Глава 15. Совещание в Ташкенте 4 страница
Мюриэль. Мюриэль де Мео. Я живу в Риме.
Вот как? Я сегодня буду там.
А я буду там через три дня. Каникулы кончаются через три дня.
Каникулы? Сегодня я видел собак, задумчиво промолвил Кранах. Хотелось бы встретить вас в Риме.
Вам не составит труда найти меня там, господин криминалист. Я живу на улице Архимеда, в доме с черными львами. Мой отец адвокат. А вы Вы ведь сыщик, не так ли?
Нет. Это не так. До встречи. До встречи в Риме. Кранах поклонился. И, проходя через пустой коридор, и через коридор с доспехами, и через галерею с зелеными туманными потолками, и проходя по улицам Флоренции, и входя в здание вокзала, и садясь в поезд, и раскрывая книгу Д'Аннунцио, и не читая ее, и глядя в окно на белые скалы Тосканы, на городки, похожие на куски старинного сыра, Кранах все продолжал улыбаться, ни о чем не думая, только вслушиваясь в шум крови, сливающийся с шумом поезда.
А ведь я совсем еще молод. Я почти ребенок. А вот еду в поезде один, без взрослых, подумал он, уже подъезжая к Риму.
В Риме он погрузился в светскую жизнь. Не то чтобы он соскучился по светской жизни, просто это было нужно для дела. Вращался в основном в среде аристократии, симпатизирующей фашизму. Два раза издалека он видел Муссолини и один раз Папу Римского. Муссолини показался ему симпатичным (на нем была забавная шапочка с кисточкой). Папа Римский произвел отталкивающие впечатление. Но все это уже мало занимало его. Он был влюблен в Мюриэль де Мео. Он не сомневался, что сама Новорожденная подарила ему эту любовь.
|
|
|
Как и положено влюбленному, он почти перестал спать. Ночью он бродил по Риму, один или с Мюриэль, или они вместе рассматривали в телескоп звездное небо. Они переименовали созвездия, и новые имена, которыми они наградили их, были загадочно-неприличные, не предназначенные для чужих ущей.
Она была наполовину француженка, наполовину итальянка. Она родилась в La Spezia, у моря. Ей было шестнадцать лет. Она хотела стать юристом, чтобы продолжать дело своего знаменитого отца. В доме с черными львами Кранаха представили этому преждевременно одряхлевшему человеку, у которого Мюриэль унаследовала манеру смотреть прищурившись, сквозь ресницы, и другую манеру хлопать без надобности в ладоши, заполняя любую паузу почти бесшумными аплодисментами, напоминающими ангельские поигрывания крыльями. Кранах был также представлен ее матери, очаровательной даме, от которой Мюриэль унаследовала рыжие волосы и скользящую походку. Итальянское поручение было им уже выполнено, но он все откладывал свой отъезд в Берлин.
В последний римский вечер состоялся детский праздник в доме одного кардинала, очень старого и больного человека, но отчего-то поощрявшего беззаботную молодежь. Люблю умирать в окружении резвящихся детей, часто повторяла эта остроумная развалина. Для резвления все было здесь подготовлено: различные детские игры, сюрпризы, танцы и прочее. Кранах явился на виллу с опозданием. Когда он вошел, в двух аппетитных комнатах (одна совершенно синяя, другая совершенно оранжевая) уже вовсю шла странная, но, видимо, увлекательная игра под названием Если встал, то стой неподвижно. Если сидишь иди. Часть играющих стояла в разных местах оцепенелыми столбами, другие елозили между ними на стульях, креслах и пуфах, изо всех сил перебирая ногами и стараясь, не вставая с сидений, двигаться как можно быстрее. Кранах сразу же увидел Мюриэль раскрасневшуюся, хохочущую, с растрепанными рыжими волосами. Ей не повезло, ей досталось тяжеленное старинное кресло, нечто вроде трона на огромных растопыренных львиных лапах. И тем не менее она героически перемещалась вместе с креслом, упираясь в пол ногами в белых чулках и в блестящих черных туфлях с золотыми пряжками. Мальчик лет одиннадцати нагонял ее, сидя на черном резном стуле.
|
|
|
Кранах взглянул в другую сторону. За дверью, полуприкрытой парчовой портьерой, виднелась длинная банкетная зала с узким столом, заставленным серебряными фруктовыми вазами. Там сидели взрослые генералы, священники, партийные руководители с женами, помощники министров Юрген увидел хозяина дома кардинала, неподвижно сидящего в огромном кресле (по случайности, это было парное кресло тому, в котором сейчас ездила Мюриэль). Одна рука старика, полупарализованная, лежала на курчавой львиной голове, выглядывающей из подлокотника, другая сжимала серую шерстяную тряпочку, похожую на обрывок свитера. Приглядевшись, Юрген понял, что это действительно оторванный рукав от детского, грубой вязки, зимнего свитера. Черные, нетронутые маразмом глаза хозяина внимательно смотрели на играющую молодежь. Кранаху вспомнился Великий Инквизитор из романа Достоевского Братья Карамазовы.
|
|
|
Они столетиями властвовали над миром с помощью тайного знания о том, что Бога нет, подумал фон Кранах, припоминая Достоевского. Но их время прошло. Миновало. Их тайну разгласили, растрепали по миру коммунисты и другие безбожники. Раззвонили потому, что не поняли смысла этой Тайны. Теперь будут властвовать те, кто сумеет утаить от других новое знание о том, что нет людей. Но, рано или поздно, и эту Тайну разболтают попугаи, несдержанные дупла деревьев и пьяные, визгливые тростники. И мы, фашисты, относимся к тем, кто доверчиво и беспечно выбалтывает миру эту Тайну. Потому что мы не поняли ее смысла так же, как безбожники не поняли смысла божественного отсутствия. Мы перепутали
|
|
|
Он не успел додумать эту мысль до конца, так как к нему подбежала Мюриэль:
Пойдемте играть в стоя, стой сидя, иди! крикнула она, хватая его за руку.
Кажется, довольно глупая игра, ответил Кранах.
Ну и уходите! Она резко отбросила его руку, Идите играть в ваши собственные глупые игры, и она убежала.
Кранах, в смятенных чувствах, пошел сквозь комнаты, пытаясь найти ее. Но ее нигде не было. Он попал в разноцветный зальчик, где кто-то, в окружении совсем маленьких детей, надувал огромный золотой шар. Оттуда боковая дверь выпустила его на короткую мраморную лестницу, по которой он спустился в сад. Здесь он увидел Мюриэль. Она стояла, широко расставив ноги, на бортиках каменной чаши. В чаше темнела вода и плавали кувшинки. Пахло тонким снегом, лежащим на живой траве. На Мюриэль было простое белое платье до колен и черная куртка с гербом лицея. Узкие черные туфли с квадратными золотыми пряжками напоминали о восемнадцатом столетии. На ее лицо падала тень от дерева. Рядом с каменной чашей сидела каменная собака, привязанная к чаше бронзовой цепью.
Простите меня, сказал Кранах, подходя. Я обидел вашу игру. Я был не прав.
Просто вы не поняли, произнесла Мюриэль. Это совсем не глупая игра.
Я не хотел играть на виду. Там сидит этот кардинал. Завтра я уезжаю.
Кончаются ваши собачьи дни, сказала она и наступила ногой на голову каменной собаки.
Да. И я хотел Я должен сказать вам, хотя мне совершенно не хочется говорить об этом сейчас Мне придется признаться вам в любви.
Не думайте, что если я позволила вам кое-что, там, в мандариновом домике, у ваших друзей Ласси, то это дает вам право Зачем вы влюбились в меня?
Это был подарок. Впрочем, какое вам дело до моих суеверий?
Ваш друг, этот Гвидо Ласси, он ужасен. Я думаю, он шпион Англии.
Вполне возможно, подумал Кранах.
Внезапно она наклонилась, держась за ветвь дерева, и быстро поцеловала его. Затем, уворачиваясь от его рук, перепрыгнула на соседнюю каменную чашу. В этой чаше не было кувшинок и вода казалась темнее. Зато в центре восседал божок, выливающий воду из морской раковины. Это был фонтан, но вода сочилась незаметно, и текла она из уха мраморного божка.
Здесь живет серая, толстая, сонная рыба, сказала Мюриэль, глядя вниз, в воду.
Вы видите ее?
Нет, вода мутная. Но я знаю ее. О чем это вы думали, когда я позвала вас играть? У вас был такой мечтательный вид.
О власти. Я смотрел на кардинала. Эти старики так долго властвовали над миром
Это мир властвовал над этими стариками, перебила его Мюриэль, продолжая глядеть вниз, в воду, А теперь он уже над ними не властен. Потому что старики стали слишком уж старые. А мир стал молодой и глупый.
Они властвовали, опираясь на имя Бога. Еще один поцелуй, и Но потом оказалось, что Бога нет.
Бог есть, зато у Него нет имени, произнесла Мюриэль.
Один протестантский религиозный деятель как-то раз обмолвился, что девушка в шестнадцать лет и есть Бог. Так что Бог это вы. И имя Бога Мюриэль де Мео.
Не кощунствуйте так бессмысленно! Скажите еще, что Бога зовут Гвидо Ласси и что это мужчина сорока пяти лет. Через несколько месяцев, в мае, я перестану быть Богом, и вы забудете меня. Мне станет семнадцать.
Я хочу когда я вернусь, быть вместе с вами.
Я, может быть, тоже хочу этого. Сейчас. Но вы нескоро вернетесь. Эта война продлится тысячу лет. Вы, немцы, вы, знаете ли, жадные. Вы захватите Россию, и вам захочется захватить Китай. А в Китае очень много людей.
Вы будете верны мне? неожиданно для самого себя спросил Кранах. Мюриэль усмехнулась и бесшумно хлопнула в ладоши.
О какой верности вы говорите? Вы для меня одна из бесчисленных личин Зевеса. Я для вас одна из бесчисленных личин Афродиты. Не так ли? Прощайте, лебедь-дракончик. Напишите мне с войны письмо. Я буду ждать его.
В доме вашего отца я оставил вам на прощанье телескоп. Смотрите в него почаще и думайте о том, что я люблю вас, сказал Кранах с поклоном.
Он один вернулся в яркие залы. Мюриэль осталась стоять на краю чаши.
В залах, где только что шла игра, теперь было пусто. Все убежали куда-то, в другую часть дворца. По комнатам летали спиралеобразные ленты. Кресло, в котором недавно с таким трудом перемещалась Мюриэль, лежало навзничь, вытаращившись в потолок всеми своими маленькими львиными головками и огромными львиными лапами. Другое кресло, такое же, выглядывало из-за парчовой шторы.
Вальтер встретил Юргена радостно.
Хорошо поработали, Юрген! А я, знаете ли, подыскал уже новое приключение для вас. Опасное приключение, должен сразу же предупредить. Но я знаю вас, вы романтик. Вы жить не можете без различных авантюр. Вольно же вам было говорить мне, что вы любите горы. За слова, особенно за такие невинные, прекраснодушные, иногда приходится отвечать. Вы любопытствовали, наверное, зачем я прислал вам в Швейцарию специального инструктора по альпинизму? Сейчас готовится экспедиция на Кавказ. Секретная, до поры до времени, затея. Группа альпинистов в составе небольшого отряда горноегерьских войск должна быть десантирована в тыл русским в районе Эльбруса. Задачи группы не боевые, не разведывательные и не диверсионные. Речь идет об акции символического, в высоком смысле, порядка. Альпинисты должны совершить восхождение на Эльбрус и установить на этой вершине Кавказа знамя Германии. Мне не нужно объяснять вам все морально-психологическое значение этой акции. Руководство согласилось с моим мнением, что среди альпинистов должен быть представитель нашего ведомства. Это вопрос престижа. Вам предлагается отправиться на Кавказ с альпинистами. Это не приказ. Это предложение. Решение за вами. Дело, повторяю, опасное. Действовать придется в тылу у неприятеля. В горах, из-за военных действий, участились обвалы и снежные лавины.
Я польщен этим почетным предложением. Хотя я и не настоящий альпинист, но постараюсь с честью выдержать это интересное испытание, сказал Кранах.
Не сомневался, что услышу такой ответ, кивнул Вальтер.
Кранах внезапно понял, что от него одного зависит, вернется ли он живым из этой экспедиции на Кавказ. И он также понял, что это решается сейчас.
Я хотел бы поделиться с вами одной мыслью сказал Юрген слегка изменившимся голосом (в голосе появилось что-то детское, как будто заговорил глубокомысленный мальчуган), помогите мне понять, есть ли в этой задумке нечто ценное, или же это греза, wishful thinking, как говорят англичане. Речь также идет об акции символического порядка, которая должна иметь психологические последствия. Но задача, в данном случае, не в подъеме нашего духа, а в подтачивании психологического потенциала противника. Главной святыней Советского Союза если речь идет о неодушевленных предметах считается мумия Ленина. В мирное время многие жители СССР соглашались провести долгие часы в очереди, чтобы иметь возможность в течение секунд созерцать эту мумию. Они верят, что это дважды мертвое тело является для них источником жизненных сил подобно нетленным мощам православных святых. Дважды мертвое тело , потому что мумия мертва дважды. В ней умерщвлена даже жизнь смерти, жизнь распада. В ней все остановлено. Но сама она, как ни странно, способна перемещаться в пространстве. Сейчас, вследствие побед вермахта на Восточном фронте, мумия эвакуирована в глубины Сибири. Выкрасть ее пока что не представляется возможным. Однако мы могли бы подделать ее. Дело не очень сложное. Стоило бы, я полагаю, распространить среди русских слух, что мумия нами выкрадена. Дезинформацию можно бы подтвердить кино и фотодокументами. Затем мы могли бы расчленить поддельную мумию как некогда расчленили тело Осириса. Возможны многоразличнейшие издевательские и деморализующие манипуляции с номами. Так древние египтяне называли части расчлененного тела Осириса. Не буду сейчас вдаваться в детали. Эта идея всего лишь пробный набросок. Черновик. Дело привлекает простотой исполнения. Но Не пустые ли мечтания?
Шеф с задумчивым видом сомкнул кончики пальцев, образовав из рук подобие домика с недостроенной крышей.
Что ж, интересная мысль. Она неожиданна, произнес он после небольшой паузы. Я подумаю об этом. В нашем деле, как ни в каком другом, самые странные фантазии могут обернуться небесполезной реальностью.
Перещелкнулся, подумал фон Кранах, выходя из кабинета.
* * *
Сильный дождь, насморк, снегопад.Сирень сильно пахнет.Он сильно пьет.Крепкое вино.Он крепко спит. Он спит как убитый.Глубокий сон.Обильный урожай, ужин.Большие долги, расходы.Большое движение.Густое тесто, густой туман.Густая листва, борода.Толстый слой пыли.Жирная, тучная почва.Жирный шрифт.Тяжеловесный юмор.Бурное море, мрачное, хмурое небо.Крупные черты лица.Ночь. Лагерь 9. Плато Белый Стол.
Дорогая Мюриэль!
Я обещал тебе, что напишу с войны письмо, и вот я пишу его, но я не отправлю его тебе. Здесь, где я нахожусь, нет почт. Недавно я занимался вопросами усовершенствования почтового сообщения в армии, но делал это так небрежно, что, видимо, Боги Почты разгневались на меня. Прости же меня за это.
Если это письмо все же доберется до тебя, это будет означать, что я умер или же затерялся в глухомани. Если так, то прости меня за это.
Я пишу по-французски. Здесь столь холодно и ветрено: я не смог припомнить ни одного итальянского слова, кроме тех, которые ты запретила мне произносить и тем более выводить на бумаге. Прости.
Видишь ли, почерк мой сделался коряв, пальцы огрубели от веревок, и руки одеты в уродливые беспалые перчатки. Прости меня за это.
Мне теперь кажется, что я был недостаточно настойчив тогда, в мандариновом домике. Прости меня за это. Если моя счастливая звезда (которая, как тебе известно, светит мне в созвездии Плеяд ты любила называть это созвездие мочегонными муравьями) приведет меня снова к тебе, то я хотел бы быть совершенно решительным. Заранее прошу простить меня за это.
Мюриэль! Здесь я часто, слишком часто, мысленно произношу твое имя. А ведь я люблю вовсе не имя твое, а тебя. Но прости меня, конечно же, за это.
Я принес тебе семь извинений. Здесь очень красиво. Голова кружится от этой мрачной красоты. Будь здорова. Будь моей.
Юрген
Высадка прошла благополучно. Они были десантированы на край плато, называемого Большой Стол: группа в количестве приблизительно шестидесяти человек. Сразу же началось восхождение. Вскоре они достигли следующего плато Белый Стол. Здесь разбили базовый лагерь. На третьем по счету плато (оно называлось Малый Стол) они разделились на две группы. Группа А, более многочисленная, под командованием молодого Георга Удо, продолжила восхождение по изрезанной, измятой (как выразился Вилли Кнабен) стороне Эльбруса. Группа Б, под командованием знаменитого Кнута Креспина, состоявшая всего из семи человек, ушла вперед, чтобы взойти по опасной, срезанной стороне по той стороне, где Эльбрус словно бы несколько раз нетерпеливо ударили гигантским топором. Фон Кранах остался в составе группы А. Стоя вместе с другими на краю Малого Стола, он наблюдал, как уходят семь человек Креспина крошечная цепочка в белых маскхалатах. Они быстро растаяли.
Среди высадившихся было трое известных альпинистов, и фамилии этих троих звучали сходно: Кронен, Креспин, Кнабен. Молчаливый, с лицом ребенка, Хорст Кронен. Легендарный покоритель Гималаев Кнут Креспин, высокорослый уроженец Гельголанда, бывший моряк, предавший море и переметнувшийся на сторону гор, по выражению Вилли Кнабена. И, наконец, Вилли Кнабен знаток Кавказа, существо, наделенное красноречием и веселостью. Однако общее командование экспедицией доверили не кому-либо из этих опытных людей, а молодому активисту гитлерюгенда Георгу Удо. Руководство отчего-то считало этого юношу персоной харизматической.
Горы, эти нагромождения форм, в здешних местах напоминали взорванные залы, где многочисленная мебель когда-то взлетела на воздух, чтобы снова рухнуть, в бешенстве смешавшись, и так застыть навеки. Или почти навеки. Нечто вроде колоссального зиккурата казалось составлено из трех столов, водруженных друг на друга и изрядно попорченных взрывом. Это были Большой, Белый и Малый Столы. С Малого Стола следовало перебираться на Шкаф (его еще называли Этажеркой). Шкаф был полуопрокинут, гигантичен, с разъехавшимися полками. С последней, девятой полки они намеревались перебраться на Трон, отчего-то увенчивающий собой Шкаф, а со спинки Трона прямой путь вел к Абажуру белому, неправильной конусообразной формы, словно бы опутанному многослойной белоснежной кисеей. Вершина этого конуса заостренная, раздвоенная, напоминающая неуместное белое кристаллическое образование и была пиком Эльбруса.
Оставив почти всех людей в базовом лагере, четверо альпинистов вышли вперед, собираясь обнаружить горный монастырь, о котором знал Кнабен. Эти четверо были Георг Удо, Отто Лахс, Вилли Кнабен и фон Кранах.
Поднявшись на Третью Полку, они действительно обнаружили обещанный Кнабеном монастырек собственно, всего лишь несколько скитов. Здесь, как рассказывал знаток этих мест Кнабен, недавно проживали двое святых, но они умерли несколько лет назад от эпидемической болезни. Эта же болезнь унесла большую часть остальных монахов (их и без того было немного), пощадив только четырех. Все четверо были грузины, люди между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, люди довольно крепкие, простые. Двое из четверых соблюдали обет молчания. Были и еще несколько монахов, появившихся уже после эпидемии. Члены экспедиции увидели в трапезной не всех некоторые не покидали келий. Вообще в монастыре оказалось хорошо. Хотелось в этих крошечных сводчатых комнатках отдохнуть от суровости альпинистских лагерей. В одной из пустующих келий (где раньше обитал умерший от эпидемии подвижник) Кранах с изумлением увидел фортепиано темно-синее, поцарапанное, с вытертыми медными педалями.
Отец Иннокентий, единственный монах, говоривший по-русски, рассказал, что покойный отшельник (в миру человек богатый, из благородного сословия) слыл любителем светской музыки и, даже уйдя в затвор, приказал втянуть сюда на тросах с Большого Стола этот инструмент, и здесь, среди молчания и коленопреклоненных молитв, позволял себе музицировать играл часами Моцарта, Шуберта, каких-то польских композиторов (покойный происходил из православных поляков). Многие в монастыре считали, что он вводит себя и других в соблазн, но келья отстояла далеко от других, и здесь, в горах, люди мало вмешивались в дела друг друга.
Дата добавления: 2021-11-30; просмотров: 98; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!