СТАБИЛИЗАЦИЯ РОССИЙСКОГО КАПИТАЛИЗМА В 2000-Е ГГ.

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 3Следующая ⇒

В 1990-е гг. в России еще не сложились четко структурированные классы, а имелись группы олигархов, чиновников и атомизированных обывателей, не осознающие себя в качестве пролетариата. Как справедливо характеризует ельцинский режим Б. Кагарлицкий: «Ельцин лишь идеальный выразитель власти, опирающейся на блок люмпен-буржуазии, компрадорского финансового капитала, олигархов и коррумпированного чиновничества, своеобразную неустойчивую «коалицию клик». Здесь нет стабильных интересов, а потому и любые компромиссы завтра оборачиваются конфликтами, вчерашние друзья делаются злейшими врагами. Социальная дезорганизация общества — условие сохранения такой власти. А потому она сама периодически провоцирует кризисы, позволяющие поддерживать неустойчивый баланс сил»⁹¹.

Логика деградации российской экономики толкала наиболее компетентные группы крупных собственников к осознанию необходимости стабилизации капитализма за счет усиления роли государства и легализации приватизированной госсобственности. Важным стимулом для данного решения стал дефолт 1998 г., который лишил олигархов возможности продолжать финансовые спекуляции в пирамиде ГКО (Государственные краткосрочные облигации). В центре наиболее крупных финансово-промышленных групп стояли банки, которые в течение практически всех 1990-х гг. занимались финансовыми спекуляциями. Августовский дефолт очень сильно ударил по финансовому сектору, приведя к банкротству множество из них. Обанкротились «Инкомбанк» В. Виноградова, «Столичный банк» А. Смоленского, «Российский кредит», «Онэксимбанк», банк «Менатеп». Значительная часть финансово-промышленных групп из т.н. «семибанкирщины» потеряли былую экономическую мощь. На плаву удержались лишь те олигархи, которые имели в своей собственности активы крупных промышленных предприятий и сырьевых компаний. Дефолт завершил эпоху «дикого капитализма» в России. Закончился период, в который новоявленные олигархи за короткий срок сколачивали свои финансовые империи и перераспределяли между собой советское наследие. Наступил новый этап развития – стабилизация.

1999 г. был одним из важнейших периодов в истории новой России, так как в это время проходила процедура передачи власти в Кремле. В действительности передача власти имела не просто формальный характер. За ней стояла изменение расклада сил в политической системе России. Российский капитализм в 1990-е гг. формировался на волне развала всех государственных структур, включая силовые институты в лице армии и спецслужб. Передел собственности и рынков привел к резкому взлету преступности и национального сепаратизма. С момента поражения Кремля в Первой чеченской войне, «чеченская проблема» становится ключевой для российской власти. Рост сепаратизма, поощряемый отдельными олигархами, грозил крупной буржуазии потерей рынков и ресурсов. Серьезную угрозу для правящего класса представляли губернаторы, которые за 1990-е гг. стали полунезависимыми правителями в своих регионах. Неслучайно первый президентский срок Путина начался с подчинения губернаторов федеральному центру с помощью института полномочных представителей президента в регионах⁹². По подсчётам социолога О. Крыштановской, доля силовиков в «путинской элите» в 2004 г. достигла цифры в 24,1 %. Доля силовиков в «ельцинской элите» 1993 г. – 11,2 %⁹³. К 2008 г. доля силовиков выросла до 42,3 %. Причем силовики были рассеяны по всему государственному аппарату, часто выступая в роли замов в ключевых министерствах, осуществляя контроль за деятельностью высших чиновников⁹⁴. Пирони пишет : “Силовики привнесли в Российское государство не угрозу всеобщей национализации советского типа и тоталитаризма, а советские методы управления и контроля для нужд нового класса российских капиталистов 21 века”⁹⁵.

Для легитимации своей собственности крупный капитал был заинтересован в сохранении единого экономического пространства Российской Федерации. Ради решения «чеченской проблемы» олигархические кланы пошли на укрепление армии и спецслужб. В результате усиления роли силовых органов, гражданская и военная бюрократия попыталась усилить свое экономическое и политическое влияние, превратившись из слепого орудия олигархов в их партнеров в рамках правящего класса. В кризисной ситуации конца 1990-х гг. олигархи пошли на компромисс с частью государственной бюрократии и силовиками. Таким образом, в конце 1990-х гг. формируются две части нового российского правящего класса – олигархи и высшая бюрократия. Британский историк Саймон Пирони справедливо замечает: «Государство дисциплинировало олигархов в интересах класса собственников в целом и вернуло себе функции, потерянные в хаосе 1990-х годов. Государственная власть — не самоцель, а средство управления постсоветским российским капитализмом и его интеграции в мировую систему»⁹⁶.

Приход к власти Путина означал изменение отношение Кремля к олигархическим кланам. Гражданскую бюрократию и силовиков больше не устраивает правление «семибанкирщины», поэтому Кремль идет на заключение союза с одними олигархическими кланами (Потанин, Абрамович) против других (Березовский, Гусинский).

Потребность консолидации правящего класса обуславливалась тем фактом, что концу 1990-х гг. основные государственные активы уже приватизированы, промышленность подорвана, а дефолт 1998 г. нанес мощный удар по финансовым структурам российских олигархов. Пирог ресурсов явно сократился, что вызвало острую необходимость пожертвовать некоторыми олигархами. Курс Путина «равноудаления олигархов от власти» имел явно и пропагандистский характер, так как рождал в общественном настроении надежду на социальный реванш униженных и угнетенных за счет национализации собственности зарвавшихся олигархов. Эти предположения подтверждает и известный кремлевский политтехнолог тех лет Глеб Павловский: «Сам тогда будучи реваншистом, я видел ее коалицией реванша проигравших. Имея в виду группы, наиболее пострадавшие от реформ 1990-х и разрушения советских институтов, — врачей и учителей (бюджетников), армию, ФСБ, ученых, пенсионеров, домохозяек. Проигравшим надо было дать верный шанс государственного реванша, а не просто смазливого кандидата… К концу кампании из ставленника «семьи» кандидат превращается в знамя реванша всех социально проигравших России. Защитника стариков-пенсионеров, вождя обнищалой армии, кумира образованцев и домохозяек, лидера нарастающего большинства»⁹⁷.

Отмечая значительную долю силовиков среди высших чиновников, Крыштановская склонна преувеличивать их роль, называя путинское правление – «милитократией». Но специфика политической системы России 2000-х гг. состояла в том, что военные никогда не брали верх в рамках правящего класса, у них не было целей отличных от задач крупного бизнеса. Интересы силовиков органично вплетались в общую логику существования российского полупериферийного капитализма. В начале 2000-х гг. параллельно идут два процесса: обуржуазивание бюрократии и бюрократизация части олигархов. В 1990-е гг. олигархи становились чиновниками (В. Потанин стал вице-премьером в 1996 г., а Б. Березовский – заместителем секретаря Совета Безопасности), но в этот период государственная должность была для олигархов лишь рычагом реализации их узко экономических интересов. Березовский в интервью говорил: «Мы наняли Анатолия Чубайса. Мы инвестировали огромные средства в избирательную кампанию. Мы обеспечили победу Ельцина. Теперь мы рассчитываем на посты в правительстве и можем пожинать плоды нашей победы»⁹⁸.

При Путине общеклассовый интерес крупной буржуазии постепенно возобладал. Новый политический расклад сил был закреплен на встрече Путина с 19 собственниками крупнейших компания 28 июля 2000 г. Итогом встречи стали неформальные договоренности «пакта 28 июля»: 1) Олигархи больше не предпринимают непосредственные попытки лоббировать свои интересы череp подкуп отдельных чиновников: 2) Олигархи больше не должны в одиночном порядке предъявлять какие-то требования Кремлю, создаются постоянные площадки (РССП, Совет по предпринимательству при Правительстве РФ) на которых ведется совместной обсуждение экономической политики; 3) Государство ликвидирует прогрессивную ставку подоходного налога, в обмен на что олигархи больше не уклоняются от налогов; 4) Кремль гарантирует сохранение итогов приватизации⁹⁹. “Пакт 28 июля” привел к резкому росту налогов от экспорта минерального сырья за рубеж : 1998 г. - 9,4 млрд долларов, 1999 г. - 17,2 млрд долларов, 2001 г. - 23,4 млрд долларов, 2003 г. - 33, 9 млрд долларов, 2004 г. - 56,5 млрд долларов¹⁰⁰.

Несмотря на сформировавшийся компромисс, приватизация как источник собственности олигархов привела к размыванию права собственности, что позволило чиновникам постоянно вмешиваться в дела крупного бизнеса. Усиление роли государства и национализация ЮКОСа снова обострили вопрос о гарантии сохранения в руках олигархов их активов.

ИНСАЙДЕРСКАЯ РЕНТА

В период правления нового президента стабилизация российского капитализма происходила через создание крупных вертикально интегрированных компаний - госкорпораций¹⁰¹. Сущность этого процесса заключалась в том, что крупная буржуазия для успешного ведения своего бизнеса была вынуждена выстраивать неформальную сеть контактов с бюрократией, делясь с ней частью своих активов и прибыли. В такой схеме формальное право собственности носит вторичный характер, являясь дополнением к реальным рычагам контроля собственности.

За счет выстраивания госкорпораций на основе инфраструктуры неформального контроля происходила стабилизация частной собственности олигархов. В 2007 г. были созданы следующие госкорпорации: Банк развития, Олимпстрой, Фонд содействия реформированию ЖКХ, Роснано, Росатом и Ростехнологии. Им передали активы в промышленности на сумму 80 млрд долларов и более 35 млрд долларов из бюджета¹⁰². Р. Дзарасов справедливо назвал процесс создания госкорпораций «квазинационализацией», так как под видом некоммерческих организаций создавались огромные квазигосударственные холдинги, выведенные из-под юрисдикции правительства РФ и российского Бюджетного кодекса. Госкорпорации формально контролировались наблюдательным советом, куда входили высшие чиновники Кремля. Как показали расследования Генеральной прокуратуры, в работе многих госкорпораций наблюдательный совет – это фиктивный орган управления, который ничего не решает, а санкционирует решения топ-менеджеров корпорации.

Экономист А. Соколов в своей работе подробно проанализировал деятельность некоторых госкорпораций («Роснано», «Олимпстрой», «Росатом», «Ростех»), прийдя к выводу: «…в случае с госкорпорациями собственность перестает быть государственной, а становится как бы госкорпоративной. Скорее речь идет о квазинационализации, выражающейся в приватизации доходов при одновременной национализации издержек или использовании бюрократией государственных активов как своей частной собственности»¹⁰³. По официальным данным Федеральной антимонопольной службы (ФАС), в 2016 г. 95% закупок госкорпораций проводились у единственного поставщика, что фактически означает отсутствует тендера¹⁰⁴. О реальных суммах откатов при таких цифрах остается только догадываться. Институт Гайдара дал примерную цифру объема нарушений при госзакупках ежегодно – 2 трлн рублей¹⁰⁵ (всего на госзакупки в 2017 г. было потрачено – 18,7 трлн рублей). С учетом легального вывоза капитала, ежегодно из российской экономики крупной буржуазией выводятся колоссальные деньги.

Фактически, госкорпорации используются крупным бизнесом и высшим чиновничеством как удобная экономическая структура для вывоза денег из российской экономики и отправки их в офшорные зоны. При этом стоит особо заметить, что офшоризация российской экономики – это не побочное следствие, а основный смысл существования полупериферийного капитализма в России. По подсчетам российского экономиста О. Комолова, в 2017 г. доля офшоров в выводе капитала превысила 82%. За последние 10 лет на долю офшоров приходилось около 70 % исходящих инвестиций¹⁰⁶.

Для извлечения инсайдерской ренты¹⁰⁷ власти периодически организовывают крупные спортивные проекты (Олимпиада, Чемпионат мира по футболу), подготовка которых распределяется между приближенными к Кремлю олигархами. По подсчетам Соколова, на Сочинской олимпиаде, которая стоила 1,5 трлн рублей, инсайдерская рента достигала на разных проектах – от 30 до 60 % затрат. Не желая инвестировать деньги в стратегическое развитие промышленного производства, бюрократия и крупный капитал снимают сливки на относительно недолгосрочных проектах, которые не имеют для страны большого экономического значения (стадионы и т.д.).

В изучение современного российского капитализма особый вклад внес известный экономист Р. С. Дзарасов. В центре его концепции лежит понятие «инсайдерской ренты» – особая форма прибавочной стоимости, присущая российскому капитализму на современной стадии его исторического развития¹⁰⁸. Инсайдерская рента извлекается экономическими агентами на основе неформального контроля за финансовыми потоками предприятия. Инсайдерская рента имеет противоречивую природу, так как источник этой ренты в прибавочном стоимости, которую создают рабочие, но извлекается она довольно специфическим путем – через инфраструктуру контроля¹⁰⁹. Дзарасов полагает, что извлечение прибавочной стоимости происходит на основе внеэкономического принуждения, так как размер инсайдерской ренты зависит не от рациональной организации производства, а от совершенствования неформальных механизмов контроля за финансовыми потоками предприятия.

То есть формальное право собственника в российском капитализме имеет второстепенное значение, первостепенна опора на неформальные методы контроля за активами. Эти методы контроля можно разделить на внешние и внутренние¹¹⁰.

Источник: Dzarasov R. Insider Control and Investment Behaviour of Russian Corporations. PhD. Thesis in Economics. Stoke-on-Trent, UK, 2007. P. 78.

Специфика управления в российских корпорациях, по Дзарасову, состоит в слиянии функции управления и собственности в одном лице. Извлечение прибыли в крупном российском бизнесе основано на методах внеэкономического принуждения, что сужает горизонт экономического планирования до крайне узких пределов. Структура российской экономики, которая очень слабо гарантирует формальные права частной собственности, вынуждает крупную буржуазию тратить значительную часть прибыли на поддержание инсайдерской сети в виде взяток чиновникам и подкупа силовых органов. Пренебрежение этими моментами может быстро привести к потере бизнеса. Траты на поддержание инфраструктуры контроля обуславливают очень низкое финансирование инвестиций и модернизацию основных фондов. Российские собственники просто не заинтересованы в стратегическом развитии своих предприятий, когда они извлекают огромную прибыль за счет связей с коррумпированным чиновничеством и силовым аппаратом. Р. Дзарасов пишет: «Находит свое объяснение и взятка. Ее экономическая природа состоит в инвестициях во внешние элементы инфраструктуры контроля, без которой частная собственность в нашей стране, как уже сказано, не приносит дохода. Таким образом, взятка представляет собой элемент кругооборота капитала…»¹¹¹.

Рисунок № 1. Структура цены на продукцию мегакорпорации Эйхнера (а) и российской корпорации (б и в)¹¹²

Как точно указывает исследователь Р. Паппэ, важнейшее значение в формировании российского капитализма сыграла приватизация, которая в глазах общества была нелегитимной¹¹³. Нелегитимность собственности крупной буржуазии обусловила ее изначальную зависимость от государства. Слабое государство времен Ельцина не могло использовать этот фактор, так как остро нуждалось в помощи олигархического капитала для удержания власти. Усиление государственного аппарата при Путине толкнуло крупный капитал к созданию облака офшоров, которое делает все финансовые потоки видимыми только для инсайдеров. В докладе, подготовленном коллективом известных западных экономистов во главе с Т. Пикетти, говорится, что уже около половины всего национального богатства России находится в офшорах¹¹⁴. Согласно исследованию Аннет Альтстадсэтер, Нильса Йоханнсена и Габриель Зукман, российский правящий класс держит в офшорах сумму в 590 млрд долларов (46 % от ВВП). Россию опережают только три страны : Саудовская Аравия(57% от ВВП, или 368,45 млрд долларов), Венесуэла(65% от ВВП, данных в абсолютных числах нет), ОАЭ (75 % от ВВП, 261,5 млрд долларов)¹¹⁵.

Рисунок № 2. Доля ВВП в офшорных зонах¹¹⁶

Деятельность корпораций и крупных компаний приобретает непрозрачный характер, что достигается за счет создания целой иерархии фиктивных собственников за которыми скрывается реальный собственник. Основная цель всех этих действий – затруднить контроль общества за крупным бизнесом.

У истоков российского капитализма стояла советская административно-командная система, на которую огромное влияние оказал глобальный капитализм. Постсоветский правящий класс актуализировал самые отрицательные элементы советской системы. В первую очередь, речь идет о контроле бюрократии за финансовыми потоками предприятий. В советский период внеэкономическое принуждение использовалось для концентрации всех ресурсов в руках государства и реализации крупных экономических проектов, в такой модели коррупция имела побочный характер. В Российской Федерации все встало с ног на голову – административный контроль используется для присвоения и вывода за рубеж государственных средств, создание новых предприятий и строительство различных объектов имеет сопутствующее значение.

Российской капитализм вышел на историческую арену в эпоху торжества финансовой глобализации, которая ознаменовала новый этап в развитии мирового рынка. Высокая мобильность капитала наложила огромный отпечаток на российскую буржуазию, придав ей изначально компрадорский характер. Слом советской экономики и возникновение полупериферийного капитализма привели к огромному вывозу капитала из России в страны центра. Только по официальным данным Центрального банка России, вывоз капитала из России частным сектором составил в период между 1994-2017 гг. 828,9 млрд долларов¹¹⁷. В 2014 г. отток капитала достиг исторического максимума в новейшей истории России, составив 152 млрд долларов, что равно 7,5 % ВВП¹¹⁸. Но наряду с оттоком капитала, осуществляемого частным сектором, российского государство также активно выводит деньги за рубеж двумя путями: 1) Оплата внешнего госдолга; 2) Покупка ценных бумаг США. С учетом этого, по оценке О. Комолова, сумма чистого оттока капитала из России за последнее двадцатилетие составила более 1 трлн долларов¹¹⁹.

Рисунок № 3. Вывоз (+) и ввоз (-) капитала (по данным ЦБ)¹²⁰

Вывоз капитала из России был обусловлен вовсе не злой волей российской буржуазии, а объективной тенденцией современного капитализма – концентрации прибавочной стоимости в экономиках, где органическое строение капитала выше, что обеспечивает превышение трудовой стоимости над ценой производства. Прибавочная стоимость создается живым трудом рабочего, но распределяется она пропорционально капиталу. Капитал стремится в те отрасли, где норма прибыли выше. После расширения производства происходит стабилизация цен. Как известно, цены на промышленные товары падают медленнее, чем на сырье. И поэтому степень капиталовооруженности труда оказывает прямое влияние на конечное перераспределение капитала. В рамках мировых производственных цепочек основная доля прибавочной стоимости создается в тех элементах цепи, где концентрируются наиболее трудоемкие операции, т.е. используется большая доля переменного капитала. Но вследствие диспаритета цен и концентрации наиболее наукоемких элементов производственной цепочки в странах-центра, прибавочная стоимость созданная на периферии переходит в центр миро-системы. Эксплуатация странами-ядра мировой периферии основывается на присвоение центром значительной части фонда труда зависимых стран, вследствие чего на безвозмездной основе периферия финансирует развитые капиталистические страны, закрепляя свое экономическое отставание¹²¹.

Зависимый характер российского капитализма определяет огромные диспропорции в развитии национального хозяйства. Основные инвестиции идут в добывающий сектор, в то время как обрабатывающая промышленность явно деградирует. В этой связи Р. Дзарасов делает важный вывод о том, что в рамках существующей экономической модели Россию ждет дальнейшее деградация обрабатывающей промышленности и архаизация всего общества.

На наш взгляд, представленный выше анализ позволяет пересмотреть распространенный тезис о наличии в современной России государственно-монополистического капитализма. Классический монополистический капитализм, сформировавшийся в результате Первой Мировой войны, базировался на высокоразвитой промышленной индустрии, которая частично национализировалась для концентрации ресурсов и лучшего управления в руках государства. Монополистический капитализм в начале XX веке базировался на национальном хозяйстве, в связи с чем монополия использовалась в таких среднеразвитых странах как Российская империя в качестве средства накопления капитала.

Как отмечает Р. Дзарасов, в истории мирового капитализма с 1970-х гг. наступил качественно новый этап развития, который характеризуется тем, что «мирохозяйственные процессы начали доминировать над народнохозяйственными»¹²². Вследствие развития технологий и путей сообщений средства производства приобрели качественно новый уровень мобильности. В конце XX века возникли мировые производственные цепочки, разделившие все капиталистическое страны на три этажа: центр, полупериферия, периферия. Россия в силу масштабов своей территории и советского наследия (эконом. инфраструктура, ядерное оружие) смогла пока сохранить за собой статус полупериферии.

В российской экономике присутствуют монополии, но они носят квазигосударственный характер, так как цель их работы не соответствует основной парадигме классического государственно-монополистического капитализма – накоплению капитала в рамках национального хозяйства. Экономическая модель современной России в силу ценового диспаритета и иных факторов выступает просто донором крупнейших капиталистических стран. В данной схеме госкорпорации – средства не накопления капитала внутри России, а его вывода за рубеж и концентрации в странах-ядра. В силу жесткой иерархизации мировой капиталистической системы, в России, как и в других развивающихся странах, невозможен национально-ориентированный капитализм. Страны капиталистической полупериферии и периферии в силу структуры цен, занижения национальной валюты зависимых стран, технологического и военного отставания обречены на зависимость от стран-ядра¹²³. Перспективное будущее для нашей страны возможно лишь в случае радикального разрыва с мировым рынком.

СЫРЬЕВАЯ СУПЕРДЕРЖАВА»

Если обратиться к содержанию диссертации В. Путина, суть которой кратко изложена в статье «Минерально-сырьевые ресурсы в стратегии развития российской экономики», то многое становится ясным. Путин в статье обрисовывает свое видение основного вектора социально-экономического развития Россия. С точки зрения Путина, Россия должна использовать свои огромные природные ресурсы для создания сырьевой периферийной экономики, способной в значительных масштабах поставлять минеральное сырье на мировой рынок. В 1990-е гг. борьба между разными олигархическими кланами мешала построению структурированной сырьевой экономики. Путин предлагает создать в добывающей промышленности мощные корпорации, которые при государственной поддержке будут способны доминировать на международном рынке углеводородного сырья. Эти планы были воплощены в деятельности двух крупнейших государственных компаний - Роснефть и Газпром¹²⁴. Вывод статьи Путина достаточно очевиден: «Российская экономика в XXI веке, по крайней мере в первой его половине, по-видимому, сохранит свою сырьевую направленность. Потенциальная ценность балансовых запасов полезных ископаемых России позволяет рассматривать минерально-сырьевой комплекс как базис устойчивого развития страны на длительную перспективу. Наличие крупного природно-ресурсного потенциала России обуславливает ее особое место среди индустриальных стран. Ресурсный потенциал при его эффективном использовании станет одной из важнейших предпосылок устойчивого вхождения России в мировую экономику»¹²⁵.

Становление модели «сырьевой супердержавы» происходило на волне роста российской экономики. Этот рост главным образом обуславливался резким увеличением цен на нефть: средняя экспортная цена российской сырой нефти в 1998 г. – 74 долларов за тонну, 1999 г. – 111 долларов, 2000 г. – 180 долларов, 2001 г. – 156 долларов, 2002 г. – 163 долларов, 2004 г. – 232 долларов¹²⁶.

Важную роль в увеличении прибыли от экспорта минерального сырья в конце 1990-х гг. также сыграла девальвация рубля, которая привела к резкому снижению цены на нефть внутри страны: в 1999 г. внутренняя цена нефти за одну тонну – 26 долларов (в 1997 г. – 74 долларов), экспортная цена – 111 долларов¹²⁷. Экспорт сырой нефти увеличился с 144,4 млн тонн в 2000 г. до 260,3 млн в 2004 г¹²⁸.

По официальным данным, ВВП России давал следующие цифры роста: в 2000 г. — 10 %, в 2001 г. — 5,1 %, в 2002 г. — 4,7 %, в 2003 г. — 7,3 %, в 2004 г. — 7,2 %, в 2005 г. — 6,4 %, в 2006 г. — 8,2 %, в 2007 г. — 8,5 %, в 2008 г. — 5,2 %, 2010 г. - 4,5 %, 2013 г. – 1, 3 %, 2015 г. – падение на 3,7% )¹²⁹. По альтернативным расчетам экономиста Г. Ханина, наиболее динамичный период роста российская экономика переживала в период 1999-2008 гг (средний рост ВВП 5,2 % в год)¹³⁰. Определяющей причиной этого была возможность использования незагруженных основных фондов еще советских предприятий и значительного числа безработных: средняя загрузка мощностей в промышленности по 44 видам продукции в 1998 г. составила 34,2 %, в 2003 г. по 82 видам продукции она составила уже 46 % , в 2008 г. по 73 видам продукции составила 59,4 %¹³¹. К началу мирового экономического кризиса в 2008 г. возможность использования незагруженных советских промышленных фондов была исчерпана, а оставшиеся неиспользованными фонды уже сильно устарели.

Важно отметить, что нефтедоллары российская власть тратила не на диверсификацию экономики, а наполняла ими Стабилизационный фонд, впоследствии разделенный на Резервный фонд и Фонд национального благосостояния. Российские резервы, хранящиеся в иностранной валюте и американских госбумагах, фактически работали на экономику США, не принося никакой существенной пользы стране. Российские политики 2000-х г. продолжали дело монетариста Е. Гайдара. Гайдар писал: «Наиболее распространенные меры, применяемые для регулирования проблем, связанных с нестабильностью сырьевых цен, - формирование стабилизационных фондов, пополняемых во время благоприятной конъюнктуры и используемых тогда, когда цены падают»¹³². Как справедливо отмечал Р. Дзарасов, такой узко-бухгалтерский подход к бюджету (простое сведение цифр), демонстрировал непонимание со стороны правящего класса реальных нужд российской экономики, которая с развала Советского Союза остро нуждалась в капиталовложениях в сферу обрабатывающего производства. Ограниченная эмиссия могла способствовать росту уровня потребления населения, и соответственно, дала бы стимул для развития отраслей, ориентированных на внутренний рынок.

Приход к власти Путина только усилил сырьевую специализацию российской экономики. В структуре российского экспорта львиную долю продолжают занимать минеральные продукты и металлы. Процентная доля минеральных ресурсов (нефть, нефтепродукты, газ) в российском экспорте в 2000 г. – 53,8 %, 2005 г. – 64,8 %, 2010 г. – 68,5 %, 2013 % - 71, 5 %, 2016 г. – 59,2 %. Металлы, драгоценные камни и изделия из них 2000 г. – 21,7 %, 2005 г. – 16,8 %, 2010 г. – 12,7 %, 2013г. – 10,5 %, 2016 г. – 13,3 %. Доля экспорта машин и иного оборудования неуклонно сокращалась до 2013 г. : 2000 г. – 8,8 %, 2005 г. – 5,6 %, 2010 г. – 5,4 %, 2013 г. – 5,5 %, 2016 г. – 8,5 %¹³³. Для сравнения стоит привести по цифры структуре внешней торговли СССР. В 1985 г. на экспорт машин, оборудования приходилось – 15 % о от всего экспорта, топлива и электроэнергии – 47, 3 %, металлы – 8,4¹³⁴. Импорт: машины и оборудование – 40,7 %, продовольствие и сырье для их производств – 17,1 %. В 2012 г. доля российских машин и оборудования в мировом экспорте составил менее 0,3 %. За тот же год доля импорта машин и оборудования в РФ превысил экспорт в шесть раз, при этом в 1998 г. разрыв в пользу импорта был лишь в два раза¹³⁵. Таким образом в 2000-е гг. мы видим закрепление России в качестве сырьевой полупериферии в рамках мировой капиталистической системы.

Рисунок № 4. Структура экспорта и импорта (по данным ФТС, Росстата)¹³⁶

В отличие от ельцинского периода, в начале 2000-х гг. мы можем наблюдать институализацию крупного капитала на базе сращивания бюрократии и олигархии. Российское государство в лице Путина в новых условиях должно было выступать медиатором в борьбе разных олигархических групп, для реализации общеклассового интереса бюрократ-буржуазии. Сам Путин в 1999 г. писал в своей статье : «Независимо от того, в чьей собственности находятся природные, в частности минеральные, ресурсы, государство вправе регулировать процесс их освоения использования, действуя в интересах общества в целом и отдельных собственников, чьи интересы вступают в противоречие друг с другом, а для достижения компромисса необходима помощь государственных органов власти»¹³⁷.

Сырьевая зависимость обусловила серьезные диспропорции в развитии всего национального хозяйства России. В докладе Сбербанка за 2011 г., посвященном модернизации предприятий обрабатывающей промышленности, содержатся данные опроса руководителей 698 предприятий. На вопрос «Когда последний раз проводилась комплексная модернизация Вашего предприятия?» 30% руководителей вообще ничего не смогли ответить; 26% - менее 5 лет тому назад (от 2011 г.); 11,5 % - 6-10 лет назад; 4,2% - 11-15 лет; 7,1% - 15-20 лет; 10% - 21-30 лет; 11% - более 30 лет назад. В докладе также сказано, что за период 1991-2000 г. модернизацию осуществили лишь 16% предприятий (чьи руководители смогли дать ответ на вопрос), за период с 2001 до 2005 гг. доля модернизированных предприятий также равняется 16%¹³⁸. За срок с 2000-2008 гг. более половины опрошенных предприятий не инвестировали в разработку собственных инновационных технологий¹³⁹. На 2011 г. официальная цифра износа основных производственных фондов составила 45-65%, а в машиностроении – более 70%¹⁴⁰. Крайне низкий уровень инвестиций в модернизацию производственных фондов обусловливается ориентацией собственников на получение инсайдерской ренты. На поддержание инфраструктуры контроля субъекты правящего класса тратят значительную часть своих доходов, что вынуждает их делать ставку на получение дохода в самые короткие сроки.

Низкая квалификация высшего звена менеджмента на предприятиях обрабатывающей промышленности обусловливает отсутствие у многих из них стратегического плана развития. 33% из опрошенных руководителей предприятий не имеют в принципе никакого плана, 11,5% предприятий принимали этот план еще до экономического кризиса 2008 г. Но у 55% предприятий, которые имеют план, его временной горизонт ограничен промежутком 1-3 года¹⁴¹.

В 2000-е гг. наиболее бурно развивались отрасли обрабатывающего производства, которые были связаны с экспортом (химическая промышленность, нефтехимия, черная и цветная металлургия). Именно на эти отрасли приходится самый большой процент инвестиций в НИОКР. Они имеют минимальный план развития и самый большой приток молодой рабочей силы. Экономическая ориентация правящего класса на сырьевой экспорт обусловила продолжающуюся деиндустриализацию промышленного производства, связанного с внутренним рынком. От деиндустриализации большего всего пострадали наукоемкие и высокотехнологичные производства. Индекс производства в машиностроении в 2016 г. составил лишь 45,7% от уровня 1991 г. В производстве машин и оборудования среднегодовая численность работников снизилась с 2,8 млн человек в 2000 г. до 1,2 млн в 2005 г., 2016 г. - 682 тыс. человек.

В производстве электроники показатели на порядок лучше: в 2016 г. индекс производства в сравнении с 1991 г. составил 119%. Производство электрооборудования : 2000 г. - 1 млн человек, 2005 г. - 887 тыс. человек, 2016 г. - 751 тыс. человек.

Производство транспортных средств и оборудования: в 2016 г. индекс производства составил 66 % от 1991 г. Среднегодовая численность занятых : 2000 г. - 1,4 млн, 2005 г. - 1,2 млн человек, 2016 - 943 тыс. человек¹⁴².

Если мы взглянем на официальную статистику, отражающую динамику изменения в структуре занятости, то мы увидим, что за годы «стабильности» наблюдается сокращение занятых в обрабатывающей промышленности: 2000 г - 12 млн 297 тыс. чел., 2005 г. – 11 млн. 506 тыс., 2009 г. - 10 млн 378 тыс., 2016 г. – 9 млн. 805 тыс. За 16 лет численность занятых в обрабатывающей промышленности сократилась на 2,5 млн человек. Среднегодовая численность занятых в сельском хозяйстве упала с 8 млн 996 тыс. человек в 2000 г. до 6 млн 286 тыс. в 2016 г. Вместе с этим увеличилась численность занятых в строительстве: 2000 г. – 4 млн. 325 тыс., 2009 г. – 5 млн. 287 тыс., 2016 г. – 5 млн. 535 тыс.; Оптовая и розничная торговля; ремонт автотранспортных средств, мотоциклов, бытовых изделий и предметов личного пользования: 2000 г. - 8 млн. 806 тыс. человек, 2009 – 11 млн. 997 тыс.¹⁴³, 2016 г. – 13 млн. 38 тыс. Государственное управление и обеспечение военной безопасности; социальное страхование: 2000 г. – 3 млн 98 тыс. человек, 2009 г. – 3 млн. 785 тыс., 2016 г. – 3 млн. 678 тыс. Финансовая деятельность: 2000 – 657 тыс. человек, 2008 – 1 млн. 97 тыс., 2016 г. – 1 млн. 250 тыс. Из приведенной статистики очевидно, что в течение двух десятилетий XXI века в России шло сокращение индустриального пролетариата за счет перехода рабочей силы в сферу строительства, услуг и торговли.

Рис. 5. Распределение занятого населения по видам экономической деятельности на основной работе, в среднем за год, 2016 г. (по данным Росстата)¹⁴⁴.

При этом общая численность пролетариата остается относительно высокой. Официальная статистика дает нам следующие цифры: квалифицированные работники сельского и лесного хозяйства, рыбоводства и рыболовства – 2,5 млн чел; квалифицированные рабочие промышленности, строительства, транспорта и рабочие родственных занятий – 9,4 млн чел ; Неквалифицированные рабочие – 6,3 млн чел; Операторы производственных установок и машин, сборщики и водители – 9,1 млн. чел; продавцы – 5,4 млн чел.¹⁴⁵; нелегальные трудовые мигранты – от 2,6 до 3,4 млн человек¹⁴⁶. Важно заметить, что данные цифры имеют условный характер и не позволяют определить степень имущественного расслоения между разными профессиональными группами пролетариата. О наличии этого расслоения свидетельствуют средние зарплаты в разных отраслях промышленности. Так, например, в текстильном производстве средняя зарплата на 2013 г. – 17 065 рублей, производство пищевых продуктов – 28 779 рублей, химическое производство – 43 318 рублей¹⁴⁷. Также расслоение усиливается вследствие наличия у рабочих собственности (квартира, автомобиль), которая может использоваться для заработка. В связи с вышесказанным корректнее говорить о наличии в России класса наемных работников разной степени пролетаризированности¹⁴⁸.

Важным аспектом состояния рабочего класса является его возрастная структура. Если мы сравним все отрасли экономики, то в сфере обрабатывающего производства в 2016 г. средний возраст – 41 год при среднем в экономике 40,7¹⁴⁹. На 2016 г. около 4,1 млн из 10,3 млн занятых в обрабатывающей промышленности имели стаж по последнему месту работы свыше 10 лет¹⁵⁰. По словам заместителя генерального директора ОАО "Объединенные машиностроительные заводы" Е. Г. Плюснина : “Средний возраст работников на промышленных предприятиях России сегодня (2012 г.) превышает 50 лет”¹⁵¹

Центр макроэкономических исследований Сбербанка провел в 2012 г. опрос руководителей 502 промышленных предприятий из разных регионов. В ходе опроса выяснилось, что наиболее остро проблема молодых кадров стоит в машиностроении (71 % квалифицированных работников старше 40 лет), электроэнергетике (68 % кв. работников старше 40 лет), легкой промышленности (58 % кв. работников старше 40 лет)¹⁵². Авторы доклада проводят границу между новыми/ модернизированными предприятиями (менее 10-ти лет назад) и устаревшими советскими заводами. Молодые работники идут преимущественно на новые предприятия, в то время как на старых заводах приток молодой рабочей силы крайне невысок. Исходя из опросов, наиболее высокий процент притока молодых кадров наблюдается в металлургии, химической и нефтехимической промышленности¹⁵³.

Какие выводы можно сделать из приведенной статистики? В ходе 2000-х гг. в России окончательно сформировалась модель полупериферийного капитализма, базирующаяся на экспорте энергоресурсов. В годы правления Путина страна не совершила никакого технологического рывка, продолжая использовать советскую энергетическую и промышленную инфраструктуру. Укрепление сырьевой зависимости российской экономики привело к значительному сокращению численности занятых в обрабатывающих производствах (на 2,5 млн. человек), при значительном росте сферы строительства, торговли и услуг.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Возвращение России к статусу капиталистической полупериферии в начале 1990-х гг. не было случайным явлением, а вытекало из экономической логики развития Советского Союза с 1960-х гг. Теневой рынок, кооперативы, «комсомольская экономика» были теми зернами, из которых вырос российский капитализм.Все перечисленные явления были лишь условиями для постепенного вызревания полноценной рыночной системы. Определяющее значение для качественного перехода имела политическая воля части номенклатуры, которая была нацелена на разрушение планового хозяйства и приватизацию государственной собственности. Новый правящий класс в России появился на основе смычки между номенклатурой и прорыночными элементами в советской экономике, которые стали усиливаться с началом Перестройки.

В 1990-е гг. правящий класс не был четко структурирован по причине происходившего передела собственности. В результате приватизации, проходившей в три этапа, сформировалось семь основных финансово-промышленных групп, которые концентрировали в своих руках основные экономические ресурсы страны и СМИ. С президентских выборов 1996 г. режим Ельцина попал в полную зависимость от олигархических групп, что выразилось в проникновении ряда олигархов в вертикаль политической власти. Непрекращающиеся войны между олигархами за перераспределение собственности и дефолт 1998 г. подорвали новую экономическую модель. Приход Путина к власти стал следствием компромисса между бюрократией, силовиками и олигархами, заинтересованными в сохранении целостности экономического пространства страны и стабилизации российского капитализма.

В первое десятилетие 2000-х гг. российский капитализм приобретает завершенную форму. Центральным звеном в его структуре становится инфраструктура контроля над финансовыми потоками предприятий, на основе которой правящим классом извлекается инсайдерская рента. Инсайдерская рента являющаяся, по верному замечанию Р. Дзарасова, проявлением внеэкономического принуждения, обуславливает авторитарный характер российского государства. Бюрократия, силовики и крупная буржуазия заинтересованы в друг друге, образуя тесный союз, которому противостоят дезорганизованный и деморализованный пролетариат.

Экономическая модель современной России предопределяет слабость социалистического движения по нескольким причинам: 1) В 1990-е гг. произошло резкое падение промышленного производства, которое в 2000-е гг. восстановлено лишь частично в некоторых отраслях, ориентированных на мировой рынок (нефтехимическая промышленность, нефтяная промышленность, черная и цветная металлургия). С 1990-х гг. идет неуклонное сокращение численности промышленного пролетариата – той социальной силы, которая традиционно является ядром социальной базы социалистических сил в странах центра и полупериферии. В 1991 г. численность промышленных рабочих в РФ – 17 млн человек, 1995 г. - 13 млн человек, 2000 г. – 10, 4 млн человек¹⁵⁴. По расчетам В. Трушкова общая численность рабочего класса за 10 лет неолиберальных реформ сократилась примерно на 13 млн человек ¹⁵⁵. В период 2000-2010 гг., по данным Максимова, общая численность рабочих сократилась с 36,6 млн. человек до 28,7 млн человек, из них квалифицированных рабочих в 2000 г. было 30,6 млн человек, а через десять лет – 22,9 млн человек¹⁵⁶; 2) Правящий класс, состоящий из крупной буржуазии, бюрократии и силовиков не заинтересован в промышленном развитии России и продолжает использовать экономическую модель сырьевой полупериферии. Об этом вполне откровенно писал сам Путин еще в 1999 г.: «Ресурсный потенциал при его эффективном использовании станет одной из важнейших предпосылок устойчивого вхождения России в мировую экономику»¹⁵⁷. Именно поэтому дальнейшее существование данной модели не предполагает никакого усиления промышленного капитала, который был бы заинтересован в развитии национального производства; 3) Экономическая интеграция крупного бизнеса и бюрократии в начале 2000-х гг. привела к созданию мощных корпоративных структур, выступающих основным организационным каркасом, цементирующим единство правящего класса. Несмотря на имеющиеся противоречия внутри правящего класса, они на сегодняшний день не переходят в открытое столкновение между конкурирующими группами. Бюрократ-буржуазия за время правления Путина чрезвычайно усилилась, подчинив себе все более или менее крупные политические партии и силы; 4) В России отсутствует крестьянство как класс мелких земельных собственников, способный в странах аграрной периферии выступать важной социальной опорой революционного движения; 5) Деиндустриализация российской экономики привела к переходу значительной части рабочей силы в сферу услуг. Пролетариат, занятый в сфере услуг и торговли, значительно сложнее организовывать, чем промышленный пролетариат в виду его рассеянности и небольшой концентрации занятых на одном предприятии (7,17 человек на одно предприятие в сфере услуг в 2010 г.; в обрабатывающей промышленности — 18,5 человек)¹⁵⁸. Россия как полупериферия воспроизвела в своем развитие некоторые черты устройства стран-ядра. Речь идет о раздутой сфере услуг. Перемещение индустриального производства из ЕС и США в страны периферии, активно начатое в 1970-е гг., привело к сокращению числа промышленных рабочих в развитых странах. Это стало одной из причин кризиса профсоюзов и левого движения в Европе, несмотря на отдельные всплески в их активности. Вопрос о возможностях самоорганизации среди пролетариев в сфере услуг и торговле в России остается открытым, но пока они не демонстрируют большой активности; 6) Средний возраст российского пролетариата превышает 40 лет, достигая в некоторых отраслях промышленности 44-45 лет. Значительная часть промышленных рабочих получила рабочую квалификацию в конце 1990-х гг. – период глубокого кризиса и поражения левых сил. У российского пролетариата отсутствуют традиции и навыки профсоюзной борьбы и самоорганизации, что на фоне сокращения числа занятых в обрабатывающей промышленности, приводит к размыванию ядра пролетариата – промышленных рабочих. Пролетариат в начале 2000-х гг не только численно сократился, но и морально деградировал. Годы нищеты и вынужденной безработицы подорвали самоуважение рабочих и веру в собственные силы. Максимов пишет : «Вместо уверенных в себе, нередко бравирующих своей незаменимостью, появлялись безропотные, молчаливые, согласные на все, боящиеся быть заподозренными в протесте (тем более коллективном) рабочие кадры. По нашим данным, многие ощущали себя изгоями, «никому не нужными», отчаявшимися устроить свою жизнь, нередко обозлёнными на весь мир»¹⁵⁹.

В 1990-е гг. резкое падение промышленного производства привело к деклассированию миллионов рабочих. Вследствие размывания устойчивой системы занятости, люди очень часто меняли место работы, переходя за короткий срок из одного социального класса в другой, к примеру: промышленный рабочий, мелкий предприниматель, охранник. В 1998 г. безработица достигла цифры 4,8 млн человек (средний возраст – 34 года). По подсчетам социолога Б. Максимова : «…прошли через статус "незанятого" с 1992 г. по 1998 г. примерно по 10 млн. каждый год, а всего более 60 млн. человек; из них рабочие составляли около 67%, т.е. более 40 млн. человек»¹⁶⁰. Такая подвижная занятость не позволила сформироваться пролетарскому классовому сознанию, на основе которого рабочие могли бы вести последовательную борьбу за свои экономические и политические права.

Как показали многочисленные рабочие протесты в 1990-е гг. большинство требований протестующих касались невыплаты зарплат (по подсчетам Максимова, 90 % протестных выступлений в 1990-е гг.¹⁶¹), после начала даже частичных выплат забастовки как правило прекращались. Протесты против задержек зарплаты были сугубо оборонительной борьбой, которая не могла стать источником для развития сильного тред-юнионистского движения. Межотраслевая солидарность между рабочими стала исключением. Рабочие протесты по своей форме чаще всего оставались локализованными выступлениями рабочих одного предприятия, которые боролись за выплату задолженностей по зарплате на конкретном предприятии. Максимов пишет : «По данным нашего анализа, из забастовок в производственных отраслях чисто рабочие выступления составляют примерно 1/3. Таким образом, протестная активность рабочих оказывается намного более низкой, чем у учителей, при всей созданной в общественном мнении картине размаха забастовочного движения в 1990-е годы»¹⁶². Когда же люди пытались входить в политику, их удачно использовали в качестве массовки в борьбе между различными группами внутри правящего класса. Как справедливо отмечает А. Тарасов, классообразование сверху (бюрократ-буржуазия) шло намного быстрее классообразования снизу (пролетариат)¹⁶³.

Экономика построенная на извлечении инсайдерской ренты оказала определяющее влияние на структуру трудовых отношений. В этой связи полезно обратиться к работам К. Клеман, которая рассматривает роль неформальных практик в трудовых отношениях. Сеть неформальных связей между рабочими и руководством была важной традицией организации труда на советских предприятиях. В отсутствии независимых профсоюзов личные связи с руководством являлись для советских рабочих важным средством, позволяющим решать личные проблемы и получать дефицитные товары. Вертикальные связи внутри предприятия накладывались на горизонтальные связи рабочих между собой, образуя целую неформальную сеть, в которую были вовлечены как администрация, так рабочие завода. В ситуации экономической катастрофы 1990-х гг. неформальные практики усилились, они использовались рабочими для сохранения минимального заработка и рабочего места. Клеман пишет о противоречивом влиянии неформальных практик : «С одной стороны, они позволяют людям приспосабливаться к нестабильным условиям, уменьшить свою уязвимость. Но, с другой, они в некотором смысле усиливают эту дестабилизацию и способствую укреплению новой капиталистической системы, питающейся неформальностью и нестабильностью. Для рабочих неформальные практики нередко служат способом сопротивляться сверхэксплуатации и отчуждению»¹⁶⁴.

Функциональность неформальных связей под влиянием рыночных отношений существенным образом изменилась: «Советский блат, по словам опрошенных, обслуживал повседневные практики потребления, а постсоветские связи фокусируются на нуждах современного бизнеса. Отношения советского блата предполагали ответную потенциальную помощь, это был обмен услугами между людьми, по роду своей деятельности имеющими доступ к разнообразным дефицитным ресурсам. Постсоветские же неформальные связи дают возможность решать многие деловые вопросы, но по рыночным расценкам. Эти расценки, конечно, неформальны, но вполне устойчивы. Вместо ответных обязательств работает правило рыночных расчетов за услугу»¹⁶⁵.

На рубеже 1990-2000-х гг. в руках работодателей находилось очень много неформальных рычагов управления производством, от которых зависела заработная плата, увольнение рабочих, продвижение их по карьерной лестнице и т.д. В ответ на это большинство рабочих продолжало отказываться от коллективной борьбы в пользу тактики индивидуального выживания за счет особых связей с начальством, мелкого воровства или простого пьянства. Вовлеченность рабочих в сеть неформальных контактов и взаимных обязательств была и остается одним из главных препятствий для выстраивания горизонтальных связей внутри рабочего класса. Клеман пишет: «В данной ситуации массовые социальные акции протеста маловероятны до тех пор, пока участие рабочих в неформальной сфере будет продолжаться в таком масштабе, или пока профсоюзы не займутся ею, предавая гласности последствия такого участия при отсутствии каких-либо попыток организовать "неформальных тружеников”»¹⁶⁶.

Различные левые партии и организации, возникшие на руинах Советского Союза, испытали на себе историческую инерцию крушения мощнейшего революционного проекта XX века. Вобрав в себя недовольных обывателей, они не смогли выработать конструктивную политическую программу и стратегию действий, которые выходили бы за рамки несогласия с неолиберальным режимом Ельцина и апелляции к советскому прошлому. Определяющей причиной упадка левых стала их деклассированность вследствие полной утраты ими связи с трудящимися. Сами трудящиеся потеряли себя, превратившись в толпу рассерженных обывателей. Кагарлицкий справедливо отмечает: «Иллюзорным оказалось и представление, будто работники имеют четкие и однозначные интересы на уровне повседневного бытия. Положение работника на советском производстве было крайне противоречиво, а потому значительная часть трудящихся вообще не в состоянии была четко сформулировать, в чем состоит ее интерес. В качестве потребителей рабочие стремились к одному, в качестве производителей к другому, в качестве наемных работников к третьему, в качестве участников корпоративного блока (вместе с директорами, инженерами и даже министрами) к четвертому. Эта принципиальная неспособность определить собственный тактический и стратегический интерес порождала крайне противоречивые и непоследовательные действия, зачастую — во вред себе»¹⁶⁷.

На левом фланге, вне рамок системной КПРФ, возникло левое гетто, которое не представляет какой-либо класс или ощутимую социальную силу. Оно живет своими собственными очень узкими интересами. Основная задача гетто – собственное воспроизводство. Возникновение данного явления стало следствием развития объективной закономерности в виде превращения России в сырьевую полупериферию и упадка массовых левых движений во всем мире.

Исторической опыт свидетельствует в пользу того, что революционное движение может развиваться в условиях временного отсутствия массовой борьбы. В российской истории таким примером были народники. Народники несколько десятилетий боролись в условиях, когда их лозунги не получали массового отклика среди крестьянства. Порой сами крестьяне во время «хождения в народ» сдавали революционеров полиции. Несмотря на это, революционное движение в России успешно развивалось, дав свету таких выдающихся людей, как А.И. Желябов, С.Л. Перовская, В.Н. Фигнер, В.И. Засулич, Г.В. Плеханов, С.М. Степняк-Кравчинский и многих других героев.

В чем причина того, что народническое движение при отсутствии массового движения среди крестьянства, смогло одержать значительное число побед (создание организации профессиональных революционеров, ликвидация высших чиновников империи и др.) подняв образ революционера в российской культуре на небывалую до этого высоту? В истории можно найти бесчисленное число примеров аберраций общественного сознания – личность или организация ставит одни исторические задачи, а под видимой формой развивается объективный социальный процесс. Что-то подобное произошло и с народниками, поскольку при всей их апелляции к крестьянству, они выражали интересы иного социального слоя – разночинцев. Разночинцы были выходцами из самых различных сословий, но их объединяло стремление добиться общественной реализации за счет честного и полезного для общества труда. Основным препятствием на пути разночинцев стало самодержавие, которое нуждалось в разночинцах, но при этом рассматривало их в качестве противников. Разночинцы, как ядро из которого сформировалась будущая интеллигенция, возникли на разломах старого сословного общества. Урбанизация и рост промышленности требовали грамотных людей, способных поддерживать социальную жизнь в зарождающемся индустриальном городе.

Народничество же было идеологией, дающей разночинцам представление о существовании некой социальной общности, корпорации, имеющий определенную этику и историческую миссию. Эта миссия виделась в создании социалистической и федеративной России на основе крестьянской общины. Наиболее ярко идеи об особой исторической миссии русских разночинцев получили выражение в книге П.Л. Лаврова «Исторические письма», где обосновывалась концепция «критически мыслящей личности» как архетип личности революционера-народника. Лавров писал : «…как ни мал прогресс человечества, но и то, что есть, лежит исключительно на критически мыслящих личностях: без них он, безусловно, невозможен; без их стремления распространить его он крайне непрочен. Так как эти личности полагают обыкновенно себя вправе считаться развитыми и так как за их-то именно развитие и заплачена та страшная цена, о которой говорено в последнем письме, то нравственная обязанность расплачиваться за прогресс лежит на них же. Эта уплата, как мы видели, заключается в посильном распространении удобств жизни, умственного и нравственного развития на большинство, во внесении научного понимания и справедливости в общественные формы»¹⁶⁸.

Развитие периферийного капитализма в стране, правящий класс которой до 1861 г. держал большую часть населения на положении безграмотных полурабов, было огромным шагом вперед. При сохранении многих докапиталистических рудиментов, Россия на рубеже XIX-XX век вв. переживала культурный и экономический подъем, в результате которого возникло массовое революционное движение¹⁶⁹. В его создании активное участие принимали народники, которые выработали и сохранили традиции революционной борьбы, передав их новому поколению борцов. Но все их усилия оказались бы тщетными, если бы не существовало объективной экономической тенденции – общий рост численности пролетариата и его фабрично-заводского отряда. В 1887 г. фабрично-заводского пролетариата насчитывали 1,3 млн человек, в 1893 г. — 1,6 млн, в 1897 г. — 2,1 млн, в 1902 г. — 2,4 млн в 1908 г. —2,7 млн человек¹⁷⁰. Общая численность пролетариата в начале XX в. достигла цифры 12—14 млн. чел. В горнозаводской промышленности число рабочих в 1865—1900-х гг. увеличилось со 165 тыс. до 672,2 тыс., или в 4 раза, в машиностроении — с 17,8 тыс. до 240,9 тыс., или в 13,5 раза¹⁷¹.

Крушение Советского Союза в 1991 г. стало настоящей национальной и культурной катастрофой для всех постсоветских народов, так как в этот период был сломан исторический вектор развития нашей страны, заданный еще Петром I. Основное направление этого вектора – борьба с периферийностью России и ее движение к странам-ядра мировой системы. Октябрьская революция качественным образом изменила содержание исторического вектора, попытавшись разорвать связь России с мировым рынком. Несмотря на иные идеологические и социально-экономические основы существования СССР, по сравнению с Российской империей, XX век был героической попыткой нашего народа преодолеть периферийность России и ее зависимость от мировых центров накопления капитала. Встраивание России в мировой рынок означало завершение огромного исторической цикла, последствия чего будут оказывать определяющее влияние на отечественную историю еще в течение долгого времени.

Исторический обвал 1991 г. наложил огромный отпечаток на все политические и социальные процессы, развивавшиеся на постсоветском пространстве. Реставрация Бурбонов стала тормозом для развития Франции в первой четверти XIX века, но их возвращение не ликвидировало буржуазных отношений, а лишь деформировало их. На постсоветском пространстве мы наблюдаем уникальный процесс – создание полупериферийного капитализма на руинах более совершенной социально-экономической системы. История не знает примеров подобного. Вот почему бесполезно пытаться накладывать на современную России исторические шаблоны большевиков и иных политических движений прошлого. Все они не будут работать, как и любые схемы, рожденные иным временем. И сегодня мы как никогда нуждаемся в оригинальном анализе российского капитализма как части мирового рынка на базе марксистской методологии с учетом богатой революционной традиции. В современной России этим занимаются редкие академические ученые – Р. С. Дзарасов, А. И. Колганов, А.В. Бузгалин, Г. И. Ханин и ряд других.

Многие постсоветские коммунисты уверенно продолжают заявлять о наличии в России объективных условий для успешной социалистической революции, апеллируя к численности пролетариата: «При меньшей численности рабочих большевики взяли власть, значит и сейчас это реально. Основная проблема в отсутствии сильной партии с правильной программой». Но если отталкиваться сугубо от количественного принципа, то революция в начале XX века должна была произойти в Великобритании, а в середине прошлого столетия – в США. Историческая диалектика оказалась куда сложное бухгалтерских счетов: антибуржуазные революции произошли на полупериферии и периферии мировой капиталистической системы – Россия, Китай, Вьетнам, Куба, Никарагуа и др. странах. Эти революции свидетельствует в пользу того, что важнейшее значение в анализе любой страны имеет ее место в системе международного хозяйства, соотношение классов, их культурная традиция и состояние классового сознания трудящихся. Коротко говоря, даже малочисленный, но молодой, полудеревенский и востребованный капитализмом пролетариат, более расположен к самоорганизации и политической борьбе, нежели пролетариат, находящийся на стадии экономического спада и разложения. Исторические факты – упрямая штука, которую бесполезно просто отвергать. Исторические тенденции нужно понять во всей глубине их влияния на наше время. За историческое предательство элиты, нации вынуждены расплачиваться в течение нескольких поколений, и мы сегодня пожинаем плоды перерождения и краха советского общества.

Советская интеллигенция, в массе своей поддержавшая Перестройку и переход к капитализму, подписала тем самым себе смертный приговор. Возникшая на руинах СССР экономическая модель просто не нуждалась в такой разветвленной социальной инфраструктуре, и огромном количестве интеллигентов ее обслуживающих. По этой причине в постсоветской России интеллигенция переживает медленное угасание – агонию. Левые интеллигенты, стремящиеся сохранять революционную традицию, сталкиваются с объективной социальной тенденцией – расслоение внутри интеллигенции на высокооплачиваемую часть, обслуживающую интересы правящего класса, «средний класс» живущий в крупных городах и возвышающихся над официальным уровнем бедности и огромное море провинциальной интеллигенции, состоящей из врачей и учителей, которые выживают в провинциальных городах и селах. В силу своего материального положения, провинциальная интеллигенция заинтересована в прогрессивных изменениях, но этот «мыслящий пролетариат» деморализован и лишен голоса. У него нет видных представителей в лице крупных писателей или других общественных деятелей. Примитивизация общественного сознания и распространение массовой буржуазной культуры не позволили этой интеллигенции за 27 лет выстроить горизонтальные связи и сформировать определенную социальную общность со своей идеологией и традицией. Левые организации не сделали практически ничего в этом направлении, пытаясь перещеголять друг друга в шутовском представлении, на котором «неотроцкисты» борются с «неосталинистами».

Слабость социалистического движения в России предопределяется множеством политических, экономических и культурных факторов, но мы в данной статье постарались сконцентрироваться именно на анализе российского капитализма как на ключевой причине кризиса левых сил. Характер данной статьи не предполагает анализа перспектив развития социалистических сил в будущем, так как первым шагом должна являться выработка четкого понимания того общества, в котором мы живем. Без данного понимания, мы продолжим ссылаться на глупость и предательство со стороны отдельных лиц, подменяя тем самым определенные исторические и экономические закономерности голым субъективизмом. Гегель писал: «Никому не дано перепрыгнуть через свое время; дух его времени есть также и его дух, но важно познать этот дух со стороны его содержания»¹⁷². Наша задача – познать дух нашего времени и сделать практические выводы.

Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!