Книга состоит из трех частей. 44 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 45 из 56Следующая ⇒

Как это ни удивительно, собрания Исполкома, при небольшом числе участников и их политической грамотности, протекали едва ли менее беспорядочно, чем собрания всего Совета, во всяком случае, в первые недели его существования. Как описывает их представитель трудовиков В.Б.Станкевич, они представляли собой такой же сумасшедший дом:

«В это время Исполнительный комитет имел чрезвычайный вес и значение. Формально он представлял собой только Петроград, но фактически это было революционное представительство для всей России, высший авторитетный орган, к которому прислушивались отовсюду с напряженным вниманием, как к руководителю и вождю восставшего народа. Но это было полнейшим заблуждением. Никакого руководительства не было, да и быть не могло...

Заседания происходили каждый день с часу дня, а иногда и раньше, и продолжались до поздней ночи, за исключением тех случаев, когда происходили заседания Совета и Комитет, обычно в полном составе, отправлялся туда. Порядок дня устанавливался обычно «миром», но очень редки были случаи, чтобы удалось разрешить не только все, но хотя бы один из поставленных вопросов, так как постоянно во время заседаний возникали экстренные вопросы, которые приходилось разрешать не в очередь...

Вопросы приходилось разрешать под напором чрезвычайной массы делегатов и ходоков как из петроградского гарнизона, так и с фронтов и из глубины России, причем все делегаты добивались во что бы то ни стало быть выслушанными в пленарном заседании Комитета, не довольствуясь ни отдельными членами его, ни комиссиями. В дни заседаний Совета или солдатской секции дела приходили в катастрофическое расстройство...

Важнейшие решения принимались часто совершенно случайным большинством голосов. Обдумывать было некогда, ибо все делалось второпях, после ряда бессонных ночей, в суматохе. Усталость физическая была всеобщей. Недоспанные ночи. Бесконечные заседания. Отсутствие правильной еды — питались хлебом и чаем и лишь иногда получали солдатский обед в мисках, без вилок и ножей»⁷⁹.

В этот начальный период, по словам Станкевича, «от Комитета всегда всего можно было добиться, если только упорно настаивать». В таких условиях риторика заменяла анализ, а добрые намерения — реальность. Позднее, к концу марта, когда из сибирской ссылки вернулся ведущий грузинский меньшевик Ираклий Церетели и занял место председательствующего, сессии Исполкома приобрели более упорядоченный вид, в большой мере благодаря тому, что его решения предварительно проходили обсуждение на собраниях социалистических партий.

Так, мгновенно, Петроградский Совет приобрел слоистую структуру: сверху — выступающий от имени Совета орган, состоящий из социалистов-интеллигентов, оформленный в Исполнительный комитет, снизу — неуправляемый сельский сход. Если не считать его интеллигентных ораторов, Совет представлял собой вполне сельское учреждение, втиснутое в самый космополитичный город империи. И в этом нет ничего удивительного: Петроград был подавляюще крестьянским городом еще до войны, когда крестьяне составляли 70% его населения. Но эта масса еще более возросла во время войны с притоком 200 тыс. рабочих, нанятых в деревнях для работы на оборонных заводах, и 160 тыс. рекрутов и резервистов, в основном тоже деревенского происхождения.

Сообразно традиционным меньшевистским и эсеровским взглядам на Советы как орган «демократического» контроля над «буржуазией», Исполком 1 марта большинством в 13 против 8 голосов вынес решение не входить в правительство, которое в это время формировала Дума. [Суханов Н. Записки о революции. Берлин; Петербург; Москва, 1922. Т. 1. С.255—256; Революция. Т. 1. С.49; Hasegawa T. The February Revolution: Petrograd 1917. Seattle; London, 1981. P. 410—412. Меньшинство составили члены Бунда, несколько меньшевиков и «межрайонка».]. Этим решением социалисты обеспечили себе право критиковать правительство и управлять им, не разделяя при этом с ним ответственности: позиция, весьма сходная с той, которую облюбовала себе парламентская оппозиция в отношении царизма. Как и в случае нерешительности думских лидеров, медливших объявить себя политической властью, радикальной интеллигенцией руководили не только теоретические, но и личные соображения. Сегодняшним исследователям события 26—27 февраля могут казаться необратимым переломом между прошлым и будущим, но современникам они таковыми не представлялись. К этому времени восстание шло только в Петрограде — никто не последовал примеру столицы. Карательная экспедиция с фронта могла прибыть в любой момент. Свидетель тех событий и их исследователь С.П.Мельгунов отмечает, что в этот момент несколько тысяч хорошо вооруженных людей при толковом командовании могли легко овладеть Петроградом и тогда социалисты-интеллигенты могли поплатиться жизнью⁸⁰. Поэтому, видимо, было гораздо благоразумнее предоставить ответственность «буржуазной» Думе и манипулировать ею из-за занавеса.

Таким образом, 27 февраля в России установилась особая форма правления: двоевластие, которое продержалось до 25-26 октября, когда уступило место большевистской диктатуре. Теоретически «Временный комитет» Думы, вскоре переименованный во Временное правительство, нес всю административную ответственность, а функции Совета сводились к контролю, какой может осуществлять законодательный орган по отношению к исполнительному. В действительности, однако, все обстояло совсем не так. Совет, или, вернее, его Исполком распоряжался и устанавливал законы по своему усмотрению, порой даже не ставя в известность правительство. К тому же партнеры, или совластители, не могли сотрудничать эффективно, так как преследовали совершенно различные цели. Думские лидеры хотели сдержать революцию, советские же лидеры — ее развить. Первые были бы рады остановить ход событий на рубеже, которого они достигли к ночи

27 февраля, для вторых 27 февраля было лишь ступенью к «настоящей» — то есть социалистической — революции.

* * *

Думских лидеров, решивших наконец, что у них нет иного выбора, как сформировать кабинет вопреки монаршей воле, все же останавливало два затруднительных момента: законные основания своего решения и средства обуздать неуправляемые толпы. Наиболее консервативные члены «Временного комитета», и среди них Шульгин и Гучков, придерживались мнения, что следует предпринять еще одну попытку убедить Николая II предоставить Думе право назначить кабинет. Но большинство считали это бесполезной затеей, предпочитая узаконить свои действия с помощью Петроградского Совета или, вернее, его социалистической интеллигенции, окопавшейся в Исполкоме.

Это был крайне любопытный оборот. Совет в конце концов был не более чем общественная организация, своевольно учрежденная и управляемая представителями социалистических партии, которых никто не выбирал. В лучшем случае за ним можно было признать представительство рабочих и солдат города Петрограда и его окрестностей, то есть самое большее 1 млн. граждан в стране с 170-миллионным населением. С точки зрения законности, IV Дума — при всей ограниченности избирательного права — имела больше оснований выступать от имени всей страны. Но ее лидеры надеялись утвердиться посредством численности: сотрудничество с социалистическими партиями помогло бы им совладать с толпой, а также с потенциальной контрреволюцией. В это время Исполком был крепко взят в руки меньшевиками, которые согласились на принятие на себя Думой формальных правительственных прав. Решение испрашивать свои полномочия у Совета, представленного Исполкомом, психологически вполне объяснимо. Но решение это едва ли наделяло новое правительство законными правами, в которых оно нуждалось. Когда 2 марта Милюкову во время выступления, уже в качестве нового министра иностранных дел, крикнули из зала: «Кто вас выбрал?» — он не нашел ничего лучше, как заявить: «Нас выбрала русская революция!»⁸¹ — довод, который с тем же основанием мог тогда привести всякий стремящийся к власти. [18 марта, когда генерал Рузский просил Родзянко объяснить ему преемственность власти нового правительства, тот ответил, что Временное правительство было назначено «Временным комитетом» Думы, который сохраняет контроль за его действиями и министерскими назначениями (РЛ. 1922. № 3. С. 158—159). Поскольку к тому времени «Временный комитет» уже прекратил существование, такое объяснение — обман, вольный или невольный.].

Социалисты из Исполкома вовсе не собирались предоставлять новому правительству свободу действий. Они были готовы поддерживать его только при условии, что оно примет и станет проводить программу действий, угодную Исполкому: то есть согласие давалось по известной формуле «постольку — поскольку». С этой целью 1 марта Исполком выработал программу из девяти статей⁸², которая должна была послужить основой взаимодействия с новым правительством. Представители двух организаций встретились в полночь 1 марта. Милюков вел переговоры от имени Думы, Исполком представляла многопартийная делегация во главе с Чхеидзе. Неожиданно думский комитет не выдвинул никаких возражений против большинства условий, предложенных Исполкомом, в значительной степени из-за того, что в них не содержались два самых спорных вопроса, служивших водоразделом между либералами и социалистами, — о продолжении войны и об аграрных реформах. В ходе переговоров, затянувшихся до поздней ночи, Милюков убедил социалистов отказаться от требования ввести выборы офицеров. Ему удалось также изменить положение о немедленном установлении «демократической республики», оставив возможность сохранения монархии, чего он страстно желал⁸³. Обе стороны пришли к соглашению о принятии программы (содержавшей теперь уже только восемь пунктов) от имени новообразованного «Временного Совета министров» с одобрения Исполкома, но без его подписи. Программа должна была служить основой, которой надлежало руководствоваться правительству в ближайший краткий период — до созыва Учредительного собрания. Программа гласила:

«1) Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным; в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям, аграрным преступлениям и т.д.;

2) Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек, с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допустимых военно-техническими условиями; [То есть то, что было обещано царским правительством уже в 1906 году, но так полностью и не воплотилось. — Примеч. переводчика.]

3) Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений;

4) Немедленная подготовка к созыву, на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования, Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны;

5) Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления;

6) Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования;

7) Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении;

8) При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам»⁸⁴.

Этот документ, плод ночного творчества вконец утомленных политиков, повлек самые плачевные последствия. Самыми пагубными были пункты 5 и 6, которые единым махом сметали губернскую администрацию и полицию, традиционно оберегавших устои Российского государства. Органы местного самоуправления — то есть земства — и городские советы, которые должны были заменить их, никогда не несли административной ответственности, да и не были к тому приспособлены. В результате — мгновенно охватившая страну анархия, вину за которую правительство стремилось свалить на старый режим, но в которой в действительности во многом было повинно само. Никогда ни одна революция, ни до, ни после 1917 года, не производила такого опустошительного разгрома административного аппарата.

Едва ли менее вредоносными были пункты 1 и 7. Конечно, демократическое правительство не могло содержать в заточении или ссылке политических деятелей, осужденных за их убеждения. Но всеобщая, без разбору амнистия, распространявшаяся и на террористов, привела к тому, что Петроград кишел самыми крайними радикалами, возвратившимися из Сибири и из-за границы. Они путешествовали на правительственный счет, горя желанием свергнуть это самое правительство. Когда англичане задержали Троцкого в Канаде на пути из Нью-Йорка в Россию, за него заступился и добился его освобождения Милюков. А Временное правительство снабдило въездными визами Ленина и его сподвижников, возвращавшихся из Швейцарии и не скрывавших намерений уничтожить это правительство. Получалось, что правительство само дало волю врагам демократии, нередко состоявшим в сношениях с неприятелем и им финансируемым, — что немыслимо представить со стороны более искушенного правительства. И, наконец, позволяя частям Петроградского гарнизона держать оружие и препятствуя отправке его на фронт, новое правительство не только уступило большую долю власти над 160 тыс. солдат, но и пригрело в столице озлобленную и вооруженную крестьянскую массу, которую его враги не преминули повернуть против него же.

Между тем 2 марта межрайонец Ю.М.Стеклов представил от имени Исполкома восьмистатейную программу на одобрение Совета. Было решено, что Совет назначит наблюдательный комитет, надзирающий за деятельностью правительства. И после новых переговоров относительно последних поправок «Временный комитет» объявил, что берет власть в свои руки. [Согласно С.П.Мельгунову (Мартовские дни. Париж, 1961. С. 107), термин «Временное правительство» до 10 марта официально не использовался.]. По просьбе Милюкова Исполком призвал народ поддержать новое правительство. Заявление Исполкома, прохладное по тону, было обставлено условиями: демократия должна оказывать поддержку новому режиму «в той мере, в какой нарождающаяся власть будет действовать в направлении осуществления этих обязательств и решительной борьбы со старой властью»⁸⁵.

Так с момента своего образования русское демократическое правительство пользовалось властью и действовало с молчаливого согласия группы радикальной интеллигенции, которая, подмяв под себя исполнительный орган Совета, присвоила право говорить от имени «демократии». Хотя такая зависимость определялась до некоторой степени необходимостью заручиться помощью Совета для усмирения мятежных масс, либералы и консерваторы, образовавшие первое Временное правительство, не видели ничего дурного в таком устройстве. И, в конце концов, именно они добивались от Исполкома декларации в поддержку правительства. Почти не вызвали у них возражений и те условия, на которых Исполком согласился их поддержать. По словам Милюкова, помимо двух статей, которые были опущены или изменены, и статьи 7, все в декларации, представленной Исполкомом, было не только полностью приемлемо для думского комитета или допускало приемлемое толкование, но и «прямо вытекало из собственных взглядов вновь сформированного правительства на его задачи»⁸⁶. Действительно, то, что Исполком указал в статьях 1, 5 и 6, кадеты предлагали Столыпину уже в 1906 году⁸⁷.

Новый кабинет был подобран Милюковым. Его состав, одобренный вечером 2 марта, был следующим:

Председатель Совета министров и министр внутренних дел кн. Г.Е. Львов

Министр иностранных дел П.Н.Милюков

Министр юстиции А.Ф.Керенский

Министр путей сообщения Н.В.Некрасов

Министр торговли А.И.Коновалов

Министр народного образования А.А. Мануйлов

Военный министр А.И.Гучков

Министр земледелия А.И.Шингарев

Министр финансов М.И.Терещенко

Государственный контролер И. В. Годнев

Обер-прокурор Святейшего синода В.Н.Львов.

Все роли были распределены давно, и имена действующих лиц появлялись в прессе уже в 1915-м и 1916 годах. Представители Думы предъявили список предполагаемого кабинета Исполкому для одобрения, но Исполком предпочел оставить этот вопрос на совести «буржуазии»⁸⁸.

56-летний князь Львов был преуспевающим помещиком, много лет проработавшим в земском движении. Во время войны он возглавил «Союз земств и городов», так называемый Земгор. По словам Милюкова, он был избран возглавить кабинет, потому что как председатель Земгора был ближе всех к исполнению роли общественного лидера, однако высказывались подозрения, что Милюков, сам стремившийся к лидерству в правительстве, выбрал кн. Львова, увидев в нем удобную подставную фигуру⁸⁹. Более неподходящего человека для управления российскими делами в такое тревожное время трудно было вообразить. Кн. Львов не только не имел никакого опыта государственного управления, но и, кроме того, исповедовал крайнюю форму популизма, покоящегося на безграничной вере в мудрость и добрую волю «народа». Всякое центральное руководство он считал абсолютным злом. Входя в должность, он заявил: «Процесс Великой Революции еще не завершен, но каждый переживаемый нами день укрепит нашу веру в неисчерпаемую творческую силу русского народа, в его политическую мудрость и величие души»⁹⁰. Львов доводил демократические и популистские убеждения до грани анархизма. В последующие недели и месяцы в Петроград за указаниями стекались из губерний бесчисленные делегации, которые он принимал с неизменным вниманием и уважением, но наотрез отказывался давать им наставления. Когда его попросили назначить новых губернаторов вместо снятых правительством, он ответил: «Это — вопрос старой психологии. Временное правительство сместило старых губернаторов, а назначать никого не будет. В местах выберут. Такие вопросы должны разрешаться не из центра, а самим населением»⁹¹. И этот принцип он доводил до крайности, убежденный, что при истинной демократии все решения принимаются заинтересованными в них людьми⁹², а функции правительства сводятся к простой их регистрации. В.Д.Набоков, управляющий делами Временного правительства, писал впоследствии: «Я не помню ни одного случая, когда бы раздался со стороны министра-председателя властный призыв, когда бы он высказался решительно и определенно... Он был воплощением пассивности»⁹³. Лишенный воображения, он не понимал размаха событий, в водовороте которых оказался. А впрочем, чего можно было ожидать от человека, который, взирая на Ниагарский водопад, заметил: «И в сущности, что такое? — Течет река и падает. Только и всего»⁹⁴. И такая невозмутимая глубокомысленность не покидала его никогда.

Назначение кн. Львова премьер-министром было настоящей катастрофой, усугубляемой тем, что он, кроме того, занимал пост министра внутренних дел. (Уйдя в отставку в июле, он исчез с политического горизонта и умер в 1926 году в Париже в совершенном забвении.)

Столь бездейственного и мягкого человека, естественно, затмили более властные личности в кабинете министров — П.Н.Милюков и А.Ф.Керенский, самые известные российские политики и непримиримые соперники.

Милюков родился в 1859 году и был на поколение старше Керенского. Главное его достоинство заключалось в неисчерпаемой энергии: беспрерывно в работе, постоянно на собраниях и переговорах, он находил время для написания книг, издания газет, чтения лекций. Он был широчайше образован — его научные труды по праву снискали ему прочную славу одного из лучших российских историков. Он был и опытным парламентарием, не выказывая ни излишнего тщеславия, ни эмоциональности. Но чего он был начисто лишен и что погубило в конце концов его карьеру, так это политическая интуиция. Струве говорил о нем, что он относился к политике, как к шахматам, и если бы политика действительно была игрой, он был бы гроссмейстером. Умозрительным путем вновь и вновь возвращаясь к некоторой политической позиции, он, как ему казалось, находил правильное ее решение и пытался реализовать его, когда всем уже давно была совершенно очевидна ее проигрышность. Его выступления, уже на посту министра иностранных дел, сначала за сохранение монархии, а затем за обретение Россией Константинополя и Черноморских проливов, свидетельствуют о политической близорукости.

Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 50; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 40 41 42 43 444546 47 48 49 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!