Письма и дневник Петра Васильевича Киреевского 33 страница
Москва
Посылается тебе при сем кацавейка, сооружению которой поперечило столько неблагоприятных случаев, что, судя по одной наружности, ты мог бы даже рассердиться. Но со стороны нашей московской компании неаккуратности не было, и особенно папенька действовал в этом деле с особенной ревностью. Я писал к тебе, что кацавейка, образчик которой я тебе послал, стоит 250 рублей ассигнациями, но забыл упомянуть при сем случае, что в английском деле председательствует жид!! Когда папенька явился к нему, чтобы заказать кацевью, то оказалось, что материя, которой образчик был тебе послан, уже вся вышла, а поганый жидовин, видя, что кацавейка нужна, и соображая, что подходят праздники, возвысил цену до 325 рублей ассигнациями! Так что папенька принужден был сам собрать все составные части кацевьи по разным их источникам, а поганому жидовину заказать только материю (которую выбрала маменька) и отдать собранные материалы на приведение их под наимоднейший фасон. Но и таким образом кацавейка стала тридцатью рублями дороже — 250. А эти тридцать рублей я (сообразив, что именно столько я тебе оставался должен за отправлением часов и шубы, о чем несколько раз писал к тебе, но не получал никакого назначения) решился на переплату тридцати рублей, думая, что долгий ящик, в который бы дело без того потянулось, было бы для тебя еще неприятнее.
Однако пора кончать. До следующего раза. Прощай покуда. Крепко тебя обнимаю.
|
|
|
Весь и вечно твой П. Киреевский.
От Грефа я получил объявление на книги для Ал. Мих.[363] Брат вчера ввечеру отправился с Киреевым за 60 верст за Москву (каков!), чтобы стрелять медведя, в чем мне моя недавняя болезнь (увы!!) воспрепятствовала быть участником.
Н. М. Языкову
17 января 1834 года
Москва
Крепко обнимаю тебя, мой наивседражайший, да здравствуешь ты и да ознаменуется 34-й год разверстием уст твоих!
Нового, по крайней мере утешительного, кажется, покуда нечего сказать, кроме разве того, что вышел наконец «Самозванец» Хомякова, которого я, впрочем, еще не успел прочесть. А между тем Хомяков уже недели с две заперся и пишет «Ляпунова». Вот еще новость приятная: Шевырев, наконец, приступил к делу, читает. Сегодня уже читал свою вступительную лекцию, отлично и написанную, и прочтенную.
Хотя я не успел еще прочесть всю «Библиотеку[364]», но, кажется, она, несмотря на свою наружную тучность, довольна жидка содержанием, если сообразить богатство материалов. Как Смирдин разделывается с литераторами в денежном отношении, я на это никого из них еще не слыхал, а назначает цены довольно большие, как например, Погодину — 300, Максимовичу — 200 рублей с листа. Только редакторы позволяют себе непростительные самовольства с присланными статьями. Так, например, Максимовичеву статью они совсем почти переделали!! Целые периоды выбросили, а в некоторых местах вставили новые, свои, так что многое, особливо сначала, стало совершенно поперек здравому смыслу. Максимович сначала было расхорохорился и говорил: «Вот я-то к ним напишу письмо, вот я-то их отделаю!» А вместо того написал только, что хоть он со многими поправками совершенно согласен, но с некоторыми согласиться не может. Словом, отделал так же, как в свое время Снегирева.
|
|
|
Ты, верно, заметил в газетах, что Пушкин — камер-юнкер. Когда он проезжал через Москву, его никто почти не видал; он пробыл здесь только три дня и никуда не показывался, потому что ехал с бородою, в которой ему хотелось показаться жене. Уральских песен, обещанных перед отъездом туда, он, кажется, ни одной не привез, по крайней мере, мне не присылал.
Песни идут своим чередом, хотя и медленнее, чем я ожидал. Надеюсь скоро дать тебе подробнейший об них отчет. Покуда скажу только, что исторических оказывается, не считая вариантов, около ста.
Прощай покуда, должен кончить по той причине, что неловко писать, потому что я пишу не сидя, а лежа на боку: меня мучит чирей, очень неучтиво себе избравший место.
|
|
|
Весь твой П. Киреевский.
Вот еще новость: княгиня, называвшаяся Зинаидой[365], приняла латинскую веру и, к стыду русского имени, перекрещивалась торжественно в церкви Святого Петра!!
Посылаю тебе записку твоего дерптского товарища Анке и изображение княжны Шаховской, сочинительницы сновидения. Хомяков едет на Иртыш[366] и будет у тебя.
Н. М. Языкову
Конец января — первая половина февраля 1834 года
Посылаю тебе книги, из четырех ящиков состоящие, помаду. Посылаю тебе также и опись твоим книгам, сделанную мной при их приемке. Но только вот беда! Я потерял твою записочку о книгах, в чужих руках находящихся. Помню только, что недостающие нумера «Христианского чтения» отданы тобой Мельгунову, а им препровождены к Свербееву, и сколько я их ни требовал — увы — покуда труды были напрасны. Помню также, что об «Истории Малороссии» П. Кам. <?> записано было, что она находится у Васеньки[367], но Васенька тебе ее возвратил гораздо прежде твоего отъезда, а я пробовал спрашивать ее всячески у Погодина и у Максимовича. И они отказываются. Не припомнишь ли ты сам истину об этой статье, также и об том, не было ли еще других книг, кому-нибудь ссуженных? А я постараюсь их выручить. Следующие творения: «Лубочные сказки» (3 нумера), «Ваньку Каина», «Новиковский песенник», Берхова Алексея Мих., Руссов С. В. «Воспоминания» и Miscellen (заключающие в себе минстерские <?> песни) я переслал тебе по почте, а покуда ты, верно, не будешь в претензии, что я их удержал, потому что они мне нужны для песенных справок.
|
|
|
Песни (кроме только досадной медленности) идут великолепно: одних исторических считается уже 111 нумеров без вариантов, а с вариантами около 200. Всего же 1203 нумера песен и 100 стихов, и все это еще без прикосновения к печатным.
Хомяков едет в Сибирь.
Но об этом после, потому что надо писать много. Покуда только обнимаю тебя крепко-накрепко и остаюсь.
Весь и вечно твой П. Киреевский.
До среды.
Н. М. Языкову
21 февраля 1834 года
Москва
Ах, братец, коли б ты был здесь! То-то бы расцвели наши песни! А без тебя они сиротствуют. Я хотя и весь в них, душой и телом, а все-таки чувствую, что не по силам мне одному быть нянькой этого царственного дитяти. От удовлетворительных и даже неудовлетворительных примечаний я, на первый раз, должен во всяком случае отказаться, но боюсь, чтоб даже и в самом расположении текста не вышло важных ошибок, а тем больше еще в сличении вариантов, это дело не совсем легкое. А без тебя мне помочь некому. К тому же еще вот беда: я надеялся, что как скоро все будет приведено в порядок, то печатание продолжится не более двух месяцев, а теперь Максимович уверяет, будто никакая типография не возьмется печатать больше четырех листов в неделю. Этаким образом печатание продолжится около года, потому что здесь нужно больше аккуратности, нежели во всех других книгах, а между тем уже весна на дворе, а весной я должен буду уехать. Уехать, не кончивши издания, мне бы очень не хотелось, а разрешение вопроса, как же с этим быть, становит меня в совершенный тупик.
Если ты уж так крепко уперся в своих волжских сторонах, то, пожалуйста же, помоги мне хоть заочным советом. Пиши все, что тебе придет в голову об издании, об расположении, об сличке вариантов и пр., и пиши, пожалуйста, поскорее, потому что мне бы хотелось в начале поста уже подать их в цензуру. Вот тебе покуда еще несколько об них подробностей: число песен, у меня теперь находящихся, еще не прикасаясь к печатным песенникам, состоит со всеми вариантами из 1210 нумеров. Кроме того, стихов, также считая варианты, 100. Соболевский, занимающийся в Петербурге собранием печатных песен (и становящий меня в великое недоумение своим замедлением), обещает привести оных еще около 1000 нумеров. Следовательно, все составит около 2300, и можно предположить, что даже за исключением незначительных вариантов останется около 2000. Тут будет где разгуляться изучателю русского слова и духа и народных преданий! В числе находящихся теперь у меня 1210 заключено 112 исторических (и это без вариантов, а с вариантами их <?>), а между ними такие сокровища, существования которых я прежде и не подозревал. Вот тебе подробное их исчисление: «О богатырях Владимира Великого» 14 нумеров (с вариантами 19), — это, очевидно, отрывки из больших поэм, которые, как я со временем надеялся доказать, будучи отделены от напева и гуслей, превратились в теперешние сказки. То же, вероятно, было и с позднейшими, до Петра I. «Об Иване Васильевиче Грозном» 12 нумеров (и вариантов 29). Из времени междуцарствия 5, и в этих песнях заключены почти все важнейшие происшествия того времени, вот их заглавия: 1-е . «Смерть Годунова», про которого сказано, что он умертвил себя с горя ядом змеиным; 2-е . «О Григории Отрепьеве и об избрании В. Шуйского»; 3-е . «О попе Емеле»; 4-е . «О Прокофии Петровиче Ляпунове», который, как сказано, убит изменниками, подкупленными Сигизмундом; 5-е . «О Минине Сухоруком, о предложении венца князю Пожарскому и об избрании Михаила Федоровича»; «О времени Алексея Михайловича» и по большей части о Стеньке Разине, 3 нумера (и вариантов 11); «О Петре Великом» 17 нумеров (и вариантов 20); «О семилетней войне» 11 нумеров (с вариантами 36); новейшие, то есть о Пугачеве, Румянцеве и двенадцатом годе 18 (с вариантами 28); неразысканных, но по большей части ясно принадлежащих ко временам допетровским 28 нумеров (с вариантами 55). Из этого ты видишь, что я, отправляясь бродить по различным сторонам России, могу смело надеяться найти всю русскую историю в песнях!!
Напиши, пожалуйста, если помнишь, в каких уездах и селах собираемы были песни, тобою присланные. Да не можешь ли объяснить мне имена и происшествия, которые особенно должны быть известны в ваших сторонах и находятся в числе неразысканных 28 нумеров, а именно: кто и когда был вор Копейкин? Что у вас рассказывается о девице — атамане разбойников и какому времени ее отнести? Кто и когда был Рычков-атаман? Когда был атаманом Яицкого войска Алексей Иванович Митрясов? Когда и где был разбойник Колесов, который с товарищами, Тошею и Мошкою Медным Лбом, ехал мимо села Загорина к тому селу Шереметеву? Кто был казак Емельян Иванович? Да не случится ли тебе где-нибудь встретить объяснение следующим песням, которые и по складу, и по содержанию должны быть о чем древнем: 1) «Князь Роман жену терял» — эту ты знаешь из варианта, находящегося в собрании Кирши Данилова; 2) Над безобразием какого-то князя Димитрия Степановича — горбатого, косого, курносого, долгозубого и кривоногого — смеется его невеста Домна Фалелеевна, он подслушивает ее слова, скрывает свою досаду и убивает ее после свадьбы; 3) Какой-то князь Михайло уезжает на царскую службу и поручает матери свою молодую княгиню, а мать велела баню топить и горюч камень разжигать и положила этот раскаленный камень молодой княгине на белые груди:
Она в первый раз закричала,
А в другой-то застонала,
А в третий замолчала.
Итак, возвращается князь Михайло, находит свою княгиню мертвую в Грановитой палате; 4) Какая-то прекрасная Елена, дочь королевская, впускает ночью любовника в свой высок терем; мать услышала ее слова и спрашивает, кого она называет милым другом? А Елена выпутывается тем, что будто бы она видела во сне ее (то есть мать) и во сне ее так называла; 5) Какой-то князь Голицын возвращается с полками в Москву и пробирается переулками, потому что ему городом ехать стыдно. Он останавливается против Успенского собора и молится, скинув свою соболью шапку, потом упрекает царя, зачем он больших господ жалует, а чернь разоряет и, наконец, просит, чтобы царь ему пожаловал город Малый Ярославец. Царь ему отвечает:
Я тебя, князь Голицын, жалую
Двумя столбами с перекладиной.
На шею на твою шелковую петельку.
Это, как ты видишь, происшествия частные, на которые можно в истории наткнуться только случайно. Не мудрено, что тебе хоть одно из них как-нибудь встретится.
Куда ты думаешь лучше отнести песни исторические? К песням ли или к стихам? Некоторые из них поются как стихи, другие, и особенно попетровские, как простые песни, а разделять их хронологический ряд было бы жалко.
Я думал было сначала начать печатание со стихов и песен исторических, потом приступить к балладическим и т.д., но теперь, мне кажется, лучше начать обратно, т.е. с элегий, как легче других обходящихся без примечаний, чтобы хоть несколько выиграть времени для труднейших. Разряды я разобрал следующие, для которых еще, впрочем, не приискал приличных названий, в этом ты мне помоги: 1) элегии любовные; 2) романсы; 3) баллады; 4) свадебные, хороводные и вообще обрядные; 5) воинственные, разбойничьи и солдатские; 6) исторические и, наконец; 7) стихи религиозные.
Что ты обо всем этом думаешь?
Максимович говорит, что первый и больше половины второго тома «Гомеопатии» готово, и спрашивает, как ты повелишь печатать.
О Пушкине вот что пишут из Петербурга: некто[368], встретившись с ним, сказал: «Поздравляю тебя, Пушкин, камер-юнкером», а Пушкин ответил: «Благодарю: вы первые меня поздравляете, все другие надо мною смеются».
Однако пора кончать. Крепко тебя обнимаю. Не сердись, пожалуйста, что я давно не писал: все песни!!
Весь и вечно твой П. Киреевский.
А. А. Елагину
24 февраля 1834 года
Не возгневайтесь и т.д., пожалуйста, что я до сих пор вам не писал! В среду у меня уже и бумага была на столе, да и тут нашлись помехи, которые помешали: стольких хлопот, я думаю, давно уж ни у кого на свете не бывало. Деньги я получил аккуратно и весьма чувствительно вам благодарен за их скорое прислание, но, увы! Они истекают из рук моих, аки потоки весенние с крутизны горной, я, вероятно, вскоре после вашего возвращения я опять пойду на вас . Издание, хоть и не подверженное по всем человеческим расчетам никакой опасности убытка, будет, однако же, стоить довольно значительных сумм, и особенно вначале, тем больше что надобно будет печатать в пяти типографиях вдруг и, следовательно, бумагу заготовить разом на все издание, что одно уже составит около 1000. Нынче же еду забирать подробнейшие справки в типографиях, а покуда выходят, по нашим расчетам, следующие результаты: издание будет состоять из пяти больших томов, листов в 20 каждый; напечатать их станет около 4000, и если пустить по 20 рублей ассигнациями экземпляр, то 300 экземпляров уже совершенно покрывают издание. Риску, кажется, нет. А печатать в пяти типографиях разом (разумеется, приискавши одинакий шрифт) необходимо для того, что в одной типографии больше четырех листов в неделю тискать невозможно, а в таком случае печатание продлилось бы год и остановило бы мой отъезд[369]. К тому же это предохранит и от воровства типографий. Но об этом мы будем подробнее беседовать с вами после вашего возвращения, а между тем я короче (подробнее) узнаю все подробности и обстоятельства.
Н. М. Языкову
11 апреля 1834 года
Москва
Посылаю тебе, вместо формы об отставке и вместо имени тайного советника Ивана Устиновича Пейкера, официальное известие об отставке, добытое наконец Аксаковым, который с Пейкером весьма закадышен. Из этого ты по крайней мере увидишь, что уже не нужно тебе подать в отставку в другой раз, а только остается потребовать объяснения: 1) по какой причине тебе до сих пор об этом не было сообщено и 2) даны ли тебе при отставке чин и двухмесячное старшинство. Прилагаемая записка написана так глупо, что из нее никакого толку добраться невозможно. Впрочем, ты еще негодовать за это погоди, потому что это должно объясниться вскоре, а на чин ты имеешь полное и неотъемлемое право по законам, потому должен требовать не только чина, но и старшинства, для того чтобы чин считался как данный на службе, а не как полученный при отставке.
Я к тебе не писал уже давным-давно, но ты, получа коротенькое письмецо от брата, верно, на меня не сердишься.
Он почти уверен, что ты к 29 апреля будешь в Москве, чтобы вместе выпить бокал шампанского за здоровье молодых[370]. Вот бы ты обрадовал-то! И точно, стоит того, чтобы приехать из Камчатки, чтобы только видеть счастливым такого человека, как брат: такое это странное и вместе поэтическое явление! Приезжай хоть на недельку!
Однако пора кончить. Завтра буду писать больше и надеюсь также отправить калоши, которых к нынешнему утру достать было невозможно.
Прощай покуда и вечно твой П. Киреевский .
Н. М. Языкову
12 апреля 1834 года
Что делать, братец, опять только несколько строк! Проспал.
Посылаю тебе требованные две пары калош, которые стоят 20 рублей монетой, следовательно, в остаче 30 рублей ассигнациями и 2 рубля 80 копеек монетой, а еще прежних остач было около 50 рублей ассигнациями. Но об этом я тебе пришлю ведомость, а то ты об остачах, кажется, все забываешь.
Свербеев тебе кланяется и поручает тебе отдать его поклоны Петру Михайловичу и Александру Михайловичу[371].
Максимович просил тебя уведомить, что перевод «Гомеопатии» наконец совершенно кончен и остается приступить к печати.
Однако пора кончить.
Весь и вечно твой П. Киреевский.
Петерсон служит в канцелярии графа Воронцова и, говорят, доволен службой как нельзя больше.
Крепко тебе жму руку за халаты! Я думаю, что у турецких султанов не бывает лучших. Я теперь по утрам бываю настоящим Махмудом.
Родным
3 июля 1834 года
Вторник
Осташков
Совсем не от лености пишу к вам опять несколько строчек. Много хотелось бы написать всем вам, да дело в том, что я за полчаса перед этим и не думал, что надобно и вам писать сей же час, чтобы письмо пошло к вам в понедельник. Случилась, совсем для меня неожиданно, ярмарка, на которую надо сначала плыть 40 верст по Селигеру, а потом ехать 25 верст на лошадях; надобно сейчас же на нее отправляться, потому что дует поветер , а случая пропустить нельзя. Эта ярмарка начнется в пятницу и будет продолжаться целых четыре дня, стало быть, можно надеяться на добычу. А там вслед за ней начнется в день Казанской Богородицы еще ярмарка в Вышнем Волочке, которая продолжится 2 недели. Еще не знаю, удастся ли попасть в Волочок, потому что он от места первой ярмарки верст полтораста, а в бричке через Селигер нельзя ехать, но может быть, что решусь и туда заехать дня на два, на три. Во всяком случае буду писать к вам из Волочка. Вы, однако же, все-таки пишите ко мне в Осташков, потому что я не замедлю воротиться. Кажется, я попал наконец на свою колею и не возвращусь оттуда с пустыми руками. Обо мне не беспокойтесь: я, слава Богу, и здоров, и весел. Крепко вас всех обнимаю.
Ваш П. Киреевский.
Родным
23 июля 1834 года
Понедельник
Осташков
Все это время я был в разъездах: 11 ночью приплыл из своего (опять неудачного) похода в Новгородскую губернию, где пробыл целую неделю, и через два дня после возвращения опять уплыл верст за 12 от Осташкова на сельский праздник, где пробыл еще три дня. Вся моя добыча, привезенная из этой вылазки: 2 утки, 3 чайки и 20 свадебных песен. Что делать! Авось либо Новгород будет счастливее. Наконец я уже нанял коней, чтобы отправиться по новгородской дороге, и выезжаю после завтра рано поутру. Итак, вы уже теперь не пишите мне в Осташков, а пишите в Новгород, а я, приехавши туда, отыщу письма и полажу с почтмейстером. Я поеду по старорусской дороге, сверну в сторону, чтобы посмотреть верховье Волги (которая точно так же выходит из Селигера, как Днепр из Балтийского моря!) и потом прямо в Старую Русь, а оттуда, если можно будет поставить бричку на пароход, через Ильмень в Новгород, куда и приеду 30 или 31, если не задержат недостаток лошадей и ветры ильменские.
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 38; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!