НЕУДАЧНЫЙ ЗАГОВОР. ПРИСЯГА МЕШИКО 2 страница
Со всех сторон, таким образом, посланные вернулись с образцами золота. Богатство страны было установлено, а посему Кортес, после всестороннего обсуждения, решил обратиться к Мотекусоме, чтобы тот повелел со всех касиков и поселений страны собрать дань для Его Величества, да и сам, как наиболее богатый вассал, показал бы пример. Мотекусома согласился, но предупредил заранее, что во многих местах такой приказ ничего не даст, ибо запас золота уже исчерпан, за исключением низкопробных украшений. Всюду были разосланы гонцы, особенно в те места, где добывалось золото; приказано было немедленно выслать столько же золота, сколько обыкновенно доставлялось Мотекусоме, и для образца приложены были два слитка[302]. Прибыл гонец и к великому касику-храбрецу, родственнику Мотекусомы, провинция которого, согласно моим запискам, была расположена от Мешико в 12 легуа, но тот наотрез отказался не только от присылки золотых слитков, но и от послушания Мотекусоме вообще. Таким ответом Мотекусома был настолько оскорблен, что сейчас же отрядил несколько лучших военачальников, снабдил их своим кольцом с печаткой со знаком и велел им схватить ослушника. Действительно они его захватили и привели пред очи Мотекусомы; но пленник не только не оторопел, но держал такие речи, что в них нельзя было не видеть припадка сумасшествия, чему, говорят, он был подвержен и раньше. Посему Кортес, узнав о приказе Мотекусомы немедленно казнить мятежного принца, выпросил его у Мотекусомы и всячески старался смягчить его участь, обещая вернуть и свободу. Впрочем, Мотекусома был иного мнения: он хотел, чтобы того, по крайней мере, примкнули к той же цепи, на которой сидели уже остальные бунтовщики.
|
|
|
Через 20 дней вернулись все сборщики дани, посланные по всем провинциям. Мотекусома пригласил к себе Кортеса, наших капитанов и кое-кого из нас, солдат, с которыми он познакомился во время наших дежурств, и держал следующую приблизительно речь: "Сеньор Малинче, и все вы, сеньоры капитаны и солдаты! Я давно уже должник вашего великого короля, хотя бы потому что он взял на себя тяготу послать своих людей в столь дальние страны. Примите посему сие золото в качестве дани, а недостаточность его извините кратковременностью сбора... Что же касается лично меня, то весь клад моего отца я предназначаю императору; я знаю — вы этот клад уже видели, но знаю также, что ничего из него не взято. Теперь берите его и пошлите вашему великому сеньору с указанием: вот что шлет Вам Ваш верный вассал Мотекусома. Кроме того, прибавлю еще несколько зеленых камней исключительной ценности, которые мы называем chalchiuis, а также три лука, усеянные драгоценностями, и один золотой самородок весом в две карги. И вообще, я готов бы дать все, что имею, но немного сейчас у меня осталось, ибо остальное передал я вам за это время в виде подарков и подношений".
|
|
|
Столь милостивые и щедрые речи привели Кортеса и нас всех в приятное изумление; мы почтительно сняли наши шлемы и сердечно благодарили великого Мотекусому. Действительно, Мотекусома не медлил с исполнением обещанного: через какой-нибудь час началась уже сдача великого клада. Сокровищ было так много, что на их извлечение и просмотр понадобилось три дня! Читатель получит достаточное впечатление, если я скажу, что клад этот, нагроможденный в три большие кучи, представлял ценность в 600 000 с лишком песо, причем серебро и иные драгоценности — не золото, не принимались во внимание. Не включено было также и то золото, которое оказалось не в изделиях, а в виде золотых самородков, слитков и песка. Впрочем, вся масса целиком была перелита в золотые широкие бруски, величиной в три пальца; выполнили плавку индейцы-ювелиры из Аскапоцалько, поселения недалеко от Мешико. Уже после этого прибавилось еще много вещей, присланных Мотекусомой: много драгоценностей удивительной работы, замечательные самоцветы, роскошно украшенные луки, множество вышивок из жемчуга и перьев... Словом, никогда бы не кончить с точным перечислением всех этих прелестей! Кортес велел изготовить железное клеймо с королевским гербом, и все золотые слитки были таким образом перемечены, с согласия всех нас и от имени Его Величества, под надзором Кортеса и назначенного [казначея], которым был в ту пору Гонсало Мехия, и контадора Алонсо де Авилы; художественных изделий на сей раз не тронули, так как жаль было их разрушать. Настоящих весов и гирь у нас не было, и хотя по решению Кортеса и этих же чиновников Асьенды[303] Его Величества были изготовлены разновески: в одну арробу, и другие в половину арробы, и в две либры, и в одну либру, и в половину либры, и в четыре онсы, и несколько онс[304], — все же при взвешивании точности не было, да на какую-нибудь половину онсы никто и не обращал внимания. Вот после этого взвешивания и была объявлена та сумма, которую я ранее называл, — больше 600 000 песо; но мы считали, что подлинный итог куда выше. По нашему мнению, теперь нужно было лишь выделить королевскую пятину и все остальное поделить между капитанами и солдатами, не забывая и тех, кого мы оставили в Вера Крусе. Но Кортес хотел еще обождать с дележкой, ибо общая сумма скоро еще возрастет. Большинство же из нас, как капитанов, так и солдат, требовало не откладывать дележа, ибо нам казалось, что все три кучи как-то странно уменьшались изо дня в день, так что не хватало уже доброй трети. Подозрение высказывалось против Кортеса и его приближенных, а посему нельзя было более медлить.
|
|
|
|
|
|
Вот как происходил этот раздел. Из всей массы, прежде всего, взята была одна пятая для короля и другая — для Кортеса, такая же, как и для Его Величества, согласно тому договору, который мы заключили с ним на дюнах, выбирая его в генерал-капитаны и старшим судьей. Затем Кортес потребовал вычета тех расходов, какие он понес на острове Куба при снаряжении армады, а также возмещения Диего Веласкесу за суда, нами уничтоженные, наконец, оплату издержек по отправке наших посланцев в Кастилию. Далее, скостили пай для 70 человек гарнизона Вера Круса, а также стоимость его коня, который пал, и кобылы Хуана Седеньо, которую убили у Тлашкалы. Только затем приступили к наделению непосредственных участников. Но и тут шли в таком порядке: сперва для монаха [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой [Бартоломе де Ольмедо] и для священника Хуана Диаса, затем для капитанов, всадников, аркебузников и арбалетчиков; всем предоставлялось по двойному паю. Когда же, после стольких надувательств, очередь дошла до нас, остальных солдат, по расчету — один пай на человека, то этот пай был столь мизерен, что многие его даже не брали, и тогда, конечно, и их доля шла в карман Кортесу![305]... Разумеется, тогда мы должны были молчать, ибо кому же было жаловаться на обман и у кого требовать справедливости! К тому же Кортес не жалел ни ласковых слов, ни обещаний, а наиболее опасным крикунам ловко умел затыкать рот сотней-другой песо. Доля товарищей в Вера Крусе была отправлена на хранение в Тлашкалу; большинство капитанов превратили свой пай, при помощи все тех же ювелиров из Аскапоцалько, в увесистые цепи, а Кортес, помимо того, велел себе изготовить еще большой золотой сервиз. Не отставали и солдаты, особенно те, которые сумели обеспечить себя еще до всякого раздела, и вскоре появилось множество слитков и других ценностей. Разумеется, тотчас пошла и игра с высокими ставками, особенно когда некий Педро Валенсиано из пергамента изготовил карты, столь удачные по разметке и разрисовке, что их нельзя было отличить от настоящих, испанских.
Как пагубно отразилась дележка золота, изображу на следующем примере. Был среди нас некто де Карденас, солдат, который был пилотом и хорошим моряком, уроженец Трианы или Кондадо [в Испании]. Нужда принудила его пуститься в приключение, а дома он оставил жену и детей в тяжкой бедности. Карденас вдоволь налюбовался несметным количеством золота и других ценностей до дележки, когда же на его долю, в конце концов, пришлось что-то около... 100 песо, он впал в настоящую меланхолию. На дружеские вопросы, почему он так подавлен, он неизменно отвечал: "Как же мне не убиваться, коль все золото, добытое великими нашими трудами, пошло прахом на разные пятины, корабли и лошадей, все прямо в карман Кортеса, в то время как моя жена и мои дети пухнут с голода! Ведь были же здесь средства, и мог бы я их им послать в свое время". — "Когда же это?" — полюбопытствовали мы. — "А тогда, когда мы отправляли наших посланцев к королю. Не отними тогда Кортес нашей доли — была бы помощь нашим семьям. А тут, извольте видеть, пошли разные хитросплетения, да подписи, да постановления: давай все золото целиком, с нашими долями, Его Величеству; и отцу своему Мартину Кортесу, небось, он послал 6 000 песо! А сколько он, кроме того, утаил — и сказать нельзя! А мы, бившиеся в Табаско и Тлашкале, Тисапансинго и Чолуле, днем и ночью, постоянно рискуя потерять жизнь или стать калеками, так и остались бедняками и только облизываемся, а Кортес, что твой король, тоже берет себе пятину!" И много еще кричал Карденас, доказывая, что нечего было давать Кортесу пятины, ибо никакого короля, кроме законного, нам не нужно. Да и с пищей та же история: Кортес и капитаны берут все самое лучшее себе, и это в такое время, когда каждую минуту мы можем, да спасет нас Бог, погибнуть в этом проклятом городе.
Конечно, Кортес узнал о подобных речах, и рост всеобщего недовольства не мог от него скрыться. Собрал он нас всех на переговоры, и полились медоточивые речи: все, дескать, сделали мы, а не он; пятины он никакой не требовал, а лишь ту долю, какую мы же сами ему обещали как генерал-капитану; всякому, кто нуждается, он немедля готов помочь; наконец, только что поделенное богатство — пустяки по сравнению с теми, какие нас еще ожидают; ведь знаем же мы теперь, какие здесь великие города и изобильные золотые прииски — все это наше, и все мы станем богачами... Вот что говорил Кортес, а кого подобные речи не пронимали, тех успокаивал он ииначе: то сунет ему какую-либо драгоценность, то наобещает с три короба; а припасы с тех пор, по приказу Кортеса майордомам Мотекусомы, — шли все в общий котел, и Кортес получал то же, что и солдаты. Не забыл он и Карденаса: дал ему 300 песо и обещал с первым же кораблем отправить в Кастилию к его жене и детям. Впрочем, о Карденасе нам придется еще рассказать, когда у Кортеса возникнут крупные неприятности в Кастилии пред Его Величеством; но об этом — в свое время[306].
Теперь же прибавлю еще один факт. Конечно, к золоту, как всем известно, стремится все человечество; и чем больше его имеешь, тем меньше удовлетворяешься. Вот и случилось, что из трех куч сокровищ стали пропадать отдельные вещи, которые мы все отлично заприметили. Поэтому, когда Хуан Веласкес де Леон то и дело заказывал индейцам-ювелирам из Аскапоцалько то цепи из золота, то разные другие украшения, наш казначей, Гонсало Мехия, указал ему, что многие из его вещей принадлежали к королевской пятине и не могли попасть в частные руки. Но Хуан Веласкес де Леон, зная, как высоко ценит его Кортес, ответил, что ничего не вернет, ибо сам он ничего себе не брал, а всё получил от Кортеса. Гонсало Мехия этим не удовлетворился, и вскоре возникла жестокая перебранка, затем выхвачены были мечи, и они, ловкие фехтовальщики и силачи, несомненно, убили бы друг друга, если бы мы их не разняли силой. Тем не менее каждый из них получил уже по две раны.
Когда Кортес узнал об этом, он обоих велел арестовать и заковать в цепи. Впрочем, зная дружбу Кортеса к Хуану Веласкесу де Леону, мы не очень тревожились за его участь; а что касается Гонсало Мехии, то им и мы были недовольны, так как он должен был пойти дальше — требовать недостающее не только у Хуана Веласкеса де Леона, но и у самого Кортеса. Впрочем, не буду распространяться, а расскажу самый конец всей истории. Хуан Веласкес де Леон помещен был в комнату, недалеко от покоев Мотекусомы. И так как Хуан Веласкес, крупный и сильный человек, не слишком стеснялся тяжелой цепью и преспокойно тащил ее за собой, если хотел размяться и расправить затекшие члены, то Мотекусома услышал лязг и грохот и осведомился у пажа Ортегильи, кого это там засадили. Ортегилья и рассказал, что это Хуан Веласкес де Леон, тот самый, который еще недавно командовал стражей Мотекусомы, а в ту пору ею уже командовал Кристобаль де Олид, и что он арестован за какую-то недостачу золота. Вскоре появился и Кортес, чтобы, по обыкновению, осведомиться о желаниях Мотекусомы, и тогда тот спросил его, за что столь храброго капитана заковали в цепи. Кортес как бы в шутку ответил, что у Хуана Веласкеса голова не совсем в порядке, ибо он, считая себя обделенным при распределении золота, погрозился отправиться в разные города, чтобы вытребовать у тамошних касиков золото. Боясь, что он исполнит эту сумасбродную мысль и что могут пострадать при этом касики, Кортес и посадил его на цепь. Тогда Мотекусома стал просить за Хуана Веласкеса: он, дескать, отговорит его от странных планов, а что касается золота — он удовлетворит его из собственной казны. Кортес для вида согласился не сразу и только ради Мотекусомы. Оковы были сняты, и Хуан Веласкес де Леон послан был с мешикскими сановниками для сбора дани в Чолулу. Когда он через шесть дней вернулся, у него было золота больше, чем когда-либо. Что же касается Гонсало Мехии, он навсегда затаил обиду, и отношение к Кортесу так и осталось испорченным.
Я же рассказал эту историю, согласно моим запискам, чтобы показать, как ловко Кортес умел использовать любой случай, чтобы внушить всем представление о строгой и нелицеприятной своей справедливости.
ГРОЗА НАДВИГАЕТСЯ
Мотекусома делал все нам в угоду. Одно только было выше его сил: отказ от человеческих жертвоприношений. Как ни настаивал Кортес, как ни упрашивал падре Ольмедо, не проходило и дня без этих гнусностей. Тогда Кортес решил прибегнуть к решительным мерам, но так, чтоб не вызвать немедленного возмущения всего города и papas [(жрецов)] Уицилопочтли. На особом совещания капитанов и солдат посему постановили: низвергнуть идолов с вершины святилища Уицилопочтли; если же мешики вздумают их защищать силой или поднять мятеж, то ограничиться требованием, чтобы на вершине этого главного си [(пирамиды храма)] был помещен и наш алтарь с распятием и изображением Нашей Сеньоры.
Кортес взял с собой семерых капитанов и солдат и отправился с ними к Мотекусоме, где указал, что все наше войско единодушно решило положить конец резне людей, что мы просим его распорядиться о снятии идолов и замещении их изображением Нашей Сеньоры Санта Марии и крестом, иначе может случиться несчастье, и многие из papas могут поплатиться жизнью.
По лицам окружающих Мотекусома увидел, что дело серьезно, и с великой горестью он воскликнул: "Ах, Малинче! Зачем ты хочешь принудить меня погубить весь этот город! Наши божества уже сейчас разгневаны, и трудно сказать, какая великая опасность ожидает вас. Разреши мне созвать всех papas, чтобы посоветоваться с ними".
Тогда Кортес удалил всех остальных, кроме падре Ольмедо, и попросил Мотекусому еще раз выслушать их двоих. Это была тонкая хитрость, но не совсем безуспешная, как мы увидим. А именно, Кортес, как бы секретно, сообщил Мотекусоме, что есть еще одно последнее средство спасти город от мятежа и крови — разрешить нам, не трогая их идолов, построить на верхней платформе главного си [(пирамиды храма)] алтарь и поместить там изображение Нашей Сеньоры и крест. Конечно, не то требует войско, но он готов уговорить своих товарищей помириться на меньшем.
Но и на это предложение Мотекусома ответил с печалью и многими вздохами, что должен посоветоваться с papas [(жрецами)]. Тем не менее, после долгих споров и разговоров, мы получили разрешение, это было в ...[307] день ...[308] месяца 1519 года, И наш алтарь с изображением Нашей Сеньоры и крестом был размещен сбоку от святилищ-башенок проклятых идолов. Мы с большим благочестием все возблагодарили Бога, и падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой отслужил торжественную мессу с помощью священника Хуана Диаса вместе со многими нашими солдатами. И приказал наш предводитель остаться сторожем при алтаре старику-солдату, и просил Мотекусому, чтобы papas его не обижали, ибо на его обязанности лежит соблюдать чистоту, поддерживать вечно горящие свечи и украшать алтарь зеленью и цветами.
Никогда для нас не было недостатка в опасностях, теперь же, воистину, наступили тяжкие времена. Оказывается, Уицилопочтли и Тескатлипока вновь заговорили через своих papas: они, дескать, намерены оставить страну, ибо слишком пренебрежительно относятся к ним пришельцы, да и в одном месте с изображением Нашей Сеньоры и крестом они остаться не могут; ежели же Мешико желает их сохранить, то всех нас нужно перебить; таково их решение, пусть об этом узнают Мотекусома и все, ибо пришельцы -насильники и святотатцы: пятерых великих касиков они держат в цепях, священные предметы они перелили в слитки... Все это дословно было сообщено Мотекусоме, и тот пригласил к себе Кортеса для сообщения величайшей важности,
Приглашение это передал паж Ортегилья, который присовокупил, что Мотекусома находится в величайшем волнении и что весь предыдущий день до глубокой ночи он совещался со многими papas и знатнейшими военачальникам, да в такой тайне, что Ортегилья ничего не смог подслушать. Кортес взял с собой капитана стражи Кристобаля де Олида и еще четырех капитанов, и донью Марину, и Херонимо де Агиляра, и тотчас же вошел в покой Мотекусомы, который после обычных, приветствий сделал следующее неожиданное сообщение: "Ох, сеньор Малинче и сеньоры капитаны! Великим горем преисполнило меня повеление наших teules [(божеств)], переданное нашими papas мне и всем моим военачальникам. Наши божества: требуют, чтобы мы пошли на вас войной, чтобы всех вас истребить или изгнать из пределов страны. Лучше, конечно, если вы сами удалитесь еще до начала военных действий. Вот что я принужден вам сообщить! Не может быть спора, что жизнь ваша висит на волоске!"
Понятно, что Кортес и все присутствующие были немало поражены и потрясены. Такого оборота никто не ожидал, а Мотекусома говорил с такой мрачной решительностью, что сомневаться в ужасной для нас опасности было невозможно. Тем не менее, Кортес быстро овладел собой. Поблагодарив Мотекусому за предостережение, он высказал крайнее сожаление, что у него нет теперь кораблей, на которых мы бы могли уйти, тем более, что его, Мотекусому, в случае нашего ухода тоже придется прихватить, дабы представить его нашему великому императору. Посему он просит Мотекусому повлиять на papas и военачальников и дать нам время построить три корабля. Такой исход будет наилучшим, ибо всякая война несет с собой смерть многих и лучших. Решение его насчет постройки кораблей твердое: он сейчас же готов послать одного из своих капитанов и обоих наших мастеров на морское побережье для подготовки материала.
Услышав, что он должен отправиться с нами, Мотекусома опечалился пуще прежнего. Тем не менее, он обещал нам отрядить дровосеков и плотников и советовал величайшую спешку, ибо, возможно, что божеств удастся успокоить на некоторое еще время.
Кортес откланялся, и все мы с минуты на минуту ждали начала военных действий. Все же немедленно позваны были наши мастера, Мартин Лопес и Андрес Нуньес, и Кортес совещался с ними о величине судов и о тех материалах, какие находились в складах Вера Круса. Скоро прибыли и мешикские мастера и их помощники, и на морском берегу закипела жизнь — валили деревья, набрасывали чертежи, строили модели, а затем начали постройку и самих кораблей.
Говорили, что Лопес получил тайный приказ не слишком усердствовать, но мне об этом ничего неизвестно, а сам Мартин Лопес, в минуту откровенности, говорил лишь о подлинной, безобманной стройке...
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 63; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!