ПРЕБЫВАНИЕ В БОГЕ, ИЛИ ЖИЗНЬ В ПРОСТОТЕ

Хождение пред Богом

«Рука Господа не сократилась. Наши грехи не могут исчерпать Его милосердия. Благодать Божия в наши дни так же преизобильна, как была в ранней Церкви. Господь по-прежнему обращает к Себе души людские, и любящие Его успешно выполняют свое предназначение: хранят в себе частичку духа, передают ее ближним, оживляя таким образом их души». Так начинает рассказ о брате Лаврентии парижский священник Жозеф де Бофор.

Брат Лаврентий Воскресения (1614-1691) — монах-трудник из ордена Босых Кармелитов.

Удел монахов-трудников — физический труд и молитва. Они были «обслуживающим персоналом» для всех обитателей монастыря и паломников. Но именно брат Лаврентий, бывший солдат, выполнявший в монастыре работу повара и сапожника, смог самым простым и доступным языком рассказать о сложнейшем пути духовного делания — непрестанной молитве и постоянном хождении пред Богом.

 

УДК 27.29 ББК8Ы

Лаврентий, Воскресения

Хождение пред Богом: К 400-летию со дня рождения Лаврен-Л13 г*,,, Воскресения: Пер. с фр./Брат Лаврентий Воскресения -М. Триада. 2014. - 176 с, - ISBN 978-5-86181-490-4 (в пер.)

Брат Лаврентий Воскресения (1614-1691) - монах-трудник из ордена Босых Кармелитов. Удел монахов-трудников - физический труд и молитва. Они были «обслуживающим персоналом» для всех обитателей монастыря и паломников. Но именно брат Лаврентий, бывший солдат, выполнявший в монастыре работу повара и сапожника, смог самым простым и доступным языком рассказать о сложнейшем пути духовного делания — непрестанной молитве и постоянном хождении пред Богом.

Перевод: Н. Будина

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие: хождение брата Лаврентия 5

Брат Лаврентий Воскресения: пребывание в Боге, или жизнь в простоте (Краткое житие, изложенное по писаниям священника Жозефа де Бофора)

Жизнь в Божьем присутствии: уроки брата Лаврентия 69

Беседы с братом Лаврентием      77

Письма брата Лаврентия Воскресения  95

Опыт брата Лаврентия: духовное делание

ради пребывания в Божьем присутствии и плоды этого пребывания 135

Посмертные приключения

брата Лаврентия    133

Снова и снова начинать начатое: путь брата Лаврентия169

 

ПРЕДИСЛОВИЕ: ХОЖДЕНИЕ БРАТА ЛАВРЕНТИЯ

«Рука Господня не сократилась. Наши грехи не могут исчерпать Его милосердия. Благодать Божия в наши дни столь же преизобильна, как и в ранней Церкви. Господь по-прежнему обращает к Себе души людские, и любящие Его успешно выполняют свое предназначение: хранят в себе частичку Духа и передают ее ближним, оживляя их души».

Так начинает свой рассказ о жизни скромного монаха-кармелита парижский священник Жозеф де Бофор. Эти строки написаны в 1962 году, через год после смерти брата Лаврентия. Де Бофор часто навещал старого монаха, ходил к нему, как ходят к старцам. Ходил с 1666 года, почти 25 лет... Именно ему брат Лаврентий сказал при первой встрече: «...Если тобою, брат, движет истинная тяга к Господу, то навещай меня в любое время, не боясь потревожить, а если нет — не приходи больше».

После смерти брата Лаврентия его письма, духовные наставления и беседы увидели свет исключительно благодаря усилиям верного де Бофора.

Как ни удивительно, Николя Эрман был практически ровесником Шарля Д’Артаньяна, прославленного Александром Дюма. Только жизнь его сложилась совершенно иначе, чем жизнь отважного гасконца. Итак, родился Николя Эрман в 1614 году в деревне Эримениль в Лотарингии. Эпидемии чумы, голод, и – будто мало напастей! — в 1618 году в Европе началась страшная и кровавая Тридцатилетняя война. Так что спокойным детство Николя назвать нельзя. Родители воспитывали его как христианина, ни и хорошем образовании для простолюдина не могло быть и речи.

В 1632 году в Лотарингию, бывшую тогда частью Священной Римской империи, вторглись французские войска, и герцог лотарингский Карл IV вынужден был подписать договор: Лотарингия отошла к Франции. Не помогла герцогу ни детская дружба с французским королем Людовиком ХШ, ни то, что его сестра была замужем за братом короля Гастоном Орлеанским.

А что же Николя? 1632 год — год его восемнадцатилетия и год обращения. Зимой он увидел голое дерево — наверняка не первое в своей жизни. До весны было еще очень далеко, но для него в тот день время ускорило ход. И он увидел внутренним взором, как дерево обрастает листьями, на нем появляются бутоны, цветы, плоды... Он не раз наблюдал, как деревья теряют листву, а потом снова зеленеют, но именно той зимой ему открылся Бог. «От величия красоты созданий познается Виновник бытия их» (Прем 13:5). Любовь к Богу-Творцу навсегда поселилась в сердце юноши. И пришла она не через знание, а через откровение.

Николя влюбился в Бога.

В 1633 году французские войска оккупируют Лотарингию, Карл IV отрекается и, обиженный, вступает в войну на стороне императора Священной Римской империи Фердинанда II Австрийского. Он воюет сначала против германских войск, а потом и против французских, чтобы вернуть свои земли.

А Николя? С началом мобилизации он решил поступить на военную службу к герцогу Карлу. Но и став солдатом, «он всегда действовал прямо и просто, и Господь был милосерден к нему». Как протекали военные будни Николя, можно только догадываться. Если свидетельство об ужасах войны с Наполеоном — гравюры Гойя, то хронистом Тридцатилетней войны можно по праву назвать Жака Калло. Жак Калло, уроженец столицы Лотарингии Нанси, жил в одно время с Николя Эрманом. И когда войска Франции под началом кардинала Ришелье начали разорять Лотарингию, Жак Калло выпустил свой антивоенный манифест — первый антивоенный манифест в мире — серию из восемнадцати графических листов под названием «Бедствия и ужасы войны» (другое название «Большие бедствия войны»). Кстати, гравюры Жака Калло Были и у Гойи, и считается, что именно они сподвигли испанского живописца на создание его антивоенного цикла.

Жестокие казни, пытки, насилие, грабежи, убийства мирных жителей — вот чем была Тридцатилетняя война для Лотарингии. Всю жизнь брат Лаврентий вспоминал свои военные грехи и считал, что по человечески прощения за них быть не может («Как бы ии были сладки яства та столом у моего Царя, грехи мои всегда стоят предо мной, и я не уверен - получу ли прошение. Это ДЛЯ меня пытка». Письмо 11). Столь жестокое отношение к себе кажется очень странным ведь брат Лаврентий был боголюбивым и богобоязненным человеком, познавшим Божью благодать! Как он мог думать, что Бог его осудит ?! Но стоит взглянуть на гравюры Калло, как становится ясно, через что прошел браг Лаврентий, свидетелем и участником каких событий он был. Есть вещи, простить которые может лишь Бог. Но с другой  стороны, лишь Бог имеет класть обращать зло в добро («Знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим 8.2 ), «Вот,  вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это добро, чтобы сделать то, что теперь есть (Быт. 50:20)).  Так произошло и в жизни Николя Эрмана.

В Лотарингию, лежавшую на перекрестке дорог Тридцатилетней войны, вторглись шведы. И вот — битва при Рамбервиле. Она случилась 10 августа 1635 г., в день памяти св. Лаврентия Римского. Николя ранен, но остается жив. Как тут не вспомнить «Госпиталь» Калло! Рамбервиль — всего в 35 км от родной деревни, поэтому лечиться он отправляется к родителям. Кстати, покровителем Эрименили тоже считался св. Лаврентий Римский. Ему была посвящена и деревенская церковь.

Видимо, в этот период начинается второй переворот в душе Николя. В нем смешалась немецкая кровь матери и французская кровь отца: он обладает и дисциплиной, и умением улавливать знаки, способностью глубоко чувствовать и анализировать свои чувства. Он начинает размышлять о своей жизни в миру, «где и воздух отравлен», как говорил ему дядя — монах-кармелит. Но отравленный воздух падшего мира не убивает сразу, а отнимает жизнь и душу постепенно. И только припав к Богу — всегдашнему Источнику жизни — можно удержать это истечение души из тела и вобрать в себя жизнь Божию, истинную. Николя принимает решение оставить военную службу и встать под знамена Христовы.

Но он — максималист. Если уж отдать себя Богу — то всего и без остатка. Тут начинается его недолгое отшельничество. Он пошел в отшельники вместе с богатым вельможей, которого Бог позвал на путь святости. Но подвиг пустынника требует от человека духовной зрелости. Ее-то у Николя еще и не было. Его замучили перепады чувств и настроений. В итоге Николя Эрман отказывается и от отшельничества. Он приезжает в Париж. В Парижском монастыре кармелитов на улице Вожирар монашествует его дядя, брат матери Жан, а после пострига - брат Николай. Николя получает в Париже отличное место – место лакея у королевского казначея господина Фьебе. Редкостная удача для деревенского парня, бывшего солдата! Но и мирские удачи Бог перетолковывает по-Своему. Работа у Фьебе лишь подтолкнула Николя к уходу в монастырь. Причем ситуация была поистине смехотворна: «Я служил лакеем у королевского казначея господина Фьебе, но был крайне неуклюж и вечно всё ломал. И вот я вознамерился уйти в монастырь, надеясь, что там с меня за неповоротливость шкуру сдерут и что таким образом я принесу в жертву Господа и жизнь мою, и все удовольствия мои».

Впоследствии в беседах с братьями он часто сожалел о своей потерянной молодости: «Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я тебя!». Не будьте же как я, братья мои! Вы молоды. Так послушайте честную исповедь того, кто совсем не думал о Господе в дни юности своей. Посвятите молодые годы Его любви, ибо если бы узнал Его раньше, если бы тогда мне сказали то, что я говорю вам сейчас, я бы не медлил столь долго. Верьте же мне и каждую минуту, которую вы провели вдали от Божьей любви, считайте потерянной». Как печалится брат Лаврентий о потраченных впустую восьми годах жизни - с момента откровения до поступления в монастырь! Причем мы в наше время их потерянными никак не назвали бы. А назвали бы их годами поиска... Ведь это и вправду были годы поиска Бога... Разве не так? Но у Лаврентия Воскресения другая логика: то, что не отдано Богу без остатка, — потеряно. Потеряно и для Бога, и для человека. И когда, глядя с вершин своего сорокалетнего опыта хождения пред Богом, он размышлял о своей юности, то недоумевал: как можно было вкусить Бога — и оставаться в стороне от Него так долго? Как можно было влюбиться в Бога — влюбиться сильно и пылко — и не начать тут же учиться любить Его? Ведь влюбленность и любовь — разные вещи, не так ли? «А поскольку любовь обычно измеряется познанием, то чем глубже и шире наше знание, тем необъятнее любовь», — так говорит брат Лаврентий в одном из писем.

И вот в 1640 г., в возрасте 26 лет, Николя Эрман становится послушником в монастыре Босых Кармелитов* на улице Вожирар. (Кармелиты — монашеский орден, традиции которого берут начало в духовности монахов-отшельников с горы Кармель в результате реформы ордена (во 2 и пол. XVI в.), связанной с именами Иоанна Креста и Терезы Авильской, от Кармелитов отделились так на называемые Босые Кармелиты, образовавшие самостоятельный орден. Ныне оба ордена относятся к числу нищенствующих).

Да, именно но в том монастыре, у стен которого королевскис мушкетеры дрались, по воле Александра Дюма, с гвардейцами кардинала... Через два года - кстати, в год смерти кардинала Ришелье - он приносит вечные обеты и принимает имя Лаврентия Воскресения. В его новом имени навсегда слились память о св. Лаврентии Римском, сыгравшем столь значительную роль в его жизни, и тайна Христова Воскресения, принесшая спасение всему человечеству. Теперь брат Лаврентий до самой смерти будет носить коричневую рясу монаха-трудника* и умрет в этом же монастыре в 1691 году в возрасте 77 лет. А о том, что происходило с ним на протяжении пятидесяти одного года в стенах монастыря, мы как раз и узнаем из писем и бесед брата Лаврентия и воспоминаний о нем, написанных священником Жозефом де Бофором.

*(В западном монашестве монахи-конверзы или монахи-трудники появились в XI веке. Зачастую это были малограмотные или совсем неграмотные братья. Они не прислуживали на литургии, не мели в хоре, не могли быть рукоположены, хотя и приносили обеты, как остальные братья. Их обязанности были чисто хозяйственными. Монахи-трудники занимались исключительно физическим трудом и молитвой. В монастыре на улице Вожирар во времена брата Лаврентия было около ста насельников, ежедневно приходило до ста паломников, при монастыре жили наемные строители, занимавшиеся расширением монастырских построек. Так что работы у монаха-повара, да и у монаха-сапожника (именно эти послушания нёс брат Лаврентий) было немало — поистине испытание для неуклюжего Николя Эрмана).

БРАТ ЛАВРЕНТИЙ ВОСКРЕСЕНИЯ:

ПРЕБЫВАНИЕ В БОГЕ, ИЛИ ЖИЗНЬ В ПРОСТОТЕ

(Краткое житие, изложенное по писаниям священника Жозефа де Бофора)

Рука Господня не сократилась. Наши грехи не могут исчерпать Его милосердия. Благодать Божия в наши дни столь же преизобильиа, как и в ранней Церкви. Господь по-прежнему обращает к Себе души людские, и любящие  Его успешно выполняют свое предназначение: хранят в себе частичку Духа и передают ближним, оживляя их души.

Избрал Господь и брата Лаврентия из ордена Босых Кармелитов, чтобы тот поклонялся Ему в духе и истине и воодушевлял других христиан своей искренней верой и многими добродетелями.

Я опишу то, что видел сам и слышал от людей о жизни брата Лаврентия из ордена Босых Кармелитов. Этот святой человек скончался в Парижском монастыре около двух лет назад, да будет благословенна память его.

Я подумал, что полезно будет показать пример истинной преданности Богу именно сегодня, когда люди зачастую ищут добродетели там, где их быть не может, и выбирают ложные пути к Богу.

Брат Лаврентий будет говорить с вами сам. Вы услышите те его слова, которые слышал я во время наших бесед. Выходя от него, я тут же их записывал. Никто не расскажет о святом

лучше самого святого. «Исповедь» Блаженного Августина и его письма изображают Августин* точнее, чем рассказы людей. И ничто не поможет вам лучше узнать смиренного раба Божьего, добродетели которого пытаюсь описать я, чем его собственные слова, сказанные в простоте сердца.

Свои переживания и мысли он открывал в беседах, которые я перескажу и отдельной главе.

Итак, в миру его звали Николя Эрма́н. Он родился в деревне Эримениль в Лотарингии во времена, когда его родной край терзали войны и беды. Отец и мать его, люди добродетельные и благочестивые, вырастили сына в страхе Божьем и с самого раннего детства воспитывали как христианина.

Обращение его началось с того момента, когда он получил откровение о силе и мудрости Бога. Он заботливо взращивал в себе открывшиеся истины, настойчиво изгоняя из души своей все иные помышления. Та первая встреча с Господом определила весь дальнейший путь брата Лаврентия*.

(В первой беседе брат Лаврентий рассказывал. «В момент обращения я удостоился особой Божьей милости. Я жил тогда в миру, и было мне 18 лет Однажды зимой я смотрел на совершенно голое дерево и размышлял, что придет время - и на нем вновь появятся листья, а следом — цветы и плоды. И вдруг увидел, как всё это происходит на самом деле! И с этой картиной дано мне было откровение о Божьем промысле и Божьей силе).

Но сначала он стал солдатом. Всегда действовал прямо и просто, и Господь был к нему добр и милосерден. Раз он попал в руки к немцам. Его посчитали шпионом и обращались с ним соответственно. Можно ли при подобных обстоятельствах сохранить терпение и спокойствие? Его грозились повесить. Но юноша без страха отвечал, что он не тот, за кого его принимают, что за ним нет никакой вины и совесть его чиста. Он готов был спокойно принять смерть. И немецкие офицеры отпустили его.

В Лотарингию вторглись шведы. В битве при маленьком городке Рамбервиль* молодой солдат был ранен, и ему пришлось отправиться к отцу с матерью, которые жили неподалеку.

(*Рамбервйль находится всего в 35 км от деревни Эмениль. Битва при Рамбервиле произошла 10 августа 1635 года, вдень памяти св. Лаврентия Римского, который был к тому же и святым-покровителем церкви в деревне Николя Эрмана).

После этого случая он решил оставить ратную службу и встать под знамена Христовы. И сделал это не в случайном порыве, но потому, что искренне верил в Господа и решил целиком посвятить себя Ему, чтобы искупить совершенные грехи. Господь-Утешитель, уготовавший будущему монаху святую жизнь, показал ему ничтожество и суетность мира, вживил в его сердце любовь к небесному.

Однако мгновенно перемениться под действием Божьей благодати Николя не смог. Поначалу он размышлял об опасностях военного ремесла, о суетности и развращенности мира, о людском непостоянстве, о коварстве врагов и неверности друзей. Лишь после напряженных раздумий, после жестокой внутренней борьбы, после многих слез и стонов вечная Истина одержала наконец победу в его душе. Он принял твердое решение жить по Евангелию и пошел по стопам монаха-кармелита, который приходился ему дядей. ( Дядюшка Жан, брат матери Николя Эрмана Луизы Майер поступил в монастырь 9 декабря 1633 года и принял постриг в 1635 году в Париже под именем брат Николай. Умер брат Николай в Париже в том же монастыре, в котором жил и брат Лаврентий). Дядя объяснил ему, что самый воздух этого мира отравлен: пусть он не убивает на месте всякого, кто им дышит, но изменяет и развращает тех, кто живет по мирским законам.

Мудрые советы помогли Эрману на пути к Богу. Наделенный твёрдостью и рассудительностью (они всегда отражались и на лице его), он преодолел трудности, которые мир и дьявол всегда возводят на пути тех, кто решил зажить по-новому. Его решимость была столь велика, что он достиг своей цели быстро и словно чудом.

Он стал размышлять о своих крещальных обетах, л своей беспорядочной юности, о таинствах, и особенно о страстях Христовых, о чём прежде не задумывался. Мысли эти всколыхнули его душу, и он стал другим человеком, Крестное умаление Христа покачалось ему прекрасней всей мирской славы.

Загоревшись Божьим огнем, он по совету Апостола стал искать Господа и в простоте и искренности сердца*.(Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники,. но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души (Еф 6:5)).

 Стремился к уединению, чтобы оплакать наконец грехи свои. К тому времени он уже возрос годами и подумывал уйти в отшельники. Решиться ему помог случай. Вот как это было.

Он знал одного дворянина, человека именитого и весьма достойного. Тому прочили блестящую будущность, однако, несмотря на свои богатства, он не был счастлив и верил, что на его чаяния способен ответить лишь Господь. И вот земным сокровищам он предпочел евангельскую бедность и стал отшельником, дабы испытать, как щедр Господь к тем, кто ищет Его в духе и истине. Наш Эрман воспользовался этой счастливой возможностью. Душа его устала от мирской жизни и просила покоя. Теперь, с надежным проводником, ничто уже не мешало ему уйти в пустыню. Он надеялся, что в уединении страхи его рассеются, а любовь к Господу возрастет.

Но отшельническая жизнь, столь благая для зрелых христиан, для неподготовленной души оказалась неподходящей. И новоявленный отшельник скоро понял это: его охватило смятение. Он то радовался, то грустил, то был спокоен, то тревожился, пыл сменялся леностью, а вера - подавленностью. Николя усомнился в благости избранного пути и решил уйти в монастырь, где жизнь строится на строгих правилах. Больше он не хотел жить, словно на зыбучем песке, и целиком зависеть от собственных душевных порывов и переменчивых настроений. Он желал опереться на Христа, Который служит основанием всякой монашеской общине.

Однако необходимость принести вечные обеты его пугала. К тому же, возможно, и дьявол искушал его. Он все не мог отважиться, День ото дня его решимость слабела. Но однажды он вновь прислушался к Господу. Бог позвал его так ласково, что Николя отправился

в Париж и вступил в братство Босых Кармелитов под именем Лаврентия Воскресения (середина июня 1940 г.).

С самых первых дней своего послушания он с жаром принялся выполнять духовные упражнения. Особо почитал Богородицу. Она стала для него приютом от всякого несчастья, от терзаний и забот, которые тревожили его душу. Он обращался к ней «моя добрая Матушка».

Он очень много времени посвящал молитве: как бы ни был занят, никогда не пропускал отведенное для этого святого дела время. Наградой за рвение стали ему две величайшие добродетели — присутствие Божье и любовь к ближнему. Благодаря им он сделался примером для других послушников. Победоносная благодать Христова помогала ему исполнять всякое послушание с радостью. Он не боялся самых неприятных поручений, которые обычно противны человеческой природе.

Его ставили на грязные работы, но он ни разу не пожаловался. Благодать Божия, которой не страшны суровые испытания, поддерживала его, когда приходилось выполнять самые тяжелые и скучные труды. Человеческая его природа отвращалась от некоторых поручений, но и внутреннее свое недовольство он воспринимал с радостью. Он счастлив был хоть немного пострадать по примеру Спасителя и смирялся во всем.

Правда, поначалу трудности были.

Ему случалось забывать о своем духовном делании. Однако всякий раз, смиренно исповедав слабость, он возвращался к нему, ни о чем более не беспокоясь.

Временами натиск суетных мыслей вытеснял помыслы о Боге. Но брат Лаврентий осторожно разгонял их и возвращался к беседе с Богом. В конце концов его упорство было вознаграждено: помыслы его больше не удалялись от Бога. И благодаря внутреннему созерцанию Бога, еще ярче разгоревшейся любви и непрерывной радости, дела его наполнялись иным смыслом. Он говорил: «Время, проведенное за работой, теперь ничем не отличается для меня от времени, проведенного в молитве. Даже на кухне среди шума и гама, когда сразу несколько человек требуют моего внимания, я чувствую себя так же, как и в храме. Вера вспыхивает порой с такой силой, что мне начинает казаться: такой сильной она быть не может, я утратил ее, поддался иллюзиям. Но все же в минуты таких вспышек мне кажется, что завеса тьмы пала, что наступил нескончаемый безоблачный день жизни вечной».

Вот какие плоды принесло упорство нашего доброго брата, который ради непрерывной беседы с Богом отказался ото всех посторонних помыслов. И со временем он так привык к этой беседе, что говорил, будто уже не может ее прервать, не хочет отвлекаться ни на что иное.

Итак, даже в самом начале пути брат Лаврентий поступал так, как поступают зрелые уже богопоклонники: все оставил ради Бога и всё делал ради любви к Нему. Он позабыл о себе, он больше не думал ни о рае, ни об аде. Испросив у Бога прощения, он переставал думать даже о прошлых и нынешних своих грехах. После исповеди он больше не горевал о грехах (ибо считал себя по природе своей ни на что иное, кроме греха неспособным), а ощущал небывалый мир в душе, зная, что рассказал уже Богу о своих ошибках. Он всего себя передавал в Божьи руки, как говорил он сам, «и в жизни, и после смерти, и во времени, и в вечности».

Подвиги добродетели скромного послушника завоевали всеобщее уважение. Чтобы испытать его призвание и крепость духа, настоятель давал ему задания всё сложней и трудней.  Он не отступил и не охладел. Однажды было так.  Один монах пришёл и сказал ему: «Брат, тебя собираются выгнать из монастыря». Послушник ответил на это: «Я в руках Господних, и Он делает со мной, что Ему угодно. Я не ищу людского признания. И если не смогу служить Ему здесь, пойду служить Ему в другом месте».

Наконец пришло ему время принести обеты (14 августа 1642 г.), он без колебаний всего себя посвятил Господу. Я мог бы рассказать здесь о его делах, которые, несомненно, заслуживают внимания, однако о них умолчу, а расскажу о его внутренней борьбе. Было это отчасти по воле Божьей, чтобы очистить его, а отчасти потому, что он был еще неопытен и искал свой собственный путь в духовной жизни.

Брат Лаврентий рассказывал, что первые десять лет в монастыре он очень мучился. Причем, четыре последних года из этих десяти (1647-1650 гг.) обернулись для него поистине великим испытанием. Ему начало казаться, что душа его обречена на погибель, и никто не мог его в этом  разубедить. Он припоминал прошлые свои грехи, ужасался им и ясно видел, что недостоин милостей Божьих. С другой стороны, он понимал, как милостив к нему Господь, однако смиренное осознание своей греховности мешало ему принять небесные дары. Он тогда еще не понимал глубины Божьего милосердия, не верил, что Господь пожелает говорить с таким грешником, как он.

И вот сердцем его овладел страх: он испугался, что обманывает себя. Положение свое пред Богом он счел столь сомнительным, что не знал, как быть. Он страдал безмерно и, пытаясь описать свои муки, сравнивал их с муками ада. В томительных раздумьях он уходил в укромный уголок недалеко от кухни, где к одной из колонн был прикреплен лик Спасителя. И там он простирался перед Господом и из глубин страдающего, омытого слезами сердца молил. чтобы Тот не дал ему погибнуть, ибо уповает он только на Бога и жаждет лишь одного — Богу угождать.

Однако несмотря на истовые молитвы он терзался по-прежнему, его не оставляли мучительные страхи и сомнения. Даже разум его временами туманился. Монастырское уединение, в котором до сих пор он видел надежное пристанище, вдруг обернулось бурным морем. Разум его носился по воле волн без руля и ветрил, не зная, к какому берегу пристать. С одной стороны. брат Лаврентий страстно желал полностью отречься себя и всего себя сделать живой  жертвой Богу, с другой — боялся сойти с привычного пути и безотчетно противился своему стремлению. Его же собственные благие намерения, столь противные греховной человеческой природе, внушали ему ужас. Душа его была исполнена горечи и погружена в беспросветный мрак, не получая помощи ни от Неба, ни от мира.

Такие испытания, какими бы суровыми они ни казались, Господь часто посылает самым верным своим служителям, чтобы, прежде чем доверить им бесчисленные сокровища Своей премудрости, взрастить их добродетели. Так было и с братом Лаврентием.

Ах, если бы Бог хоть иногда изливал на него бальзам Своей милости, как это было в начале послушания! Но нет, этого утешения брата Лаврентия не осталось. Десять лет страхов и мук, редкие передышки, безответные молитвы, нескончаемые страдания. Жизнь казалась ему невыносимой. Его терзал духовный голод. Он сделался себе в тягость, и опорой ему была лишь вера.

Мысли его пребывали в полном смятении, его тянуло из одной крайности в другую, однако мужество не покидало его. Трудно вообразить себе, как далеко простирались его терпение и кротость, как он умел довольствоваться малым, насколько был тверд и какой покой сохранял. Смиренным он был и в чувствованиях своих, и в поведении. Он не думал о себе высоко, он знал цену страданиям и смирению. Он жаждал испить ту же чашу, что и Господь - чашу Его горестей.

В трудные годы испытаний решимость его не угасла. Он не раздумывал ни о том, что с ним будет, ни о своих близких (как мы обычно поступаем), но утешал себя словами. «Будь что будет, но всю оставшуюся жизнь я все равно стану всякое дело совершать ради любви к Богу». Он стремился позабыть о себе, он готов был отречься себя ради Бога, полагая это самым наилучшим.

И даже на вершине страданий он пребывал в непрестанной молитве, старался воити в Божье присутствие, упражнялся во всех христианских добродетелях, смирял плоть, слезно каялся, молился ночами в храме*(Согласно монастырскому уставу, настоятель распределял ночные часы между братьями-трудниками).

Он знал, что страдает из любви к Господу, боялся не угодить Ему и однажды, размышляя о муках своей души, понял, что готов переносить их стойко, причем не только до конца своих дней, но и целую вечность, если такова будет на то Божья воля. «Что бы я ни делал, - говорил он, - как бы ни страдал, главное для меня всегда с любовью исполнять Его волю. В лом мой долг».

Именно такого ответа и ждал от него Господь. Он осыпал брага Лаврентия милостями. И с той поры сердце монаха окрепло. Не потребовалось ни времени, ни раздумий - когда Бог говорит, слушающий слышит. И у брата Лаврентии словно глаза открылись. Он увидел луч Божественного Света, который осиял его разум, развеял все страхи, прекратил страдания, и великие милости, которых он удостоился, с избытком вознаградили его за прошлые муки.

Он испытал то, о чем говорил святитель Григорий Двоеслов: душе, созерцающей величие Божье, мир кажется маленьким*.

*( «Самый снег внутреннего видения распространяет кругозор ума и так расширяет в Боге, что ум становится выше мира; душа видящего бывает выше даже самой себя. А когда во свете Божьем бывает восхищена выше себя, в то время сила ее расширяется более всего, находящегося внизу её; и когда восхищенная созерцает все под собою, понимает, как ничтожно все, чего она не могла понять в состоянии уничижения». Григорий Двоеслов. Собеседования. Книга 2»)

Это подтверждают строки из письма брата Лаврентия, адресованного сестре-кармелитке: «Ничто в этом мире больше не влечет меня. То, что я вижу телесными очами, это лишь некие призраки, сны. А вот душевные очи видят именно то, чего я превыше всего желаю. При этом я понимаю, что еще бесконечно далек от чаемого, томлюсь и мучаюсь. С одной стороны, меня озаряет солнце Божьей правды, с другой - мое зрение застят грехи. Но все же я стараюсь постоянно пребывать в Божьем присутствии со смирением слуги, не столько нужного, сколько преданного»*. (По мнению исследователей, это не прямое цитирование, поскольку слов «призрак, «сон», «томлюсь» и некоторых других брат Лаврентий не употребляет ни в одном другом своем сочинении).

Святое делание брата Лаврентия — пребывание в Божьем присутствии — определило его характер. Он выработал у себя эту блаженную привычку, и она сделалась частью его естества. В некоторых письмах и других сочинениях он говорит, что сорок последних лет своей жизни провел в Божьем присутствии или же, пользуясь его собственными словами, в безмолвной дружеской беседе с Ним.

Светом ему была вера, и только вера. И не в самом лишь начале: она светила ему в познании Божьих истин и путей всю оставшуюся жизнь. Он не раз повторял мне, что все услы-шанное им от людей, прочитанное в книгах и написанное им самим меркнет в сравнении с тем, что открыла ему о Боге и Христе вера.

«Один лишь Бог, - говорил брат Лаврентий, - способен явить Себя нам таким, Каков Он есть. Мы хотим найти Бога с помощью логики и науки, но видим лишь Его бледную копию, и все потому, что не удосуживаемся поднять взор на Подлинник. Бог начертал Свой образ в глубинах наших душ, но мы не хотим его видеть! Мы растрачиваем себя на пустяки и пренебрегаем беседой с Царем, Который всегда в нас. Любить Бога, о Котором узнал из книг, — мало! Недостаточно любить того Бога, образ Которого почувствовал в душе после молитв и некоторых прозрений. Чтобы совершенным образом славить Бога и Христа Иисуса, Которые Сами в Себе совершенны, веру свою требуется возгревать и подниматься с ее помощью над всеми нашими чувствованиями. Путь веры — отражение духа Церкви. Только вера помогает достигать совершенства во Христе, идти по пути обожения»*. (См. Беседу I, с. 79).

Верою он созерцал Бога не только в своей душе. Он видел Его во всем вокруг. И всякий раз, отрывая взор от творения, поднимал его к Творцу. Сухое дерево, расцветшее зимой, которое увидел брат Лаврентий, тут же вознесло его к Богу, и даже сорок лет спустя память о том первом соприкосновении с Богом была столь же сильна, как той зимой, и продолжала жить в его душе*. И так он поступал всегда: все видимое использовал как отправную точку для размышлений о невидимом.

По той же причине он предпочитал Святое Евангелие любым другим книгам, которых читал, кстати, мало. Ибо его веру питали своей чистотой и простотой слова Христа.

Опираясь на веру, брат Лаврентий дисциплинированно приучал свое сердце к Божьему присутствию. Он поддерживал это состояние тем, что непрестанно славил Бога, выражал Ему свою любовь, просил помощи перед началом всякого дела. Закончив дело, он благодарил Господа. Грехи и оплошности исповедовал за них прощения, не пытаясь оправдаться. И так как общение с Богом было тесно связано с его послушанием (более того, повседневные дела и были пищей для такого общения), пребывание в Боге давалось ему легко. И оно не только не отвлекало от работы, но и помогало трудиться лучше.

Стр 37

В письме к монаху, который однажды спросил у брата Лаврентия, как выработать привычку к пребыванию в Божьем присутствии (ведь брат Лаврентий пребывал в присутствии Бога непрерывно и без труда), он ответил с присущей ему простотой: «Став монахом, я начал смотреть на Бога как на конечную цель, к которой устремлялись все мои помыслы, все мои душевные привязанности. Еще в годы послушничества в часы, отведенные для молитвы, я старался убедить себя в истинности Божьего бытия. И помогли мне в этом не столько размышления, сколько свет веры... Даже за работой я вел с Богом непринужденную беседу. Все мои даже самые малые дела я делал для Него и просил у Него помощи. А завершив дело, я оценивал результат и, если был доволен, то благодарил за то Господа, а если замечал за собой огрехи, то просил у Него прошения. Но не отчаивался, а очищал свои помыслы и вновь направлял их к Богу, будто бы общение наше и не прерывалось. Так, падая и подымаясь, творя дела веры и любви, я достиг теперешнего своего состояния. Сейчас мне столь же трудно не думать всё время о Боге, сколь вначале мне было трудно не думать о Ном».

«Мы сотворены для Господа, - говорил он. - И не страшно, если, дабы помнить о Нём, мы забываем о себе. Пребывая в Нем, мы лучше видим свои недостатки. Так четко себя не разглядишь, даже предаваясь размышлениям о себе: мешает себялюбие. Оно нашептывает нам о нашем совершенстве, и человек еще больше привязывается к себе. Себялюбие мешает расти, идти по пути обожения».

На себе испытав, сколь благотворно для души такое делание, он советовал всем своим друзьям заниматься им старательно и регулярно. Он взывал не только к их разуму, слова его проникали в глубину сердец, заставляя даже самых безразличных пылко полюбить это святое занятие. У него был дар слова, однако больше убеждал его личный пример: достаточно было посмотреть на брата Лаврентия, чтобы научиться ощущать присутствие Божье.

Хоть он и не любил говорить о себе, но с радостью делился с братьями своим духовным опытом и наставлял их. Говорил он не с теми, кто блистал учёностью, поскольку великие познания обычно наполняют сердце гордыней, а с людьми простыми и незаметными. Рассказывают, что когда ему попадались такие собеседник, он ничего от них не скрывал. Он со святой наивностью делился с ними секретами своей духовной жизни и сокровищами Божьей премудрости. И слова его были полны такой благодати, что пленяли слушателей. После бесед с братом Лаврентием они выходили проникнутые Божьей любовью, горя желанием немедленно испытать на деле великие истины, которые он им открыл.

Господь вел его к Себе скорее любовью, чем страхом. Поэтому и беседа его внушала любовь, помогала порвать с мирскими привязанностями, покончить с ветхим человеком и возвести на царство человека нового. «Если вы хотите, — говорил он братьям, — расти духовно, не слушайте красивые слова и хитроумные рассуждения людей мирских. Горе тому, кто из любопытства ищет ответы на свои вопросы в земных науках. Истине может научить Один Творец. И человеку, смиренному сердцем, Он в одно мгновение откроет столько тайн о вере и Боге, сколько тот сам не постиг бы, даже если бы размышлял долгие годы».

По этой причине сам он избегал отвечать на вопросы, порожденные пустым любопытством, которые лишь смущали разум и иссушали сердце. Когда же настоятель требовал, чтобы брат Лаврентий изложил свои соображения по какому-либо сложному богословскому вопросу, тот говорил гак верно и ясно, что ни у кого не находилось возражений. Эту же его особенность отмечали и богословы, и светские ученые, имевшие беседу с братом Лаврентием. Некий просвещенный епископ* (скорее всего, речь идёт о монсеньёре Ноайе, эпископе Шалон-сюр-Марнь. Жозеф де Бофор служил при нём викарием) , вспоминая о своей беседе е братом Лаврентием, говорил, что обязал его сказать правду о полученных монахом откровениях. Скромный брат ответил, что Бог говорит с ним внутри, открывая ему Свои тайны. И добавил: его любовь к Богу так сильна и чиста, что ему кажется, будто он чувствует вкус небесного блаженства уже на земле.

Но добродетельность не сделала из него затворника. Он тепло принимал всех приходящих. Так и хотелось ему довериться! Казалось, ты нашел друга! Если он знал собеседника, то говорил совершенно открыто и выказывал невероятную доброту. Его слова были просты, но в то же время верны и исполнены глубокого смысла. За грубой наружностью брата Лаврентия скрывались поразительная мудрость, свобода и исключительная проницательность — а ведь он был всего лишь бедным монахом-трудником! Он смиренно собирал пожертвования, но в то же время проявлял недюжинные способности в больших делах. Мог дать совет о любом деле. Таким видели брата Лаврентия окружающие.

Однако истину о непрестанном хождении перед Богом он гораздо чаще доказывал дедом, а не словами. Он считал пребывание в Божьем присутствии самой короткой и простой дорогой к христианскому совершенству. Называл это делание живой добродетелью и защитой от греха. Но его словам, чтобы такое духовное делание вошло у нас в привычку и стало для нас легким, не требуется ничего, кроме мужества и доброй воли.

Сказанное брат Лаврентий постоянно подтверждал собственным примером. Те, кто наблюдал за его работой на кухне, видели, что, хотя от него требуется все время быть собранным и постоянно переключать внимание с одного на другое, дух его всегда сосредоточен на Господе. Работы было много, работа была трудной, однако он часто в одиночку справлялся с поручениями, на которые обычно ставили двоих. Он никогда не суетился, все действия его были размеренными. Каждому делу он отводил ровно столько времени, сколько нужно. Не спешил и не медлил, всегда был скромен, вёл себя себя ровно, сохранял непоколебимый внутренний покой.

 Он смиренно нес послушание на кухне около тридцати лет*. (В Беседе от 28 сентября 1666 года де Бофор пишет, что брат Лаврентий трудился на кухне 15 лет, а после был переведен сапожную мастерскую. Вполне возможно, что на протяжении 15 лет брат Лаврентий был на кухне главным. Или же помогал на кухне или еще будучи  послушником, и уже став «сапожных дел матером» ) . Но потом у него на ноге образовалась глубокая язва, и настоятелю пришлось найти для него работу полегче (в сапожной мастерской). С этих пор у него появилось больше свободного времени, чтобы поклоняться Богу в духе и истине, как ему того хотелось, и чтобы с верой и любовью пребывать в Его чистом присутствии.

Вера и любовь позволили ему достичь тесного союза с Господом, и его воображение очистилось от осаждавших образов. Силы ада, которые редко оставляют человека в покое, не осмеливались больше тревожить брата Лаврентия. Страсти улеглись. Иногда бывало, чтобы смирение не покинуло брата Лаврентия, в нем пробуждались бурные чувствования, однако они быстро проходили: так скатываются к подножью высокой горы мелкие камешки.

С тех пор казалось, что весь он состоит только из добродетелей: кроткий прав, совершенная честность и золотое сердце. Его доброе лицо, приветливый вид, простое и скромное обращение с первого взгляда завоевывали уважение и приязнь всякого, кто его видел. Те, кому довелось узнать его ближе, замечали, сколько в нем редкой прямоты и глубокой веры.

Рассказывают, что он вовсе не старался подчеркнуть свою непохожесть на других и ничем не выделялся: следовал монастырскому укладу и никогда не напускал на себя постный и строгий вид, который так отталкивает окружающих. Он был не из тех непреклонных людей, которые считают, что святость несовместима с учтивостью. Всегда действовал без притворства, был общителен и искренен с братьями и с друзьями, не считая себя отличным от остальных.

Он никогда не кичился тем, сколь милостив к нему Господь, не выставлял напоказ свои добродетели, чтобы возвыситься в глазах людей, - напротив, старался жить тихо и незаметно. Только гордецы не щадя сил стремятся завивать людское признание. Истинно смиренные не просто сторонятся восторгов и похвал — они стараются уничтожить высокое мнение о себе. В прежние времена некоторые святые намеренно совершали нелепые поступки, чтобы вызвать у людей насмешку и пренебрежение или хотя бы поставить под сомнение свои заслуги. Так поступал и брат Лаврентий. Его отличало невероятное смирение, и иногда он прибегал к таким святым уловкам, ребячился, чтобы скрыть сияние своей добродетели. Ему не нужна была слава, достаточно было того, что он в жизни имел. Он желал, чтобы его дела видел лишь Господь, и награды хотел только от Него.

Он возлюбил Божью волю больше собственной. Во всем, что с ним происходило, он видел руку Божью, а потому пребывал в совершенном душевном покое. Когда ему рассказывали о бедах и непорядках в мире, он не удивлялся, а говорил, что ему странно другое: их должно бы быть больше, учитывая человеческую злобу и любовь ко греху. Но, обращая взор к Господу и видя, что Тот может уврачевать зло и попускает беды в промыслительных целях – праведных и благих, брат Лаврентий, помолясь за  грешников, не скорбел более о них и пребывал в покое.

Однажды я вдруг сообщил ему о том, что очень важное для него дело - дело, зак оторое он болел душой и над которым долго трудился, - не может осуществиться: духовные власти приняли по нему решение, прямо противоположное тому, на которое рассчитывал брат Лавретний. Он мне ответил так: «Наверное, те, кто принимал решение, имеют на то веские причины. Теперь следует их решение беспрекословно выполнить и больше его не обсуждать». Так он и поступил. И никогда больше ни словом не обмолвился о том деле, хотя возможность такая неоднократно предоставлялась.

Аббат Фенелон* (Аббат Фенелон рассказывает об этом случае в письме от 5 августа 1700 г. герцогине Монтберон: «Брат Лаврентий по натуре груб, но благодатию Своей Бог сделал из него очень тонкого человека. Это чудесное сочетание. И оно лишний раз доказывает, что в нем жил Бог... У нас с ним был дивный разговор о смерти. Тогда брат Лаврентий был уже очень-очень тяжело болен и… очень-очень радостен») достойнейший человек, который посетил брата Лаврентия во время тяжкой болезни, спросил у него, что тот предпочел бы, если б Господь предложил ему выбор: пожить еще немного и умножить свои заслуги перед Господом или тотчас отправиться на небеса? Добрый брат не раздумывая ответил, что оставил бы выбор за Господом, а сам спокойно ждал, когда Тот выскажет Свою волю.

Благодаря такому умонастроению брат Лаврентий был столь безразличен ко многим вещам и настолько свободен, что приблизился к состоянию блаженства. Он всегда сохранял непредвзятость. Никому не оказывал предпочтения, никого не выделял. В нем даже не было естественной для всякого человека любви к своим землякам. Его одинаково ценили люди самых разных, порой противоположных, взглядов. Он желал блага всем вокруг, невзирая на лица. Он был гражданином Небес, и на земле его ничто не держало. Он уже был как бы вне времени: он так долго созерцал Предвечного, что вобрал в себя частичку вечности.

Ему все было хорошо, где бы он ни пребывал и чем бы ни занимался. Добрый брат везде и повсюду находил Бога — и когда тачал башмаки, и когда стоял на молитве с братьями. Он не радовался молитвенному уединению больше, чем повседневному труду: выполняя послушания, он продолжал любить и славить Бога так же, как и в тиши своей кельи.

Он знал лишь один путь к Богу: делать всякое дело во имя любви к Нему. Ему неважно было, чем заниматься, главное — делать то, что делаешь, ради Господа. И сам он не на дела свои смотрел, а на Господа. Он знал: чем меньше у него природных склонностей к исполняемой работе, тем чище любовь, которую он возлагает к ногам Господа, выполняя эту работу.

И даже если он делал дело малое, дар его Господу от этого не умалялся: Бог не нуждается ни в чём, и во всех наших делах Ему важна лишь любовь, которую вкладывает в них человек.

Еще одной примечательной чертой в характере брата Лаврентия была невероятная твердость, которую в армии называют отвагой. Эта великая душа не ведала иного страха, кроме страха Божьего, и не уповала ни на кого, кроме Бога. Брат Лаврентий ничем не восторгался, ничему не удивлялся, ничего не боялся. Его душевная уравновешенность проистекала из того же источника, что и все остальные его добродетели. Он чтил Бога и видел Его таким, каков Он есть на самом деле: Он — Высшая Справедливость и Бесконечная Милость. А потому он уповал на Бога безоговорочно, зная, что Бог не подведет и не даст иного дара, кроме благого. И со своей стороны добрый брат решил всегда угождать Господу, все исполнять, все терпеть во имя Его любви.

Однажды я спросил у него, кто его духовник. Он ответил, что духовника у него нет, да он и не видел в нем необходимости. Монастырский устав и послушания показывают ему, что делать и как себя вести. Евангелие обязывает его любить Бога всем сердцем. Имея все это, он не испытывал нужды в духовнике. А вот исповедник, которому можно было бы поведать свои грехи, был ему просто необходим.

Те, чья духовная жизнь протекает под влиянием настроений и чувств, кто прислушивается к себе и ждет религиозного подъема, в своем хождении перед Богом переменчивы и нетверды, ибо внутреннее состояние постоянно меняется. Причиной тому наше нерадение. Но Божья воля такова: дары Свои Бог посылает нам по нуждам нашим и ведет каждого из нас по жизни согласно Своему усмотрению.

Добрый брат, напротив, на пути веры был тверд. Он не поддавался настроениям, всегда относился к самому себе ровно, ибо приучил себя исполнять обязанности, которые дают ему в том месте, куда поместил его Господь, и радоваться единственно близости Божьей. Вместо того, чтобы прислушиваться к своим настроениям, раздумывать, тем ли путем он идет, брат Лаврентий смотрел лишь на Бога, к Которому шел. Он спешил к Господу, стараясь поступать

справедливо, с любовью и смирением. Вместо того, чтобы размышлять, он просто делал.

Вот на таком прочном основании покоилась вера брата Лаврентия. У него не было видений, с ним не случалось ничего сверхъестественного. Более того, он был убежден, что даже истинные чудеса Божии чаще всего свидетельствуют о слабости души, к которой обращены: внимание ее легче привлечь дарами Божьими, а к Самому Богу она оборачивается лишь во вторую очередь. И будучи послушником, и позже брат Лаврентий ничего подобного не переживал. По крайней мере, он никогда не говорил об этом близким людям, которым привык открывать сердце. Всю жизнь он шел тропою веры по стопам святых. Он не сходил с пути спасения, исполнял одобренные Церковью духовные упражнения, совершал добрые дела, взращивал в себе добродетели. Ко всему остальному относился с осторожностью. Здравый смысл и свет, который проистекал от его простой и чистой веры, защищали его от многочисленных подводных камней, то и дело попадающихся на духовном пути. Об эти камни разбилось немало людей, которые увлеклись новшествами, ученостью, дали волю воображению, любопытству, человеческим слабостям.

Брат Лаврентий шел к Богу, познавая Его творение. Он был убежден, что в сравнении с великой Книгой Мироздания, если читать ее как следует, книги именитых академиков ничему не учат. Душа его, растроганная этой книгой, тянулась к Господу с невиданной силой, и ничто не могло разлучить ее с Богом. В каждом дивном Божьем творении он видел могущество, мудрость и милосердие Создателя. Разум его наполнялся восхищением, а сердце любовью и радостью, и он вслед за пророком восклицал: «О, Господи Боже, для Тебя ничего нет невозможного, великий в совете и сильный в делах!»* (О, Господи Боже! Ты сотворил небо и землю великою силою Твоею и простертою мышцею; для Тебя ничего нет невозможного; Ты являешь милость тысячам и за беззаконие отцов воздаешь в недро детям их после них. Боже великий, сильный, Которому имя Саваоф! Великий в совете и сильный в делах, Которого очи отверсты на все пути сынов человеческих, чтобы воздавать каждому по путям его и по плодам его» (Иер 32:17-19)

Он написал столько возвышенных и нежных слов о величии Бога, о Его любви, проникающей в человеческую душу, что те, кто видел его записи (он давал читать их весьма неохотно и с условием вернуть поскорее), умилялись и получали много полезных наставлений, а после с восторгом говорили о прочитанном. Как он ни скрывал свои записи, до нас, тем не менее, дошли некоторые фрагменты. И остается лишь горько сожалеть об утерянном. Ведь, судя по тому немногому, что осталось от его писем и наставлений, мы с полным основанием можем верить, что эти небольшие «сочинения», как называл их сам брат Лаврентий,  былиизлиянием Духа Святого, детищем Его любви. Да, брат Лаврентий делал записи - но, сравнивая то, что получилось, с тем, что происходило в его душе, он видел, насколько начертанные на бумаге слова несовершенны, насколько неспособны выразить все его благоговение перед Божьим величием и милосердием. А потому часто тут же рвал свои бумаги. Делал он это с легкостью, ибо писал просто от полноты душевной, желая дать выход своим мыслям, опорожнить сердце и грудь, ибо они не могли вместить Божий огонь, и тот пожирал брата Лаврентия изнутри, мучил его. Так выходит из берегов водоем, неспособный вместить излишек воды. Так извергаются вулканы, когда не могут сдерживать внутри лаву.

Как уже не раз говорилось, среди его многочисленных добродетелей главной была вера. Праведник верою жив. А потому вера была его жизнью, питала его разум, воспитывала его душу. И его духовный рост был заметен всякому. Благодаря этой прекрасной добродетели мир был у его ног, и благодаря ей же он видел всю ничтожность этого мира и не желал отдать ему ни единой клеточки своего сердца. Вера вела его к Богу. Она вознесла его над творением и открыла ему, что счастье состоит в обладании ей одной. Она была ему наставником и в одиночку научила большему, чем все книги в мире.

Вера научила его высоко чтить Господа, Его Святые Таинства и в особенности - Евхаристию, соединяющую нас с Сыном Божьим. Брат Лаврентий часами мог славить и восхвалять Христа - и днем, и ночью. Вера научила его почтению к Слову Божьему, Церкви, священникам, которым он подчинялся беспрекословно, считая их викариями Христа. Он безоговорочно доверял истинам, которым учил вера, и часто повторял: «Я слышал много прекрасных разговоров о Господе, много о Нем читал, много чувствую сам. Но от слов и чувствований не приходит удовлетворения: Божье совершенство бесконечно, о нем не сказать словами, ибо нет слов достаточно сильных для того, чтобы объяснить, насколько велик Бог. Лишь вера показывает Его таким, какой Он есть. Вера в короткий срок научила меня гораздо большему, чем я узнал бы за много лет в духовных школах». Он также восклицал: «О, вера! О, восхитительная добродетель, которая освещает Разум человека, ведет его к познанию Создателя! Любезная сердцу добродетель, как мало знают о тебе люди! И как редко стяжают тебя, а ведь ты так благотворна, так славна!»

Благодаря своей живой вере брат Лаврентий твердо уповал на Божье милосердие, по-сыновнему полагался на Божье Провидение. Он целиком вверил себя Господу и - как мы еще увидим, когда будем говорить о его последней болезни, - не страшился того, что будет с ним после смерти. Он не задумывался о том, что следует делать для спасения души. Он знал: спасение даруется по благодати и благодаря Христовой жертве. А потому он, отринув себя, позабыв о своих интересах, бросался в объятия Божьего милосердия. Как говорл пророк, «возложи на Господа все заботы твои, и Он поддержит тебя»*(Пс 54:23). Чем безнадежней обстояли дела, тем сильнее была его надежда, подобно скале посреди бушующего моря, которая, когда ее бьют волны, становится тверже. Так было и в первые годы его служения, когда Господь посылал ему страдания, чтобы взрастить его крепость, о чем мы уже говорили. Если мера надежды есть мера благодати, то что сказать о благодати, которую Господь даровал брату Лаврентию? Ведь он, как сказано в Писании, сверх надежды поверил с надеждою» (* Рим 4:18.) Он часто говорил, что тот подлинно славит Господа, кто совершенно не верит в свои силы, а целиком полагается на Его защиту, потому что таким образом искренне признает свою слабость и исповедует Всемогущего Создателя.

Мы знаем, что любовь - это царица и душа всех добродетелей, придающая им ценность и смысл. Надо ли удивляться, что все добродетели брата Лаврентия были совершенны, ведь в его сердце царила такая любовь к Господу, что он направил к Нему все свои привязанности. Вера учила его смотреть на Господа как на Высшую Истину, надежда говорила ему, что Господь - его Цель и Высшее Счастье, а любовь показывала, что Бог совершенен или, говоря точнее. Он — это Само Совершенство. Брат Лаврентии любил Господа бескорыстно. И продолжал бы Его любить, даже если бы не было обещано за то ни награды, ни избавления от страданий. Он желал лишь служить Богу и славить Его. и, как мы увидим из рассказа о болезни брата Лаврентия, райское наслаждение для него заключалось в исполнении Божьей воли. Разум его оставался ясен до последнего вздоха, и он говорил о чувствованиях своего сердца, словно был в добром здравии.

Он любил Господа такой чистой любовью, что иногда мечтал, чтобы Господь не видел его добрых дел. Ему хотелось служить во славу Господа и ничего не получать взамен. Иногда он говорил друзьям, ласково пеняя на Господа, что каждое его дело Тот вознаграждает стократно и дает ему почувствовать Свою Божественную сущность. И столь велик был этот дар. что брат Лаврентий склонялся под его тяжестью и молил Бога смиренно и искренне: «Господи. это слишком! Это для меня чересчур. Даруй Свою милость и утешение грешникам, Тебя не знающим, чтобы и они стати служить Тебе. Мне же посчастливилось познать Тебя верою, и с меня довольно. Я не могу отвергать изобильные и щедрые дары Твои и принимаю Твои милости. Но прошу Тебя. Господи, не будь на меня в обиде, если я сражу же верну их Тебе. Ибы Ты знаешь, что я ищу и желаю не милостей, но Тебя одного, и не могу довольствоваться меньшим».

Эта чистая любовь, это бескорыстие еще больше разжигали пламя Божьего огня в его сердце. И пылало оно так ярко, что видно было всем вокруг. Хоть добрый брат и старался не показывать свою великую любовь к Господу, которая жгла его душу, однако скрыть ее был не в силах и иногда, сам того не желая, светился ею. И лишь наедине с Господом он давал своей любви волю и восклицал: «Господь мой! Сделай мою душу просторней и шире, чтобы она вместила любовь к Тебе, или поддержи меня Своей Всемогущей добродетелью - иначе пламя этой любви поглотит меня».

В беседах с братьями он часто сожалел о том. что в молодости столько времени растратил понапрасну: «Поздно полюбил я Тебя. Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я тебя!»* (Блж. Августин. Исповедь, Х.ХХVII.38) Не будьте же как я, братья мои! Вы молоды. Так послушайте честную исповедь того, кто совсем не думал о Господе в дни юности своей. Посвятите молодые годы Его любви, ибо если бы я узнал Его раньше, если бы тогда мне сказали то, что я говорю вам сейчас, я бы не медлил столь долго. Верьте же мне и каждую минуту, которого вы провели вдали от Божьей любви, считайте потерянной».

Любовь к Господу и любовь к ближнему — Две стороны одной и той же добродетели. Зная, как брат Лаврентий любил Господа, мы можем судить о его любви к людям. Он безоговорочно верил во все. чему учит Евангелие, и знал, что всякий раз, помогая одному из меньших ( «Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25:40), он помогает Самому Господу Что бы он ни делал, он всегда старался служить людям, в особенности когда исполнял послушание на кухне. Заготавливая все необходимое для пропитания монахов и никогда не нарушая правил обета бедности, он, тем не менее, старался накормить их, как если б они были Ангелами. Такую же любовь он внушил всем, кто работал с ним вместе.

Он, чем мог, помогал бедным в их нуждах. Он утешал их в горестях, давал мудрые советы. Они жаждали хлеба для пропитания тела, а он старался вселить в них жажду Царства Небесного. Одним словом, он всегда и во всем старался угодить ближним и никогда никого не обижал. Он старался быть всем для всех, чтобы привести их к Господу («Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор 9:22)).

Всю жизнь брат Лаврентий следовал одним путем и смерть встретил без колебаний. При жизни его отличало исключительное терпение, которое в приближении кончины стато безграничным. Как писал Апостол Павел, любовь лолготерпит, все покрывает и все переносит («Любовь лолготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор 13:4-8)). Можно ли сомневаться в терпении брата Лаврентия, любившего Господа даже в болезнях? По мысли Апостола, терпение прямо связано с любовью, которая есть совокупность совершенств. А потому и терпение должно иметь совершенное действие*(Терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак 1:4)).Нужно ли говорить о том, какой близости к Богу достиг брат Лаврентий с Божьей помощью? Как мы увидим, он продолжал упражняться в любви и терпении и во время мучительных болезней, которые Господу было угодно ему послать. С четверть века он страдал подагрой, из-за которой хромал. С годами у него на ноге появилась язва, причинявшая ему острую боль. Однако я хочу рассказать о трех недугах, которые Господь послал брату Лаврентию в последние годы жизни, чтобы подготовить его к смерти и сделать достойным награды, которую уготовал для него.

Дважды брат Лаврентий был при смерти, однако выносил страдания с удивительным терпением и даже в муках сохранял ясность ума, как если бы находился в добром здравии.

В первый раз он желал смерти. Почувствовав, как спадает жар, он сказал врачу: «Сударь, ваши лекарства слишком хороши, вы отсрочили мое счастье». Во второй раз он проявил полное безразличие к тому, выживет он или умрет. Он полностью положился на Божью волю. Жизнь и смерть были милы ему одинаково, и желал он лишь того, что угодно было Провидению

В третий раз, перед тем, как душа наконец покинула тело и отошла на Небеса к Возлюбленному Господу, он выказал такое невероятное доверие, смирение и счастье, словно давно ждал этого благословенного мгновения и радовался, что оно наступило. Приближение смерти, при виде которой трепещут даже отчаянные смельчаки, не пугало его нисколько. Он смотрел ей в глаза уверенно, не робея. Увидев скромное ложе, которое приготовили для него, и услышав, как один из его друзей сказал: «Это для вас брат Лаврентий, готовьтесь», он ответил: «Вы правы, это мое смертное ложе, но за мной последует тот, кто совсем этого не ждет». Так и случилось, потому что брат тот, хоть и был совершенно здоров, назавтра заболел и умер в день, когда хоронили брата Лаврентия, а в следующую среду и его похоронили в той же могиле. Кажется, Господь, любовь к Которому объединяла двух братьев при жизни, не захотел разлучать их и после смерти, потому что в общей могиле место нашлось лишь подле брата Лаврентия.

За четыре-пять месяцев до этого брат Лаврентий многим говорил, что умрет до исхода февраля. Также он дважды упоминал о смерти в письмах к знакомой монахине. Первое из писем он закончил такими словами: «Прощайте, надеюсь скоро встретиться с Ним». Две недели спустя, во втором письме, он приписал в конце «Надеюсь, что по милости Его уже в скором времени. Было это 6 февраля, накануне болезни. В день, когда он слёг, он сказал одному брату, которому привык доверяться, что болезнь его будет недолгой и что вскоре он покинет этот мир. Он безошибочно назвал даже дату своей смерти, потому что на следующий день, а это была пятница, он сказал, что умрет в понедельник. Так и случилось.

Но прежде чем я расскажу о смерти брата Лаврентия и о том, что он чувствовал в последние минуты, поговорим о необычайной твердости. которую он выказал во время болезни. Теперь ему хотелось одного — пострадать ради Божьей любви. В течение всей жизни он много раз повторял: «Я страдаю единственно от того, что Господь не посылает мне страданий». Он утешал себя лишь мыслью о Чистилище, где сможет ответить за свои грехи. И вот в конце земного пути ему довелось страдать, и он радовался этой возможности. У него был плеврит, и он нарочно попросил повернуть его на правый бок, зная, что положение это для него мучительно, и лежал так весьма долго, однако страдания были ему желанны. Один из братьев, сидевших у его ложа, хотел облегчить его муки, но Лаврентий дважды отказывался и говорил: «Прошу вас, мой добрый брат, позвольте мне страдать из любви к Господу». Боль, которую он испытывал лежа на правом боку, была такой сильной, что он несомненно умер бы. Однако в это время его пришел проведать брат-лекарь, Увидел все это и перевернул его так, чтобы ему стало легче дышать. В муках говорил он с жаром: «Господи, я славлю Тебя ы болезнях! Наконец-то, о Боже, я могу страдать ради Тебя! В добрый час! Пусть я страдаю и пусть умру с Тобой». Он повторял строчки из Псалма: «Сердце чистое сотвори во мне, Боже... Не отвергни меня от лица Твоего... Возврати мне раздеть спасения Твоего...*»

Он настолько жаждал страданий, что ими и утешался. Ни разу он не пожаловался, даже когда страдания становились невыносимыми. Радость сияла не только на лице его, радость сквозила в голосе, так что монахи, пришедшие его навестить, спрашивали, неужели ему и в самом деле больно. «Простите меня. — отвечал он. - Я страдаю безмерно. Жало, воткнувшееся мне в бок. мучительно ранит меня, но дух мой доволен». «Брат, — говорили они. — а что, если Господу было бы угодно, чтоб вы страдали от этой боли еще десять лет? И тогда вы были бы довольны?» «Да. — отвечал он. — и не только десять лет. Если бы Господу угодно было продлить мои страдания до самого Страшного Суда, я добровольно согласился бы на это и лишь надеялся бы. что Он пошлет мне благодать — оставаться довольным». Вот как брат Лаврентий выдержат все муки во время своей болезни, которая продолжалась всего четыре дня.

Однако час его ухода приближался, и рвение его росло, вера становилась живей, надежда крепче, любовь горячей. О силе его веры можно судить по частым восклицаниям: «О, я верую, верую!» И эти слова свидетельствовали о его вере гораздо больше, чем многословные молитвы. Проникнутый Божьим величием и озаренный Его сиянием, он непрестанно славил Господа и говорил, что поклонение это стало для него естественным. Он признался одному монаху, что уже не просто верит в то, что Господь пребывает в душе его, но, благодаря сиянию веры, он лицезрит Господа.

Видели все, как крепка его надежда. И столь велика была его отвага, что на переход от жизни к смерти, которого все так боятся, он смотрел смело. Он даже сказал своему другу, который спросил его об этом, что не боится ни ада, ни Страшного Суда, ни козней дьявольских. На самом деле он видел, как нечистый кружит над его ложем, но лишь смеялся над ним. Поскольку беседы с братом Лаврентием были необычайно поучительны, братья не прекращали задавать ему вопросы. Так. они спросили, знает ли он, что страшно впасть в руки Бога Живого, потому что никто пе знает, заслужил ли он Его любовь или гнев. «Вы правы, — сказал брат Лаврентий, — и я не котел бы этого знать. Это тшеславное желание. Нет лучшего, чем отречься себя и отдаться на Божью волю». Самоотречение его было настолько велико, что он совершенно не думал о себе, а думал лишь о Боге и о том. Чтобы исполнилась воля Его. Он говорил: «Если бы против всякого ожидания можно было любить Господа и в аду, и Он отправил бы меня туда, я бы не боялся, потому что Он был бы со мной, а рядом е Ним любое место станет раем. Я доверился Ему, и Он поступит со мной, как Ему будет угодно».

Он любил Господа всю свою жизнь, не охладела эта любовь и перед смерило. Любовь видна была в каждом его действии. Один монах спросил, любит ли он Господа всем сердцем, на что браг Лаврентий ответил: «О! Если бы я узнал, что сердце мое не любит Господа, я тотчас вырвал бы его».

Ему на платах становилось вес хуже. Его причастили, и он с радостью принял Снятые Христовы Тайны. Он был в сознании, рассудок его не помутился, и так – до последнего вздоха.

Братья дежурили у его постели денно и нощно, оказывая ему всяческую помощь, но после причащения его оставили отдохнуть и посвятить последние ценнейшие мгновения жизни размышлениям о великой благодати Божьей, которую он получил в Причастии. Он провел их  с большой пользой, прося у Бога твердости в любви. Один монах спросил у брата Лаврентия, чем заняты его мысли. «Тем же, чем они будут заняты всю вечность, - ответил тот, - Я славлю Господа, поклоняюсь Ему и люблю Его всем сердцем. Вот наше главное дело, братья мои! Поклоняться Господу, любить Его и не думать об остальном».

Другой монах попросил молить за него Господа, ибо мечтал стяжать дух молитвы. Брат Лаврентий ответил что этот монах тоже должен проявить старание, чтобы удостоиться этой  милостиТакими были последние часы и последние чувствования брата Лаврентия.

На следующий день, в понедельник 12 февраля тысяча шестьсот девяносто первого года, в девять часов утра, сохранив ясность мыслей, мирно, без агонии и судорог, брат Лаврентий Воскресения почил в Бозе.

Кончина его была мирной, он словно заснул и перешел из земной жизни в вечное блаженство. Если мы можем строить предположения о том, что было с братом Лаврентием после смерти, основываясь на его святой жизни, достоинствах и добрых делах, не будет пустой похвалой сказать, что эта смерть была приобретением для Господа. Вера брата Лаврентия теперь сменилась твердым знанием, надежда — обладанием, любовь осуществилась.

 

*********

 

«Для освящения нашего вовсе не следует изыскивать себе некие особо благие занятия. Вполне достаточно заниматься тем, чем мы занимаемся обычно, но делать это ради Бога».

Брат Лаврентий Воскресения

 

 

ЖИЗНЬ В БОЖЬЕМ ПРИСУТСТВИИ:

УРОКИ БРАТА ЛАВРЕНТИЯ

1. В духовном делании есть святое, известное верующим и совершенно необходимое занятие — пребывание в Божьем присутствии. Полюби Божье присутствие. Научись пребывать в Божьем присутствии. Говори с Богом смиренно и с любовью во всякое время. Не думай ни о каких правилах, не ищи меры. И прежде всего устремляйся к Богу, когда испытываешь искушение, когда болен, когда тебе трудно, когда разочарован. И, конечно же, когда преступил Божий закон, когда согрешил!

2. Старайся, чтобы любое дело — безо всяких исключений –  сопровождалось небольшой беседой с Господом. Пусть безыскусной, но протекающей в простоте и чистоте сердечной.

3. В любом деле действуй обдуманно, без спешки и горячности, которые свойственны смятенному разуму. Когда трудишься, совершай работу свою неторопливо, спокойно, с любовью к Богу и проси Его, чтобы Он одобрил твои труды. Научись постоянно внимать Богу — вот как можно поразить нечистого в голову! (См. Быт 3:14, 15) Вот что обезоружит его, заставит его замолчать!

4. Занимаясь работой и прочими делами (даже когда читаешь или пишешь что-либо духовное, когда молишься вслух или молитвенно размышляешь о Боге), как можно чаще прерывайся  — хоть на мгновение, — чтобы поклониться Богу внутренне, ощутить Его в душе, будто украдкой коснуться Его. И тогда, что бы ты ни делал, никогда не забудешь, что Бог рядом. (В советах для работников кухни кармелитских монастырей было сказано: «Найдите на кухне или возле нее такое место, где, выполнив необходимую работу, вы могли бы уединиться и коротко, как бы украдкой, помолиться. Это было бы крайне угодно Богу (прп. Жан де Мария-Иисус).

5. Пребывание в Боге - это жизнь и пища для нашей души. Обрести этот дар можно лишь по благодати Божией. И первое условие тут — чистая жизнь: старательно следи за тем, чтобы ни делом, ни словом, ни мыслью не огорчить Господа. А если все же случится Его огорчить, то смиренно проси у Него прощения и старайся загладить вину насколько возможно. Кроме того, неустанно подвизайся в духовном делании: ищи Божьего присутствия. Пусть душа всегда с верой взирает на Него — кротко, смиренно, с любовью, не поддаваясь ни сомнениям, ни тревоге.

6. Необходимо, чтобы этот внутренний взгляд предшествовал любому твоему внешнему действию. Занимаясь любой работой, время от времени бросай взгляд на Господа. По завершении любого дела тоже обращай взгляд к Нему. Если поначалу не получается, не унывай, а снова и снова возвращайся к этому деланию. Любая добрая привычка вырабатывается с трудом. Но как только она появится, ты обретешь великую радость.

7. Пожалуйста, заметь: этого состояния можно достичь лишь через умерщвление чувств. Не может душа, сохраняющая мирские привязанности, в полной мере насладиться Божьим присутствием. Чтобы быть с Богом, нужно оставить тварный мир.   

8. Господь хочет владеть нашим сердцем всецело. Он не может довольствоваться частью, не может ни повелевать непокорным сердцем, ни действовать в нем. Если ты не вы-бросишь из сердца все, что не есть Бог, Он не сможет его преобразить, сотворить с ним то, что Ему угодно. Бог часто сетует на нашу слепоту и неустанно повторяет, что мы достойны жалости, ибо довольствуемся слишком малым. «Я, — говорит Он, — приготовил для вас неисчерпаемые сокровища, а вы от них отказываетесь. Довольствуетесь лишь мимолетным единением со Мной, краткой молитвой, занимающей лишь миг!» Мы сами связываем руки Господу, сами останавливаем поток Его милостей, сами отвергаем Его преизобильную благодать!

9. Всецело уповай на Господа, оставь все иные заботы, не гонись даже за количеством духовных упражнений. Духовные упражнения очень важны, но порой бывают употреблены не по назначению: ведь в конечном итоге они лишь средство, чтобы оказаться в Божьем присутствии. А если мы уже достигли цели - ощутили Его святое присутствие, то почему бы не прекратить использование средства? Можно просто любить Его и ощущать Его ответную любовь, пребывать в Его присутствии, преклоняться перед Ним, славить Его, становясь живой жертвой Ему и благодаря Его. Словом, поклоняясь Ему всеми способами, которые только может изобрести душа наша.

10. И необязательно все время проводить в храме, чтобы быть с Богом. Можно свое сердце превратить в часовню и уединяться там время от времени, чтобы побеседовать с Господом — кротко, смиренно и с любовью. Всякий способен вести такие беседы с Богом. Достаточно лишь устремить сердце к Богу, вспомнить о Нем и внутренне склониться перед Ним. Молитвы, которые произносят, бросаясь в атаку, на бегу, с мечом в руке, особенно угодны Господу. Такие молитвы придают солдату мужества в минуты опасности. Почаще обращайтесь к Господу. Привыкните к этому несложному, но богоугодному занятию. Для окружающих оно незаметно. Нет ничего проще, чем по нескольку раз в день затворяться во внутренней своей келии. Нужно как можно чаще вспоминать о Господе. А уж солдату это просто необходимо: он каждый день рискует жизнью, а подчас и спасением души своей.

11. Научившемуся постоянно находиться в Божьем присутствии легче молиться. Старайся не тревожить свой разум в течение дня. Пусть пребывает в Божьем присутствии. Когда приучишь себя помнить о Боге, разум будет спокоен и во время молитвы, или же, по крайней мере, будет легче вывести его из рассеянного состояния.

12. В жизни много опасностей и искушений. Можно ли с ними справиться без действенной и постоянной Божией помощи? Будем же просить о ней всегда! Однако можно ли просить и не быть рядом с Ним? Можно ли быть рядом с Ним и не думать о Нем? И можно ли думать о Нем, если не выработать святой привычки — пребывать с Ним? И тогда мы сможем попросить у Него милостей, в которых нуждаемся.

13.  Ничто не утешает так в немощах и печалях, как доверительная беседа с Богом. В Божьем присутствии легче терпеть телесные немощи. Господь попускает нам порой немного пострадать, чтобы очистить нашу душу и приблизить нас к Себе. Разве душа, которая пребывает с Господом и не жаждет ничего, кроме Господа, может страдать? По опыту знаю, что это невозможно.

Наберись мужества, пусть страдания станут жертвой, принесенной Господу. Проси у Него силы, чтобы их выдержать. И, конечно, приучись постоянно беседовать с Ним. Старайся не забывать о Нем, славь Его в немощи своей, сделай болезни свои приношением Господу. А если боль становится нестерпимой, моли Его смиренно и с любовью, как дитя молит отца, чтобы остаться верным Его воле. Проси, чтобы Он послал в помощь благодать Свою. Такие краткие молитвы особенно подходят для болящих. Они — отличное средство против страданий.

14. Если мы страдаем вместе с Господом — мы в раю. Так что если мы хотим уже в этой жизни вкусить райского покоя, нужно приучиться откровенно, со смирением и любовью беседовать с Господом. Будь внимателен, не давай духу своему удаляться от Него ни под каким предлогом. Преврати свое сердце в храм и вечно славь в нем Бога! Внимательно следи за собой, чтобы не огорчить Его ни словом, ни делом, ни даже мыслью. Если мы поглощены пребыванием с Господом, то страдания превращаются в сладость и утешение.

15. Мир не понимает этой истины, и неудивительно: люди мирские, не христиане, видят в болезнях лишь муки плоти и никак не замечают в них благодати Божией. А потому болезнь кажется им противоестественной и жестокой. Тем же, кто видит, что и болезни исходят из рук Божьих, что они милосердное средство, которое Господь употребляет нам во спасение, болезни сладки и утешительны

 

БЕСЕДЫ С БРАТОМ ЛАВРЕНТИЕМ

 

I.       Беседа от 3 августа 1666 года

 

В момент обращения я удостоился особой Божьей милости. Я жил тогда в миру, и было мне 18 лет. Однажды зимой я смотрел на совершенно голое дерево и размышлял, что придет время — и на нем вновь появятся листья, а следом – цветы и плоды. И вдруг увидел, как все это происходит на самом деле! И с этой картиной дано мне было откровение о Божьем Промысле и Божьей Силе. Это откровение навсегда вырвало меня из мира, а в сердце моем зародилась такая любовь к Богу, что теперь сложно сказать, возросла ли она с годами, хотя с той поры и прошло уже более сорока лет.

Я служил в лакеях у королевского казначея господина Фьебе, но был крайне неуклюж и вечно все ломал. И вот я вознамерился уйти в монастырь, надеясь, что там с меня за неповоротливость шкуру сдерут, и что таким образом я принесу в жертву Господу и жизнь мою, и все удовольствия мои. Но я обманулся: в монашестве я обрел одни лишь радости, а потому, обращаясь к Господу, часто говаривал: «Ты перехитрил меня».

Я не устану повторять, что необходимо постоянно пребывать в Божьем присутствии и непрестанно беседовать с Господом. Разве не стыдно прерывать беседу с Господом ради каких-то гам пустяков и глупостей? Душу свою следует непрестанно питать размышлениями о Боге, ибо в них мы черпаем высочайшую радость — радость пребывания с Ним.

И веру свою требуется возгревать. Печально, что ее у нас так мало! Хотя именно она должна бы диктовать нам, как жить и как поступать. По нет же! Мы молимся лишь урывками и крайне нерегулярно. Меж тем путь веры - отражение духа Церкви, и только вера помогает достигать совершенства во Христе, иными словами - идти по пути обожения.

Нужно всего себя предать в руки Господа - и на время жизни земной, и в жизни будущего века. Радость же следует черпать в исполнении Божьей воли — и когда Он ведет нас через страдания, и когда утешает. Для любящих Бога страдание и утешение равноценны. Нужно хранить верность Ему в минуты духовной сухости, ведь так Господь испытывает нашу к Нему любовь. И тут требуется особое смирение и самоотречение, ибо именно в такие периоды мы проходим весьма значимые отрезки нашего духовного пути.

Я не удивляюсь, слыша ежедневно о болезнях, грехах и бедствиях. Мне странно другое: учитывая злобу человеческую, их должно было бы быть гораздо больше! Я молюсь за грешников, но зная, что Господь силен исцелить их от греха, когда пожелает, из-за их грехов не особо сокрушаюсь.

Чтобы приблизиться к Богу, как того желает Он Сам, — приблизиться, отрекшись себя, — нужно внимательно следить за всяким движением души. Душа же непрестанно разрывается между духовным и земным. Но Господь освещает путь тому, кто подлинно хочет быть с Ним. И если тобою, брат, движет истинная тяга к Господу, то навещай меня в любое время, не боясь потревожить, а если нет –не приходи больше.

 

II.     Беседа от 28 сентября 1666 года

 

Слава Господу: в моей любви к Нему нет и не было ни малейшей корысти. Я никогда не мучил себя, размышляя о том, погибну или спасусь. Зато всякое дело стремился делать во имя любви к Богу и считал, что этого довольно: радовался, когда мог поднять соломинку с земли ради Божьей любви. Я не желал никаких даров, никаких наград — ничего, кроме любви Его.

И в ответ на такие чувствования Господь был ко мне бесконечно милостив. Но я заметил: принимая плод Божьей милости — то есть любовь, которая рождается в душе, — необходимо понимать: вкус этого плода, то есть пробуждающиеся в нас чувства, — не есть Бог. Верою мы познаем, что Господь неизмеримо больше того, что показывают нам чувства. Он — иной. И таким образом между Богом и душой разыгрывается таинственная битва: Господь дает дар, а душа не соглашается с тем, что Бог заключен в этом даре. И душа в этой битве гак же сильна, и даже сильнее Господа: сколько бы Он ни дал, верующая душа всегда будет утверждать, что Бог больше посланного Им дара.

В экстаз и восхищение впадает лишь гот, чья душа прежде радуется дарам, вместо того чтобы отринуть их и устремиться к Самому Господу-Даятелю. Пусть да не смущается душа: Бог - наш Господин.

Поскольку Господь так скоро и так чудесно вознаграждает меня за все, что я для Него делаю, у меня не однажды возникало непреодолимое желание скрыть от Него свои поступки. Мне хотелось лишиться награды и радоваться только тому, что я сделал что-то ради Самого Бога.

Некогда дух мой мучился: я считал себя обреченным на погибель, и ни один человек не смог бы убедить меня в обратном. Так продолжалось четыре года. Я страдал очень сильно. Но потом я начал рассуждать так: «Я стал монахом из одной лишь любви к Господу и, что бы я ни делал, старался я только для Него. Погибну я или спасусь — не о том надобно помышлять. Надобно другое: всегда и во всем руководствоваться лишь любовью к Богу. И пусть единственной моей заслугой будет то, что я до самой смерти старался Его любить».

И с того времени я не размышлял более о рае и аде. а зажил свободно и радостно. Грехи свои я сложил пред Богом, словно говоря: я недостоин награды.

Однако Господь по-прежнему оставался ко мне щедр. Мне порой казалось, что Он проводит меня, презренного, за руку перед воинством небесным и на глазах у ангелов осыпает милостями, являя Свое бескрайнее великодушие.

В то же время я понимал, что безоблачная жизнь, дарованная мне Господом, однажды закончится. Настанет и мой черед вкусить горестей и страданий. Однажды о грядущих испытаниях я не беспокоился, поскольку знал: сам я бессилен, но Господь силен и поможет мне вытерпеть все.

И всякий раз, когда мне предстояло проявить некую добродетель, я обращался к Богу, говоря: «Господи, сам я не сумею, помоги мне». И всякий раз Бог даровал мне силы, и даже с лихвой.

Если же мне случалось оступиться, я исповедовал свой грех и говорил Господу так: «Без Твоей помощи я ни на что доброе не способен — только грешить могу. Не дай же мне пасть, исправь во мне все дурное». И более не горевал об ошибке.

Чтобы выработать у себя привычку постоянно беседовать с Богом и рассказывать Ему обо всех своих поступках, прежде всего требуется прилежание. Однако немного усилий - и без особого труда научаешься погружаться во всеохватную Божью любовь.

А еще я утверждаю: с Богом нужно держаться просто и говорить с Ним искренне. Когда трудно — просить Его о помощи, и Господь обязательно поможет. Сам я часто прибегаю к Божьей помощи.

Вот недавно отправили меня в Бургундию закупить вино для монастыря. Это задание было для меня нелегким, поскольку деловой хваткой я совершенно не обладаю. К тому же из-за искалеченной ноги я с трудом передвигался по кораблю во время качки, часто падал, спотыкаясь о бочки. Однако эти трудности меня не испугали. Я просто сказал Господу: «Это — Твое дело», и все устроилось как нельзя лучше. А годом раньше меня отправляли в Овернь за тем же. Сам я ничего особенного не сделал, но все уладилось как бы и без моего участия. Оба поручения я выполнил.

Точно так же было, и когда я работал на кухне. От природы я испытывал к этой работе чуть ли не отвращение, однако приучился выполнять ее во имя Божией любви. При этом я непрестанно просил у Бога милости и в течение пятнадцати лет исполнял свое послушание с великой легкостью.

Теперь я работаю в сапожной мастерской. Это послушание мне по душе. Однако если потребуется, я готов в любой момент его оставить. Я радуюсь всякой работе и все делаю из любви к Богу.

Для меня час, отведенный молитве, ничем не отличается от любого другого часа. По распоряжению настоятеля я в положенное время уединяюсь для молитвы, однако сам никогда не прошу о дополнительном молитвенном времени, поскольку от Бога меня не отвлекает даже самая тяжелая работа.

Я знаю, что нужно любить Господа, что бы ни случилось, и стараюсь исполнять этот свой долг. Мне потребнее не духовник, а исповедник, чтобы он отпускал мне грехи. Свои же грехи я всегда ясно видел и вижу и не удивляюсь им, не ищу себе оправданий, а исповедую их перед Господом и спокойно возвращаюсь к привычным своим занятиям: любить Господа и поклоняться Ему.

Когда же мне трудно, я ни у кого не ищу утешения. Путь мне освещает вера, я знаю, что Господь рядом, и просто стараюсь Ему угодить. А там будь что будет! Я хочу позабыть о себе, раствориться в Господней любви, ибо знаю: чтобы обрести себя, нужно потеряться в Его любви.

А портят все именно помышления: всякое зло зарождается в помыслах. («Ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор 10.4,5). А поэтому следует быть крайне бдительным: лишь заприметил мысль, не имеющую никакого отношения к спасению твоему или к тому делу, которое ныне делаешь, — гони ее. А прогнав, возобновляй беседу с Богом, которая нам во благо.

В начале пути с Господом мне часто приходилось во время молитвы бороться с суетными помыслами и соблазнами. Я гнал их — они возвращались. Мне никак не удавалось исполнять молитвенное правило, как это делали остальные монахи. Начав молитву, я вдруг отвлекался на собственные мысли, причем, пришед в себя, даже понять не мог, откуда эти мысли взялись. Я не мог уразуметь, как это происходит. Я даже просился навсегда остаться в послушниках: не верил, что по прошествии двух лет мне позволят принести вечные обеты.

Недоставало мне и смелости молить Господа о наказании, хотя я знал, что если Господь пошлет мне наказание, то даст и благодать его вынести. Я был уверен: и наказания Господни, и делание духовное помогают соединиться с Господом в любви. И после долгих размышлений я понял: самый прямой путь к единению с Господом — это любовь. И решил делать всякое дело во имя Божьей любви.

Следует различать действия рассудка и действия воли. Первые стоят немного, а вторые — самые важные. Но главное — любить Господа и радоваться в Господе.

Даже если мы совершим все мыслимые добрые дела, не имея при этом любви, то все равно не сотрем ни одного своего греха («Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор 13:1-3)). Грех смывает единственно кровь Христова, а от нас требуется возрастать в любви ко Христу, любить Его всем сердцем. Кажется, что Господь порой избирает не безгрешных, а самых великих грешников и дарует им великую благодать, чтобы явить таким образом Свою преизобильную милость. Я не думаю ни о смерти, ни о своих грехах, ни о рае, ни об аде, а просто делаю малые дела из любви к Богу, потому что на великие я не способен. И пусть Господь Сам решит, что со мной будет, а я об этом не забочусь.

Даже если бы с меня живьем содрали кожу, это было бы ничто по сравнению с душевной мукой разлуки с Богом. Да ведь радости телесные и не сравнить с радостью душевной! Так что я не забочусь ни о чем, ничего не боюсь и прошу Бога об одном: как бы не совершить что-либо неугодное Ему.

Я никогда не отчаиваюсь. Увидев, что согрешил, я говорю Богу: «Вот все, на что я способен. Другого не умею». А если я устоял перед искушением, то благодарю Господа и исповедую, что это Он мне помог.

 

---

Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 232; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!