ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ и МАНЕРА ПОВЕДЕНИЯ

 

Нет худа без добра: Никонианский раскол породил исторически уникальное явление -- старообрядчество; элитная, а значит, самая непримиримая часть которого удалилась в леса! горы, унесла с собой и сохранила в огромном количестве богослужебные книги, летописный  и апокрифичные списки, а то и оригиналы, фамильные реликвии, но самое главное, почти триста лет в неизменном виде хранила язык, обычаи и вместе с ними — образ мышления и манеру поведения. Еще в начале восьмидесяти в сибирских потаенных, чаще всего труднодоступных, местах существовали старообридческие скиты, скитские поселения и даже монастыри. От Урала до Дальнего Восток! пролегала так называемая Соляная тропа, тайный,. угадываемый лишь по особым знакам на деревьях, но достаточно оживленный путь, по которому ходили староверы из толка странников (носили драгоценную и отсутствующую в сибири соль), убегали от властей «неписахи»—толк непишущихся, то есть беспаспортных, или просто ходили в гости друг к другу, например, чтобы высватать невесту, живущую эдак километров за восемьсот (замкнутая, изолированная жизнь всегда грозила кровосмеше­нием).

Взирая на современных старообрядцев, можно было в одно мгновение совершить путешествие во

времени, погрузиться в XVI—XVII века и объемно, с запахом и вкусом, ощутить принципы жизни наших предков. Бытует мнение, будто кержаки не пустят переночевать, не дадут воды напиться, и прочие глупости.Конечно же, если вы придете безбородым (они говорят, «вроде мужик, а лицо как бабья коленка»),непоклонитесь в пояс и скажете «здравствуйте», вас скорее всего и правда не пустят, в лучшем случае позволят переночевать в старой баньке, если зима.Но если даже вы все сделаете правильно и вместо обычного приветствия назовете пароль — «Христос воскресе!», а будете один, попадете под подозрение: не разбойник ли вы, не царский ли, не ГПУшный ли соглядатай? И тогда с вами никогда не будут откровенными. А если рядом с вами женщина, но не ваша жена и не сестра, а, к примеру, сотрудница, то будь у вас борода до колен — прогонят, поскольку нельзя пускаться в дальний путь с чужой женщиной, непременно случится прелюбодейство, пусть даже в мыслях. Каково? А мы думаем, почему это опальные бояре тащились в ссылку со всем семейством? Или с чего это жены декабристов поехали в Иркутск? Кроме того, в скиту вам делать нечего, если у вас «дурной глаз», то есть вы не можете смотреть прямо, не мигая, или, того хуже, глазки бегают, а все это они определяют в первое мгновение; если у вас грудь нараспашку и там крест виднеется, если вы перекрестились на «чужие», хозяйские иконы, если вы говорите грубо или много, еще хуже, скороговоркой, если вы сразу  лезете с расспросами, если говорите «спасибо», а не«спаси Христос» («спасибо» кричал сатана, когда его столкнул с неба Господь, но докричать «спаси бог» неуспел и шмякнулся о землю). И т.д. и т.п.

В общем, как слагать персты, здесь и ни при чем. Можете вообще в их присутствии не крестить лба, и это будет понято правильно.

Далее: Староверы, как уже говорилось, живут в такой глухомани, куда никогда не заходят ни инспектора рыбнадзора, ни егеря. И часто даже скрытно от властей, однако при этом весной, в половодье(а они все поголовно рыбаки и охотники), едят не уху из свежей рыбки, а суп из вяленой, прошлогодней еще щуки. Вкус специфический. На вопрос почему, овечают однозначно – рыбка икру мечет, нельзя! Без всякого на то принуждения. Находясь в оппозиции к власти, а то и вовсе относясь к ней враждебно, при этом они строго соблюдают природный неписаный закон Кержаки никогда не станут стрелять ( и вам не позволят) матку с лосятами, а медведей на берлогах бьют, только когда точно знают, что там самец! Живя в лесу они не срубят деревце, если это не нужно для конкретного дела, на дрова пускают исключительно сухостой. Суровые, молчаливые люди потрясающе нежно относятся к цветам! Сам случайно из-под Тишка наблюдал, как старовер, мой тезка, 40-летний, огненно-рыжий, немногословный и всегда хмурый мужик, любовался саранками (цветы напоминающие орхидеи) и при этом радовался, как ребенок.

 

Они всегда скрывают свои истинные чувства и на людях никогда не будут громко смеяться или плакать, скорбеть или расстраиваться (объясняют просто — не хорошо). Я никогда не видел их раздраженными или недовольными, хотя это наверняка бывает. И особая статья — отношение к женщине, такое же, как к цветам: в общем-то только неожиданно бережное и какое-то всегда немного виноватое — все время просят
прощения, то и дело говорят: «Прости ради Христа». Это вполне можно назвать бесстрастной страстью.

Однако взаимоотношения между мужем и женой у кержаков всегда таинственны, и судить о них можно лишь  по отдельным, косвенным деталям. Однажды мы плавали на лодке за брусникой с боярином Головиным(у него грамота была соответствующая), набрали за день два больших крапивных мешка и возвра­тись домой. А осень, холодно, и тут еще дождь пошел но боярыня его узрела на берегу черемуху, усыпанную ягодами, и как-то невыразительно изъявила желание набрать ведро на зиму (они черемуху сушат, потом мелют на ручной мельнице, сдабривают медом и пекут пироги — вкуснятина!). Я видел, что Головин промок и замерз, однако и слова не сказал, подчалил и целый час терпеливо сидел на корме, пока его жена собирала ягоду.

Возможно, потом боярин сделал ей внушение, в чем я сильно сомневаюсь, поскольку, собирая брусни­ку, он целый день, изредка, незаметно, ласкал жену взглядом. (А им уже было лет по сорок пять.)Случись это с нами, мы бы не сдержались, невзирая на посто­ронних (я — точно!), и осенняя гулкая река огласи­лась бы речью, вполне определенной. Это я говорю к тому, что староверы не утратили способности раз­говаривать глазами; может, поэтому и немногослов­ны. Конечно, можно свалить на то, что живут они замк­нуто и очень много времени находятся вместе, отче­го и начинают понимать друг друга не с полуслова, а с полувзгляда. Но я несколько раз наблюдал прямой молчаливый диалог, после которого совершалось оп­ределенное действие. Кроме того, поражает их зри­тельная память и память на людей вообще. Можно со­слаться на то, что в уединенных скитах редко бывают люди, но есть в этом еще что-то, на первый взгляд мис­тическое. Однажды я переночевал у кержаков в скиту близ деревни Зимовское и наутро ушел. Хозяев видел, может быть, всего часа полтора, не больше, и вроде бы в лицо их запомнил, но вскоре забыл. Однако не забы­ли меня, и когда через семь лет вновь к ним пришел, был мгновенно узнан. Причем встречали так, будто мы вчера только расстались. Тогда я и понял, что это не про­сто свойства памяти одиноких скитальцев; это их об­раз мышления. Они все эти годы не просто помни­ли — думали обо мне, тем самым поддерживая горе­ние памяти. А мы разве думаем сейчас о людях, с ко­торыми сиюминутно познакомились?

Я не склонен идеализировать жизнь старообряд­цев, поскольку видел и другое. Например, Христя Лы­ков (дальний родственник Лыковых, скит которых в буквальном смысле разорил и погубил В. Песков), эдакий хитрец и себе на уме мужичок, женился в со­рок лет (ему привели молодую невесту, вроде бы с Алтая), одел жену в лохмотья, чтоб, когда ходит в ста­рообрядческую же деревню за солью и мукой, никто не позарился. А она спрятала хорошую одежду в лесу и переодевалась, прежде чем войти в деревню, по­тому что совестно в рванье людям на глаза показы­ваться. Этот же Христя, чтоб не грех было ездить на лодке с мотором, сорвал с двигателя заводскую таб­личку с маркой, соскоблил все надписи, а потом го­ворил: «Я анчихристовы-то знаки сбил!» Он, хитрец, когда начнешь с ним разговаривать, глаза закатит и валяет дурака: смеряет пальцами стопу ноги, проме­ряет потом свой рост и говорит: «А я как Исус Хрис­тос по размеру! У меня столько же ступней в теле!»

Конечно, цивилизация советского образца, осо­бенно навязчивая, коснулась и кержаков. Но реак­ция их и тут нестандартная. Молодой старообрядец Арсеня так увлекся вероучением, что вместо женить­бы набрал книг, удалился в скит и, просидев там не­сколько лет в полном одиночестве, вышел к людям и сказал, что бога нет, и, мало того, принес деревян­ный прибор, очень похожий на логарифмическую ли­нейку, по которой можно было считать, делить и ум­ножать. Один старовер (не помню имени, из Пудинского сельсовета), посмотрев на настоящий трактор, скоро сделал себе свой, но только из березы — один двигатель железный. Кстати, единственный в мире березовый трактор, говорят, ездит до сих пор и только сильно скрипит при движении. Потом он же приду­мал и построил постоянный мост через реку, кото­рый снимался лишь на время половодья (а там каж­дый год строили новый!).

В общем, они тоже разные. Но важно одно — ста­рообрядцы люди цельные и гармоничные лишь пото­му, что у них сохранилось «нормальное» религиоз­ное сознание, поэтому и образ мышления всегда со­ответствует манере поведения.

Кстати сказать, в долгом общении с ними начи­наешь невольно заражаться их отношением к миру, меньше говорить, больше думать и наблюдать. И я теперь, как кержак, начинаю определять, что чело­век собой представляет, по первому взгляду. Должен сказать, часто ошибаюсь, но сложных, интересных людей угадываю сразу. А определять по глазам пока что научился только политиков, причем по телевизо­ру...

Образ мышления и манера поведения — две основные взаимосвязанные величины, определяющие принадлежность к этносу.

Как человек думает, так и поступает. И на­оборот, по поведению можно достаточно лег­ко определить, как и о чем он думает. Напри­мер, современный потребительский Запад­ный образ мышления резко отличается от со­зерцательного Восточного, а оба они так же резко отличаются от нашего, отечественного, российского — это уже к вопросу о Третьей цивилизации. Но тут следует отметить одно замечательное свойство: чем древнее этнос, тем прочнее взаимосвязь мышления и поведе­ния. И напротив, в среде младосущных общ­ностей она значительно слабее, в основном по причине самоутверждения и стремления к выживанию. В одной и той же ситуации та­кие общности оказываются хитрее, изворот­ливее, чем иные, и у них часто слово расхо­дится с делом. Это так называемый комплекс младосущности новообразований (этниче­ских, государственных, общественных). На­пример, России всегда было легче вести меж­государственные диалоги отдельно с Герма­нией, Францией, Италией и т.д. Отношения были хоть и непростыми, но всегда понятны­ми — мир так мир, война так война. Но вот Ев­ропа объединилась, и мы теперь имеем дело не только с каждым этносом конкретно, но с не­ким младосущим образованием, которое еще и само с собой разобраться не может, не то что с остальным миром. Однако при этом громко за­являет о себе, претендует на господство влия­ния (экономическое и идеологическое) и любыми правдами и неправдами пытается утвер­диться в новой ипостаси. Хотя бы с помощью своей денежной единицы.

Попробуйте сейчас угадать, что думает и как поступит в том или ином случае химера с названием ЕЭС, претендующая на статус им­перии?

Русская душа становится загадочной, как только ее перестают понимать либо умыш­ленно не желают делать этого. На самом же деле в ней, этой душе, ничего таинственного нет, хотя существуют определенные скрытые мотивации поступков. Но они сегодня нико­му не интересны, поскольку российские са­модержцы, как и во все времена, сами знают, что надо этому народу и этой стране. И тут начинается противостояние человека и госу­дарства, личности и власти, которое часто пе­реходит в скрытое, тайное противоборство. Яр­кий тому современный пример — уплата нало­гов, проблема «черных зарплат». За последние 90 лет трижды менялись идеология и образ жизни, и всякий раз государство в прямом смысле грабило или тихо обворовывало на­родонаселение. Во время последней пере­стройки «Архитекторы», и вовсе обнаглев, отняли у стариков даже «гробовые» сбереже­ния — во имя демократии и светлого будуще­го, таким образом лет на 30 вперед определив

это противостояние. Будьте уверены, «зага­дочная» русская душа весь этот срок не ста­нет в полной мере давать деньги на содержа­ние государства. Даже под страхом сурового закона и длительного срока заключения. Пока не отобьет (или пока ей, душе, не покажется, что отбила) все, что у нее украдено. Конечно же, если не случится (упаси Бог!) войны, ко­торая в единый миг, как всегда и бывало, при­мирит внутренние противоречия и когда лич­ность снимет с себя обручальное колечко и отдаст власти, на танк или самолет. Сейчас россиянин, независимо от его материально­го положения, чувствует себя данником в за­воеванной супостатом родной стране, и ког­да наскакивают баскаки, отрывает от сердца и отдает свою серебряную монету и белку от дыма.

Для того чтобы хоть как-то исправить та­кое положение вещей, сейчас у государства есть единственный шанс — обернуться лицом к человеку (налогоплательщику, электорату, народонаселению — назовите как угодно), на­прячься, умерить аппетиты чиновничьего ап­парата и вернуть все, что было украдено в на­чёте девяностых у конкретной личности, или хотя бы с чувством чести и достоинства го­сударственного мужа пообещать вернуть в короткий определенный срок. Таким образом можно не искоренить, но ослабить противо­стояние до той степени, когда человек по доб­рой воле начнет содержать государство. И выго­да тут не только финансовая и экономическая (личность все равно отобьет у государства боль­ше, чем украли, потому что «себе на уме») — прежде всего духовно-нравственная: добро­вольно отдавая деньги в виде налогов, человек перестанет самоустраняться от власти. Правда, управлять им станет сложнее, ибо такой налогоплательщик начнет всюду совать свой нос. Но есть еще одна скрытая мотивация по­ведения, касающаяся исключительно тех, кто удачно половил рыбку в мутной воде пере­стройки социализма в капитализм и сегодня составляет элиту общества. Это совсем непло­хие люди, когда на дворе мирное, а тем паче застойное, время. Они и в самом деле если не составляют, то приближены к цвету нации, поскольку обладают высочайшим духовно-во­левым потенциалом. Они заметно выделяют­ся на любом поприще своей активностью, не­утомимостью и умением держать удар, за что их чаще всего уважают. Они живут в ожида­нии благоприятной среды, и чем она дольше не приходит, тем сильнее испытывают мощ­нейшее чувство голода, в которое и трансфор­мируется их некогда благородный заряд по­тенциала. И когда образуется долгожданная

среда, эти люди неузнаваемо перевоплощают­ся, поскольку их образ мышления уже не со­ответствует манере поведения. Они начина­ют утрачивать ощущение реальности и бла­горазумия, ведомые чувством застарелого го­лода, эти люди помимо воли своей совершают нелепые поступки. Один из них, ныне благо­получный крупный бизнесмен, связанный с «ювелиркой», а в прошлом врач-психиатр (поэтому не утратил способности к самоана­лизу), искренне признался, как в начале де­вяностых покупал сначала колбасу — короб­ками, которую не успевали съедать, и она бе­лела, зеленела и шла на помойку. А он снова мчался в дорогущий кооперативный магазин, где тогда только ее, желанную, и продавали, хватал коробку и вез домой. И ничего поделать с собой не мог, хотя отлично понимал, что это, мягко сказать, отклонение от нормы. Потом он с такой же голодной жадностью покупал автомобили, квартиры, а позже — алмазные прииски на Берегу Слоновой Кости. К свое­му счастью, конкуренты практически выда­вили врача из бизнеса, поскольку он залез с суконным рылом в святая святых, где носят белые манжеты и не снимают лупы со лба уже лет по сорок — пятьдесят

.Однажды в Ленинграде, еще в конце се­мидесятых, я помогал товарищу клеить обои в квартире. Когда мы стали отодвигать мебель от стен, то повсюду: за кроватями, шкафами, за стульями и батареями отопления — нахо­дили банки с консервами, которым уже было лет по пятнадцать. Товарищ смущенно объяс­нил, что его мама блокадница и это у нее те­перь навязчивая идея — покупать и рассовы­вать повсюду банки, мешочки с крупой и со­лью. А в начале восьмидесятых я услышал рассказ о женщине, которая в детстве тоже пережила блокаду. После войны закончила институт, сделала замечательную партийно-советскую карьеру, была уважаемым челове­ком, но когда поднималась на трибуну, тай­но от всех держала в руке кусочек хлеба или сухарик. Если такового не оказывалось — не могла думать и говорить, отказывал разум и утрачивалась речь.

Духовно-волевой потенциал, перевопло­щенный в чувство голода, вынуждает сейчас наших скоробогатых  граждан покупать не консервы, а яхты (они их почему-то назы­вают лодками), которые стоят у причалов по всему миру, самолеты, охотничьи угодья, фут­больные клубы и замки; это чувство ежегод­но гонит их в Куршавель, на самые дальние и дорогие пляжи, морские побережья и остро­ва, но все равно хочется еще чего-нибудь та­кого... Кажется, минуло достаточно времени, чтобы насытиться и образумиться (отдельные случаи насыщения уже наблюдаются) и не таскать колбасу коробками, но однажды пе­режитый голод необратимо трансформирует сознание. Лишь единицы способны вырвать­ся из этого порочного круга.

Чтобы унять это патологическое чувство современной «элиты», надо чтобы сменилось поколение и их дети выросли сытыми.

Наш образ мышления прежде всего опре­деляют язык и культура. А каков образ мыш­ления, такова и манера поведения. Как толь­ко происходит выпадение того или другого элемента, так сразу же возникает дисбаланс — мы начинаем говорить одно, думать другое, а делать третье и сами выпадаем из националь­ного поля, все превращая в примитивное лу­кавство, характерное для младосущих обра­зований.

Поэтому истинными космополитами мо­гут быть только лукавые люди.

Основным мерилом русскости мышления являются чувства. Мы не самые лучшие на нашей планете и не самые худшие, но един­ственные обладаем чувственным мышлением. И это не странно, если помнить, что мы при­надлежим к Духотворному Миру, где иные единицы измерения.

 

* * *

Чувств, определяющих логику нашего мыш­ления и, соответственно, поведения (внутрен­ние законотворцы), всего два: мужское нача­ло — СТЫД, женское — СОВЕСТЬ. Осталь­ные —исключительно стихийные, а значит, не­логичные.

Существуют такие понятия, как «стыдли­вый разум» и «совестливый ум» (так обычно говорили о благоверных князьях), которые невозможно точно перевести ни на один ино­странный язык. Да и соотечественникам, вла­деющим языком в пределах 2500 слов, объяс­нить очень трудно. Более понятно выражение «свобода совести», хотя это словосочетание аб­сурдно только потому, что под «совестью» ни­когда не подразумевалось право выбора рели­гии, поскольку совесть — сама религия.

Поэтому опять же займемся этимологией.

«Стыд» сейчас понимается как некое сму­щение, вызванное неблаговидным поступком, краска на лице (кто еще краснеет) — в общем, небольшое и совсем не смертельное неудобство.

Чувств, определяющих логику нашего мышления и, со­ответственно, поведения (внутренние законотворцы), всего два: мужское начало — СТЫД, женское — СО­ВЕСТЬ.

На самом деле первоначальный смысл почти полностью утрачен. Слово СТЫД (в прош­лые времена говорили СТУД) произошло от СТУЖИ, но не «холода» первоначально, а от жить «с тугой», где туга, тужиться — печалить­ся, скорбеть — жить без огня. Почему же сту­жа (холод) и стыд (чувство), однокоренные, имеют столь отличный смысл? Да потому, что стылый —мертвый (отсутствие знака Ж, жизни, огня), так что «стыд» — это внутрен­ний полицейский, стоящий на страже доб­ропорядочности и под страхом смертельной скорби не позволяющий переступать запо­ведную черту. Чувство стыда — удерживаю­щий фактор, контролер иных отрицатель­ных чувств (страха, трусости, низменных страстей, желаний, в том числе мысленных, «стыдно подумать»). Поэтому до нас дошли выражения — «сгореть от стыда», «залиться краской», «покраснеть от холода» или «уме­реть от стыда». Стыд часто используется со словом «срам» (позор), которое восходит к Ранней смене идеологии, означает то же, что и «крамола», и также впоследствии приобре­ло отрицательный смысл.

Слово же СОВЕСТЬ кроме чувственного аспекта имеет вполне конкретное указание на предмет: жить по совести — значит жить, со­образуясь с ВЕСТЬЮ, где «весть» — знание.

Известие — буквально мысль (истина), извле­ченная из Весты. Вещий — значит познав­ший Весту, а Вещун — излагающий некие ее истины (вещество) («мое сердце — вещун»). «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити...» — говорит автор «Слова...», указывая, что Боян был не просто певцом-сказителем и музыкантом, а мудромысленным вещуном-философом, если хотите.

Последним на Руси Вещим князем был Олег, и, пожалуй, с тех пор Веста стала невос­требованной, а позже уже недоступной. Судя по его великим делам, он и в самом деле обла­дал знаниями, которых не досталось ни Игорю Рюриковичу, бестолковое правление которо­го вскоре привело его к смерти, ни «хитрой» и жестокой Ольге, ищущей утешения в заморских философиях и науках. От них резко отличается Святослав, который, как и Олег, совершает бле­стящие походы, помня о своем происхождении, носит атрибуты волхва — серьгу в ухе и осе­ледец, утверждает, что «середина» земли его не в Киеве, а на Дунае, в Болгарии.

После него начинается Поздняя смена идеологии и более никогда не вспоминается слово Вещий.

Мы никогда не будем до конца понятны ни для Запада, ни для Востока, потому как ду­маем иначе и, соответственно, иначе поступаем. Чувства, заложенные в основу нашего образа мышления, постоянно выбивают нас из схемы «общечеловеческих ценностей», толка­ют к стихийным действиям. Сколько бы ни придумывали законов, сколько бы ни обкла­дывали флажками, нас все равно не загнать на «номера». Весь исторический виток, начи­ная с Петровских времен, Россию пытаются научить жить по писаным законам, принятым на Западе, но результат всегда один и тот же — по­давление воли, закрепощение, насилие и, как следствие, молчаливый протест в виде неже­лания участвовать в жизни государства и — слом христианской идеологии, революция, гибель империи. Уж с какими «светлыми и свободными» идеями пришли большевики, но в итоге все дело закончилось террором, закрепощением, полным развалом самой иде­ологии и могучей (!) империи.

Теперь новый, хорошо забытый старый эксперимент — назад, в капитализм. Причем в его дикий западный образец, да еще с ветхой демократической моделью устройства обще­ства. Угадайте с трех раз, чем он закончится?

Должен сказать, что мы до сей поры со­хранили чувственное мышление почти в чис­том виде (это к вопросу о неизменности осо­бенностей этнопсихологии). В стране сейчас массовая погоня за наживой — своеобразная идеология нашего времени. Образцы для под­ражания — зарубежные истории, как моло­дой человек, имея один доллар, сделал состо­яние, как Билл Гейтц стал самым богатым че­ловеком мира, романтика бизнеса, банков­ского дела, игры на биржах и т.д. Все СМИ, особенно глянцевые журналы, рекламируют сладкую жизнь богатых, развлечения «звезд шоу», последних королей и королев — учи­тесь жить по «общечеловеческим ценностям»! Наши молодые люди и в самом деле все это смотрят, читают, учатся, даже, наверное, за­видуют и стремятся кое-что почерпнуть из этих ценностей.

И одновременно пишут стихи.

Более половины молодых людей школь­ного и студенческого возраста в России (так­же в Малой и Белой) пишут стихи. Они пи­сали их даже в самые мрачные годы начала де­вяностых. А при этом надо сказать, что с на­чала девяностых и до сей поры поэзию не издают по определению (исключение составляет клас­сика, и то крохотными тиражами), да и в прош­лые времена, когда издавали, поэтическое творчество никогда не кормило, то есть не приносило материального дохода (либо со­всем мизерный). (Поэзия, как сельское хозяй­ство, всегда убыточна, но мы будем его дотировать, потому что кушать хочется каждый день.) А русские молодые люди все равно пи­шут стихи  Вроде должны бы зарабатывать тот самый один доллар, который принесет потом богатство, на худой случай сидеть ночами за учебниками, чтоб овладеть менеджментом — они же пишут стихи  Эту поэзию не только не издают (отсутствие тщеславия), но еще и не читают (тем более на площадях), ибо по­тенциальные читатели нынче увлечены детек­тивно-любовным жанром домохозяек и пен­сионерок. Но они пишут, невзирая на то что это не модно, что на Западе и Востоке поэзия как жанр вообще прекратила свое существова­ние. Сидят и тайно пишут, стремясь тем самым уединиться, закрыться от лживого, лицемер­ного, глянцевого и грозного мира, самовыразиться, слагая слова в магический ряд и вме­сте с ним выстраивая образ мышления.

Потому что юность русского человека, его мироощущение требует обязательного поэти­ческого воплощения — одухотворения.

Но включите телевизор или откройте га­зету: наша молодежь — это сплошные нарко­тики, дискотеки, экстази, разврат, нетради­ционный секс, проституция, самоубийства, бандиты и киллеры. То есть все только о тра­воядных. И ни слова о поэтическом мышле­нии и романтизме, поскольку мы с такими ка­чествами становимся «неформатными» и ни­когда, никак не впишемся в западную потре­бительскую модель цивилизации и демократии. Наши нынешние СМИ, кажется, из последних сил стараются обмануть Запад и показать ему, что мы такие же, как они. То есть опять то же самое, что делали летописцы, отмывая Русь от «варварского» скифского прошлого.

То есть опять лгут.

Оживление России и включение духовно-волевого потенциала в государственную жизнь начнутся не с экономических показателей. Сиг­налом послужит на первый взгляд внезапная востребованность поэзии. Когда на стадионах бу­дут устраивать не матчи наемных футболистови шоу «звезд муси-пуси», а поэтические вече­ра, которые, как ни парадоксально, и подни­мут ВВП, ибо созидательная энергия Духотворного Мира считается не в киловатт-часах и бар­релях, не в процентах роста Доу Джонса.

Не трусость, не безразличие и долготер­пение видим мы, наблюдая аморфность нынешнего «гражданского» общества в Рос­сии и его упорное нежелание участвовать в жизни государства, но подавленную ВОЛЮ и молчаливый протест, вызванный НЕСПРА­ВЕДЛИВОСТЬЮ. А вместе с ними, есте­ственно, и подавленное сознание. Русского человека сейчас не нужно стремиться на­кормить-напоить, устроить ему достойную жизнь — все это он умеет и блестяще мо­жет сделать сам. Вывести из психологиче­ского тупика, создать идеологические пред­посылки, когда высвободится созидательная энергия, — вот что сейчас требуется для вы­хода из кризиса мышления и, соответствен­но, поведения.

Возвращение мировоззренческих ценно­стей в виде ВОЛИ, СПРАВЕДЛИВОСТИ и СОВЕСТИ прекратит наконец длительное и по­рочное противостояние государства и лично­сти, после чего без всяких указов сверху са­мообразуется гражданское общество. Но его еще нужно будет «узнать», ибо при воссоздании этнических ценностей оно, это общество, окажется непохожим ни на одну существую­щую модель.

Только вольный человек способен поко­рять пространства и создавать Империи. И только вольный человек не подвержен како­му-либо влиянию извне.

ВОЛЯ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ в совокуп­ности с СОВЕСТЬЮ — основные составля­ющие способности к самоорганизации.

Прежде чем говорить об этой уникальной способности, следует рассмотреть некоторые скрытые психологические мотивации, впрямую связанные с образом мышления и манерой по­ведения, однако неизвестные широкому кругу, а значит, и неподконтрольные никакому влия­нию, при правильном воздействии на которые можно достичь положительных результатов.

Такие качества, как неосознанное стрем­ление к воле и оголенное чувство справедливос­ти (иностранцы говорят, загадочная русская

Только вольный человек способен покорять простран­ства и создавать Империи. И только вольный человек не подвержен какому-либо влиянию извне. ВОЛЯ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ в совокупности с СОВЕ­СТЬЮ — основные составляющие способности к само­организации.

душа) — только надводная часть айсберга, да и то не учитываемая современной наукой: слиш­ком велика остаточная сила инерции на­пористой марксистско-ленинской филосо­фии, согласно которой всякий народ состоит либо из угнетателей и угнетаемых, либо из со­знательного рабочего класса, колхозного кре­стьянства и неких незначительных прослоек. В переводе это хорошо управляемая толпа, элек­торат, только того и ждущий, чтоб кто-нибудь поманипулировал их мнением, сознанием, да еще бы и немного денег заплатил.

На самом деле управляемость нынешним обществом, особенно в связи с внедрением некоторых новых идеологических установок, весьма проблематична. Например, прослежи­вается одна закономерность: какого бы цвета ни собралась толпа, обязательно раздаются крики о геноциде и вымирании народа, но попробуйте предложить ей во имя спасения нации кардинальные меры — например, вве­сти многоженство? Оно же было у нас и про­существовало несколько тысячелетий!

Даже откровенные атеисты возмутятся и хорошо, если не поколотят древком плаката, призывающего обратить внимание на демо­графическую политику.

На то она и толпа...

Однако если войти в нее и поговорить от­дельно с каждым тет-а-тет, большая часть, в основном мужчины (женщины целомудрен­но опустят взоры), согласятся, что многожен­ство не для удовольствия, а во имя рождения детей (и без того хватает матерей-одиночек!), которые потом поставят государство на ноги, не так уж и плохо.

В этой связи примечателен реальный при­мер, когда у начальника лесоучастка одного си­бирского леспромхоза во время войны (не взя­ли на фронт по возрасту — 50 лет) родилось восемьдесят семь детей. Девять было своих, от одной жены, остальные от молодых вдов из соседних колхозов (колхозниц зимой го­няли на лесоразработки), четыре женщины родили от него по два ребенка и одна — тро­их. Столь необычный случай произошел по двум причинам: мужик он был настоящий, не пользовал, а любил и жалел этих несчастных женщин и обожал детей, помогал, чем мог (однажды ночью казенному быку ломом ноги переломал, чтоб прирезать и накормить мя­сом «чужих» семнадцатилетних заморенных пацанов, уходящих на фронт). Молодые вдо­вы, обреченные на вечное одиночество, ви­дели в нем достойного мужчину, от которо­го можно рожать, и сами, тайно друг от дру­га, тянулись к нему с единственной целью спасти себя не только от непосильной ра­боты в лесу (беременных и кормящих на ле­соповал не гоняли), но и от будущей незавид­ной судьбы. Их осознанные мысли о продле­нии рода, о необходимости восполнить по­тери нации исключаются, однако вполне допускается интуитивная, этноисторическая поведенческая реакция на обстоятель­ства военного времени. Вероятно, замордо­ванные тяжким трудом женщины думали о будущем, но лишь в той связи, что боялись остаться в одиночестве под старость лет. Я уверен, им и в голову не приходил вопрос: «А кто будет работать на земле, когда кончится война, и кто станет продлять род?»

То есть от мужчин тут мало что зависит, вопрос деторождения и связанных с ним ост­рых социально-нравственных проблем (много­женство) — прерогатива женщин, интуитивно-чувственный ряд которых устроен так, что без всякой идеологии и пропаганды, а только во имя продления рода, повинуясь стихии, спосо­бен опрокинуть существующие традиции и предрассудки. Короче, если женщина захочет жить в гареме — он обязательно появится. Так что сильный, мужественный начальник лесо­участка исполнял лишь их, женщин, волю.

Кстати, умер этот самый многодетный че­ловек СССР в 1973 году совершенно неизвестным и никак не отмеченным статистикой, однако на похороны приехало только сыно­вей 52 (!) человека — несмотря на послевоен­ное негативное отношение к нему, дети по­мнили и чтили отца!

Неоднородность, «двуликость» толпы впол­не характерны для русской жизни (Великая, Бе­лая, Малая Русь) последнего тысячелетия, где каждый пришедший на площадь покричать и вытребовать что-нибудь для всех (миром и тятьку бить легче), на самом деле ни на ми­нуту не теряет своих личностных воззрений и убеждений. Он может приспособиться к об­щему мнению для достижения некой теку­щей цели, может пойти на сделку с сове­стью, если выгодно, поступиться некоторы­ми житейскими принципами, но при этом оставаясь «себе на уме». По этой причине в России искреннее, духовное объединение возможно лишь перед лицом опасности — в основном войны: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Мы привыкли обниматься на краю могилы. (И по этой же причине предла­гаемая нам западная модель демократии не может прижиться на нашей почве, и тем бо­лее при таких условиях невозможно создание гражданского общества.)

Подавление христианскими заповедями воли и гордыни породило не только определенное духовное закрепощение, но более всего ту самую двуликость, «второе дно», тщательно скрываемое в трезвом состоянии и рвущееся наружу в выпившем и раскрепощенном: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке (основ­ная, неосознанная, причина пьянства — удов­летворение естественной потребности побыть самим собой).

Однако, пожалуй, самой скрытой, порой даже необъяснимой составляющей нацио­нального характера является повышенная обидчивость. Сколько распрей, междоусо­биц, ссор и раздоров произошло на этой почве, подсчету не подлежит. Историю России мож­но рассматривать как историю межплеменных, межродовых, межсемейных обид, непременно приводящих к братоубийственным войнам, о коих так откровенно рассказано еще в «Сло­ве о полку Игореве».

Все потому, что Обида — богиня в древнеарийской кулътуре, хранительница ГОРДО­СТИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ. То есть уповать к Обиде мог человек только благородный, не­заслужённо униженный и оскорбленный (раб не имеет гордости, понятия справедливости и потому не может обижаться на господина). То есть обида — привилегия высокородия, миро­воззренческое качество, выраженное в совокуп­ности гордости и обостренного чувства справедливости, доставшееся нашей этнокультуре от слишком частой смены властных элит.

История бесконечных смут, претензий на трон, светских и религиозных реформ несла в себе один и тот же результат — частые от­странения от власти одной партии и призыв другой. Начиная от принятия христианства, Россия пережила сотни мелких и глобальных расколов: гонение поганых язычников, Нико­нианский раскол и гонение старообрядцев, ре­волюция и гонение священников и просто ве­рующих авторитетных личностей. И еще мно­го политических расколов, во главе которых стояли Андрей Боголюбский, Иван Грозный, Алексей Михайлович, Софья и Петр, Екатери­на, Александр и декабристы и т.д. При всех ка­таклизмах происходила смена элиты, старая ссылалась, назначалась новая, чтобы через короткий промежуток времени быть заменен­ной на другую.

Но ни одна вкусившая власти, высокого по­ложения и принадлежности к касте избранных элита не исчезла бесследно, а осталась внутри этноса и дала многочисленное потомство, не­зависимо от своего опального состояния. Пред­ставители некоторых именитых родов призы­вались по нескольку раз и снова были отстав­лены, сосланы, заточены в крепости, многие разбояренные мужи окрестьянились, изменили образ жизни, однако прежней оставалась психология и неистребимой —генная память о былом величии. Например, и доныне на Рус­ском Севере очень даже просто встретить пол­ный набор боярских фамилий времен Ивана Грозного, носители которых знают, кто они и откуда пришли. (Был случай, когда в граж­данскую войну в одну деревню Архангельской губернии, симпатизирующую красным, при­шли каратели, чтобы выпороть население, но старики принесли офицеру пергаментные свитки с деревянными печатями, где значилось, что они бояре еще Василия III и не подлежат телесному наказанию.)

Еще красочнее букеты фамилий в среде сибирского старообрядчества, тоже помня­щего, кто они, и имеющего документальные свидетельства своего происхождения, фамиль­ные драгоценности, всевозможные жалованные грамоты и прочие атрибуты благородных кор­ней. Но дело даже не в этих свидетельствах; са­мая достоверная печать на их лицах, в манере говорить, слушать и действовать. Опытный глаз отличит их в любой толпе по едва уловимым признакам, самые яркие из которых — вольно­любие, обостренное чувство чести и собствен­ного достоинства, верность слову.

И пожалуй, самое уникальное явление — Некрасовские казаки, после булавинского восстания ушедшие в Турцию и вернувшиеся на Родину лишь в 1963 году. В абсолютно чуже­родной духовно-нравственной среде на про­тяжении двухсотпятидесяти лет они хранили Предание, язык, веру, сознание, образ жиз­ни, мышления и поведения, существовавшие в конце семнадцатого — начале восемнадцатого веков. Нашим бы ученым, особенно ис­торикам и лингвистам, не отходить от них, за­писывать каждое слово, а властям всячески оберегать от внешнего воздействия этот исторический феномен! Но борец с религией Хрущев испугался столь яркого путешествия во времени, поселил Некрасовских казаков в винсовхоз Краснодарского края, и вот уже потомки их за сорок лет стали обыкновен­ными советскими гражданами. Мне повез­ло познакомиться с престарелым атаманом Василием Порфирьевичем, который и вывел своих единоверцев из Турции. Я слышал его древнерусскую обыденную и живую речь, слы­шал песни и баллады, созвучные со «Словом о полку Игореве» (есть магнитные записи), и ощутил не только глубь истории, но истин­ную магию русского слова.

По самым скромным подсчетам (исклю­чая многие не расстрелянные элиты КПСС), более пятидесяти процентов нынешнего на­селения так или иначе (хоть и седьмая вода

на киселе), но причастны к бывшим элитам. И это четко просматривается в обязательных личностных характеристиках носителей генети­ческой памяти — вольнолюбие, широта души, не­произвольная гордость, стремление к неформаль­ному лидерству и обидчивость — все это фермент элитарности. Кроме всего, у этой категории людей сохранен высокий духовно-волевой по­тенциал: они слишком многого хотят от жиз­ни, правда, мало кто из них знает, как этого достичь, ибо при всем том они — далекие по­томки бывшей этноэлиты.

 

 

САМООРГАНИЗАЦИЯ

 

Способность к самоорганизации — это, пожалуй, самый архаичный атавизм родоплеменного устройства жизни, сохранившийся в первозданном виде до наших дней.

Низкий уровень такой способности либо ее отсутствие ведет к полному растворению или уничтожению всякого этнического обра­зования или социальной группы, поэтому ис­тория донесла до нас лишь названия многих племен и народов, исчезнувших еще в глубо­кой древности. Например, кто они были — чудь белоглазая? По отрывочным историче­ским данным, по трактованию самоназва­ния, чудь и чудо— однокоренные слова; на­конец, по догадке, это нечто невероятное, племя волшебников, кудесников. Однако же память о чуди осталась добрая и летописцы говорят о ней с сожалением. Совсем иное — обры, неведомый жестокий народ, если су­дить по летописям, к радости славян безвоз­вратно сгинувший по неизвестной причине (была даже пословица на Руси «Сгинули, аки обры»). Два совершенно разных по характеру народа, а конец один — небытие. Утративший способность к самоорганизации, этнос доволь­но быстро превращается в стадо или стаю с же­сткой иерархией и, как показывает история, становится основным источником поступле­ния рабов на невольничьи рынки.

Не природные катаклизмы, не пищевой рацион и не войны проводили «селекцион­ную работу» на ранней стадии развития на­шей цивилизации; выживание и сохранение «вида» обеспечивала способность собраться и утвердиться в новых условиях существования, будь то масштабная эпидемия, всемирный по­топ или оледенение. (Прекрасной иллюстрацией самоорганизации можно рассматри­вать новеллу «Колокол» в фильме Тарков­ского «Андрей Рублев», пожалуй, единствен­ную в мировом кино.)

Способность к самоорганизации можно подразделить на две взаимообразно связан­ных составляющих:

-личностную, с девизом «Воля, Справед­ливость, Совесть»',

-групповую (этническую), с девизом «Кру­говая порука».

Соединение духовно-волевых качеств лич­ностей (носителей потенциала) обеспечива­ет групповую способность к самоорганизации и наоборот. Это и называется «круговой по­рукой» (отсутствие всякой иерархии) — явле­нием, с которым безуспешно боролись апо­логеты самодержавия, посылая войска на ус­мирения вольного Дона, и, как ни странно, большевики, выстраивая коммунистическую общность «советский народ». Кстати сказать, в послереволюционные годы, в том числе и с помощью очистительного огня: в известной директиве Свердлова казачество подлежало уничтожению, дословно «как этнос, способ­ный к самоорганизации». Все-таки высшие, а значит посвященные, руководители миро­вой революции отлично знали, с каким «че­ловеческим материалом» имеют дело.

Символический смысл принципа круговой поруки, сохранившийся до наших дней, пред­ставляется как поручительство, взаимная от­ветственность каждого за каждого. Но при этом упускается одна важная деталь: образо­вание круговой поруки (отсутствие иерархии, противоположность самодержавию) возмож­но лишь при условии, если каждый член со­циальной группы привержен закону совести.

Демократия (особенно западного образ­ца), как форма власти и государственного ус­тройства, существующая лишь на писаных за­конах, не имеет будущего в России только по­тому, что по своей природе лицемерна и, за­являя свободу личности, на самом деле все время подавляет ее, поскольку всякий писа­ный закон непременно ущемляет чьи-то пра­ва и интересы. Она, демократия, хороша для младосущих новообразований, например, та­ких, как США, где нет еще народа, но есть на­селение, надерганное из самых разных культур, причем в недавнем прошлом еще бывшее ра­бами (темнокожая часть), работорговцами, пиратами и беглыми каторжниками. Из этой солянки народ сварится еще не скоро, лет че­рез 500—700, а пока здесь возможна исклю­чительно демократия, основанная на жесто­чайших писаных законах, которые и заменя­ют совесть. Демократия вообще придумана в Древнем Риме для усмирения диких варвар­ских нравов, как временная форма управления, исключающая всякие понятия воли, справедли­вости и совести — главных человеческих чувств и качеств. Ну, полюбуйтесь: каждый смерч или цунами в благопристойных, демократич­ных и самых богатых Соединенных Штатах порождает неслыханный грабеж и мародер­ство. Полиция стреляет на поражение и все равно не справляется! (А в России, например, испокон веков существует неписаное прави­ло — великий грех брать что-то с пожара или кладбища.)

Конечно же, для США годится только де­мократия с жесточайшими и непоколебимы­ми законами, то есть органом насилия и подав­ления личности, ибо история еще не знает при­меров, чтобы за двести лет существования из бывших рабов и рабовладельцев родился новый этнос со всеми присущими качествами.

Прежде всего иерархический демократи­ческий принцип власти и общежития несовме­стим со способностью к самоорганизации. Не дай бог, если в США, владеющих ядерным ору­жием, случится бедствие помощнее, чем тор­надо и цунами! Мало того что рухнет амери­канский образчик демократии — в тот же час, как цепная реакция, разрушатся все иные, по­скольку сотворены по образу и подобию.

Но!

Но и нам сейчас без демократической фор­мы пока не обойтись. Слишком много экспе­риментов было поставлено на России, слишком разные и прямо противоположные идеологии испытывались на русских просторах, которые, словно кислота, разъели этноисторические природные (не общечеловеческие) ценности, а значит, и национальное сознание. Однако что ни делается, все к лучшему: вместе с убыт­ками мы кое-что обрели, например, не утра­тили, а научились прятать свои чувства, мыс­ли, желания и еще крепче стали «себе на уме». Хоть и искусились грехами, стали, как аме­риканцы, тащить с пожарища, однако если судить по главному разграблению страны — приватизации, то лишь несколько наших соотечественников оказались грабителями и превратились в олигархов (да и то едини­цы русских фамилий). И это из 200 милли­онов, если считать Великую, Малую, Белую Русь! Основная масса народа была ограблена, а значит, вышла чистой из этого нелегкого ис­пытания.

Поэтому не нужно жалеть, говорить «мне ничего не досталось». Зато мы сохранили главное — хоть и искаженную, изрядно про­ржавевшую, но все-таки национальную психо­логию, основанную на воле, справедливости и совести. Это немало, если учитывать, что, лишь обладая этническим образом мышления и поведения, народ способен к самооргани­зации. Прививку от «светлого коммунизма» мы уже получили, теперь осталось еще пере­жить «светлое демократическое» будущее — и можно открывать миру новые принципы су­ществования народа и государства, которые давно пророчат России...

Понятие круговой поруки так же архаично, как и способность к самоорганизации. Его атавизмы, сохранившиеся доныне, выража­ются в принципах литургии, или хороводах, то есть в действах кругового, массового мо­ления (песнопения). Еще в начале прошлого века была жива традиция проводов забритого в солдаты парня. Одного или нескольких ново­бранцев ставили в середину и водили вокруг хоровод (коловод), взявшись за руки, с долгими «заговорными» песнями-оберегами — стави­ли защиту от неприятельской стрелы, копья, меча и т.д. После чего круг разрывался и пре­вращался в «змейку», которую непременно возглавлял будущий воин. Таким образом ему передавали все необходимые качества бойца — силу, мужество, храбрость.

Примерно так же устраивали девичьи хо­роводы, когда выдавали подруг замуж.

В любом случае совершенно четко просле­живается замысел хоровода — прокачать че­рез руки и пение (молитву, гимн) некую энер­гию, вибрацию и передать ее тому, кто в ней нуждается.

Вероятно, этот обычай восходит к време­нам предыдущей «цивилизации пирамид», ког­да земные люди, взявшись за руки, становились в круг и, совокупив таким образом свою энер­гию, творили божественное, совершая «чудеса»: передвигали, поднимали огромные камни, воз­двигали невероятные для нашего сознания и непонятные, бессмысленные для нашего ра­зума сооружения, например, в виде пирамид или колоннады Стоунхенджа. Пути блужда­ния таких символических образов, как круговая порука, неисповедимы, однако существу­ет четкая историческая закономерность: если подобные понятия, хоть и в переотложенном, аллювиальном состоянии, сохранились и до­шли до наших дней, значит, этнос имеет самую прямую связь с предыдущей цивилизацией и мироощущением того времени. Другими сло­вами, мы иногда даже не подозреваем, от кого досталась и каким образом существует в на­шем подсознании та или иная поведенческая реакция — реакция, которую Фрейд, а за ним Адлер (да и Юнг тоже) определили как бес­сознательное, указывая на примитивные детские сексуальные фантазии, якобы впослед­ствии формирующие личность и ее манеру по­ведения.

Для индивидуалистического Запада это вполне приемлемо.

Природная форма самоорганизации до­вольно четко прослеживается в животном мире, и уровень развития ее обратно про­порционален иерархическому устройству. (Чем совершеннее иерархия, тем ниже са­моорганизация.) Существует л ишь одно ис­ключение из правил — пресмыкающиеся и земноводные, живущие по принципу «все про­тив всех» (жесткий индивидуализм). Самоорга­низация слабо выражена у «наземных» млеко­питающих (кроме человека), будь то траво­ядные или хищники; почти совершенная у «летающих» — пернатых, особенно у пере­летных птиц, где вопреки предубеждениям практически отсутствует иерархия. Каждую осень журавли собираются на слет перед пу­тешествием на юг. Они слетаются с огромной территория на какой-нибудь болотис­тый луг и всю ночь словно разговаривают — если слушать издалека, полное ощущение, что говорят люди на вече. С рассветом под­нимаются в воздух, закрывают небо крыль­ями и еще долго кружат беспорядочными ста­ями. Но потом постепенно разбиваются на клинья и улетают. С этого момента журавлей больше не увидишь до самой весны. А к при­меру, некоторые певчие способны «формати­ровать» —передавать информацию потомству, когда оно еще в состоянии яйца, только со­зревающего в материнском чреве. (Если со­ловей-самец по какой-то причине не будет петь возле своего гнезда весь период, пока сам­ка несет яйца, затем насиживает их, выводит и выкармливает птенцов, потомство вырастет без­голосым, то есть с измененной генетикой.)

Однако высшая форма самоорганизации наблюдается опять же в среде высокооргани­зованных насекомых, например, тех же пчел. Матка в улье — не королева и не хозяйка; ей делегированы права и способности воспро­изводить (сеять) новые поколения пчел. Всей жизнью колонии управляют рабочие пчелы, ко­торые в случае гибели матки способны выкор­мить новую из однодневной личинки обык­новенной пчелы, предварительно расширив и нарастив ячейку либо перетащив ее в маточную чашечку. То есть изменить генетиче­скую структуру. Эта способность приобрета­ется в тот период, когда рабочие пчелы на второй-третий день после рождения прохо­дят службу в свите матки и слизывают с нее маточный фермент, который и позволяет потом совершить чудо («молоко волчицы» для Ромула и Рема). Если в улье нет одно­дневного расплода, рабочие пчелы способ­ны физиологически перестраиваться и откла­дывать яйца, чтоб выкормить новую, хотя и неполноценную матку (трутневку). Если в улей поставить соты с расплодом из друго­го улья, колония примет «подкидышей», но выкормит из засева чужой матки своих, пре­данных только этому сообществу детей. Мож­но даже пересадить матку, если семья потеря­ла ее, но только в маточнике, в виде личинки или куколки — в созревшем виде матка будет тут же уничтожена рабочими пчелами. Поэто­му взрослую матку подсаживают в специ­альной клеточке, дабы она напиталась за­пахами колонии и пчелы к ней привыкли. Если они начинают кормить чужую матку сквозь сетку, значит, приняли за свою и мож­но выпускать.

Чтобы иметь право сеять потомство, про­длять род колонии, необходимо быть рожден­ным и/или вскормленным в этой колонии.

То есть в связи с этим никак не обойти вопрос элиты, которая одним своим суще­ствованием «форматирует» весь этнос. Так, подвиг преподобного Сергия Радонежского состоит не только в том, что он был страст­ным молельником и поборником правосла­вия, а более в его нехарактерных для инока действиях, направленных насобирание нации. Благодаря его подвигу и подвигу его учени­ков (элиты) возникли не только монастыр­ские братства, но и вся закабаленная Русь про­никлась братской любовью (чувственное, сове­стливое сознание), которая и положила нача­ло освобождению от ига. (Подробнее о преп. Сергии еще поговорим.)

Как отмечалось выше, существование груп­пы на принципах самоорганизации требует ми­нимум иерархии, а значит, и властных полно­мочий, сосредоточенных в руках одного или нескольких личностей. В казачьем войске это выборный атаман (хорунжие, сотники, есаулы появились позже, когда вольных казаков привлекли к царской службе), в монастыре — настоятель. Да и то их власть номинальна, сводится к решению узких, житейских воп­росов; человека удерживает в группе иное — общая конечная цель, способы достижения которой выражены в монастыре, например, уставом, в казачьем полку — обычаем, непи­саным законом.

Стоит только прописать эти законы и обя­зать к исполнению, как весь принцип само­организации рухнет.

То есть третьей составляющей этого принципа, кроме Воли и Справедливости, является Совесть — основной законодатель самоорганизации.

Жить по совести — значит жить, сообра­зуясь с истиной (со — вместе, весть — исти­на, высшие знания). Личностью или группой, соблюдающей этот принцип, невозможно ни управлять извне, ни тем более манипулировать. Это единственная непробиваемая защи­та от влияния, в какой бы иезуитской форме оно ни выражалось.

В русской жизни (Великая, Белая, Малая Русь) и сегодня хорошо заметно проявление воли, обостренное чувство справедливости (на чем и основаны все манипуляции личностью и обществом), но критически мало или вовсе не наблюдается СОВЕСТИ (как раз она-то и спрятана под «вторым дном»). А без этой со­ставляющей первые две способны вывести на улицу разъяренную толпу, совершить революцию, смести существующую власть, разру­шить империю, но ничего нового не создать, тем более элиту.

Законотворческий процесс уже и сейчас доведен до абсурда. Прописать на гербовой бумаге весь сложнейший спектр существова­ния личности, государства и международных отношений, закрепить в определенных рам­ках всякое действие и движение под землей, на земле, в воздухе и космосе человеку смерт­ному невозможно, ибо все это— Божьи Про­мыслы, а тягаться с Ним во всяком Творче­стве, в том числе и законов, для человека, еще не совсем утратившего разум, бессмысленно. (Хотя американцы пробуют, не замечая соб­ственного маразма, но пока высокий ВВП, все можно.)

И складывается парадоксальная ситуация: мы все знаем те немногие и основополагаю­щие неписаные истины — десять заповедей, по которым следует жить, но живем по писа­ным законам, чаще всего противоречащим нашим знаниям. Пока малые дети еще не по­нимают назначения, например, Конституции, мы учим их жить по совести, и эту науку они мгновенно схватывают, на ней основывают свое представление о мире; она, наука совести, на­конец становится закладным камнем формиро­вания личности. Но по мере взросления мы сами ломаем все, что заложили, и переучи­ваем жить по другим декларативным прави­лам, например, что не запрещено, то разре­шено. Недоросль пальцы в розетку совать не станет, хотя это не запрещено, однако нигде не написано, что нельзя обижать сла­бых и немощных, нельзя воровать (есть толь­ко закон, наказывающий за воровство), нельзя обманывать (есть закон, наказывающий за мошенничество), да и убивать в принципе можно — где написано, что нельзя? Только в десяти заповедях. Найдите статью Уголовно­го кодекса либо другой закон, например Кон­ституцию, где было бы убийство под запре­том? Нет таковой!

А что не запрещено, то разрешено. Поду­маешь, дадут срок?..

В результате такого перелома мы получа­ем личность, руководствующуюся неким сим­биозом писаных и неписаных законов, кото­рые чаще всего исключают друг друга, а по­этому вместо человека, изначально созданно­го по образу и подобию божьему, возникает некое биологическое существо, двигателем «прогресса» которого являются голод, боль, страх, секс, — о нем и поведал нам старый доктор Фрейд. А его ученик Адлер заметил еще одну особенность — стремление к само­утверждению. К чему же еще стремиться, если у существа образ-то божий, а подобие биоло­гическое? Только психология домашнего жи­вотного положительно реагирует на кнут и пряник.

ЭЛИТА и ИМПЕРИЯ

 

Какими бы мы категориями и понятиями ни оперировали, как бы ни скрывали от са­мих себя неудобоваримую истину, но всякое действие в России, направленное на собира­ние нации, сопряжено с имперской идеей и по­строением собственно ИМПЕРИИ, Это как в старом анекдоте: что ни начнем собирать на любом советском заводе, все равно танк по­лучается. Существует своеобразная предопре­деленность, основанная на многих фактах —

Какими бы мы категориями и понятиями ни опериро­вали, как бы ни скрывали от самих себя неудобовари­мую истину, но всякое действие в России, направлен­ное на собирание нации, сопряжено с имперской иде­ей и построением собственно ИМПЕРИИ.

от исторических до географических, от сырь­евых до метафизических. Наши западные, да и восточные «партнеры» прекрасно об этом знают, поэтому решение задач их внешнего влияния в итоге равняется распаду России. Модель расчленения сейчас отрабатывается на сходном и достаточно древнем государ­ственном образовании — бывшей Югосла­вии. И никакого секрета в этом нет, пропа­ганда ведется в открытую, и мы пока никак ей не противостоим, поскольку сами себя бо­имся — а ну как и впрямь снова станем Им­перией? Это ведь какая ответственность — «володеть» духовным миром! Лучше быть не Третьей цивилизацией, а страной «третьего мира», сырьевым придатком, и тогда никто не укорит тебя, не уличит в имперских амбици­ях. Хотя все равно будет опасаться и держать ножик за голенищем.

Нашим милым и наивным либеральным демократам надо бы отчетливо представлять себе, что мы обречены на вечное недовольство соседних цивилизаций. Равно как и соседству­ющие цивилизации будут всегда недовольны друг другом: «Запад есть Запад, Восток есть Восток. И с места они не сойдут...» По любо­му поводу и без повода нас будут одергивать, вынуждать проситься в ВТО или провоциро­вать исключением из «Большой восьмерки», устанавливать радары у наших границ, уни­жать арестами наших граждан за рубежом или вносить в списки «оси зла», открыто угрожать или, например, делать такие заявления: мол, почему это сырьевые запасы Сибири и Даль­него Востока должны принадлежать только России?

Если мы уже не Империя, не этнос, способ­ный к самоорганизации, то подобный вопрос уместен.

В ближайшем будущем он всерьез будет обсуждаться в ООН и, конечно же, в НАТО. Будут попытки пересмотреть итоги Второй мировой войны, отнять Калининградский акнлав на Западе и острова на Востоке, пото­му что эти территории — символические ат­рибуты Империи.

Все это обыкновенное давление, а если учесть еще и стратегию «непрямых действий», то мы, по сути, оказываемся в состоянии но­вой «холодной войны», только не открытой, как прежде, а лицемерной, с театральными объятиями, поцелуями и клятвами в дружбе до гроба.

А в театре, как известно, короля играет свита. Если бы не эта перманентная «холод­ная война», мы бы никогда не узнали, что по-прежнему остаемся Империей, даже после раз­вала СССР. И не поверили бы в свое потенциальное могущество, взирая на упадок про­мышленного производства, сельского хозяй­ства, демографии и пр.

Со стороны-то виднее, кто мы на самом деле.

Такое положение вещей вынуждает нацию собираться независимо от желания властей или официальной идеологии интеграции в мироеде сообщество. То есть наши «партне­ры» достигают обратного результата, а про­исходит это опять же по причине «загадочнос­ти» и непредсказуемости русской души. При­знаки непроизвольного «собирания» сейчас хорошо просматриваются в том, что как-то незаметно все политические, даже недавно непримиримые, партии начинают выдвигать одни и те же лозунги — патриотические. Даже самый ленивый сейчас хочет и могучей еди­ной России, и братских, союзнических отно­шений с Малой и Белой Русью, а политики и журналисты все чаще и с гордостью произно­сят слово «русский», всего-то несколько лет назад запрещенное, как и всяческая любовь к своему Отечеству. И это неудивительно, по­скольку прошла такая команда — наш прези­дент назвал вещь своим именем, определив, что существует Русский Мир.

В этой связи следует отметить один заме­чательный факт угодничества, совокупленно­го с дикой необразованностью, когда Ельцин назвал нас россиянами (у него звучало «рус-сияне»-). То есть наименованием, якобы объ­единяющим в себе все национальности Рос­сии, испокон веков проживающих на ее тер­ритории. Это не просто неправильно, а даже оскорбительно, поскольку он одним махом пре­вратил чукчей, дагестанцев, татар, мордву и дру­гие народы в русских, ибо Росы — элитное пле­мя Русов. (Росы — наследники сколотов, при­шедших на Землю с Солнца, и если «рус» — светлый, то «рос» — сверкающий.)

Итак, нас нерасчетливо (расчет тут прямо противоположный) вынуждают вспомнить о сво­их «имперских амбициях», вернуться к осозна­нию Триединства мира, а себя — Третьей Духо­творнои цивилизацией. И в этом усматривается Промысел Божий, ибо по чьей же еще воле дей­ствуют наши «партнеры», всячески загоняя нас в исторический угол? Кто еще может посеять такой необоримый страх перед уже ослабленной во всех отношениях Россией?

Ее, Империю, можно назвать каким угодно термином — это не поменяет сути, ибо никакая «иная идея не способна образовать и утвердить ци­вилизацию, принципиально отличающуюся от сегодняшних порочных, потребительских образцов.

Напротив, от чрезмерного, возведенного в культ потребления погибла уже не одна мощ­ная, тысячелетняя империя.

Однако утверждение Духотворной циви­лизации невозможно в принципе без этнической духотворнои элиты, которой в настоящее время не существует.

Но это только на первый, сторонний, взгляд...

Внедрение психологии потребления за­шло так далеко, что в нынешнем «травоядном» обществе, без четких идеологических устано­вок, под воздействием «жестких лучей» чуже­родного влияния невозможно воспитать этноэлиту, способную закрутить пространство в центростремительную воронку, собрать на­цию и создать Духотворную Империю, пред­назначенную быть противовесом Империи Потребления.

В похожей ситуации на Аппенинском по­луострове это сделали расены (этруски), и возникла древнеримская империя; в де­вятом веке наши предки поступили про­ще и соответственно времени: пригласи­ли варяжских князей со своими племена­ми, объединенными в родственный славя­нам народ, называемый Русь, — позвали элиту со стороны, которая потом и органи­зовала мощное, централизованное государ­ство, способное противостоять Римской им­перии и Хазарскому каганату.

 

История не любит подобных повторений, а если и случается, то в виде фарса: можно представить трагикомедию, если «володеть» нами придут, например, белорусы или мало­россы. Ленин уже попытался воспользоваться элитой со стороны: еврейской, латышской, ки­тайской, кавказской. Что вышло из интернаци­ональной солянки, известно, Сталин отпра­вил ее на удобрение. И назначил свою «эли­ту», но перед самым концом войны, ощу­тив высочайший уровень духовно-волевого потенциала и растущую способность к са­моорганизации, узрел перерождение «уп­равляемой элиты» и побоялся потерять власть, а вернее, марксистско-ленинские ориентиры, делавшие его, грузина-интер­националиста, значимым в среде русского этноса (скрытый комплекс неполноценно­сти на национальной почве). А то ведь уже раздавались призывы после Берлина пойти на Америку.

И пошли бы...

То есть сегодняшнее положение вещей указывает на иной, однажды уже пройден­ный, но забытый путь — взращение элиты внутри этноса, что сотворил преподобный Сергий.

Мы слишком давно не пробовали «моло­ка волчицы» и забыли его вкус, поэтому не стоит обольщаться: даже тщательно отобран­ная группа пассионарных личностей, с блес­тящим разносторонним образованием, разви­тым мышлением и снабженная конкретным планом действий, не составит элиту будущего. Это будет очередная элитарная группа, которая в определенный срок превратится в знакомый нам закрытый чиновничий клан и которую при­дется сменить, как это не раз бывало в нашей истории. Кстати, тут следует заметить, что рос­сийские чиновники — это не тупые исполни­тели с нарукавниками; это правящая партия со всеми вытекающими. Теперь у них есть табель о рангах, статус госслужащего, свои академии, звания и даже погоны с генеральскими звезда­ми! Так и вспоминается Н.В. Гоголь, воспев­ший шинель одного из них. Партия чиновни­ков давно бы вытеснила все остальные, офици­альные, но у нее есть единственное уязвимое место — абсолютное отсутствие способности к самоорганизации. Сброшенные с «поезда современности», они мгновенно рассыпают­ся в пыль, делаются беспомощными и жал­кими, как младенцы, отнятые от материнской груди. Причем независимо оттого, кому они служили — коммунистическим ли, демокра­тическим ли хозяевам или по очереди тем и другим.

Для того чтобы говорить о восстановлении Духотворного Мира, не подверженного никакому вли­янию, а напротив, влияющего на другие цивилиза­ции, притягивающего их к себе и экспортирующе­го свои духовные мировоззренческие установки, требуется и совершенно иная элита — элита, вскормленная «молоком волчицы», то есть обла­дающая высоким духовно-волевым потенциалом и способная к самоорганизации, что обеспечит ее бесконечно долгое существование и привержен­ность ценностям одухотворения.

Опыт самоорганизации этноса и вытека­ющее отсюда следствие — вскармливание эли­ты («кормить» — это не значит давать пищу, как сейчас понимается в обществе потребле­ния; «кормить» — править кормовым веслом) можно рассматривать не только на основе ка­зачества; есть еще один ярчайший, но почти неизвестный пример — подвиг Сергия Радо­нежского, которого принято видеть лишь свя­тым угодником и страстным  молельником. Си­туация в раздробленной и покоренной Руси была ничуть не лучше нынешней: обложенная данью, терзаемая нескончаемыми набегами Зо­лотой Орды с юга, крестоносцами с севера, а также внутренними междоусобицами страна, казалось бы, вообще была не в состоянии вы­кормить элиту, способную поднять и совоку­пить духовно-волевой потенциал.

Но что произошло? Никому тогда не ве­домый монах уходит в леса и создает там пер­вый на Руси монастырь, куда стекаются не­кие люди, в том числе и высокородного, бо­ярского происхождения. Никто на Руси, а тем паче в Орде, тщательно контролирующей ог­ромные пространства, не знает, что делается в Сергиевой обители. Вскоре оттуда по Рус­скому Северу, будто рои из улья, разлетаются ученики Радонежского и тоже основывают де­сяток монастырей, куда также собираются не­кие отроки-послушники. А в свой срок уже ученики учеников разбредаются по лесам и закладывают новый «духовный рубеж» пота­енных монастырей.

Таким образом на протяжении примерно тридцати лет было создано около тридцати (!) монастырей — рекордное, никем никогда в истории христианства не повторенное деяние, которым бы Церкви гордиться надо. А она по­чему-то стыдливо умалчивает или не придает должного значения этой стороне подвига Сергия Радонежского.

Что за монахи сидели в этих тайных оби­телях, мир того времени узнал лишь на Кули­ковом поле. Или чуть раньше, когда прослав­ленный полководец, однажды уже разгромив­ший войска Мамая на р. Вожа, Великий князь Дмитрий Иванович, будущий Донской, вдруг ни с того ни с сего просит благословения не у официального иерарха, а у малоизвестного монаха Сергия. И почему-то берет у него двух странных черноризных иноков, неприемле­мых для христианства вообще и православия в частности: иноков-воинов с языческими име­нами Ослябя и Пересвет, хотя известно, что такого быть не может по определению, ибо монах — живой мертвец, не имеет права брать в руки оружия, тем паче носить нехристиан­ское имя после пострига. Кроме того, они — настоящие богатыри, а не полузаморенные аскетичные постники и способны сражаться с богатырем противной стороны — Челубеем, такой же исторической личностью, как и сами Ослябя и Пересвет (есть их реальные мо­гилы).

И еще, невесть откуда у Дмитрия оказы­вается Засадный Полк — неизвестное, пре­красно обученное и экипированное «спец­подразделение», почему-то не имеющее своего командира, что вообще невозможно для той эпо­хи. (У каждого полка, пришедшего на Кулико­во поле, был свой воевода — чужому никто не станет подчиняться, таковы правила времени.) Командовать засадниками Дмитрий назнача­ет своего боярина, князя Боброк-Волынско­го, или Бренка, передав ему свои одежды и броню, — имя звучит на немецкий манер, не на самом деле это прозвище и абсолютно рус­ского происхождения: «бренк», или «бренка», означает тощего человека, буквально скелет, бренчащий костьми.

В критический момент он выводит Засад­ный Полк из дубравы и решает исход бит­вы. Можно себе представить, что творили на бранном поле эти четыреста — семьсот че­ловек, сражаясь с силами примерно со стократ­ным перевесом. Воины в буквальном смысле купались в крови, ибо когда одна плотная мас­са проникает в другую, начинается давка похле­ще, чем в метро в час пик; там богатырским сво­им мечом не размахнешься, а орудовать при­ходится засапожником, колычем, а чаще все­го оружием для рукопашного боя —наручами. Представляют они собой стальную пластину с полуобхватом запястья и тремя ремешка­ми, которыми наручи плотно пристегивают к внешней стороне обеих рук до локтевого сгиба поверх кольчуги. Для удержания их в ла­донях есть рукоятки, а на них сверху и снизу, а также спереди и сзади наручей имеются ко­роткие, до пяти-шести сантиметров, острые конусные зубья — жала, для того чтобы про­бивать любую кольчугу или панцирь. Подго­товленный, натренированный боец с одними только наручами, как нож в масло, проника­ет сквозь любую вражескую массу, в том числе и вооруженную мечами и саблями, соб­ственно откуда и возникали легенды о заго­воренных, ни мечом, ни стрелою не уязвимых воинах. Это особый, сейчас практически забы­тый вид рукопашной борьбы в толчее сражения. Засадный Полк был подготовлен в Сергиевых обителях прежде всего психологически — имен­но для такого многочасового боя, когда надо разить супостата, когда с ним лицо в лицо, когда надо плавать в крови его и ходить по го­рячим еще трупам. Подобной подготовки не­возможно достичь, используя христианские нормы морали и нравственности.

Сергию Радонежскому удалось, казалось бы, невероятное: используя двойную маскировку — от официальной Церкви и неоднородного, зачастую предательского общества, на основе древних тра­диций, обычаев и верований (христианские дог­мы не годились для воспитания этого «спецназа»), воссоздать духовно-волевой потенциал и вскор­мить элиту внутри этноса, которую составляли не только ученики преподобного Сергия, но в боль­шей мере представители светского, княжеско-боярского сословия. Образ Радонежского, словно незримый стяг, реял над головами многих потом­ков, благодаря чему элита просуществовала це­лый исторический виток и только с реформами Петра была заменена на новую.

За последние сто лет Россия претерпела столько потрясений, связанных с проблемой власти и государственного устройства, что лю­бая другая страна давно бы развалилась, расчле­нилась, расщепилась на составляющие, непре­менно утратила независимость и сгинула, аки обры. После каждой революции, смутного вре­мени, перестроечного раздрая, когда все «до основанья, а затем...», кажется: рухнет и фун­дамент, ан нет, на удивление авторов потря­сений — стоит! И самое главное, способен выдержать даже мощнейший внешний удар, каким, например, была Великая Отечествен­ная или Первая «холодная война».

В девяностых, когда рухнул «железный за­навес», в Россию приехал пожилой немец Кла­ус, офицер вермахта, прошедший с боями от Бреста до Москвы и обратно до Минска, где благополучно попал к нам в плен и потому ос­тался жив. Всю оставшуюся жизнь бывший фа­шист ломал голову, как же это произошло и почему русские до сорок третьего отступали, а потом вдруг переломили ход войны, пошли в наступление и победили? Ни есть, ни спать не мог, занялся статистикой, пересчитал всех солдат, что воевали с каждой стороны, всю бронетехнику, самолеты, орудия и снаряды, исследовал все схватки — от великих сраже­ний до боев местного масштаба до сорок тре­тьего и после — не нашел ответа. Во все офи­циальные, идеологические и экономические версии он не верил. Но когда Клаус несколь­ко месяцев просидел в московских военных архивах, которые к тому времени открыли, и опросил сотни ветеранов войны, его наконец-то осенило. А чтобы проверить неожиданные выводы, он приехал в Вологду и попросил, чтобы его повозили по глухим деревням, где еще есть фронтовики. Недели две он ездил по дряхлеющим русским старикам в оскудевших селах, подолгу говорил с ними, благо, что в плену выучил язык, кое-что записывал, но больше пил водку с недавним противником и парился в банях. Вывод Клауса в то время меня обескуражил и вместе с тем заставил за­думаться: по скрупулезным статистическим подсчетам немца выходило, что до конца со­рок второго года в Красную армию призыва­ли молодняк, воспитанный на комсомоль­ских и большевистских идеях, который и со­ставлял основу наших войск. Поэтому наряду с героизмом в обороне было и массовое отступ­ление, паника и в результате бессмысленная гибель и миллионы пленных в первые меся­цы войны. Как сказал один из фронтовиков -- собеседников немца: «Жила не держит». И только когда начали забирать на фронт более зрелых мужчин, от сорока и до пятидесяти лет, уже поживших на свете, повоевавших, опытных, степенных и, главное, незаидеологизированных; то есть когда на передовой оказались мужики коренной России с крепкой жилой, немец не выдержал, и его поперли до Берлина.

Выводы бывшего фрица можно подверг­нуть сомнению, но он прав в том, что боевая армия, как и всякое общество, не может со­стоять из солдат одного возраста и опыта. Что из этого выходит, мы видели при штур­ме Грозного в первую чеченскую кампанию. С одними молодыми и самоотверженными удальцами в атаку можно сходить только раз, а назавтра в бой идти не с кем. У Суворова вместе с двадцатилетними служили и соро­капятилетние (поскольку срок службы был в 25 лет), и потому генералиссимус никогда не терпел поражений. При подготовке к ве­ликим сражениям, в том числе и на Кули­ковом поле, в первые ряды всегда вставали пожилые воины, прикрывая спинами моло­дых, — и не только по причине своего опыта: предстоящие в войсковых порядках обрече­ны были на смерть в первые минуты столк­новения. Они принимали на себя самый мощ­ный натиск, и честью было не просто храбро умереть на глазах у дружины, но принять на себя удар супостата и сбить с него спесь, дабы исполнить яростью и волей к победе позади стоящих.

Когда у него на глазах убивают старика, ярость вздымает молодого воина и приводит в состояние ража (аффекта).

Старой советской песней «Молодым у нас везде дорога...» сбито с толку не одно поко­ление и общество введено в заблуждение бо­лее чем на полвека. За это время стало при­нято кидать молодняк на великие стройки и пулеметы, и мы как-то забыли и о репродук­тивном возрасте, и о демографии, в результа­те чего вся страна сейчас выглядит как чело­век предпенсионного возраста.

Многие тайны выведал хитромудрый не­мец, однако не узнал самого главного: начи­ная с послереволюционных времен русское общество умышленно и совершенно четко раз­делено на молодых и старых. Зачем это делали большевики, понятно: следовало разделить на­род, поссорить отцов и детей, отчленить вну­шаемое молодое поколение и наставить его на коммунистические идеи. Так получились комсомольцы, которых можно было бросать на выполнение любых задач, делать мировую революцию за пределами России, собирать в коммуны, в общем, закалять, как сталь, то есть из огня в воду и обратно. Старое поколение было обречено на вымирание или истребление, как чуждый элемент. В стране, где испокон ве­ков уважалась старость, холодный расчет идеологов поражает своей гнусностью и иезуит­ской изощренностью. Героями становились павлы морозовы, хотя говорят, это имя вы­мышленное. Но вот обрушился коммунис­тический режим, пришли демократы и при­несли «общечеловеческие ценности», одна­ко что мы видим? Все повторилось с потря­сающей точностью: вчерашние комсомольцы рьяно бросились делить общество не только на партии — на молодых и старых, ибо по­следние мешали им делать реформы одним только своим существованием — орали на митингах, требовали вернуть украденное, по­высить пенсии и т.д. И, разделяя, идеологи рыночной демократии говорят о гражданском обществе!

Это или беспросветная необразованность и глупость или, хуже того, знакомое иезуит­ство.

До той поры, пока народонаселение будут расчленять по такому принципу, а оно, наро­донаселение, будет позволять с собой это про­делывать, можно и не мечтать о националь­ной элите, способной к самоорганизации, и даже о гражданском обществе пока можно забыть. Боярство, вельми могущие мужи, по­являются исключительно в полноценном эт­ническом пространстве, где всю внутреннюю, бытовую и бытийную жизнь определяет мудрая старость. Однако разобщенные по са­мым разным причинам (политическим, соци­альным, интеллектуальным) и объединенные лишь нищенской пенсией да судьбой, старики сегодня сами оказываются неспособными что-либо определять. Старость, как и младенчество, уравнивает всех, ибо приходит немощь тела, но возвышается дух, который и должен объеди­нять. Однако сегодня можно констатировать вещь для русского (Русь Великая, Белая, Ма­лая) этноса необычную, парадоксальную: ста­рики перестали называть себя стариками. Они представляются как угодно — пожилыми, зрелыми мужами, дамами, особами, приду­мывают всяческие ухищрения, что-то вроде «бальзаковского возраста», поскольку стыдятся старости — скорее всего потому, что сегод­няшние старики — это вчерашние комсомоль­цы и комсомолки. Бабушки не хотят нянчить­ся с внуками, ибо все еще молодятся и хотят урвать от жизни еще кусочек удовольствия, редкие нынче дедушки стали осторожными, опасливыми, и уж редко кто из них навертит ухо подростку-хулигану в своем дворе. Ста­рость не почитают в том обществе, где она не почитает саму себя. Отсюда и широко про­пагандируемая мода, которую иначе как из­вращение назвать нельзя, — неравные браки. Разве уважающий себя старик возьмет замуж

девушку, приходящуюся ему внучкой по воз­расту? Даже для того чтобы облагодетельство­вать ее богатым наследством? А богатая ба­бушка пойдет замуж за юнца?

Вернемся к магии языка. Произнося за­имствованное слово «элита», мы не в состоя­нии до конца понять, что же это такое. Кас­та? Избранная часть общества? Аристокра­тия? Или все-таки что-то еще, весьма нацио­нальное?

Синоним этого слова, а вернее, равное по смыслу — боярство. Произошло оно от ука­зания — «бо ярый муж» (он, этот ярый муж), коих старцы определяли на вечевом круге по заслугам перед обществом и личным каче­ствам. Чуть позднее появилось слово «вель­можа» — великий муж или «вельми могущий». То есть первоначально ярость (солнечность, светоносность) и могущий (способный, мощ­ный, могучий) — ключевые определения ка­чества, необходимые для выделения из об­щей массы — если по Гумилеву — пассиона­риев, образующих элиту. Причем боярином мог стать всякий, независимо от социального по­ложения, кто на общем фоне проявлял ярость в походе, на бранном поле, на вече, а глав­ное, имел «ярое сердце» — неистощимый ис­точник энергии, коей был способен одухотворять общество. Такое боярство никогда не передавалось по наследству, не приносило со­циальных льгот, более высокого материаль­ного положения, а поэтому не становилось аристократией.

Это — русское понимание элитарности, к счастью сохранившееся до сей поры, почему в России и любят народных героев (и слагают о них песни) типа Кудеяра, Стеньки Разина, Чапаева, Жукова. Они, по большому счету, бессребреники и никогда не были апологета­ми какой-либо привнесенной извне догмы. Но вы не услышите песен о таких же истори­ческих личностям, как Болотников, Пугачев, Софья Перовская, Рокоссовский, и прочих.

Теперь посмотрим на современное «бояр­ство» в России. Для краткости всего один кра­сочный пример—Собчак, выделившийся из серой массы еще на съездах Верховного Совета СССР. Только собственное проворство, лич­ный самолет президента спасли его от суда и тюрьмы. Но боярыня Собчаковна и даже боя­рышня Собчаковична, без всяких заслуг, а так, по определению, — высшая элита сегодня.

Говорить о прочих олигархах и вовсе не прилично.

Будут ли о них слагать песни?

Элиты сегодня призываются, как ново­бранцы, вместе с приходом нового президента. Наверное, это не плохо, когда всенарод­но избранный приходит со своей командой сподвижников: Ельцин привел «свердлов­ских» и «московских», Путин — «питерских», но все это звучит точно так же, как «люберецкие», «солнцевские», и только потому, что набор такого боярства происходит по прин­ципу личной преданности, то есть так же, как в организованной преступной группировке. А еще создается впечатление, что управлять страной и впрямь могут домохозяйки!

Сегодняшним определением элитарности в основном являются богатство, в большин­стве случаев нечестно нажитое, и чиновниче­ство, так или иначе связанное с капиталом (иначе тогда откуда коррупция?). Вторым эшелоном идут журналисты, обслуживаю­щие первых и вторых, и «звезды» шоу-биз­неса, обслуживающие всех. И вот эта крепко повязанная между собой когорта называет себя сливками общества и определяет сегодня внут­реннюю и внешнюю политику, пути развития государства, национальную идеологию, а са­мое опасное — она формирует потребитель­ское сознание, таким образом растворяя этно-исторические ценности, чем и усиливает про­тивостояние народа и государства. Эта, с по­зволения сказать, элита, а точнее, правящая чиновничья партия, сейчас одержима един­ственной идеей — обезопасить себя писаны­ми законами, дабы сохранить свое положение (почти животный инстинкт самосохранения цивилизации потребления), а еще обезопа­сить себя от себя, не дать проснуться совести.

Символ ее — змея, кусающая свой хвост, символ самоистребления.

Российская «элита», исповедующая прин­ципы цивилизации потребления, не способна к самоорганизации, в чем и состоит ее «коще­ева» смерть.

Боярство, ярые, могущие мужи, всегда было примером для подражания. Но это явление под­разумевает чисто мужское начало. С приняти­ем христианства к ним добавился сонм свя­тых, мужчин и женщин, праведно прожив­ших земную жизнь, преподобных (пре, пра — божественное), то есть уподобившихся жиз­ни Христа. Их количество на Руси, включая местночтимых, не поддается подсчету и вряд ли имеет мировые аналоги. (Семена право­славия пали в добрую почву — все это к воп­росу о России как Духотворном Мире.)

Короче, подражать есть кому, но чувству­ете отличие?

 

Для того чтобы взрастить элиту внутри эт­носа, необходима прежде всего воля носите­лей элитарности — ярых мужей, которые, сла­ва богу, еще есть в коренной России, но ко­торым и в голову не приходит собраться в круг и поискать власти — напротив, они шараха­ются от любых предложений чиновничьего кресла. Это вовсе не крикуны на митингах, не предводители партий, не ура-патриоты, призывающие к революциям, и даже не Зю­ганов с Жириновским. Мы никогда не виде­ли их на экранах и политтусовках. Они пока что в студенческих аудиториях, в каких-ни­будь закрытых лабораториях НИИ, в воюю­щей на Северном Кавказе армии, в геологи­ческих маршрутах, в сельском хозяйстве, на земле и в море, в небе и космосе. И чтобы отыскать их и собрать, нужна уже воля владе­тельного князя, то есть президента.

Кто они конкретно, к сожалению, гово­рить рано, да и не нужно. Эту книгу будут наверняка читать не только соотечественники, и не следует расстраивать младосущее воображение. Придет время, и не только наша стра­на узнает своих героев...

Только элита, способная к самоорганиза­ции, в состоянии выкормить Императора Духотворного Мира, не властвующего, но вла­деющего.

Если Путин, закончив свой второй срок президентства, уйдет сажать капусту, то, по­жалуй, из него впоследствии при определен­ных условиях вырастет император. Если ся­дет в какое-нибудь кресло, приносящее до­ход и прочие блага потребительской циви­лизации, дабы пересидеть и вновь пойти на выборы, — не вырастет даже президента...

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЭГОИЗМ

 

Само явление эгоизма, синоним которо­го в русском языке — себялюбие, уже грехов­но, если речь идет о конкретной личности, хотя в десяти заповедях об этом ничего нет. То есть скорее всего отрицательное значение это слово приобрело только на русской почве. Причем во всех древнерусских литературных источниках себялюбие непременно соседствует со стяжа­тельством, серебролюбием и корыстью (это к вопросу об этнопсихологии).

Отсутствие национального эгоизма — при­знак открытости Третьей цивилизации. Но сейчас, когда нет этноэлиты, способной к самоорганизации, это «правильное» качество становится смертельно опасным для самого существования русского (Великого, Малого, Белого) этноса. Мы добрые и открытые, мы, к гордости сказать, до сих пор не утратили спо­собности искренне сопереживать (театр Ста­ниславского мог родиться и жить только на рус­ской почве), мы всегда можем посочувствовать, пожалеть обездоленного, угнетенного, неспра­ведливо обиженного. Нас этому все время учи­ли, в том числе и при Советской власти.

О таком качестве знают все наши соседи — ближние и дальние. Знают и с успехом пользу­ются.

Глубоко в историю, в Екатерининские вре­мена, когда Россия принимала и расселяла на своей территории гонимые народы калмыков и армян, заглядывать не будем, поскольку есть свежие и яркие примеры. На заре перестрой­ки мы пожалели и приняли турок-месхетинцев, которых в очередной раз почему-то на­чали резать. Отняли у казаков и дали им зем­ли для проживания. Они пришли и принесли с собой психологию Востока и его образ жиз­ни и теперь успешно угнетают и сживают со свету местное население. И стало понятно, почему их резали на старом месте.

Ничего, кроме терроризма, от такого све­дения культур не получается.

Наши братья сербы точно так же пожале­ли когда-то гонимых албанцев, впустили их на Косово поле. Результат сейчас всем извес­тен — все как в сказке про зайца и лисицу. Если помните, заяц позвал петуха и все-таки изгнал нахалку из своей лубяной избушки, и, кажется, правда восторжествовала — как бы не так. Согласно символизму в русских сказ­ках, петух — это огонь, то есть заяц попросту поджег свой дом и только так вынудил лиси­цу убежать.

Вот теперь и горит пожар на Косовом поле, и будет гореть еще долго, поскольку там прохо­дит стык цивилизаций. Это своеобразная гео­графическая зона разлома, четко прослежива­емая и на нашем юге: помните зеленые карты Кавказского халифата, которые нам проде­монстрировали, когда совсем припекло и на­чалась вторая чеченская война?

Кстати, старая добрая Европа страдает от этого ничуть не меньше, и мы это видели не­давно во Франции, когда арабы две недели жгли машины на улицах и громили витрины. И уже в этом году восстали китайцы в Бель­гии (?), а в самых демократических США уже строят стену, дабы отделиться от Мексики, пока еще не каменную, а сетчатую, под высо­ким напряжением...

Спасенья нет от нелегалов!

Итак, Великая Китайская стена.

Опустим вопрос, кто ее построил. Доста­точно уточнить, что бойницы почему-то на­правлены в сторону Китая, да и во времена им­перии Цинь культуры возведения подобных со­оружений не существовало, климат позволял жить в легких фанзах, а дворцы императоров выполнены совершенно в ином стиле. Но бе­зусловно, построена она китайскими руками.

В любом случае эта стена — материальный символ разделения цивилизаций, памятник зоны разлома культур.

Это же надо было так достать своего сосе­да, чтобы тот отважился на подобное гранди­озное строительство!

Все уже было в этом мире.

И современный лицемерный мир посте­пенно сползает к возведению стен между культурами, одновременно проповедуя ин­теграцию, глобализацию, общечеловече­ские ценности и демократию. А дело в том, что всякая цивилизация потребления с естественным высоким уровнем экономики (раз­вивается, потому что потребляет, и потребно­сти бесконечно растут) всегда будет приман­кой и обязательно будет притягивать к себе «голодных» искателей легкой жизни из дру­гих цивилизаций, и особенно представителей «блуждающих комет». Но тот, кто потребление возвел в культ, никогда и ни при каких обстоя­тельствах не станет делиться, ибо это — поку­шение на божество. А поскольку потребле­ние — признак младосущности, то тут еще срабатывает подростковая патологическая жадность и, как правило, агрессивный эго­изм. «Все — мое!» Понаблюдайте за детьми в песочнице!

Это естественный процесс роста, детскость сознания — «не отдам свою пищу, потому что сам буду есть, чтоб скорее расти и быть силь­ным». Если вас не шокирует ставшая привыч­ной слуху ситуация, когда люди сначала едят, чтобы поправиться, а потом принимают таб­летки, чтобы похудеть, значит, вы еще ребе­нок. А сейчас новый «прикол» — выпускают корм для собак и одновременно — таблетки для их похудения!

Культура жира (слово «жир» в переводе с русского на русский — богатство, золото) будет непременно строить стену, если не из камня, то в виде ракетных баз. И непременно чужими руками.

Мы этот период уже проходили, и очень давно. Наши пращуры — скифы, как кочевые, так и царские (сарские), к своему закату раз­богатели невероятно, в основном за счет тор­говли лошадьми. Судить об этом можно по раскопкам курганов и могильников, где в изо­билии ритуальные золотые предметы и укра­шения «звериного» стиля, а также по откры­тым кладам тех времен. Кроме того, древне­греческие путешественники и писатели, захва­тившие период упадка, отмечают, что скифы — себялюбивы, потому очень толстые, рыхлые, сырые телом, оттого не испытывают полово­го влечения и почти не способны к размно­жению. Предаются непомерному питью вина и браги из кобыльего молока — бражничают. То есть уже были практически на грани вымира­ния. А ведь всего за несколько столетий до того это был могучий этнос, воины (в том чис­ле и девы), которые могли скакать целыми сут­ками, меняя лошадей на подводных и питаясь только кобыльим молоком и приготовленным из него сыром (такая пища всегда была с со­бой). И знали его во всем тогдашнем мире, вплоть до Ирийской пустыни, где они иска­ли Ирий — рай. Яростный, могучий дух ски­фов толкал их на освоение все новых и новых территорий, и в результате их пространство расширилось от Черного моря до Дальнего

Востока. Так что, когда Ермак перевалил Урал и ступил в Тартар, практически не встретил сопротивления и проходил как нож в масло: местные народы отлично знали, чья эта зем­ля и кто на нее возвращается...

Положение спасла скифская элита, способ­ная к самоорганизации. В результате «скрещи­вания» с воинственными омуженками (уже упоминавшийся женский народ мати, объ­единенный в собственное царство и произо­шедший от скифов), ранее изгнанными с Дона в горные районы побережья Черного моря, возродился «новый» народ, ныне из­вестный как сарматы. Потомки ожиревших скифов впоследствии утратили само назва­ние, превратились в печенегов, половцев и стали «наполнителем» Хазарского каганата— черными хазарами. Кстати, омуженки (ама­зонки) хоть и косвенно, однако дожили до со­временности: по свидетельству атамана Не­красовских казаков Василия Порфирьевича, некие женские общины, соблюдавшие омуженские обычаи (например, символическое прижигание правой груди у девочек), примк­нули к Булавинскому восстанию и ушли по­том в Турцию, где впоследствии смешались с казаками.                                 Память (Предание) об этих событиях и за­ложила основу нашей психологии и, как следствие, сформировала манеру поведения — от­рицание себялюбия и связанных с ним стяжа­тельства и корысти.

В настоящее время, когда у нас пока что нет этноэлиты (впрочем, как и омуженок), должен присутствовать определенный наци­ональный эгоизм — в той мере, которая по­зволяет сохранять Духотворный Мир откры­тым. Мы ни в коем случае, даже если нас бу­дут вынуждать провокациями, не будем стро­ить стен и не будем помогать тому, кто их воздвигает. Иначе мы перестанем быть сами­ми собой и очень скоро превратимся в «на­полнитель» чьих-нибудь идей, что уже быва­ло однажды, в семнадцатом году.

Наш национальный эгоизм должен за­ключаться в том, что мы на какой-то период станем больше думать о себе, чем о других, ду­мать и говорить о себе и хоть чуть-чуть лю­бить себя. Хотя бы на период самоорганизации. А для этого необходимо следующее:

нужно перестать раскаиваться в грехах, к коим русский этнос (Великая, Малая, Белая Русь) не причастен, но к чему нас упорно призывают; надо наконец написать на их за­боре наши три буквы и внятно сказать, что коммунистическая идея пришла к нам от них, с Запада, как инструмент сдерживания стре­мительно развивающейся Российской импе­рии (1913 год); что русский народ в результа­те пострадал больше всех, что мы не оккупи­ровали Прибалтику, Грузию и прочие «оби­женные блуждающие комет!.!», а освобождали от фашистов и турецких ятаганов, положив сотни тысяч жизней своих соотечественни­ков, за что следует выставить им счет, по сум­ме равный страховке жизни при авиаперевоз­ках, за каждого павшего воина — язык счетов они понимают лучше, чем русский;

нужно перестать ныть, все время гово­рить и обвинять евреев, таким образом расто­чая свою энергию мысли и слова. Давно пора понять, что общенародные богатства, оказав­шиеся в их руках после приватизации, — есте­ственное явление, ибо евреи принадлежат к иной цивилизации, к Миру потребления, соответ­ственно действуют и всегда будут скорее нас там, где пахнет жиром; следует также осознать, что евреи — единственный народ во всем мире с высочайшей самоорганизацией и соответству­ющей элитой, позволяющей ему выживать в любой инородной среде; это народ, никогда не предававший своего бога, народ-партия, как ска­зал о них Энгельс, и тут нечего возразить; нам нужно больше думать о себе, своих ближних и Отечестве, чем о евреях; хотя бы на короткий срок нужно оставить их наедине с собой, высво­бодив таким образом энергию чувств для дел более важных, и уж ни в коем случае не подра­жать им только потому, что все равно у нас так не получится;

нужно перестать охаивать себя, судьбу своего Отечества и собственный народ, свое национальное сознание, футбол и все прочее, что нас раздражает, тем паче публично, что сей­час делается повсюду; необходимо вытравить зависть, в последние десятилетия прочно охва­тившую разум (у нас все плохо — у них все за­мечательно), ибо она неприемлема для Духотворного Мира и претит здоровому эгоизму; следует также искоренить связанную с завис­тью алчность, помня, что мы — середина маг­нита и у нас особые, немагнитные, свойства (притяжение духовного) и положение — между двумя полюсами; не надо все время прикиды­ваться нищими и убогими, не следует прибеднять­ся, что у нас любят делать, всячески подчерки­вая мифическую слабость как общественной (дикий, отсталый, ленивый народ), так и госу­дарственной системы (не та демократия) ;если мы не будем любить себя, то, будьте уверены, никогда и никого этого делать не заставим.

Еще раз подчеркиваю, эгоизмом ни в коей мере нам нельзя злоупотреблять, ибо суще­ствует опасность «закрыться», свалиться в са­мовлюбленность—принадлежность младосущих образований. Самодостаточность циви­лизации потребления складывается прежде всего из внутренней самооценки, пропаган­дистски умело продвинутой на «внешний ры­нок», и примитивного нахальства, которое сейчас называется политкорректно — форма­том. Например, всем известно, что американ­ский образец демократии несовершенен и су­ществует опять же из-за растущего ВВП, од­нако они же убедили весь мир, что жить надо именно так, а кто не поддался убеждению, как Югославия, на того сбросили бомбы, потом расчленили на составляющие, а Милошевича еще и судили международным трибуналом! Име­ющие глаза да увидели эту вопиющую неспра­ведливость, но старая, по-новому объединен­ная Европа скромно промолчала, и не от чув­ства страха перед США — из глубочайшего эгоизма своего нового младосущего состояния новоявленной Империи. Она, обновленная и Объединенная, еще не привыкла к такому по­ложению и не имеет своего имперского голо­са, поскольку всецело занята сама собой.

Другой пример: американцы наносят один за другим два удара по Востоку — Афганистан, потом Ирак. После чего опять же судят Хусей­на, ритуально казнят его, причем дичайшим способом — вешают. Но мудрый, «утонченный» и древний Восток терпеливо это сносит (и где-то даже рукоплещет), поскольку сам переживает младосущессостояше, уподобившись цивилизации потребления, никогда еще исламский и буд­дистский мир не испытывали «счастья» от об­рушившегося на него благосостояния и радос­ти быть партнером у самих США!

Восток теперь самодостаточен, качает нефть, производит товары народного потреб­ления для всего мира и тоже занят самим собой.

А созерцательный мудрец и роскошь—две несовместимые вещи.

Глобальные и не присущие ему эгоис­тические устремления Востока (Запад всегда был самовлюбленным) на почве этноисторической психологии порождают такое чудо­вищное явление, как терроризм, основанный на самопожертвовании.

Когда искусственно сводят два полюса, насаждая чужеродный образ жизни (Восток и демократия, например, химера), в магнитном поле образуется электрический ток, имя ко­торому Бен Ладен.

 

 

ЧТО С НАМИ БУДЕТ?

 

От того, насколько точно мы будем пред­ставлять, кто мы ныне, зависит, что с нами будет; Если мы осознаем себя Духотворной цивилизацией, это осознание и определит век­тор движения России. И не нужно придумывать, изобретать, высасывая из пальца государствен­ную идею, искать пути развития, заимствовать что-то у Запада, что-то у Востока — ничего хо­рошего все равно не выйдет. Она, Идея, уже за­ложена «генетической» исторической приро­дой этноса, и всякие попытки искусственно изменить ее приводят к дурному опыту по­строения коммунизма (хотя этот опыт бесце­нен) или к построению капитализма с чело­веческим лицом. И будьте уверены, мир адек­ватно к этому отнесется, и роль духотворения непременно признается как Западом, так и Востоком, поскольку мы, неопределившие­ся, сами не понимающие, кто мы, для них ос­таемся непонятными, загадочными и непред­сказуемыми. Нас всегда будут бояться, как бе­зумного великана, и все время будут стремить­ся приручить, прикормить, ублажить, усыпить и, как часто бывало, попытаться прирезать сон­ного. Цивилизация потребления труслива по оп­ределению и потому опасна, поскольку ей всегда кажется, что могут отнять потребляемое или, например, завтра она не сможет получить то, к чему уже привыкла и без чего не мыслит своего существования, поэтому всегда готова нанес­ти превентивный удар.

Детскость мышления.

Однако человек, в каком бы мире он ни жил, по своей природе всегда будет стремиться к высокому и духовному. Это аксиома — даже первобытные люди в пещерах рисовали. И надо отметить, скрытая, интуитивная потреб­ность в духовном растет прямо пропорцио­нально повышению экономических показа­телей, благосостояния и собственно потреби­тельства. Известно же, «хлеба и зрелищ»!

Зрелищ, имитирующих чувства и произво­димых на «фабрике грез», пока что достаточ­но, они соответствуют соцзаказу потребите­лей и вполне удовлетворяют «плотоядную» администрацию младосущих государствен­ных образований. Но бесконечно долго уп­равлять «травоядным» обществом только за счет страха, голода, денег и секса (а именно это предлагается западной публике) невоз­можно. Близок тот день, когда Западу уже бу­дет нечего предложить своим сытым гражда­нам. Практически полный упадок в живопи­си, литературе, музыке и прочих искусствах, отсутствие сколь-нибудь вразумительной фи­лософии, религиозный формализм, жизнь в мире монстров, созданных Голливудом, — все это опасно так же, как пожар на торфянике: сверху растет обманчиво красивая трава, ку­рится легкий дымок, а в недрах уже все выго­рело, огненные пустоты, наполовину запол­ненные серым пеплом. Расстрелы своих од­нокашников в школах и вузах США — естественное явление, продукт системы, потому что благополучие самой богатой страны в мире лишь внешнее, и это сейчас стало понятно даже самим американцам. Люди не могут долго су­ществовать в виртуально-голливудском, умо­зрительном мире, огонь непременно вырвет­ся наружу, что сейчас и происходит, потому что нет полнокровного чувства жизни. Основ­ная причина наркомании, пьянства, извраще­ний (однополые браки), тяги к насилию, убий­ству и самоубийству — полное отсутствие ро­мантического духа жизни, так необходимого для воспитания чувств. Виртуальный заменитель проживания чувств и ощущений подобен рези­новой женщине (равно и фаллоимитатору), с которой относительное удовольствие (воля уда, где уд — фаллос) получить можно, однако ни ласк, ни поцелуев, ни, тем паче, детей вы не дождетесь никогда. То есть всякая имитация пол­ного круга чувств изначально бесплодна.

Полагаю, Инициаторы влияния на амери­канское общество отлично это понимают и лихорадочно пытаются усовершенствовать об­ветшавшую систему. Однако идеологическое оружие, созданное во времена «холодной вой­ны», устарело и замене не подлежит, посколь­ку мир уже другой.

В скором времени (начиная с 2016 года) начнется глобальное отторжение назойливо предлагаемого виртуального мировосприятия. В частности, американцы, которые сейчас со­бираются для танцев в два притопа—три при­хлопа, изголодавшись по духовности и нату­ральному образу чувств, подожгут «фабрику грез» изнутри и снаружи, так что инвесторам уже пора подумать, нужно ли вкладывать ка­питалы, а юношам, размышляющим о карье­ре актеров, придется еще на ранней стадии от­казаться от мечты сниматься в Голливуде.

И всем лучше уже сейчас начинать изучение русского языка, ибо для иностранцев он очень трудный и, чтобы овладеть им в степени, позво­ляющей воспринимать Духотворность, как раз по­требуется двенадцать лет. А нам, хотим или нет, придется научиться экспортировать не нефть, газ и прочие природные ресурсы, а разумное, доброе, вечное — единственное на Земле неисчерпаемое стратегическое сырье.

Принадлежность к Духотворному Миру — это не медаль на парадном мундире; прежде всего это великая ответственность, поскольку цивилизация Потребления пока еще способна принимать ду­ховное в малых, гомеопатических, дозах. Иначе это лекарство превратится для нее во рвотное или слабительное.

 

Для начального опыта предлагаю следую­щее: пусть все российские пользователи Ин­тернета рассылают стихи. Кто пишет по но­чам — свои, кто нет — чужие, это все равно, но обязательно на русском языке и во все адре­са, которые только возможны. Не хватит клас­сики — сочиняйте сами, главное, чтобы в них был заложен ключ к человеческой душе — ис­кренние чувства. И не стесняйтесь, что ваши строки будут несовершенны с точки зрения теории стихосложения, — это дело наживное; важно, чтобы они очаровывали, заворажива­ли и пробуждали естественное желание все глубже проникать в таинственную суть русско­го языка. Прежде всего это нужно вам, дабы прикоснуться к магии слова, которая даже при механической переписке непременно оставит след в вашем сознании (помните, еще недав­но девочки-школьницы старательно перепи­сывали друг у друга понравившиеся стихи?). И не нужно заботиться о том, кто и как будет их читать. Если вместо пошлых злобных пе­реписок и перепалок, вместо наставлений по изготовлению самодельных бомб и интернет-магазинов с порнухой во «всемирной паути­не» будет существовать истинная поэзия, она непременно захватит сознание говорящих на других языках. Нужно помнить, что как За­пад, утративший Искусство, а значит, один из способов познания мира, так и приближен­ный к нему Восток ждут от вас поэтического, духотворного слова. Потому что ждать боль­ше неоткуда и не от кого — только в России еще по-прежнему пишут стихи и плачут на индийских фильмах. Мы немагнитная сере­дина магнита, но мы так или иначе создаем магнитные поля полюсов.

Когда же «всемирная паутина» насытится магией стиха, посмотрите, что с ней произой­дет. Для одухотворения Мира потребления не следует придумывать какие-то особенные спо­собы, нужно использовать ту информационную систему, которую он создал сам и, как всякий жаждущий, привык к постоянному потреблению из этого источника. А как известно, «пище­вой» рацион прямо и жестко влияет на внут­реннюю структуру и внешнюю форму, поэто­му у жирафа отросла шея, а у страуса атрофи­ровались крылья.

Утопия, скажете вы? Нет, она еще впереди...

А теперь, исполнившись национального эгоизма, поговорим о себе и о том, что нас ждет.

Мы живем в очень интересное время — на стыке двух исторических витков, когда теку­щий заканчивается в 2021 году, а переходный период уже начался в этом (2007) году. Должно быть, вы заметили, что начало года было ознаменовано крупными и крупнейшими тех­ногенными катастрофами (крушение самоле­тов, взрывы метана на шахтах), в большей степени связанными с «человеческим факто­ром», — тем же самым он и закончится. Это издержки эпохи технического прогресса, ког­да человеческая психология, изменяющаяся намного медленнее, «отстает» и начинается своеобразная усталость от стремительного развития. Вот уже около ста лет человек жи­вет в состоянии шока, сопряженного с эйфо­рией от всевозможных открытий и изобрете­ний, которые приходится в очень короткий срок осваивать и идти дальше.

 

Бурное развитие науки и техники превра­тилось в бич Божий, и чем дальше, тем выше темп. Но до определенного момента человек блаженствует и торжествует, ибо испыты­вает состояние, когда его образ и подобие дей­ствительно становятся почти Божьими. Что невозможно было вчера (например, выход в Космос, преодоление неминуемой смерти), уже доступно сегодня! И незаметно просыпа­ется в человеке настоящая, бытийная горды­ня, когда он ощущает себя всемогущим. А при отсутствии религиозного сознания что про­исходит?

Именно тогда начинаются катастрофы.

Будьте спокойны, 303 года назад было то же самое и в масштабах гораздо больших, если считать количество погубленных человече­ских жизней. Просто при Петре I никто не вел общегосударственную статистику и если счи­тали «несанкционированные» потери, то в пре­делах конкретной стройки или губернии. Ну, подумаешь, умерло от смертной тоски еще пятьсот мужиков?

Бабы нарожают новых...

Самый «прогрессивный и демократичный» царь привел Россию к полному закрепощению, приписав вольных крестьян к заводам, верфям и прочему «цивилизованному» производству. Впервые в истории России началось госу­дарственное рабство, успешно продолженное большевиками. И не только: миллионы воль­ных русских людей оказались невольниками новой «петровской» элиты, когда из грязи да в князи —дворянство, новоиспеченные графы и бароны, еще вчера бывшие в прямом смысле быдлом, но теперь получившие господство и рабов как награду за верность «реформам».

Все уже было в этом мире.

Подъем промышленного производства и «новое» освоение Сибири потребуют людских ресурсов, которые в стране сейчас настолько истощены, что в отдельных отраслях (строи­тельство и обслуживание инфраструктуры) начнется привлечение иностранной рабочей силы — в основном китайцев, которые при строгой миграционной политике будут на по­ложении средневековых рабов. Пример ока­жется заразительным: «мягкому» закрепоще­нию, приписке через жесткий контракт, под­вергнутся и свои рабочие — по японскому ва­рианту, который в скором времени тотально начнут восхвалять в СМИ. «Петровская» при­писка к заводам и фабрикам вначале даже по­нравится обществу, особенно высокой зарпла­той, льготами и стабильностью положения, бу­дет полное ощущение, что это как раз то, что нужно России: ВВП поднимется до 12—14%, начнут говорить об экономическом чуде, но его-то как раз и не случится. Хотя вроде бы даже обозначится «средний класс» и появится при­зрачная надежда на гражданское общество.

Бархатное рабство просуществует около восьми лет и не принесет ощутимого экономического успеха, а приведет к опасности, не виданной еще в России: «нереволюционно­го» тихого социального взрыва. Будто бы вдруг заговорят о «русском социализме», о Совет­ской власти без большевиков, о земле и воле, что и пробудит ностальгию по СССР. Посколь­ку мы сохранили чувственное мышление, нос­тальгия охватит Великую, Белую, Малую Русь и некоторые азиатские страны. Основным двигателем «обратного курса» станет новый «люмпен-пролетариат», который в обстанов­ке бархатного рабства и «мерцающего» бла­гополучия России только усилится. Костяк люмпена составят те силы, коих сейчас назы­вают скинхедами, футбольными фанатами, «лимоновцами» и прочими неформальными объединениями неформатной молодежи. Но к ним примкнут взматеревшие мальчики, что в начале девяностых мыли стекла машин на зап­равках, и «свежие мозги» — студенчество. Для молодежи ностальгия по СССР станет роман­тикой прошлого: время и зримые наяву раб­ство и несправедливость в обществе сотрут не­достатки социализма, подретушируют лица героев и эпохи и, напротив, проявят «злоб­ный оскал» олигархического капитализма.

С тоской по СССР, по образу жизни им­перии-победительницы никакими, в том чис­ле и законодательными средствами бороться будет невозможно. Попытки вывести из игры люмпен не увенчаются успехом, поскольку нынешние скинхеды к тому времени уже вы­растут из армейских ботинок и шарфиков фут­больных команд. Самым неожиданным резуль­татом ностальгии станет их проповедь и прак­тика здорового образа жизни и многодетных семей, которые, из-за недостатка средств, придется содержать государству, поскольку к тому времени появится соответствующий фе­деральный закон о демографии. Именно люмпен остановит процесс депопуляции этноса в России. Сначала он начнет проводить вполне легальные и мирные «семейные» шествия вместе с деть­ми, съезды, участвовать в избирательных кам­паниях, заседать в Думе и не поддаваться на провокации. Это будет «умная» улица, которая станет нравиться обществу, поэтому считаться с ней придется всем ветвям власти, посколь­ку движение люмпена станет первым (если не считать масонские организации) добро­вольным объединением в России, способным к са­моорганизации. Именно новый люмпен заложит фундамент практического объединения Вели­кой, Малой и Белой Руси, слившись с себе подобными, отчего движение получит харак­тер международного.                                                                                                                      Однако главная заслуга люмпена будет в ином. Не достигнув своих целей самореализации на густозаселеннои европейской части России, но уже ощутив способность к самоор­ганизации и уверовав в свои силы и потенци­альные возможности творить великое, нач­нется организованный волновой исход люм­пена на заснеженные, пустынные и вольные пространства Сибири — в качестве альтерна­тивы «бархатному рабству» и привлечению иностранных рабочих. Произойдет это после того, как в движение вольется крупный част­ный капитал, прозревший в нем «третью силу». Это будут представители нефте-газо-горнодобывающих компаний, работающие за Уралом и утратившие чувство голода. Сооб­ща они разработают целую программу, вклю­чающую экономические, демографические и нравственные аспекты, основанную на прин­ципах Совладения всеми богатствами недр и природными ресурсами. С этого момента люм­пен перестанет быть люмпеном. Новое освое­ние Сибири подразумевает прочное закреп­ление переселенцев на территориях, где и должен произойти тщательно спланированныйдемографический взрыв. А сделать это мож­но лишь при условии справедливого устрой­ства жизни на новом месте — иначе даже са­мая захватывающая воображение сверхзада­ча, чистые помыслы и чуткие инструменты влияния не заставят вольного человека пус­тить глубокие корни в вечную мерзлоту, ра­ботая на хозяина или государство. В течение нескольких лет эта модель будет проходить «полигонные» испытания в отдельно взятом регионе Западной Сибири, даст обнадежива­ющие результаты, поскольку произойдет ре­альная попытка вернуть забытый общинный крестьянский принцип жизни, совокупив его с новой формой собственности — совладени­ем. Кроме того, начнет разрешаться демогра­фический вопрос, также основанный на ста­ром принципе — «чем больше семья, тем она крепче и богаче». А это значит, дети в боль­шой семье неспособны получить лучшее воспита­ние, образование и психологическое ориентиро­вание на многодетность в будущем.

Эта модель устройства общества и станет первым опытом «русского социализма», основанного на многострадальной жажде справед­ливости, однако достигнутого экономическим путем, что вовсе не исключает путь духотворный. Полностью завершить эксперимент не удастся, но его воздействие на русское созна­ние будет впечатляющим, значительным, хотя не без ощущения утопичности.

Но не это станет «точкой возврата». Зимой 2019 года появятся первые признаки гряду­щей и необратимой техногенно-геологиче-ской катастрофы, небывалой в обозримой ис­тории, которая и потрясет мир, заставив его искать совершенно иные формы существова­ния цивилизаций.

И вот это уже будет настоящая утопия.

Произойдет реальная попытка вернуть забытый об­щинный крестьянский принцип жизни, совокупив его с новой формой собственности — совладением.

УТОПИЯ

 

Вот уже лет пятнадцать так упорно и горячо говорят о глобальном потеплении климата, что кажется, атмосфера и впрямь накалилась и ско­ро начнут таять ледниковые шапки. И еще ка­жется, все эти разговоры с аргументированны­ми научными выкладками не что иное, как оче­редной акт Инициаторов «непрямых действий», направленный на подготовку «общечеловече­ского» сознания к восприятию всемирного по­топа. В мутной воде хорошо рыбу ловить...

Да, климат и в самом деле заметно меня­ется, и хоть летом не жарко, а зимой стало теп­лее, однако ожидаемого глобального потопа в ближайшем будущем не состоится и скоро опять станет холоднее. Судить можно по пере­летным птицам, которые, невзирая на всевоз­можные версии ученых, продолжают строго

соблюдать сроки прилета и отлета. А они, вам скажу, разбираются в изменениях климата не­сколько лучше, чем наш лукавый Гидромет­центр. Так вот, за пятнадцать лет разговоров гнездящиеся на побережьях и островах север­ных морей и Ледовитого океана гуси никак не изменили своего поведения, равно как и пев­чие — соловьи, ласточки и прочие пичуж­ки. Да, в последние два года ласточки вы­водили за лето два потомства: первое — по пять птенцов, второе до трех, но это пока­затель теплой и долгой осени, о чем знали и в глубокой старине.

Народная мудрость не зря сформулирова­ла признак начала конца света: первыми, го­ворит она, улетят пчелы и птицы. Как самые чувствительные твари всего живого мира на земле.

К радости землян, они еще остаются с нами, а значит, поживем.

Однако региональная «утопия» все же слу­чится, и произойдет это на грани двух исто­рических витков в России, то есть в 2021 году. Однако первые признаки появятся двумя го­дами раньше: на Ямале и Гыданском полуост­рове осенью будет несколько необъяснимых разрывов трубопроводов, которые починят и скоро забудут. Но среди зимы в проморожен­ной тундре появятся первые меридиональные трещины, приуроченные к нефтегазовым ме­сторождениям, протяженностью до четырех-пяти километров и шириной в некоторых час­тях более метра. На вид они будут совершенно безопасными, поскольку в этих районах очень мощные рыхлые четвертичные отложения и трещины весной затянет растепленными много лет не мерзлыми породами (точнее, грязью). К весне также обнаружат несколько сбросов — провалов небольших площадок между некото­рыми трещинами. Критической точкой, нару­шившей и так неустойчивый баланс, станут активно разрабатываемые нефтегазоносные месторождения Бованенское, Новопортовское и Харасовэйско, где для притока нефти начнут производить усиленные взрывы нефтеносных пластов скважин. Шум поднимется немалый, поскольку начнут деформироваться и рвать­ся нитки нефте- и газопроводов, однако ос­новной причиной аварий назовут дождливую осень и очень холодную, малоснежную зиму. Но все равно тревогу поднимут только вес­ной, когда растают снега, а половодья не случится и тундра, обычно залитая водой и свер­кающая, если смотреть с вертолета, останет­ся сухой; из-за растепления вечной мерзлоты явных трещин видно не будет. Пока ученые будут гадать и выдвигать гипотезы, объясня­ющие подобные явления (хотя отлично будут знать, что происходит), на нефтегазоносных месторождениях топографы отметят сбой ре­перов и разрыв автодорожных насыпей, и лишь после этого начнутся затяжные исследования и изучение ситуации.

Однако летом 2020 года и без этого станет ясно, что началась утопия Западно-Сибир­ской низменности. Ямал уйдет под воду цели­ком в течение двух месяцев, законсервировать и затампонировать промысловые скважины не будет времени, едва успеют эвакуировать людей. Всплывут, а потом уйдут на дно все трубопроводы, затопит западную часть Гыданского полуострова, исчезнет Обская губа и возникнет море с торчащими из воды буровы­ми вышками и качалками, которые вскоре на­кроет морскими волнами. Далее просадка За­падно-Сибирской низменности пойдет стреми­тельно, по принципу домино, в том числе и за счет растепления грунтовых льдов, и уже к середине лета исчезнет с карты Ямало-Не­нецкий автономный округ. Берегами вод­ных просторов станет правый берег р. Таз и Предуралье. На короткое время сбудутся меч­ты перебросчиков сибирских рек, Обь поте­чет вспять, соленая вода Карского моря хлы­нет на просторы Ханты-Мансийского автоном­ного округа. Осенью поселок Октябрьское, города Сургут, Нижневартовск и Стрежевой окажутся на дне моря, которое позже назовут Западно-Сибирским. Колпашево станет тогда приморским городом, и туда же переместит­ся устье Оби. Уцелеет Тара на Иртыше, Тю­мень; город Приобье окажется на острове, а подтопленный Тобольск будет эвакуирован. В основном это будет мелкое, до 20—50 метров, море с пологими, заболоченными бе­регами, но с глубокими впадинами на месте газонефтепромыслов и множеством неболь­ших островов. Насколько оно будет грязным, можно представить: из-за аварий на скважи­нах и трубопроводах, ушедших на дно, выль­ется много нефти, а к этому еще следует при­бавить прошлые загрязнения — черные озе­ра на промыслах, лес, оленьи туши, которые начнут постепенно разлагаться. Но самое опасное — нерегулируемый выброс газа из аварийных скважин. Скапливаясь в атмо­сфере, время от времени он будет взрываться

Самое опасное — нерегулируемый выброс газа из аварий­ных скважин.

над черными водами, подобно объемному взры­ву вакуумного заряда.

Синица подожжет море.

Сполохи от этих вспышек будет видно из Москвы и Владивостока, иногда небо по не­сколько ночей будет светиться красным из-за перенасыщения стратосферы газами. Пой­дут черные дожди, ибо в атмосфере постоян­но будет висеть сажа от сгоревшей нефти. Она же, эта сажа, поднятая огненными восходя­щими потоками и несомая ветрами, в 2021 году выпадет на льды Северного полюса, в Гренлан­дии, некоторых высокогорных районах с низ­ким давлением, а солнце сделает свое дело.

Что такое сажа и пепел на снегу — извест­но всем. Вот тогда и начнется таяние ледни­ков и повышение уровня Мирового океана.

Размеры и значение этой катастрофы бу­дут глобальными и коснутся всего мира. По сути, рухнет экономика объединенной младосущей Европы, оставшейся без углеводород­ного сырья и топлива, Евросоюз, как образова­ние умозрительное и искусственное, развалит­ся, ибо вместе хорошо, когда все сыты и эконо­мика на подъеме, а выживать легче в одиночку. Полностью остановятся химическое, нефте­перерабатывающее, автомобильное произ­водство и как следствие — металлургиче­ское; более чем наполовину сократится выработка электроэнергии, резко упадут легкая промышленность и транспортные перевозки, в том числе железнодорожные.

США после боевых действий в Иране уже будут неспособны как-то повлиять на проис­ходящее в Европе. Войска увязнут в районе Персидского залива на долгие годы, и не толь­ко для поддержания режима — будут большие проблемы с дезактивацией территорий, и не только там, где применялось тактическое ядер­ное оружие. Пыльные бури, участившиеся в связи с общим изменением климата, начнут сносить радиоактивный песок в районы Сре­диземноморья, заражению подвергнутся и бла­гополучные нефтяные страны — Сирия, Тур­ция, Израиль, Ливия и северная часть Саудов­ской Аравии, где США придется устранять последствия. На основе этого начнется дли­тельный политический кризис, и двум прези­дентам подряд будет вынесен импичмент. Ев­ропа, опять занятая собой, не сможет оказать американцам существенную помощь, впро­чем, как и России.

И Россия будет в одиночку устранять по­следствия катастрофы. Добыча нефти и газа в Западной Сибири полностью прекратит­ся, если не считать того, что станут соби­рать с поверхности моря, поэтому экспорт упадет до минимума. Месторождений Тата­рии, Башкирии, Оренбурга и Восточной Си­бири едва хватит на внутренние нужды, но и при этом стоимость нефтепродуктов вы­растет настолько, что на пустырях, обочи­нах улиц и дорог возникнут дикие автомо­бильные кладбища. Польза от этого будет единственная: перестанут угонять машины, но зато начнут воровать велосипеды, ставшие массовым видом транспорта. А в сельской мест­ности — лошадей с телегами.

Подобные прогнозы можно было бы и впрямь посчитать за вымысел и утопию, если бы не один малоизвестный факт, о ко­тором хорошо осведомлены геологи, чуть меньше — хозяева отдельных скважин с ка­чалками и целых месторождений; факт, который знают, но полностью игнорируют крупные нефте- и газодобывающие компа­нии типа ЛУКОЙЛА и ГАЗПРОМА. Игно­рируют, ибо, зная истинное положение дел, стремятся скорее урвать что только возмож­но легким путем, а иначе бы не прекратили строительство железной дороги на полуост­ров. Об этом факте смутно, по наитию, дога­дываются продвинутые представители наше­го народонаселения. Но только очень продви­нутые. Все остальные вообще никогда о нем даже не задумывались. Поэтому к ним и сле­дует обратиться с детским вопросом: когда выкачивают из недр нефть и газ, что там об­разуется?

Ответ прост — пустота.

А если из нефтегазовых «куполов» (и впрямь имеющих форму купола, если смотреть в раз­резе) выкачивают многие миллионы тонн и многие миллиарды кубометров на протяже­нии многих лет, образуется большая пусто­та. Она, пустота, может быть рассредото­чена на большом пространстве, может быть макро- или микроскопической, даже моле­кулярной; может быть заполнена метаном, воздухом с поверхности земли или водой, но в любом случае это будет пустота, которой прежде не существовало. Породы, вмещаю­щие эти полезные ископаемые, всегда ис­ключительно осадочные, сложены из мягко­го, далеко не скального материала — слабо-сцементированные известняки, песчаники, мергели и пр., перекрытые мощным слоем четвертичной «рыхлятины», к тому же обвод­ненной и заболоченной.

Пустоты, образовавшиеся под Западно-Сибирской низ­менностью в районах нефте- и газодобычи, составля­ют от 3 (трех) до 11 (одиннадцати) тысяч кубических километров.

А теперь внемлите: пустоты, образовав­шиеся под Западно-Сибирской низменно­стью в районах нефте- и газодобычи, состав­ляют от 3 (трех) до 11 (одиннадцати) тысяч кубических километров.

Цифры космические, и представить себе этот объем достаточно трудно, даже один кубический километр уже впечатляет. При­чем следует также представить, что объем пустот растет ежеминутно, по мере того как работают качалки и газонасосные станции, а месторождения наращивают добычу, по­скольку слишком много долларов дают за баррель.

Просадка грунтов на эксплуатируемых ме­сторождениях идет и сейчас, в некоторых рай­онах от 1 м (Уренгой) до 2 м на Ямале. Но сей­час в основном пока за счет таяния подземных льдов. Льдистость грунтов полуострова и се­верной части Ханты-Мансийского АО состав­ляет от 15 до 30%, а обводненность — до 80%\ По сути, эта территория — остатки похоро­ненного ледника, который при растеплении мерзлоты сверху со временем в любом случае превратится в море.

И еще неплохо бы вообразить, что мощ­ность Тверди в Западной Сибири от ваших по­дошв до Пустоты составляет всего от полутора до трех тысяч метров. По сравнению с тысяча­ми кубических километров она, Твердь, пред­ставляется тонким льдом.

А как же тогда Саудовская Аравия, спро­сите вы, или Кувейте Ираком и Ираном, где нефти и газа добывается намного больше, чем у нас? Нет, утопия им не грозит, хотя пусто­ты там побольше наших — по климатическим и географическим причинам: месторождения Персидского Залива приурочены к горно-пу­стынным, сухим и жарким районам. А сырая, обводненная не только реками и озерами на поверхности, но и подземными морями За­падная Сибирь в буквальном смысле дышит под ногами и гусеницами тяжелой техники. Если бы сейчас провели подземный ядерный взрыв на полигоне Новой Земли (не дай бог!), низменность ушла бы под воду через несколь­ко дней, не дожидаясь 2021 года.

Твердь здесь более напоминает Хлябь...

Пока гром не грянет — мужик не перекрес­тится.

Пока есть нефть и газ и по хляби Западно-Сибирской низменности пока еще можно ходить пешком (правда, непременно в броднях, если летом), нашей российской, да и мировой науке не позволят вплотную заниматься проблемами аль­тернативного топлива и получения энергии.

Ни за что.

Потому как «олигархический капитализм», а вместе с ним и государство, основную денежную массу получает, выкачивая из недр кровь и дух Емлющей Огонь планеты — нефть и газ. Сильные и богатые мира сего и копейки не дадут ученым, а если те по своей инициативе будут высовывать­ся с новыми идеями, предадут анафеме, сотрут в порошок или будут платить, чтобы ничего не де­лали. Появление у нас атомной энергетики воз­никло, можно сказать, по счастливому стече­нию обстоятельств: надо было показать Запа­ду «кузькину мать» и одновременно отрабатывать за «железным занавесом» ядерные технологии. Сейчас ситуация в корне изменилась, а к 2019 году и вовсе перейдет в противостояние капи­тала и науки.

Но все-таки будущее не за опасным ядерным производством энергии.

После потери нефте- и газопромыслов в Западной Сибири, ликвидации последствий катастрофы (хотя полностью их ликвидиро­вать не удастся даже в последующие тридцать лет) и после бесплодных попыток восстано­вить добычу с морских платформ науке на-

 

конец-то развяжут руки, головы и глаза. По­явится ученый по имени Александр (по ста­тусу и дерзости равный Королеву), который вначале откроет недостающий элемент табли­цы Менделеева и в течение 2021—2027 годов, возглавив группу из шести человек, совершит прорыв в области получения нового вида топ­лива на основе фотосинтеза. Причем техноло­гия его добычи не станет энергозатратной (если не считать солнечного излучения), а в качестве сырья будет использовано то, что сейчас валяется под ногами.

Как бы ни стремилась Россия к внутрен­нему раскрепощению и «незалежности», все­гда будет оставаться зависимой. Прежде все­го от своей исторической предопределенности, географии и огромной территории, насыщен­ной полезными ископаемыми, лесами, чер­ноземами и прочими богатствами. Казалось бы, все это должно давать экономическую, а значит, и политическую независимость, но у нас все наоборот: несметные сокровища все больше закрепощают, посколькудухотворное начало России не позволяет распоряжаться ими так, как принято в мире потребления: со всего получать дивиденды. А всякие попытки вы­глядят нелепо, несуразно (к вопросу о разра­ботке сахалинской нефти) и заканчиваются

естественным провалом, или, в лучшем слу­чае, мы остаемся при своих интересах.

И дело тут вовсе не в наших хитрых и ко­варных «партнерах» — они-то как раз ведут себя естественно, сообразно своему потреби­тельскому нраву. Причина сокрыта в нашей сути: мы все еще пытаемся запрячь в одну по­возку коня и трепетную лань, а поэт сказал — «не можно». Так что до завершения витка ис­торической спирали мы будем пока что все еще приспосабливаться к окружающему нас миру, познавая его известным и очень рус­ским способом — мордой об лавку. И, не при­способившись, сначала начнем отступать с тяжелыми боями. Как обычно, до Москвы, чтобы потом...

Но надо ли повторять этот путь, дабы еще раз наступить на те же грабли? Нужна ли нам сегодня западная потребительская модель общества, ее магнитное поле и новый замк­нутый круг? Не слишком ли это великая роскошь, особенно на стыке витков спира­ли — все время кого-то догонять?(А нет ни­чего хуже, чем ждать и догонять — говорит народный опыт.) Помните лозунги сорока­летней давности, когда мы пытались обо­гнать Америку? В результате даже не догна­ли, хотя в то время имели в активе государ­ственный капитализм, неограниченные материальные и финансовые ресурсы, позволяли себе в пятилетку строить по одной плотине на Енисее или Волге, по несколько атомных энергоблоков, собирать космическую стан­цию, за счет своих углеводородов содержать целый соцлагерь с Варшавским блоком да еще десятки развивающихся стран.

А не смогли и никогда не сможем сде­лать этого только из-за сопротивления на­шего пространства, обладающего иными, «не магнитными», свойствами поля. Ну пра­во же, хватит экспериментов. Мы со своим историческим опытом, со своим высоким по­тенциалом Духотворности способны изме­нить или хотя бы ослабить магнитные поля полюсных культур, ориентированных на не­обузданное Потребление. Потребление, кото­рое заводит развитие человечества в тупик, а нашу Емлющую Огонь планету превращает в безжизненную пустыню. Если все возраста­ющие аппетиты пожирающих плоть Земли просуществуют еще 50—70 лет, ее недра превратятся в Пустоту. И никто еще на свете не знает, что произойдет с Матерью-Сырой-Землей, когда из нее вынут и сожгут «угле­водородное сырье» — кровь и дух; никто даже не догадывается, что происходит, ког­да из Мантии Земли изымают, а самое глав­ное, перемещают все виды металлов, от же­леза до золота.

Например, после сращивания сломанной ноги человека на месте раны образуется хо­рошо видимый шов, эдакий шрам, костный нарост, по своим физическим качествам бо­лее крепкий, чем сама кость. А геологам из­вестно, что все месторождения полиметал­лических руд приурочены к глубинным разломам земной коры (в России это Урал, Норильск). Риторический вопрос: что про­исходит, когда мы, внедряясь в этот разлом карьерами и шахтами, изымаем костный на­рост? Ломаем кость по живому и добываем свинец, цинк, никель, золото, медь, серебро, кадмий, индий, олово и т.д.? Да еще из руды получаем квинтэссенцию — металл и, прода­вая, перевозим его в другую часть света? А потом слышим, что близ берегов Таиланда или Малазии «проснулся» древний глубин­ный разлом, в результате чего возникло цу­нами, погибли люди, города и 40% ВВП как корова языком слизнула?

Если вы думаете, что эти вещи не взаимо­связаны, значит, живете на этом свете в пер­вый раз, то есть младосущи по своей сути...

Наша планета устроена точно так же, как голова человека, поэтому Мантия, твердая ее часть, которую мы каждый день ощущаем под своими ногами, называется Земной Корой (ко-Ра — часть дерева, обращенная к солнцу). Еще один риторический вопрос: что будет, если в голове человека сверлить отверстия и чуть ли не каждый день делать ему трепана­цию черепа, извлекая оттуда «полезные иско­паемые»?

Ведь не случайно Провидение, расселяя наро­ды по Земле, отпустило нам сушу, состоящую из устойчивых, мощных и самых непоколебимых ма­териковых плит-платформ (Восточно-Европей­ская, Сибирская), да еще и начиненных огромны­ми (но исчерпаемыми!!!) богатствами. Неслучай­но и вовсе не для того, чтобы жить на ней, как жи­вут паразиты. То есть это вовсе не значит, что добывать полезные ископаемые из недр нельзя — напротив, можно и нужно, однако исключительно для собственных нужд, в тех жестко регламенти­руемых количествах, которые позволят не жиро­вать, но существовать ныне живущим и тем, кто придет за нами. И так до скончания веков. Осталь­ное наше «потребление» сокровищ планеты, Емлющей Огонь, мы обязаны добывать не с помощью шагающего экскаватора, а посредством нашего

чувственного разума. Например, топливо из воз­духа, вино из воды, хлеб из земли. А иначе зачем же мы созданы по образу и подобию?

Мы не самые лучшие на Земле, но нам одним, принадлежащим к Духотворному Миру, известно, что Твердь под нами, это Мать-Сыра-Земля — ни у одного народа более нет подобного определе­ния. Так уж назвали ее наши «неумные, необразо­ванные» предки...

Так не пора ли внять их голосу и, уподобив­шись трудникам, начать чистить свои РОСЫ — оросительные каналы, выпустив воду на нивы?

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Более двадцати лет назад я в одиночку странство­вал по Северному и Приполярному Уралу в надежде отыскать следы цивилизации, некогда существовав­шей в этих ныне диких и холодных местах. Все лето, ползая с горки на горку, иногда на четвереньках, об­следовал самые потаенные склоны, уступы, распад­ки, редкие каньоны и речки, перебирал камни в осы­пях с надеждой обнаружить следы обработки, бил шурфы, чтоб добраться до материковой скалы, — все впустую. Ледник снес, срезал, перемолотил все в ва­луны, в песок, в глину и сровнял древний ландшафт, похоронив его под мощной мореной.

И вот уже осенью, по первому снегу, голодный, простывший насквозь, я выбрался в жилые места и в полузаброшенном поселке бывшего лесоучастка по­просился у первой встречной бабушки на постой, чтобы отлежаться пару дней и двигать дальше, в ци­вилизацию. Но старушка мне бесцеремонно отказала и послала к учительнице, указав на небольшой домишко с палисадником из горбыля. Учительница оказалась во дворе — мела мокрый снег с крыль­ца. Легенда у меня была отработанная и много раз проверенная: я турист-одиночка и рыбак (для чего таскал с собой спиннинг, блесны, крючки и прочий хлам), а то ведь скажи про древнюю цивилизацию — подумают, ненормальный. То же самое я сообщил и пожилой учительнице, как мне показалось, пол­ностью слепой, ибо она легкими движениями паль­цев ощупала мое лицо (к стыду, от неожиданнос­ти я отдернулся). Разглядеть она толком меня не сумела ни глазами, ни руками, хотя всегда точно смотрела в лицо большими и будто бы внимательны­ми глазами и вроде бы поверила в легенду. Внеш­не она явными следами былой красоты напомина­ла Маргариту Терехову, но сильно постаревшую. Однако под приятным внешним обликом четко уга­дывался строгий и даже жесткий характер, особен­но в речи — голос был хрипловатый и властный. Или это срабатывал еще школьный инстинкт: перед все­ми учителями я до сих пор ощущаю некоторую ро­бость.

— Баня за огородом, — сказала она. — Топи и мойся. Потом накормлю.

Я пропарился в бане, после чего наелся огнен­ных щей с настоящим домашним хлебом и лег спать на горячую печь, хотя пасмурное солнце еще было высоко. А моя суровая хозяйка наугад достала на­весной замок с полатей, демонстративно замкну­ла сундук, собралась, взяла палку и куда-то пошла вдоль деревни.

На закате же я сам проснулся с сильной голов­ной болью и мокрый от пота. Слез с лежанки и без особого любопытства стал рассматривать пустые, беленные известью стены старушечьего одиноко­го жилья. Бросилось в глаза, что нет обычных для деревни фотографий родственников, а также пол­ное отсутствие книг и учебников. Очки на круглом столе с толстыми линзами (что-то все-таки она ви­дела), клубки ниток, спицы, крючки, в одном углу на стуле — гармошка, в другом какой-то несураз­ный, безыскусный резной столбик, назначение ко­его вообще было непонятно. Единственным укра­шением дома были цветы на окнах и разноцветные салфетки с плетением по кромке — что-то наподо­бие макраме. Они лежали всюду: на столе, спин­ках старых стульев, на гармошке и даже на дере­вянном сундуке.

И еще я заметил на полу возле этого сундука брошенный лист вощины, которую используют пче­ловоды, но какой-то серый, старый, с неровными краями. Должно быть, хозяйка уронила и сослепу не заметила. Я поднял лист, хотел положить на стол и тут увидел, что это не вощина, а просто тонкая пластинка воска с ровными и выпуклыми строчка­ми какого-то совсем незнакомого письма — будто положили ее на деревянное клише и откатали ре­зиновым катком. Ни одной буквы прочесть не уда­валось, поскольку письмо напоминало неразбор­чивую арабскую вязь, а сами знаки походили на несколько запятых и черточек, сцепленных вместе в разной конфигурации. Я подошел к окну, долго вертел под всякими углами, пока случайно не узрел отражение восковой пластины в зеркале, ви­сящем в простенке...

И все встало на свои места. Это была зеркальная копия текста, снятая, скатанная с какого-то оригина­ла, строчки которого были не написаны в прямом смысле, а вытравлены, вырезаны или выжжены на каком-то материале. Подобного письма я раньше не встречал, впрочем, как и начертания знаков, хотя в некоторых угадывались знакомые буквы — «К», «Б» и «О». Как только я подумал, что это и есть текст, «написанный» чертами и резами, затряслись руки и голова перестала болеть. Первой мыслью было ук­расть это восковое свидетельство и немедленно бе­жать из деревни, дабы подивить мир открытием (тог­да мне было всего-то 33 года). И убежал бы, но на глаза попал сундук, в котором наверняка лежали еще какие-нибудь чудеса — а что бы она его тогда запи­рала?

И этот сундук перевесил. Я пристроился у зерка­ла с записной книжкой и стал перерисовывать знаки с воска, при этом находя новые знакомые буквы. Но складывать их в слова не было времени, поскольку текст на пластине состоял из восемнадцати совершен­но слитных строк, а я подолгу возился с каждым зна­ком — попробуйте, глядя в зеркало, что-нибудь на­рисовать вслепую?

Успел переписать только три с половиной стро­ки, когда увидел в окно, что хозяйка возвращается. Спрятав книжку с иероглифами, я положил воск на кухонный стол и сел на лавку. Учительница вошла в избу и сразу же меня обнаружила, хотя сидел тихо. Она отставила палку и, не снимая пальто, вдруг уверенно подошла к столу и точно взяла восковую пла­стину.

—   На полу валялась, — объяснил я и в тот же миг
пожалел.

Она глянула на сундук, потом на меня и с тороп­ливым отчаянием смяла пластину в комок, с силой сдавливая воск, после чего бросила его к печи, где лежали дрова. И указала на дверь:

—   Ну-ка иди отсюда. Живо!
Будто из класса выгоняла.

Положение было дурацкое, всякое оправдание только бы усугубило ситуацию: уж лучше бы украл вощину и убежал. Я молча собрался, натянул сапоги и взял рюкзак, думая, что учительница все-таки отой­дет и остановит в последний момент, — ничуть!

—   И больше никогда сюда не приходи, — велела
она в спину.

Я ушел на ночь глядя и остановился уже в полной темноте, километрах в пяти от деревни. Развел кос­тер и стал рассматривать срисованные черты и резы. Вначале записал в строчку все узнанные буквы, а неизвестные перевел по смыслу.

 

И получилось наставление по очистке рос...

 

«Не ищите камней на дне росы и не поднимайте, ибо камни легки в воде и не подъемны на поверхнос­ти, а повлекут на дно с головой... Дабы очистить росы, затворите, воду пустите на нивы. И обнажатся камни и прочие наносы... И будет труд тяжел, но благода­рен...»

Москва 2005-2007 гг.

 

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 58; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!