Слово к девственницам, жившим вместе с мужчинами. 6 страница
46. Почему же, скажут, служащую препятствием Бог назвал помощницей (мужа)? «Сотворим ему», говорит Он, «помощника, соответственного ему» (Быт. 2:18). Но и я тебя спрошу: какая же помощница та, которая лишила мужа такого благополучия, извергла его из дивного пребывания в раю и ввергла в смятение настоящей жизни? Это свойственно не помощнику, а только злоумышленнику. «От жены», говорится (в Писании), «начало греха, и через нее мы все умираем» (Сирах. 25:27); и блаженный Павел говорит: «и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление» (1 Тим. 2:14). Какая же помощница та, которая подвергла мужа смерти? Какая помощница та, через которую сыны Божьи, или лучше все тогдашние обитатели земли, вместе со зверями, птицами и всеми прочими живыми существами погибли в потопе? Разве не она намеревалась погубить праведного Иова, если бы он не был крепким мужем (Иов. 2)? Разве не она погубила Сампсона (Суд. 16)? Разве не она устроила, чтобы весь народ еврейский служил Ваал–Фегору и был поражен руками своих братьев (Чис. 25)? Кто в особенности предал дьяволу Ахава (3 Цар. 21:25), а еще раньше — Соломона со всей его мудростью и славой (XI, 4)? И доселе часто (жены) не склоняют ли своих мужей к оскорблению Бога? Не поэтому ли мудрый муж говорит: «Всякая злость мала в сравнении со злостью жены» (Сирах. 25:21). Но почему же, скажут, Бог изрек: «с отворим ему помощника, соответственного ему»? Слово Бога, конечно, не ложно. И я не скажу этого, — нет, — она создана для этого и поэтому, но не пожелала остаться при собственном достоинстве, равно как и муж ее. Бог сотворил его по образу и по подобию Своему; «сотворим», говорит Он, «человека по образу Нашему по подобию Нашему» (Быт, 1:26), так же, как сказал: «с отворим ему помощника»; но по сотворении человек вскоре погубил и то и другое. Он не сохранил «подобия» (ибо, как мог сохранить, предавшись постыдной страсти, склонившись на обольщение и не победив в себе желание наслаждения?), а потому невольно был лишен и достояния «образа»; ибо Бог не малой части господства лишил того, который был страшен для всех как владыка, и стал непризнательным рабом после оскорбления Господа, сделав его презренным для подобных ему рабов. Сначала он был страшен для всех зверей: Бог привел к нему всех их, и ни один не посмел причинить ему зла или козни, видя блистающий в нем царский образ; когда же он помрачил грехом эти черты, то Бог лишил его и этого господства. Как через то, что человек не господствует над всем земным, а некоторых даже боится и страшится, не делается ложным изречение Божье: «и владычествуйте над всяким животным» (Быт. 1:28) (ибо сокращение власти произошло не от давшего ее, но получившего): так и козни жен в отношении к мужьям не ослабляют слов: «с отворим ему помощника, соответственного ему»; — она произошла для этого, но не осталась при этом. Кроме того, можно сказать и то, что она оказывает свою помощь к устроению настоящей жизни, к рождению детей и к обузданию естественной похоти; но когда уже не будет времени ни для настоящей жизни, ни для деторождения, ни для похоти, то для чего напрасно ты здесь упоминаешь о помощнице? Если ту, которая в состоянии содействовать только в малых делах, станет кто–либо иметь сотрудницей в делах великих, то не только не получит никакой пользы, но свяжет самого себя заботами.
|
|
|
|
|
|
47. Что же мы, спросят, скажем Павлу, который говорит: «почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа» (1 Кор. 7:16) и, следовательно, признает ее помощь необходимою и в духовных делах? И я с этим согласен: я не отстраняю ее совершенно от содействия в духовном; — да не будет! — но я говорю, что она совершает это тогда, когда не занимается брачными делами, а, оставаясь женщиной по природе, достигает добродетели блаженных мужей. Она может помогать мужу не украшениями своими, не роскошью, не просьбами к мужу о выдаче денег, не пышностью и расточительностью, но когда, став выше всего настоящего и отпечатлев в себе жизнь апостольскую, будет оказывать большую кротость, большую скромность, большое презрение к деньгам и терпеливость; тогда она будет в состоянии поддержать его, когда скажет: «имея пропитание и одежду, будем довольны тем» (1 Тим. 6:8), когда будет оправдывать такое любомудрие делами и, посмеиваясь над смертью телесною, считать за ничто настоящую жизнь, когда всю славу этой жизни будет признавать, согласно с пророком, за «цвет полевой» (Иса. 40:6). Таким образом, жена может спасти мужа не тем, что сопрягается с ним, как жена, но своей евангельской жизнью, что делали многие женщины и без брака. Так, Прискилла, приняв Аполлоса, говорится (в Писании), руководила его по всему пути истины (Деян. 18:26). Хотя теперь это невозможно, но женщины могут оказывать такое же усердие и пожинать такие же плоды. Женщина, как я сказал выше, обращает мужчину не потому, что она жена его, — иначе ничто не препятствовало бы тому, чтобы никто из имеющих верующую жену не оставался неверующим, если сообщество и сожительство устраивают это дело. Но бывает не так, вовсе не так: напротив должно оказывать великое любомудрие и терпение, посмеиваться над брачными делами и поступать так постоянно, вот что содействует спасению души сожителя; если же жена будет непрестанно заниматься женскими делами, то она не только не принесет ему никакой пользы, но и повредит. Даже и в таком случае это — одно из весьма трудных дел. Послушай, что говорит (апостол): «почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа» (1 Кор. 7:16)? Такой вид вопроса — мы обыкновенно употребляем в речи о том, что редко случается. Что же он говорит дальше? «Соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены» (1 Кор. 7:27). Видишь ли, как он постоянно делает переходы и в своем увещании часто совмещает оба предмета? Как в словах о браке он вставил слова о воздержании, возбуждая по временам слушателя, так и здесь он снова вставляет слова о браке, давая слушателю отдых. Он начал с девства, но прежде чем сказать что–нибудь о нем, тотчас перешел к речи о браке; ибо слова: «я не имею повеления», — суть слова позволяющего и вводящего брак. Потом, перейдя к девству и сказав: «за лучшее признаю», и, заметив, что постоянное повторение его названия производит нелегкое впечатление на нежный слух, он не говорит о нем непрерывно; но, приведши достаточную причину облегчения подвигов девства, т. е. «настоящую нужду», не решается и теперь опять назвать «девство», а что? «хорошо человеку оставаться так», говорит и не продолжает речи об этом, но, прервав и остановив ее, прежде чем открылась трудность (девства), снова вставляет слова о браке и говорит: «соединен ли ты с женой? не ищи развода». Если бы это не так, если бы он не хотел предложить здесь утешение, то было бы излишне советующему девство рассуждать о браке. Потом он снова переходит к девству, но и здесь не называет его собственным именем, а что? «Остался ли без жены?» говорит, «не ищи жены». Впрочем, не бойся: он не определил и не узаконил этого; слово о браке опять стоит близко, отклоняя этот страх и вещая: «если и женишься, не согрешишь» (1 Кор. 7:28). Но и не падай теперь; Он снова привлекает тебя к девству, о чем и хочет сказать в словах, поучающих, что вступившие в брак будут иметь великую «скорбь плоти». Как лучшие и добрые врачи, намереваясь дать горькое лекарство, или сделать отсечение, или прижигание, или что–либо подобное, не делают всего вдруг, но, всегда давая в промежутках отдых больному, таким образом исполняют остальное; так и блаженный Павел не изложил совета о девстве без остановки, целостно и непрерывно, но, постоянно прерывая его словами о браке и прикрывая трудность его, сделал свою речь кроткой и удобоприемлемой. Для этого и допущено разнообразное смешение слав. Достойны рассмотрения и следующие слова: «соединен ли ты с женой? не ищи развода». Это не столько совет, сколько указание на затруднительность и безвыходность из этих уз. Почему он не сказал: имеешь ли жену? — не оставляй ее; живешь ли вместе? — не расставайся, а назвал сожительство узами? Он указывает этим на трудность дела. Так как все прибегают к браку, как легкому делу, то он показывает, что вступившие в брак нисколько не отличаются от связанных (узами); ибо здесь, куда влечет один, туда необходимо следовать и другому, или если возмутится один, то вместе с ним погибнет и другой. А что, скажет (жена), если муж склонен к слабостям, а я хотела бы воздерживаться? Тебе необходимо следовать за ним: приятная цепь брака, наложенная на вас, принуждает тебя поступать так и против воли привлекает к тому, который изначала связан с тобою; если же ты будешь противиться и уклоняться, то не только не освободишься от уз, но и подвергнешься крайнему наказанию.
|
|
|
|
|
|
48. Та, которая воздерживается против воли мужа, не только лишится награды за воздержание, но и даст ответ за его прелюбодеяние, и ответ более строгий, чем он сам. Почему? Потому, что она, лишая его законного совокупления, низвергает его в бездну распутства. Если она не имеет права делать это и на короткое время без его согласия, то какое прощение может получить она, постоянно лишая его этого утешения? Но что, скажешь, может быть тяжелее этой необходимости и угрозы? И я говорю то же самое. Для чего же ты подвергаешь себя такой необходимости? Это должно было обдумать до брака, а не после брака. Посему и Павел, сказав о необходимости вследствие уз, говорит об освобождении. После слов: «соединен ли ты с женой? не ищи развода», он прибавляет: «остался ли без жены? не ищи жены». Он делает это для того, чтобы ты, наперед ясно рассмотрев и узнав тягость супружества, легче принял слово о безбрачии. «Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит» (1 Кор. 7:28). Вот чем ограничивается великая заслуга брака: тем, что за него не осуждаются, а не прославляются; последнее принадлежит девству, а вступивший в брак должен довольствоваться сведением, что он не согрешил. Почему же, скажут, ты советуешь не искать жены? Потому, что однажды связанному (браком) не следует разрывать его, ибо это влечет за собою много скорбей. Итак, скажи мне, неужели от девства мы получим только ту пользу, что избежим здешней скорби? Кто же решится принять на себя такой подвиг, ожидая за такие труды получить одно только это воздаяние?
49. Что говоришь ты? Призывая меня сражаться с демонами («потому что наша брань не против крови и плоти» — (Еф. 6:12)), повелевая противостоять естественному неистовству, убеждая совершать подвиги с плотью и кровью наравне с бесплотными силами, ты упоминаешь только о земных благах и о том, что мы не будем иметь скорби, происходящей от браков? В самом деле, почему апостол не сказал так: если дева и вступит в брак, то не согрешит, но лишит себя венцов за девство, многих и неизреченных даров? Почему он не перечислил благ, предлежащих им после борьбы, как они пойдут во сретение Жениха, как получат блестящие светильники, как с большой славой и смелостью войдут в брачный чертог вместе с Царем, как будут блистать больше всех близ Его престола и седалищ царских? Об этом он не сделал и краткого упоминания, но как выше, так и ниже упоминает об освобождении от житейских неприятностей. «За лучшее признаю», говорит он, «хорошо человеку оставаться так», и вместо того, чтобы сказать: в виду будущих благ, говорит: «по настоящей нужде». Далее опять сказав: «и если девица выйдет замуж, не согрешит» и, умолчав о небесных дарах, которых она лишила себя, говорит: «таковые будут иметь скорби по плоти». И это он делает не только доселе, но и до конца, и, опуская указание на будущие блага, снова приводит ту же причину: «время», говорит, «уже коротко», и вместо того, чтобы сказать: «я желаю, чтобы вы блистали на небесах и явились гораздо славнее вступивших в брак'', он и здесь продолжает говорить: «а я хочу, чтобы вы были без забот» (1 Кор. 7:32). Так поступает он не только в этом месте, но и, беседуя о перенесении обид, употребляет тот же способ увещания. Сказав: «если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его» (Римл. 12:20), заповедав такое дело, повелев преодолевать потребность природы и бороться с таким невыносимым пламенем, он в словах о наградах умолчал о небе и небесном, и указал воздаяние за это во вреде для оскорбителя: «делая сие», говорит, «ты соберешь ему на голову горящие уголья» (Римл. 12:20). Для чего же он употребляет такой способ увещания? Не по неведению и незнанию, как можно склонить и убедить слушателя, но потому, что он больше всех людей отличался этой добродетелью, т. е. способностью убеждать. Откуда это видно? Из сказанного им. Где и каким образом? Он беседовал с коринфянами (мы сначала разберем сказанное им о девстве), в которых он «ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор. 2:2), с которыми он не мог говорить, как с людьми духовными, и питал их еще молоком, ибо они были плотскими, за что и упрекал их в этом послании: «ибо вы были еще не в силах», говорил он, «да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские» (1 Кор. 3:2–3). Посему он побуждает их к девству и отклоняет от брака земными благами, видимыми и осязательными. Он хорошо знал, что людей малодушных, низменных и приверженных еще к земле, можно скорее привлечь и поощрить земными (благами). Почему, скажи мне, многие из людей невежественных и грубых и в маловажном и в важном деле без страха клянутся Богом и нарушают клятву, а не решатся начать клятву головой своих детей? Хотя нарушение той клятвы и наказание за все гораздо больше, чем за последнюю, но они все–таки скорее употребляют первую клятву, чем вторую. Так и относительно помощи бедным на них не столько действуют слова о царстве небесном, хотя бы часто повторяемые, сколько надежда на что–нибудь полезное в здешней жизни или для их детей или для них самих. Они тогда особенно склонны к такому попечительству, когда надеются получить облегчение от продолжительной болезни, избежать опасности, достигнуть какой–либо власти и начальства. И вообще оказывается, что большинство людей скорее убеждается тем, что близко перед ними. Что больше действует на их чувства, то скорее побуждает их к добрым делам и сильнее устрашает в дурных. Посему и (Павел) так говорил коринфянам, и римлян побуждал к перенесению обид настоящими (благами). Слабая и оскорбленная душа не так легко отбросит яд гнева, если услышит о царстве (небесном) и получит отдаленные надежды, как тогда, когда будет ожидать наказания обидевшему. Итак, желая пресечь корень злопамятности и пока успокоить гнев, он приводит то, что было действительнее для утешения обиженного, не лишая его назначенной награды в будущем времени, но стараясь пока вывести его каким бы то ни было образом на путь любомудрия и открыть двери к примирению, ибо самое трудное дело — приступить к началу подвига, а по вступлении труд бывает уже не так велик. Но Господь наш Иисус Христос не так поступает, беседуя как о девстве, так и о перенесении обид: беседуя о первом, Он указывает на царство небесное: «и есть скопцы», говорит он, «которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Матф. 19:12); когда же Он увещает молиться за врагов, то, не сказав ничего о вреде для обидевших и не упомянув о горящих углях, но, предоставив говорить все это к людям малодушным и низменным, побуждает к этому высшими (благами). Какими же? «Да будете», говорит, «сынами Отца вашего Небесного» (Матф. 5:45). Смотри, сколь великая награда, потому что слушателями Его были Петр, Иаков, Иоанн и сонм прочих апостолов; посему Он и побуждал их духовными наградами. И Павел сделал бы то же самое, если бы речь его относилась к подобным людям; но так как он говорил к коринфянам, весьма несовершенным, то он и указывает им на ближайшие плоды трудов, чтобы они охотнее приступили к упражнению в добродетели. Посему и Бог награждал иудеев, не упоминая о царстве небесном, земными благами; а за дурные дела угрожал не геенной, но несчастьями в этом веке: голодом, язвой, болезнями, войнами, пленом и тому подобным; ибо люди плотские скорее этим удерживаются, и этого более боятся, и менее заботятся о невидимом и ненастоящем. Поэтому и Павел останавливался больше на том, что особенно могло подействовать на их грубость. Кроме того, он хотел показать и то, что некоторые другие добродетели, возлагая на нас много трудов, все плоды собирают в будущем времени, а девство, при самом подвижничестве в нем, доставляет нам не малое воздаяние, освобождая нас от таких трудов и забот. Вместе с тем он предложил еще нечто третье. Что же? То, что это дело должно считаться в числе не невозможных, но весьма возможных. Он делает это, очень пространно объясняя, что брак имеет весьма много неудобств, как бы так обращаясь к кому–нибудь: это дело тебе кажется обременительным и трудным; но я потому самому и предлагаю тебе приняться за него, что оно весьма легко, так как доставляет нам гораздо менее забот, нежели брак; «жаль мне вас», говорит он, и не хочу, чтобы вы имели скорби, потому и не желаю, чтобы вы вступали в брак. Какую же скорбь? — может быть, скажет кто–нибудь; напротив, мы находим, что брак доставляет большое удовольствие и наслаждение; и, во–первых, удовлетворение страсти со всей свободой, без причинения какого–либо насилия природе, не мало служит к облегчению; а потом и остальная жизнь освобождается от уныния и нечистоты и бывает полна приятностей, веселья и радости; ибо люди, угождающие плоти роскошным столом, нежными одеждами, мягкой постелью, постоянными омовениями, благовониями, вином, нисколько не уступающим благовониям, и многими другими и различными излишествами, вследствие брака доставляют ей большое наслаждение.
50. Все это непозволительно; брак же обыкновенно доставляет нам только свободу совокупления, а не наслаждение. Свидетель этого блаженный Павел, который говорит так: «а сластолюбивая заживо умерла» (1 Тим. 5:6). Так он говорит о вдовах; послушай же, что он говорит и о вступивших в брак. «чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением [волос], не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию» (1 Тим. 2:9–10). И не только здесь, но и в других местах, как может всякий видеть, он много говорит о том, чтобы у нас совершенно не было заботы ни о чем подобном. Но что я говорю о Павле? Он говорил это тогда, когда было время высшего любомудрия и была великая благодать Духа. И Амос, обращаясь с речью к младенцам — иудеям, у которых позволялось и наслаждение, и роскошь, и, так сказать, все излишнее, послушай, как сильно укоряет предающихся наслаждению: «вы, которые день бедствия считаете далеким и приближаете торжество насилия, — вы, которые лежите на ложах из слоновой кости и нежитесь на постелях ваших, едите лучших овнов из стада и тельцов с тучного пастбища, поете под звуки гуслей, думая, что владеете музыкальным орудием, пьете из чаш вино, мажетесь наилучшими мастями» (Амос. 6:3–6).
51. Итак, как я сказал выше, наслаждаться совершенно не дозволяется; но, если бы даже ничего такого не запрещалось, а все дозволялось, есть так много другого, равного этому по своей печали и скорби, и даже многочисленнее и больше в такой степени, что мы нисколько не чувствуем приятности (брака) и всякое наслаждение от него исчезает.
52. Если кто по природе ревнив или предался этой страсти по какому–нибудь несправедливому предлогу, то, скажи мне, что может быть злосчастнее такой души? Сравнивая войну и бурю с такой семьей, ты можешь найти здесь верное пособие: все полно печали, подозрения, несогласия и смятения. Одержимый этим неистовством нисколько не лучше бесноватых или больных сумасшествием: так часто он бросается, отступает и раздражается на всех, и беспрерывно вымещает свой гнев на людях, просто присутствующих и ни в чем неповинных, будет ли то раб, или сын, или кто другой. Всякое удовольствие исчезает и все наполняется унынием, скорбью и неудовольствием; остается ли он дома, идет ли на площадь, отправляется ли путешествовать, повсюду это горе сопровождает его, возбуждая и раздражая его душу хуже всякого рожна и не давая покоя; ибо эта болезнь обыкновенно производит не только уныние, но и невыносимое раздражение. Каждое из них уже само по себе достаточно для погубления одержимого им; если же они вместе нападут на него, удручая его постоянно и не давая отдыха даже на короткое время, то скольких смертей это тяжелее? Назовет ли кто крайнюю бедность, неизлечимую болезнь, огонь, железо, он не укажет ничего равного этому. Только те, которые сами испытали, хорошо знают это, а никакими словами невозможно выразить чрезмерность этого горя. Когда кто вынуждается постоянно подозревать ту, которую любит больше всего и за которую с удовольствием готов отдать душу свою, то какое утешение может облегчить его? Нужно ли ему идти ко сну, или взяться за пищу и питье, — стол покажется ему наполненным больше ядовитыми веществами, нежели яствами; на постели же он не будет иметь покоя ни на малое время, но будет беспокоиться и вертеться, как бы на горячих углях. Ни общество друзей, ни забота о делах, ни страх опасностей, ни избыток удовольствий, ни что–либо другое не может отвлечь его от этой бури; но сильнее всех радостей и печалей эта буря овладевает его душой. Имея в виду это, Соломон говорит: «люта, как преисподняя, ревность» (Песн. 8:6), и еще: «потому что ревность — ярость мужа, и не пощадит он в день мщения, не примет никакого выкупа и не удовольствуется, сколько бы ты ни умножал даров» (Притч. 6:34–35). Неистовство этой болезни таково, что скорбь от нее не проходит даже после отмщения причинившему ее; часто многие, уничтожив прелюбодея, не в силах были уничтожить своего гнева и уныния; а есть и такие, которые, убив своих жен, продолжали гореть в этом огне так же или даже более. В таких бедствиях проводит жизнь муж, когда даже нет верного повода; а жалкая и несчастная жена мучится больше мужа. Когда она видит, что тот, кто должен быть утешением среди всех скорбей и от кого надлежало ожидать покровительства, относится к ней зверски и враждебнее всех, то куда она может обратиться, к кому прибегнуть, где найти избавление от зол, когда гавань для нее закрыта и полна тысячи утесов? Тогда рабы и служанки обращаются с ней оскорбительнее мужа; этот род людей вообще склонен к подозрению и неблагодарности; когда же они получат более смелости и увидят, что господа их не согласны между собой, то находят в их вражде не мало поводов к своему бесстыдству. Тогда им можно со всей смелостью выдумывать и сочинять все, что захотят, и увеличивать подозрение своими клеветами. Душа, раз уже зараженная этою злой болезнью, легко верит всему и, равно открывая свой слух для всех, не может отличить клеветников от неклеветников, и даже ей кажутся более достоверными слова тех, которые увеличивают подозрение, нежели тех, которые стараются уничтожить его. От этого, наконец, жене бывает необходимо бояться и опасаться рабов и их жен не менее, чем своего супруга и, уступив им свое место, самой занять их положение. Когда же она может не проливать слез? Какую ночь, какой день, какой праздник она может проводить без стенаний, сетований и рыданий? Угрозы, оскорбления и злословия (преследуют ее) постоянно то от мнимооскорбленного мужа, то от гнусных рабов; осторожности, предосторожности и все исполнено страха и трепета. Подсматриваются не только ее входы и выходы, но и слова, и взгляды и стоны разведываются с большой тщательностью, так что ей необходимо или быть неподвижнее камней и все переносить молчаливо и постоянно сидеть в своей комнате хуже узника, или, если желает, говорить, плакать и выходить, и за все подвергаться отчету и суду этих негодных судей, т. е. служанок и множества рабов. Пусть будет, если угодно, среди этих зол несчетное богатство, роскошный стол, толпы рабов, знатность происхождения, величие власти, большая слава, знаменитость предков; вообще, не опусти ничего из того, что, по–видимому, делает настоящую жизнь завидной, но, тщательно собрав все, противопоставь этой печали, — и ты даже не увидишь проявления какого–либо удовольствия от всего этого, но оно исчезнет, как обыкновенно угасает малая искра, попав в огромное море. Так бывает, когда ревнует муж; если же эта страсть овладеет женой (что бывает нередко), то ему будет легче, нежели жене, а на эту несчастную падет еще больше горя; потому что она не может пользоваться тем же оружием против подозреваемого. Кто согласится, по приказанию жены, сидеть постоянно дома? Кто из слуг осмелится наблюдать за господином, не опасаясь тотчас быть вверженным в пропасть? Итак, она не может ни утешать себя этими средствами, ни высказывать свой гнев словами, но однажды или дважды, может быть, муж перенесет ее негодование; если же она будет постоянно продолжать свои упреки, то он скоро научит ее, что лучше молча переносить все и страдать. Все это бывает при подозрениях; если же действительно случится такое горе, то никто не исхитит жены из рук оскорбленного (мужа), и он, при помощи благоприятствующих ему законов, приведет свою возлюбленную в судилище и погубит; муж же по законам избегает наказания, которое предоставляется высшему и Божественному суду. Но этого недостаточно для утешения несчастной; ей предстоит подвергнуться медленной и жалкой смерти от чар или отрав, которые приготавливают распутные женщины. Бывали и такие случаи, когда не было надобности и в этих отравах для огорченных женщин, но сами они предупреждали и погибали от сильного горя. Таким образом, если бы даже все мужчины прибегали к браку, женщинам не надлежало искать его; ибо они не могут сказать, что у них бывает такая сила похоти, а большую часть бедствий от брака пожинают они, как то доказала эта речь. Что же, скажут, разве это бывает во всех браках? Не во всех бывает, а от девства всякого далеко и очень далеко. Вступившая в брак, если и не впадет в несчастие, то подвергнется ожиданию этого несчастия; намеревающаяся вступить в общение с мужем не может вместе с этим общением не ожидать и не опасаться бед; девственница же избавлена не только от этих горестей, но и опасения. Это бывает (скажут) не во всех браках. Я и не говорю этого, но если не бывает этого, то бывает многое другое; если кто избегнет и последнего, то не может избегнуть всего вообще. Но подобно тому, как бывает с терниями, приставшими к одеждам проходящего около терновых оград, когда он повернется, чтобы отцепить одни, то покрывается многими другими: так и в брачных делах — избежавший одного вновь поражается другим, уклонившийся от этого попадает на третье, и вообще невозможно найти брака, свободного от всякого неудовольствия.
53. Но, если угодно, оставив неприятности, представим и разберем теперь то, что в браке кажется вожделенным, и что многие часто, или лучше сказать, все желают получить. Что это? То, чтобы бедному, низкому и презренному, взять жену от людей великих, сильных и владеющих большим богатством. Но мы найдем, что и это завидное состояние сопряжено с несчастиями не меньшими, как и то неприятное. Род человеческий вообще склонен к надменности, а женщины настолько более, насколько они слабее; поэтому они больше предаются этой страсти; а когда есть много поводов к надменности, то уже ничто не может удержать их; как пламень, охвативший какое–нибудь вещество, так и они поднимаются на невыразимую высоту, извращают порядок и ниспровергают все. Такая жена не позволяет мужу оставаться на месте главы, но, по своему высокомерию и безумию свергнув его с этого места и низведши на принадлежащее ей — на место подчиненного, сама делается главой и повелительницей. Что может быть хуже этого беспорядка? Я умалчиваю об укоризнах, оскорблениях и неприятностях, которые несноснее всего.
54. Если же кто скажет (я слышал многих говоривших это, когда происходили подобные разговоры): была бы только она богата и зажиточна, а переносить и укрощать ее высокомерие нисколько не трудно. Если кто так говорит, то, во–первых, он не знает, что это весьма трудно; во–вторых, если это случится, то принесет не малый вред; потому что подчинение ее мужу по необходимости, со страхом и с насилием, тяжелее и неприятнее, нежели подчинение его полной ее власти. Почему? Потому что это насилие изгоняет всякую дружбу и удовольствие; если же не будет дружбы и любви, а вместо этого страх и принуждение, то какое значение будет иметь брак?
55. Все это бывает тогда, когда жена богата; если же случится, что она ничего не имеет, а муж богат, то она будет служанкой, а не женой, свободная сделается рабой, и потеряв принадлежащую ей свободу, станет в положение нисколько не лучше купленных рабов; но захочет ли муж распутствовать, или пьянствовать, или привести на самое ложе ее множество распутных женщин, она должна все терпеть и допускать, или уйти из дома. И не только это ужасно, но и то, что при таком расположении мужа, она не может свободно приказывать ни рабам, ни служанкам, но принуждена делать и терпеть все так, как бы живя среди чужих, пользуясь не принадлежащим ей и сожительствуя скорее с господином, чем с мужем. Если же кто захочет взять жену из равных себе, то опять равночестность нарушается законом подчинения, тогда как равномерность имуществ располагает ее равняться с мужем. Что же можно сделать, когда всюду такие неудобства? Не выставляй на вид те очень немногие и редкие браки, которые избежали этого; о вещах нужно судить не по редким исключениям, а по всегдашним явлениям. В девстве трудно быть этому, или лучше сказать, невозможно, а в браках трудно не быть этому.
56. Если в счастливых, по–видимому, браках происходят такие неприятности и несчастия, то что сказать о таких, которые признаются несчастными? Жена боится не одной только своей смерти, хотя она должна однажды умереть, и заботится не об одной душе, хотя имеет одну душу, но боится за мужа, боится за детей, боится за их жен и опять за детей, и чем больше корень пускает ветвей, тем больше умножаются ее заботы; если у каждого из них случится или недостаток в деньгах, или телесная болезнь, или что–нибудь другое нежелательное, то ей нужно мучиться и печалиться не меньше самих страждущих. Если они все умрут прежде нее, то для нее невыносимое страдание; если одни останутся, а другие скончаются преждевременной смертью, и тогда для ней не будет чистого утешения; потому что страх за живых, постоянно потрясающий душу, бывает не легче печали об умерших и даже, если можно сказать нечто удивительное, еще тяжелее. Время смягчает скорбь об умерших, а заботы о живых неизбежно остаются всегда, или прекращаются только смертью. Если же мы не имеем сил для перенесения собственных страданий, то какую жизнь проводить будем мы, поставленные в необходимость оплакивать несчастья других? Многие, нередко происходящие от знаменитых родителей и воспитавшиеся в большой роскоши, были выдаваемы за кого–нибудь из весьма знатных мужей, а потом вдруг, прежде наслаждения счастьем, от какой–нибудь опасности, как бы от бури или налетевшего ветра, погибали, подвергшись ужасам кораблекрушения, и те, которые наслаждались до замужества бесчисленными благами, вследствие брака впадали в крайнее несчастие. Но это, скажут, бывает не со всеми и не всегда. От всех это недалеко (повторяю опять то же), но одни испытали это на себе, а те, которые избежали такого опыта, страдали от ожидания того же. Между тем всякая девственница выше такого и испытания и ожидания.
Дата добавления: 2015-12-19; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!