ДАЛЬНЕЙШАЯ СУДЬБА ВЛЕЧЕНИЙ В ПСИХОАНАЛИЗЕ
Несмотря на превалирующее, в целом, критическое отношение к теории влечения к смерти Зигмунда Фрейда, в среде психоаналитиков были и те, кто поддерживал и пытался развивать это новое направление. По мнению Эрнста Джонса, только Александер, Эйтингтон и Ференци сразу же приняли ее (Александер позднее изменил свое мнение) (7). В последствие к ним присоединились Мелани Кляйн, Пауль Федерн, Карл Меннингер, Герберт Нюнберг и некоторые другие.
Паулю Федерну мы обязаны широким распространением термина «Танатос» в психоаналитической литературе (12), приоритет в использовании которого для обозначения влечения к смерти в рамках психоанализа принадлежал Вильгельму Штекелю (12,18); сам же Фрейд никогда не применял его в своих сочинениях. П. Федерну принадлежит и разработка концепции Мортидо – энергии влечения к смерти (16).
Карл Меннингер в своем труде «Война с самим собой» (13), написанном в 1938 году, основываясь на концепции Фрейда о влечения к смерти, продолжил его исследования, предприняв попытку рассмотреть разнообразные формы саморазрушающего поведения людей. Начав со столь явных форм (где деструктивные силы открыто проявляют себя) как самоубийство, и в процессе исследования постепенно продвигаясь через хронические формы самоубийства (куда он включил аскетизм и мученичество, неврастению, алкоголизм, антиобщественное поведение и психозы) и локальное самоубийство (с относящимся к ним членовредительством, симуляцией, полихирургией, преднамеренными несчастными случаями, импотенцией и фригидностью) к органическому самоубийству (соматические заболевания) он сумел в каждом из этих случаев показать на ярких примерах и доказать лежащую в основе рассмотренных явлений тенденцию к саморазрушению. «Все, кто изучал поведение человека, неизбежно приходят к осознанию того, что основную причину людских невзгод следует искать в самих людях. Иными словами, в значительной степени проклятие, тяготеющее над человечеством, можно определить как самоуничтожение» (13) – эти слова самого автора достойно отражают основную идею этой удивительной книги. Но только что с того? Я очень приукрашу действительность, если скажу, что этот труд был забыт. Нет, он просто исчез, словно его и не было. Его нет ни в одном из известных мне обзоров по психосоматической медицине (и основоположником психосоматики, как нам известно, является отнюдь не Меннингер (1938), а Франц Александер (1949); кстати, в его основном труде «Психосоматическая медицина» (1) так же нет ни одной ссылки на данный труд Меннингера), не ссылаются на него и современные маститые авторы по суицидологи, нет его имени и в трудах по наркологии. Он исчез с видимых горизонтов современной науки. И если быть объективным до конца, то не напоминает ли это нам один известный защитный механизм, а именно «вытеснение»?
|
|
|
|
|
|
Мелани Кляйн, занимаясь психоаналитическими проблемами детского возраста, широко использовала в своих клинических и теоретических изысканиях идею влечения к смерти (8,19). Сделанные ей выводы о причинах чувства тревоги: «тревога пробуждается благодаря опасности, которой подвергает организм инстинкт смерти» (8), детском конфликте между любовью и ненавистью, и многом другом покоились на твердой убежденности наличия в человеке влечения к смерти. Ученики и последователи Мелани Кляйн организовали свою школу и новое направление в психоанализе – клейнианский анализ – теоретическая база которого строится на признании влечения к смерти: «Мы убеждены, что подход к психологическим проблемам, основывающийся на теории первичных позывов жизни и смерти, способен оказать неоценимую помощь в нашей работе» (39).
Герберт Нюнберг признавал точку зрения Фрейда, что первичные инстинкты находятся на границе психологии и биологии, призывая, соответственно, к двустороннему их рассмотрению. Психоаналитическое же только их изучение, дает нам право назвать их лишь гипотезой, удобной и максимально соответствующей предъявляемой наукой требованиям и фактам: «На первый взгляд разделение инстинктов на инстинкты жизни и смерти может показаться странным. Однако оно оказывает нам неоценимую помощь в понимании многих явлений, которые не поддаются иной расшифровке. По меньшей мере, это разделение является очень удобной гипотезой, и пока что мы не можем без нее обойтись» (15).
|
|
|
Идея влечения к смерти была также хорошо воспринята русскими психоаналитиками. «На базе концепции влечения к смерти основывал свои поздние статьи известный российский психиатр Николай Осипов. В мае 1926 года доктор Виноградов из Киева рассказывал на заседании Русского психоаналитического общества в Москве о девушке, покончившей с собой с помощью самосожжения, и трактовал этот случай как проявление изолированного действия деструктивного инстинкта. В ноябре 1927 года доктор Гольц докладывала о психических реакциях переживших землетрясение в Крыму людей. Среди них она выделяла тех, кто был безразличен к опасности. По словам Гольц, расспросы этих людей выявляли бессознательное влечение к смерти» (цит. по (3)). Но после исчезновения психоаналитического движения в Советской России и формального его запрета, влечение к смерти, как и другие теории Зигмунда Фрейда, воспринимались исключительно негативно.
|
|
|
Несомненна, что критика в адрес второй дуалистической теории Фрейда значительно более обширна и представлена большим количеством авторов и робот. Но, не пытаясь объять необъятное, я позволю себе остановиться на наиболее существенных и характерных из них, тем более что все это многоголосье, если прислушаться, поет практически в одной тональности.
Более всего негативно теорию первичных влечений Фрейда восприняли представители гуманистического психоанализа. Виктор Франкл, например, не только категорически отрицал влечение к смерти, но и принцип удовольствия вместе с ним: «По нашему убеждению, принцип удовольствия является психологическим артефактом. В действительности удовольствие – не цель наших устремлений, а следствие их реализации» (22). Виктора Франкла можно понять, если вспомнить годы проведенные им в концентрационном лагере, годы на грани смерти, годы рядом со смертью. Гуманистический психоанализ, таким образом, явился для него своеобразным реактивным образованием, защищающим от собственного влечения к смерти и лишившим его возможности объективного взгляда в сторону смерти.
Эрих Фромм, представитель того же гуманистического направления в психоанализе, рассматривал появление теории к смерти (37) с одной стороны, как следствие желания Фрейда противопоставить дуалистическую концепцию влечений монистической К.Г. Юнга (то есть, исключительно из политических причин), с другой стороны, как следствие болезни и старости самого Фрейда (личностный фактор): «его прежняя поглощенность мыслями о смерти обрела еще большую интенсивность после того, как он заболел, и подвела его к представлению о том, что в центре человеческого существования находится скорее конфликт между жизнью и смертью… Допущение, согласно которому человеку приходиться умирать потому, что смерть – сокровенная цель жизни, можно было бы считать своего рода утешением, предназначенным для того, чтобы облегчить страх смерти» (37). По мнению Фромма, теория влечений Фрейда «опирается на чисто абстрактные спекулятивные рассуждения и не имеет убедительных эмпирических доказательств» (37). Рассуждая о войнах, он говорит: «идея о причинной связи между войной и врожденной деструктивностью человека кажется просто абсурдной…Утверждение, что причины войн следует искать в человеческой агрессивности, не только не соответствует действительности, но и является вредным…» (37). Подобных цитат в его труде (37) можно отыскать множество, но они отнюдь не менее спекулятивны, чем рассуждения Фрейда. Так или иначе, можно с уверенностью сказать, что, подвергнув критике теорию влечения к смерти, Эрих Фромм исключил ее из своего мировосприятия, и, как следствие, из мировосприятия всего гуманистического психоанализа, одним из основателей которого он являлся.
Следует отметить, что указанные моменты критики теории влечений Эрихом Фроммом являются достаточно типичными и используемыми многими авторами как внутри психоанализа, так и вне него.
В среде классических психоаналитиков метапсихология (и теория влечений, как ее часть) также оказалась предметом яростных споров. Х. Томэ и Х. Кэхеле пишут (20), что даже одни названия статей создают впечатление запальчивого обсуждения – «Метапсихология – это не психология», «Метапсихология – кому она нужна?», «Две теории или одна?». Сами же авторы этого, ставшего классическим, учебника по психоанализу, подводя своеобразный итог обсуждаемым ими дискуссиям и высказывая свою точку зрения, сообщают, что: «Метапсихология ушла в небытие…Консервативная природа инстинктов, вязкость, инерция или вялость либидо и тенденция возвращаться к более раннему состоянию – инстинкт смерти – оказываются помехой для терапии или даже препятствием для проработки в ее роли важного акта перемены» (20), а далее и вовсе предают тело метапсихологии земле: «метапсихология на протяжении долгого времени видоизменялась, хотя лишь совсем недавно произошли ее достойные похороны и, следовательно, раздел ее имущества» (20). Что же остается психоанализу? Предоставляют они ответ и на этот вопрос: «Задача наших современников – обновить психоаналитическую теорию, существовавшую раньше в форме метапсихологии и потому основанную на зыбкой почве, содержательно и методологически ему чуждой… Все большее число психоаналитиков призывают к тому, чтобы практика стала предметом изучения» (20). Волею судьбы учебник этих авторов ставший классическим и переведенный на все европейские языки называется «Современный психоанализ». По меткому выражению моего коллеги и наставника название «Закат современного психоанализа» гораздо более соответствовало бы теоретической концептуальной базе этого (в остальных отношениях более чем достойного) труда.
Категорично о влечении к смерти отзывалась и Карен Хорни, посвятившая этой проблеме отдельную главу в книге «Новые пути в психоанализе» (41): «Теория деструктивного влечения является не только не обоснованной, не только противоречащей фактам, но и несомненно вредной по своим последствиям» (41). Отказывает она психике и в принципе удовольствия: «Человеком правит не один только принцип удовольствия, а два ведущих принципа: безопасность и удовлетворение» (41), и в конечном итоге предпочитает власти влечений власть «невротических наклонностей».
Петер Цизе в «Энциклопедии глубинной психологии» пишет, что «Фрейдовская теория влечения к смерти… вряд ли играет существенную роль в современной психоаналитической литературе» (42). В той же энциклопедии, рассматривая с психоаналитической точки зрения проблему суицидов Хайнц Хензелер сообщает, что «теория влечения к смерти не получила поддержки у многих психоаналитиков. Она представляет собой интересную натурфилософскую спекуляцию, но не приносит пользы в клинико-терапевтическом смысле» (40).
Чарльз Райкрофт во введение к «Критическому словарю психоанализа», отзываясь о теории влечения к смерти, указывает, что она была «чисто умозрительной и, как сейчас известно, являлась заблуждением» (17).
О том же заявляет и Петер Куттер: «Фрейд скорее спекулятивно, нежели основываясь на наблюдениях, - выдвинул гипотезу влечения к смерти» (9), приходя, все же, к неприятному для себя признанию существования «удручающего феномена агрессивности» (9).
Здесь следует отметить, что феномен агрессивности, учитывая уж слишком заметное его существование, признали многие аналитики, причем признали его как отдельное агрессивное влечение, отвергая при этом (или отодвигая на задний план как слишком биологическую) теорию влечения к смерти (Фрейд, как мы помним, соединял оба этих явления воедино), и в дальнейшем противопоставляли его Либидо. «Фрейдовский тезис, в его предельном рассмотрении, является метафизическим и нынешняя позиция большинства психоаналитиков – это принятие его объяснения агрессии и осознание превратностей с ее в целом весьма слабой связью как с инстинктом Жизни, так и Смерти» (2) – так отзывается о создавшемся положении исследователь дальнейшего развития теории Фрейда Джейм Браун.
Анна Фрейд, например, говоря о теории влечений своего отца, легко смешивала «влечения к смерти» с агрессией, отдавая явное предпочтение использованию второго термина: «агрессия – одно из двух базовых инстинктивных побуждений (секс и агрессия, «инстинкты жизни и смерти»), которые постоянно находятся во взаимодействии друг с другом и, таким образом, создают феномен жизни. Агрессия рассматривается как врожденное инстинктивное побуждение, которое спонтанно развивается как реакция на окружающую действительность, но не является результатом влияния окружающей среды» (53). Такое превращение влечения к смерти в агрессию у Анны Фрейд (как, впрочем, и у многих других аналитиков) было вызвано ощущением излишнего биологизма деструктивного влечения. И она с интересом признает мнение Эйсслера, который «расценивает необходимость избавления от вторжения биологии такой же важной для психоанализа, как и опору на некоторые данные из биологии и культуры» (цит по 54).
Гартманн, Крис и Левештейн в своей известной статье «Заметки по теории агрессии», хотя и не отрицают «инстинкт смерти», считая, «что гипотеза об этом первичном влечении находится в полном соответствии с психоаналитической теорией» (51), но также отмечают «проникновения в нее рассуждений биологического характера», что, по мнению авторов, является значительно помехой при использовании этой гипотезы для анализа психологических явлений. Взамен, они предлагают уделять внимание «первичным агрессивным наклонностям», а для обозначения энергии агрессивных импульсов предлагают термин «агрессия» (51).
Гаддини в своей работе «По ту сторону инстинкта смерти…», являясь сторонником «агрессивного влечения», пишет: «из последней теории инстинктов Фрейда почти всеобщим убеждением стало то, что агрессия является инстинктом, убеждением, основанным не столько на его теории, сколько на открытиях благодаря его исследованиям в экономических терминах. Это убеждение осталось с нами и даже стало сильнее. Но только если мы сумеем его доказать, мы сможем попасть по ту сторону инстинкта смерти» (4).
Отто Фенихель также выделял «агрессивные влечения», образующиеся «путем обращения вовне первичных влечений к самодеструкции» (48). Но он сомневался в необходимости постулирования их как самостоятельных влечений, дальновидно (исходя из современной точки зрения на феномен агрессии) замечая: «Более вероятно, что агрессивность первоначально не имеет собственной цели, отличающей одни инстинкты от других, а, скорее, представляет собой модус преследования инстинктивных целей, возникающих при фрустрации или даже спонтанно» (48). С другой стороны, очень легко он нивелировал и влечение к смерти: «Можно было бы сгруппировать все феномены, собранные под заголовком «Инстинкт смерти», не как проявление особого инстинкта, а выражение принципа, справедливого для всех инстинктов» (48). Но, взвешено и рационально критикуя Фрейда, Отто Фенихель не претендовал на право окончательности своих суждений по этому вопросу, замечая в конце: «Лучшая классификация инстинктов ждет своего времени, когда в физиологии будут разработаны убедительные положения об источниках инстинктов» (48).
Разделял агрессивное влечение и влечение к смерти и Ральф Гринсон, автор ставшего классическим труда «Техника и практика психоанализа» (5). Хотя он соглашался с концепцией Фрейда о влечение к смерти, тем не менее, не видел ей места в практической работе: «По моему мнению, роль инстинкта смерти в отношении к сопротивлению слишком специфична для того, чтобы особо обсуждать ее в книге по технике. Я думаю, что концепция инстинкта смерти отличается от концепции агрессивных инстинктивных влечений. Интерпретация клинического материала пациенту в терминах инстинкта смерти слишком легко может стать поверхностной и механистичной» (5).
Авторы «Базисного руководства по психотерапии», обращая взгляд в прошлое, объясняют произошедший в психоаналитической среде подмен влечения к смерти агрессивным инстинктом следующим образом: «Направленная на объект часть инстинкта смерти приобретала как инстинкт агрессии все большее значение и привлекала все большее внимание, а биологические детерминанты агрессивного поведения нередко упускались из виду» (38).
Подведя краткий итог сказанному, можно отметить, что для большинства психоаналитиков ХХ века влечение к смерти в лучшем случае оставалось малоприменимой гипотезой, в худшем – историей, вчерашним днем психоанализа. И только в конце ХХ века интерес к метапсихологии и к влечению к смерти в частности стал медленно возрождаться. Новые знания, полученные из смежных дисциплин, позволили по иному взглянуть на явления, описанные Фрейдом. Вот что пишет по этому поводу Бердн Ницшке в своем обзоре «Теория влечений» (14): «Попытки объявить теорию влечений устаревшей, ссылаясь на последние научные достижения, на кибернетику, информационную или системную теорию, следует признать произвольными, поскольку с помощью тех же аргументов, в частности, со ссылкой на новейшие теории, например, на нейробиологическую модель аутопойеза, можно и обосновать теорию влечений Фрейда. И, наконец, широко цитируемая фраза о «самообмане метапсихологии» только кажется оригинальной, поскольку никто не предъявляет доказательства, хотя необходимо прежде всего представить документальное подтверждение того, что метапсихология Фрейда формировалась как обычная естественнонаучная теория, при создании которой автор потерпел фиаско» (14).
Отто Кернберг, действующий президент Международной психоаналитической ассоциации, также указывает на необходимость возвращения влечений в психоаналитическое мировосприятие: «Попытка заменить теорию влечений и аффектов на теорию привязанности или теорию объектных отношений, отвергающих концепцию влечений, ведет к упрощению психической жизни, подчеркивая только позитивные или либидинальные элементы привязанности и игнорируя бессознательную организацию агрессии» (50 с.19).Занимаясь изучением аффектов, которые по мнению Кернберга являются «первичной мотивационной системой», (50, с.33)он предлагает рассматривать влечения как производные этих аффектов: «Аффекты – это инстинктивные структуры, то есть биологически заданные, активируемые в процессе развития психофизиологические паттерны. Именно психический аспект этих паттернов, будучи особым образом организован, образует агрессивное и либидинальное влечение, которые описывал Фрейд» (50, с. 15).
Появившаяся новая монография Вейкко Тэхке «Психика и ее лечение: психоаналитический подход» (21), которую называют самой современной книгой по психоанализу, энциклопедией современного классического психоанализа, убедительно показывает, что метапсихология отнюдь не мертва, а продолжает жить, оставаясь ключевой частью науки, созданной Фрейдом. Вейкко Тэхке предлагает рассматривать влечение как «энергию живого человеческого организма в целом. Эта энергия вырабатывается на протяжении всей жизни индивида, постоянно возобновляясь, аккумулируясь и обладая принуждающей природой» (21). Он считает, что влечения не имеют ни объектов, ни какого-либо развития. «Влечение заряжает энергией все нормальные и патологические элементы содержания и все процессы психики. Любые качества принадлежат психике, а не самой энергии… Намерения и цели всегда следует приписывать организму, психике или Собственному Я» (21). Таким образом, мы видим подтверждение тому, как постепенно классический психоанализ склоняется к монистической теории влечений. Агрессия же, по мнению Вейкко Тэхке, является способом поведения, а не самостоятельным влечением, появляющейся как психическая структура лишь после дифференциации воспринимаемого мира.
Конечно, перечисление ученых, чьи теоретические взгляды пересекались с теории влечения к смерти Фрейда или высказывавшихся в отношении ее в своих работах, можно продолжить, но я думаю, что стоит на этом остановиться. Тем более что нам, надеюсь, удалось проследить судьбы теории влечений Фрейда от полного ее признания, до столь же полного игнорирования и искажения, к современному постепенному возрождению интереса к ним. И сейчас самое время перейти к двум современным концепциям, способным внести существенные коррективы в существующее психоаналитическое мировосприятие.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 768; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!