Значение открытий Юнга 3 страница



Великая проблема противоположностей, которая находит решение только в Самости, не исчерпывается противоположностью Эго и тени. О следующей, гораздо более сложной системе противоположностей – мужского и женского, Анимы и Анимуса, Логоса и Эроса будет подробно изложено в следующей главе.

Рекомендуемая литература: Карл Юнг «Добро и зло в аналитической психологии», «Нераскрытая самость», «Борьба с тенью», Эрих Нойманн «Глубинная психология и новая этика» (В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ!!!), Герман Гессе «Дамиан»

Дамы и господа, в прошлой лекции вы на примерах могли убедиться, сколь мучительна и сложна проблематика, связанная с тенью. Столкновение с теневым содержанием бессознательного – поистине мучительный кризис идентификации для любого. Даже небольшое соприкосновение с тенью вызывает подлинно экзистенциальные муки. Потому абсолютное большинство и предпочитают находиться в эдемском неведении насчёт своего бессознательного.

Сегодняшняя лекция посвящена Аниме и Анимусу...

Сизигия

Дамы и господа, в прошлой лекции вы на примерах могли убедиться, сколь мучительна и сложна проблематика, связанная с тенью. Столкновение с теневым содержанием бессознательного – поистине мучительный кризис идентификации для любого. Даже небольшое соприкосновение с тенью вызывает подлинно экзистенциальные муки. Потому абсолютное большинство и предпочитают находиться в эдемском неведении насчёт своего бессознательного.

Сегодняшняя лекция посвящена Аниме и Анимусу. Перед тем, как приступить к анализу этих архетипов, я считаю необходимым привести цитату из Карла Густава Юнга: «Если тень является задачей для подмастерья, то анима – это уже задача для мастера». Только тот, кто имел непосредственное соприкосновение с тенью, способен оценить, что значит «задача для подмастерья».

Согласно определению, Анима является женской частью психики мужчины, а Анимус – мужской частью психики женщины. В этом отношении Юнг заново, уже через психологическое знание, открывает древнюю истину, что на психическом уровне мы все являемся андрогинами.

Анима и Анимус обильно представлены в мифах. В патриархальной культуре, к коем мы и принадлежим, на пути индивидуации мужчины мифология Анимы проявлена гораздо более полно, нежели мифология Анимуса.

Итак, начнём с мифологии. В мифах Анима в позитивном аспекте представляет принцессу, которую необходимо спасти (символика спасения принцессы будет рассмотрена подробнее в дальнейшем), либо являет собой проводника (наиболее известные примеры подобной функции Анимы – Беатриче из «Божественной комедии» Данте, а также различные женские образы, как то Елена и Мария из «Фауста» Гёте). Анима выступает в роли проводника лишь на достаточно высоких ступенях индивидуации, когда преодолены её опасные аспекты и она освобождена от господства материнского архетипа. На низких же ступенях Анима ещё смешана с материнским образом и являет себя в опасных фигурах глубинного бессознательного, как например, сирены, гарпии, русалки и злые колдуньи (последние скорее чисто материнский образ).

Юнг выделял четыре уровня развития Анимы – Ева, Елена, Мария и София. Лично я не совсем согласен с некоторыми деталями, но здесь я воспроизвожу классификацию так, как она описана у Юнга.

Первая, самая нижняя стадия развития Анимы – Ева. Юнг, наверное, имел в виду не Еву, дарующую Адаму яблоко и тем самым освобождающую от рабства бессознательности, а скорее, изначальную праматерь, то есть тот уровень сознания, когда женское начало ещё не отделено от материнского. Здесь мы можем привести архаичные мифы об умирающих сыновьях-любовниках, не отделимых от великой и могучей матери.

Каждый из вас, вероятно, видел мужчин, находящихся на этой стадии развития. Это «маменькины сынки», чья активность полностью поглощена материнским образом. Они могут быть гомосексуалистами или создавать такое впечатление, также могут выглядеть обычными семьянинами, но их всегда можно узнать по особой «смиренности» в глазах. Их эротическое начало как будто выключено, потому они производят впечатление «целомудренных», но это сомнительное достоинство, если подразумевает незрелость сексуальной стороны личности. Уместнее сказать, что они просто кастрированы материнским образом.

Следующим уровнем развития Анимы является Елена. Вероятно, Юнг имел в виду Елену Троянскую, чья красота развязала войну между Элладой и Троей. Образ, на мой взгляд, выбран несколько неудачно, но саму суть можно понять – это тот уровень, в котором эротизм уже проявлен и отделён от материнского начала, но не отделим от стремления к обладанию и агрессии. Если первый уровень Анимы можно отождествить с растительной стадией, то второй –уже с животной, что, конечно, несколько лучше кастрированной покорности уровня Евы.

Третий этап развития Анимы Юнг определяет как Марию. Опять же – для современного человека более чем трудно понять, что же имеется в виду, ибо мы чётко отождествляем Марию с материнской функцией. Юнг определяет Аниму-Марию как архетип духовной сестры, проводника. Мне кажется, что определить Аниму третьего уровня как Афину было бы более уместным. На этой стадии индивидуирующийся достаточно освобождается от диктата сексуальности и оказывается способен воспринимать женщину, как друга. Здесь уже может возникать зрелое сотрудничество, и идивидуант достигает зрелого, человеческого уровня.

Высший уровень Анимы – София. Теперь мы говорим о религиозно-мистическом постижении женского. «Вечная женственность, мы устремлены к тебе!» – этот крик Фауста был обращён именно к Софии.

Впрочем, София – это лишь одной из её имён, и для нас, полностью чуждых христианству, оно не всегда подходит. Вечная женственность носит огромное количество имен. Для меня, как для телемита, это прежде всего Нюит – повелительница бесконечного неба, и Бабалон – богиня запредельной страсти. Индуист может апеллировать к Кали, Парвати, Лакшми, в каббалистической традиции мы можем найти супругу бога – Шекину.

Важно помнить, что когда мы достигаем следующего уровня развития, предыдущее не исчезает совсем, и какая-то часть Анимы остаётся в прежних, уже пройденных формах. Вот почему на любом уровне развития сознания необходимо беречься кастрирующей матери и падения в инстинктивные аспекты.

В нашей душе всегда действуют два женских архетипа – Анима и материнский, и от того, какому из них мы отдаём предпочтение, зависит исход их психологического противостояния. Для удобства Анима будет определяться как динамическое женское, тогда как архетип опекающей матери – как статическое женское. Дабы проиллюстрировать разницу между этими двумя архетипами, я предлагаю рассмотреть следующий сон, который был увиден мною в период осознавания Анимы:

«Я сижу на скамье в электричке. Мы проезжаем какую-то станцию, которая в жизни – обычный полустанок, во сне – вся из неоновых огней. Справа в вагон зашла женщина. Она очень красива, яркие, чёрные волосы, от неё исходит какая-то огромная дионисийская мощь, в руках у неё гитара, на которой она собирается играть. Её песня – это вызов всему застывшему, она говорит, что надо идти с ней, идти через ад, и только сильный может выдержать это. Я наблюдаю за женщиной, испытывая восхищение и страх, но тут в вагон с другой стороны входит другая женщина, в сопровождении странного мужчины, я точно знаю, что этот мужчина одет в прозрачную бычью шкуру. У неё светлые волосы, и она играет на каком-то классическом инструменте, типа арфы, и тотчас все начинают слушать её, она поёт о том, какой прекрасный и безмятежный мир она создаёт из всего, к чему прикасается. Всякий, слушающий её, никогда не будет страдать. Весь вагон застыл от её волшебства, будто первая женщина словно и не появлялась, и мужчина стал примерять на всех бычью шкуру, и с людьми в процессе этого стало что-то происходить, они обретали какое-то странное счастье. Страшное счастье! И вот он подходит ко мне и пытается натянуть на меня бычью шкуру, а я сопротивляюсь изо всех сил. И в этот миг сопротивления я постигаю, что есть только две силы, и мы должны выбирать, за кем идти».

Ниже я приведу цитату из романа Дмитрия Мережковского, с великолепным мастерством художника нарисовавшего архетип материнского давления и тех несчастных, которые оказались под его властью:

«Не влюблены ли мы в маминьку, как Алёша в свою богородицу?

— Маминька! Голубица моя! Возьми меня к себе! – стонет, как томная горлица, краснокожий штабс-капитан Гагин.

— Малюточка моя, – утешает маминька,—жалею и люблю тебя, как только мать может любить своё дитятко. Да будет из наших сердец едино сердце Иисуса Христа!

А генерал майор Головин, водивший некогда фангорийцев в убийственный огонь Багратионовых флешей, теперь у маминькиных ног—лев, укрощенный голубкой.

Старая, больная, изнурённая, более на мертвеца похожая,— а я понимаю, что в неё влюбиться можно. Страшно и сладостно сие утончённое кровосмешение духовное: детки, влюблённые в маминьку. Только дай волю и затоскуешь о желтеньких глазках, как пьяница о рюмке». (Д.Мережковский «Александр первый»)

Мережковский со свойственной ему интуицией вскрывает сущностную подноготную эдипова комплекса задолго до робких попыток Фрейда разобраться в этой проблеме. Инцестная сила – эта сила стремления назад, в утробу, уподобиться ребёнку, отказаться от себя. Это не биологический феномен, как думал Фрейд, а психологический.

Какова же антитеза? Истинная Анима – вечная мятежница, противостоящая образу матери. Это Лилит, дарующая плод познания и приказывающая уйти прочь из детского рая. К сожалению, в литературе не так много чистых образов истинной Анимы – на память я могу привести Гермину из «Степного волка» Гессе и Сабину из романа Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия».

У невротика практически всегда Анима поглощена материнским архетипом. Архетипический мотив освобождения Анимы от дракона или мачехи является метафорой данного процесса.

Не только великая опекающая мать угрожает Аниме. Не меньшая опасность для неё – в доминировании патриархального первопринципа, символизируемого великим отцом. Старый царь, Кощей бессмертный, колдун Клинзор представляют образы такого типа.

Эта символика актуальна в случае патриархально-устроенной психики. Анима представляет в нас спонтанность, творчество, игру, которая не свойственна патриарху, одержимому отцовским началом. Внешне это выражается в особой зажатости, догматичности, косности мышления. Изгнанная из поля сознания, Анима в конце концов превращается в злобную фурию, раздавливающую впавшее в гордыню одностороннее патриархальное эго.

Эта динамика отражена, к примеру, в романе «Смерть в Венеции» Томаса Манна, где пожилой литератор, для которого ничего не существует, кроме работы, вдруг влюбляется в юного мальчика, видя его тёмным языческим богом, Дионисом, далее медленно сходит с ума и умирает. Очевидно, что всё вытесненное в бессознательное имеет свойство накапливать силы. И в один прекрасный момент оно прорывается, разрушив слаженный сознательный мир напрочь.

Чем больше Анима вытеснена из сознания, тем беспомощнее мужчина в отношениях с женщинами. Крутые мачо, оказывающиеся под каблуком у самых ничтожных женщин,—яркое тому подтверждение. Дело в том, что поскольку женские качества таких мужчин глубоко подавлены и находятся на самом низком уровне, самые ничтожные и инфантильные женщины вызывают у них проекцию Анимы.

Существует обратная опасность, когда Аниме отдаётся вся власть, вследствие чего мужчина становится капризным, инфантильным и полностью теряет свои мужские качества. Внимательный наблюдатель заметит, что в таком случае речь уже идёт не столько о Аниме, сколько о поглотившей её матери. Впрочем, время от времени каждый мужчина испытывает на себе разрушительные аспекты своей Анимы в том или ином варианте, и только тот, кто имеет навыки интроспекции и самоанализа, способен им противостоять.

Анима представляет неразвитые чувства, Анимус – скорее неразвитые убеждения. Женщина, одержимая Анимусом, становится сверхдогматичной, неуступчивой, консервативной. Она может выстраивать сложные логические конструкции, которые лишены только одного – изначального верного посыла. Таких женщин Юнг называл «чёрным солнцем», и действительно, по моим наблюдениям, символ чёрного солнца оказывается для них очень значимым и часто встречающимся в фантазиях и рисунках.

Ложную логику Анимуса не следует путать с подлинной логической функцией, точно так же как неразвитые чувства Анимы не синонимичны чувствующей функцией как таковой. Это очень тонкий вопрос, понимание которого приходит только с опытом наблюдения себя и других.

Женский Анимус также имеет четыре уровня эволюции. На самом раннем уровне он неотделим от отцовского образа – женщина «всего лишь дочь». Мужчина для таких женщин должен быть неким опекающим отцом или диктатором. Яркую иллюстрацию такого типа отношений представляет нам Райнер Фасбиндерр в фильме «Марта».

На следующей стадии Анимус представлен внешним лоском и социальной успешностью. Бизнесмены, маклеры, адвокаты, персонифицируют такой тип Анимуса.

Более высокий третий уровень – поэты, художники, творцы. Женщина, способная оценить изысканность и утончённость мужчины, а не примитивный биологический ранг, находится на уже достаточно высоком уровне развития.

Четвёртая стадия, как и в случае с Анимой, – трансличностная, сверхчеловеческая, где Анимус представляет некое вселенское мужское начало – дух.

В работах Юнга по понятным причинам тема Анимы разработана гораздо лучше, чем Анимуса, но работы некоторых его учениц – Марии Луизы Фон Франц и Марион Вудмен, прекрасно компенсируют этот пробел.

Обращаясь к данной классификации, нельзя забывать, что это исключительно приблизительная, двухмерная схема, которая может только немного объяснить многомерные просторы психэ. Порой даже на низких уровнях могут проявляться символы более высоких ступеней, как и наоборот – в какой-то момент достигший постижения Анимы на четвёртом уровне иногда опускаться на второй. Психическую жизнь невозможно уместить ни в одну схему, только многолетнее наблюдение способно дать нам хоть какую-то уверенность в собственном анализе.

Следующая лекция будет посвящена слову. Его силе и слабости. Его мудрости и глупости. Насколько сильно слово и где кончаются границы его владения. И помните: Слово – это не просто слово.

Рекомендованная литература: Карл Юнг «Душа и земля», «Брак как психологическое отношения», «Об архетипах, а в особенности о понятии Анима», Эрих Нойманн «Происхождение и развитие сознания», Марион Вудмен «Опустошенный жених», Мария Луиза фон Франц «Психология сказки», Герман Гессе «Степной волк»

В течение трёх последних лекций мы разобрали несколько базовых понятий, которые используются в аналитической психологии, и понемногу приближаемся к той грани, где для адекватного понимания необходим не только хорошо развитый ум, но и непосредственный личный опыт переживания связи с теми силами, о которых пойдёт речь...

Вначале было слово

В течение трёх последних лекций мы разобрали несколько базовых понятий, которые используются в аналитической психологии, и понемногу приближаемся к той грани, где для адекватного понимания необходим не только хорошо развитый ум, но и непосредственный личный опыт переживания связи с теми силами, о которых пойдёт речь. Если каждый из нас испытывал на себе воздействие Тени, персоны и Анимы (Анимуса) и потому объяснить эти понятия не представляло особой сложности, то тот уровень, о котором мы поговорим далее, лежит за пределами опыта абсолютного большинства людей. Речь пойдёт о пресловутом коллективном бессознательном, где мы вступаем на столь зыбкую почву, что одна ошибка может свести на нет любые самые совершенные идеи.

Юнгианская психология по праву считается одной из самых сложных психологических школ. Чтобы быть настоящим юнгианцем, мало перечитать все труды Юнга и его последователей, надо достаточно хорошо разбираться во многих порождениях человеческого духа – как то литература, философия, религия, а в особенности, их символическая сторона, регулярно заниматься какой-нибудь духовной практикой (минимум – техника активного воображения, которую без достаточной подготовки не просто понять). Но даже всё это не может дать гарантии, что определения, используемые Юнгом, будут поняты верно. Это касается таких достаточно сложных понятий, как Самость, всесвязность и синхронистичность. Если кому-то не приходилось переживать в своей душе ощущение самости как живой психологический опыт, то единственным вариантом для непосредственного соприкосновения с этой силой будут только определённые практики.

Перед тем как пересечь границу личного бессознательного, в пределах которой находятся персона, эго, тень, вытесненные страхи и желания и отчасти Анима (хотя последняя подобна айсбергу: на поверхности – только малая часть, на которую мы можем указать; но опыт переживания анимы как предельной реальности не может сравниться ни с чем), необходимо прояснить древнюю, как человечество, проблему – проблему слова. Ибо если на этом уровне нам не удастся достичь хотя бы частичного понимания, то дальнейшее развитие темы будет просто бессмысленным.

Люди только думают, что пользуются одним и тем же набором понятий и в итоге понимают друг друга. На самом деле, наши языки смешаны, словно после падения вавилонской башни, и тот, кто сможет это осознать, сделает первый шаг к преодолению этого смешения. Одни и те же понятия зачастую используются в разном, а то и противоположном контексте. Причем люди могут пребывать в полной уверенности, что их понимание идентично, но какое-то событие может разрушить эту иллюзию через двадцать лет совместной жизни.

Чтобы на примере отследить эту динамику «слов непонятых», я рекомендую читателю ознакомиться с блестящим художественным романом Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия». К этому весьма нестандартному и передовому роману я ещё не раз буду возвращаться в дальнейших лекциях.

Пока эти утверждения выглядят несколько абстрактно и недоказуемо. Любой из вас может утверждать, что слова – это достаточно просто, и непонимание может возникать только у недалёких людей. Уверяю вас, это иллюзия.

Чтобы осознать это, давайте попробуем мысленно восстановить, каким образом формировался язык понятий и определений. Вероятно, вначале слов не было, а использовался только определённый набор звуков, который сигнализировал о базовых потребностях, связанных с выживанием – опасность, еда, соперничество, агрессия, воспроизводство. Такой набор сигналов есть практически у всех животных. Формирование языка началось тогда, когда человек обрёл способность к абстрактному видению и смог различать не только свои инстинктивные импульсы, но и феномены внешнего мира. Он стал различать, и, как следствие этого, каждое различаемое явление получало свой сигнал. Что со временем и привело к возникновению высокоразвитого понятийного аппарата. Вероятно, именно в этом символическое значение легенды об Адаме, который давал имена каждой твари земной.

Логос – очень сложное понятие, имеющее смысловое поле из многих значение – «слово», «свет», «различение», «бог». И если разобраться, то эти понятия превосходно дополняют друг друга – так, свет делает возможным ведение объектов как отдельных единиц, тогда как во мраке ночи они представляются единым и аморфным целым. Но само различение возможно только при условии наличия разных понятий, которые будут пониматься разными людьми по-разному, и всё это является основой сознания, нуминозной по своей природе (отсюда понятие «бог», если убрать из него более поздние наслоения печально известного суперэго).

Таким образом, первый язык – это язык внешних явлений. Чем более развит и широк язык конкретного человека, тем больше явлений, которые он способен в себя вместить. Любое исследование, любое совершенствование своих познаний – это прежде всего совершенствование понятийного аппарата, который по мере развития может вмещать в себя всё больше явлений и его граней.

На первый взгляд, на этом уровне никакого непонимания быть не может, ибо мы все владеем одним и тем же набором понятий. Кошку никто собакой не назовёт, соответственно, никакое непонимание невозможно.

Однако это только на первый взгляд. Действительно, собаку с кошкой ни один психически здоровый человек не перепутает, но как же велика разница между понятиями «собака» для обычного человека и для кинолога-профессионала! Для обычного человека существует один феномен – собака и несколько разновидностей пород, тогда как для кинолога восточно-европейская и немецкая овчарка являются принципиально разными существами.

Сколько видов снега вы можете насчитать? Рыхлый, мокрый, покрывшийся ледяной корочкой, скрипящий. В самом лучшем случае мы насчитаем видов десять. Для эскимоса же существует около 35 видов снега, каждый из которых имеет свою неповторимую характеристику! И ни при каких обстоятельствах он не спутает один вид снега с другим – для него это столь же нелепо, как для нас спутать берёзу и дуб только на том основании, что и то и то дерево.

А для жителя жарких стран для определения снега не найдётся и трёх разных подвидов – снег – он один.

Самым ярким примером разницы между понятийными системами предоставляет цвет. Известно – существует семь цветов и некоторое количество оттенков. Увидев на компьютере переход из одного цвета в другой, мы, конечно, отличим красный-А от красного-Б, но по жизни, говоря о цветах, это в принципе не будет учитываться. В мире же художников для каждого оттенка существует своё определение, и вероятность их спутать практически отсутствует.

Итак, мы можем провести прямую параллель между осознанием явления и наличием для него названия. То, для чего мы нашли имя, уже принадлежит сознанию, а потому мы обладаем над этим явлением силою логоса. В этой связи становится понятно древнее предание, которое встречается практически у всех народов: для того, чтобы подчинить демона, нужно знать его имя. Классический миф о том, что тот, кто знает тайное имя бога, сам становится богом, является ещё одним подтверждением нашей позиции.

В связи с разной фокусировкой сознания даже на уровне определения материальных явлений люди находятся несколько в разных тоннелях реальности. Один имеет 35 видов снега и для каждого название, другой – … и так далее. На этом уровне непонимание может быть преодолено посредством наглядной демонстрации явления теми, кто имеет более расширенное семантическое поле. Хотя возможности такой демонстрации ограничены, и маловероятно, что сразу получив 150 названий цветов, индивид легко научится их различать, не путаясь в определениях. Однако хотя бы частичная демонстрация грани явления может помочь уменьшить непонимание и соотнести семантические поля.

Положение значительно осложняется на следующем этапе развития семантики – когда имена даются не только внешним явлениям, но и внутренним переживаниям. Более того – переживания, связанные с определёнными предметами, могут иметь в своей основе совершенно разные содержания. Здесь мне остаётся ещё раз порекомендовать к прочтению великолепный роман Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия», ибо нигде столь совершенно не прослежен механизм понятийно-эмоционального непонимания.

Если все явления внешнего мира люди видят примерно одинаково, то очевидно, что разные люди имеют склонность к разным переживаниям. Потому одно и тоже понятие, определяющее то или иное переживание, зачастую интерпретируется противоположным образом.

Классический пример – понятие «любовь», которому даётся столько значений и смыслов, зачастую противоположных, что порой понять, что же подразумевает человек под этим словом, бывает крайне сложно.

Алистер Кроули, величайший маг и мыслитель двадцатого века, демонстрирует механизм такого непонимания, разобрав для примера понятие «душа». Цитирую: «Для того же слова «душа» различия очень велики. Иногда оно используется для обозначения Атмана, безличного принципа, практически синонима понятия абсолюта. Другие используют его для понятия индивидуальной души, отделённой от сверхдуши или Бога. Другие рассматривают его как эквивалент нешама, Понимания, разумной сущности в человеке, его устремлений; в то время как другие подразумевают Нефеш, животную душу, сознание, соответствующее чувствам. Кроме того, слово «душа» было даже идентифицировано с Руах, который в действительности является механизмом памяти» (Алистер Кроули «Книга 777»). Хочу заметить, что я лично сталкивался с принципиальным разночтением этого слова – для меня оно всегда имело нейтрально-психологическое значение, и в полемике с одним сатанистом я вдруг с удивлением увидел резкий негатив, направленный против этого понятия. Потом я понял, что для него понятие «душа» плотно заякорено с христианством (пресловутое «спасение души»), и потому он испытывает совершенно естественную враждебность.

В этой дикой путанице спасает только хорошо развитая интуиция. Но она тоже имеет свои пределы. Общаясь с человеком, мы можем интуитивно прочувствовать, что он подразумевает под тем или иным понятием в зависимости от его интонации, акцентов, отношения к обсуждаемому предмету и другим тонким граням. Это возможно, только если мы сами не имеем сильных эмоциональных завязок на этом понятии. В противном случае люди могут до хрипоты спорить об определении, не подозревая, что говорят об одном и том же явлении.

Но и здесь мы не можем поставить точку. Дело в том, что если определённые чувства – как то гнев, печаль, ярость, отвращение – с разной степенью интенсивности способны чувствовать все, то есть уровень, на котором понимание оказывается почти невозможно. Существует ряд психических уровней, которые доступны далеко не всем людям, а некоторые из них могут испытывать лишь единицы и только после длительных психических практик.

Счастливец, которому выпало счастье соприкоснуться с этим уровнем, начинает рассказывать о нём, используя уже известные ему понятия и не подозревая, что все, что он говорит, уже интерпретируется собеседниками и читателями в границе известных им чувств и понятий. Естественно, что это переживание в некотором смысле состоит из общих переживаний, например, из восторга, страсти, ужаса, но в ином смысле, и является чем-то принципиально иным. Точно так же зелёный цвет, с одной стороны, состоит из синего и желтого, но, по сути, является принципиально новым цветом.

Давайте разовьём эту фантазию и представим поселение людей, которые ни разу не видели зелёного цвета, и вдруг его увидел один из них, к примеру, во сне. Естественно, он будет объяснять зелёный посредством уже известных понятий, как нечто, содержащее в себе синий и желтый цвета. Но те, кто ни разу не видел зелёного, будут понимать его буквально и пытаться различным образом комбинировать сочетания синего и желтого цвета.

С тех пор как я стал заниматься оккультными практиками, мне пришлось пережить много состояний, совершенно непохожих друг на друга, но при этом одинаково непередаваемых в системе привычных понятий, разве что методом приблизительных аналогий. Воистину, можно понять мистиков и оккультистов, которые считают, что переживаемое при высших (то есть доступных не всем) состояниях сознания невозможно определить, и рекомендуют попробовать те или иные формы духовной практики, чтобы на опыте убедиться в том, подходят ли они конкретному человеку.

Другой путь, по которому может пойти испытавший уникальный опыт – чётко понять, чем это переживание не является. Этим мы не выразим опыт переживания, но, по крайней мере, защитим его от заведомо ложных смысловых проекций. Например, Юнг чётко отделяет понятие «Бог» от всех тупоголовых, сентиментальных и моралистических проекций традиционных религий. Бог – это непостижимое, невыразимое бытие, непостижимая тайна, восторг плюс ужас, но никак не моралистичные и сентиментальные религиозные рассуждения. Очевидно, что человек, не имевший опыта переживания Самости (Бога), от этого определения этот опыт не получит, но по крайней мере будет точно знать, чем Самость НЕ ЯВЛЯЕТСЯ, и, возможно, в ходе практик активного воображения в сочетании с другими духовными практиками сможет достичь переживания, близкого к тому, что было открыто Юнгом.

Однажды в сети ФИДО я столкнулся с одним кретином, представляющим движение «антисекс». В одном из своих писем в подтверждение своим гнусным идеям он написал следующее: «В общем, читайте классиков – Толстого, Достоевского и Юнга». Этот пассаж вызвал у меня приступ крайней злости – такое высказывание способно отвратить от учения своей рекомендацией много больше, чем сотня хулителей. Моя злость была вызвана тем, что если бы на тот момент я не был знаком с учением Юнга, после такой рекомендации я не испытывал бы к Юнгу ничего, кроме враждебности – все, кто считают секс злом, умственно и духовно нищие идиоты. Когда я попытался узнать, где же на страницах своих 18 томов Юнг высказывал идеи, близкие неприятию секса, мне в пример был приведён эпизод со сном одного молодого человека, которому приснилось, что он ворует яблоки в саду, что было реакцией его моралистичного бессознательного на интрижку с горничной. Но чёрт возьми, Юнг указывает на наличие в психике особой функции, которая налагает запрет на спонтанное проявление сексуальности, и такая функция действительно есть, однако отдельным абзацем он указывает, что принципиально отказывается от оценки этой функции как положительной или отрицательной – как учёный, он лишь констатирует её наличие. А этот господин «антисекс», упустив целый абзац, очень мило «вплёл» Юнга в собственные бредовые конструкции.

Заметим, что только юнгианская традиция (и Телема, но об этом позднее) работает с глубинным слоем подсознания. Остальные психологические школы предпочитают работать исключительно на внешнем уровне, не выходя за границы личного бессознательного.


Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!