ПРЕМЬЕР-МИНИСТР НОРВЕГИИ ГЕРХАРДСЕН И ЕГО СУПРУГА ВЕРНА 11 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 25Следующая ⇒

Контакт я не прервал, но линия поведения была уже совершенно ясна. Норвежец становился все более настойчивым, рассказывал о своих материальных затруднениях и прозрачно намекал, что не прочь получить финансовую помощь в обмен на информацию. Эти попытки я аккуратно, но твердо отклонял, ссылаясь на то, что являюсь законопослушным дипломатом. Впоследствии мы получили доказательства того, что норвежец если не с начала, то с какого-то момента действовал с ведома и по подсказке норвежских спецслужб.

Провокации могли принимать и более жесткие формы. Так, норвежская контрразведка заподозрила одного из советских дипломатов среднего ранга в шпионской деятельности. Он был довольно активен, но никакого отношения к разведке не имел. Спецслужбы решили устроить ему ловушку, чтобы оказать нажим и попытаться привлечь к негласному сотрудничеству или устроить скандал и выслать из страны. Этот способный молодой дипломат имел слабость садиться за руль автомобиля в нетрезвом состоянии, что не осталось незамеченным. Однажды поздно вечером в нетрезвом состоянии он должен был возвращаться из компании норвежцев. На одной из боковых улиц по обычному маршруту его движения контрразведчики выставили автомобиль, который должен был спровоцировать на перекрестке столкновение. К счастью, мы заранее получили информацию о готовящейся провокации, сопряженной с риском для жизни нашего гражданина, и в последний момент ее удалось предотвратить. Дипломат получил от посла соответствующее внушение без раскрытия подстерегавшей его опасности и в дальнейшем ошибок не повторял.

Естественно, наружное наблюдение проявляло интерес и ко мне. Для отвлечения внимания «наружки» и растаскивания ее сил и средств мы практиковали синхронные ложные выезды сотрудников посольства в город в нужное время. Оперработники с готовностью помогали друг другу. Я сам неоднократно уводил за собой основную массу автомашин контрразведки, чтобы позволить тому или иному

своему подчиненному беспрепятственно выйти на важную операцию. Однажды я записался на курсы норвежского языка, активно посещаемые натовскими офицерами. Формальных оснований для отказа мне не было. Было занятно наблюдать, как несколько контрразведчиков контролируют мои языковые упражнения. Естественно, на этих курсах я не собирался никого вербовать. А впрочем, кто знает, где тебя подстерегает удача. Мало ли что могло произойти, если удалось бы встретиться с кем-либо из сокурсников в неофициальной обстановке. Интересно было общаться с американцами, знакомиться с их стилем, манерой поведения. Мне даже было несколько жаль их, когда я узнал, что они обязаны докладывать своим офицерам безопасности о каждом шаге. Однажды я пригласил одного из них на кружку пива в город. Мы поехали на его машине в бар. Но беседы не получилось. Чувствовалось, он панически боялся, что сводка наружного наблюдения поступит его начальству раньше его собственного рапорта о встрече со мной и ему придется долго объясняться.

Чтобы ввести в заблуждение контрразведку, я старался в легальных контактах держаться безукоризненно.

Выезжая периодически в университет или его общежитие для встреч со студентами, я с большим удовольствием отмечал наличие за собой «хвоста». Значит, моим коллегам, проводящим в городе оперативные мероприятия, будет чуть-чуть полегче. Общение с перспективной молодежью не дает немедленных результатов, но и потерянным это время не назовешь. В будущем некоторые из них могли занять важные посты, стать полезными.

Работа разведчика «в поле» всегда сопряжена с нагрузкой на его семью. Спокойствия в личной жизни практически не было никогда. Например, однажды по обвинению в шпионаже был арестован молодой инженер советской компании «Конейсто» в городе Драммен Моисеев. Консул немедленно выехал в Драммен, а я, в свою очередь, предпринял первоочередные шаги по нашей линии с целью добиться его скорейшего освобождения. «Преступление» инженера, как выяснилось, состояло в том, что он познакомился с девушкой из Северной Норвегии, которая работала на военном объекте.

В тот же день в пригороде Осло проходили гастроли советского цирка, а я давно обещал жене и детям свозить их на представление. Когда мы вышли из квартиры, я обратил внимание на двух норвежцев, одетых в форму рабочих-ремонтников. По дороге за город за нами была слежка, причем контрразведчики необычно близко держались ко мне, в том числе и во время циркового шоу, как бы боясь случайно упустить. Вернувшись домой, мы обнаружили все так, как и оставили, — почти! Все вещи лежали приблизительно на своих местах, но кто-то их трогал. Ничего не пропало. Решил заявить об этом в полицию, которая, ссылаясь на отсутствие кражи, отказалась что-либо предпринять.

Было ясно: «ремонтники» забрались в квартиру в поисках материалов, которые могли бы скомпрометировать Моисеева, норвежку и меня. Естественно, ничего не нашли. Моисеева вскоре удалось освободить. Оказалось, что не запрещено знакомиться с девушками из; Северной Норвегии, даже если они работают на военном объекте. Но из страны Моисеева выслали.

Негласные обыски, конечно, не были повседневными. А вот прослушивание осуществлялось непрерывно, и это в известной мере накладывало отпечаток на атмосферу в семье. Когда я в самое необычное время суток должен был выезжать на оперативные мероприятия, дети знали: папа на работе. Но Валентина знала, что, если я, положим, должен вернуться к полуночи, а не появляюсь до трех утра, следует звонить по таким-то телефонам. Речь ведь шла об опасной работе. Договаривались без слов, языком мимики и жестов, в ходе обычного повседневного разговора. Жены, конечно, беспокоились за мужей, особенно в тех случаях, когда те задерживались. Хлеб разведчика не сладок, и этот груз семья несет вместе с ним.

В моем норвежском «десятилетии» в июне 1966 года случился приятный перерыв. Я вернулся в Советский Союз и после отпуска, проведенного в Одессе и Таганроге, вновь сел за парту. На этот раз меня направили на курсы усовершенствования и подготовки руководящего состава Первого главка. По форме занятия напоминали программу «школы № 101», но проводились на более высоком уровне, для профессионалов. Офицеры с практическим опытом чувствовали себя более раскованно и материально были обеспечены лучше. Откровенно говоря, это было не только учебой, но и возможностью перевести дух.

Преподавателями были опытные разведчики, в том числе и те, которые помогали добывать для Советского Союза американские ядерные секреты после войны. Одним из них был Владимир Барковский, работавший в свое время в Англии и имевший непосредственное отношение к Киму Филби и другим участникам «великолепной пятерки». Нам было известно, что Барковский имеет большие заслуги в получении информации по атомному проекту «Манхэттен», но он никогда не хвастал этим. Такие скромно вершившие большие дела люди приходились по душе моему поколению*.

Наиболее интересным в учебе на курсах УСО было общение примерно с 20 коллегами, за плечами которых, несмотря на относительную молодость, уже был солидный опыт практической работы в самых различных уголках земного шара. Большинство из них стали моими друзьями на всю оставшуюся жизнь.

* В отличие от В. Барковского, организатор покушения на Л.Троцкого П.Судоплатов опубликовал в 1994 году воспоминания, в которых много выдумок и преувеличений.

Окончив курсы и проведя остаток года на работе в Третьем отделе ПГУ, в январе 1968 года я вновь — теперь в последний раз — отправился в Норвегию. Выезжал я в звании капитана, но по линии прикрытия занимал должность первого секретаря посольства, что было не совсем обычным. Как правило, на такие дипломатические должности назначались подполковники и полковники. Мне было поручено стать заместителем резидента по линии политической разведки.

Бочка меда редко бывает без ложки дегтя. После полуторагодичного безоблачного пребывания в Советском Союзе я вернулся в Норвегию в то время, когда в другой части Европы — Чехословакии уже зрели события, ставшие для всей социалистической системы серьезным испытанием. Весной 1968 года отношения между руководством Советского Союза и Чехословакии заметно осложнились. В то время как Брежнев и его окружение повернулись спиной к предлагавшимся Косыгиным реформам и все больше внимания уделяли сохранению своих кресел, правительство А. Дубчека в Чехословакии взяло курс на либерализацию экономики, расширение свобод, допущение плюрализма мнений и большей политической терпимости к оппонентам. Советское руководство опасалось, что такое развитие событий может привести к выходу Чехословакии из Варшавского договора. Через разведывательные каналы мы знали, что Запад предпринимал все возможное, чтобы повлиять на направленность реформ в Праге. Речь шла не о прямом вмешательстве, а о политической поддержке и материальной подпитке некоторых групп. Чехословакия не выходила у нас из головы. Трагическая развязка наступила 21 августа 1968 г., когда войска Советского Союза и других союзников по Варшавскому договору вошли в Чехословакию.

Как и во время венгерских событий 1956 года, я воспринял происшедшее с горечью. Участие ГДР в акции было встречено в Чехословакии особенно тяжело, поскольку психологически ассоциировалось с вторжением немецких войск в 1938 году. И все это было сделано, чтобы остановить реформы, целесообразность которых незадолго до этого рассматривалась в Советском Союзе.

Ввод советских войск произошел неожиданно. Сообщение о нем я получил лишь за несколько часов до начала операции и немедленно проинформировал посла. Независимо от чувств, которые нас переполняли, мы обязаны были отстаивать официальную точку зрения. Это было крайне трудно.

Вокруг посольства в Осло собирались огромные толпы норвежцев, протестовавших против ввода войск. Они пытались уничтожить или заблокировать служебные автомашины, размахивали плакатами, выкрикивали в адрес СССР и посольства угрозы и ругательства.

Оглядываясь назад, понимаешь, что ситуация в Чехословакии могла быть разрешена путем политических переговоров. Принимая во внимание интересы различных сторон, можно было преодолеть

кризис в социалистической системе. Возможно, это привело бы к либерализации политической жизни не только в Чехословакии, но и в других восточноевропейских странах. Каждая из стран, отнесясь к партнеру с доверием, могла бы решать конкретные проблемы с учетом собственных национальных и социальных предпосылок и особенностей. Если бы это произошло, Восточная Европа сегодня была бы иной.

В действительности случилось прямо противоположное. В соцстранах сразу возросло негативное отношение к Советскому Союзу. Социалистическая система подверглась широкому осуждению в мире. Отношения Восток—Запад обострились. Даже Компартия Норвегии расценила ввод войск как преступление Советского Союза против Чехословакии. Быть советским дипломатом в это время, прямо скажу, было нелегким делом.

Я опасался, что антисоветская кампания, развернувшаяся в Норвегии после этих событий, отрицательно скажется на моих личных отношениях с норвежцами. К счастью, этого не случилось. В норвежских средствах массовой информации после 1991 года обо мне пишется довольно много. Отмечается, что я «поддерживал обширные контакты». Это соответствует действительности. Я на самом деле старался не терять старых друзей и заводил новые знакомства как в политических и дипломатических кругах, так и за их пределами. Не будет преувеличением сказать, что именно связи были моей сильной стороной и в дипломатии, и в разведке. Особенно в последней: чем больше у разведчика связей, тем сложнее контрразведке уследить за ним, выявить подлинных партнеров по сотрудничеству.

Но главное состоит в том, что личные контакты просто незаменимы для понимания внутренней жизни в чужой стране. Документы, будь они секретные или нет, такого целостного знания не дают. Когда я общался с импульсивным председателем Социалистической народной партии Финном Густавсеном или более глубоким и рассудительным социалистом Кнутом Лефснесом, я был далек от идеи их вербовки или получения деликатной информации. А из бесед с хорошо информированными журналистами Херманом Педерсеном и Яном Отто Юхансеном больше всего пользы я вынес во время жарких споров. Надеюсь, что и они стали лучше понимать нашу страну.

Легче всего было находить точки соприкосновения и взаимопонимание с социал-демократами. Буржуазные политики контактов с советскими людьми откровенно побаивались. Исключение составлял министр иностранных дел Йон Люнг, представлявший консервативную партию «Хейре». С ним было разговаривать проще, чем с его предшественником на посту министра социал-демократом Халвардом Ланге.

И все же, если рассматривать всю норвежскую политическую палитру 60-70-х годов, наиболее интересны в ней социал-демокра-

тия и ее лидеры, о чем будет рассказано в последующих главах. Символично, что последняя моя поездка с норвежской делегацией в Советский Союз накануне окончательного возвращения на Родину была связана с визитом министра транспорта Норвегии Рейульфа Стеена Я знал его раньше как одного из лидеров Норвежской рабочей партии, как депутата парламента, а теперь смог лишний раз убедиться в искренности его взглядов, остроте аналитического ума и желании самому разобраться в непростых вопросах.

Именно во время пребывания в Москве этой норвежской делегации меня вызвали в ПГУ и предложили занять должность заместителя начальника Третьего, англо-скандинавского отдела.

Позади были три длительные загранкомандировки в Норвегию, две из которых — по линии разведки. Местной контрразведке, в том числе ее шефу Асбьерну Брюну, я, думаю, изрядно надоел.

Еще в 1964 году в связи с визитом в Норвегию Хрущева я неоднократно виделся с ним. В целом он производил неплохое впечатление, казался корректным и сдержанным. Политические темы в моем присутствии никогда не затрагивал.

Одна из таких встреч представляла для меня определенную опасность Во время проведения первой беседы Хрущева с Герхардсеном в правительственной гостевой резиденции на полуострове Бюгдеи супруга премьера Верна, моя жена, Брюн и я сидели на свежем воздухе, ожидая завершения переговоров. Женщины разговаривали о своем а я вынужден был поддерживать разговор с Брюном.

Неожиданно он произнес: «Господин Грушко, мы хорошо осведомлены о вашей деятельности». Я не понял, к чему он клонит, и попросил пояснить. «Вы занимаетесь политическим ориентированием» — шеф контрразведки употребил необычное выражение. Ориентирование, а не разведка. Спасибо и на том. Я подтвердил, что действительно занимаюсь в посольстве политическими проблемами, и поспешил сменить тему. Если бы он прямо сказал, что я осуществляю политическую разведку, мне пришлось бы поставить об этом в известность Центр. А его реакция на сообщение о расшифровке могла быть какой угодно, в зависимости от обстоятельств.

Инцидент был исчерпан. Но в книге воспоминаний преемника Брюна на посту начальника контрразведки Гуннара Хорстада «В секретной службе», вышедшей в 1988 году, я прочел, что Координационный совет Норвегии по вопросам разведки и контрразведки рассматривал в тот период вопрос о моей высылке из страны из-за наличия обширных связей, особенно из-за контакта с Верной Герхардсен. Согласно Хорстаду, за мной было установлено усиленное, «насколько это было возможно», наблюдение, но достаточных оснований для высылки не оказалось.

Не только контрразведка задавалась вопросом об истинном роде моих занятий. Как-то мы сидели в ресторане с будущим министром

иностранных дел Кнутом Фрюденлундом, которого я знал еще со времени его работы помощником министра. У меня на протяжении многих лет были с ним хорошие личные отношения.

«Скажите мне, — говорит Фрюденлунд. — У вас в посольстве два советника. Один из них — Смирнов, второй — вы. Один из вас должен быть резидентом КГБ. Вы — кто?» Я отшучиваюсь: «А кем бы вы хотели меня видеть?» «Вообще-то, мне интереснее беседовать с резидентом», — с улыбкой отвечает он.

Расставание с Норвегией было трогательным. Здесь было все: и радость, и невзгоды, и светлое, и мрачное. Я полюбил эту страну. Посол устроил прием по случаю завершения моей командировки. В тот же день правая газета «Моргенбладет» поместила статью с моим портретом и фотографией квартиры в Осло под заголовком: «Здесь живет резидент КГБ в Норвегии».

Думаю, что целью публикации было отпугнуть моих гостей. Но пришли все приглашенные, включая Эйнара Герхардсена.

Глава 8

ХРУЩЕВ И КОСЫГИН

За время работы в Норвегии мне довелось поближе узнать двух высших государственных деятелей Советского Союза, каждый из которых по-своему пробудил надежды на осуществление назревших реформ в экономике и сделал практические шаги в этом направлении. Н.С. Хрущев, который был Первым секретарем ЦК КПСС с 1953 года и главой правительства в 1958-1964 годах, посетил Норвегию с официальным визитом летом 1964 года, когда я был еще сравнительно молодым офицером разведки. А.Н.Косыгин, ставший Председателем Совета Министров СССР в 1964 году, нанес визит в Осло через 7 лет, когда я завершал третью командировку в эту страну в должности резидента.

Хрущев останется в истории как политик, резко отмежевавшийся от тоталитарного режима, насажденного в стране Сталиным. Он выступил за более открытое и демократичное общество, не прибегающее к чрезмерному принуждению и исключающее политические репрессии. В сфере внешней политики он стремился к снижению уровня противостояния с капиталистическими странами. Слово «оттепель», которое зачастую применяется как синоним начального периода его руководства страной, на мой взгляд, достаточно точно отражает истинное положение вещей. Оттепель, но не более.

Впервые я познакомился с Хрущевым во время поездки в Советский Союз председателя внешнеполитического комитета стортинга Финна My весной 1958 года.

Депутат парламента, журналист и специалист-международник, Финн My был знаком мне как человек, свободный от навязываемых буржуазной пропагандой стереотипов в представлениях о Советском Союзе. Он был неизменно вежлив и скромен, отличался непредвзятостью и производил благоприятное впечатление. В Норвегии его рассматривали как политика, сдержанно относящегося к чрезмерно тесному сотрудничеству с НАТО. Он был активным приверженцем политики Э. Герхардсена, направленной на неразмещение в мирное

время на территории Норвегии ядерного оружия и иностранных войск и поддержание добрососедских отношений с СССР.

По прибытии My в Москву мне поручили перевести беседу с ним главы советского правительства, которая должна была состояться в тот же день. Предстояло явиться в Кремль к четырем часам дня. Уже заказали пропуск. Поручение было несколько неожиданным, и я решил заехать домой, захватить свои заметки с некоторыми политическими и военными терминами на норвежском языке, предполагая, что тема разоружения будет центральной в беседе.

Когда я вышел из дому и направился к метро, меня остановили два человека. Они поинтересовались, не я ли Грушко. Получив утвердительный ответ, тут же усадили меня в автомобиль и на полной скорости помчались в Кремль. Выяснилось, что Хрущев решил встретиться с норвежским парламентарием на два часа раньше, и мы еле успели прибыть вовремя.

Беседа с My началась в дружеском тоне и касалась в первые минуты общих тем. Но, когда разговор коснулся берлинского вопроса, разразился гром, хотя гость повода для такой реакции не давал. Дело в том, что накануне известные американские журналисты братья Олсоп выступили в прессе с комментариями, смысл которых сводился к необходимости прорыва блокады Западного Берлина при помощи танков. «Знаете, что они предлагают? —гневно сказал Хрущев. — Они, по сути, предлагают войну! Но мы ее не допустим. Я бы спустил с этих братьев штаны и высек ремнем по мягкому месту!» My внимательно слушал Хрущева, лихорадочно делая какие-то пометки на пачке папирос «Казбек». Я дал ему чистый лист бумаги, но ему не хватило и его, потому что слова нашего премьера лились нескончаемым потоком. Переводить было чрезвычайно трудно, потому что Хрущев почти не делал пауз. My отдавал себе отчет в том, что через него хотят довести советскую точку зрения по берлинскому конфликту до Запада. Норвежские каналы с подобной целью использовались не впервые, поэтому My был взволнован и сосредоточен.

Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 588; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!