Я сбегаю по лестнице, стою под мокрым ранним снежком, и потихоньку прихожу в себя. Мне очень хочется поплакать, пожаловаться маме на Волкова, но я не знаю, на что жаловаться.
ШКОЛЬНЫЕ УРОКИ
Говорят, что молодость - самое прекрасное время жизни человека. А может быть – детство? Почему - то сейчас, когда мое детство стало почти нереальным, когда мои одноклассники уже стали дедушками и бабушками, я вспоминаю школьные годы. И школьное расписание как проводник по былому передо мною.
АНАТОМИЯ
Мы с моей подругой Аллой сидели за одной партой и жили в одной квартире. Квартира в полуподвале. Полуподвал – это когда не надо по ступенькам подниматься, а пол находится прямо на уровне земли.
У Аллы семья была полная – мама, папа, брат. На всех одна большая комната. У меня – только мама, и комната у нас была поменьше. Кроме наших семей в квартире жили еще три семьи, вернее семья одна и еще две одинокие женщины. Соседка Марцых презрительно называла их «одиночки». В квартире всегда, даже летом, сыро. И света мало. И много транспорта под окном. – Лиговка шумит.
Соседки ссорились из-за плиты, ругались с прохожими, которые присаживались на наши подоконники, ругали сырые дрова, ворчали на плохие, наскоро поставленные печки. Мама приходила усталая с работы, жаловалась на начальство и темноту в подъезде.
Я не замечала ничего вокруг – у меня страсть и постоянное влечение – книги. Толстые и тонкие, талантливые и бестолковые, стихи и проза – жалкие послевоенные книжонки и сохранившиеся от огня войны разрозненные тома классиков – все, что угодно. Книги обольщали меня знанием будущей жизни.
|
|
|
А вокруг меня появилось нечто новое – мальчишки заметили девочек. Нельзя сказать, что им удавалось привлечь к себе встречный интерес. Но некоторое движение происходило.
В основном борьба шла за внимание Марины, стройной и старательной барышни, и моей соседки Аллы. У Марины каждую переменку обрывали лямки передника, но ответного внимания не получали. У Аллы же сексуальное волнение начало получать отклик.
Недалеко от нас два кинотеатра: «Нева» и «Колизей». Если удавалось сэкономить деньги, то Алка усиленно тянула меня в кино. Мы с изумленным вниманием смотрели красивые истории, мало похожие на нашу жизнь, пахнущую жареной картошкой и сырыми полами. Я не очень помню содержание этих фильмов, но помню некоторую таинственность происходящего в зрительном зале: хруст мороженого, еще более громкий хруст дешевых конфеток, перешептывание, некоторую возню, робкие прикосновения рук. Этот первый опыт подглядывания за чужими свиданиями интересовал нас гораздо больше, чем движение жизни на экране.
Вечерами подруга начала отпрашиваться на телевизор. В конце пятидесятых телевизоры в нашей среде были большой редкостью. Обычно к счастливцам, обладающим коробкой, из которой слышались звуки, сопровождающие мелкое, смутное движение в крохотном оконце, напрашивались соседи.
|
|
|
Появился такой ящик и в нашем доме. Обладатели таинственного источника искусственной жизни проживали на другой лестнице, в чужой квартире. Я не любила ходить в чужое жилье, не вглядывалась в стороннюю жизнь. Но в Алле уже проснулась женщина, она разглядывала предметы чужого быта, прикидывая более обеспеченное существование к своей будущности.
Моя мама никак не хотела позволить мне жить обособленной, не такой, как все остальные люди, жизнью. У нас дома даже небольшой скандал вышел. Я не могла допустить, чтобы мама расстраивалась, оторвалась от своего любимого письменного стола и нехотя оделась. Мы с Аллой накинули пальто, натянули ботики и побежали под влажным ранним снежком через двор. По некрутой лестнице поднялись на третий этаж, и Алла нажала на кнопку звонка.
Дверь нам открыла хозяйка – улыбчивая и очень красивая, светловолосая, голубоглазая Волкова. Ее во дворе так просто по фамилии и называют. Она пригласила нас в комнату, и мы, бросив свои пальто на табуретку в коридоре, зашли. Я от смущения не могла поднять глаз, смотрела на свои ноги в хлопчатобумажных растянутых чулках. Волкова усадила нас на диван, на самые удобные места, подвинула к телевизору два высоких стула и вышла из комнаты.
|
|
|
Пришла еще одна соседка – толстая, пыхтящая Буримская, уселась на стул передо мной и заслонила весь экран. Я чувствовала себя ужасающе. Потом пришел и сам хозяин в синих милиционерских галифе и голубой майке. Волков, как и его жена, был очень красивый мужчина: высокий, с прямыми плечами и светлыми волосами. Он плюхнулся на диван между нами. На колени он поставил голубую вазочку с конфетками, разворачивал обертки, кидал их в рот одну за другой и хрустел, как в кино.
В маленьком окошечке телевизора показывали фильм. Алла внимательно смотрела, старуха Буримская сопела и смотрела с вниманием, красавица Волкова сидела на стуле и внимательно смотрела. А мне было плохо видно, и я смотрела на пол. Пол недавно покрасили свежей масляной краской, он блестел. Волков откинулся на диване, широко раскидывая руки, и обнял нас с Алкой за плечи. Алка сидела, замерев и притихнув, мне же не нравилось такое обращение, и я освободилась от тяжелой мужской руки на плече.
|
|
|
Волков улыбнулся, свободной рукой достал конфетку из вазочки и кинул себе в рот. Я не очень любила конфеты, но не понимала, почему он хрустит, а больше никого не угощает. Я пыталась из-за спины Буримской рассмотреть хоть немного в окошечке телевизора, но она широка в спине, и мне ничего не видать.
Неожиданно я почувствовала мягкое тепло у себя на колене, какое–то странное движение, настойчивое такое движение, жесткое. Я посмотрела на свое колено, и увидела сильную мужскую руку, которая отогнула край моего клетчатого платьица, погладила колено, потом тихонько поднялась по ноге к краю чулка, легла на кусочек голой ноги между чулком и трусиками и замерла.
Мне странно – тревожно и нравится одновременно. Я совершенно, просто совершенно не понимаю, что происходит со мной – сердце колотится все быстрее и сильнее, ладони намокают, щекам становится жарко, и по спине бегут мурашки. Рука прижимает мою ногу все сильнее и сильнее, потом ползет глубже, стремясь захватить пространство самого сокровенного и недоступного чужому взгляду. Я замираю, не шевелясь и не дыша. Я взглядом упираюсь в широкую спину Буримской, вижу её синее платье в мелкий красный цветочек, золотую цепочку на толстой шее.
У Волкова шевелятся синие галифе внизу живота, вазочка с конфетами слетает на пол, все оборачиваются на стук. Я чувствую, что происходит что – то неправильное, стыдное, что все видели загнутый край моего платья и мужскую руку на моей ноге. Я вскакиваю с дивана, выбегаю из комнаты, хватаю свое пальто и ботики и выбегаю из квартиры. Мне никак не надеть пальто, мои ноги с трудом попадают в ботики.
Я сбегаю по лестнице, стою под мокрым ранним снежком, и потихоньку прихожу в себя. Мне очень хочется поплакать, пожаловаться маме на Волкова, но я не знаю, на что жаловаться.
Я прихожу домой, ссылаюсь на заболевшую голову, и ложусь спать на свою жесткую, детскую тахту. И, переодеваясь в розовую ночную рубашку, я замечаю свои маленькие груди, которые стали немного больше, и мне кажется, что пора попросить маму позволить носить мне шелковый женский лифчик, уже ждущий своего часа на верхней полке платяного шкафа.
НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК
В седьмом классе наша четверка окончательно сформировалась: мы ловко отделились ото всех и уселись на двух последних партах средней колонки. Пользующаяся пристальным вниманием всех мальчишек класса, стройная и старательная барышня Марина и умненькая Тамара – впереди, а мы с подругой Аллой сзади. У Алки настоящий роман с новеньким Андреем – очень красивым и умным мальчиком, приехавшим из Севастополя. Его отец – морской офицер, переведенный по службе в Ленинград. Теперь у нас в классе пять человек, у которых есть отцы.
Андрей на уроках посылает Алле записочки. Передает их сначала Юрке, своему соседу по парте, потом Юрка перекидывает их через проход мне, а уж я отдаю их адресату. Алла украдкой разворачивает белые листочки, прочитывает, мелким почерком пишет ответ, я опять отправляю клочок бумаги на ту сторону. Алла очень горда вниманием новенького, но немного смущена – это первый роман в нашем классе.
Пользуясь полным отсутствием контроля со стороны учителей, скрывшись за спинами сидящих вперед, я почти все время на уроках читаю. Читаю всякую ерунду, которую нахожу на полках библиотеки, читаю русскую классику, проваливаясь в текст по самые уши. Дома книг немного, огромная библиотека пропала во время войны, как и все семейное имущество. Проглатываю школьную, в каком - то странном упоении, перетаскивая шкаф за шкафом пыльные, потрепанные томики.
Поглощенная чтением, я все меньше обращаю внимание на происходящее вокруг, все больше запускаю уроки. Приближается конец учебного года, оказывается, что мне грозит тройка по немецкому языку. Маму вызывают в школу и я, с замиранием сердца, жду в коридоре.
Приговор учительницы таков: к понедельнику сдать все пропущенное и еще написать письмо на немецком языке. Тамара и Марина жертвуют мне на два дня свои тетрадки, я бессовестно сдираю их аккуратные упражнения.
Я помню, что мне надо еще написать письмо. Учительница немецкого языка преподает в нашем классе первый год - молодая стильная женщина всегда порывисто ходит по классу, постукивая каблуками лакированных туфелек. Внешне она напоминает потрясающую актрису Гурченко из недавнего фильма «Карнавальная ночь», и очень мне нравится.
Но я плохо знаю немецкий язык и, честно говоря, его ненавижу. Недавняя война с Германией, горе, которое никогда не уйдет из черных глаз моей тети, потерявшей любимого мужа на фронте, нищета нашей семьи, у которой под немецкой бомбежкой пропало живое и теплое жильё – все это вызывает отвращение к чужому и враждебному языку
Я знаю, что мама очень будет огорчена тройкой в табеле за год, и выдергиваю из тетрадки листок в клеточку. Сначала я начинаю писать поздравление с Новым годом. Я пытаюсь описать вальс Штрауса, который мы танцевали на празднике, черное муаровое платье, которое мама одолжила у своей знакомой для этого дня. Как прекрасно пахло то платье, как удивительно холодила шею нитка жемчуга, которую одолжила все та же мамина знакомая.
Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 55; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!