На небосклоне появилась Венера 19 страница
— А сумеешь?
— Лаврентьич, разве я не комсомолец? Не москвич?
— Бери. Если что... только кольцо вырви, и все!
— Хорошо, Борис Лаврентьич, я это сделаю.
— Спасибо, Коля. Только не торопись.
— Эй, ребята, укройте Николая за деревьями! Алексей!
Андреев кинулся к Галушкину.
— Алеша, за Николая ты отвечаешь головой! Слышишь? Как хочешь, но тащите его к нашим, пока совсем не окружили. Мы прикроем!
— А вы? Вы-то как?
Галушкин увидел его грязное испуганное лицо. Голос Андреева был тревожный, он крепко взял Бориса повыше локтя. И это участливое прикосновение товарища как ножом полоснуло Галушкина по сердцу.
— Алеша, у Николая документы, понимаешь?
— Какие документы?
— С гранатой.
— Ясно, товарищ командир! — почти крикнул Андреев и быстро пополз к носилкам.
Галушкин вложил в автомат последний диск. К нему подползли Маркин и Щербаков. Легли рядом.
— Ну, Пашка, держись! — нервно зашептал Щербаков, раскладывая перед собой толовые шашки.
Галушкин поднял руку.
— Приготовить тол!
— Сергей, — позвал Галушкин. Щербаков повернул к нему лицо. Оно было напряжено, глаза прищурены. — Подпустим их поближе, потом толом.
— Ясно!
— Павел, а ты смотри, чтобы с тыла не подошли. После взрывов попытаемся догнать ребят.
Маркин скосил на него глаза, хотел что-то сказать, но Галушкин снова заговорил:
— Ну, ребята, держитесь! О плохом не будем думать. Но — черт его знает! Николая надо вынести во что бы то ни стало. С ним документы. Мы слово дали отряду. Без Николая нам пути к своим нет!
|
|
|
XX
Из штаба дивизии была получена шифрованная радиограмма. В ней сообщалось, что из глубокого тыла противника к линии фронта идет группа партизан под командованием младшего лейтенанта Бориса Галушкина. Партизаны несут важные документы и тяжело раненного бойца. Командование приказывало организовать круглосуточное наблюдение и оказать помощь партизанам при переходе через линию фронта. А если им не удастся пробиться через линию фронта живыми, то следует принять меры, чтобы документы, которые они несут, ни в коем случае не попали в руки противника.
Получив приказ, командир роты лейтенант Иваненко и политрук Гришин уже пятый день ждали партизан. Они надеялись, что именно на их «гнилой участок», как Иваненко именовал в донесениях занимаемый его ротой участок, придут партизаны.
Иваненко рассуждал так: партизаны — не молодые бойцы, они не полезут на окопы противника, а будут искать такое место, где нет сплошной линии обороны и где самим немцам трудно разобраться в обстановке.
...Лейтенант Иваненко и политрук Гришин сидели в блиндаже перед разостланной на нарах картой своего участка. Слабый свет коптилки бросал бесформенные тени на стены, обшитые тесом, на бревенчатый потолок, с которого срывались редкие капли и звонко шлепались на нары. В приоткрытую дверь блиндажа струился июньский рассвет, доносились звуки просыпавшейся чащи. Вдруг длинно зазуммерил телефон. Комроты схватил трубку:
|
|
|
— Слушаю! Да, да! Я — Голубь! A-а, товарищ Орлик? Здравствуйте! Все в порядке. У меня пока ничего нового! Спокойно! Что? Есть, товарищ Орлик, будет исполнено! — Иваненко положил трубку на рычаг аппарата.
— Разведка батальона передала, что на той стороне видела группу оборванных вооруженных людей. Они прошли мимо секрета. Неизвестные несли какой-то длинный сверток. Может быть, это и были те партизаны, которых мы ждем?
Политрук встал с нар.
— Вполне возможно.
— Комбат тоже так думает. Он приказал немедленно послать им навстречу боевые группы.
— Ну, наконец-то дождались! — обрадовался политрук.
— Связной!
— Я здесь, товарищ командир роты!
В блиндаж вошел красноармеец. Огонек коптилки заметался из стороны в сторону. В накинутой на плечи плащ-палатке красноармеец казался квадратным и неуклюжим, сонное лицо его хмурилось. Видать, ему не очень-то легко было бороться со сном на утренней зорьке.
|
|
|
— Панкратов, передай командирам взводов, чтобы немедленно боевые группы выдвинули на передовые сектора.
— Есть, товарищ командир!
Он четко вскинул руку к пилотке, ловко повернулся и быстро вышел из блиндажа.
Алая полоска несмело пробивалась сквозь низкую облачность. Редкий туман уменьшал видимость, но командиры разглядели, как, прыгая с кочки на кочку, перебегая от куста к кусту, по болоту осторожно пробирались фигуры их солдат. Иваненко посмотрел на хмурое небо, а потом на болото, одобрительно заметив:
— Смотри, политрук, хлопцы уже пошли. Молодцы!
— Идут, будто по твердому грунту.
— Еще бы. Сколько дней на брюхе по нему ползали. Каждую кочку своими руками ощупали, знают теперь, куда ногу ставить.
За болотом заработал пулемет. Он стрелял короткими торопливыми очередями. Грянуло почти одновременно три взрыва. Пулемет замолчал.
— Ого! Слышишь? Противотанковые рванули. Это они, у наших бойцов противотанковых нет! — уверенно сказал комроты и побежал к передней линии окопов.
Политрук последовал за ним. Не успело заглохнуть эхо взрывов, как застрочили автоматы, захлопали винтовочные выстрелы. И снова, будто возвратилось эхо, загремели мощные взрывы. Скрытые огневые точки врага лихорадочно плевали огнем. Над болотом взвилась красная ракета. Разорвавшись вверху, она рассыпалась сотнями звездочек. Сквозь редкий туман политрук увидел, как из лесу появились фигуры людей с носилками. Трое из них метнулись обратно к лесу и скрылись за деревьями. Остальные бросились на землю и поползли к нашим окопам.
|
|
|
— Смотри! Вон туда смотри, это они!
— Верно, они! — подтвердил комроты и скомандовал: — Слушай мою команду! Перевести огонь противника на себя! Политрук, остаешься тут за меня! — Иваненко сбросил плащ-палатку, вскочил на бруствер, взмахнул автоматом и закричал: — За мной, товарищи-и-и! Впере-о-о-од!
Политрук внимательно прислушивался к бою. Наблюдатели засекли новые огневые точки врага. Дружно заработали наши, минометы. Над лесом повисли дымки от частых разрывов мин. Лес огласился частой стрельбой. Видимо, это боевые группы роты завязали с противником перестрелку в лесу.
Увязая в грязи, через болото пробирались три человека. На чем-то, как на салазках, они тащили сверток. Когда до окопов осталось всего метров сорок-пятьдесят, двое неизвестных повернули обратно. Третий встал на ноги, поднял с волокуши сверток и, держа его перед собой, как ребенка, пошел. Фашисты не могли не заметить шагавшего по болоту человека. Они открыли огонь, красноармейцы усилили ответный огонь. В лесу шум боя тоже нарастал.
— Э-эй, парень! Давай бегом!
— Чего ты, как на прогулке, тянешься! — кричали из окопов красноармейцы.
Человек вскинул на плечо большущий сверток и побежал зигзагами, стараясь попадать ногами на твердые кочки. Пули булькали в жидкую грязь совсем рядом, свистели у самой его головы, но он бежал, не останавливаясь, проваливался, падал, поднимался и снова бежал.
Политрук Гришин приказал бойцам усилить огонь, а сам выскочил из окопа навстречу бегущему. Сделав последнее усилие, человек с короткой рыжей бородой и такой же рыжей шевелюрой, в грязных лохмотьях, прыгнул через ров перед окопом и упал к ногам политрука. Падая, он резким движением повернулся спиной вперед, чтобы не придавить ношу. Сильно ударившись о край рва, одетый жердями человек застонал. К нему подбежал политрук, красноармейцы. Они подхватили на руки сверток и быстро скрылись в окопах.
Партизан вскочил на ноги, кинулся к свертку. Быстро развязал веревки, отбросил угол плащ-палатки.
— Николай! Коля! Очнись, это я!
Раненый слабо застонал. Мертвенная бледность проступала сквозь слой жидкой грязи. Последний переход окончательно измотал его. Андреев развернул плащ-палатку. Николай обеими руками сжимал гранату, обернутую документами.
— Смотрите, у него граната! — крикнул кто-то из бойцов. — Да возьмите ж у него гранату!
Андреев осторожно положил руку на гранату и потянул ее к себе. Но Николай дернулся, застонал и сделал движение, словно хотел вырвать из гранаты кольцо.
— Держи его! — с тревогой крикнул кто-то.
Но Андреев успел перехватить руку Николая.
— Стой, Коля! Мы уже дома!
Николай на секунду открыл глаза. Андреев осторожно вынул из его рук гранату, снял с нее бумаги, гранату сунул в карман брюк, а документы спрятал за пазуху.
— Ну вот и хорошо. Фельдшера, живо! — приказал политрук.
— Я здесь, товарищ политрук!
Стройный, похожий на цыгана парень склонился над Николаем.
Когда Андреев убедился, что передал раненого в надежные руки, он попросил:
— Товарищи, дайте мне патронов! Дисков! — он поднял над головой автомат, указал им в сторону, откуда доносилась стрельба. — Я должен вернуться туда, там мои товарищи, надо помочь им!
Политрук похлопал его по плечу, улыбнулся:
— Там теперь и без тебя справятся. Помоги фельдшеру.
Андреев не стал спорить. Он опустился рядом с Николаем, стал помогать фельдшеру срезать с раненого остатки грязного обмундирования, окровавленные бинты.
Стрельба на болоте не утихала. Взводы роты Иваненко вклинились в расположение противника и теперь вели бой. Под прикрытием минометного огня через болото поодиночке переползали партизаны. У Галушкина на голове белела свежая повязка. Маркин шатался, как пьяный, его сильно тряхнуло взрывной волной.
Николая обтерли полотенцем, раны перевязали чистыми бинтами, завернули в сухую плащ-палатку и дали немного водки. Он закашлялся, открыл глаза, с удивлением посмотрел на окружавших его товарищей, на красноармейцев, улыбнулся и сразу уснул.
Через час накормленные и немного отдохнувшие партизаны стали собираться в путь, так как из глубины нашей обороны позвонили и приказали немедленно доставить их вместе с раненым в полевой госпиталь.
Тепло провожали партизан бойцы и командиры роты Иваненко. Сам он подходил к каждому, дружески хлопал по плечу, жал руку.
— Ну и лихие ж вы, хлопцы! Не кубанцы, часом?
— Нет, мы москвичи.
— О-о, цэ гарно! Москвичи да кубанцы, як кажуть, цэ ж самая храбрая нация на свити! Ей-бо, не брешу!
Партизаны и бойцы смеялись:
— Ну и ловок ваш комроты!
— Что вояка тебе, что шутник!
Откуда-то донесся длинный автомобильный сигнал.
— Вот, уже прибиг! — незло выругался Иваненко. — Ну, хлопцы, время!
Галушкин подошел к Иваненко. Оба крепкие, рослые, они долго хлопали друг друга по широким плечам, по черным от болотной грязи спинам, смеялись, клялись в вечной дружбе и снова обнимались.
XXI
Не верилось, что они уже на Большой земле и едут на дребезжавшей полуторке в тыл своих войск. А навстречу им бегут машины с советскими бойцами, грузами. Красноармейцы улыбаются, машут руками. Ребятам казалось странным, что теперь не надо прятаться в густую чащу и отсиживаться там до вечера, чтобы ночью снова шагать и шагать, зорко оглядываться по сторонам, вздрагивать и хвататься за оружие при каждом громком треске, при каждом шорохе.
Галушкин жадно смотрел вперед. Не меньше двухсот километров прошагали. Напрямик по карте меньше, но разве партизаны по прямой ходят?
«Видимо, я все же счастливый, — думал Галушкин. — Столько прошагать с носилками по тылам врага и ни одного человека не потерять. Это же настоящее счастье!»
По сторонам дороги толпился лес: сосны раскинули над дорогой огромные ветки, курчавые березки кокетливо распустили свои золотые косы, мелкая поросль толпилась вокруг старых деревьев, будто у ног ласковых бабушек. Многоцветное разнотравье, которое пора было косить, пестрым ковром покрывало поляны и перелески.
Та же красота была и на той стороне, но казалось, что увидел он все это впервые.
— Лаврентьич, — толкнул его в бок Маркин. — Ну как?
Глаза у Маркина покраснели от бессонной ночи, но все равно лукаво блестели.
— Ох, здорово, Пашка!
— Точно, Боря, здорово!.. Споем?
Галушкин радостно засмеялся. Ребята повернулись к ним.
Носилки с Николаем держали на руках четверо бойцов из роты Иваненко, чтобы смягчить тряску по ухабистой лесной дороге. Здесь же был и фельдшер. Он внимательно следил за раненым, поглядывал на шумевших ребят, улыбался.
Минут через тридцать показался брезентовый городок. Палатки прифронтового госпиталя прятались под сенью огромных деревьев. Полуторка засигналнла и остановилась у квадратной палатки с большими целлулоидными окнами.
Партизаны спрыгнули на землю. Над рощей вились дымки походных кухонь, вкусно пахло едой. На веревках, протянутых между деревьями, белели ряды рубах, кальсон, под свежим ветерком пузырились простыни — городок жил своей хлопотливой жизнью.
В госпитале партизан встретили, как давно знакомых. Николая сразу унесли в квадратную палатку с большими окнами. Остальным отвели просторную палатку с широкими нарами из свежих досок, приятно пахнущих хвойным лесом.
Утром ребята отправились навестить Николая.
Побритый и вымытый, он лежал в чистой постели. Чувствовал Николай себя гораздо лучше, чем вчера. Это сразу можно было заметить по его спокойному лицу. Увидев ребят, он радостно улыбнулся, даже приподнялся на локтях. Больные, находившиеся в той же палатке, повернулись к вошедшим. Жители городка уже знали, какой долгий путь прошли эти люди по тылам противника. Раненые дружелюбно и не без любопытства рассматривали партизан, которые теперь выглядели тоже совсем не так, как вчера: выбритые, вымытые, в новом обмундировании.
Борис присел на край койки, на которой лежал Николай. Ребята разместились кто на чем.
— Ну, Коля, как самочувствие? — спросил Галушкин, беря его бледную руку.
Николай нахмурился, увидев бинт на голове Галушкина:
— Рана не опасна?
— С таким ранением, Коля, можно и на ринг выходить. Ерунда. Через день-два сниму. А вот как у тебя дела?
— Ничего, Лаврентьич. Чувствую я себя лучше. Только устал после операции. Очень долго врачи мучили.
— Да ну? Уже? — удивился Правдин и шагнул к кровати.
— Ага, ночью.
Ребята заулыбались, загомонили:
— Коля, а ты не знаешь, какую тебе кровь влили?
— А что? — насторожился больной. — Я, Витя, не знаю. Обыкновенную, наверно, как и всем.
Правдин крякнул, еле сдерживая смех.
— Ну, раз обыкновенную, то хорошо. А то, знаешь, тут все может случиться в спешке. Всадят тебе с пол-литра какой-нибудь девчачьей крови, и радуйся потом.
— А разве имеет значение, какого пола кровь?
— Кому как. А то вдруг запоешь сопрано, а то еще и глазки нам станешь строить. Возись тогда с тобой.
— Да что ты? Разве такое может случиться?
— Ого, а то нет! Бывает же: родится человек, а как его назвать, никто и не знает — тетка это или дядька. Тут, брат, ухо востро надо держать...
Ребята прыснули. Больные заулыбались.
— Значит, все в порядке? А мы приготовились по пол-литра тебе своей крови отвалить, а Леха даже литр грозился отлить. Выходит, что нас опередили! — смеясь сказал Маркин.
— Спасибо, ребята. Но больше, наверное, не надо.
— А может, вольем еще, а? Скорей на ноги встанешь, и опять в свой отряд. Давай, Николай? — предложил Щербаков.
Николай нахмурился, облизал обветренные губы. Протянул руку к тумбочке. Борис подал ему жестяную кружку с водой:
— Чего ты, Коля?
— Боюсь я, Лаврентьич, что мне у вас уже не придется побывать... Инвалидов в армию не возвращают.
— Не отчаивайся, Коля, тебя тут так отремонтируют, что и следов не останется. Все в порядке будет, — старался успокоить его Галушкин.
В палату вошла дежурная сестра. Она приветливо поздоровалась с партизанами.
— Товарищ младший лейтенант, вас просит к себе начальник госпиталя.
— Хорошо, сестричка. Спасибо, сейчас иду, — ответил Галушкин.
Сестра вышла, а Галушкин склонился над Николаем, взял его за руку. Николай повернулся к нему:
— Борис... Лаврентьич, — губы его задрожали.
— Крепись, Николай. Мы тебя не забудем.
— Лаврентьич, передай всем товарищам, всему отряду от меня... а вас я никогда не забуду... до последних дней...
Галушкин обнял и поцеловал раненого.
— Будь здоров, Коля, поправляйся, мы уверены: все обойдется хорошо.
— Прощайте, ребята...
— До свидания, Коля.
Партизанам было грустно и тяжело расставаться с раненым товарищем. Андреев стоял в стороне.
— Алеша... Спасибо тебе, как брату...
Андреев засопел. Он наклонился к Николаю и долго не поднимал своей лохматой головы с его часто вздымавшейся груди.
* * *
Так закончился тяжелый переход по тылам врага группы московских спортсменов-комсомольцев, участников разведывательно-диверсионного отряда советских партизан. Из отряда они вышли 18 мая 1942 года, а линию фронта перешли 5 июня 1942 года. Но в отряде еще долго ничего не знали об их судьбе. И только 21 июня 1942 года из Москвы передали радиограмму, в которой сообщили, что Борис Галушкин и его боевые товарищи благополучно вышли на Большую землю. Раненого бойца сдали в полевой госпиталь. Разведывательные материалы, которые они принесли, получили высокую оценку командования Западного фронта Красной Армии.
ВЕРНОСТЬ
Он бежал по пустынному шоссе, часто оглядываясь на зарево пожара и невольно вздрагивал, когда за его спиной гремели орудийные выстрелы, а потом высоко в ночном небе рвались снаряды. Где-то гудели невидимые самолеты. Эхо от взрывов авиабомб подобно грому долго перекатывалось над горами.
Надвинувшееся облако закрыло луну, стало темнее. Беглец остановился, прислушался. Недалеко шумела вода. Свернув с шоссе, он побежал в сторону шума, спотыкаясь о камни, и вскоре оказался перед разрушенной мельницей на берегу реки. Не раз, когда пленники возвращались из каменоломни, где каждый день рубили и грузили на машины ракушечник, он видел около мельницы обгоревшие бревна. Но сейчас их не было. «Где же они? — с тревогой подумал он, вглядываясь в темноту. — Ага, вон, чернеют».
Он скатил в воду два бревна, сел на них верхом и оттолкнулся от берега. Течение подхватило и понесло. Загребая руками, он пытался удержать бревна параллельно берегам, а они шевелились под ним, расходились, словно живые. Сжимая бревна ногами и обнимая руками, как неопытный седок норовистую лошадь, он старался не свалиться и закрывал глаза, когда его стремительно проносило мимо торчавших из воды камней.
Кончалась ночь. Луна неторопливо спускалась к темной гребенке леса, покрывавшего невысокие горы, серебрила поверхность реки.
Беглец понял, наконец, что свободен, и облегченно вздохнул. Управляя бревнами, он внимательно всматривался в берега, старался отыскать место, где можно было спрятаться от погони.
...Вторые сутки он скрывался в небольшой пещере, вымытой в толще обрывистого берега. Убежище было надежное, только очень донимал голод. Он часами сидел у проносившейся мимо прозрачной воды, наблюдал, как проплывали стаи крупных рыб. Бросал в них камни, но напрасно. Ему удавалось оглушить только мальков, но и тех уносило быстрым течением. Питался зелеными ягодами ежевики, шатром нависавшей над входом в пещеру. Вскоре от зеленых ягод у него появилась оскомина. Было больно сжать зубы. Сегодня в прибрежных кустах он нашел гнездо с двумя конопатыми яйцами величиной с ноготь и съел их вместе со скорлупой, но голода не утолил. Он ходил по тесной пещере, как зверь в клетке. Беглец хорошо понимал, что надо уходить, пока еще были силы, но в окрестности слышались выстрелы. И это его удерживало. По-видимому, гитлеровцы охотились за узниками, убежавшими, как и он, в ту ночь из концентрационного лагеря через брешь, пробитую в ограде авиабомбой.
Дата добавления: 2021-11-30; просмотров: 19; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!