ОБ ИМЕНИ НОСИТЕЛЕЙ САЛТОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ
РАБОТЫ ДМИТРИЯ ТАРАСОВИЧА БЕРЕЗОВЦА И
ПРОБЛЕМА ЛОКАЛИЗАЦИИ РУССКОГО КАГАНАТА
М.И. Жих
Российско-немецкий исторический семинар
(Санкт-Петербург, Россия) e-mail: max-mors@mail.ru
Scopus Author ID: 55358941500
Researcher ID: F–3154–2014 http://orcid.org/0000-0003–2212–6416
SPIN-код: 6149–3974
Авторское резюме
Публикуется выполненный М.И. Жихом перевод на русский язык статьи известного советского археолога-слависта Дмитрия Тарасовича Березовца (1910–1970) «Об имени носителей салтовской культуры», вышедшей в 1970 году на украинском языке, в которой была сформулирована гипотеза о тождестве салтово-маяцкой археологической культуры и русов, которыми правит хакан, восточных источников. Статья Д.Т. Березовца стала одним из этапных моментов в дискуссии о Русском каганате — известном из источников политическом объединении, предшествующем Киевской Руси. Перевод статьи Д.Т. Березовца снабжен историографическим предисловием с обозрением дискуссии о Русском каганате и комментариями, в которых с учетом новейшей литературы показаны возможности дальнейшего сопоставления этнографического описания русов в восточных источниках с археологическими материалами салтовской культуры, намеченного в статье Д.Т. Березовца.
Ключевые слова: аланы, русы, восточные источники, славяне, археология, этнография, салтово-маяцкая культура, Русский каганат, историография, Д.Т. Березовец.
* * *
Дмитрий Тарасович Березовец (1910–1970) — известный советский археологславист, кандидат исторических наук, специалист по черняховской культуре, древностям восточных славян второй половины I тыс. н.э. (первооткрыватель волынцевской и пеньковской археологических культур), салтовской культуре. Впервые, будучи учителем средней школы, участвовал в 1929–1930 гг. в раскопках Райковецкого городища. Работал в Бердичевском музее. С началом Великой Отечественной войны Д.Т. Березовец был призван в действующую армию. Попал в плен к немцам во время тяжелейших отступательных боев Красной армии в 1941 г. Находясь в фашистском концлагере, отказался сотрудничать с РОА, возглавил отряд сопротивления, сумел бежать из лагеря. После войны Д.Т. Березовец стал научным сотрудником Института археологии АН УССР.
|
|
|
С 1947 г. по середину 1960-х гг. Д.Т. Березовец вел раскопки археологического комплекса близ села Волынцево на Путивльщине, ставшего опорным памятником для характеристики волынцевской археологической культуры славян Днепровского Левобережья.
В 1956 г. Д.Т. Березовец обнаружил и начал исследование поселения VI–VIII вв.
у села Пеньковка Кировоградской области, ставшего эпонимным для пеньковской археологической культуры.
|
|
|
Открыв волынцевскую и пеньковскую культуры, начав их археологическое исследование и предложив историческую интерпретацию данных памятников, Д.Т. Березовец заложил основы для изучения наиболее «темного» на тот момент периода развития славянской культуры Днепровского Левобережья — VI–VIII вв.
Диссертация Д.Т. Березовца была посвящена истории и археологии восточнославянского этнополитического объединения северян (Березовец 1969). Также ученый ряд работ посвятил уличам. Трудами Д.Т. Березовца изучение славянских древностей Днепровского Левобережья второй половины I тыс. н.э., и понимание происходивших здесь в это время исторических процессов, было выведено на новый уровень (подробнее о жизни и научной работе Д.Т. Березовца см.: Сміленко, Сухобоков 1990: 107–115; Приймак, Примак 1999: 351–354; Юренко 2010: 31; Білинський 2013: 170–171).
В последние годы жизни Д.Т. Березовец занимался изучением памятников салтовской культуры, которые с юга граничили с роменскими памятниками северян (Березовец 1965). Эти исследования привели Д.Т. Березовца к выводу, что носители салтовской культуры, этническую основу которых составляли аланы, — это никто иные как русы с хаканом во главе ранних восточных источников. Салтовская культура находится именно там, где восточные авторы локализуют русов, а то, как жизнь «салтовцев» рисуется по археологическим материалам удивительно точно совпадает с этнографическими описаниями русов у мусульманских писателей.
|
|
|
К сожалению, все работы Д.Т. Березовца, посвященные проблеме соотношения салтовской культуры и русов с хаканом во главе вышли уже после смерти ученого (Березовец 1970: 59–74; 1972: 288–292; 1999: 320–350), поэтому полноценного обсуждения новой концепции не состоялось.
Поскольку выводы Д.Т. Березовца о русах как об аланах-салтовцах, представляли собой, так сказать, третий путь в поисках истоков руси, и резко расходились как с «норманизмом», так и с «антинорманизмом», а также и с традиционными взглядами на историю Хазарии, то в последующей историографии они не получили достаточного развития.
Ученого поддержал археолог Д.Л. Талис, который отталкиваясь от концепции Д.Т. Березовца, показал, что в Крыму проживали носители салтовской культуры, родственные верхнедонским аланам, которые в источниках именовались «росами» (Талис 1973: 229–234; 1974: 87–99). В поддержку гипотезы Д.Т. Березовца высказались
А.Г. Николаенко (Николаенко 1991) и А.Г. Кузьмин (Кузьмин 2003: 243–267; 2005: 266– 294). О.Н. Трубачев в рамках развиваемой им гипотезы об индоарийском происхождении руси, сделал вывод, согласно которому именно в районе салтовскославянского пограничья «начал шириться этноним Рус, Русь, почему говорят о Донской Руси. Донская Русь, ее положение по отношению собственно Хазарии, с одной стороны, и Киевской Руси, — с другой, сохраняет в себе еще много нерасшифрованного. В силу этих и других причин внимание научной истории как бы соскальзывает с этого промежуточного, малоизвестного объекта» (Трубачев 2005:
|
|
|
148).
О русах, которыми правит каган, сообщают источники IX века, относящиеся к двум независимым друг от друга традициям восточной и западноевропейской (с византийским посредством).
Согласно так называемой «Анонимной записке», описанию степного пояса Евразии (токузгузы, огузы, киргизы, карлуки, кимаки, печенеги, хазары, буртасы, булгары, мадьяры, славяне, русы, Сарир, аланы), которое, судя по локализации в нем кочевых народов, должно датироваться первой половиной IX в. (об «Анонимной записке» см.: Göckenjan, Zimonyi 2001; Калинина 2003: 204–216; Галкина 2010: 54–98) и которое с теми или иными отличиями передается рядом арабо-персидских авторов, русы живут между славянами с одной стороны, Сарир и аланами — с другой, и правит ими каган.
Ибн-Русте (конец IX — первая половина Х в.): «у них (русов. — М.Ж.) царь, именуемый хакан-рус» (Заходер 1967: 78). Гардизи (XI в.): «у них (русов. — М.Ж.) есть царь, которого называют хакан-рус» (Заходер 1967: 78). «Худуд-ал-Алам» (982 г.): «они (русы. — М.Ж.) называют государя рус-хакан» (Заходер 1967: 79).
Франкские Бертинские анналы IX в. под 839 г. сообщают о прибытии к Людовику I Благочестивому (778–840) посольства византийского императора Феофила (829–842): «Прибыли также греческие послы, отправленные императором Феофилом, а именно: Феодосия, халкедонский митрополит — епископ, и Феофан, спафарий, везя императору послание с достойными дарами. Император с почетом принял послов 18 мая в Ингельгейме. Их посольство вело переговоры о подтверждении договора и мира, а также вечной дружбы и любви между обоими императорами и их подданными; также сообщалось о милости и ликовании во господе вследствие побед, которые он [Феофил] одержал, воюя против чужих народов; за них он призвал императора и его подданных по-дружески воздать благодарность Подателю всех побед. Он также послал с ними неких [людей], которые говорили, что они, то есть их народ, называются рос (Rhos — калька с греческого Ῥῶς, которое, очевидно, читалось в византийских сопроводительных документах — М.Ж.), что их король (rex), называющийся хакан (chacanus)[1], послал их к нему [Феофилу], как они заявляли, дружбы ради. Он [Феофил] просил в упомянутом письме, чтобы они, по милости императора, получили возможность и средства безопасно возвратиться через его империю, потому что путь, по которому прибыли в Константинополь, они проделали среди варварских племен, ужаснейших, отличавшихся безмерной дикостью, и он [Феофил], не желал, чтобы они возвращались тем же путем, подвергаясь опасности. Расследуя более тщательно причину их прибытия, император узнал, что они из народа свеонов (Sueoni), и решив, что они являются в той стране и в нашей скорее разведчиками, чем просителями дружбы, он счел нужным задержать их у себя до тех пор, пока не сможет истинно узнать, пришли ли они честно туда или нет. Он не замедлил поставить в известность об этом Феофила через упомянутых послов и в письме, и что их [росов] он охотно из любви к нему принял, а также, если окажется, что они заслуживают доверия, им будет предоставлена возможность вернуться безопасно на родину; они будут отправлены, причем им будет оказано содействие; в противном случае они будут направлены к лицу его вместе с нашими посланцами, чтобы он по собственному решению поступил с ними так, как подобает поступить с подобными людьми» (Свердлов 2017: 13–15).
М.Б. Свердлов делает важное пояснение к переводу: «Перевод может быть другой. От глагола dicebant зависит оборот accusatives cum infinitive: se… vocari. В средние века se ставилось вместо eum или eos; vocari — от глагола voco infinitivus prass. passivi. Следовательно: ‘’Он также послал с ними неких людей, которые говорили, что их, то есть их народ, называют рос’’. Отсюда смысл известия другой: пришедших в Ингельгейм шведов другие народы называли росами, хотя они сами себя называли sueoni — шведы... Вероятно, в данном случае смысл фразы заключается в том, что другие люди называют этот народ рос и послы — сами себя… Из сообщений Пруденция и ал-Йа'куби видно, что в IX в. скандинавов называли росами (русами) другие народы. Отсюда следует важный вывод, согласно которому о норманском государстве или о господстве норманнов в государственном образовании росов (русов) 830-х годов говорить не приходится» (Свердлов 2017: 15–16).
То есть из источника никоим образом не следует тождество росов с хаканом во главе и «свеонов» (Sueoni). Франки никакой связи между народом «рос» и «свеонами» не видели. Свеоны только в силу неких причин представляли политию росов в качестве послов, но сами росы — не свеоны, вот какой вывод можно сделать из сообщения Бертинских анналов.
В 871 г. восточнофранкский король Людовик II (843–876), отвечая на несохранившееся послание византийского императора Василия I Македонянина (867–886) и споря с ним о правильности употребления титулов (между Византией и франками шла полемика по вопросу о правомочности принятия правителями последних императорского титула), в числе прочего, заявил: «Хаганом (chaganus) же, как убеждаемся, звался предводитель (prelatus) авар (Avares), а не хазар (Gazani) или норманнов (Nortmanni), а также не правитель (princips) болгар (Vulgares), а король или государь (dominus) болгар» (Западноевропейские источники 2010: 23–24).
Франки хорошо были знакомы с Аварским каганатом, а вот о Хазарии они, видимо, мало что знали и не имели с ней никаких стабильных контактов, соответственно, ничего не знали и о титуловании ее правителей. Также ничего они не знали и о титуловании правителя неких «северных людей» (Nortmanni), так как с ними, видимо, тоже никаких стабильных контактов не поддерживали. А вот византийцы, очевидно, были хорошо знакомы как с хазарами, так и с «северными людьми», и Византия признавала за их правителями титулы каганов.
В византийском послании на месте «северных людей» (Nortmanni) франкского латиноязычного источника, стояло, очевидно, что-то типа «северные скифы» (οἱ βόρειοι Σκύθαι) / «тавроскифы» (Ταυροσκύθες), как нередко в византийских источниках (Лев VI Мудрый, Лев Диакон, Михаил Пселл, Георгий Кедрин, Иоанн Зонара, Иоанн Киннам, Анна Комнина, Никита Хониат и т.д.) именуются русы, что было просто калькировано франками[2]. Сравним с тем, как в Бертинских анналах было в форме Rhos калькировано византийское Ῥῶς, совершенно не типичное для европейских обозначений Руси (их обзор см.: Назаренко 2001: 11–50).
Сопоставляя сообщение Бертинских анналов и послание Людовика II можно заключить, что полития русов, правитель которой титуловался каганом, находилась где-то очень далеко от государства франков, никаких стабильных контактов с ней они не имели, ничего о ней не знали, и сталкивались с ней только при византийском посредстве. Но по иронии судьбы соответствующие франкские источники сохранились, а византийские — нет. Тем не менее важность этих двух франкских известий сложно переоценить: они независимо подтверждают данные восходящих к «Анонимной записке» восточных источников о существовании русов, которыми правит хакан. Совпадает и хронология соответствующих известий: «Анонимная записка» — первая половина IX в., Бертинские анналы — 839 год.
Источники о Руси Х в., существенно более многочисленные, ни разу не называют ее правителей каганами, из чего можно заключить, что в это время данный титул правителями русов не употреблялся. В XI–XII вв. он применительно к русским князьям появляется в древнерусских источниках (Произведения митрополита Илариона, надпись на стене собора Святой Софии в Киеве; Слово о полку Игореве), но невозможно однозначно сказать, имел ли он непосредственную преемственность по отношению к Русскому каганату IX в. или имел иное происхождение и вторичный по отношению к нему характер (результат разгрома Святославом хазар-? Влияние болгарской книжности, где упоминался каган авар-?).
При этом надо сделать важное пояснение: источникам не известен ни Хазарский каганат, ни Аварский каганат и т.д., в них есть только упоминания о кагане хазар, кагане авар и т.д. «Каганат» — сугубо кабинетный термин современной науки, неизвестный источникам. И если на основании упоминаний в источниках о каганах авар и хазар ученые условно именуют возглавляемые ими политии каганатами, то на основе упоминаний в источниках о кагане русов можно с аналогичным основанием употреблять в науке термин Русский каганат.
Очевидна дискретность между начальными этапами формирования того Древнерусского государства, о котором мы знаем из летописей, и предшествующим ему Русским каганатом. Его существование плохо вписывается в существующие представления о ходе древнерусского политогенеза. По этой причине ряд ученых относится к сообщениям источников о русах во главе с хаканом по принципу «если источники противоречат теории — тем хуже для источников», отрицая их значимость и стараясь тем или иным образом их дискредитировать (см. например: Петрухин 2001: 127–142; 2014: 118–124; Толочко 2015: 112–135)[3].
Существует мнение, согласно которому chacanus в сообщении Бертинских анналов — это не передача титула «каган», а скандинавское имя Håkon / Хакон (Garipzanov 2006: 7–11). Его можно было бы обсуждать, если бы круг источников о Русском каганате был ограничен Бертинскими анналами, но поскольку существуют еще послание Людовика II и восточные источники, подобные спекуляции должны быть категорически отвергнуты. Каган, правящий русами в IX веке — это, безусловно титул, четко прописанный в нескольких независимых источниках.
Периодически высказывается также гипотеза, что русы, которыми правит хакан — это некие вассалы Хазарии, соответственно каган, о котором идет речь в источниках — это хазарский каган, которому подвластны русы (см. например: Васильевский 1915: CXVII; Юшков 1940: 41–43; Толочко 2015: 133–135). Но данная гипотеза прямо противоречит источникам: в «Анонимной записке» назван как каган хазар («верховный же государь у них (у хазар — М.Ж.) — хазар-хакан»: Ибн Русте 1869: 16), так и каган русов. В послании Людовика II упомянуты как каган хазар, так и каган «северных людей». Из этого однозначно следует, что перед нами две разные политии, возглавляемые каганами.
Существование Русского каганата IX в. — факт, надежно удостоверенный восточными и франкскими источниками. Все известные попытки поставить их под сомнение неубедительны как по своему исходному методологическому посылу (подход «от теории к источнику»), так и по конкретным аргументам и выводам.
Совершенно справедливо заключил С.А. Гедеонов: «Ни одно из начальных явлений нашей древней истории ни утверждено на доказательствах более положительных, официальных, независящих друг от друга. Русский хаганат в 839– 871 годах вернее призвания варягов, договоров Олега, Игоря, Святослава, летописи Нестора»; «Существование Русского хаганата в IX веке (839–871 гг.) неопровержимый исторический факт» (Гедеонов 2004: 339, 341). Убедителен и аналогичный вывод В.В. Седова: «Каких-либо данных, позволяющих сомневаться в существовании в IX в. Русского каганата, у нас нет» (Седов 1999: 67; 2002: 275).
Среди ученых, признающих реальность существования Русского каганата и, соответственно, пытающихся встроить его в свои концепции древнерусского политогенеза, особую популярность получили две концепции.
Обе они производны от общего взгляда исследователей на проблему соотношения варягов и русов, к которой в науке существует два похода: согласно одному подходу, ранние русы — это некий народ, живший на юго-востоке Европы, имя которого было вторично перенесено на варягов, когда они появились в данном регионе (см. например: Гедеонов 2004: 287–386; Иловайский 1882; Васильевский 1915: I–CCLXXXVIII; Пархоменко 1924: 54–56; Дьяконов 1939: 83–90; Вернадский 1996: 270– 293; Тихомиров 1979: 22–45; Насонов 1951: 28–68; Рыбаков 1953: 23–104; 1982: 55–90;
Третьяков 1968: 179–187; 1970: 72–110; Березовец 1970: 59–74; 1972: 288–292; 1999: 320– 350; Талис 1973: 229–234; 1974: 87–99; Толочко 1987: 14–36; 2013: 38–59; Седов 1998: 3–14; 1999: 50–82; 2002: 255–295; 2003: 3–14; Николаенко 1991; Станг 1999: 119–147; Галкина 2002; 2006: 385–446; 2012; Радомский 2004; Трубачев 2005: 131–188; Королев 2006: 88– 102; Максимович 2006: 14–56; Фроянов 2015: 93–98); согласно другому, варяги и русы были изначально полностью тождественны (см. например: Шахматов 1919: 43–64; Смирнов 1928; Бартольд 1940: 15–50; Новосельцев 1965: 402–407; Мельникова, Петрухин 1989: 24–38; Петрухин 1995; 2001: 127–142; 2014; Цукерман 2001: 59–69; Лебедев 2005: 410–596; Мачинский 2009: 460–538; Кулешов 2009: 441–459; Франклин, Шепард 2009: 15–289; Мельникова 2011; Щавелев 2013: 112–121; Фетисов, Щавелев 2017)[4].
(1) Авторы, отождествляющие варягов с русами, локализуют Русский каганат где-то на севере Восточной Европы, там, где археологически фиксируются наиболее ранние следы появления варягов в Восточной Европе и считают, что это некая полития, созданная «дорюриковыми» варягами: в Ладоге (см. например: Цукерман 2001: 59–69; Мачинский 2009: 492–501); на Рюриковом городище (см. например: Бартольд 1940: 19–22; Франклин, Шепард 2009: 52–75); в районе Старой Русы (см. например: Шахматов 1919: 53–58); на Верхней Волге (см. например: Смирнов 1928) и т.д. В свою очередь, среди ученых, которые видят в варягах не скандинавов, а балтийских славян, популярна гипотеза, согласно которой «остров русов», которыми правит хакан — это Рюген (см. например: Кузьмин 1970: 28–55; Трухачев 1981: 159– 174; Прозоров 2007).
Названные гипотезы, на наш взгляд, не выдерживают никакой критики.
Во-первых, они не стыкуются с реальной историко-археологической ситуацией на севере Восточной Европы IX в. (подробнее о ней см.: Жих 2018: 36–44), которая на основании имеющихся данных рисуется следующим образом.
Около середины VIII в. в устье Волхова появляются варяги, выходцы из балтийского региона, где формируется полиэтничное торговое поселение в Ладоге (Кирпичников 1988: 39), связанное с Балтийско-Волжским путем, но дальше вглубь Восточной Европы около ста лет они не продвигаются по сути ни на шаг: до середины IX в. ни на одном поселении кроме Ладоги не выявлено надежных признаков проживания варягов, носителей циркумбалтийской дружинной культуры (находки отдельных вещей не в счет, так как они свидетельствуют не о проживании выходцев из балтийского региона, но только о контактах с ними словен, кривичей и т.д.). В.В. Седов констатировал: «Полное отсутствие до середины IX в. характерных скандинавских находок на других поселениях северо-запада свидетельствует о том, что торговая активность варягов ограничивалась Ладогой, они еще не решались широко проникать вглубь словенско-кривичских территорий. Очевидно, торговая деятельность, а на ее развитие указывают находки восточных монет, находилась в этих землях в руках представителей местного населения. Кроме Ладоги единичные находки (кресало и топор) скандинавских типов, определяемые концом VIII — первой половиной IX в., найдены еще на Сарском городище, в области проживания мери, но говорить о проникновении сюда скандинавов на основе их явно преждевременно» (Седов 2003: 7). Признаков проживания варягов нет в ранних материалах Новгородского городища, в материалах Холопьего городка, городища на Сяси, Новых Дубовиков, материалах Изборска или ранних материалах Псковского городища и т.д. (Седов 1999а: 100–111; 2003: 4–6).
Из этого следует, что словене и их союзники вполне успешно «блокировали» варягов в Ладоге и не давали им в течение примерно ста лет никуда продвигаться иначе как в качестве купцов.
Более того, рядом с неукрепленной Ладогой существовала славянская крепость
Любша, где укрепления были возведены еще в конце VII — начале VIII в. (о
Любшанском городище см.: Рябинин, Дубашинский 2002: 196–203; Рябинин 2003: 16– 19), при том, что поселение в Ладоге до последней четверти IX в. не имело укреплений[5]. Очевидно, что укрепленное поселение политически господствовало над неукрепленным. Это дает нам ключ к пониманию того, что представляло собой с историко-социологической точки зрения раннее поселение в Ладоге: оно было полиэтничным международным торговым эмпорием, находившимся под политическим контролем словен и их крепости Любши. Торговое поселение в Ладоге не имело и в силу самой своей социальной природы не могло иметь значения политико-организационного центра, не могло быть «столицей» севера Восточной Европы.
Историческая ситуация в Ладожско-Ильменском регионе и соседних землях существенно меняется только в середине IX в.: с этого времени варяжская дружинная культура появляется на Новгородском (Рюриковом) городище, где ранее существовало поселение словен, признаки проживания варягов появляются в Верхнем Поволжье и в некоторых других пунктах (Седов 1999а: 125–127), что вполне согласуется с рассказом ПВЛ о призвании Рюрика и его варягов. Учитывая, что в предшествующие сто лет словене вполне успешно блокировали продвижение варягов, то их успешное перемещение на юг и восток около середины IX в., очевидно, явилось результатом союза со словенами. И именно как союзники словен варяги получили возможность такого продвижения. Появление варягов Рюрика в землях словен, главенствовавших в северной восточнославянской политии, стало результатом определенного соглашения — «ряда» между ним и словенами, а также их союзниками (кривичами, мерей и чудью).
Сказанное решительно не позволяет связывать с варягами русов ранних восточных, византийских и западноевропейских источников, действующих на юговостоке Европы, которыми правит каган. В то время как варяги еще не продвинулись никуда дальше Ладоги или в лучшем случае, только появились на Новгородском городище и в Верхнем Поволжье, источники уже знают Русский каганат как существующую политию.
Во-вторых, предметный анализ географических координат сочинений, восходящих к «Анонимной записке», неизменно приводит ученых к выводу, что она локализует русов на юго-востоке Европы, рядом со славянами (вятичами или северянами), Сарир и аланами (Березовец 1970: 59–74; Рыбаков 1982: 172–234; Поляк 2001: 87–91; Седов 2003: 8–10; Галкина 2002: 63–138; 2006: 202–270; 2012: 42–155, 256–313; Свердлов 1970: 363–369; 2003: 92–99)[6].
В-третьих, в принципе только на юге Восточной Европы возможно помещать политию, правитель которой именует себя «каганом», титулом, считавшимся наивысшим у народов евразийских степей, ибо только здесь были понятны его смысл и значение. Локализации Русского каганата где-то на севере (на о. Рюген, в Ладоге, на Городище, в Верхнем Поволжье и т.д.), безосновательны — титул «кагана» просто не мог там появиться, так как не имел в этом регионе никакого смысла, будучи чем-то вроде «герцога» в Китае.
В-четвертых, вспомним, что полития русов с хаканом во главе была неведома франкам, которые знали о ней только через византийское посредство и никак иначе (это следует из того, что в своих соответствующих сообщениях они просто калькировали византийские термины). Между тем, циркумбалтийский регион находился в поле их интересов и едва ли бы они не знали о существовании здесь подобного политического объединения. А ведь судя по титулу ее правителя (причем, как следует из франкских источников, титулу, признаваемому византийской канцелярией-!), эта полития должна была быть очень серьезной и влиятельной.
В-пятых, инфраструктурная проблема. На севере Восточной Европы первой половины — середины IX в. просто нет инфраструктуры и поселенческих центров такого уровня, чтобы их правитель мог заявить о столь серьезных политических амбициях и чтобы соседи эти амбиции признали: «Не следует в то же время переоценивать демографический потенциал Севера в IX — первой половине Х в. Показательны, прежде всего, скромные размеры торгово-ремесленных поселений и административных центров. Попав на общие карты средневековой Европы и Средиземноморья, они постепенно стали восприниматься как соразмерные средневековым столицам. Площадь Рюрикова городища оценивается Е.Н. Носовым как 6–7 га, площадь Ладоги на раннем этапе ее существования не превышала 8 га, площадь Сарского городища вместе с посадами составляла 3 га. Городища в Приильменье и Поволховье имеют минимальные размеры — 0,2–0,5 га. При всей значимости этих поселений, кажется очевидным, что их собственные людские ресурсы и экономические возможности были недостаточны для установления контроля над территориями, простиравшимися от Балтийского моря до границ степи» (Макаров 2012: 455).
В-шестых, прямые контакты с Византией для политии, расположенной где-то на севере Восточной Европы для первой половины IX в. выглядят как что-то нереальное. Византия и Русский каганат явно должны были находиться в поле зрения и интересов друг друга (обстоятельную критику гипотез северной локализации Русского каганата см.: Шаскольский 1981: 47–48; Седов 2003: 3–8; Галкина 2002: 72–81; 2012: 49–67).
(2) Второй популярной гипотезой локализации Русского каганата является его размещение на Среднем Днепре с центром в Киеве и понимание как непосредственного социально-политического предшественника Киевской Руси (см. например: Гедеонов 2004: 337–349; Пархоменко 1924; Мавродин 1945: 200–204; Сахаров 1980: 36–47; Шаскольский 1981: 43–54; Рыбаков 1982: 284–316; Толочко 1987: 14–36; 2013: 46–59; Свердлов 2003: 92–99; Горский 2004: 54–58; Фроянов 2015: 97–98). Эта гипотеза может объяснить принятие правителем русов титула каган (соперничество с соседней Хазарией), лучше соответствует локализации русов с хаканом во главе в восточных источниках, не противоречит возможности их контактов с Византией. Но и она сталкивается с плохо разрешимыми трудностями.
Во-первых, киевская локализация Русского каганата не объясняет четкого разделения славян и русов как двух разных народов в восточных источниках (этот вопрос хорошо разобран в публикуемой статье Березовца).
Во-вторых, также как и северная, киевская локализация Русского каганата наталкивается на инфраструктурную проблему. Здесь для первой половины — середины IX в. точно также, как и на севере, просто нет инфраструктуры и поселенческих центров необходимого уровня. Киев данного периода никак не может быть назван значительным центром (обзор археологических данных о начальных фазах истории Киева см.: Комар 2005: 115–137).
В то время как согласно «Анонимной записке» русы ведут активную торговлю (см. комментарий [XIII]), по археологическим данным «в IX в. на территории Среднего Поднепровья наблюдается почти абсолютный экономический вакуум» — здесь практически отсутствуют монетные находки, относящиеся к периоду до Х в. (Щавелев, Фетисов 2014: 25–26).
Поскольку и «киевский» и «северный» варианты локализации Русского каганата не находят подтверждения, ряд ученых начал поиски третьего пути в решении данного вопроса. Первым его контуры наметил Г.В. Вернадский. Пытаясь соединить локализацию Русского каганата в восточных источниках (юго-восток Европы), идею об иранском происхождении этнонима русь и то обстоятельство, что в ряде более поздних источниках под русами «подразумевались скандинавы» (Вернадский 1996: 284), ученый высказал следующую гипотезу: первая волна переселенцев из Скандинавии в Восточную Европы в 730-е гг. добралась до Верхнего Дона, где объединилась с одним из аланских племен (рухс асами — «светлыми асами»), от которых переняла этноним. В союзе скандинавы и аланы разгромили венгров. Так в регионе Подонья и Приазовья образовалось алано-скандинавское государство — Русский каганат письменных источников, существовавший примерно около столетия в 730–830-е гг., и отразившийся в скандинавском эпосе (Вернадский 1996: 270–293).
Гипотеза Г.В. Вернадского в том виде, как она была сформулирована, не нашла археологического подтверждения: ни о каком переселении скандинавов в VIII в. в Подонье, судя по археологическим материалам, не может быть и речи. Но аргументы ученого в пользу подонско-приазовской локализации Русского каганата и его связи с аланами остались в силе.
Д.Т. Березовец, мысли которого шли в том же направлении, что и у Г.В. Вернадского[7], и который поместил русов с хаканом во главе в том же регионе (в Подонье), опираясь на археологический материал, пришел к выводу, что русы ранних восточных источников — это аланы, носители яркой и самобытной салтовской культуры.
На юго-востоке Европы локализовал Русский каганат и В.В. Седов[8]. Согласно гипотезе ученого его археологическим отражением является славянская волынцевская культура VIII — начала IX в.[9] В.В. Седов обратил внимание на то, что в историографии характеристика этнокультурных и политических процессов, происходивших в Восточной Европе в IX–X вв. нередко дается в обобщенном виде, и в таком же суммарном виде рассматриваются сведения о русах, содержащиеся в источниках разного времени, в то время как на самом деле эта эпоха в истории Восточной Европы была наполнена политическими преобразованиями и этнокультурными трансформациями. Соответственно, необходимо выделение и историческая конкретизация отдельных периодов жизни региона. Первая половина IX в., время существования Русского каганата, — это совершенно особая эпоха в жизни Восточной Европы, картина которой, восстанавливаемая по историкоархеологическим данным, существенно отличается от последующих периодов, соответственно и значение понятия «русы» для этого времени не обязательно тождественно тем, какие оно имело в другие периоды (Седов 1998: 3–15; 1999: 50–82; 1999а: 27–70; 2002: 255–295; 2003: 3–14).
Весьма важным представляется вывод В.В. Седова: ареал волынцевской культуры совпадает с территорией так называемой Русской земли в «узком» смысле в Среднем Поднепровье, очерченной по летописным данным (Тихомиров 1979: 22–45; Насонов 1951: 28–68; Рыбаков 1953: 28–39; 1982: 56–67; Кучкин 1995: 74–100) и, очевидно, представлявшей собой древнейший очаг распространения соответствующего этнонима в Восточной Европе (Седов 1999: 77–80; 2002: 269–272).
Вместе с тем, и гипотеза В.В. Седова о Русском каганате как волынцевской культуре имеет существенные проблемы. Ключевая из них в том, что согласно «Анонимной записке» русы хоронили своих умерших по обряду ингумации (см. комментарий [VIII]), в то время как у «волынцевцев» имело место трупосожжение. «Анонимная записка» говорит о городах у русов (см. комментарий [XIV]), в то время как «волынцевцы» жили в неукрепленных селищах. Точные аналогии этнографических характеристик русов «Анонимной записки» находятся, как подметил Д.Т. Березовец, в салтовской культуре.
Некоторые ученые выступили с критикой гипотезы В.В. Седова и предложили иную историческую интерпретацию волынцевских памятников: учитывая их связь с салтовской культурой они могут маркировать зону проживания славян, подчиненных Хазарскому каганату (Петрухин 2001: 139; 2014: 109–111; Комар 2005а: 207–218; Воронятов 2005: 199–210). При этом следует подчеркнуть, что если не выходить за пределы собственно археологических данных, то корректнее будет следующая формулировка: волынцевские памятники очерчивают ареал славян, находившихся под влиянием носителей салтовской культуры.
В рамках концепции Д.Т. Березовца противоречие между позицией В.В. Седова и его оппонентов в известном смысле устраняется: волынцевцы — это славяне, находившиеся в подчинении у русов с хаканом во главе, носителей салтовской культуры, и от них перенявшие соответствующий этноним.
Салтовская (салтово-маяцкая) культура в узком (собственном) смысле — это культура аланского населения лесостепной части Подонья, сложившаяся в результате переселения в этот регион аланских племен и генетически связанная с культурой аланов Северного Кавказа. Вхождение этой территории в состав Хазарского государства, на наш взгляд, ничем не доказано (еще И.И. Ляпушкин пришел к выводу, что салтовские аланы были независимы от Хазарии: Ляпушкин 1958: 85–150; 1961: 187–213), а, соответственно, нет оснований и для «расширительной» трактовки понятия «салтовская культура» как «культура Хазарского каганата», которую предлагала С.А. Плетнева (Плетнева 1967; 1981: 62–75; 2000).
Д.Т. Березовец в своей статье, насколько можно судить, придерживается «широкой» трактовки салтовской культуры, что является уязвимым местом в его концепции и создает в ней противоречие: из работы ученого сложно понять как он решает вопрос о соотношении алан-русов и Хазарского государства. Видимо, Д.Т. Березовец склонялся к признанию салтовских русов вассалами Хазарского каганата. Но ни один из использованных им письменных исторических источников о русах не говорит о том, что они находились в какой-либо форме зависимости от Хазарии или вообще были с ней чем-либо связаны кроме торговли. Более того, принятие правителем русов титула «каган» ясно говорит о суверенитете возглавляемого им политического объединения, а также о его претензиях на первенство в регионе: у народов евразийских степей — от жуань-жуаней до монголов — титул кагана считался наивысшим.
По этим причинам мы считаем более логичным то развитие концепции Д.Т. Березовца о салтовских аланах как о русах с хаканом во главе письменных источников, которое с учетом выводов И.И. Ляпушкина сформулировала в своих работах Е.С. Галкина: в VIII–IX вв. в ареале салтовской культуры в ее «узком» значении существовало независимое и соперничавшее с Хазарией мощное государство аланов — Русский каганат, включавшее в свой состав и ряд зависимых славянских областей, отмеченных распространением волынцевских памятников, на которые распространился хороним Русская земля (Галкина 2002; 2006: 385–446; 2012; Жих 2009: 147–157)[10].
Отождествление русов с хаканом во главе с носителями салтовской культуры снимает охарактеризованные выше проблемы, встающие перед другими гипотезами их локализации:
- Салтовская культура точно соответствует географической локализации русов в восточных источниках. При этом важно, что проживание ранних русов именно в салтовском ареале подтверждается и западноевропейскими известиями IX в.
В Баварском географе (середина — вторая половина IX в.) русы помещены между хазарами (Caziri) с одной стороны, древлянами (Forsderen liudi — «лесные люди»), полянами (Fresiti — «свободные жители», то есть жители полей, свободной от леса местности, противопоставленные по этому признаку своим соседямдревлянам), лучанами (Lucolane) и венграми (Ungare) — с другой: «Кациры (Caziri), 100 городов. Русь (Ruzzi). Форшдерен лиуды (Forsderen liudi). Фрешиты (Fresiti). Шеравицы (Seravici — этноним, видимо, славянский — М.Ж.). Луколане (Lucolane). Унгаре (Ungare)» (Западноевропейские источники 2010: 29–30. Об этнонимах, соседних с русами см.: Седов 1999: 63–65; 2002: 267–269).
В дополнительных известиях составленного в конце IX в. королем Альфредом (872–899/901) или кем-то из его окружения перевода на англосаксонский язык «Истории против язычников» Павла Орозия русы (рохоуаски) помещены в Подонье: «Европа начинается, как уже сказано, от реки Даная (Дона. — М.Ж.), которая стекает с северной части гор Риффенг (Рифейские горы — Урал. — М.Ж.), лежащих близ того гарсекга, который зовется Сармондийским (Сарматским. — М.Ж.). И эта река Данай течет оттуда на юг, на запад от алтарей Александра, в [землю] народа Рохоуасков (рухс-асов — «светлых асов» — русов. — М.Ж.). Она образует то озеро, которое называется Меотедийским (Азовское море. — М.Ж.), и [течет] далее многими потоками, близ того города, который называется Феодосия, [и] на востоке впадает в море, которое называется Эвксином (Черное море. — М.Ж.)» (Матузова 1979: 23).
- Салтовская культура отвечает всем характеристикам русов «Анонимной записки» (подробнее об этом см. в наших комментариях к статье Д.Т. Березовца).
- В салтовском ареале существует развитая инфраструктура, позволяющая говорить о раннем государстве: система городищ разного уровня; высокоразвитое ремесло (в первую очередь мощная металлургия, включая производство оружия) и активная торговля; собственная монетная чеканка («варварские подражания» арабским дирхемам) и т.д.
Возникает вопрос: как в рамках концепции о русах как носителях салтовской культуры (аланах) объяснить тот факт, что представителями их государства в 838– 839 гг. в Византии и державе франков оказались некие выходцы из Балтийского региона и как вообще этноним русь оказался перенесен на варягов?
В.В. Седов совершенно справедливо писал, что «если византийские источники X в., в том числе и Константин Багрянородный, называли норманнов Восточной Европы русами, то это никак не может быть поводом для утверждения, что восточноевропейские русы первой половины и середины IX в. были скандинавами» (Седов 2002: 286).
Думается, что имеются археологические данные, позволяющие ответить на вопрос о причинах и механизме переноса этнонима русь с салтовских аланов на варягов.
Исследования Супрутского городища на р. Упе (правый приток Оки) в Тульской области (Григорьев 2005; Мурашева 2008) показали, что это поселение было одним из наиболее ранних мест проживания в Восточной Европе варягов (ок. середины IX в.), при этом в Супрутах выявлены выразительные следы влияния салтовской культуры, из чего можно сделать вывод, что, в Супрутах базировался варяжский отряд, находившийся на службе у салтовцев (Фетисов, Щавелев 2017: 71– 72). Интересно, что ближайшие аналогии скандинавским артефактам из Супрут обнаруживаются на Готланде, что указывает «на возможный регион, откуда происходила супрутская группа викингов» (Мурашева 2008: 39). Это прямое соответствие сообщению Бертинских анналов о свеонах (Sueoni), состоявших на службе кагана русов. Таким образом, у нас есть материальное подтверждение того, что некоторые варяги были «федератами» салтовских аланов, расселявшимися по периферии Русского каганата и охранявшими торговые пути. Из этого можно сделать два вывода:
(1) Становится понятна загадка сообщения Бертинских анналов о свеонах, представлявших Русский каганат. Почему власти Русского каганата отправили послами именно свеонов, из источника, в общем, вполне понятно: каган понимал, что обычным путем послы вернуться не смогут из-за угрозы нападения врагов (очевидно, кочевников, скорее всего, венгров) — об этом прямо сказано в источнике, вот и отправил бывалых наемников, выходцев с Балтики, знающих кружный путь по Европе, которые смогут вернуться по активно функционировавшему в то время Балтийско-Донскому пути[11].
(2) Возникает вопрос: а что, если та группа варягов, которая обосновалась в Среднем Поднепровье — это первоначально такие же федераты аланского Русского каганата, как и те, которые жили в Супрутах? На это указывает заимствование ими салтовской тамги, ставшей основой для т.н. «знаков Рюриковичей» — эмблем князей, принадлежавших к правящему роду (Флерова 2001: 53–62; Галкина 2002: 391; Мельникова 2011: 246–248; Белецкий 2012: 457–458). Такое заимствование логично именно для вассалов (вероятно, это вообще не «заимствование»: власти Русского каганата просто пожаловали своим варяжским вассалам определенный тип тамги, как, видимо, они жаловали разные типы тамг всем должностным лицам и вассальным правителям). Влияние салтовцев на варягов было огромно, вплоть до перенятия варягами у салтовских аланов элементов внешнего вида (прическа Святослава) и одежды (см. комментарий [XV]). При этом, видимо, на варягов был перенесен и этноним русы.
Потом, когда Русский каганат прекратил свое существование (это произошло где-то в промежутке между серединой IX и началом Х в. скорее всего из-за войн с Хазарией и ударов кочевников), эти варяги обособились и начали процесс подчинения восточнославянских племен и борьбы с Хазарией, известный по древнерусским летописям.
Надеемся, что осуществленная нами ре-публикация статьи Д.Т. Березовца «Об имени носителей салтовской культуры» в переводе на русский язык, даст начало новому конструктивному этапу дискуссии о проблеме локализации Русского каганата и его связи с аланами, носителями салтовской археологической культуры.
Перевод выполнен по изданию: Березовец 1970: 59–74. Нами была проделана работа по выверке и уточнению ссылок в работе Д.Т. Березовца. Цитаты из русскоязычных работ, которые Д.Т. Березовец цитировал в переводе на украинский язык, воспроизведены в соответствии с оригиналами.
ОБ ИМЕНИ НОСИТЕЛЕЙ САЛТОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Дмитрий Тарасович Березовец
Дата добавления: 2022-06-11; просмотров: 27; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!