ПРЕМЬЕР-МИНИСТР НОРВЕГИИ ГЕРХАРДСЕН И ЕГО СУПРУГА ВЕРНА 5 страница
Думаю, что именно глубокое знание норвежской политики, которое появилось со временем, сделало меня интересным собеседником для местных политических деятелей. Любая беседа может стать увлекательной только в том случае, если ты стремишься не только получить какие-то сведения, но и сам способен что-то дать. Прямые человеческие контакты позволяют лучше разобраться в причинах действий и подходах. Важно не только то, что говорится, но и как говорится. Подчас жесты и реакция собеседника значат больше для выявления нюансов, чем слова. Причем речь идет именно о дипломатии, а не о разведке. Разумеется, я готовил для посольства и Министерства иностранных дел сообщения с изложением точек зрения, взглядов и позиций людей, с которыми встречался. Хуже всего, когда разногласия и недоразумения в отношениях стран возникают не на реальной основе, а из-за неосведомленности или просчетов политиков. Для периода холодной войны характерным было нежелание даже слушать друг друга, и это меня не устраивало.
36
Со временем круг моих связей и знакомств в Норвегии стал весьма широким и полезным. Он включал политиков, журналистов, деятелей культуры, руководителей молодежных организаций. Где-то в 1955 году в него вошли премьер-министр страны Эйнар Герхардсен и его супруга Верна.
Этот самый важный из моих контактов был установлен фактически по инициативе жены норвежского премьера. На одном из приемов в советском посольстве Верна Герхардсен сказала мне и моему коллеге Белякову: «Если вам будет что-то непонятно в сфере норвежской внешней политики, имейте в виду, что я говорила с мужем и он рекомендует в любое время связываться с Андреасом Андерсеном. Сам Эйнар тоже готов дать необходимые пояснения, когда это потребуется, но, как вы знаете, он очень занят». Чуть позже сам Эйнар Герхардсен подтвердил это предложение.
|
|
|
Имя Андерсена мне было уже известно из газет. Он в то время только-только заступил в должность начальника управления канцелярии премьер-министра, которое отвечало за вопросы внешней политики и национальной безопасности. Я знал также, что на него возложена определенная роль в координации деятельности специальных служб, а именно тайной полиции и военной разведки.
Поначалу мы встречались редко — раз в несколько месяцев, в среднем раз в полгода. Однако в дальнейшем, примерно с 1962 года, ситуация изменилась. Думаю, что мы лучше узнали друг друга и стали друг другу симпатизировать. Мои суждения о происходящем в Советском Союзе интересовали его в такой же степени, как меня события и жизнь Норвегии. Наши интересы пересекались много раз и в последующие годы. В ходе визита Хрущева в Норвегию в 1964 году я понял, что контакт Андерсена со мною также воспринимался высшим руководством Норвегии как весьма полезный.
|
|
|
Должен пояснить, что отношения с Андерсеном поддерживать было непросто. Они не удались ни секретарю посольства Евгению Белякову, ни даже советским послам — Г.П.Аркадьеву и М.Г.Грибанову, который сменил Аркадьева в 1956 году. Главная причина состоит в том, что международный климат и советско-норвежские отношения в 50-60-х годах были весьма своеобразными.
В глазах советского руководства Норвегия прежде всего являлась страной, ставшей в 1949 году членом враждебного военно-политического блока НАТО. Такой выбор северного соседа был особенно досадным, поскольку, как уже писалось, именно советские вооруженные силы освободили Северную Норвегию от фашистских захватчиков в конце второй мировой войны. Я тоже ощущал горечь оттого, что освобождение Норвегии Советским Союзом не помешало ее членству в НАТО. Вопрос состоял в том, как поведет она себя внутри НАТО и какие последствия это будет иметь для Советского Союза.
37
Я потратил много времени, чтобы понять мотивы вступления Норвегии в НАТО, и узнал о сомнениях, которые высказывались норвежцами при принятии этого решения. Мы знали, что премьер-министр Герхардсен изначально был настроен весьма скептически к вступлению страны в Североатлантический альянс, но затем был вынужден принять иное решение и активно проводил его в жизнь. Напротив, министр иностранных дел Халвард Ланге и секретарь Норвежской рабочей партии Хокон Ли считались ярыми сторонниками США и приверженцами глубокой интеграции Норвегии в военную структуру НАТО. Не говорю уже о правых партиях Норвегии, которые безоговорочно выступали за тесное сотрудничество в рамках НАТО.
|
|
|
С моей — и не только моей — точки зрения, цель наших политиков и дипломатов состояла в том, чтобы добиться добрососедских отношений с Норвегией, ее относительной независимости по отношению к НАТО. Мы, разумеется, не опасались нападения со стороны непосредственно Норвегии, но должны были считаться с реальной возможностью использования ее территории против нас, скажем, Соединенными Штатами и другими странами—членами Североатлантического блока. Стало очевидным, что для установления дружеских отношений с Норвегией необходимо проявлять уважение к ее политическому выбору и объективным интересам с точки зрения национальной безопасности страны. Когда Хрущев и Герхардсен в результате переговоров в Москве в ноябре 1955 года пришли к выводу, что именно такое положение отвечает интересам обеих стран, для нас стало особенно важно не провоцировать в дальнейшем Норвегию к более жесткой позиции. Определенных пропагандистских столкновений, конечно, избежать было невозможно. Но мы должны были показать соседям наше искреннее стремление выполнять решения, согласованные в Москве.
|
|
|
Для Советского Союза как великой державы задача заключалась в извлечении максимальной пользы из отношений с маленькой Норвегией. Следовательно, мы должны были полностью воздерживаться от грубого нажима на норвежцев. Упоминавшийся мною выше Е.Беляков, который в то время был офицером советской внешней разведки под дипломатическим прикрытием, пренебрегал этим пониманием и действовал подчас довольно неуклюже.
Он казался мне симпатичным парнем, очень общительным и способным, но не умел во время бесед расположить к себе норвежских дипломатов и правительственных чиновников. Причина была, видимо, в том, что Евгений, к сожалению, так и не приобрел глубоких знаний в области норвежской истории и политики безопасности. Как я впоследствии понял, он сделал слишком большую ставку на тех людей, которые выступали против членства Норвегии в НАТО, и был подчас недостаточно осторожным. Когда мы вместе встречались с
38
иностранцами, он вел себя деликатнее, чувствуя, возможно, что мой стиль имеет определенные преимущества. Во всяком случае, я вынужден констатировать, что он переходил допустимые для дипломата границы, для дипломата, обязанного защищать официальные внешнеполитические позиции своей страны.
Белякову не удалось сделать в Норвегии карьеру ни в дипломатии, ни в разведке. Но отозвали его оттуда не из-за ошибок в работе, а из-за обострившихся отношений в семье. После возвращения в Москву он продолжал работать в подразделении разведки, не имевшем отношения к Скандинавии.
Еще более типичным примером в этом отношении является посол Г.П.Аркадьев. Посол должен, разумеется, быть еще более корректным в высказывании своих точек зрения, чем рядовые сотрудники посольства. Он же по меньшей мере в двух беседах с Э.Герхардсеном пытался склонить его к мысли о целесообразности пересмотра вопроса о членстве Норвегии в НАТО, что было воспринято норвежцами как недопустимое вмешательство в их внутренние дела. Реакция премьера была однозначно негативной. В Москву был передан сигнал, что норвежское правительство испытывает нажим со стороны советского посла и находится в затруднительном положении. Эта информация была получена заместителем министра иностранных дел В.С.Семеновым, и руководство нашей страны приняло решение об отзыве Аркадьева за превышение полномочий.
Проблема была непростой, поскольку Аркадьев пробыл послом в Норвегии всего около двух лет, но это лишь подтверждает, какое уважение Москва испытывала к позиции Э.Герхардсена.
О том, как Аркадьева приняли по возвращении в Москву, рассказывал он сам. Позвонив В.М.Молотову, бывший посол сказал: «Ваш покорный слуга прибыл и ждет наказания». Министр немедленно пригласил его к себе, но усугублять наказание не стал. Аркадьева он знал со времен войны, когда тот работал в отделе США МИД СССР. Молотов сказал ему: «Мы, конечно, могли ограничиться выговором, но вынуждены были пойти на более решительные меры, чтобы разрядить обстановку. Предлагаю Вам стать послом в другой стране или поехать на работу в качестве заместителя Генерального секретаря ООН». Аркадьев выбрал последнее.
В посольстве в Осло Г.П.Аркадьева сменил Михаил Григорьевич Грибанов, который, боясь повторить ошибку предшественника, вел себя очень осторожно и деликатно.
Глава 4
ВОСПОМИНАНИЯ О ШОЛОХОВЕ
Мое увлечение литературой никогда не ограничивалось прочтением «правильных» произведений советских писателей. Меня интересовала разная литература: от Лиона Фейхтвангера, оправдывавшего в политическом ослеплении сталинские чистки 1937 года, до Ильи Эренбурга — первого, по сути, диссидента. Я высоко ценил таких антиподов в поэзии, как бунтарь (в то время) Евгений Евтушенко и патриот Евгений Долматовский, с которым меня связывала многолетняя дружба.
Но выше всех я ставлю человека и писателя Михаила Александровича Шолохова, с которым мне посчастливилось познакомиться и узнать его довольно близко. «Тихий Дон» и «Судьба человека» навсегда останутся самыми близкими моему сердцу произведениями, оказавшими сильнейшее влияние на мировосприятие и даже понимание истории.
Никому не удалось описать гражданскую войну в России так ярко, как это сделал Шолохов. Я читал его книги еще юношей, задолго до нашей встречи, а в Норвегии вновь и вновь перечитывал их. И в тюрьме, где я оказался после событий 1991 года, когда над нашей многострадальной страной опять нависла угроза гражданской войны, шолоховские книги были со мной. Кризис, в котором оказалось советское общество в преддверии чрезвычайного положения в августе 1991 года и после него, напомнил мне многое в шолоховских произведениях. Когда снежный ком раздора устремляется с горы, его трудно остановить.
Летом 1957 года по приглашению издательства «Тиден» Михаил Шолохов вместе с женой Марией Петровной приехали в Осло. Он буквально вдохнул новую жизнь в молодого 27-летнего атташе по вопросам культуры Виктора Грушко. Всемирно известный писатель, которому было тогда 52 года, сразу после представления меня в качестве сопровождающего и переводчика перешел на непринужденный отеческий тон.
40
«Коль уж тебя приставили работать со мной, Витя, — сказал он, — первым делом нам нужно добыть денег, елико без оных мы со скуки помрем».
Поэтому я без лишних слов направился к директору издательства «Тиден» Колбьерну Фьельду и попросил «как можно больше» из положенных Шолохову гонораров за выпуск его книг в Норвегии. Я вежливо пояснил, что писателю нужно купить много подарков родственникам и друзьям.
В резиденцию посольства я вернулся с чеком на 40 тысяч крон, что по меркам 1957 года было астрономической суммой. Шолохов извлек из конверта чек, покачал головой и изрек: «Витя, ты не понял суть задачи. Я тебя послал за грошами, а ты приходишь с какой-то бумажкой. Ступай и принеси что-нибудь посущественнее».
После некоторых препирательств в банке, преодолений всевозможных «но» и «если» возвращаюсь с огромной пачкой мелких банкнот и вываливаю их на стол перед Шолоховым.
«Маша, — зовет Михаил Александрович жену, которая находится в соседней комнате. — Поди сюда, Витя принес мешок денег». Входит Мария Петровна.
«Забери все это, Маша, — улыбается Шолохов, протягивая ей деньги, — а то мы в первый же день все потратим». В русских селах, как известно, было принято препоручать ведение денежных дел семьи женам. Мария Петровна спокойно берет деньги и уходит.
«Ну что, Витя, опять мы с тобой остались без денег? — притворно вздыхает писатель и тут же, лукаво улыбаясь: — За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я ей все отдал? Нет. Кое-что я заначил». Шолохов достает пачку в пару тысяч крон, которые он умудрился незаметно сунуть в карман.
«Понимаешь, небольшая ловкость рук — это не преступление, зато теперь мы можем посмотреть на Норвегию другими глазами».
Думаю, что эту западную страну Шолохов вспоминал с теплотой. В Норвегии он нашел самых восторженных почитателей. Читающая публика хорошо знала «Тихий Дон», роман пользовался неизменным спросом. Уже в первый вечер Шолохов убедился в чувстве уважения, которое испытывали к нему норвежцы.
То, что в его честь был устроен банкет в одном из лучших столичных ресторанов с видом на фиорд Осло, само по себе удивительным не было. Поразил состав участников.
Верна Герхардсен, принявшая активное участие в организации поездки, попросила меня не рассказывать заранее Шолохову о том, кто прибудет в «Конген» чествовать писателя. Пусть он считает, что устроителем банкета и хозяином стола является издательство «Тиден». Каково же было удивление Михаила Александровича, когда его ввели в роскошный зал и усадили на самое почетное место за подковообразным столом рядом с премьер-министром! «Ну вот, те-
41
перь вы можете рассказать гостю, кто здесь присутствует», — с гордостью говорит мне Верна.
Смущение Шолохова нарастало по мере того, как я представлял ему присутствующих — норвежское правительство почти в полном составе. Первым слово для тоста взял Эйнар Герхардсен. Он сказал, что норвежский народ хорошо знает и высоко ценит творчество Шолохова. Более того, многие норвежцы узнают себя в героях произведений русского писателя, ведь и они воевали за независимость своей страны.
«Именно для того, чтобы выразить вам свое глубочайшее уважение, — продолжал премьер-министр, — мы собрались здесь сегодня всем правительством впервые на моей памяти. Хочу подчеркнуть, что подавляющее большинство присутствующих, как и вы, были активными борцами с фашизмом».
Всегда ровный, раскованный и даже озорной, Шолохов был искренне растроган. Казалось бы, его трудно удивить торжественными речами и знаками уважения, но меня буквально потрясло ответное слово прозаика, пронизанное неподдельно теплыми чувствами.
Банкет произвел на Шолохова сильное впечатление, а вот пресс-конференциями, которых было много в последующие дни и на которых, как правило, преобладали банальные вопросы, писатель явно тяготился. В то же время он не хотел показаться гостем, уклоняющимся от каких-либо встреч. Отдушиной для Михаила Александровича во время пребывания в Норвегии стало знакомство с молодым норвежским писателем Гуннаром Сетером. К этому времени Сетер написал несколько книг, приобрел на родине популярность. Естественно, это имя Шолохову ни о чем не говорило, в Советском Союзе его произведений не издавали. Главное было не в этом. Сетер родился и вырос в селе. Для жителя станицы Вешенской беседовать с выходцем из норвежских крестьян было чрезвычайно интересно. Он расспрашивал о жизни крестьян на хуторах и горных пастбищах, интересовался условиями работы молодых писателей Норвегии: можно ли прожить на смехотворно низкие гонорары при крошечных тиражах в небольшой стране?
Когда Сетер посетовал, что не так просто найти темы, которые могли бы увлечь норвежского читателя, Шолохов взорвался: «Что ты имеешь в виду? В такой стране, как Норвегия, трудно найти интересные темы? Я о ней практически ничего не знаю, но ты мне только что рассказал о муже и жене, которые живут на маленьком хуторе и все делают своими руками. Они пашут землю и выращивают овец. У них три сына. Старший уехал в город. Средний собирается сделать то же самое. Родители стареют, но и младший сын не проявляет особого интереса к повседневной крестьянской работе. Ты можешь себе представить, какие чувства переполняют стариков, что им при-
42
ходится переживать?! На таком материале можно написать роман, от которого у читателя ком к горлу подкатит».
Эта реакция была типичной для Шолохова. Он сразу вникал в ту или иную проблему, остро чувствовал ситуацию, когда человеку приходится делать сложный выбор, считал, что и в литературе нельзя допускать упрощений.
Не мог обойти стороной писатель и Норвежское студенческое общество. Поворчав немного по поводу непривычной обстановки: студенты сидели за кофейными столиками и курили, он, тем не менее, признал, что ему нравится непринужденная атмосфера встречи. Лекция о советской литературе и раскрываемых в ней темах прошла успешно, настал черед вопросов и ответов.
Молодой человек на приличном русском языке спросил, в чем разница между социалистическим реализмом, который является основой литературного творчества в Советском Союзе, и критическим реализмом, которого придерживаются радикально настроенные западные писатели. В вопросе содержалась основа для возможной политической полемики. Но Шолохов ответил моментально, не раздумывая: «Не надо путать п... с м....». Экскурс писателя в неисчерпаемые глубины русского языка поставил переводчика-студента в тупик. Он минут пять путано объяснял, что Шолохов имел, очевидно, в виду нетождественность обоих понятий.
Норвежцам импонировал грубоватый стиль Шолохова, его крестьянская прямота. Узнав, что он страстный рыбак, хозяева организовали для него посещение фабрики по производству рыболовных снастей. После тщательного осмотра богатой продукции Михаил Александрович сказал мне: «Попроси их отложить вон те коробочки. В них рыболовные крючки. Таких у нас дома нет. Пусть завернут их, мы расплатимся и пора ехать». Я замялся: приобретать что-либо на фабрике было не очень-то принято. Для этого есть магазины. Но директор фабрики, к моему удивлению, не моргнув глазом, предложил преподнести крючки в подарок советскому гостю. Шолохов заупирался, настаивая на оплате.
«Знаете, — ответил директор, — для нас большая честь, что всемирно известный писатель собирается пользоваться нашими снастями. Просто не может быть лучшей рекламы. Не только Хемингуэй, но и Шолохов предпочитает ловить рыбу на норвежские крючки». Следует заметить, что в норвежских газетах Шолохова частенько называли «русским Хемингуэем». «Большое спасибо, — вежливо ответил Шолохов директору. — Но в рекламе не ставьте меня на одну доску с Хемингуэем. Он — великий писатель и, как и я, страстный рыбак, но мы очень разные».
В свободное время чаще всего Шолохова сопровождал я. Конечно, я свозил писателя в известный Фрогнер-парк, украшенный скульптурными композициями Густава Вигеланна. Стоял солнечный
43
летний день. Парк утопал в цветах. Множество клумб и кустарники великолепно сочетались со скульптурами.
Шолохову в парке понравилось. «Но подумай, насколько красивее одинокий полевой цветок. Он человеку милее и дороже, чем вся эта масса цветов, собранных вместе искусственно».
А что же скульптуры? Реакция Шолохова была довольно своеобразной. «Я ничего не смыслю в скульптуре, — сказал он, — но почему все фигуры в парке похожи на Муссолини?»
После прогулки по Фрогнер-парку Шолохов настоял, чтобы мы отправились в ресторан «выпить по-русски». Я привел его в приличный ресторан и, предупредив, что, возможно, в нем не подают спиртное, посвятил в норвежские традиции безалкогольных ресторанов.
Внимательно осмотревшись по сторонам, Михаил Александрович произнес: «Слушай, я не знаю, что пьют в компании, которая сидит напротив, но вот тот мужик слева, судя по его виду, явно пьет не водичку».
От моих благих намерений не осталось и следа. На столе появился коньяк. Пообедав, мы как смогли добрались домой.
Однажды вечером писатель был у нас в гостях. Он стоял у окна, высматривая что-то на улице, и неожиданно произнес: «Витя, глянь-ка, что написано на этом здании. «Банк»? Там, наверное, горы денег. Давай вечерком ограбим его. Нас, конечно, заметут, ясное дело. Там и охрана, и сигнализация. Но это не беда. Ты только подумай, какие будут завтра заголовки в газетах: «Известный писатель Шолохов и молодой дипломат Грушко арестованы за попытку ограбления!» Мне-то известности не занимать, но подумай о себе: ты сразу станешь знаменитым!»
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 540; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!