Разновидности форм первичного состояния 4 страница
Если мы представим себе эти вытесненные потребности как энергию, которая движет всеми процессами в организме, то увидим, что невротик — это человек, у которого мотор не выключаясь работает всю жизнь. Что бы такой человек ни делал, он не сможет выключить перегретый мотор до тех пор, пока не ощутит естественные потребности и истинные чувства во всей их мучительной болезненности, осознав, наконец, их подлинную природу. Это означает также, что нереальная система должна быть каким‑то образом отброшена, чтобы реальная смогла найти свое выражение.
Простой пример, касающийся запрещения ребенку с самого раннего детства плакать, позволит сделать обсуждение более ясным и наглядным. Куда деваются невыплаканные слезы? У некоторых людей подавляемый плач приводит к синуситам и заложенности носа (все это исчезает, когда на сеансе первич
ной психотерапии такой пациент от всей души рыдает). У других подавленная печаль выражается опущенными уголками рта или меланхоличным взглядом. Но реальная потребность никогда не ощущается сознательно, так как выражается вовне чисто символически. И это внешнее символическое выражение удерживает личность от ощущения ее потребностей и их удовлетворения. Таким образом, невротик продолжает сам отвергать исполнение того, в чем он реально нуждается больше всего.
Нереальные системы трансформируют реальные потребности в потребности болезненные. Человек может неумеренно пичкать себя едой для того, чтобы избавиться от чувства пустоты. Еда символизирует для него любовь. Таким образом, переедание является символическим действием.
|
|
|
Как только реальные потребности, извращаясь, становятся болезненными, они не могут быть удовлетворены. Это означает, что как только в сознании личности происходит расщепление во время большой первичной сцены, в личности создаются два «я», находящиеся между собой в состоянии постоянного диалектического противоборства. Нереальное «я» препятствует осознанию реальных потребностей, а значит и их исполнению. Вот почему, например, любовь и хорошее отношение к ребенку со стороны учителя второго класса могут быть лишь паллиативными, то есть, временными, хотя ребенок, конечно, не будет чувствовать боли, когда его хвалит или гладит по голове учитель. Но такое поведение учителя не может устранить расщепление, которое возникает каждодневным неверным отношением всемогущих родителей в течение первого, решающего года жизни ребенка. Если расщепление произошло, то ласка учителя может спровоцировать боль, вызванную тем чувством, какого ребенок никогда не испытывает в своей обыденной жизни.
|
|
|
Первичная боль отделена от сознания, так как осознание представляет собой невыносимую боль. Первичная боль — это ощущение испытываемое ребенком, когда он не может быть самим собой. Когда боль отделена от сознания, нарастает напряжение. Это последнее определяется диффузной, разлитой болью. Это давление отвергнутых, изолированных чувств, стремящихся вырваться в сознание. Напряжение направляет деятельность активного бизнесмена, наркомана, гомосексуалис
та, каждого, кто страдает на собственный манер, но вырабатывает тот стиль жизни, ту «личность», которая позволяет уменьшить и со временем притупить это страдание. Наркоманы часто более честны, нежели другие перечисленные категории. Обычно они понимают, что страдают от первичной боли.
Первичная боль — это неразрешенная первичная потребность. Напряжение — это отражение потребности, отделенной от сознания. Напряжение вызывает в сознании ощущение бессвязности мышления, растерянности, снижения памяти; оно становится причиной мышечного напряжения и нарушений работы внутренних органов. Напряжение — отличительный признак невроза. Оно толкает личность на разрешение внутреннего конфликта. Но разрешение не может произойти до тех пор, пока человек не ощутит первичную боль — то есть, не переместит ее в сознание.
|
|
|
Невротик находится в состоянии постоянной, непрекращающейся и бесконечной борьбы, потому что эти ранние потребности остаются нереализованными. Борьба эта является нескончаемой попыткой удержать организм от осознания потребности. Но одновременно эта же борьба бережет нас от сильной боли реальной потребности, а только это может способствовать разрешению невроза. Человек может нежиться в объятиях многочисленных любовниц, но так и не удовлетворить потребность в родительском тепле. Человек может читать лекции сотням студентов и испытывать мучительную, неудовлетворенную потребность быть услышанным и понятым собственными родителями — именно неосознанная потребность и нарастающее напряжение заставляют его читать все больше и больше лекций. Борьба такого рода бесплодна, так как это символическая, а не реальная борьба.
Любая реальная потребность или подавленное чувство, которые возникают из проблем ранних взаимоотношений ребенка с родителями, выражается символически до тех пор, пока пациент не осознает их и не займется их непосредственным разрешением. Цель первичной психотерапии заключается в том, чтобы заставить пациента заглянуть под символическую активность и увидеть свои реальные чувства. Это, кроме того, означает возможность помочь личности захотеть осуществить
|
|
|
свои потребности. Нормально развивающийся ребенок хочет того, в чем он испытывает потребность именно потому, что чувствует эти потребности. Как только ребенок заболевает неврозом, его желания и потребности расщепляются, то есть, отделяются друг от друга (так как ребенок не может получить то, чего он хочет), и поэтому он начинает желать того, в чем он не нуждается. У взрослого эта подмена может проявиться неудержимой тягой к алкоголю, наркотикам, одежде, деньгам. Этими вещами надеются облегчить напряжение неосознанных реальных потребностей. Но для того, чтобы заполнить эту пустоту никогда не хватит ни алкоголя, ни наркотиков, ни тряпок, ни денег.
Боль
То, как мы реагируем на боль, очень важно для понимания первичной теории и первичной психотерапии. Я приведу— вкратце —результаты научных исследований, оказавшихся полезными для формулирования теории. Э. Г. Гесс, изучая сужение и расширение зрачка в ответ на определенные стимулы[3], нашел, что зрачок расширяется, когда стимул приятен испытуемому, и сужается, когда стимул ему неприятен. Когда испытуемым предъявляли сцены пыток, зрачок сужался; когда же людей просили припомнить эти сцены, наблюдалась автоматическая непроизвольная реакция сужения зрачка. Я думаю, что тоже самое случается, но более обобщенно, когда ребенок сталкивается с неприятными сценами. То есть, избавление от боли представляет собой тотальный организменный ответ, вовлекающий чувствительные органы, процессы в головном мозге, мышечную систему и т. д. — также как и при проведении опытов Гесса.
Я твердо убежден в том, что отдаление от сильной боли — это рефлекторная, свойственная человеку деятельность, диапазон которой простирается от отдергивания пальца от горячей печки до отвода глаз в сторону, чтобы не видеть отвратительных сцен фильма ужасов, чтобы уберечь свое «я» от болезненных мыслей и чувств. Думаю, что это принцип ухода от боли лежит в самой основе возникновения и развития невроза.
Следовательно, при переживании первичной сцены организм ребенка отключается от полного понимания происходящего и становится бессознательным по отношению к боли согласно тому же принципу, по которому даже самые стойкие из нас теряют сознание при достаточно сильной физической боли. Первичная боль — это непереживаемое страдание, и с этой точки зрения невроз можно рассматривать, как рефлекс — как мгновенный ответ целостного организма на боль.
Т. К. Барбер проводил физиологические опыты с людьми, находившимися в гипнотическом трансе[4]. Испытуемых вводили в состояние гипноза и внушали, что они не будут чувствовать боли. После выхода из гипнотического состояния, они получали болевую стимуляцию. Все испытуемые сообщали, что не чувствуют боли, хотя физиологические реакции свидетельствовали, что организм отвечает на боль всеми положенными физиологическими реакциями. В другой серии экспериментов было обнаружено, что у пациентов в состоянии гипноза на электроэнцефалограмме (кривой электрической активности головного мозга) выявляются изменения в ответ на боль, хотя сами пациенты никакой боли не чувствовали.
В том, что касается первичной теории, данные этих экспериментов показывают, что тело и головной мозг неизменно отвечают на боль даже в том случае, когда человек не осознает, что его организму наносится вред. Физиологические исследования указывают также на то, что организм продолжает реагировать на болезненные стимулы даже после введения болеутоляющих лекарств. Таким образом, физиологическая реакция на боль, и ее осознание являются разными, четко отличающимися друг от друга феноменами.
Если организм отключается от переживания невыносимой боли, то это требует какого‑то механизма, позволяющего скрывать и подавлять первичную боль. Функцию такого механизхма и выполняет невроз. Он отвлекает пациента от боли и внушает ему надежду — то есть, показывает ему, что он может сделать,
чтобы удовлетворить свои потребности. Поскольку у невротика есть такие настоятельные, но не удовлетворенные потребности, постольку его восприятие и понимание должны быть отчуждены от реальности.
Концепция блокады боли очень важна для моей гипотезы, так как я считаю, что чувствование это единый, тотальный процесс, вовлекающий весь организм в целом, и когда мы блокируем такое критически важное чувство, как ощущение, как первичная боль, мы вообще лишаем себя способности чувствовать что бы то ни было.
Первичныеу так сказать, первородные чувства, это резервуар, откуда мы черпаем, а невроз — это крышка резервуара. Невроз подавляет почти все чувства— как удовольствие, так и боль. Именно поэтому все пациенты, прошедшие лечение на сеансах первичной терапии, говорят: «Я снова стал чувствовать». Они рассказывают, что впервые за все время, прошедшее с детства ощутили чувство радости и удовольствия.
Упоминание о резервуаре боли в организме невротика — это не просто метафора для более наглядного представления; очень часто пациенты сами описывают свое состояние, прибегая именно к ней в той или иной форме (они говорят, что носят в себе ядовитый бак со страданием). Например, каждый раз, когда папа бьет ребенка, у последнего возникает следующее чувство: «Папа, пожалуйста, будь со мной ласковым! Пожалуйста, не пугай меня так сильно!» Но ребенок не говорит этого по целому ряду причин. Обычно он так поглощен своей борьбой, что и не осознает своих чувств, но если бы даже и осознавал, то такая честность и искренность («Ты пугаешь меня, папа!») могла бы показаться родителю такой угрозой, что он удвоил бы наказания. Поэтому ребенок выражает то, что он не может сказать, своим поведением — приобретая опыт, он становится более примирительным, менее назойливым и более вежливым.
Первичная боль накапливается постепенно, укладываясь слоями и порождая напряжение, которое требует разрядки. Такая разрядка может произойти только в том случае, если удастся соединить напряжение с обусловившей его причиной. Каждый инцидент надо пережить заново и связать его с перенесенной болью, но необходимо снова почувствовать ощущение, общее
всем прошлым переживаниям. В приведенном выше случае, когда заново познаваемое чувство связывается с отцом, пациента буквально захлестывает одно воспоминание за другим (из резервуара, где они хранились) о тех моментах, когда отец пугал его. Этот феномен свидетельствует в пользу действительного существования ключевых первичных сцен, которые представляют множество переживаний, каждое из которых связано с центральным, основным чувством. Процесс первичной психотерапии — это опустошение резервуара первичной боли. Когда емкость становится пустой, я считаю, что пациент стал реальной личностью и выздоровел.
Подавление и вытеснение первичной боли определяются потребностью в выживании. Маленький ребенок сделает все, что угодно, лишь бы только угодить своим родителям. Один пациент очень красочно рассказывал об этом феномене: «Я сделался чужим самому себе. Я попросту убил маленького Джимми, потому что он был грубым и диким озорником, а они хотели ребенка кроткого и нежного. Я избавился от маленького Джимми, чтобы выжить с моими сумасшедшими родителями. Я убил своего лучшего друга. Это был отвратительный поступок, но у меня не было иного выбора».
Поскольку мы рождаемся на свет цельными людьми» то наше реальное «я» будет постоянно пытаться пробиться на поверхность сознания и произвести необходимые ментальные связи. Если бы не было такой прирожденной потребности в цельности, то реальное «я» могло быть отчужденным навсегда; оно бы спокойно лежало на дне нашего подсознания и не пыталось бы вмешаться в поведение. Невроз возникает из потребности снова стать цельной личностью, потребности обрести естественное «я», естественное осознание истинной собственной личности. Нереальное «я» это барьер на пути к выздоровлению, враг, которого надо во что бы то ни стало уничтожить.
От психотерапевта требуется немало умения и усилий для того, чтобы на сеансах первичной терапии заставить пациента и его организм снова испытать ту забытую раннюю первичную боль. Неважно, насколько сильно пациент стремится выздороветь, он все равно всегда проявляет сопротивление, не желая ощущать заново болезненные чувства. Действительно, многие
пациенты боятся «сойти с ума», когда оказываются на грани повторного ощущения первичной боли.
Для наших целей основным признаком, главным аспектом первичной боли является то, что упакованная в глубинах сознания, она вечно остается нетронутой, первозданной и такой же интенсивной, какой она была в момент своего возникновения. Она остается незатронутой жизненными обстоятельствами и личным опытом пациента, каким бы он ни был. Сорокапятилетние пациенты ощущают эту раннюю боль и обиду с поразительной интенсивностью, словно они переживают их — сорок с лишним лет спустя после того как они были причинены — в первый раз; и мне представляется, что так оно и есть. Эта боль никогда не переживается в своем полном объеме; она обрывается и загоняется в подсознание очень быстро, и никогда не ощущается целиком. Но первичная боль весьма терпелива. Она изводит нас и окольными путями каждый день напоминает нам о своем существовании. В полный голос она требует своего освобождения весьма редко.
Чаще эта боль вплетается в ткань личности и поэтому перестает ощущаться и не распознается. Невротический механизм вытесняет боль.
Это происходит автоматически, так как боль в любом случае должна найти выход— осознанный или нет. Освобождение может явиться в форме приклеенной к лицу улыбки, которая словно говорит: «Будьте со мной милы», или принимать форму физического недуга который взывает к окружающим: «Позаботьтесь обо мне». Освобождение может проявиться громогласным и бесцеремонным поведением, или, наоборот, большой приспособленностью к общественной деятельности — и все это только для того, чтобы сказать во весь голос: «Обрати же на меня внимание, папочка!» Неважно, какого положения добился человек в своей жизни, неважно, насколько серьезна и «зрела» его защита — если слегка поскрести эту внешнюю оболочку, то под ней всегда можно найти обиженного ребенка.
Я хочу особо подчеркнуть, что переживание первичной боли — это не просто знание о боли, это бытие в боли, это значит самому стать болью. Так как человеческий организм представляет собой психофизическое единство, то я полагаю, что
никакой подход, предусматривающий расчленение этого единства, не может быть успешным. Диетические клиники, клиники речевой терапии и даже психотерапевтические клиники являются учреждениями, в которых из общей картины вычленяют отдельные симптомы и пытаются воздействовать на них в отрыве от целостного организма. Невроз не является ни ментальным, ни эмоциональным расстройством — он и то, и другое. Для того, чтобы снова обрести цельность, надо почувствовать и распознать расщепление и испустить крик воссоединения, который восстановит единство личности. Чем интенсивнее ощущает пациент расщепление, тем интенсивнее и глубже переживание воссоединения расщепленных частей сознания.
Первичная гипотеза утверждает, что все наши нынешние страдания — чрезмерные или не имеющие отношения к реальности, составляют первичный пул боли. Само существование этого пула заставляет неприятные чувства долго удерживаться в сознании после того, как человеку нанесли мелкую обиду или сделали тривиальное замечание.
Вероятно, все мы знаем злобных или боязливых людей, людей, которые, каждое утро просыпаются объятые гневом или страхом, как накануне, без всякой видимой причины. Откуда ежедневно берутся эти чувства? Полагаю, что они, словно черти из табакерки, выскакивают из первичного резервуара.
Все, что разрывает защитный покров нереальности, открывает выход первичной боли, и она поднимается на уровень сознания. Например, одной пациентке, которой никогда в жизни не удавалось угодить матери, друг однажды шутя сказал, что ее чудесные голубые глаза не гармонируют с черными, как вороново крыло, волосами. Это, очевидно, не стоящее и ломаного гроша, замечание, возбудило чувство отверженности, и она не смогла остановить поток этого чувства, хотя «умом» понимала, что друг вовсе не желал ее обидеть. Обсуждение этой текущей ситуации я использовал как средство добраться до ее первичной боли. Ощущение первичной боли пациентом я называю возвращением к истоку.
На званом вечере человек может получить сотню комплиментов, но все они сразу поблекнут и потеряют свою значимость
из‑за одного–единственного мелкого замечания, которое разрядит старые чувства и заставит человека почувствовать себя никчемным, ни к чему не пригодным, нежеланным и т. д. Очень часто невротики сами тянутся к критически настроенным личностям просто потому, что получают возможность символически бороться с критически настроенными родителями, надеясь, в конце концов разрешить свои чувства и преодолеть критику и обиду. Это такой же динамический процесс, как в случае, когда невротик сближается с отчужденным холодным человеком, чтобы заставить (опять‑таки, символически) родителей относиться к себе с теплотой и сердечностью. В этом и заключается суть невротической борьбы — воссоздать исходную ситуацию и постараться разрешить ее. Например, жениться на слабом человеке и всю жизнь стараться сделать его сильным, или, наоборот, выбрать в супруги сильного человека, чтобы безжалостно ломать его, превращая в безвольную тряпку. Почему люди символически «женятся» на своих матерях и «выходят замуж» за отцов? Для того, чтобы превратить их в реальных любящих людей. Поскольку при таком подходе это невозможно, то борьба продолжается до бесконечности.
Здесь вполне уместен вопрос: «Откуда мы вообще знаем, что невротик в действительности испытывает какую‑то боль?» Я могу сказать, что во всех наблюдаемых мною случаях, независимо от психиатрического диагноза, боль появлялась на поверхности сознания в тот момент, когда падала защитная пелена. Боль всегда на страже; она просто равномерно распределяется по организму, если он находится в напряженном состоянии.
Можно задать и другой вопрос: «Не реагирует ли человек таким болезненным образом на психическую травму, которую наносит ему психотерапевт?» Во–первых, психотерапевты не наносят травм и не причиняют боли и обид. Прорыв защитной системы позволяет больному ощутить себя, свои потребности, свои желания и свои обиды. Во–вторых, как только разрушается часть защитного барьера, отделяющего мысли от чувств, чувства начинают вырываться из‑под спуда спонтанно. В–треть- их, боль и обида немедленно возвращают человека к истокам его жизни, и никогда не обращаются на психотерапевта.
По какой‑то извращенной причине мы уже в давние времена пришли к выводу, что тот, кто лучше всех переносит боль является самым сильным и доблестным человеком. Человек, страдающий молча, это «настоящий мужчина», человек, способный стойко переносить боль и удары судьбы. Однако не является реальным человеком тот, кто «стойко» переносит боль просто потому, что привык к ней. В действительности, лучше будет сказать, что тот, кто более всех сам себя отрицает, тот, кто лучше всех страдает — тот победитель всеамериканского конкурса невротиков. Видимо, существует прямая связь между самоотрицанием и доблестью в культуре западного человека, и не только в религиозной жизни, где восхваляется самоотречение, но также и в обыденной жизни человека, который много работает, чтобы содержать семью, и который может преждевременно умереть от такого самопожертвования. Человек, у которого никогда не было времени на самого себя, который постоянно жертвует собой, в конце концов, действительно приносит себя в жертву в буквальном смысле этого слова. Именно в этом смысле я считаю вполне правомочным утверждать, что нереальность или — что то же самое — отказ и уход от реальности убивают.
Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 356; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!