СТАНСЫ К НЕКОЙ ДАМЕ, НАПИСАННЫЕ ПРИ ОТЪЕЗДЕ ИЗ АНГЛИИ
Пора! Прибоя слышен гул, Корабль ветрила развернул, И свежий ветер мачту гнет, И громко свищет, и поет; Покину я мою страну: Любить могу я лишь одну. Но если б быть мне тем, чем был, Но если б жить мне так, как жил, Не рвался я бы в дальний путь! Я не паду тебе на грудь И сном блаженным не засну... И все ж люблю я лишь одну. Давно не видел я тот взгляд, Причину горя и отрад; Вотще я не жалел труда Забыть о нем - и навсегда; Да, хоть я Альбион кляну, Любить могу я лишь одну. Я одинок средь бурь и гроз, Как без подруги альбатрос. Смотрю окрест - надежды нет Мне на улыбку, на привет; В толпе я шумной потону - И все один, люблю одну. Прорезав пенных волн гряду, Я на чужбине дом найду, Но, помня милый, лживый лик, Не успокоюсь ни на миг И сам себя не обману, Пока люблю я лишь одну. Любой отверженный бедняк Найдет приветливый очаг, Где дружбы иль любви тепло Его бы отогреть могло... Кому я руку протяну, Любя до смерти лишь одну? Я странник, - но в какой стране Слеза прольется обо мне? В чьем сердце отыскать бы мог Я самый скромный уголок? И ты, пустив мечту ко дну, Смолчишь, хоть я люблю одну. Подробный счет былых потерь - Чем были мы, что мы теперь - Разбил бы слабые сердца, Мое же стойко до конца, Оно стучит, как в старину, И вечно любит лишь одну. И чернь тупая не должна Вовек узнать, кто та "одна"; Кем презрена любовь моя, То знаешь ты - и стражду я... Немногих, коль считать начну, Найду, кто б так любил одну. Плениться думал я другой, С такой же дивною красой, Любить бы стало сердце вновь, Но из него все льется кровь, Ему опять не быть в плену: Всегда люблю я лишь одну. Когда б я мог последний раз Увидеть свет любимых глаз... Нет! Плакать а не дам о том, Кто страждет на пути морском, Утратив дом, мечту, весну, И все же любит лишь одну. Перевод В.Рогова Наполняйте стаканы!
Наполняйте стаканы! Не правда ль, друзья,
|
|
|
|
|
|
Веселей никогда не кипела струя!
Пьём до дна – кто не пьёт? Если сердце полно,
Без отравы веселье дарит лишь вино.
Всё я в мире изведал, что радует нас,
Я купался в лучах темнопламенных глаз,
Я любил, - кто не любит? – но даже любя,
Не назвал я ни разу счастливым себя.
В годы юности, в бурном цветенье весны,
Верил я, что сердца неизменно верны,
Верил дружбе, - кого ж не пленяла она? –
Но бывает ли дружба вернее вина!
За любовью приходит разлуке черёд,
|
|
|
Солнце дружбы зашло, но твоё не зайдёт,
Ты стареешь, - не всем ли стареть суждено? –
Но лишь ты, чем старее, тем лучше, вино.
Если счастье любовь уготовила нам,
Мы другому жрецу не откроем свой храм,
Мы ревнуем, - не так ли? – и друг нам не друг.
Лишь застольный, чем больше, тем радостней круг.
Ибо юность уходит подобно весне,
И прибежище только в пурпурном вине,
Только в нём – ведь не даром! – признал и мудрец
Вечной истины кладезь для смертных сердец.
Упущеньем Пандоры на тысячи лет
Стал наш мир достояньем печалей и бед.
Нет надежды, - но что в ней? – целуйте стакан,
И нужна ли надежда! Тот счастлив, кто пьян!
Пьём за пламенный сок! Если лето прошло,
Нашу кровь молодит винограда тепло.
Мы умрём, - кто бессмертен? – но в мире ином
Да согреет нас Геба кипящим вином!
Перевод В. Левика
1811
Послание другу в ответ на призыв быть весёлым и «гнать печаль»
«Гони печаль» - ко мне стремглав
Влетел девиз твоих забав.
Не спорю, он меня живил,
Когда в отчаянье, без сил,
Разгулом боль свою глуша,
«Гнала печаль» моя душа.
Но в этот час страданье будит
Всё то, что было, есть и будет.
|
|
|
Всё то, что я любил когда-то,
Изжито, отнято, изъято…
И что скрывать, мы оба знаем,
Что сам я стал неузнаваем.
Но если дружеская связь
Меж нами не оборвалась
И тягу к высшему началу
Душа в пирах не утеряла –
Увещевай, хвали, кори,
Но о любви не говори.
Тому, чьи чувства – взаперти,
Легко ли путь к сердцам найти?
Едва ли грустный мой рассказ
Проймёт кого-нибудь из вас,
Едва ли стоит теребить
Любви оборванную нить…
Моя невеста не со мной
Стояла в церкви под фатой.
Её ребёнок мне кивал –
Я с болью в сердце узнавал
Резной овал знакомых губ,
Который с детства был мне люб.
Её победный, гордый взгляд
Моим страданьям был бы рад.
Но по-актёрски безупречно
Я укрывал свой жар сердечный
И, вопреки желаньям страстным,
Умел казаться безучастным.
Ребёнка гладил по лицу,
Завидуя его отцу,
Но в каждой ласке виден был
Моей любви нетленный пыл.
Но хватит слов. Я не ропщу
И дальних странствий не ищу.
И в тихой гавани, угрюм,
Обрёл покой мой пленный ум.
Но если трудный час настанет
И «май Британии увянет»,
Молва шепнёт тебе, пожалуй,
О том, кто в злобе небывалой
Чураясь славы и похвал,
В грехах от века не отстал,
Кто в честолюбье непреклонном
Противоборствовал законам,
Кто вписан на страницы книг
Как самый ярый бунтовщик.
Но ты один поймёшь причину
Его падения в пучину.
Перевод А. Парина
К ТИРЗЕ[7] Ни камень там, где ты зарыта, Ни надпись языком немым Не скажут, где твой прах... Забыта! Иль не забыта - лишь одним. В морях, на корабле бегущем Я нес любовь сквозь все года. Нас жизнь и Прошлым и Грядущим Хотела сблизить... Никогда! Я отплывал. Я ждал - хоть взглядом Ты скажешь: "Мы навек друзья!" Была бы легче боль - и ядом Не стала бы тоска моя. Когда часы текли к кончине, Когда без мук она пришла, Того, кто верен и доныне, Ужель ты сердцем не ждала? Как мной, была ль ты кем любима? И кто в последний горький час Следил, как смерть неумолимо Туманит блеск прекрасных глаз? Когда же от земной печали Ты отошла в иной приют, Чьи слезы по щекам бежали, Как по моим они бегут?………………………… Перевод В. Левика ***Нет, не хочу ни горьких слов,
Ни слов, ласкавших прежде слух!
Бегу от этих берегов
И навсегда к их песням глух.
Те звуки рождены в былом,
И воскрешать его — нет сил.
Забыть, не вспоминать о том,
Каким я стал, каким я был!
Их пел волшебный голос тот,
Но так давно умолкнул он,
И мне слышнее что ни год
В них скорбный погребальный звон.
Да, Тирза, да, в них образ твой,
Но ты мертва, мертва,— с тех пор
Где сердцу был созвучный строй,
Там для него нестройный хор.
Все смолкло! Но звучит опять
Тот голос — эхо лучших дней.
Я не хочу ему внимать,
Он умер, умер вместе с ней.
Но вдруг мне снится вновь: жива!
Я слышу речь ее во сне.
Проснусь — хочу понять слова,
Но внемлю мертвой тишине.
О Тирза, явь ли то иль сон,
Ты стала для меня Мечтой —
Ушедшей вдаль, за небосклон,
Звездой над зыбкой глубиной.
И кто сквозь горе и беду
Шагает, бурями гоним,
Тот помнит яркую звезду,
В ночи сиявшую над ним.
Перевод В. Левика
***
Еще усилье — и, постылый,
Развеян гнет бесплодных мук.
Последний вздох мой тени милой —
И снова в жизнь и в тот же круг.
И даже скуке, в нем цветущей,
Всему, что сам отверг, я рад.
Тому не страшен день грядущий,
Кто в прошлом столько знал утрат.
Мне нужен пир в застолье шумном,
Где человек не одинок.
Хочу быть легким и бездумным,
Чтоб улыбаться всем я мог,
Не плача ни о ком... Когда-то
Я был другим. Теперь не то.
Ты умерла, и нет возврата,
И мир ничто, где ты — ничто.
Но лире скорбь забыть едва ли.
Когда улыбка — маска слез,
Она насмешка для печали,
Как для могилы — свежесть роз.
Вино и песня на мгновенье
Сотрут пережитого след.
С безумством дружно наслажденье,
Но сердце — сердцу друга нет.
Нам звезды кроткими лучами
Отрадный мир вливают в грудь.
Я сам бессонными ночами
Любил глядеть па Млечный Путь.
На корабле в Эгейском море
Я думал: «Эта же луна
И Тирзу радует». Но вскоре
Светила ей на гроб она.
В ознобе, мучась лихорадкой,
Одной я мыслью был согрет:
Что Тирза спит, как прежде, сладко
И что моих не видит бед.
Как слишком позднюю свободу —
Раб стар, к чему менять судьбу! —
Я укорять готов Природу
За то, что жив, а ты — в гробу.
Той жизни, что казалась раем,
Ты, Тирза, мне дала залог.
С тех нор он стал неузнаваем,
Как от печали, он поблёк.
И ты мне сердце подарила,
Увы, оно мертво, как ты!
Моё ж угасло и остыло,
Но сберегло твои черты.
Ты, грустно радующий взоры,
Залог прощальный лучших дней!
Храни Любовь — иль грудь, к которой
Ты прижимаешься, разбей!
Что боль, и смерть, и безнадежность
Для чувств, не сдавшихся годам!
За ту святую к мертвой нежность
Я ста живых любовь отдам.
Перевод В. Левика
***
Мертва! Любимой, молодой
Угасла в цвете лет,
Чаруя нежной красотой,
Которой равных нет.
Где б ни был прах твой — пусть он скрыт,
Иль праздный люд над ним шумит,—
Я не ищу твой след
Я не хочу в тоске бессильной
Глядеть на холмик твой могильный.
То место, где укрылась ты,—
Не знаю, где оно.
Сорняк на нем или цветы —
Теперь не все ль равно!
Но знаю: все, что я любил,
Чем жил, дышал и счастлив был -
Все в тлен обращено.
И знаю без похвал надгробных:
Мертва — и нет тебе подобных!
Да, я любил, люблю тебя,
Ты для меня — одна!
Ты умерла, меня любя,
И в смерти мне верна.
Где смерть прошла, навеки там,
Назло наветам, лжи, годам,
Любовь освящена.
И я — каким ни стал бы дальше —
Для мертвой чужд измен и фальши.
Я в праздник жизни был с тобой
Теперь один я, верь.
Закаты, звезды, волн прибой —
Но для тебя теперь.
Но так завиден мне твой сон,
Что, подавив сердечный стон,
Я не считал потерь.
Стареть — всему закон в подлунной,
Ты ж для меня осталась юной.
Зачем красивейшим цветам
Дано так мало дней?
Цветок не сорван — значит, сам
Увянет тем быстрей.
Но если должен лепесток
За лепестком поблекнуть в срок,
Сорви — и не жалей!
Не жди, покуда благородство
И красоту убьёт уродство.
Такою старость предстаёт
В распаде красоты.
Чем краше день, тем хуже гнёт
Растущей темноты.
Наш день, ярчайший в беге дней,
Светился красотой твоей
До гробовой черты.
Так ярче, наземь упадая,
Звезда блистает золотая.
О слезы, слезы! — где их взять
Забывшему покой?
Не быть с тобою, не стоять,
Не плакать над тобой!
Но целовать кудрей кольцо,
Но видеть, не глядеть в лицо,
Не поддержать рукой!
Не выразить любви у гроба,
Которой мы лишились оба!
Что ж лучше,— пусть в могиле ты!
Что радостней, ответь,
Чем быть хоть силою мечты
С тобой, с тобой и впредь,
Чем знать, что вопреки судьбе
Все то сберег я, что в тебе
Не может умереть,
Что не вернуть любви, и все же
Лишь ты живая — мне дороже.
Перевод В. Левика
Эвтаназия
Пусть рано, поздно — то мгновенье
Придёт — и вступит Смерть в мой дом.
Тогда овей меня, Забвенье,
Всепримиряющим крылом.
Наследства ждущей алчной своре
Закрой к усопшему пути.
Ни плакальщиц в притворном горе,
Ни близких сердцу не зови.
Без шума из земного круга,
Без лишних слов уйду во тьму,
Не беспокоя даже друга,
Не портя пира никому.
А ты, Любовь, без жалоб тоже,
Ту силу, что дана Любви,
И мне, как дар на смертном ложе,
И ей — кто будет жить — яви.
Дай видеть мне, моя Психея,
Твою улыбку до конца,
И стихнет боль моя, слабея
При виде милого лица.
Но ты, как жизнь, уйти готова,
А слезы из прекрасных глаз
Обманут в смутный миг живого,
Но ранят сердце в смертный час.
Так пусть угасну одинокий,
Без жалоб, без речей, без слёз.
Ведь многих в Вечность миг жестокий
На мягких крыльях перенёс.
Уходят все. А Время нудит:
«Пора! Умри!» И замкнут круг.
А там — а там тебя не будет,
Ты завершил дорогу мук.
Он близок, день, зовущий к тризне,
Сочти же блага прошлых дней,
И ты поймешь: кем ни был в жизни,
Не быть, не жить — куда верней.
Перевод В. Левика
ОДА АВТОРАМ БИЛЛЯ, НАПРАВЛЕННОГО ПРОТИВ РАЗРУШИТЕЛЕЙ СТАНКОВ[8] Лорд Эльдон, прекрасно! Лорд Райдер, чудесно! Британия с вами как раз процветет. Врачуйте ее, управляя совместно, Заранее зная: лекарство убьет! Ткачи, негодяи, готовят восстанье, О помощи просят. Пред каждым крыльцом Повесить у фабрик их всех в назиданье! Ошибку исправить - и дело с концом, В нужде, негодяи, сидят без полушки. И пес, голодая, на кражу пойдет. Их вздернув за то, что сломали катушки, Правительство деньги и хлеб сбережет, Ребенка скорее создать, чем машину, Чулки - драгоценнее жизни людской И виселиц ряд оживляет картину, Свободы расцвет знаменуя собой Идут волонтеры, идут гренадеры, В походе полки... Против гнева ткачей Полицией все принимаются меры, Двумя мировыми, толпой палачей. Из лордов не всякий отстаивал пули; О судьях взывали. Потраченный труд! Согласья они не нашли в Ливерпуле... Ткачам осуждение вынес не суд, Не странно ль, что, если является в гости К нам голод и слышится вопль бедняка. За ломку машины ломаются кости И ценятся жизни дешевле чулка? А если так было, то многие спросят; Сперва не безумцам ли шею свернуть, Которые людям, что помощи просят, Лишь петлю на шее спешат затянуть? Перевод О. Чюминой К ВРЕМЕНИ О Время! Все несется мимо, Все мчится на крылах твоих: Мелькают весны, медлят зимы, Гоня к могиле всех живых. Меня ты наделило, Время, Судьбой нелегкою - а все ж Гораздо легче жизни бремя, Когда один его несешь! Я тяжкой доли не пугаюсь С тех пор, как обрели покой Все те, чье сердце, надрываясь, Делило б горести со мной. Да будет мир и радость с ними! А ты рази меня и бей! Что дашь ты мне и что отнимешь? Лишь годы, полные скорбей! Удел мучительный смягчает Твоей жестокой власти гнет: Одни счастливцы замечают, Как твой стремителен полет! Пусть быстротечности сознанье Над нами тучею висит: Оно темнит весны сиянье, Но скорби ночь не омрачит! Как ни темно и скорбно было Вокруг меня - мой ум и взор Ласкало дальнее светило, Стихии тьмы наперекор. Но луч погас - и Время стало Пустым мельканьем дней и лет: Я только роль твержу устало, В которой смысла больше нет! Но заключительную сцену И ты не в силах изменить: Лишь тех, кто нам придет на смену, Ты будешь мучить и казнить! И, не страшась жестокой кары, С усмешкой гнев предвижу твой, Когда обрушишь ты удары На хладный камень гробовой! Перевод Т. Гнедич 1814
Стансы для музыки
Как имя твоё написать, произнесть?
В нём весть о позоре – жестокая весть.
Молчу я, но скажет слеза на щеке
О горе, живущем в глухом тайнике.
Для страсти казались те дни коротки,
Но в них – семена безысходной тоски.
В неистовом гневе оковы мы рвём,
Но только расстанемся – снова вдвоём.
Да будет твоею вся радость, вина –
Моею!.. Прости же меня… ты одна
Душою, младенчески чистой владей;
Её не сломить никому из людей.
Я был – и останусь надменным с толпой
Чванливых вельмож, но смиренным с тобой.
Когда я вдали от тебя, одинок,
На что мне и мир, распростёртый у ног?
Один лишь твой вздох – я на казнь обречён.
Один только ласковый взгляд – и прощён.
Внимая моим порицателям злым,
Устами ответишь ты мне, а не им.
Перевод А. Ибрагимова
1815
Из цикла «Еврейские мелодии»
1. ДУША МОЯ МРАЧНА Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей! Вот арфа золотая: Пускай персты твои, промчавшися по ней, Пробудят в струнах звуки рая. И если не навек надежды рок унес, Они в груди моей проснутся, И если есть в очах застывших капля слез - Они растают и прольются. Пусть будет песнь твоя дика. - Как мой венец, Мне тягостны веселья звуки! Я говорю тебе: я слез хочу, певец, Иль разорвется грудь от муки. Страданьями была упитана она, Томилась долго и безмолвно; И грозный час настал - теперь она полна, Как кубок смерти, яда полный. Перевод М.Ю. Лермонтова 2. ТЫ ПЛАЧЕШЬ Ты плачешь - светятся слезой Ресницы синих глаз. Фиалка, полная росой, Роняет свой алмаз. Ты улыбнулась - пред тобой Сапфира блеск погас: Его затмил огонь живой, Сиянье синих глаз. Вечерних облаков кайма Хранит свой нежный цвет, Когда весь мир объяла тьма И солнца в небе нет. Так в глубину душевных туч Твой проникает взгляд: Пускай погас последний луч - В душе горит закат. Перевод С. Маршака 3. ТЫ КОНЧИЛ ЖИЗНИ ПУТЬ... Ты кончил жизни путь, герой! Теперь твоя начнется слава, И в песнях родины святой Жить будет образ величавый, Жить будет мужество твое, Освободившее ее. Пока свободен твой народ, Он позабыть тебя не в силах. Ты пал! Но кровь твоя течет Не по земле, а в наших жилах; Отвагу мощную вдохнуть Твой подвиг должен в нашу грудь. Врага заставим мы бледнеть, Коль назовем тебя средь боя; Дев наших хоры станут петь О смерти доблестной героя; Но слез не будет на очах: Плач оскорбил бы славный прах. Перевод А. Плещеева 4. СОЛНЦЕ БЕССОННЫХ Бессонных солнце, скорбная звезда, Твой влажный луч доходит к нам сюда. При нём темнее кажется нам ночь, Ты - память счастья, что умчалось прочь. Ещё дрожит былого смутный свет, Ещё мерцает, но тепла в нем нет. Полночный луч, ты в небе одинок, Чист, но безжизнен, ясен, но далек!.. Перевод С. Маршак
СОЛНЦЕ НЕСПЯЩИХ[9]
Неспящих солнце, грустная звезда,
Как слёзно луч мерцает твой всегда,
Как темнота при нём ещё темней,
Как он похож на радость прежних дней!
Так светит прошлое нам в жизненной ночи,
Но уж не греют нас бессильные лучи.
Звезда минувшего так в горе мне видна,
Видна – но далека, светла – но холодна.
Перевод А.К. Толстого
Стансы для музыки
Блаженства нас лишает мир — и ничего взамен.
И мысль и чувство сожжены и обратились в тлен.
Хоть грустно нам румянец щек навеки потерять,
Страшнее то, что прежних чувств не испытать опять.
В наследство выжившим в пути оставил ураган
Лишь покаянья топкий ил да блуда океан.
И верным курсом кораблям вовеки не идти,
К обетованным островам им больше нет пути.
И равнодушия металл, как смерть, сердца пронзил,
Изъяв безудержность мечты и состраданья пыл.
Источник слез застыл, в броню одетый навсегда,
И придали холодный блеск глазам узоры льда.
И хоть изящество и лоск не утеряла речь
И наслаждение порой способно нас увлечь,
Мы — как руины, что обвил могучий виноград:
Снаружи буйная листва, внутри труха и смрад.
О, если б чувства прежних дней, и собственную суть,
И стоны прежние мои, и чаянья вернуть!
В пустыне, как родник, свежа прогорклая вода —
На пепелище чувств слеза сладка, как никогда.
Перевод А. Парина
Перевод В. Иванова
1816
Стансы Ни одна не станет в споре Красота с тобой. И, как музыка на море, Сладок голос твой! Море шумное смирилось, Будто звукам покорилось, Тихо лоно вод блестит, Убаюкан, ветер спит. На морском дрожит просторе Луч луны, блестя. Тихо грудь вздымает море, Как во сне дитя. Так душа полна вниманья, Пред тобой в очарованье; Тихо все, но полно в ней,Будто летом зыбь морей.
Перевод К. Бальмонта
Стансы к Августе
Когда сгустилась мгла кругом
И ночь мой разум охватила,
Когда неверным огоньком
Едва надежда мне светила,
В тот час, когда, окутан тьмой,
Трепещет дух осиротелый,
Когда, молвы страшась людской,
Сдается трус и медлит смелый,
Когда любовь бросает нас
И мы затравлены враждою, —
Лишь ты была в тот страшный час
Моей немеркнущей звездою.
Благословен твой чистый свет!
Подобно оку серафима,
В годину злую бурь и бед
Он мне сиял неугасимо.
Привиде тучи грозовой
Еще светлее ты глядела,
И, встретив кроткий пламень твой,
Бежала ночь и тьма редела.
Пусть вечно реет надо мной
Твой дух в моем пути суровом.
Что мне весь мир с его враждой
Перед твоим единым словом!
Была той гибкой ивой ты,
Что, не сломившись, буре внемлет
И, словно друг, клоня листы,
Надгробный памятник объемлет.
Я видел небо все в огне,
Я слышал гром над головою,
Но ты и в бурный час ко мне
Склонялась плачущей листвою.
О, ни тебе, ни всем твоим
Да не узнать моих мучений!
Да будет солнцем золотым
Твой день согрет, мой добрый гений!
Когда я всеми брошен был,
Лишь ты мне верность сохранила,
Твой кроткий дух не отступил,
Твоя любовь не изменила.
На перепутьях бытия
Ты мне прибежище доныне,
И верь, с тобою даже я
Не одинок в людской пустыне.
Перевод В. Левика
Стансы к Августе
Хоть судьба мне во всем изменила
И моя закатилась звезда,
Ты меня никогда не винила,
Не судила меня никогда.
Ты мой дух разгадала тревожный,
Разделила мой жребий одна.
Я мечтал о любви невозможной —
И в тебе мне явилась она.
Если я улыбнусь, и нежданно
Отвечают улыбкой цветы,
Я могу не бояться обмана,
Ибо так улыбаешься ты.
Если ссорится ветер с волнами,
Как со мною друзья и родня,
Только тем, что оно — между нами,
Это море тревожит меня.
Пусть Надежда, корабль мой, разбита
И обломки уходят на дно,
Сердцу в бурях лишь гордость защита,
Но и в пытках не сдастся оно.
Ибо смерть предпочту я презренью,
Никакой не страшусь клеветы.
И меня не принудят к смиренью,
Если будешь союзницей ты.
Люди лгут — никогда не лгала ты,
Не по-женски верна мне была,
Ты любила, не требуя платы,
И любовь за любовь отдала.
Ты, не дрогнув, на ложь возражала,
Не для сплетен следила за мной,
Расставаясь со мной, не бежала
И не прятала нож за спиной.
Этот мир не кляну я враждебный,
Где преследуют все одного:
Я не пел ему песни хвалебной,
Но уйти не спешил от него.
И ошибку я страшной ценою
Оплатил в эти смутные дни,
Но зато ты навеки со мною,
И тебя не отнимут они.
Буря прошлое стерла, и что же,
Чем утешу себя самого?
То, что было всего мне дороже,
Оказалось достойней всего.
И в песках еще ключ серебрится,.
И звезда ещё в небе горит,
А в пустыне поёт еще птица
И душе о тебе говорит.
Перевод В. Левика
Послание Августе
1
Сестра! Мой друг сестра! Под небесами
Нежнее слова, лучше слова нет!
Пускай моря и горы между нами,
Ты для меня все та же в смене лет.
И я, носимый ветром и волнами,
Прошу не слез, а нежности в ответ.
Два мира мне оставлены судьбою:
Земля, где я скитаюсь, дом — с тобою.
2
Что первый мне! Второй люблю стократ, —
Он — гавань счастья, все в нем так надежно!
Но у тебя — свой долг и свой уклад,
От них уйти — я знаю — невозможно.
У нас один отец, но я — твой брат —
Жить обречен и трудно и тревожно.
Как на морях не знал покоя дед,
Так внуку на земле покоя нет.
3
Рожден для бурь, пускай в иной стихии,
Я все изведал: светской брани шквал,
Утесы вероломства роковые
И клевету, что всех коварней скал.
Вина — моя, признаюсь не впервые, —
Так без уверток я вину признал,
Когда на берег выплыл, с бурей споря,
Злосчастный кормчий собственного горя.
4
Вина моя — и мне предъявлен счёт.
Я брошен был в борьбу со дня рожденья,
И жизни дар меня всю жизнь гнетёт —
Судьба ли то, страстей ли заблужденья?
Чтоб вырваться из гибельных тенёт,
Разбил бы цепи глиняные звенья,
Но вот живу — и рад остаток лет
Продлить, чтоб видеть век, идущий вслед.
5
Я мало жил, но видел я немало:
Режимов, царств, империй чехарду.
Как пену, жизнь История смывала,
Все унося: и радость и беду.
Не знаю что, но что-то воспитало
Во мне терпенье, я спокойно жду.
А значит, не напрасны испытанья,
Пусть мы страдаем только для страданья.
6
Но не протест ли говорит во мне —
Моих несчастий плод — или, быть может,
Отчаянье? Не знаю, но в стране,
Где воздух чист, ничто души не гложет,
И тела в благодатной тишине
Доспехов зимних тяжесть не тревожит,
Я так спокоен, так исполнен сил,
Как не бывал, когда спокойней жил.
7
Здесь веет миром детства золотого —
Ручьи, деревья, травы и цветы —
И, благодарный, весь я в прошлом снова —
Там, где ни книг, ни смут, ни суеты.
Где было все и празднично и ново
И в сердце зрели юные мечты,
И, кажется, другого не взыскуя, —
Не как тебя! — но все ж любить могу я.
8
Здесь Альпы предо мной — какой предмет
Для созерцанья! Чувство удивленья
Проходит — это мелкий пустоцвет.
Но здесь источник мысли, вдохновенья,
И даже в одиночестве здесь нет
Отчаянья. Здесь пир ума и зренья.
А озеро! Красивее того,
Где мы росли! Но то родней всего.
9
О, если бы ты здесь была со мною!
Я славить одиночество привык,
И пусть одной бессмысленной строкою
Любовь мою развенчиваю вмиг,
Зато других желаний не открою,
Был не для жалоб создан мой язык,
Но в мудрости отливы есть, как в море.
Боюсь, прилив зальет глаза мне вскоре.
10
Да, озеро, — ты помнишь? — замок мой –
Мой дом, теперь чужое мне наследство.
Красив Леман, но там наш край родной,
Там счастье, там резвилось наше детство.
Стереть их образ — иль его, иль твой —
О! даже Время не имеет средства,
Хотя давно всё дорогое мне
Иль умерло, иль там, в другой стране.
11
Вот он — весь мир! Но одного, как ласки,
Прошу я у Природы: пусть она
Тепло мне даст, и солнечные краски,
И тишину, что сердцу так нужна.
Пусть явит мне лицо свое без маски,
Чтобы не впал я в безразличье сна,
И пусть — пока в разлуке мы с тобою —
Из друга детства станет мне сестрою.
12
Любое чувство гнал бы я, смеясь,
Но это — нет, его храню я строго.
Я здесь как дома — там, где началась
Не только жизнь, но вся моя дорога.
И если браньше с чернью знатной связь
Я разорвал — я б лучше был намного,
Страстей не знал бы, меньше б видел зла,
Не знал бы мук, ты слез бы не лила
13
Тщеславье меньше мною бы владело,
Да и Любовь, — не звал бы Славу в дом.
Они пришли и вторглись в душу, в тело,
А много ль дали? Имя — всё ли в нем?
Душа когда-то лучшего хотела,
И благородным я пылал огнем.
Он отгорел — так все желанья вянут.
Как миллионы, был и я обманут.
14
А будущее — что мне? — Пусть она
Моей о нем не требует заботы.
Я пережил себя уже давно,
Слепой судьбы изведал повороты,
Но жил — не спал, — мне с детства суждено
Быть начеку, сводя с фортуной счеты.
Лишь четверть века длил я жизни бег,
А пережил — как будто прожил век.
15
Так будь что будет — все приму без слова!
Я Прошлое почти благодарю:
В нем есть просветы, пусть оно сурово.
Когда ж о настоящем говорю,
Моя душа хвалить его готова
Уже за то, что вижу и смотрю,
Могу в Природе каждое мгновенье
Любить и созерцать в благоговенье.
16
Сестра! В тебе нашел я свой оплот,
Как ты во мне. Мы были, есть и будем
Во всем едины. То, что в нас живет,
Не умертвить ни Времени, ни людям.
И вместе, врозь — в чаду любых забот
Не предадим друг друга, не забудем.
Союз, который первым был для нас,
Последним разорвется в смертный час.
Перевод В. Левика
Прометей
Титан! С надмирной высоты
На тех, чья горестна дорога,
На муки смертных тварей ты
Не мог смотреть с презреньем бога.
И в воздаянье добрых дел
Страдать безмолвно — твой удел.
В горах утес, орел, оковы!
Но тщетно боги так суровы —
Ты не слабел от страшных мук,
И стон, срывающийся вдруг,
Не дал им повода для смеха:
Ты, озирая небосвод,
Молчал. Ты мыслил: боль вздохнет,
Когда лишится голос эха.
Титан! Что знал ты? День за днем
Борьбу страдания и воли,
Свирепость не смертельной боли,
Небес бездушных окоем,
Ко всем глухой Судьбы десницу,
И Ненависть — земли царицу:
Всё то, что правит средь живых
И с наслажденьем губит их,
Сперва замучив. Был ты Роком
Томим в бессмертии жестоком
И нес достойно свой удел.
Напрасно гневный Зевс хотел
Из глаз твоих исторгнуть слезы.
Ты в Небо слал ему угрозы,
Хоть знал, что станет мягче он,
Открой ты, что не вечен трон
Царя богов,— и приговор
Гремел среди пустынных гор
В твоем пророческом молчанье.
И понял — и познал он страх,
Но злую дрожь в его руках
Лишь молний выдало дрожанье.
Был твой божественный порыв
Преступно добрым — плод желанья
Людские уменьшить страданья,
Наш дух и волю укрепив.
И, свергнут с горней высоты,
Сумел так мужественно ты,
Так гордо пронести свой жребий,
Противоборствуя Судьбе,—
Ни на Земле, ни даже в Небе
Никем не сломленный в борьбе,
Что Смертным ты пример явил
И символ их судеб и сил.
Как ты, в тоске, в мечтах упорных
И Человек отчасти бог.
Он мутно мчащийся поток,
Рожденный чистым в недрах горных.
Он также свой предвидит путь,
Пускай не весь, пускай лишь суть:
Мрак отчужденья, непокорство,
Беде и злу противоборство,
Когда, силен одним собой,
Всем черным силам даст он бой.
Бесстрашье чувства, сила воли
И в бездне мук сильней всего.
Он счастлив этим в горькой доле.
Чем бунт его - не торжество?
Чем не Победа – смерть его?
Перевод В. Левика
ТЬМА
Я видел сон... Не все в нем было сном. Погасло солнце светлое, и звезды Скиталися без цели, без лучей В пространстве вечном; льдистая земля Носилась слепо в воздухе безлунном. Час утра наставал и проходил, Но дня не приводил он за собою... И люди - в ужасе беды великой Забыли страсти прежние... Сердца В одну себялюбивую молитву О свете робко сжались - и застыли. Перед огнями жил народ; престолы, Дворцы царей венчанных, шалаши, Жилища всех имеющих жилища - В костры слагались... города горели... И люди собиралися толпами Вокруг домов пылающих - затем, Чтобы хоть раз взглянуть в глаза друг другу. Счастливы были жители тех стран, Где факелы вулканов пламенели... Весь мир одной надеждой робкой жил... Зажгли леса; но с каждым часом гас И падал обгорелый лес; деревья Внезапно с грозным треском обрушались... И лица - при неровном трепетанье Последних замирающих огней Казались неземными... Кто лежал, Закрыв глаза, да плакал; кто сидел, Руками подпираясь, улыбался; Другие хлопотливо суетились Вокруг костров - и в ужасе безумном Глядели смутно на глухое небо, Земли погибшей саван... а потом С проклятьями бросались в прах и выли, Зубами скрежетали. Птицы с криком Носились низко над землей, махали Ненужными крылами... Даже звери Сбегались робкими стадами... Змеи Ползли, вились среди толпы, шипели, Безвредные... Их убивали люди На пищу... Снова вспыхнула война, Погасшая на время... Кровью куплен Кусок был каждый; всякий в стороне Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке. Любви не стало; вся земля полна Была одной лишь мыслью: смерти - смерти Бесславной, неизбежной... Страшный голод Терзал людей... И быстро гибли люди... Но не было могилы ни костям, Ни телу... Пожирал скелет скелета... И даже псы хозяев раздирали. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И мир был пуст; Тот многолюдный мир, могучий мир Был мертвой массой, без травы, деревьев Без жизни, времени, людей, движенья... То хаос смерти был. Озера, реки И море - все затихло. Ничего Не шевелилось в бездне молчаливой. Безлюдные лежали корабли И гнили на недвижной, сонной влаге... Без шуму, по частям валились мачты И, падая, волны не возмущали... Моря давно не ведали приливов... Погибла их владычица - луна; Завяли ветры в воздухе немом... Исчезли тучи... Тьме не нужно было Их помощи... она была повсюду... Перевод И. Тургенева 1818 СОНЕТ К ШИЛЬОНУ[11]Свободной Мысли вечная Душа, —
Всего светлее ты в тюрьме, Свобода!
Там лучшие сердца всего народа
Тебя хранят, одной тобой дыша.
Когда в цепях, во тьме сырого свода.
Твоих сынов томят за годом год —
В их муке зреет для врагов невзгода,
И Слава их во всех ветрах поет.
Шильон! Твоя тюрьма старинной кладки —
Храм; пол — алтарь; по нем и там и тут
Он, Бонивар, годами шаг свой шаткий
Влачил, и в камне те следы живут.
Да не сотрут их — эти отпечатки!
Они из рабства к Богу вопиют!
Перевод Г. Шенгели
1823
ИЗ ДНЕВНИКА В КЕФАЛОНИИ[12]
Встревожен мертвых сон, - могу ли спать?
Тираны давят мир, - я ль уступлю?
Созрела жатва, - мне ли медлить жать?
На ложе - колкий терн; я не дремлю;
В моих ушах, что день, поет труба,
Ей вторит сердце...
Перевод А. Блока
1824
В ДЕНЬ, КОГДА МНЕ ИСПОЛНИЛОСЬ
ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ЛЕТ
Других не властный волновать,
Я сам бесстрастен должен быть,
Но и без отклика, опять
Хочу любить.
Настал мой желтый листопад,
Любви цветенье позади,
Червь погубил плоды, и яд
В моей груди.
Огонь, терзающий меня,—
Вулкан среди пустынных вод;
Ни в ком ответного огня
Он не зажжет.
Надежда, ревность, страха дрожь,
Высокий жребий мук земных,
Любовь — я их лишен, и все ж
Во власти их.
Довольно. Прежнему конец.
Я думать так не вправе — здесь,
Где павший и живой боец
Стяжали честь.
О, слава древняя Афин!
О, стяга плеск и блеск копья!
Как щитоносной Спарты сын,
Свободен я.
Мой дух! Ты помнишь ли, чья кровь
Завещана тебе в удел?
Воспрянь же, как Эллада, вновь
Для славных дел!
Пусть над тобой утратит власть
Гнев и улыбка красоты.
Умей унять любую страсть, -
Не мальчик ты!
Ты прожил молодость свою.
Что медлить? Вот он, славы край.
Своё дыхание в бою
Ему отдай.
Свободной волею влеком
К тому, что выше всех наград,
Взгляни кругом, найди свой холм
И спи, солдат!
22 января 1824
Перевод З. Морозкиной
Фрагменты из поэм Байрона
ГЯУР
Кровь северян так холодна,
Любовь у них всегда спокойна…
Едва ль на севере достойна
Такого имени она.
Моя же страсть была потоком,
Рождённым в кратере глубоком
Горячей Этны… И всегда
Мне болтовня была чужда
О красоте, о страсти жаркой.
Но если щёк румянец яркий,
Но коль пожар в моей крови,
Уста сомкнутые мои
И сердце, что так быстро бьётся
И из груди на волю рвётся,
Коль смутных мыслей ураган,
Отважный подвиг, ятаган,
Залитый вражескою кровью –
Коль это всё зовут любовью,
Так я любил и сердца пыл
Не раз на деле проявил!
Я сердцем твёрд. Моё желанье –
Иль смерть, иль счастье обладанья.
Да, я умру, но я любил,
Я радость жизни ощутил.
Пускай мою любовь клеймят
Грехом, позором, преступленьем,
Карай и ты её презреньем.
Старик, ты смотришь на меня,
Как будто хищный коршун я, -
Ты не скрываешь отвращенья.
Да, путь кровавый преступленья
И я прошёл, как коршун злой,
Но я не знал любви другой.
Перевод С. Ильина
КОРСАР
Пиратская песня
Средь ликованья тёмно-синих вод
Безбрежна мысль, свободен душ полёт
Над пенной, бесконечною волной –
Вот царство наше, вот наш дом родной
Беспечный отдых и кровавый труд,
Сменяясь бурно, радость нам несут.
Её поймёшь не ты, комфорта раб,
Чей дух пред бурей сдался б и ослаб,
Не ты, чья доля – праздность и разврат,
Кто сну и наслаждению не рад.
Лишь тот поймёт, чей дух над синевой
Вершит победоносно танец свой,
Кто трепет счастья чувствует, когда
Кругом одна бескрайняя вода,
Кто к предстоящей схватке сам спешит
И рад тому, что всех иных страшит,
Кто ищет то, что труса гонит прочь,
А слабого заставит изнемочь, -
Он слышит, как растут в груди его
Прилив надежд и духа торжество.
Из жизни жизнь выхватывая вдруг,
Теряем вмиг здоровье и недуг.
Привыкший ползать увяданье длит,
Он тянет годы, он с постелью слит,
Ползёт он к смерти, еле шевелясь, -
А с нами души рвут мгновенно связь.
Перевод Ю. Петрова
ЛАРА
Мятежно воспаряя надо всем,
Готовый над стихиями смеяться,
Он думал: есть ли в небе Тот, пред кем
Склониться должен он иль с кем сравняться?
Гордец, бросавший вызов небесам…
Все о нём шептались,
Но лишь в бессильных помыслах терялись:
Он – враг людей? Зачем же громче всех
Смеётся на пиру? Но этот смех,
Внезапно вспыхнув, и погас мгновенно,
Усмешкою уста искривлены,
А очи остаются холодны,
Надменны и печальны неизменно.
Он помнил всё: растраченные годы,
Избыток сил, безумие идей,
Обманчивое зарево свободы
И бешенство бушующих страстей,
Которое сильней всего на свете –
Влекло его в таинственные сети.
Но этой тёмной тяги побороть
Он даже не пытался, возвелича
Себя, а все грехи – свалив на плоть:
Души темницу и червей добычу.
Он чтил, как бога, каждый свой порыв,
Черту добра и зла переступив.
Он себялюбья мелкого не знал,
Творя добро – себе во вред порою,
Дарил, вступался, жаловал, терял,
Увы, не ради ближнего. Одною
И той же мыслью вечно вдохновлён –
Не ведать равных! Этим искушеньем
Охваченный, не погнушался б он
Вступить на путь, ведущий к преступленьям.
Не ведать равных! Люди на земле
Едва ль такой исполнятся отваги,
Чтоб подглядеть, как он погряз во зле,
Чтоб разглядеть, как он расцвёл во благе.
Обычные заботы унялись
В его душе, а дух в такую высь
Взлетел, что кровь струилась по-иному,
Лишь отвращенья полная к земному.
Перевод В. Топорова
ПАЛОМНИЧЕСТВО ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА
Песнь первая
2
Жил в Альбионе юноша. Свой век
Он посвящал лишь развлеченьям праздным,
В безумной жажде радостей и нег
Распутством не гнушаясь безобразным,
Душою предан низменным соблазнам,
Но чужд равно и чести и стыду,
Он в мире возлюбил многообразном,
Увы! лишь кратких связей череду
Да собутыльников веселую орду.
3
Он звался Чайльд-Гарольд. Не все равно ли.
Каким он вел блестящим предкам счет!
Хоть и в гражданстве, и на бранном поле
Они снискали славу и почет,
Но осрамит и самый лучший род
Один бездельник, развращенный ленью,
Тут не поможет ворох льстивых од,
И не придашь, хвалясь фамильной сенью,
Пороку - чистоту, невинность - преступленью.
4
Вступая в девятнадцатый свой год,
Как мотылек, резвился он, порхая,
Не помышлял о том, что день пройдет -
И холодом повеет тьма ночная.
Но вдруг, в расцвете жизненного мая,
Заговорило пресыщенье в нем,
Болезнь ума и сердца роковая,
И показалось мерзким все кругом:
Тюрьмою - родина, могилой - отчий дом.
5
Он совести не знал укоров строгих
И слепо шел дорогою страстей.
Любил одну - прельщал любовью многих,
Любил - и не назвал её своей.
И благо ускользнувшей от сетей
Развратника, что, близ жены скучая,
Бежал бы вновь на буйный пир друзей
И, все, что взял приданым, расточая,
Чуждался б радостей супружеского рая.
6
Но в сердце Чайльд глухую боль унес,
И наслаждений жажда в нем остыла,
И часто блеск его внезапных слез
Лишь гордость возмущенная гасила.
Меж тем тоски язвительная сила
Звала покинуть край, где вырос он, -
Чужих небес приветствовать светила;
Он звал печаль, весельем пресыщен,
Готов был в ад бежать, но бросить Альбион.
7
И в жажде новых мест Гарольд умчался,
Покинув свой почтенный старый дом,
Что сумрачной громадой возвышался,
Весь почерневший и покрытый мхом.
Назад лет сто он был монастырем,
И ныне там плясали, пели, пили,
Совсем как в оны дни, когда тайком,
Как повествуют нам седые были,
Святые пастыри с красотками кутили.
8
Но часто в блеске, в шуме людных зал
Лицо Гарольда муку выражало.
Отвергнутую страсть он вспоминал
Иль чувствовал вражды смертельной жало -
Ничье живое сердце не узнало.
Ни с кем не вел он дружеских бесед.
Когда смятенье душу омрачало,
В часы раздумий, в дни сердечных бед
Презреньем он встречал сочувственный совет.
9
И в мире был он одинок. Хоть многих
Поил он щедро за столом своим,
Он знал их, прихлебателей убогих,
Друзей на час - он ведал цену им.
И женщинами не был он любим.
Но боже мой, какая не сдается,
Когда мы блеск и роскошь ей сулим!
Так мотылек на яркий свет несется,
И плачет ангел там, где сатана смеется.
10
У Чайльда мать была, но наш герой,
Собравшись бурной ввериться стихии,
Ни с ней не попрощался, ни с сестрой -
Единственной подругой в дни былые.
Ни близкие не знали, ни родные,
Что едет он. Но то не черствость, нет,
Хоть отчий дом он покидал впервые.
Уже он знал, что сердце много лет
Хранит прощальных слез неизгладимый лед.
11
Наследство, дом, поместья родовые,
Прелестных дам, чей смех он так любил,
Чей синий взор, чьи локоны златые
В нем часто юный пробуждали пыл, -
Здесь даже и святой бы согрешил, -
Вином бесценным полные стаканы -
Все то, чем роскошь радует кутил,
Он променял на ветры и туманы,
На рокот южных волн и варварские страны.
12
Дул свежий бриз, шумели паруса,
Все дальше в море судно уходило,
Бледнела скал прибрежных полоса,
И вскоре их пространство поглотило.
Быть может, сердце Чайльда и грустило,
Что повлеклось в неведомый простор,
Но слез не лил он, не вздыхал уныло,
Как спутники, чей увлажненный взор,
Казалось, обращал к ветрам немой укор.
13
Когда же солнце волн коснулось краем,
Он лютню взял, которой он привык
Вверять все то, чем был обуреваем
Равно и в горький и в счастливый миг,
И на струнах отзывчивых возник
Протяжный звук, как сердца стон печальный,
И Чайльд запел, а белокрылый бриг
Летел туда, где ждал их берег дальный,
И в шуме темных волн тонул напев прощальный.
"Прости, прости! Все крепнет шквал,
Все выше вал встает,
И берег Англии пропал
Среди кипящих вод.
Плывем на Запад, солнцу вслед,
Покинув отчий край.
Прощай до завтра, солнца свет,
Британия, прощай!
Промчится ночь, оно взойдет
Сиять другому дню,
Увижу море, небосвод,
Но не страну мою.
Погас очаг мой, пуст мой дом,
И двор травой зарос.
Мертво и глухо все кругом,
Лишь воет старый пес.
Мой паж, мой мальчик, что с тобой?
Я слышал твой упрек.
Иль так напуган ты грозой,
Иль на ветру продрог?
Мой бриг надежный крепко сшит,
Ненужных слез не лей.
Быстрейший сокол не летит
Смелей и веселей".
"Пусть воет шквал, бурлит вода,
Грохочет в небе гром, -
Сэр Чайльд, все это не беда,
Я плачу о другом.
Отца и мать на долгий срок
Вчера покинул я,
И на земле лишь вы да бог
Теперь мои друзья.
Отец молитву произнес
И отпустил меня,
Но знаю, мать без горьких слез
Не проведет и дня".
"Мой паж, дурные мысли прочь,
Разлуки минет срок!
Я сам бы плакал в эту ночь,
Когда б я плакать мог.
Мой латник верный, что с тобой?
Ты мертвеца бледней.
Предвидишь ты с французом бой,
Продрог ли до костей?"
"Сэр Чайльд, привык я слышать гром
И не бледнеть в бою,
Но я покинул милый дом,
Любимую семью,
Где замок ваш у синих вод,
Там и моя страна.
Там сын отца напрасно ждет
И слезы льет жена".
"Ты прав, мой верный друг, ты прав,
Понятна скорбь твоя,
Но у меня беспечный нрав,
Смеюсь над горем я.
Я знаю, слезы женщин - вздор,
В них постоянства нет.
Другой придет, пленит их взор,
И слез пропал и след.
Мне ничего не жаль в былом,
Не страшен бурный путь,
Но жаль, что, бросив отчий дом,
Мне не о ком вздохнуть.
Вверяюсь ветру и волне,
Я в мире одинок.
Кто может вспомнить обо мне,
Кого б я вспомнить мог?
Мой пес поплачет день, другой,
Разбудит воем тьму
И станет первому слугой,
Кто бросит кость ему.
Наперекор грозе и мгле
В дорогу, рулевой!
Веди корабль к любой земле,
Но только не к родной!
Привет, привет, морской простор,
И вам - в конце пути -
Привет, леса, пустыни гор!
Британия, прости!"
Песнь третья 38Сверхчеловек[13], то низок, то велик,
Беглец, герой, смиритель, усмирённый,
Шагавший вверх по головам владык,
Шатавший императорские троны.
39
И, презирая счастья перемены,
Врождённым хладнокровием храним,
Ты был незыблем в гордости надменной,
И, - мудрость это иль искусный грим, -
Бесил врагов достоинством своим,
Тебя хотела видеть эта свора
Просителем, униженным, смешным,
Но, не склонив ни головы, ни взора,
Ты ждал с улыбкою спокойной приговора.
40
Мудрец в несчастье! В прежние года
Ты презирал толпы покорной мненье.
Весь род людской ты презирал тогда,
Но слишком явно выражал презренье.
Ты был в нём прав, но вызвал раздраженье
Тех, кто в борьбе возвысил жребий твой:
Твой меч нанёс тебе же пораженье.
А мир – не стоит он игры с судьбой!
И это понял ты, как все, кто шёл с тобой.
42
Спокойствие для сильных духом – ад.
Ты проклят был: ты жил дерзаньем смелым,
Огнём души, чьи крылья ввысь манят,
Её презреньем к нормам закоснелым,
К поставленным природою пределам.
Раз разгорясь, горит всю жизнь она,
Гоня покой, живя великим делом,
Неистребимым пламенем полна,
Для смертных роковым в любые времена.
45
Всегда теснятся тучи вкруг вершин,
И ветры хлещут крутизну нагую.
Кто над людьми возвысится один,
Тому идти сквозь ненависть людскую.
У ног он видит землю, синь морскую
И солнце славы – над своим челом.
А вьюга свищет песню колдовскую,
И грозно тучи застят окоём:
Так, яростный, как смерч, вознаграждён подъём.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
68
Но вот Леман[14] раскинулся кристальный,
И горы, звезды, синий свод над ним -
Все отразилось в глубине зеркальной,
Куда глядит, любуясь, пилигрим.
Но человек тут слишком ощутим,
А чувства вянут там, где люди рядом.
Скорей же в горы, к высям ледяным,
К тем мыслям, к тем возвышенным отрадам,
Которым чужд я стал, живя с двуногим стадом.
69
Замечу кстати: бегство от людей -
Не ненависть еще и не презренье.
Нет, это бегство в глубь души своей,
Чтоб не засохли корни в небреженье
Среди толпы, где в бредовом круженье -
Заразы общей жертвы с юных лет -
Свое мы поздно видим вырожденье,
Где сеем зло, чтоб злом ответил свет,
И где царит война, но победивших нет.
70
Настанет срок - и счастье бросит нас,
Раскаянье на сердце ляжет гнетом,
Мы плачем кровью. В этот страшный час
Все черным покрывается налетом,
И жизни путь внезапным поворотом
Уводит в ночь. Моряк в порту найдет
Конец трудам опасным и заботам,
А дух - уплывший в Вечность мореход -
Не знает, где предел ее бездонных вод.
71
Так что ж, не лучше ль край избрать пустынный
И для земли - земле всю жизнь отдать
Над Роною, над синею стремниной,
Над озером, которое, как мать,
Не устает ее струи питать, -
Как мать, кормя малютку дочь иль сына,
Не устает их нежить и ласкать.
Блажен, чья жизнь с Природою едина,
Кто чужд ярму раба и трону властелина.
72
Я там в себе не замыкаюсь. Там
Я часть Природы, я - ее созданье.
Мне ненавистны улиц шум и гам,
Но моря гул, но льдистых гор блистанье!
В кругу стихий мне тяжко лишь сознанье,
Что я всего лишь плотское звено
Меж тварей, населивших мирозданье,
Хотя душе сливаться суждено
С горами, звездами иль тучами в одно.
73
Но жизнь лишь там. Я был в горах - я жил,
То был мой грех, когда в пустыне людной
Я бесполезно тратил юный пыл,
Сгорал в борьбе бессмысленной и трудной.
Но я воспрял. Исполнен силы чудной,
Дышу целебным воздухом высот,
Где над юдолью горестной и скудной
Уже мой дух предчувствует полёт,
Где цепи сбросит он и в бурях путь пробьёт.
74
Когда ж, ликуя, он освободится
От уз, теснящих крыл его размах, -
От низкого, что может возродиться
В ничтожной форме - в жабах иль жуках,
И к свету свет уйдет и к праху прах,
Тогда узнаю взором ясновидца
Печать бесплотной мысли на мирах,
Постигну Разум, что во всем таится
И только в редкий миг снисходит нам открыться.
75
Иль горы, волны, небеса - не часть
Моей души, а я - не часть вселенной?
И, к ним узнав возвышенную страсть,
Не лучше ль бросить этот мир презренный,
Чем прозябать, душой отвергнув пленной
Свою любовь для здешней суеты,
И равнодушным стать в толпе надменной,
Как те, что смотрят в землю, как скоты,
Чья мысль рождается рабою темноты.
86
Нисходит ночь. В голубоватой мгле
Меж берегом и цепью гор окрестной
Еще все ясно видно на земле.
Лишь Юра[15], в тень уйдя, стеной отвесной,
Вся черная, пронзила свод небесный.
Цветов неисчислимых аромат
Восходит ввысь. Мелодией чудесной
Разносится вечерний звон цикад,
И волны шепчутся и плещут веслам в лад.
89
Земля и небо смолкли. Но не сон -
Избыток чувств их погрузил в мечтанье.
И тишиною мир заворожен.
Земля и небо смолкли. Гор дыханье,
Движенье звезд, в Лемане - волн плесканье, -
Единой жизнью все напоено.
Все существа, в таинственном слиянье,
В едином хоре говорят одно:
"Я славлю мощь творца, я им сотворено".
90
И, влившись в бесконечность бытия,
Не одинок паломник одинокий,
Очищенный от собственного "я".
Здесь каждый звук, и близкий и далекий,
Таит всемирной музыки истоки,
Дух красоты, что в бег миров ввела
И твердь земли, и неба свод высокий,
И пояс Афродиты создала,
Которым даже Смерть побеждена была.
92
Но как темнеет! Свет луны погас,
Летят по небу грозовые тучи.
Подобно блеску темных женских глаз,
Прекрасен блеск зарницы. Гром летучий
Наполнил все: теснины, бездны, кручи.
Горам, как небу, дан живой язык,
Разноречивый, бурный и могучий,
Ликуют Альпы в этот грозный миг,
И Юра в ночь, в туман им шлет ответный клик,
93
Какая ночь! Великая, святая.
Божественная ночь! Ты не для сна!
Я пью блаженство грозового рая,
Я бурей пьян, которой ты полна.
О, как фосфоресцирует волна!
Сверкая, пляшут капли дождевые.
И снова тьма, и, вновь озарена,
Гудит земля, безумствуют стихии,
И сотрясают мир раскаты громовые.
96
Ночь, буря, тучи, взрывы молний, гром,
Река, утесов черные громады,
Душа, в грозе обретшая свой дом, -
До сна ли здесь? Грохочут водопады,
И сердца струны откликаться рады
Родным бессонной мысли голосам.
Куда ты, буря, гонишь туч армады?
Иль бурям сердца ты сродни? Иль там,
Среди орлиных гнезд, твой облачный сезам?
97
О, если бы нашел я воплощенье
И выразил хотя б не все, хоть часть
Того, что значит чувство, увлеченье,
Дух, сердце, разум, слабость, сила, страсть,
И если б это все могло совпасть
В едином слове "молния" и властно
Сказало бы, что жить дана мне власть, -
О, я б заговорил! - но ждать напрасно:
Как скрытый в ножнах меч, зачахнет мысль безгласно.
98
Восходит утро - утро все в росе,
Душисто, ярко и, как розы, ало,
И так живит, рассеяв тучи все,
Как будто смерти на земле не стало.
Но вот и день! И снова все сначала:
Тропою жизни - дальше в путь крутой!
Лемана зыбь, деревьев опахала -
Все будит мысль и говорит с мечтой,
Вливая в путника отраду и покой.
99
Кларан[16], Кларан! Приют блаженства милый!
Твой воздух весь любовью напоен.
Любовь дает корням деревьев силы,
Снегов альпийских озаряет сон.
Любовью предвечерний небосклон
Окрашен, и утесы-великаны
Хранят покой влюбленного, чтоб он
Забыл и свет, и все его обманы,
Надежды сладкий зов, ее крушений раны.
100
В Кларане все - любви бессмертной след,
Она везде, как некий бог, который
Дарует тварям жизнь, добро и свет,
Здесь трон его, ступени к трону - горы,
Он радужные дал снегам уборы,
Он в блеске зорь, он в ароматах роз,
Его, ликуя, славят птичьи хоры,
И шорох трав, и блестки летних рос,
И веянье его смиряет ярость гроз.
101
Всё - гимн ему. И темных сосен ряд
Над черной бездной - сень его живая, -
И звонкий ключ, и рдяный виноград,
И озеро, где нежно-голубая,
К его стопам незримым припадая,
Поёт волна, и тень седых лесов,
И зелень, как Веселье, молодая,
Ему и всем, кто с ним прийти готов,
В безлюдной тишине дарит радушный кров.
102
Там среди пчел и птиц уединенье,
Мир многоцветен там и многолик.
Там краткой жизни радостно кипенье
И бессловесный ярче слов язык.
Вот сквозь листву горячий луч проник,
В ручье проворном блики заблестели.
И Красота во всем, и ты постиг,
Что этот запах, краски, свист и трели -
Все создала Любовь для некой высшей цели.
114
Я с миром враждовал, как мир - со мной.
Но, несмотря на опыт, верю снова,
Простясь, как добрый враг, с моей страной,
Что Правда есть, Надежда держит слово,
Что Добродетель не всегда сурова,
Не уловленьем слабых занята,
Что кто-то может пожалеть другого,
Что есть нелицемерные уста,
И Доброта - не миф, и Счастье - не мечта.
Песнь четвёртая
125
Немногим – никому не удаётся
В любви свою мечту осуществить.
А если нам удача улыбнётся,
Или потребность верить и любить
Заставит всё принять и всё простить,
Конец один: судьба, колдунья злая,
Счастливых дней запутывает нить,
И, демонов из мрака вызывая,
В наш сон вторгается реальность роковая.
126
О наша жизнь! Ты во всемирном хоре
Фальшивый звук. Ты нам из рода в род
Завещанное праотцами горе,
Анчар гигантский, чей отравлен плод.
Земля твой корень, крона – небосвод,
Струящий ливни бед неисчислимых;
Смерть, голод, рабство, тысячи невзгод,
И зримых слёз, и хуже – слёз незримых,
Кипящих в глубине сердец неисцелимых.
127
Так будем смело мыслить! Отстоим
Последний форт средь общего паденья.
Пускай хоть ты останешься моим,
Святое право мысли и сужденья,
Ты, Божий дар! Хоть с нашего рожденья
Тебя в оковах держат палачи,
Чтоб воспарить не мог из заточенья
Ты к солнцу правды, - но блеснут лучи,
И всё поймёт слепец, томящийся в ночи.
136
Я все узнал: предательство льстеца,
Вражду с приязнью дружеской на лике,
Фигляра смех и козни подлеца,
Невежды свист бессмысленный и дикий,
И все, что Янус изобрел двуликий,
Чтоб видимостью правды ложь облечь,
Немую ложь обученной им клики:
Улыбки, вздохи, пожиманья плеч,
Без слов понятную всеядной сплетне речь.
137
Зато я жил, и жил я не напрасно!
Хоть, может быть, под бурею невзгод,
Борьбою сломлен, рано я угасну,
Но нечто есть во мне, что не умрет,
Чего ни смерть, ни времени полет,
Ни клевета врагов не уничтожит,
Что в эхе многократном оживет
И поздним сожалением, быть может,
Само бездушие холодное встревожит.
178
Есть наслажденье в бездорожных чащах,
Отрада есть на горной крутизне,
Мелодия в прибое волн кипящих
И голоса в пустынной тишине.
Людей люблю, природа ближе мне.
И то, чем был, и то, к чему иду я,
Я забываю с ней наедине.
В себе одном весь мир огромный чуя,
Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я.
179
Стремите, волны, свой могучий бег!
В простор лазурный тщетно шлет армады
Земли опустошитель, человек.
На суше он не ведает преграды,
Но встанут ваши темные громады,
И там, в пустыне, след его живой
Исчезнет с ним, когда, моля пощады,
Ко дну пойдет он каплей дождевой
Без слез напутственных, без урны гробовой.
180
Нет, не ему поработить, о море,
Простор твоих бушующих валов!
Твое презренье тот узнает вскоре,
Кто землю в цепи заковать готов.
Сорвав с груди, ты выше облаков
Швырнешь его, дрожащего от страха,
Молящего о пристани богов,
И, точно камень, пущенный с размаха,
О скалы раздробишь и кинешь горстью праха.
183
Без меры, без начала, без конца,
Великолепно в гневе и в покое,
Ты в урагане - зеркало Творца,
В полярных льдах и в синем южном зное
Всегда неповторимое, живое,
Твоим созданьям имя - легион,
С тобой возникло бытие земное.
Лик Вечности, Невидимого трон,
Над всем ты царствуешь, само себе закон.
184
Тебя любил я, море! В час покоя
Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,
Рассечь руками шумный вал прибоя -
Моей отрадой было с юных дней.
И страх веселый пел в душе моей,
Когда гроза внезапно налетела.
Твое дитя, я радовался ей,
И, как теперь, в дыханье буйном шквала
По гриве пенистой рука тебя трепала.
Перевод В. Левика
ДОН ЖУАН
Песнь 1
119
Приятно наслаждаться наслажденьем,
Хотя оно чревато, говорят,
Проклятьем ада. С этим убежденьем
Стараюсь я уж много лет подряд
Исправиться, но с горьким сожаленьем
Я замечаю каждый листопад,
Что грешником я оказался снова.
Но я исправлюсь – я даю вам слово!
133
Мне жаль, что наслажденье – грех,
А грех – увы! – нередко наслажденье.
Песнь 2
190
Гайдэ[17] и не клялась и не просила
Ответных клятв, ещё совсем не зная
Супружеских обетов, и любила,
Опасностей любви не понимая.
Неведенье в ней так безгрешно было,
Что к другу, словно пташка молодая,
Она прильнула без докучных слов,
Вся преданность и верная любовь!
191
Она любила и была любима,
Как вся природа диктовала ей;
Боготворя, была боготворима.
Их души в этом пламени страстей
То задыхались, то неутолимо
Взмывали снова к радости своей.
192
Ах, в этот светлый одинокий час
Они так юны были, так прекрасны,
Так далеки от посторонних глаз,
Так им сердца подсказывали властно
Извечное решенье, каждый раз
Влекущее геены дождь ужасный.
209
Непостоянства я не признаю[18],
Противны, гадки, мерзки мне натуры,
Меняющие вечно суть свою,
Как ртуть от перемен температуры.
Но нынче в маскараде – не таю –
Попал в ловушку хитрого Амура:
Хорошенькое личико и мне
Внушило чувства гнусные вполне.
213
Но если б нам всегда один предмет
Казался и желанным и прекрасным,
Как Ева в дни, когда не ведал свет
Других, мы прожили б в покое ясном
Свой век, не испытав жестоких бед,
Не тратя денег. Мой совет – всечасно
Единственную женщину любить,
Чтоб сердце, да и печень, сохранить!
Песнь 3
5
Я признаю с великим сожаленьем,
Испорчен род людской – да, это так:
Единым порождённые стремленьем,
Не ладят меж собой любовь и брак.
6
Какой-то есть особенный закон
Внезапного рожденья антипатий:
Сперва влюблённый страстью ослеплён,
Но в кандалах супружеских объятий
Неотвратимо прозревает он
И видит – всё нелепо, всё некстати!
Любовник страстный - чуть не Аполлон,
А страстный муж докучен и смешон!
7
Мужья стыдятся нежности наивной,
Притом они, конечно, устают:
Нельзя же восхищаться непрерывно
Тем, что нам ежедневно подают!
60
Но мне по сердцу мирная картина:
Семья, здоровьем пышущая мать,
Люблю я у горящего камина
Румяных ангелочков наблюдать
И дочерей вокруг приятной леди,
Как около червонца – кучку меди!
Песнь 6
27
Люблю я женщин и всегда любил
И до сих пор об этом не жалею.
Один тиран когда-то говорил:
«Имей весь мир одну большую шею,
Я с маху б эту шею разрубил!»
Моё желанье проще и нежнее:
Поцеловать (наивная мечта!)
Весь милый женский род в одни уста.
Песнь 9
24
И вечно буду я войну вести
Словами – а случится, и делами! –
С врагами мысли. Мне не по пути
С тиранами. Вражды святое пламя
Поддерживать я клялся и блюсти.
Кто победит, мы плохо знаем с вами,
Но весь остаток дней моих и сил
Я битве с деспотизмом посвятил.
Перевод Т. Гнедич
Перси Биши Шелли (1792-1822)
Песня ирландца
И звезды не вечны, и света лучи
Исчезнут в хаосе, утонут в ночи,
Обрушатся замки, разверзнется твердь,
Но дух твой, о Эрин[19], сильнее, чем смерть.
Смотрите! Руины вокруг, пепелища,
В земле похоронены предков жилища,
Враги попирают отечества прах,
А наши герои недвижны в полях.
Погибла мелодия арфы певучей,
Мертвы переливы родимых созвучий;
Взамен им проснулись аккорды войны,
Мертвящие кличи да копья слышны.
О, где вы, герои? В предсмертном порыве
Припали ли вы к окровавленной ниве,
Иль в призрачной скачке вас гонят ветра
И стонут, и молят: "К отмщенью! Пора!"
Перевод Г. Симоновича Мужам Англии Англичане, почему Покорились вы ярму? Отчего простой народ Ткет и пашет на господ? Для чего вам одевать В шелк и бархат вашу знать, Отдавать ей кровь и мозг, Добывать ей мед и воск? Пчелы Англии, зачем Создавать оружье тем, Кто оставил вам труды, А себе берет плоды? Где у вас покой, досуг, Мир, любовь, семейный круг, Хлеб насущный, теплый дом, Заработанный трудом? Кто не сеет - жатве рад, Кто не ищет - делит клад, И мечом грозит не тот, Кто в огне его кует. Жните хлеб себе на стол, Тките ткань для тех, кто гол. Куйте молотом металл, Чтобы вас он защищал. Вы, подвальные жильцы, Лордам строите дворцы, И ваши цепи сотней глаз Глядят с насмешкою на вас. Могилу роет землекоп, Усердный плотник ладит гроб, И белый саван шьет швея Тебе, Британия моя! Перевод С. Маршака
ОЗИМАНДИЯ[20]
Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких,
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень —
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего... Глубокое молчанье...
Пустыня мертвая... И небеса над ней...
Перевод К. Бальмонта
СВОБОДА
Лучезарен губительной молнии блеск
В час, когда разразится на небе гроза,
Когда слышен морской оглушительный плеск,
И вулкана горят огневые глаза,
И, Зимы потрясая незыблемый трон,
На рожке заиграет Тифон[21].
Вспышка молнии в туче одной задрожит —
Озаряются сотни морских островов;
Сотрясется земля — город в прахе лежит,
И десятки трепещут других городов;
И глубоко внизу, под разъятой землей.
Слышен рев, слышен яростный вой.
Но светлей твои взоры, чем молнии блеск,
По земле ты проходишь быстрей, чем гроза.
Заглушаешь ты моря неистовый плеск,
Пред тобою вулкан закрывает глаза,
Солнца лик пред тобой потускнел и поблек,
Как болотный ночной огонек.
На незримых крылах ты над миром летишь,
От народа к народу, в страну из страны,
От толпы городской в деревенскую тишь,
И горит за тобой, тени рабства гоня,
Нежный луч восходящего дня.
Перевод К. Бальмонта
Гимн интеллектуальной красоте
Незримого Начала тень, грозна,
Сквозь мир плывет, внушая трепет нам,
И нет препон изменчивым крылам -
Так ветра дрожь среди цветов видна;
Как свет, что льет на лес в отрогах гор луна,
Ее неверный взор проник
В любое сердце, в каждый лик,
Как сумрак и покой по вечерам,
Как тучки в звездной вышине,
Как память песни в тишине,
Как все, что в красоте своей
Таинственностью нам еще милей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Перевод В. РоговаОда западному ветру . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . IV Будь я листом, ты шелестел бы мной. Будь тучей я, ты б нес меня с собою. Будь я волной, я б рос пред крутизной Стеною разъяренного прибоя. О нет, когда б, по-прежнему дитя, Я уносился в небо голубое И с тучами гонялся не шутя, Тогда б, участник твоего веселья, Я сам, мольбой тебя не тяготя, Отсюда улетел на самом деле. Но я сражен. Как тучу и волну Или листок, сними с песчаной мели Того, кто тоже рвется в вышину И горд, как ты, но пойман и в плену. V Дай стать мне лирой, как осенний лес, И в честь твою ронять свой лист спросонья. Устрой, чтоб постепенно я исчез Обрывками разрозненных гармоний. Суровый дух, позволь мне стать тобой! Стань мною иль еще неугомонней! Развей кругом притворный мой покой И временную мыслей мертвечину. Вздуй, как заклятьем, этою строкой Золу из непогасшего камина. Дай до людей мне слово донести, Как ты заносишь семена в долину. И сам раскатом трубным возвести: Пришла Зима, зато Весна в пути! Перевод Б. Пастернака Наслаждение В день земного нарожденья Родилося Наслажденье; Из небесной легкой плоти, Нежной музыкой в полете, В кольцах белого тумана, Из певучего дурмана, Среди сосен, что шумели У озерной колыбели, Невесомо воспарило Животворное ветрило. Гармонической, сквозной, Невесомой пеленой, Лучезарна и чиста, Обвилась вокруг мечта. Перевод Р. Берёзкиной
Жаворонок
I
Здравствуй, дух веселый!
Взвившись в высоту,
На поля, на долы,
Где земля в цвету,
Изливай бездумно сердца полноту!
II
К солнцу с трелью звучной,
Искрой огневой!
С небом неразлучный,
Пьяный синевой,
С песней устремляйся и в полете пой!
III
Золотятся нивы,
В пламени восток.
Ты взлетел, счастливый,
От забот далек,
Радости надмирной маленький пророк.
IV
Сквозь туман пурпурный
К небесам родным!
В вышине лазурной,
Как звезда, незрим,
Ты поешь, восторгом полный неземным.
VII
Кто ты? С кем в природе
Родственен твой род?
Дождь твоих мелодий
Посрамил бы счет
Струй дождя, бегущих с облачных высот.
XII
Шорох трав и лепет
Светлого ручья,
Все, в чем свет и трепет,
Радость бытия,
Все вместить сумела песенка твоя.
XIII
Дух ты или птица?
Чей восторг людской
Может так излиться,
С нежностью такой
Славить хмель иль гимны петь любви самой?
XV
В чем исток счастливый
Песенки твоей?
В том, что видишь нивы,
Ширь долин, морей?
Что без боли любишь, без людских страстей?
XVI
Словно утро, ясный,
Светлый, как рассвет.
Скуке непричастный
Радости поэт,
Чуждый пресыщенья, чуждый бурь и бед.
XXI
Дай мне эту радость
Хоть на малый срок,
Дай мне блеск и сладость
Сумасшедших строк,
Чтоб, как ты поэта, мир пленить я мог.
Перевод В. Левика
Вопрос
I
Мне снился снег, засыпавший округу,
Кружащийся, как мысли, надо мной, -
Кружащим в мыслях тягостных. Но, вьюгу
Развеяв, с юга брызнуло весной,
Луга и лес взглянули друг на друга,
Омытые недавней белизной
Снегов, и ветвь склонилась над рекою,
Как я, не разбудив, над спящею тобою.
II
Мгновенно всю природу охватив,
Щедр на узоры, краски, ароматы,
Неистовствовал свежести порыв.
Весенний запах вереска и мяты
Был горьковат и ландыша - игрив,
Ковер травы пушился непримятый,
И тысячью бездонно-синих глаз
Фиалка феерически зажглась.
III
От вишен исходил такой дурман,
Как будто - выжимай вино в бутыли
Хоть нынче же - и сразу будешь пьян;
Волнующе прекрасны розы были,
Приветлив плющ, не пасмурен бурьян,
Мох мягок; ветки влажные скользили
Мне по лицу - и прелесть этой влаги
Перу не поддается и бумаге.
IV
По дивно изменившейся тропинке
Спустясь к ручью, я астры увидал
На берегу, вдоль берега - кувшинки
(Их цвет был бело-розов, желт и ал),
На листьях плыли лилий сердцевинки,
И, утомленный блеском, отдыхал
Подолгу взгляд мой в камышах прибрежных -
Неярких, и доверчивых, и нежных.
V
И вот я опустился на колени
Над россыпью таинственных цветов
И начал рвать их - в буйности весенней,
В хаосе жизни, в прелести лугов
Под солнцем сна расцветшие растенья -
Пусть на мгновенье... Вот букет готов,
Но весь трепещет, рвется прочь из рук:
Он другу собран в дар. - А кто мне друг?
Перевод В. Топорова
Завтра
О, где ты, утро завтрашнего дня?
Седой старик и юноша влюбленный,
В душе и радость и печаль храня, -
Все ждут твоей улыбки благосклонной.
Но всякий раз, неотвратим, как тень,
Сегодняшний тебя встречает день.
Перевод Б. Гиленсона
ДОБРОЙ НОЧИ
Доброй ночи? Нет, не доброй ночи.
Давай с тобой до самого утра
Не разлучаться. Вот тогда воочью,
Воистину к нам будет ночь добра.
Где ж доброта и счастье, если снова
Должны мы поцелуи оборвать?
И доброй ночи — нету злее слова —
Друг другу с болью в сердце пожелать?
Нет, я хочу с тобой всегда быть рядом
И так счастливо нашу жизнь прожить,
Чтоб доброй ночи нам, моя отрада,
Друг другу никогда не говорить.
Перевод К. Мартеса
ИЗМЕНЧИВОСТЬ
Мы облака, закрывшие луну...
Мы светимся, и кружимся, и вьемся,
Но, поблистав минуту лишь одну,
Уйдем во мрак и больше не вернемся.
Мы лютни, позабытые давно...
Рассохшиеся и в неверном строе,
Мы отвечаем ветру то одно,
То миг спустя совсем уже другое.
Мы можем спать — и мучиться во сне,
Мы можем встать — и пустяком терзаться,
Мы можем тосковать наедине,
Махнуть на все рукою, развлекаться.
Всего проходит краткая пора,
И все возьмет таинственная чаща:
Сегодня не похоже на вчера,
И лишь Изменчивость непреходяща.
Перевод К. Чемена
К...
Смотри в глаза мои, смотри и пей
Сокрытое в них тайное желанье,
Как отраженное в душе моей
Волшебной красоты твоей сиянье.
Не умолкай! Пусть отзвуком мечты
Звучит твой голос, в сердце отдаваясь
Любовными признаньями; но ты,
Как перед зеркалом принаряжаясь,
Лишь на себя глядишь, не отрываясь.
А я всю жизнь любуюсь лишь тобой
И редко устаю, но иногда
Из жалости ты ласкова со мной.
Перевод К. Чемена
ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ
Ручеек сливается с рекой,
А река — с могучим океаном;
Ароматный ветерок весной
Неразлучен с ласковым дурманом;
Одиноким в мире быть грешно —
И, покорны высшему закону,
Существа сливаются в одно...
Что ж меж нами ставишь ты препону?
Видишь, к небу тянутся хребты,
А волна к волне спешит в объятья,
И друг к другу клонятся цветы,
Словно к сестрам любящие братья;
И земля лежит в объятьях дня,
И луна целует гладь морскую,
Но скучны их ласки для меня,
Если губ твоих я не целую!
Перевод К. Бальмонта
ИЗМЕНЧИВОСТЬ
Цветок, смеющийся сейчас,
До вечера увянет;
И то, что нынче манит нас,—
Когда-нибудь обманет.
И разве радость на земле,
Мечта о счастье и тепле,
Не дразнит молнией во мгле?
Измена зарится из тьмы,
И блекнет совершенство!
И гордой мукой платим мы
За жалкое блаженство!
Оно уходит, как фантом,
А мы по-прежнему живем
И о минувшем слезы льем.
Покуда на небе светло
И приближенье ночи
Еще ничем не отвлекло
Покуда слышен запах роз
И не настало время слёз,—
Ищи забвенья в царстве грёз. Перевод К. Чемена Музыка
Божественной музыки жаждет душа,
Как жаждут цветы, изнывая от зноя;
Пролейся же ливнем, бурля и спеша,
Серебряных звуков вино молодое!
Как комья земли, пересохшей в пыли,
Впиваю я дождь, чтоб цветы расцвели.
О, дайте устами коснуться струи,—
Струи, наделенной целительным свойством,—
Пока не отпустят объятья змеи,
Сжимающей сердце мое беспокойством
На каждом шагу, и тогда я смогу
Ослабить тесненье в груди и в мозгу.
Как запах фиалки, увядшей в лесу,
Когда ослепительный полдень однажды
Из крохотной чашечки выпил росу
И мгла не могла утолить ее жажды,—
Но долгое время порыв ветерка
Хранит еще запах сухого цветка;
Как тот, кто из кубка Волшебницы пьет
Бормочущий, брызжущий пеной напиток,
Как пьют в темноте поцелуи; как тот,
Томас Мур (1779-1852)
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых,
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унылый надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет —
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Перевод И. Козлова
Отраженье в море
Ты погляди, как под луной
Кипит и пенится волна
И как, объята тишиной,
Потом смиряется она.
Вот так, среди житейских вод,
Игрушка радостей и бед,
Мгновенно смертный промелькнёт,
Чтоб кануть зыбким волнам вслед.
Перевод А. Голембы
Шествуй к славе бранной
Шествуй к славе бранной,
Только, мой желанный,
Помни обо мне.
Встретишь ты стройнее,
Краше, веселее:
Помни обо мне.
Ярче будут платья
И смелей объятья
В дальней стороне!
Только, друг мой милый,
С прежней, с давней силой
Помни обо мне!
Меж цветов и терний
Под звездой вечерней
Вспомни обо мне!
Без огня и света,
Твоего привета,
Вянут розы лета
В сумрачном окне:
Я их вышивала,
В них любовь вплетала:
Помни обо мне!
В миг, когда в просторах
Грустен листьев шорох,
Вспомни обо мне!
И, когда ночами
Спит в камине пламя,
Вспомни обо мне!
Вечером угрюмым,
Весь предавшись думам
В горькой тишине,
Вспомни, как, бывало, —
Я тебе певала, —
Вспомни обо мне!
Перевод А. Голембы
СОНЕТ
Чему смеялся я сейчас во сне?
Ни знаменьем небес, ни адской речью
Никто в тиши не отозвался мне.
Тогда спросил я сердце человечье:
Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, —
Чему смеялся я? В ответ — ни звука.
Тьма, тьма кругом. И бесконечна мука.
Молчат и бог, и ад. И ты молчишь.
Чему смеялся я? Познал ли ночью
Своей короткой жизни благодать?
Но я давно готов ее отдать.
Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.
Сильны любовь и слава смертных дней.
И красота сильна. Но смерть сильней.
Перевод С. Маршака
***
День отошёл и всё с собой унёс:
Влюблённость, нежность, губы, руки, взоры,
Тепло дыханья, тёмный плен волос,
Смех, шёпот, игры, ласки, шутки, споры.
Поблекло всё – так вянут вмиг цветы.
От глаз ушло и скрылось совершенство,
Из рук ушло виденье Красоты,
Ушёл восторг, безумие, блаженство.
Исчезло всё – и мглою мир объят,
И день святой сменила ночь святая,
Разлив любви пьянящий аромат,
Для сладострастья полог тьмы сплетая.
Весь часослов любви прочёл я днём
И вновь молюсь – войди же, Сон, в мой дом!
Перевод В. Левика
СОНЕТ К МОРЮ
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 85; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!