ГОЛОДНЫЕ, ПЛАЧУЩИЕ, ПОЛУРАЗДЕТЫЕ 10 страница
гсхеду достался один грамм (стоивший около 285 долларов) - объем, который соответствует примерно пяти тысячам доз.
Вернувшись в свое жилище в Гринвич-Виллидж, Холлингсхед принялся химичить: растворил доставшийся ему ЛСД в дистиллированной воде, поместил полученную смесь в жестянку из-под сахара, а затем, небрежно взболтав, перелил в пустую майонезную банку, перемешал все и непроизвольно облизал ложку. Теперь если вы вспомните, что нормальной дозой ЛСД является 250 не тысячных, а миллионных частей грамма, то можете себе представить, что произошло с Холлингсхедом после того, как он облизнул эту ложку.
Он буквально рухнул в Иной Мир, с ним стряслось именно то, что хотя и редко, но все же случается - он не смог целиком вернуться обратно. Он будто затерялся где-то на пути между этим и иным миром, подобно тому, как (утверждают некоторые) душа может затеряться между мирами, если не будут соблюдены похоронные обряды. Холлингсхед написал письмо Хаксли, который интересовался проблемой возвращения из Иного Мира. Олдос в ответном послании сообщил Холлингсхеду адрес Лири, присовокупив, что тот «отличный парень».
Несмотря на предупреждения, полученные из Нью-Йорка, Лири пригласил Холлингсхеда погостить в своем доме в Ньютоне в качестве неофициального бэби-ситтера при его детях -Сьюзен и Джеке. Мецнер считал, что Холлингсхед справлялся с обязанностями совсем неплохо, «учитывая то, в каком состоянии он постоянно находился». Его день начинался с принятия дозы ЛСД, затем он выпивал, потом смотрел телевизор. Холлингсхед называл ЛСД своим ежедневным витамином.
|
|
|
Лири поначалу отказывался пробовать ЛСД. Он был слишком занят и озабочен трудностями с программой псилоцибина, его беспокоило все возраставшее критическое отношение к нему на факультете. Несмотря на настойчивые уверения Холлингсхеда, что сравнивать псилоцибин с ЛСД, это все равно, что сравнивать домашнего котенка со львом, Тим оставался в уверенности, что нет особой разницы между тем и другим. И только когда в гости к нему нагрянули Фло Фергюсон и Мэйнард и согласились попробовать ЛСД вместе с Холлингсхедом, Лири удалось уговорить.
«Ты должен это попробовать», - прошептала Фло. И он согласился. То, что последовало затем, было самым сильным переживанием в его жизни.
Мецнер забежал к нему на следующий день и был потрясен. Он едва узнал Тима. Тот имел «бледный взор, какой бывает у тех, кто видел слишком много» и все время бормотал что-то о «пластиковом кукольном мире» и о «полной смерти эго». Тим следовал как тень за Холлингсхедом, напоминая гусят после импринтинга, описываемых Конрадом Лоренцом84.
|
|
|
«Мы теряем Тимоти, - предостерег всех Альперт. - ЛСД лучше не трогать». Однако Лири вскоре сумел вернуться в норму. «Ого!» - сказал он.
Если псилоцибин приводил к вселенской любви, то ЛСД приводил к смерти и перерождению, и это быстро изменило дружелюбный настрой, который сплачивал прежде членов программы изучения псилоцибина. Все начали принимать крутые дозы и уходить в индивидуальные путешествия, которые другие не могли с ними разделить. Разрушилось чувство общности.
«Мы стали высокомерными, мы свысока смотрели вокруг, мы присутствовали и отсутствовали, - вспоминал Кан. - Мы начали смотреть на людей, которые не имеют "опыта" так, будто они были низшими существами по сравнению с нами. На всех вечеринках, куда мы ходили, были "те, кто попробовал ЛСД" и "те, кто не попробовал". И мы собирались в свои отдельные группки, где обменивались шутками насчет пребывания "там" и не принимали в свой круг других, кто пытался к нам присоединиться».
Альперт, в частности, совершенно не приветствовал вторжения ЛСД. С псилоцибином все было ясно, после почти года работы они уже были способны создать достаточно четкую, хорошо работающую модель того, что происходит в этих путешествиях, путешествия «за пределы» стали почти обыденным делом. Но ЛСД спутал все карты. ЛСД вновь возвращал все к первоначальному хаосу. Это было слишком! Не было никакой возможности втиснуть то, что происходило после приемов ЛСД, в уже наработанные модели с псилоцибином.
|
|
|
Все это заставляло его нервничать. Конечно, не исключено -это часто бывает с психологами, - что подсознательно Альперт подозревал, что если он сам соблазнится на ЛСД, то прощай Гарвард, прощай Нобелевская премия и, возможно, прощай и сам Дик Альперт.
84 Лоренц, Конрад (1903 - 1989) - великий австрийский биолог, создал совместно с фон Фришем и Тинбергеном этологию - науку о поведении живых существ Нобелевская премия 1973 года
Однако Тим сумел его уговорить. «Какие новые горизонты, -увлеченно восклицал он, - самый замечательный способ прочистить подкорку!»
На самом деле, если кто и символизировал результат действия ЛСД, так это был Майкл Холлингсхед. За несколько недель Холлингсхед приобрел в доме Тима почти такой же статус, как Альперт. Мецнер же чувствовал, что его присутствие действует разрушающе на их сплоченную группу, так как Холлингсхед имел привычку подшучивать над духовностью. Вести сеанс с Холлингсхедом было опасно - он любил воздействовать на ситуацию. Наблюдая за Холлингсхедом, Мецнер впервые осознал, что психоделики не обязательно превращают людей в святых или мудрецов. Когда же он пытался протестовать против ухваток Холлингсхеда, тот отвечал со столь обезоруживающей дружелюбной усмешкой, что ему невозможно было противостоять. Холлингсхед пользовался полным доверием со стороны Лири, поскольку тот, пережив совершенно потрясший его опыт, решил, что Холлингсхед является посланником высших сил и был послан на землю с тем, чтобы вывести его, Тима, на истинный путь.
|
|
|
Тут встает один довольно сложный вопрос, на который нет однозначного ответа. А именно - когда же Лири стал считать себя пророком? В какой момент началась игра в гуру? Где начало того пути, что приведет впоследствии к «Первосвященнику»? Лири, естественно, всегда отрицал такие претензии со своей стороны. На публике он высмеивал предположение о том, что является божественным избранником. Вот над чем Тим бы «смеялся и смеялся, - уверяет Кан, - он никогда ни на секунду не считал себя гуру». Однако у Мецнера было другое мнение на этот счет: «Я знаю, что бессознательно, еще в самом начале нашей работы, он считал себя пророком. А усилившиеся со временем нападки на него со стороны властей и прессы лишь утвердили его в этом неосознанном предположении, потому что он полагал, что пророк всегда остается не понят современниками». И эта пророческая миссия становилась все более высокодуховной.
Если псилоцибин ослабил те установки, что Лири именовал «игрой Тима Лири», то ЛСД, приведший к «онтологической конфронтации», от которой, по словам, Лири он так «никогда и не оправился», просто смел начисто прежние социальные ролевые игры. И хотя прошли годы, прежде чем Тим смог без дрожи говорить о слове Божьем - давили детские воспоминания о тете Дуду, - однако понимание того, например, почему Гинсберг и Уотте предпочитают играть не в «научные», а в «духовные» игры, пришло очень скоро.
Весной 1962 года Лири глубоко погрузился в изучение тантрического буддизма. В тот же самый период молодой психолог Стэн Криппнер приехал к нему за псилоцибином. Предположительно тогда были в разгаре переговоры Тима с Гарвардом, ФДА и государственным Управлением по наркотикам относительно будущего программы изучения псилоцибина. Однако, хотя он вернул Дане Фэрнсворту все имевшиеся у него запасы наркотика, он сумел где-то добыть псилоцибин для Криппнера, сообщив тому: «Вы как раз относитесь к тому типу людей, которым, как мы думаем, нужен этот опыт».
Позже, когда Криппнер смог прийти в себя после своего головокружительного визита в Гарвард (самым ярким переживанием во время сеанса было то, что впоследствии оказалось провидческим - под псилоцибином он увидел будущее убийство президента Кеннеди), то наиболее запомнившейся ему вещью из реального окружения было сочетание стопок бумаг и книг на столе Лири. Половину стола занимали листы с нарисованными на них особыми концентрическими окружностями - графики и диаграммы, которые Лири популяризовал в своей работе «Общая диагностика личности».
Но когда Криппнер поздравил его с успехом этой книги, Лири только небрежно махнул рукой: «Это допотопная работа». Он подразумевал, что наркотики придают исследованиям совсем другое направление. И хотя он не упомянул, какое именно, но об этом не трудно было догадаться, видя на второй половине стола груды книг по индуизму и буддизму.
Однако книги не могли заменить непосредственный опыт. В начале 1962 года бывший майор ВВС, а ныне индусский монах Фред Свайн посетил дом в Ньютоне. Свайн был членом ведантистского ашрама в Бостоне. Хотя он не считал, что постижение высшего разума требует обязательно принятия наркотика, но разделил как-то «грибную» ночь с курандерой Гордона Уоссона в холмах за Оаксакой.
Свайн принял в Ньютоне ЛСД и в ответ пригласил Тима посетить их ашрам. Атеист Лири был поражен.
«Сам ашрам - удивительное место, - писал он позже. - Безмятежная, ритмичная жизнь, полная работы и медитаций, все
нацелено на получение высокого духовного опыта». Он провел сеанс ЛСД для членов ашрама. Они отнеслись к нему с большим уважением: «монахи и монахини обращались со мной как с гуру. Для них это было самоочевидно. Я для них был не проводящим исследования психологом из Гарварда. При чем здесь это? Я, нравилось мне это или нет, исполнял древнейшую роль учителя-наставника».
Вопреки утверждению Кана, что Тим бы рассмеялся, если бы ему стали приписывать такую роль, на самом деле его продвижение в сторону религии становилось со временем все более заметным. Была ли это хитроумная игра на публику? Или Тим всерьез в это верил? Подключился ли он в самом деле к древним каналам святости и получил ли послание «иди и неси свет» ? Пытаясь найти ответ на эти вопросы, возможно, стоит обратить внимание на то, что как-то раз написал о себе Алан Уотте:
С одной стороны я - бесстыдный индивидуалист Я люблю говорить, развлекать, быть в центре внимания и могу поздравить себя с тем, что многого добился в этом направлении, написав множество книг и выступая перед многочисленной аудиторией С другой стороны, мне очевидно, что индивидуальное эго, именуемое «Алан Уотте», - это иллюзия, социальная установка, набор слов и символов, не имеющий отношения к основной сущности бытия. И эти символы будут прочно забыты максимум лет за пятьсот, моя же физическая оболочка превратится в пыль и пепел еще быстрей
Как осознавал Уотте, трудно было найти на свете более двусмысленную профессию, чем профессия философа, проповедующего отказ от индивидуальности и при этом достигающего известности. Те, кто пишет книги и читает лекции, - это просто игроки в театре индивидуальных эго. С этой точки зрения жизнь во многом напоминает постановку трагикомедии, качество которой зависит от количества остроумия и изящества, которые каждый вносит в исполнение своей роли.
Действительно, если искать образец того, кто хорошо знал, как следует играть старые наставнические роли в новом окружении, то вряд ли можно было найти лучшего исполнителя на роль учителя, чем Алан Уотте. Он был намного младше Хаксли и все же в нем чувствовалась та же английская живость ума, то же благородное посвящение своей жизни служению идее. Но, в отличие от Хаксли, Уотте принадлежал к богемным кругам, хотя и к более элегантному слою богемы, нежели Гинсберг или битники. Одним из качеств, за которые Уотте критиковал битников - помимо их слабого знания дзена, - была их неряшливость; они, как он считал, «испытывали недостаток "gaiete' d'e'sprit"»85. Уотте, когда он не путешествовал по всему миру как свободный философ, жил в плавучем доме в заливе Сосалито. Он был замечательным церемониймейстером. Благодаря общению с лондонскими буддистами и прошлому англиканского пастора, Уотте знал толк в проведении таинств и ритуалов. В одно из пасхальных воскресений он руководил полной психоделической церемонией в доме Лири в Ньютоне, перемежая цитаты из Нового Завета дзенскими шутками и притчами. Причастие -ЛСД - подавалось в кубках, вместе с французскими хлебцами. Потом он пригласил участников во двор, где они занялись ловлей падающих снежинок. Все, что делал Алан, было одновременно гармонично и в то же время - необычно. Наблюдая за ним, Тим испытывал зависть. Он тоже хотел бы стать свободным философом, зарабатывая на жизнь исключительно блестящим интеллектом.
Уотте часто наезжал в Гарвард и всегда заглядывал на богословский факультет, хотя чувствовал себя равно как дома и на факультете психологии. Он считал, что, за исключением Харри Мюррея, самыми нормальными людьми в университетском городке являются те, кто участвует в программе изучения псилоцибина. Хотя взгляды Тима внушали ему некоторое беспокойство: «Ему [Тиму] кажется, что на практике все эти усилия, направленные на научную объективность и серьезность, - просто академические ритуалы, предназначенные для того, чтобы убедить университетских руководителей, что ваша работа достаточна нудна и тривиальна, чтобы ее могли считать важной». Уотте, хотя и симпатизировал работе Тима, тем не менее следовал совету Хаксли «не уходить с научных позиций, а расширять их».
Тиму в конце концов удалось договориться об эксперименте, который с точки зрения Уоттса был почти идеален. Побудил их к этому один медик, который потом стал доктором теологии. Его
«' Веселость духа (франц )
звали Уолтер Панке. Он собирался подтвердить тезисы докторской диссертации и для этого дать псилоцибин двадцати студентам с факультета теологии, а затем сверить полученные результаты с девятиступенчатой моделью мистического опыта, которую он взял из работы принстонского философа У. Т. Стейса.
Поначалу Лири отказался, но вскоре был покорен сочетанием «живого энтузиазма», который излучал Панке, и четко спланированной аккуратной схемы проведения эксперимента. Панке предполагал разделить двадцать студентов на пять групп, за каждой из которых будут присматривать по два человека из псилоцибинового проекта. Никто - ни студенты, ни Панке, ни аспиранты - не знал бы, кто получил псилоцибин, а кто плацебо. Впоследствии студенты заполнили бы анкетный опрос с 147 пунктами и еще один вопросник - спустя полгода. Для оценки их ответов Панке хотел привлечь домохозяек, которые были в прошлом школьными учительницами. Таким образом обеспечивалась бы беспристрастность оценок. Это был самый научный подход из всех, что предпринимались за все время существования программы изучения псилоцибина. К сожалению, Гарвард отказался выдать псилоцибин.
Созданный месяц назад комитет считал, что им нужно больше времени, чтобы обдумать этот запрос. Это рассердило Лири, хотя он прекрасно знал, что цель комитета как раз и заключалась в том, чтобы тем или иным способом прикрыть все проекты, связанные с псилоцибином. Хотя на словах они продолжали уверять, что научные исследования будут продолжаться. Однако если уж их не удовлетворила научная схема Панке, то вряд ли их могло удовлетворить что бы то ни было. Крайне раздосадованный и чувствуя себя виноватым перед Панке, Лири где-то умудрился добыть нужное количество псилоцибина и на Страстную пятницу отправился в часовню Бостонского университета с двадцатью студентами из Эндовер-Ньютона (их собрал Уолтер Хьюстон Кларк). Эксперимент начался. Половина юных теологов получила псилоцибин, остальные - не влияющую на сознание никотиновую кислоту. Единственный эффект, который она могла вызвать, - это временный прилив крови к лицу, больше ничего. Никто не был в курсе того, кто что принял. Однако не прошло и часа, как разница стала очень заметна. В то время как половина студентов сидела и внимательно слушала службу, которая началась в главной церкви, их товарищи явно находились где-то в другом месте - они либо лежали на скамейках, периодически издавая стоны, либо бродили вокруг, с напряжением вглядываясь в висящие на стенах картины религиозного содержания. Один сел за орган и стал извлекать из него «странные будоражащие звуки». Из тех десяти человек, которым досталась никотиновая кислота, лишь один участник пережил нечто, что можно было отнести к одной из девяти категорий мистического опыта, используемых Панке. Из тех же, кто принял псилоцибин, девять человек испытали четыре или более степеней мистического опыта.
Когда в Гарварде узнали о «чуде в часовне», им стало окончательно ясно, что Лири не собирается подчиняться правилам. Прошел даже слух, что на факультете богословия отвергнут диссертацию Панке. Некоторые требовали немедленного увольнения Уолтера Хьюстона Кларка из Эндовер-Ньютона. Для Лири все это явилось очередным подтверждением того, что он называл «синдромом указательного пальца». Когда человек указывает пальцем на Луну, смотрите ли вы на его палец или на Луну? Гарвард наблюдал за пальцем, Луна их не волновала. О, Боже мой, да как же могли вы дать этим бедным молодым людям опасный наркотик -вот и все, что они могли сказать. Тот факт, что бедные молодые люди прекрасно провели время, а девятеро из них увидели Бога или обнаружили иные подтверждения существования высшей жизни, - совершенно не принимался во внимание.
К черту гарвардскую психологию, хотелось крикнуть Лири, к черту всю вашу буржуазную науку. К черту вашу буржуазную религию! Наркотики, расширяющие сознание, - вот религия будущего XXI века (исследовать сейчас религию без использования наркотиков, это все равно, что вести астрономические наблюдения невооруженным глазом, замечал Тим), и он станет одним из главных новаторов. «Он начал превращаться в мистика и поэта, - вспоминает Уолтер Хьюстон Кларк. - Тим почувствовал себя Прометеем - после того как сам пережил глубокий религиозный опыт, он стал ощущать призвание изменять других». Гарвард стал слишком узок для него, да и академическая наука тоже. Как вспоминает Кан, Тим «хотел уйти из науки. Я сказал ему, как говорил и прежде, и, мне кажется, это все тогда чувствовали: «Куда бы ты ни пошел, я пойду туда же. Иди вперед, и я последую за тобой».
Это было чувство, которое разделяли многие участники программы изучения псилоцибина. Пережитое ими за последние пятнадцать месяцев сделало для них невозможным возврат к обычной психологии, несмотря на предупреждения о том, что они погубят свою профессиональную карьеру, если не откажутся от Лири. Большинство срочно заканчивало свои докторские диссертации, чтобы быть готовыми отправиться вслед за Тимом в Мексику. Тим хотел устроить «ритрит», то есть занятия во время летнего отпуска, но вдалеке от постоянного незримого давления излишне интеллектуальной атмосферы Гарварда. Он хотел найти место для уединенного исследовательского центра, возможно, какую-нибудь заброшенную гостиницу, где они могли бы безо всяких помех со стороны погружаться в Иной Мир сколько душе угодно. Только что вышел в свет роман Хаксли «Остров» - с его созданной в воображении психоделической Утопией, изолированной (и в конечном счете разрушенной) миром функционеров-бюрократов. Тим искал что-то сопоставимое и нашел это в захолустном мексиканском курортном городке Чихуатанейо, в паре часов езды от Акапулько. Это был принадлежащий швейцарским эмигрантам немного обветшавший отель «Каталина» с двадцатью комнатами и свободный все лето.
Лири отправился в Чихуатанейо не сразу. Сначала он поехал в Калифорнию, где прошелся по знакомым. В Лос-Анджелесе он проделывал то же, что ранее Альперт в Нью-Йорке: посещал светские вечеринки и разговаривал с интересующимися людьми, спокойно и обстоятельно обсуждая с ними путешествия в Иной Мир. Однажды после такой вечеринки в его спальню в отеле проскользнула знаменитая Мэрилин Монро и попросила его взять ее с собой тоже. Как говаривал Аллен Гинсберг - и порой Тим готов был с ним согласиться, - бывают моменты, которые возбуждают любого.
Это конечно же было иллюзией. 10 процентов действительно загорались, остальные же начинали впоследствии проявлять беспокойство. И основной причиной их беспокойства было то, что им предстоит принимать ЛСД.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!