромных или назойливых глаз тревожная душа».
Гончаров умер на восьмидесятом году жизни, в сентябре 1891 года.
Он оставил нам три больших романа: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв»; замечательное описание путешествия на фрегате «Паллада»; несколько очерков, статей, воспоминаний.
Все это сделано рукой искусного мастера, написано языком прекрасным, легким, свободным, «золотым пером», как говорил Тургенев.
Биография
Иван Гончаров родился Симбирске (сейчас – Ульяновск). Его родители принадлежали к купеческому сословию, и семья жила довольно зажиточно. Когда Гончарову было семь лет, умер его отец. В последующей судьбе мальчика, в его духовном развитии важную роль сыграл его крёстный отец Николай Николаевич Трегубов, ставший и первым учителем будущего писателя. В десять лет был отправлен в Москву, где по настоянию матери обучался в коммерческом училище. Всего Гончаров провел в училище 8 лет. Учеба тяготила его, в воспоминаниях писатель негативно отзывается об училище и проведенных там годах. В 1830 году Гончарову удалось убедить мать, что его дальнейшее обучение не принесет никакой пользы и радости и та написала прошение об исключении его из училища. Пробудившийся к тому времени интерес к гуманитарным наукам, а особенно – к художественной словесности побудил Гончарова поступить на словесный факультете Московского университета, который он через 3 года закончил. К университетским годам относятся первые литературные опыты писателя.
После окончания университета Гончаров решил не возвращаться на постоянное житьё в Симбирск, однако после долгих раздумий все же принял предложение занять должность секретаря Симбирского губернатора. В этом качестве писатель проработал около года, служба оказалась скучной и неблагодарной. Оставив Симбирск Гончаров уехал в Петербург где в 1835 году поступил на службу в департамент внешней торговли министерства финансов, на должность переводчика иностранной переписки. Работа была не слишком денежная, зато у Гончарова оставалось много свободного времени, которое он посвящал литературе. В это время Гончаров сблизился с семьей Майковых, был учителем Аполлона Майкова, в доме Майковых писатель встречался со многими представителями отечественной культуры. В 1838 и 1839 в рукописных альманахах литературно-художественного кружка Н.Майкова появились романтические стихи Гончарова и первые повести "Лихая болесть" и "Счастливая ошибка".
В начале 40-х годов происходит знакомство Гончарова с Белинским, оказавшим заметное влияние на творчество писателя. В 1846 году Гончаров читает Белинскому свой первый роман «Обыкновенная история», и после одобрения критика роман публикуется в журнале «Современник». Роман сразу сделал Гончарова заметной фигурой отечественной литературы. Сразу же после публикации «Обыкновенной истории» Гончаров начинает работу над своим вторым романом «Обломов», а через два года (1849) и над «Обрывом». В октябре 1852 года в жизни Гончарова случилось важное событие: он стал участником кругосветного путешествия на парусном военном корабле — фрегате «Паллада» — в качестве секретаря начальника экспедиции вице-адмирала Путятина. Она была снаряжена для инспекции русских владений в Северной Америке — Аляски, принадлежавшей в ту пору России, а также для установления политических и торговых отношений с Японией. Экспедиция продолжалась почти два с половиной года, по ее итогам Гончаров публикует цикл путевых очерков «Фрегат Паллада» (1855—1857) — своеобразный «дневник писателя». Книга стала знаменитой благодаря как своим литературным достоинствам, так и богатому фактическому материалу, собранному писателем.
По возвращении в Петербург Гончаров продолжил работу над романами, но не мог и оставить службу. В 1856 году писатель получает должность цензора, приобретая таким образом двусмысленное положение в писательской среде. Впрочем, судя по отзывам современников, его позиция как цензора была довольно либеральной, так он способствовал новому изданию запрещенных в течение нескольких лет "Записок охотника" Тургенева, сборника стихотворений Некрасова, разрешил к печати роман Писемского "Тысяча душ".
В 1859 появился второй роман Гончарова - "Обломов", ставший предметом активного внимания критики и встреченный как важнейшее общественное событие. С легкой руки Н.А. Добролюбова слово «обломовщина», употребленное в самом романе и повторенное в названии статьи Добролюбова «Что такое обломовщина?», становится нарицательным. В 1860, когда стали усиливаться цензурные гонения на литературу, Гончаров подает в отставку, желая целиком посвятить себя написанию следующего романа. Однако работа над романом шла тяжело, и финансовые соображения вынудили Гончарова вновь занять должность цензора, в которой он и проработал с 1862 по 1867 год, когда окончательно ушел на пенсию. В 1868 году наконец выходит роман «Обрыв», ставший результатом почти двадцатилетней работы.
«Обрыв» стал последним крупным произведением Гончарова. В последующие годы им написано несколько очерков и ряд работ в области критики: «Мильон терзаний», «Заметки о личности Белинского», «Лучше поздно, чем никогда», вошедших историю русской литературно-эстетической мысли. Жизнь его в это время сложилась тяжело, писатель испытывал материальные трудности, страдал от депрессии, много болел. Одно время порывался взяться за новый роман, однако не чувствуя в себе ни физических, ни нравственных сил, оставил эти замыслы. Жил Гончаров в своей квартире в Петербурге, и в последние годы остался практически в полном одиночестве. Умер писатель от воспаления легких на восьмидесятом году жизни.
Интересные факты из жизни
* Все три центральных романа Гончарова: «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв», начинаются с «Об…»
Библиография
* Крупные произведения
* Обыкновенная история (1847)
* Фрегат Паллада (1855—1857)
* Обломов (1859)
* Обрыв (1868)
* Кроме того Гончаров – автор ряда повестей, очерков и литературно-критических работ.
Экранизации произведений, театральные постановки
* Обрыв (1913, Россия) реж. Петр Чардынин
* Obicna prica [ТВ] (1969, Югославия) реж. А. Джорджевич
* Несколько дней из жизни И. И. Обломова [ТВ] (1979, СССР) реж. Никита Мхалков
* Обрыв (1983, СССР) реж. Владимир Венгеров
* Обрыв [сериал] (ожидается к выходу в 2011, Россия) реж. Валерий Федосов
Биография
Родился 18 июня 1812 г. в Симбирске (ныне Ульяновск) в купеческой семье. Учился в Московском коммерческом училище (1822—1830 гг.). В 1834 г. окончил словесное отделение Московского университета.
В 30-х гг. XIX в. сблизился с семьёй художника Н. А. Майкова. В альманахах, составлявшихся у Майковых («Подснежник» и «Лунные ночи»), Гончаров поместил анонимно первые стихи, представляющие собой подражания романтическим поэтам.
В 1847 г. он опубликовал роман «Обыкновенная история» — о русской жизни и русском характере. Два других его знаменитых романа на ту же тему — «Обломов» и «Обрыв» — опубликованы соответственно в 1859 и 1869 гг. В трилогии Гончарова прослеживаются параллели между героями: Александр Адуев («Обыкновенная история») — Обломов («Обломов») — Райский («Обрыв»), а также Пётр Адуев («Обыкновенная история») — Штольц («Обломов») — Тушин («Обрыв»).
Писатель ценит предпринимателей, трезвых деловых людей, но сердце его всё-таки отдано романтичным и безалаберным представителям «уходящей натуры», патриархально-усадебного дворянского быта.
Замечательны у Гончарова женские образы, именно героиням в его романах присущи нравственная сила, энергия, ум. Лизавета Александровна («Обыкновенная история»), Ольга («Обломов») и Вера («Обрыв») словно пробный камень для героев, и этой «пробы», этого экзамена ни Адуев, ни Обломов, ни Райский не выдерживают.
В 1852—1854 гг. Гончаров участвовал в качестве секретаря адмирала Е. В. Путятина в экспедиции на военном фрегате «Паллада». Путевые впечатления составили цикл очерков «Фрегат „Паллада”» (1858 г.), в которых описаны природа, быт, нравы и психология народов Европы и Азии.
С 1856 г. Гончаров служил цензором, затем главным редактором официозной газеты «Северная почта» и членом совета по делам печати.
В последние годы жизни он написал очерки «Слуги старого века», «Превратность судьбы», рассказ «Литературный вечер», критические статьи (самая знаменитая — «Мильон терзаний», посвящённая комедии А С. Грибоедова «Горе от ума»).
Умер 27 сентября 1891 г. в Санкт-Петербурге.
Биография (ru.wikipedia.org)
Детство
Иван Гончаров родился 6 (18) июня 1812 года в Симбирске. Его отец Александр Иванович (1754—1819) и мать Авдотья Матвеевна (1785—1851) (в девичестве Шахторина) принадлежали к купеческому сословию. В большом каменном доме Гончаровых, расположенном в самом центре города, с обширным двором, садом, многочисленными постройками проходило детство будущего писателя. Вспоминая в преклонные годы своё детство и отчий дом, Гончаров писал в автобиографическом очерке «На родине»: «Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревня». Многое из того, что Гончаров узнал и увидел в этой «деревне», явилось как бы изначальным импульсом в познании поместного, барского быта дореформенной России, так ярко и правдиво отразившегося в его «Обыкновенной истории», «Обломове» и «Обрыве».
Когда Гончарову было семь лет, умер его отец. В последующей судьбе мальчика, в его духовном развитии важную роль сыграл его крёстный отец Николай Николаевич Трегубов. Это был отставной моряк. Он отличался широтой взглядов и критически относился к некоторым явлениям современной жизни. «Добрый моряк» — так благодарно называл Гончаров своего воспитателя, фактически заменившего ему родного отца. Писатель вспоминал:
Мать наша благодарная ему за трудную часть взятых на себя забот о нашем воспитании, взяла на себя все заботы о его житье-бытье, о хозяйстве. Его дворня, повара, кучера слились с нашей дворней, под её управлением — и мы жили одним общим двором. Вся материальная часть пала на долю матери, отличной, опытной, строгой хозяйки. Интеллектуальные заботы достались ему.
Образование
Первоначальное образование Гончаров получил дома, под началом Трегубова, затем в частном пансионе. В десять лет был отправлен в Москву для обучения в коммерческом училище. Выбор учебного заведения был сделан по настоянию матери.
Восемь лет провёл Гончаров в училище. Эти годы были для него трудны и малоинтересны. Духовное и нравственное развитие Гончарова шло, однако, своим чередом. Он много читал. Его истинным наставником явилась отечественная литература. Гончаров вспоминал:
Первым прямым учителем в развитии гуманитета, вообще в нравственной сфере был Карамзин, а в деле поэзии мне и моим сверстникам, 15-16-летним юношам, приходилось питаться Державиным, Дмитриевым, Озеровым, даже Херасковым, которого в школе выдавали за поэта.
Великим откровением для Гончарова и его товарищей явился Пушкин с его «Евгением Онегиным», выходившим в свет отдельными главами. Он рассказывает:
Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылись вдруг, и какие правды, и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, — хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках!
Это почти молитвенное благоговение перед именем Пушкина Гончаров сохранил на всю жизнь.
Тем временем заниматься в училище стало совсем невмоготу. Гончарову удалось убедить в этом мать, и та написала прошение об исключении его из списка пансионеров. Гончарову уже минуло восемнадцать. Наступила пора задуматься о своём будущем. Ещё в детстве возникшая страсть к сочинительству, интерес к гуманитарным наукам, особенно к художественной словесности, — всё это укрепило в нём мысль завершить своё образование на словесном факультете Московского университета. Через год, в августе 1831 года, после успешной сдачи экзаменов он был туда зачислен.
Три года, проведённые в Московском университете, явились важной вехой в биографии Гончарова. Это была пора напряжённых раздумий — о жизни, о людях, о себе. Одновременно с Гончаровым в университете обучались Барышев,[1] Белинский, Герцен, Огарёв, Станкевич, Лермонтов, Тургенев, Аксаков и многие другие талантливые молодые люди, впоследствии оставившие след в истории русской литературы.
Жизнь после университета
Закончив летом 1834 года университет, Гончаров почувствовал себя, по собственному признанию, «свободным гражданином», перед которым открыты все пути в жизни. Первым делом решил он навестить свои родные края, где его дожидались мать, сестры, Трегубов. Симбирск, в котором всё было с детства так знакомо, поразил повзрослевшего и возмужавшего Гончарова прежде всего тем, что ничто не изменилось. Всё напоминало здесь громадную сонную деревню. Именно таким знавал Гончаров свой родной город в детстве, а затем и в юношеские годы.
Ещё до окончания университета Гончаров решил не возвращаться на постоянное житьё в Симбирск. Его влекла к себе перспектива напряжённой духовной жизни в столицах (Москва, Санкт-Петербург), общение там с интересными людьми. Но была ещё одна, тайная мечта, связанная с его давним увлечением сочинительством. Он решил обязательно уехать из дремотного, скучного Симбирска. И не уехал. Симбирский губернатор настойчиво просил Гончарова занять должность его секретаря. После раздумий и колебаний, Гончаров принимает это предложение, а дело оказалось скучным и неблагодарным. Однако эти живые впечатления от механизма бюрократической системы впоследствии сгодились Гончарову-писателю. После одиннадцати месяцев пребывания в Симбирске он уезжает в Петербург. Гончаров решил собственными руками, без чьей либо помощи строить своё будущее. По приезде в столицу он подался в департамент внешней торговли министерства финансов, где ему предложили должность переводчика иностранной переписки. Служба оказалась не очень обременительной. Она в какой-то мере материально обеспечивала Гончарова и оставляла время для самостоятельных литературных занятий и чтения.
В Петербурге он сблизился с семьёй Майковых. В эту семью Гончаров был введён в качестве учителя двух старших сыновей главы семьи Николая Аполлоновича Майкова — Аполлона и Валериана, которым преподавал латинский язык и русскую словесность. Этот дом был интересным культурным очагом Петербурга. Почти ежедневно здесь собирались известные писатели, музыканты, живописцы. Позже Гончаров скажет:
Дом Майкова кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусства.
Начало творчества
Постепенно начинается серьёзное творчество писателя. Оно формировалось под влиянием тех настроений, которые побуждали молодого автора всё более иронически относиться к царившему в доме Майковых романтическому культу искусства. 40-е годы — начало расцвета творчества Гончарова. Это была важная пора в развитии русской литературы, как и в жизни русского общества в целом. Гончаров знакомится с Белинским, часто бывает у него на Невском проспекте, в доме Литераторов. Здесь в 1846 году Гончаров читает критику к своему роману Обыкновенная история[2]. Общение с великим критиком имело важное значение для духовного становления молодого писателя. Гончаров и сам засвидетельствовал в одном из писем, какую роль для него сыграл Белинский:
Только когда Белинский регулировал весь вчерашний хаос вкусов, эстетических и других понятий и проч., тогда и взгляд на этих героев пера (Лермонтова и Гоголя) стал определённее и строже. Явилась сознательная критика…
В своих «Заметках о личности Белинского» Гончаров с симпатией и благодарностью рассказал о своих встречах с критиком и о его роли как «публициста, эстетического критика и трибуна, провозвестника новых грядущих начал общественной жизни». Весной 1847 года на страницах «Современника» публикуется «Обыкновенная история». В романе конфликт между «реализмом» и «романтизмом» предстаёт как существенная коллизия русской жизни. Гончаров назвал свой роман «Обыкновенная история», тем самым он подчеркнул типичность процессов, которые отразились в этом произведении.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 1219; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!