Как испортить детство
Родители бывают разные. Некоторые считают, что они всегда правы просто по факту своего родительства. Другие не уверены в своих педагогических талантах, читают горы литературы и изводят ребенка своей тревожностью. Есть такие, которые неожиданно обнаруживают, что ребенок уже говорит/все понимает/курит/не ночует дома, и у них начинается острый приступ воспитательной активности. В любом случае взрослые учатся быть родителями рядом со своим ребенком в силу своих способностей. И, конечно, делают ошибки по ходу этой учебы. Некоторые ошибки настолько типичны и популярны, что складываются в узнаваемые сценарии и становятся фундаментом проблем человека уже во взрослом возрасте
Сцена 1. «Ты же мальчик»
Лето. Бетта. Пансионат. Мама тащит за руку орущего мальчика. И громко ему говорит: «Ты почему плачешь? Ты же мальчик! Мальчики не плачут. Ты когда-нибудь слышал, чтобы папа плакал? Или ты хочешь стать девочкой?!» Мальчик испуганно замолкает.
Мальчики не плачут, мальчики умирают от инфарктов в 35–40 лет. Запрет выражать чувства по половому признаку — общее место в воспитании детей. Девочка, например, не дает сдачи, не защищается, не грубит. Ей вообще в идеале не положено злиться. Ее тут же одергивают: «Ты же девочка!» А если девочка плачет, к этому не стоит относиться серьезно: всем известно, что это просто истерики и капризы, к которым женщины склонны с раннего детства. Таким образом, с одной стороны, мальчик, «который не плачет», не имеет доступа к своим собственным чувствам (чтобы не плакать, нужно перестать чувствовать, что тебе больно). А с другой стороны, он не может воспринимать всерьез и чувства девочки (своей будущей жены): она плачет не потому, что ей больно, а потому, что она девочка, — а они просто капризные истерички от природы.
|
|
|
РЕКЛАМА
Сцена 2. «Мать от тебя уйдет»
Там же. Мать, ребенок. Мальчик лет четырех на высоком, метра два, каменном бордюре.Мать стоит снизу и протягивает руки: «Прыгай!»Ребенок не прыгает — боится, плачет. Мама раздражается и приказывает прыгать, с каждым словом в голосе появляются стальные нотки: «Матьтебя поймает! Прыгай, кому говорю! Ты что, матери не доверяешь?!» Мальчик заходится в истерике. «Тогда мать сейчас от тебя уйдет!»
Безопасность и надежность в этом мире отсутствуют по определению. Ни на кого полагаться нельзя: даже мать может уйти как раз в тот момент, когда она больше всего нужна — когда страшно. Доверять никому нельзя, а собственных сил, чтобы справиться, явно не хватает. Но в будущем придется полагаться только на себя. Попросить о помощи — невозможно. Все равно не помогут — еще и по голове получишь. Вообще «уход» матери как средство воздействия на ребенка довольно распространенный прием: никого на улице не смущает, когда родители зло рычат: «Так, мы ушли, а ты тут оставайся сам!» Прохожие, как правило, еще и подыгрывают родителям, заявляя (в шутку, конечно): «Мы сейчас заберем этого мальчика себе, раз он маму с папой не слушается!» Но ребенок таких шуток не понимает: для него это вполне серьезные угрозы. И в дальнейшем он просто не будет верить в то, что существуют прочные привязанности между людьми — его всегда могут бросить, если что-то пойдет не так.
|
|
|
Сцена 3. «Такой ребенок ***** мне не нужен»
Супермаркет. Ребенок капризничает, что- то выпрашивает. Мать в ярости, отец нервно пританцовывает и грозно поглядывает на мать: «Сделай с ним что-нибудь!» Мать шипит на ребенка: «Если ты сейчас же не прекратишь, мы обменяем тебя на другого мальчика, который умеет себя нормально вести. А тебя сдадим в детдом!»
Вариации на тему: «родим другого ребеночка», «отведем к дяде милиционеру», «отдадим цыганам». Посыл прозрачен: ты нужен нам только в том случае, если оправдываешь наши ожидания, если не мешаешь нам, если с тобой легко. Чтобы выжить, ребенку нужно быть удобным. Не отсвечивать. Не орать. Не хотеть ничего такого, чего не хотят его родители. Наказание смерти подобно — в качестве наказания выступает отвержение. Во взрослом возрасте такой человек будет либо пытаться «заслужить» право быть рядом со значимыми людьми, угадывая то, каким они хотят его видеть (бесперспективная задача). Либо научится сам отвергать всех заранее — чтобы не оставить такого шанса тем, кто может оказаться рядом. В опасной близости. Потому что близость, в которой отвержение рабо-тает как «волшебная кнопка управления», конечно, опасна. И не только для ребенка — для взрослого человека тоже.
|
|
|
Сцена 4. «Маме из-за тебя плохо»
Мама часто болеет. У нее мигрень, бессонница, расстройство желудка. Каждый раз, когда дочь делает что-то не так, как хотелось бы маме, у мамы обострение. Плохо закончила четверть — мама лежит пластом. Дружит не с теми ребятами — у мамы понос. Нет, мама не ругается — она же очень любит дочь, она не станет повышать на нее голос. Она — жертва, заложник своей материнской любви, притом оченьхрупкая жертва, с которой нужно всегда бережно обращаться. Иначе она может даже помереть от того, что дочь отказалась поступать в институт или решила обрезать косу и сделать пирсинг.
|
|
|
Регулятором таких отношений выступает токсичное чувство вины: ребенок привыкает чувствовать ответственность за любое недомогание матери, даже за то, что она несчастна. И даже в том случае, если несчастна она из-за того, что развелась с папой. Этот шантаж покрепче угроз и скандалов. Потому что вперед выставляется «любовь». Отвечать на эту «любовь» означает изо всех сил соответствовать. Иначе ребенок становится палачом своей матери. А быть палачом такого уязвимого и любящего человека — непомерное испытание не то что для ребенка, но и для взрослого человека. В результате дочь так и будет «беречь мать» ценой собственной жизни. А в своих личных отношениях (если они вообще возникнут) будет либо воспроизводить стратегию матери и «любить до смерти» (своей) партнера, либо шарахаться от любой близости, потому что близость непременно связана с чувством вины и несвободы.
Сцена 5. «Я сейчас позову отца»
Обычная двухкомнатная квартира. Мать ссоритсяс ребенком, ребенок огрызается, отказываетсяподчиняться. Отец смотрит телевизор. «Сейчас позову отца!» — угрожает мать. И следом: «Николай! Иди сюда! Ты посмотри, он меняни в грош не ставит!» Николай морщится (это привычный сценарий в семье) и делает звук погромче.«Ты отец или нет?! — взвывает мать. — Прими участие в воспитании сына! Или тебе все равно?!» Николай нехотя поднимается, он уже зол —не на сына, на безысходность, выходит на кухню,дает подзатыльник ребенку, отбирает у него планшет. Скандал выходит на новый уровень.Хлопанье дверями, мат. «Что вы все такие нервные?— удивляется мать. — Можно же по-хорошему все решить, зачем обязательно скандалить?»
Роль отца тут — кувалда. Если он откажется, то получит статус «плохой отец». И в качестве бонуса — ссору с женой. Построить нормальные отношения с отцом у сына минимальные шансы. Но в таких семьях это и необязательно: когда сын подрастет, мать скорее всего станет также натравливать его на отца. Ребенок усваивает манипулятивную стратегию решать все сложные вопросы «через третьего». Реализоваться это может как угодно: например, в хронически «треугольных отношениях», когда он может жить спокойно только в раскладе, где отношения друг с другом выясняют жена и любовница. Или мама и жена. Другой вариант — он и сам станет таким же «прикладным скандалистом», как отец.
Сцена 6. «Ты что, маму не любишь?»
На приеме у психолога мама и шестилетний сын. «Вот скажи тете, почему ты так себя ведешь?» — строго говорит мама, будучи абсолютно уверена, что психолог сейчас быстро поможет «поставить ребенка на место». Мальчик смотрит исподлобья. «Молчишь? Может, потому, что ты маму не любишь? Отвечай! Не любишь?!» Ребенок начинает всхлипывать. Психолог временно спасает ребенка от мамы.
Эта манипуляция успешно используется и тогда, когда ребенок давно вырос. В ответ на попытки жить собственной жизнью, а не руководствоваться маминым мнением по всем вопросам, уже взрослый сын или дочь получают трагическое, с надломом: «Конечно, я плохая мать. Поделом мне — собственному ребенку стала не нужна!» — «Ну что ты, мам, конечно, мы проведем лето на даче/не будем менять квартиру/назовем внука так, как ты хочешь». Сепарироваться от такой матери предельно сложно: чувство вины изрядно мешает. Любовь у такого ребенка — это плотная зависимость от другого человека. И он скорее всего будет либо действовать по привычному с детства сценарию, либо избегать близких отношений, потому что одной такой мамы — больше чем достаточно.
Сцена 7. «Так, все понятно»
Двор. Детская площадка. Девочка лет пятихочет продолжить игру, а мама пытается увести ее домой. Девочка капризничает, мама не справляется. Голос мамы становится зловеще-таинственным. «Та-а-а-ак… — шипит мама, — все поня-а-атно.... Ну хорошо… Так и запи-и-ишем…» Девочка умолкает, начинает нервно ерзать, забывает про игру. Мама победила.
Что означает эта угроза? Куда запишем? Что из этого следует — расстрел или не купят конфет? Все это покрыто для маленького ребенка мраком. Угрозу невозможно классифицировать, а значит, невозможно как-то к ней отнестись. Но главный посыл — «со мной можно сделать что- то страшное, настолько страшное, это даже непонятно что» — работает отлично. Во взрослом возрасте такие дети часто приписывают другим людям власть над собой, им страшно говорить «нет», страшно бунтовать и отстаивать свое мнение — мало ли чем это может закончиться.
Сцена 8. «Посмотри на Сережу»
Вечер. «Ты сегодня читал?» — спрашивает мать сына-школьника. В ответ слышится что-то невнятное. Вздох матери. «А Сережа, сын Лидии Степановны, даже больше программы читает! На концертах выступает, потому что лучший ученик в музыкальной школе. И маме радость, и будущее у человека…» Сын молчит и ненавидит Сережу, а мама делает «контрольный в голову»: «Ох, весь ты в дядю Сашу пошел, такой же непутевый. Даже внешне на него похож».
Вроде бы уже на каждом заборе написано, что сравнивать своего ребенка с чужим, да еще и в пользу чужого — провальный педагогический ход, который кроме обиды, агрессии и неуверенности в себе ничего ребенку не дает. Тем не менее такой «Сережа» есть в анамнезе почти у каждого. Послание тут зашито понятное: «Не очень ты у нас удачный вышел. Так себе. Другие получше будут». Надо ли говорить, что ненависть к «Сереже» не спасет этого ребенка от того, чтобы бесконечно сравнивать себя с другими. Такие сравнения вряд ли украсят жизнь. Да и другие будут всегда оказываться либо на недоступной высоте, либо настолько ничтожными, что не о чем с ними разговаривать. Одиночество и проблемы с самооценкой — вот плоды такого рода установок.
Сцена 9. «Главное — ничего не трогай!»
На приеме у психолога мама с ребенком лет шести. Ребенок рассматривает плакат, а мама каждую минуту повторяет: «Главное — ничеготут не трогай! Не бегай! Не вздумай уронить вазу! Разговаривай тихонько! Ты всегда такой непослушный, я же знаю, чего от тебя ждать!» Мальчик и не собирается трогать, шуметь и бегать, но маму это не останавливает. Она обращается к психологу: «Вы видите, как мне с ним тяжело? Нужен глаз да глаз! Ни на минуту не расслабишься!» Минут через пятнадцать маминых причитаний мальчик все-таки начинает активные действия, и мама выдыхает: теперь всена месте, можно одергивать ребенка на законныхоснованиях.
Похоже, ребенок должен непременно соответствовать тому сценарию, который есть у матери, чтобы мама могла его реализовывать («это подвиг — быть матерью такого непоседливого мальчика, мне постоянно приходится беспокоиться»). В такой ситуации ребенку очень сложно научиться понимать, что же происходит с ним самим на самом деле, чего он хочет. Он «подключен к маме» — она провоцирует его на определенное поведение и регламентирует, какой он. Если все-таки по мере взросления, через шумы, до него донесутся собственные желания и ощущения, ему предстоит сложный процесс отделения от мамы. Если нет — может получиться как в том анекдоте: «Мама, я замерз?» — «Нет, ты хочешь кушать!»
Сцена 10. «Я лучше знаю, что тебе нужно»
Студия рисования. Мама записывает дочку двенадцати лет на занятия. «Как тебя зовут?» — спрашивает преподаватель у девочки. «Анечка», — отвечает мама раньше, чем девочка успевает открыть рот. «Ты хочешь научиться рисовать?» — опять обращается учительница к Ане. «Да, конечно! У нее есть данные, она так красиво в детстве рисовала! И у меня есть способности, это наследственное», — мама снова успевает раньше дочки. Учительница делает третью попытку: «А что ты любишь рисовать больше всего?» Но девочка уже и не пытается отвечать. Мамин голос сбоку: «Надо сначала научиться, технику поставить, а потом будет ясно, что любит». Девочка с тоской смотрит в окно, и есть подозрение, что рисовать она вообще не хочет.
Еще Альфред Адлер, известный венский психолог, современник Фрейда, писал о том, что гиперопека ведет к формированию инфантильности и комплекса неполноценности. Некоторые родители называют это «большой родительской любовью», но на самом деле они, так сильно опекая ребенка, пытаются прожить жизнь вместо него. Послание здесь чудовищное: «Ты не справишься, ты не способен, я все сделаю для тебя и за тебя, посиди в сторонке. В пределе — не живи». Такие дети, вырастая, строят созависимые отношения и часто страдают наркоманией (это самый простой способ «не жить»). Сепарацию с родителями такого типа можно смело приравнять к подвигам Геракла.
Парк вражды
Целый месяц люди защищают знаменитый парк Дружбы в Москве, заложенный в 1956 году к Фестивалю молодежи и студентов. Здесь будут строить спортивную школу и стадион с искусственным покрытием и подогревом. Но местные жители не хотят ни подогрева, ни искусственного покрытия, они хотят природный газон и бесплатное поле, для всех, и вообще сохранить свою среду обитания. Но в последнее время любой, даже локальный конфликт разворачивается до самых предельных моральных и политических вопросов. Мы и государство разучились нормально разговаривать?
Лобное место
Молодая женщина с жалобными карими глазами наводит на поле вырезку из журнала размером с календарик: там фотография английского парка с белыми ступеньками и фонтаном. «Свадьбы. Парки» — набрано сверху белым шрифтом.
— Поймите, они теперь этого так не оставят. Сейчас время такое: надо, чтобы у нас был свой проект! Надо предложить им другой способ потратить деньги, — она мучительно проводит круг по своей груди. — Я могу взяться. Посадить надо здесь газоны, а здесь — фонтанчики…
За картинкой, наведенной на поле, как прицел, остается настоящее: бульдозер, автобус охраны и сетка, облегающая широкое, углубленное поле и отнявшая его у людей.
— Да не нужно нам английских газонов! — сердится на нее женщина постарше с рюкзаком за спиной. — Английский газон надо стричь и поливать на протяжении двухсот лет! А это — наш, московский, натуральный! Он лучше, чем английский, он не затратный!
РЕКЛАМА
Но газона на поле уже нет, слой травы снял бульдозер, и под ним обнажилась желтая земля.
— А они говорят, что здесь соба-ки! — мучительно выдавливает молодая женщина.
— А что — собаки?!
— А они говорят, что нельзя здесь собак…
Обе женщины живут недалеко от парка Дружбы и вместе с другими соседями охраняют его от застройщиков.
— Мы здесь живем с семидесятого года и приехали сюда с Метростроевской, которая теперь опять стала Пречистенкой. «Все дорогие места, они же лобные!» Это кто говорил? — вдруг спрашивает меня женщина с рюкзаком, из которого торчит ручка ракетки.
— Не знаю.
— Герцен! Понимаете! Дорогие места — они же лобные! И поэтому их надо сохранять! А этот парк заложила в 1956-м году Фурцева — она кто?
— Министр культуры.
— Молодец!
Но узнав, что молодец — журналист, все расходятся.
— Вот это вы зря, — насмешливо говорит мужчина, кажется, развлекавший здесь свое любопытство. — Надо было молча записывать, больше бы услышали!
Женщина с ракеткой советует мне поговорить «со старшими». Но старшие, немолодые женщины с поводками для собак, смотрят враждебно. Отходят в сторону, шушукаются, изучают удостоверение: «Пресс-карта!» — и возвращаются, не растеряв подозрительности. Им кажется, что пора искать провокаторов.
— А у вас были общественные слушания?
— Вы что, с луны свалились!
Мотают головами, прячут в сумки листовки и списки.
— Вы не обижайтесь! Вчера приезжал ТВЦ, я им все рассказала, сколько здесь спортивных объектов, пять футбольных полей вокруг! И все вырезали, только хвост мой в кадр попал!
— Почитайте нашу группу в фейсбуке! Если вы на фейсбуке видели, значит, вам нечего задавать вопросы!
— Вы можете написать: отчасти, в том, что здесь произошло, виновата пресса!
— Надя, бесполезно!
— Вон-вон-вон, выходит! А вы не хотите у товарищей в черном взять интервью?
— Вон пошел в черном, видите! Вот подойдите, спросите у него!
Кобры
От ограждения, завешенного оптимистичными плакатами вроде «Стройка на время — польза навсегда!», отделилась худая фигура в форме и направилась в сторону деревьев. С ног до головы в черном, с буквами «КОБР» на спине, человек оглянулся — в руках он держал половинку серого хлеба и два одноразовых контейнера с едой.
— Расскажите, что тут происходит.
— Для детей, для молодежи спортивная площадка будет обустраиваться, — на ходу торопливо начал он, — а они хотят собак выгуливать, вот и все. Им типа собаки дороже детей.
— А вы представляете кого, застройщика?
— Ну-у… да. Охранное предприятие у нас. Вот.
— Московское?
Он чуть-чуть замялся.
— Ну… вообще московское, да.
— А вы… москвич?
— Я? Конечно! — приврал он. — Видите, без акцента говорю! Слышно вам, да?
— А что такое «КОБР»?
— Не знаю. Каннибалы какие-нибудь, наверное, да?
— Вы правда на людей нападали 8-го сентября?
— Кто? Конечно, нет! Нам вообще сказали: хоть пальцем кого тронете — не дай бог! Кранты вам всем! Даже руками никого не касались. Представляешь, руками даже никого.
— Так что же за инцидент был?
— Они там пьяные какие-то были, они прям падали и на экскаватор прыгали. Вот и все! И что мы с ними поделаем, если они больные!
— А что люди тут вам говорят? Что вы в свой адрес слышали?
— Да пофиг. Все равно. Я даже не слушаю!
— Это обидно?
— Мне вообще все равно! Для меня это всего лишь бизнес, ничего личного. Им платят деньги за то, чтобы они провоцировали.
Прошу у него телефон, он теряется, путается во всех цифрах, смущается.
— Мне кажется, что людям не из-за чего друг с другом враждовать.
— Да если бы это было против детей, я бы сам не пошел. Я считаю, они неправы. С регионов люди наоборот хотят, чтобы у них были стадионы! Они специально ждут, когда им построят! Но им никто не строит, строят только торговые центры. А здесь — стро-о-ят! — и через слово «строят» он выдыхает все свое удивление, непонимание и обиду на москвичей. — Бесплатно! И они недовольны этим… Потому что все они — владельцы собак, и собаки им дороже детей.
Уже темнеет, и парень уходит куда-то со своим ужином в руках. Я иду обратно по темному парку Дружбы и вспоминаю командировку пять лет назад. Поселок городского типа Нижний Одес под Ухтой, маленький и невзрачный, серый осенний день, гараж, водителей, которые возят нефтяников на вахту, и «сталкеров» — камазистов, преодолевающих ралли по бездорожью Ухта — Нарьян-Мар. Репортаж назывался «Коми-трофи», мы тогда предположили, что он — о худшей дороге в России, между прочим, единственной, по которой продукты попадают в Нарьян-Мар наземным путем. Мужики в гараже посетовали между делом, что на весь Нижний Одес была одна детская секция карате, где занимались их сыновья — и даже побеждали на республиканских соревнованиях, да вот беда — большая корпорация закрыла спортзал: стало коммерчески невыгодно.
В темной воде пруда отражаются фонари, отсюда не видно ни защитников парка, ни охранников стройки — и здесь мне подумалось, что можно понять и тех и других: чего хотят, чего не понимают и против чего восстают. И они тоже могли бы понять друг друга. В другой момент.
Наверное, мужики из Нижнего Одеса удивились бы, что кто-то не хочет стадион. Но если бы они знали обстоятельства — что вокруг уже есть пять стадионов и больше ни одного парка — наверное, они смотрели бы иначе. Но ведь здесь, в парке Дружбы, не время и не место для обстоятельств. Сюда, в парк Дружбы, люди пришли не говорить, а стоять: все против всех.
Люди в черном
Андрей Наумов программист. На этом поле он любил гулять с женой — им нравилось расстелить покрывало и дать ребенку поиграть на траве. Но 8-го сентября на этом поле Андрей получил по голове и попал в больницу с сотрясением мозга.
— В тот день в пять утра я получил сообщение: «Приехали чоповцы, все на поле» — буквально минут через 10 я прибежал сюда. Они были все в черном, кто в кепках, кто в шапках — похожи на бандитов! Наших было человек семь. Чоповцы пытались нападать. Мы хотели подойти к забору, чтобы сфотографировать эти документы и плакаты, а они оттесняли так, что люди падали. Была потасовка. Я подошел сфотографировать трактор, и меня ударили в грудь и по голове.
В больнице Андрею сказали неделю лежать в постели, но ему не лежится — он ходит в парк.
— Вчера тут два человека дежурило, а так стараемся, чтобы человека четыре-пять было. Потому что чем больше людей, тем больше защищенность — хотя бы чтобы эти бандиты не напали на нас.
— А что про них известно?
— Я про них ничего не знаю, подозреваю, что их наняло ООО «Магнум» — конечный подрядчик. Их менеджеры очень нагло себя вели и сами пытались вытеснить нас с поля. Но прежние охранники лояльно к нам относились, мы даже шутили друг с другом. И тогда их заменили на этот ЧОП. Когда они нас избивали, они говорили: «Мы вообще вас, москвичи, ненавидим! Бойтесь нас!» — и мы из этого сделали вывод, что они из регионов собрали таких беспредельщиков, чтобы им не жалко было нас, а наоборот, которые против нас настроены и обижены на москвичей.
Андрей спешит домой, к жене и ребенку. С ним успевают поздороваться двое новых друзей и соратников, Андрей Новичков и Дмитрий Матвеенко. Все они познакомились здесь, когда парку Дружбы стала грозить стройка.
Андрей Новичков работает в «Архнадзоре», по своей работе он каждый день сталкивается с незаконным строительством, знает дорогу и в Департамент культурного наследия, и в прокуратуру — и спокойно улыбается: уж свой-то родной парк сможет спасти.
— На территории объекта культурного наследия запрещено строительство, в том числе и плоскостное, — говорит Андрей.
Дмитрий Матвеенко — инженер, а не юрист. Здесь он гулял с ребенком, занимался йогой и волейболом, и ему просто очень жалко парк.
— Это уникальный парк, он заложен по правилам английского паркового искусства. Несмотря на обещания, что ни одного дерева не будет срублено, вон там, — он показывает рукой за деревья, — еще до 18 августа 20 деревьев срубили! Но помимо юридических нарушений — есть еще логика. Здесь проходил День города, здесь был праздник красок Холи, здесь занимались авиамоделисты, потому что здесь восходящие потоки, здесь играли в бейсбол посольства Южной Кореи и Кубы. Здесь занимались йогой, здесь играли в волейбол, регби и в тот же самый футбол, собачники проводили чемпионат России — теперь здесь будет только футбольное поле и площадка для воркаута! При этом у нас в радиусе пяти километров пять больших футбольных полей с искусственным газоном! Ради интереса проезжал на велосипеде в субботу все эти поля — на одном только играли ребята, и на другом — два папы с детьми. Вопрос: зачем тогда здесь еще одно футбольное поле?
Но это не единственный объект, который здесь хотят строить. 31 июля были слушания: тут в парке есть цирк, и рядом с ним хотят построить «цирк и культурно-развлекательный центр». Они что, хотят построить цирк в квадрате?! Я думаю, в конце концов это окажется торговый центр. И еще тут будут осушать пруд, потом чистить — заявка на тендер вышла около 500 миллионов рублей.
— Да ваш парк стал большой мишенью.
— В прошлом году он стал объектом культурного наследия, но почему-то на следующий год его сразу решили уничтожить!
Очень просто столкнуть лбами людей, которые суеверно не доверяют друг другу. Так же просто — развеять сомнения, если показать нас друг другу не панцирем, а нутром. Которое, знают врачи, у всех одинаково. Очень плохо, когда сталкивают намеренно — те, кто за счет темного недоверия людей другу другу рассчитывает получить свои выгоды.
Но если выгоды будут получены, и построят спортивную школу, и футбольное поле с покрытием и подогревом, и цирк в квадрате с торговым центром, и осушат пруды — ведь исчезнет то, ради чего застройщики стремятся сюда попасть — сам парк Дружбы. Хотя может быть, парк-то они и не хотят?
Гусарские замашки
Под фонарями между прудом и полем стало больше людей. Среди них выделяется мужчина: с серебряным ежиком волос, узкие очки без оправы на макушке, плащ нараспашку — в нем угадывается что-то решительное или резкое. Спрашиваю, вы не депутат?
— Сказать вам, на кого я похож? Я похож на мусора, я похож на военного, я похож на охранника-инкассатора… На депутата даже похож? Я — да, баллотировался. Потом смотрю, все свелось: «три лимона — и вы депутат!» Я говорю: а кто даст? Но на самом деле, все, что я перечислил, я и есть!
Его зовут Юрий, он потомственный военный, и тоже пришел сюда охранять парк.
— Когда началась перестройка, и люди достойные спрашивали: «А что нам делать?» — и им Миша Горбачев отвечал: «Начните с себя». А я сел, репу почесал и думаю: «А че мне с себя начинать? Я и так, как говорится, хороший, милый и симпатичный парень, отличник боевой и политической подготовки…» Все, кто ближе меня чуть-чуть знают, знают, что ставь к стенке, расстреляй — вроде как еще постараюсь постоять. После того…
Юрий — из тех, кто сформировался в Советском Союзе и всю жизнь после того прожил растерянным: он, как однажды выпущенная ракета, не меняет ориентиров.
— Но оказалось, никому это было не нужно. Бессмысленно… Готовились мы защищать родину, и защищали… Стройка, одним словом, стройка! — вскрикивает он. — Построят, украдут деньги, забудут! Что такое жители! Или кто они — для высокого ранга чиновников!
Он замолчал, пробрасывая внутри периоды мыслей, и выбросил военно-исторический:
— Суворов прошел через Альпы 150 лет назад, и в результате его похода появилось государство Италия!
— Да при чем тут Суворов! — вмешалась заслушавшаяся его женщина в жилеточке. — Знаете, было такое большое поле, Бородино? Его застроили коттеджами!
— Ну так что вы-то от меня хотите? — раздражается военный.
— Вы тут стоите, митингуете. Я говорю, что тут уместнее не Суворов, а Кутузов!
— А вы кто?
— Я прохожу мимо, с собакой гуляю.
— Проходите, гуляйте!
— А вы кто? — женщину охватывает сомнение.
— Я тоже, стою, дышу.
— А вы, может быть, «КОБР», что вы мне указываете?!
— Вы не заводитесь, — просит их женщина с листовками.
— А что он мне указывает! У него ментовские замашки какие-то!
— Гусарские, — самодовольно поправляет он. — У вас ко мне нет вопросов? Тогда отойдите, пожалуйста, вы мне мешаете беседовать на высокие темы!
Женщина уже уверена, что он «из тех»: она чувствует в нем нечто чужое, но не может интерпретировать. Он дразнит ее, издавая глупый детский звук: «И-и-и-и!» Они расходятся, она — сжавшись от обиды, он — расправив плечи, от обиды же.
— Что случилось-то? — выясняет женщина с листовками.
— Она сказала, что у меня на спине «КОБР» написано!
— Понятно: нас легко обидеть.
Женщины тратят некоторое время на то, чтобы их замирить. Через десять минут потомственный военный и женщина с собакой спокойно беседуют.
— Парк Дружбы, само название, предполагает, что дружба нам помогает творить чудеса! — сообщает по этому поводу военный. — Поэтому очень надеюсь, что на этом месте всегда будет царить единство, дружба, согласие. Недопонимание! Выражаясь юридическим языком, произошел казус.
Колонна
В Саратове идет война. С одной стороны — журналисты из медиа-группы «Общественное мнение». С другой — областной депутат, саратовский олигарх Сергей Курихин. Журналистов уже поддержали такие разные писатели, как Захар Прилепин и Дмитрий Быков. Нацбол Прилепин и еще 19 литераторов опубликовали открытое письмо, а «белоленточник» Быков назвал преследование «ОМ» «примером травли всего талантливого и защиты всего криминального». За журналистов вступился и «Фонд защиты гласности» Алексея Симонова. Против высказался лидер «Ночных волков» Александр Залдостанов. «Хирург» как отрезал: в недрах редакции «ОМ» байкер разглядел, как сейчас модно, «пятую колону». «РР» съездил в Саратов, чтобы во всем разобраться
Дата добавления: 2015-12-18; просмотров: 23; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!