ГОЛОДНЫЕ, ПЛАЧУЩИЕ, ПОЛУРАЗДЕТЫЕ 5 страница
Справедливости ради следует отметить, что Лири нравилась атмосфера повышенной интеллектуальной напряженности: здесь каждый, к кому ни обратись, был способен дать молниеносный ответ, здесь было с кем поспорить. Наносить удары и парировать их в академических спорах доставляло ему истинное удовольствие, но одновременно его раздражал местный снобизм, глупая уверенность в том, что все, что исходит из Гарварда, является единственно верным. Гарвард видел в Лири чужака, а тот с удовольствием пускал шпильки по поводу напыщенности своих коллег. Это было как раз то, в чем был заинтересован Макклелланд. Одной из причин, по которой он нанял Тима, кроме очевидного удовольствия от возможности спасти блестящую карьеру, была его вера в то, что Лири сумеет навести порядок в Центре исследования индивидуальности, который размещался в небольшом здании по Дивинити-авеню, 5. Центр был детищем Гарри Мюррея, одного из патриархов исследований по тестированию личности. К тому времени, когда Тим прибыл, Мюррей уже находился в полуотставке, и ежедневные хозяйственные работы перешли к Макклелланду, который символически этому соответствовал в том смысле, что, если Мюррей представлял поколение физиологов, создавших личностные тесты, то Макклелланд представлял поколение, которое училось тому, как их использовать. Цитируя восхищенное интервью в «Психологии сегодня», когда речь заходила об описании тонких структур подсознательного, Маккелланд был «первым человеком, который умел это делать хорошо». Сначала вы создаете средство исследования, затем вы изучаете его и затем используете. Вот где нужен был Лири с его разговорами об экзистенциальной транзактной матрице...
|
|
Экзистенциальной - означает, что вы изучаете естественные события, поскольку они разворачиваются без того, чтобы предрешить их вашими собственными концепциями Транзактной - означает, что вы рассматриваете научный эксперимент как включенный в более широкую социальную структуру в которой экспериментатор является одной из ее составных частей Психолог не стоит вне события, но сознает свое участие в нем и сотрудничает с пациентом в выработке взаимно удовлетворяющей стратегии
Оглядываясь назад, ясно понимаешь, что транзактная психология была одной из набегающих волн в поступательном развитии того, что станет гуманистической психологией, так называемой «Третьей силой», которая отличалась как от бихевиоризма («Первой силы»), так и от психоанализа («Второй»).
В отличие от своих предшественников гуманистическая психология вовсе не была монолитной философией души. Скорее ее можно охарактеризовать как группу терапевтических техник, объединенных общими задачами. Пришло время выяснить, что делает людей здоровыми, а не то, что приводит их к болезни. Пришло время осознать, что лечить тело также важно, как лечить разум. Пришло время признать, что витализирующая транзакция действительно имеет место. (Маслоу, один из патриархов «Третьей силы», опубликовал свои первые работы еще в 1956 году.) В мире хватало места для любой лечебной техники, и придерживаться только одной конкретной методики было бы просто признаком научной незрелости.
|
|
Но если экзистенциальная транзактная психология, которую поддерживал Лири, была частью этого движения, у нее были и свои собственные уникальные особенности. Самым важным было отношение ко всем социальным ролям и поведению в обществе как к ряду тщательно разработанных игр, каждая из которых со своими собственными правилами, обычаями, стратегиями и наградами. Например, Лири играл в профессорские игры, разновидность игр «академической среды». В этой игре было принято определенным образом одеваться, в случае Лири - у «Джи Пресс» или «Брукс бразерс». Однако эта одежда отличалась от той, которая принята в игре банкиров. Например, для профессорской игры было нормальным ходить в теннисных туфлях и красных носках (как Лири и делал). Но нужно было следовать и другим ритуалам - публиковаться, писать статьи, присутствовать на конференциях, получать гранты и.т.д.
|
|
Молодым это нравилось. Гарри Мюррею Тим напоминал Крысолова: «Когда он говорил, на него смотрели с восхищенным вниманием». Но самое сильное воздействие Тим оказал на своих младших коллег, молодых преподавателей и кандидатов в доктора. Они благоговели перед ним. Он был в их глазах ветераном. Но не из тех академиков, что, сражаясь с психическими болезнями, не подозревают о реальностях «окопной жизни». Они благоговели перед его профессиональной известностью и тем фактом, что он не обращал на это внимания и даже посмеивался над этим. Лири источал атмосферу доверия. Его ничто не расстраивало. И он мог говорить весело о самых ужасных вещах, -например, входя небрежной вальсирующей походкой к вам в кабинет, рассказывать о том, как ни один банк в Европе не выдавал денег по его чекам.
Может быть, дело было в его голосе? Арт Клепс говорил, что если даже Тим будет просто читать вслух алфавит, то присутствующие начнут улыбаться, внимательно слушать и в конце концов, возможно, уловят самое разное символическое значение в последовательности произносимых им звуков. У него была «замечательная способность очаровывать окружающих. Он словно излучал тепло. Рядом с ним люди чувствовали себя спокойно», -писал Дэйв Макклелланд. «Когда я был с ним рядом, все казалось возможным», - вспоминал Ричард Альперт. Альперт был на десять лет моложе Лири, но гораздо дальше продвинулся в гарвардских играх - у него была хорошая должность и просторный кабинет. У Тима же не было даже приличного кабинета. Он, словно бедный родственник, ютился в переделанном чулане. Но это его абсолютно не заботило. Пусть у других кабинеты лучше, зато он приятнее проводит время. И было еще кое-что, что заставляло благоговеть его младших коллег: Тим притягивал к себе женщин как магнит.
|
|
Майкл Кан, молодой преподаватель, бывший военный летчик, участвовавший во Второй мировой войне, хорошо описывает впечатление, которое Тим производил на молодое поколение. «Когда Тимоти приехал, я понял, что никогда не встречал подобного человека. За время войны у некоторых развилось инстинктивное ощущение: есть люди, с которыми можно лететь, есть и другие, с которыми лететь нельзя. Все это понимали, но никто не мог точно описать. Просто одних ребят ты взял бы в свой экипаж, других нет. Никто не знал, откуда берется это чувство, но о его существовании знали все. Это зависело, с одной стороны, от мастерства и компетенции, с другой - от того, насколько ты доверяешь человеку и можешь на него положиться. Такая вот странная смесь. «Я бы с ним не полетел», - говорили одни ребята о других. Полностью я никогда до конца этого не понимал. Но когда я встретил Тимоти, я понял, что полетел бы с ним».
Лири также поражал своим презрением к мещанству. В принципе, для Гарварда это было нормой, но насмешки Лири были гораздо серьезнее, чем просто обычные колкости о глуповатых обывателях. Тим действительно ненавидел безликих, подчиняющихся правилам функционеров. Чарлз Слэк, преподававший в Гарварде психологию и бывший частым собутыльником Лири, говорил, что одним из главных стремлений Лири было «вырваться из рамок буржуазной морали... вся его карьера была попыткой уйти от общепринятых ценностей, отношений, людей, событий и всего, что связано со средним классом». Слэк вспоминал, как Лири проповедовал ему о необходимости создания разнородного общества. «Создав его, - объяснял Лири, - ты совершишь новую революцию... Если ты только сможешь найти хороший предлог, чтобы свести воедино группы или отдельных людей из разных слоев и избавить их от привычных предрассудков, тогда ты сможешь вылечить большую часть психологических заболеваний нашей больной, связанной по рукам и ногам классовыми предрассудками культуры».
Весной 1960 года у Слэка кончился преподавательский контракт. Незадолго до отъезда он наконец понял , что имел в виду Лири, когда говорил о себе как о человеке, презирающем буржуазную мораль. Они сидели и обсуждали свойственный большинству психологов условный рефлекс навешивать ярлык психопата на «каждого бедного беспризорника, стянувшего какую-нибудь мелочь». Наконец, Слэк предложил создать «клуб психопатов». Лири заинтересованно посмотрел на него и сказал: «Понимаешь, я действительно психопат». «Понимаю, - ответил Слэк, - но я тоже». «Ты вообще не моего поля ягода», - сказал Лири. В качестве доказательства он предложил простой тест: много ли раз Слэк нарушал моральные заповеди АПА? Слэк не смог припомнить ни единого. «Ладно, а ты?» - спросил он Лири.
«Да наверное, все, разве что кроме тех пунктов, что касаются денег».
Слэк мысленно вспомнил кодекс ассоциации и, выбрав худшее - то, на что действительно мог решиться, по его мнению, только настоящий сумасшедший, - спросил: «И ты занимался сексом со своими пациентами?»
Лири застенчиво взглянул на него: «Да, немного».
Слэк покидал Гарвард с мыслью, что Лири, пожалуй, единственный настоящий радикал из всех, кого он встречал в жизни. В чем-то Лири, может, и был с сумасшедшинкой, но под обычные определения он не подходил. Он нарушал правила не от безысходности и не из-за того, что не мог себя контролировать. Просто он испытывал своего рода «общественно-научное любопытство: а что случится, если нарушить эти табу?» Во время последней их встречи Лири рассказывал о своих планах на лето. Он собирался в Мексику. Там он наконец закончит эту проклятую книгу.
Впоследствии он рассказывал, что из этого вышло. Как он очутился в прошлом за миллионы лет до того, как возникли первые клетки. И как он возвращался в настоящее, проходя все стадии жизни - от древних рыб до амфибий, от амфибий к сухопутным животным, и в конце - прошел путь от первобытного человека до сообразительнейшей из сообразительных обезьян - гарвардского профессора.
Все игры и стратегии, сковывающие его всю жизнь, бесследно исчезли. Он смотрел на себя самого, безмерно скучающего, развратного, пьянствующего притворщика, - с холодной объективностью... ну, скажем, Бога. Словно разглядывал в лупу муравья. «Здорово! Я узнал за шесть часов больше, чем за последние шестнадцать лет! - восхищенно рассказывал он писателю Ар-
туру Кестлеру. - Изменяется визуальное восприятие. Исчезают все механизмы восприятия, отвечающие за то, как мы видим реальность. Изменяется сознание. Исчезают все умственные механизмы, разбивающие мир на мелкие кусочки, состоящие из абстракций и понятий. Изменяются эмоции. Исчезают механизмы, заставляющие нас жить в плену собственных амбиций и глупых желаний»
Исчезла также, мог бы он добавить, скука, от которой он страдал всю жизнь. Ее место заняло страстное желание «вернуться назад и сказать всем:
«Внимание1 Пробудись1 Ты есть Бог1 В тебе самом присутствует божественное сознание, записанное на клеточном уровне Прислушайся1 Прими это таинство1 И ты узришь1 И испытаешь откровение1 Это изменит всю твою жизнь1 Ты заново родишься1»
Так Лири описывал это ощущение в «Первосвященнике», хотя тогда он не мог понять, можно ли отнести это состояние к религиозному или мистическому опыту.
Лири поделился своими открытиями с Макклелландом, который жил всего в нескольких милях от Лири, в Тептотцлане, заканчивая этим летом «Общественные достижения», аналитический труд, в котором рассматривалось, почему одни цивилизации процветали, а другие приходили в упадок. Он также занимался экспериментальными исследованиями в области изменения мотиваций, что являлось неким странным синтезом между бизнесом и психологией. В энергичных университетских кругах вроде гарвардских считали, что это может оказаться перспективным направлением.
Так что восторженные разговоры Лири об ацтекских наркотиках удивили его. Лири настаивал, чтобы Макклелланд заехал в Куэрнаваку и сам попробовал грибы. И Макклелланд поехал, хотя все еще колебался, стоит ли решаться на эксперимент Но когда они вернулись, обнаружилось, что горничная-мексиканка выбросила их запасы грибов.
Как в случае с Уильямом Джеймсом и пейотлем, Макклелланд решил принять слова Тима на веру и дал молчаливое согласие на продолжение исследований.
Лири заторопился обратно в Гарвард, заехав по пути в Оринду, пригород Сан-Франциско, чтобы свериться с записями Фрэнка Бэррона. Бэррон уехал из Куэрнаваки за несколько дней до того, как Браун посетил курандеру. И теперь они оба, попробовав грибов, могли обменяться впечатлениями. Тим настаивал на том, что это очень важно, что грибы можно использовать для лечения людей. В психологии существует предположение, что истинное озарение должно вести к реальным изменениям. Почему бы не проверить это ? «А почему бы не дать попробовать грибы писателям и художникам, - предложил Бэррон. - Представь, как это озарение повлияет на их творчество!» По случайному совпадению Макклелланд давно уже приглашал Бэррона провести год в гарвардской клинике. Почему бы ему не принять приглашение сейчас, в этом году?
Так все и началось. Единственной реальной проблемой было отыскать источник поставки грибов. Летать в Мексику и обыскивать захолустья в поисках курандер каждый раз, когда грибы заканчивались, было бы в высшей мере непрактично. Тогда кто-то вспомнил, что «Сандоз» занимается продажей психоактивного элемента «Psilocybe mexicana» под торговым именем псилоцибин. Был сделан заказ и накануне дня Благодарения 1960 года на Дивинити-авеню, 5, прибыл невзрачный контейнер. Внутри находилось несколько коричневых флаконов, наполненных розовыми пилюлями.
Лири и Бэррон отвезли контейнер в Ньютон, где снимали дом. «Следующие шесть недель мы чувствовали себя полностью отрезанными от мира», - писал Лири.
В западной литературе не было почти никаких руководств, планов или учебников, в которых признавалось бы существование измененных состояний сознания. Нас не связывали традиции, ритуалы или наследие предшественников. Согласно нашей экзистенциально-транзактной теории, мы стремились избегать стерильной обстановки лабораторий или болезненной больничной атмосферы. Мы проводили опыты дома, перед уютными каминами, со свечами вместо электрических ламп, под звуки навевающей приятные воспоминания музыкой.
Словно дикие гуси из ирландской легенды, они вырвались на свободу и устремились в дальние страны.
Глава 12.
ГАРВАРДСКАЯ ПРОГРАММА
ИССЛЕДОВАНИЯ ПСИЛОЦИБИНА
Внутри небольшого здания на Дивинити-авеню, 5, разворачивалось действо, напоминающее сюжет фантастической повести. Сюжет был примерно таков: добросовестные солидные ученые начинают интересную исследовательскую программу, имеющую отношение к естественным наркотическим средствам. Когда они приходят в себя, то лепечут что-то относительно любви и экстаза и настаивают на том, что вы ничего не поймете, пока сами не побываете за Дверью, пока не окажетесь там, в Ином Мире. Все это сильно смахивало на «Вторжение похитителей тел», культовый фильм пятидесятых годов, в том смысле, что каждый день на пороге офиса Лири толпилось все большее количество студентов, аспирантов, младших научных сотрудников, и все с горящими от возбуждения глазами громко обсуждали смерть разума, рождение неподвластной цензуре коры головного мозга... И все это выглядело поначалу совершенно безобидно - очень похоже на начало множества других научных проектов. Лето всегда было тем временем, когда головы профессуры подзаряжались новыми идеями. Они возвращались к началу семестра полные честолюбивых планов, идей изысканных небольших экспериментов, пришедших им в голову во время летнего отдыха, пока они лениво покачивались в гамаке. Так что энтузиазм Тима был понятен. Всем было известно, что он занимался мексиканскими грибами. Они не могли не знать, что речь идет о каких-то открытиях (многие сравнивали это с изобретением Галилеем телескопа, а некоторые даже с укрощением огня). На это намекали новообращенные, выходившие из закрытых помещений на Дивинити-авеню, 5, однако большинству это было не слишком интересно. Было ясно, что Тиму удалось ухватить что-то крупное, но при чем здесь мексиканские грибы? Это звучало ближе к антропологическим исследованиям, чем к психологии. И все же было интересно понаблюдать, сможет ли Лири чего-нибудь добиться в этом направлении. Это покажет, заслуживает ли он своей репутации как ученый. Сами они, однако, не рвались участвовать в экспериментах. Из старшего преподавательского состава лишь семидесятилетний Гарри Мюррей согласился попробовать псилоцибин, остальные от опыта отказались, и даже рассказ Мюррея о том, как он оказался в Египте времен фараонов и стоял перед недавно выстроенной пирамидой с золотым фонтаном, бившим на огромную высоту, не смог убедить их поучаствовать в проекте.
Лири всегда говорил о том, какую большую роль играет максима «подчиняйся правилам, а не то...», которая сдерживала развитие психологических исследований в пятидесятые годы. Однако он сам не осознавал, до какой степени его коллеги погрязли в рутине, пока не предложил им попробовать псилоцибин и они не отказались от эксперимента. Боже, речь шла о психологах, у которых начисто отсутствовала любознательность! Им не хотелось знать ничего о собственном бессознательном! А если кто-то решался с восхищением отозваться о подобных опытах, они выслушивали его с презрением взрослого, который имеет дело с малым ребенком, верящим в детские сказки.
В автобиографии Нильса Бора, занимавшегося квантовой физикой, можно найти ремарки, которые проливают некоторый свет на провал попыток Лири найти поддержку на всем факультете среди ученых-психологов старшего поколения. «Новые идеи в науке побеждают не в результате того, что вы убеждаете своих оппонентов и заставляете их увидеть свет истины, - пишет великий физик. - Это происходит чаще в результате того, что ваши оппоненты со временем умирают и на смену им подрастает новое поколение, которое уже сроднилось с новыми идеями».
Большего успеха Лири смог добиться среди младших коллег, таких, как Майкл Кан, а также среди кандидатов наук - и тех, кто уже имел опыт в клинической личностной психологии, и тех, кто еще находился в поиске, пытаясь найти свой путь. К первым относился Джордж Литвин. У них с Тимом сложились чрезвычайно теплые дружеские отношения еще до летних каникул -настолько дружелюбные, что предыдущей весной, когда Литвин экспериментировал с мескалином, Тим оказался одним из немногих коллег, с кем он поделился результатами опыта и в ответ выслушал лекцию о «химическом вмешательстве». Так что Литвин был слегка удивлен, когда в сентябре посетил Тима и нашел его в полном ажиотаже по поводу «грибного» проекта.
Литвин немедленно включился в проект. Он понесся в свой кабинет и принес фотокопии двух книг - «Дверей восприятия» и «Рая и ада» Хаксли. «Это нужно прочесть», - сообщил он Тиму.Кроме того, в проекте участвовали и неопытные новички, например, Гюнтер Вайл. Вайл только что вернулся из Европы, где он пробыл какое-то время как стипендиат Фулбрайта. Он отправился к Лири на Дивинити-авеню, 5: «Тим ютился в перестроенном подсобном помещении, откуда он не вылезал даже на обед. Это его не волновало. Он встретил меня широко улыбаясь, начал радостно трясти мою руку, он был весь поглощен своим проектом, жутко увлеченный, очень живой, очень веселый. Он пригласил меня поучаствовать в проекте. Я согласился».
Это было все равно, что наблюдать опытного продавца за работой. Тим играючи собрал вокруг себя группу аспирантов, горящих энтузиазмом, что не могло вызвать особенной радости у старшего преподавательского состава. Существовало неписаное правило, по которому каждый преподаватель брал себе обычно пару аспирантов в качестве вспомогательной рабочей силы, и тот, кто брал большее число, оказывался как бы моральным должником в отношении других старших преподавателей. Жизнерадостно приветствуя всех, кто желал принять участие в его экспериментах с псилоцибином, Тим нарушал это неписаное правило. Бэррон, который был гораздо опытнее в том, что касалось норм академического поведения, пытался уговорить Тима уменьшить состав группы, так как тем самым он вызывает ненужную и опасную зависть у других преподавателей их факультета. Однако Тим не мог ничего поделать с собой: эти наркотические вещества были прорывом в будущее - как он мог отказать людям, которые собирались создавать это будущее?
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 268; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!