БОЛЬШЕВИКИ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ 17 страница
Если трезво взглянуть на взлет популярности генерала Корнилова, можно прийти к выводу, что она была скорее выражением недовольства Керенским в качестве лидера, чем симптомом «контрреволюции». Страна призывала твердую власть. Но социалисты оказались нечувствительными к этим настроениям: более сведущие в истории, нежели в практической политике, они считали консервативную («бонапартистскую») реакцию неизбежной. [В частной беседе с автором Керенский признал, что в своих действиях в 1917 г. он в значительной мере руководствовался примером Французской революции.]. 24–25 августа, еще до начала каких-либо событий, социалистическая печать писала о контрреволюции как о чем-то свершившемся. 25 августа меньшевистская «Новая жизнь» под заголовком «Заговор» объявляла, что таковой в полном разгаре, и выражала надежду, что правительство подавит его по крайней мере с таким же рвением, с каким преследовало большевиков26.
Итак, сценарий заговора был готов. Оставалось найти главное действующее лицо.
* * *
В середине августа началось наступление немцев на Ригу, о котором предупреждал Корнилов. Недисциплинированные, политизированные русские войска не смогли ему противостоять и 20–21 августа сдали город. Для Корнилова это было последним подтверждением того, что русская армия требует незамедлительной реорганизации, — в противном случае судьбу Риги в ближайшее время может разделить Петроград. Анализируя обстоятельства зарождения корниловского мятежа, нельзя упускать из виду плачевного положения дел на фронте, ибо, хотя большинство современников так же, как и историки, рассматривали конфликт между Керенским и Корниловым исключительно как борьбу за власть, для самого Корнилова это была прежде всего последняя отчаянная попытка спасти Россию от военного поражения.
|
|
|
В середине августа Савинков получил из надежных французских источников информацию, что большевики намереваются организовать в начале сентября еще один путч. 19 августа это сообщение опубликовала газета «Русское слово». [№ 189. с. 3. Газета писала, что, по мнению правительства, это будет решительный удар большевиков.].
Предполагаемая дата путча совпадала, по сведениям Ставки, с датой начала немецкого наступления на Петроград27. Источник этой информации неизвестен, а само сообщение, судя по всему, было фальшивкой, так как в большевистских источниках ничто не указывает на подготовку путча к этому времени. Савинков предупредил Керенского, но того информация как будто не обеспокоила: министр-председатель по-прежнему считал большевистский заговор плодом воображения своих оппонентов28. Однако он сразу понял, что эти сведения можно использовать как предлог, чтобы обезвредить Корнилова. По его распоряжению Савинков отправился в Могилев со следующей миссией: 1) ликвидировать офицерский заговор в Ставке, о котором сообщал М.М.Филоненко; 2) ликвидировать политический отдел при Ставке; 3) добиться согласия Корнилова, чтобы Петроград с окрестностями, где предполагалось объявить военное положение, перешел из-под его командования в подчинение напрямую правительству; 4) «испросить у ген[ерала] Корнилова конный корпус для реального осуществления военного положения в Петрограде и для защиты В [ременного] Правительства] от каких бы то ни было посягательств, в частности от посягательства большевиков, выступление которых уже имело место 3–5 июля и, по данным иностранной контрразведки, готовилось снова в связи с германским десантом и восстанием в Финляндии»29. На этот последний, четвертый, пункт следует обратить особое внимание, так как впоследствии утверждение Керенского, что Корнилов послал кавалерийские части в Петроград с целью свержения Временного правительства, послужило основанием для обвинения того в государственной измене.
|
|
|
Целью поездки Савинкова в Могилев была ликвидация якобы созревавшего там контрреволюционного заговора, а предлогом — необходимость принятия мер против большевистского путча. Как впоследствии уклончиво признал Керенский, он потребовал передать под свое командование некоторые воинские части (то есть Третий кавалерийский корпус), чтобы «в военном отношении» быть независимым от Ставки30. Той же цели служило и выведение Петроградского военного округа из подчинения Корнилову.
|
|
|
Савинков прибыл в Могилев 22-го и оставался там до 24 августа31. Первый разговор с Корниловым он начал с того, что, несмотря на все разногласия между Верховным главнокомандующим и министром-председателем, им необходимо действовать сообща. Корнилов согласился: пусть Керенский слаб и плохо исполняет свои обязанности, но все же он нужен. Он добавил, что Керенскому стоило бы расширить политическую базу своего правительства, введя в него генерала Алексеева и кого-нибудь из патриотически настроенных социалистов, например Плеханова и А.А.Аргунова. Обсуждая вопрос о реформах в армии, предложенных Корниловым, Савинков подтвердил намерение правительства приступить к их осуществлению и показал последний вариант проекта реформ. Корнилов нашел документ не вполне удовлетворительным, поскольку там предусматривалось сохранение института армейских комитетов и комиссаров. Генерал поинтересовался, как быстро можно ожидать введения реформ. Савинков ответил, что правительство пока не хотело бы их обнародовать, опасаясь мощного противодействия со стороны Совета. Тут он сообщил Корнилову, что, по сведениям правительства, большевики готовят на конец августа или начало сентября новые беспорядки в Петрограде. Поспешное введение армейской реформы может заставить их выступить раньше, и в этом случае их поддержит Совет, также настроенный против реформы.
|
|
|
Затем Савинков перешел к обсуждению мер, направленных на предотвращение большевистского переворота. Он сообщил, что министр-председатель хотел бы взять на себя командование вооруженными силами Петрограда и прилегающих к нему районов. Корнилов был недоволен этим требованием, но уступил. Ввиду непредсказуемой реакции Совета на армейскую реформу и назревающего большевистского путча, продолжал Савинков, хотелось бы усилить Петроградский гарнизон надежными частями, поэтому Корнилову в течение двух дней следует передислоцировать Третий кавалерийский корпус из Великих Лук в пригород Петрограда и передать его в прямое подчинение правительству. Как только это будет сделано, он должен известить Петроград телеграммой. Савинков также сказал, что в случае необходимости правительство готово на «безжалостные» меры против большевиков, а если с ними выступит Петроградский Совет, — то и против Совета. Корнилов полностью одобрил такую решимость.
Верховный главнокомандующий согласился предложить Союзу офицеров перебазироваться из Ставки в Москву, но отказался упразднить политический отдел. Он обещал впредь искоренять в Ставке любые антиправительственные заговоры, о которых ему станет известно32.
Утром 24 августа, перед отъездом в Петроград, Савинков сообщил генералу два дополнительных требования. Хотя впоследствии Керенский ставил в вину Корнилову их неисполнение, из воспоминаний Савинкова известно, что он выдвинул их по собственной инициативе33. Первое заключалось в том, чтобы до перемещения Третьего корпуса в Петроград заменить его командующего генерала Крымова: по мнению Савинкова, репутация Крымова могла «привести к нежелательным осложнениям». Вторым было требование отделить от Третьего корпуса Дикую дивизию, поскольку негоже, чтобы российскую столицу «освобождали» кавказцы.
Понял ли Корнилов, что Керенский его обманывает? Его слова и действия свидетельствуют, что он не заподозрил подвоха в распоряжениях министра-председателя и не почувствовал, что Керенский опасается не столько большевиков, сколько его самого. Прощаясь с Савинковым, Корнилов заверил его, что будет поддерживать Керенского, так как тот нужен стране34. Керенский, несмотря на все его слабости, был настоящим патриотом, а для Корнилова патриотический социализм был вполне приемлемой позицией.
После отъезда Савинкова Корнилов отдал распоряжения генералу Крымову, которого он не отстранил от командования:
«1) В случае получения от меня или непосредственно на месте сведений о начале наступления большевиков — немедленно двигаться с корпусом на Петроград, занять город, обезоружить части Петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать Совет…
2) По окончании исполнения этой задачи ген. Крымов должен выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и по прибытии туда потребовать от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк»35.
Эти два распоряжения были отданы Корниловым в соответствии с инструкциями Керенского. Первое — передислоцировать Кавалерийский корпус в Петроград — соответствовало устному распоряжению, переданному Савинковым. Второе — разоружить Кронштадт — было исполнением приказа Керенского от 8 августа36. То и другое имело целью защитить Временное правительство от большевиков. Можно упрекать Корнилова в неподчинении приказу, поскольку он все же оставил генерала Крымова командовать Третьим кавалерийским корпусом. Этот поступок Корнилов так объяснял Лукомскому: правительство опасается жестокостей Крымова во время подавления бунта, но, когда все закончится, оно будет ему благодарно37. Лукомский выразил опасение, не содержат ли переданные Савинковым инструкции какой-либо западни, но Корнилов отмел это предположение, назвал Лукомского «слишком мнительным»38.
В это время группа офицеров сообщила Корнилову, что в Петрограде у них есть 2000 человек, готовых принять участие в борьбе с большевиками. Они просили командующего выделить 100 офицеров для руководства этими людьми, и Корнилов обещал это сделать. Он объявил, что все должны быть готовы к 26 августа — самому раннему сроку начала большевистского переворота: добровольцам надлежало захватить Смольный, где располагался Совет, если большевики поднимутся раньше, чем в город войдет кавалерия Крымова39.
25 августа Савинков доложил Керенскому, что все его распоряжения будут выполнены.
* * *
В этот момент произошли события, в результате которых скрытое несогласие между министром-председателем и Верховным главнокомандующим переросло в открытый конфликт. Спровоцировал эти события некий самозванный «спаситель» России, своего рода буревестник, Владимир Николаевич Львов. Сорока пяти лет от роду, он происходил из богатой помещичьей семьи, отличался честолюбием, значительно превосходившим его таланты, и вел беспокойную жизнь. Он изучал философию в Московском университете, числился в Московской духовной семинарии, затем занимался беспорядочным самообразованием. Одно время он подумывал постричься в монахи, но в конце концов избрал политическое поприще, сделался октябристом и участвовал во Второй и Третьей думах. Во время войны принадлежал к Прогрессивному блоку. Благодаря своим широким связям получил в первом Временном правительстве должность обер-прокурора Святейшего синода, но в июле 1917 года был с нее смещен. Отставку воспринял болезненно и затаил злобу на Керенского. По некоторым отзывам, Львов обладал большим личным обаянием, но слыл человеком наивным и «невероятно легкомысленным». Г.М.Катков выражал сомнение в том, что он был психически здоров40.
В августе Львов примкнул к московской группе интеллектуалов-консерваторов, озабоченных спасением России от грядущего крушения. С июля, когда Керенский принял диктаторские полномочия, в стране не было настоящего кабинета. Как и Корнилов, Львов и его друзья считали, что Временное правительство необходимо укрепить представителями деловых кругов и армии. Ему было поручено сообщить об этой точке зрения Керенскому. Инициатором этого шага был, по всей видимости, А.Ф.Аладьин — одна из загадочных фигур в русской революции (вроде Н.В.Некрасова и В.С.Завойко), имевших огромное влияние, но умудрявшихся всегда оставаться в тени. Бывший в юности революционным социал-демократом, Аладьин затем возглавил фракцию трудовиков в Первой думе, а после ее роспуска уехал в Англию, где оставался до февраля 1917 года. Он был близок с Корниловым. В группу входили также чиновник Красного Креста И.А.Добрынский и старший брат Львова Николай, видный депутат думы, один из лидеров Прогрессивного блока.
Как пишет Львов в своих воспоминаниях (которые считаются, впрочем, весьма ненадежным источником), с 17-го по 22 августа, то есть в течение недели после Всероссийского совещания, до него доходили упорные слухи о заговоре в Ставке, имевшем целью провозгласить Корнилова диктатором, а его — министром внутренних дел. [Показания Львова, которые он дал 14 сентября 1917 г., приведены в кн.: Революционное движение в августе / Под ред. Чугаева. С. 425–428. Его воспоминания, впервые опубликованные в ПН в ноябре и декабре 1920 г., были также перепечатаны в кн.: The Russian Provisional Government, 1917 / Ed. by A.Kerensky and R.Browder. Vol. 3. Stanford, Calif, 1961. P. 1558–1568. После того как Владимир Набоков-отец опубликовал в ПН письмо, где назвал свой разговор с Львовым в изложении последнего «абсурдом» (1920. 15 дек. № 199. С. 3), печатать их перестали. Львов уехал в Париж, но в 1922 г. вернулся в Россию и принял участие в так называемой Живой церкви.]. По его словам, он счел своим долгом сообщить об этом Керенскому. Они встретились утром 22 августа. Керенский вспоминает, что среди его посетителей было немало спасителей отечества и он не обращал на них особого внимания, но сообщение Львова содержало в себе угрозу, которая заставила его насторожиться. [Керенский 8 октября 1917 г. дал показания о своих встречах с Львовым перед комиссией, которая рассматривала «дело Корнилова». Позднее он опубликовал их с комментариями в кн.: Дело Корнилова. С. 20–21]. Как утверждает Керенский, Львов сказал, что правительство теряет общественную поддержку и что в настоящий момент для ее усиления необходимо ввести в него лиц, имеющих хорошие отношения с военными. Он заявил, что говорит от имени этих лиц, но кто они, сообщить отказался. Керенский впоследствии утверждал, что не давал Львову полномочий вести от его имени переговоры с кем бы то ни было, заметив, что прежде, чем мог бы «сказать свое мнение» о суждениях Львова, должен был знать имена людей, которые за этим стояли. Особо он подчеркнул, что не обсуждал с Львовым возможности поездки того в Могилев для консультаций с Корниловым41. Керенский говорит, что едва Львов покинул его кабинет, он выбросил их разговор из головы. У нас нет оснований не верить Керенскому, но вполне вероятно, что, сознательно или неосознанно, он все же дал понять Львову, что хотел бы узнать больше, — используя Львова если и не как доверенное лицо, то как тайного агента, — о том, имеют ли под собой почву упорные слухи об антиправительственном заговоре в Могилеве». [Такого мнения придерживается Головин (Контрреволюция. Т. 1. Ч. 2. С. 25). Львов впоследствии утверждал, что потребовал от Керенского и получил полномочия вести переговоры со своими единомышленниками при условии, что будет действовать с высочайшей осторожностью и соблюдать абсолютную секретность (ПН. 1920. 4 дек. № 190. С. 2). Учитывая последующее поведение Керенского, это представляется вполне вероятным. Еще более вероятно, что Львов получил молчаливое согласие от Некрасова, ближайшего советчика Керенского, роль которого в обострении конфликта министра-председателя с Верховным главнокомандующим была весьма велика.].
Львов сразу же вернулся в Москву, чтобы сообщить друзьям о беседе с министром-председателем. Он сказал им, что разговор удался и что Керенский готов обсуждать вопрос о реорганизации кабинета. Со слов Львова Аладьин составил следующий меморандум:
«1. Керенский согласен вести переговоры со Ставкой.
2. Переговоры должны вестись через него, Львова.
3. Керенский согласен на образование кабинета, пользующегося доверием страны и всех частей армии.
4. Ввиду этого должны быть поставлены определенные требования.
5. Должна быть выработана определенная программа.
6. Переговоры должны вестись негласно». [Мартынов. Корнилов. С. 84–85. Как Львов утверждал в показаниях, «это не были мои положения, но это были выводы Аладьина с моих слов» (Чугаев. Революционное движение в августе. С. 426)].
Основываясь на этом документе, можно предположить, что Львов преувеличил интерес министра-председателя к своему предложению.
Вместе с Добрынским Львов отправился в Могилев. Туда он прибыл 24 августа, как раз в момент отъезда Савинкова. Поскольку Корнилов был занят выполнением распоряжений Керенского, он не мог сразу же принять Львова и тот ожидал в гостинице, где, по его утверждению, слышал толки о заговоре Корнилова с целью убить Керенского. Потрясенный, он решил защитить министра-председателя, обсуждая вопрос о реорганизации кабинета как бы от его лица. «Хотя Керенский и не уполномочивал меня специально от имени Керенского, так как он в общем согласен на реорганизацию власти»42. Львов встретился с Корниловым поздно вечером и, вновь, — на следующее утро (25 августа). Из показаний Корнилова и воспоминаний Лукомского, присутствовавшего при разговоре, известно, что Львов представился доверенным лицом министра-председателя, прибывшим с «важной миссией»43. Проявив поразительную беспечность, Корнилов не спросил у Львова документа, удостоверяющего его полномочия, и не связался с Петроградом, чтобы получить подтверждение этих полномочий у самого Керенского, он опрометчиво пустился в опасное для него обсуждение чрезвычайно деликатных политических вопросов. Львов объявил, что его миссия заключается в том, чтобы выяснить мнение Корнилова о путях создания в России сильного правительства. По его собственному мнению, этого можно достичь тремя путями: 1) предоставив Керенскому диктаторские полномочия; 2) создав директорию, в состав которой войдет Корнилов; 3) сделав диктатором Корнилова, а Керенского и Савинкова его министрами44. Корнилов не заподозрил подвоха, так как незадолго перед этим его официально уведомили, что правительство, желая улучшить механизм управления страной в военное время, рассматривает проект директории по типу английского малого военного кабинета45.
Решив, что Керенский через Львова предлагает ему принять диктаторские полномочия, Корнилов ответил, что предпочитает третий вариант. И добавил: он отнюдь не рвется к власти и готов подчиниться любому главе государства, но если его попросят принять на себя всю полному ответственности, как это делает Львов (и, по-видимому, министр-председатель), он не откажется46. Ввиду неизбежно назревающего большевистского переворота в Петрограде Корнилов предложил министру-председателю и Савинкову укрыться в Могилеве, где они все вместе могли бы обсудить состав нового кабинета.
На этом беседа закончилась, и Львов сразу же выехал в Петроград.
Лукомский, более искушенный в политике, нашел миссию Львова подозрительной. Спросил ли Корнилов его верительные грамоты? Нет, ответил Корнилов, потому что знал его как уважаемого человека. Отчего же Савинков не выяснил предварительно мнения Корнилова об изменениях в кабинете? На это Корнилов лишь пожал плечами47.
Вечером 25 августа Корнилов отправил телеграмму Родзянко и еще нескольким общественным деятелям с просьбой приехать в Могилев в течение трех дней. Телеграмму аналогичного содержания послал своему брату Львов. На предстоящей встрече должен был обсуждаться вопрос о составе нового кабинета48.
На следующий день (26 августа) в шесть часов пополудни Львов встретился с Керенским в Зимнем дворце. [Свидетельства об этой встрече см. в кн.: Керенский. Дело Корнилова. С. 132–136; Милюков. История. Т. 1. Ч. 2. С. 204–205. Милюков разговаривал с Львовым непосредственно перед встречей того с Керенским и сразу после нее.]. Если в разговоре с Корниловым он представился как доверенное лицо министра-председателя, то теперь принял роль посланца Верховного главнокомандующего. Ничего не сказав Керенскому о том, что он предложил Корнилову на выбор три варианта реорганизации правительства, выработанных им с друзьями, но представленных от имени министра-председателя, Львов объявил: Корнилов требует диктаторских полномочий. Как вспоминает Керенский, услышав это, он рассмеялся. Но вскоре веселье сменилось тревогой. Он попросил Львова письменно изложить требования Корнилова. Вот что написал Львов:
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 81; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!