Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 64 страница
Соответственно право прибегать к аннулированию договора в частных интересах должно быть ограничено: ведь трудно оправдать такое положение, когда сначала закон нарушается, а потом нарушение используется нарушителем в своих интересах, когда истец горячо убеждает суд в том, что он самым серьезным образом нарушил закон при совершении сделки и потому ему должна быть непременно предоставлена судебная защита (это еще один абсурд, следующий из критикуемой нами позиции). Тогда отпадет и основание к применению реституции, по крайней мере в сколько-нибудь широких масштабах.
Напротив, отрицание публичных черт в ст. 166 ГК, интерпретация этой нормы как способа защиты частного права, права собственности (вопреки прямому указанию в ст. 166 ГК, что она защищает интерес) будут вести и к росту числа злоупотреблений, и к неустойчивости оборота.
Итак, создающее механизм норм ст. ст. 301 - 302 ГК условие о добросовестности получателя оказывается иррелевантным, не имеющим юридического значения, если будет предпринята попытка применить виндикацию между сторонами в сделке. А это значит, что в норме ст. 167 ГК заложен какой-то другой механизм, исключающий подчинение реституции правилам о виндикации.
Но, может быть, получатель может оказаться недобросовестным, т.е. заведомо знающим, что есть препятствия к получению вещи? Однако и эта гипотеза не подтверждается. Если вещь приобретается у собственника, то никакого заблуждения относительно управомоченности отчуждателя, понятно, быть не может. Ведь продавец, будучи собственником, не будет представляться посторонним лицом, а если ему и будет угодно вести себя столь причудливо, то даже инсценированное таким образом заблуждение получателя никак не влияет на приобретенное им действительное право. При наличии действительного права не может быть недобросовестности (как, впрочем, и доброй совести: она не нужна, если есть право на вещь).
|
|
|
Итак, перебрав все возможные варианты, мы можем убедиться, что механизм, предусмотренный ст. ст. 301 - 302 ГК, не предназначен для возврата вещи собственником, заключившим недействительную сделку, от другой стороны этой же сделки.
Конституционный Суд РФ совершенно правильно заключил, что "добросовестное приобретение в смысле статьи 302 ГК Российской Федерации возможно только тогда, когда имущество приобретается не непосредственно у собственника, а у лица, которое не имело права" <1>.
--------------------------------
<1> Пункт 3.1 Постановления Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О.М. Мариничевой, А.В. Немировской, З.А. Скляновой, Р.М. Скляновой и В.М. Ширяева".
|
|
|
По этому пути идет и практика.
Например, прокурор в интересах комитета по управлению государственным имуществом Красноярского края обратился в суд с иском к ОАО "Красноярский завод лесного машиностроения". Истец требовал признать недействительной (ничтожной) сделку приватизации в части включения в уставный капитал ответчика стоимости здания общежития и обязать ответчика возвратить здание.
Суд признал незаконность приватизации общежития, но в иске отказал, сославшись на то, что передача здания в уставный капитал акционерного общества произведена по воле собственника; общество является добросовестным приобретателем, и полученное имущество не может быть у него изъято.
Отменяя это решение, Президиум ВАС РФ указал, что, поскольку речь идет о реституции, норма ст. 302 ГК неприменима, так как "регулирует иные отношения" <1>.
--------------------------------
<1> Постановление N 5704/99 (Вестник ВАС РФ. 2002. N 8. С. 54 - 56). Впрочем, Президиум ВАС РФ не придал значения другому доводу судов низших инстанций: передача общежития ответчику не противоречит публичному интересу. А этот довод должен, во всяком случае, обсуждаться при аннулировании сделок приватизации. На мой взгляд, он имеет решающее значение в каждом споре, основанном на ст. 168 ГК РФ.
|
|
|
Нужно вновь подчеркнуть, что если бы такое и было возможно, то налицо было бы очевидное злоупотребление: отдав вещь и получив за нее эквивалент, собственник по виндикационному иску возвращал бы только вещь, отказываясь обсуждать вопрос о встречном предоставлении в пользу ответчика.
Если же мы признаем, что приобретатель имеет право в том же процессе потребовать возврата уплаченного, то получим тот же механизм реституции, с которым борется Д. Тузов, только существенно ограничивающий права собственника, поскольку, по мысли автора, он будет еще и нести бремя доказывания своего права.
Можно заметить, что вся аргументация Д. Тузова сосредоточивается лишь на случаях недобросовестного получения вещи. Эта гипотеза означает, что получатель заведомо знает, что, получая вещь, он не приобретает на нее никакого права. Тем не менее он сделку совершает. Но если так, то получателю вполне выгодна эта незаконная сделка, и риск реституции его не пугает. Не думаю, что так может себя вести тот рачительный хозяин, для которого написан Гражданский кодекс. Поэтому предложение Д. Тузова лишить другую сторону сделки права на реституцию лишь увеличит энтузиазм такого рода приобретателей, получивших дополнительную теоретическую защиту своего недобросовестного поведения. Насколько этот механизм отвечает интересам общества - судить читателю.
|
|
|
В последние годы сложилась достаточно устойчивая арбитражная судебная практика, в основание которой положено последовательное размежевание реституции и виндикации, причем каждое из этих средств имеет свои черты, о которых уже много говорилось выше <1>.
--------------------------------
<1> См. пункты 1 и 2 Обзора судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения (информационное письмо Президиума ВАС РФ от 13 ноября 2008 г. N 126).
До сих пор мы говорили о возврате вещи в порядке реституции. Но, как известно, норма ст. 167 ГК предусматривает и возврат стоимости вещи. Д. Тузов делает из этого вывод, что реституция состоит из двух разных механизмов: виндикационного (направленного на защиту права собственности) и иного, а "между ними так же мало общего, как между виндикационным притязанием и заменяющим его в случае гибели вещи требованием о возмещении убытков" <1>.
--------------------------------
<1> Тузов Д.О. Указ. соч. С. 124.
Сравнение, конечно, как и вся теория, крайне неубедительно. Виндикация следует за вещью, а требование из деликта - за лицом; виндикационный иск обосновывается правом собственности на стороне истца и незаконным владением на стороне ответчика; деликтный иск - убытками на стороне кредитора и виновным противоправным поведением должника. В первом случае - традиционный вещный иск, во втором - традиционный обязательственный. Действительно, нет ничего общего.
А вот когда речь идет о реституции, то в обоих случаях требование не идет дальше стороны сделки, в обоих случаях - и при возврате вещи, и при возврате денег - иск личный, а вина или иные характеристики поведения сторон юридического значения не имеют, т.е. общего очень много, и эти общие черты весьма существенны. Но между денежным и натуральным присуждением по реституции есть разница, хотя совсем не та, о которой говорит Д. Тузов.
Денежное обязательство, возникающее из нормы ст. 167 ГК взамен натурального, отличается тем, что в этом случае другая сторона возвращает уже не чужое, а свое имущество. Для того чтобы увидеть, какие здесь возникают осложнения, следует обратиться к практике.
ТОО "Люта" заключило договор поручения с импортером на выполнение таможенных формальностей в отношении большой партии ввезенного риса. Поручение выполнено не было, таможенные платежи не внесены, а весь груз продан третьему лицу - ООО "Арес", которое, в свою очередь, поставило рис оптовым покупателям. Однако в этот момент рис был арестован по требованию следователя, расследовавшего нарушение таможенных правил. Соответственно груз в основной части не был оплачен (полученные до ареста суммы были перечислены покупателем импортеру).
Спустя несколько лет ТОО "Люта" обратилось с иском к ООО "Арес" о взыскании стоимости проданного риса. В этом иске суд отказал, так как в силу ст. 131 ТК (1993 г.) распоряжение товаром до завершения таможенных процедур запрещено. Соответственно сделка по продаже риса является ничтожной и не дает права на взыскание стоимости. Но в решении суда было сказано, что истец вправе заявить требования по ст. 167 ГК о применении последствий ничтожной сделки.
В данном случае это будет требование о взыскании стоимости риса, так как его в натуре у ответчика нет. Но не может не вызвать сомнения ситуация, когда то, что нарушает правопорядок, т.е. взыскание цены запрещенного к продаже товара, становится возможным посредством механизма реституции.
Полагаю, что в тех случаях, когда в порядке ст. 167 ГК истребуются не вещи, а деньги, в том числе стоимость пользования вещами, работ или услуг, должен возникать вопрос о правах на имущество. Ведь, чтобы истребовать не свои деньги (а деньги всегда принадлежат владельцу как стороне недействительной сделки), нужно обосновать право на их получение. Единственным применимым механизмом здесь оказывается кондикция, так как всякое иное обязательственное основание отпадает, а вещное притязание для истребования денег в принципе неприменимо.
Например, продана квартира за 200 тыс. руб., хотя ее стоимость на самом деле - 500 тыс. руб., и этот факт доказан. Добившись признания сделки недействительной (скажем, по основаниям ст. 178 ГК), истец получает назад квартиру и возвращает 200 тыс. руб. При этом не подлежит обсуждению действительная стоимость квартиры и соответственно обогащение покупателя (хотя в рамках нормы ст. 178 ГК РФ возможно взыскание реального ущерба). Но если квартира утрачена, в том числе отчуждена третьим лицам, то истребуется ее стоимость <1>. Исходя из этого возвращается размер неосновательного обогащения. В этом случае должно обсуждаться и право истца на имущество. Очевидно, неосновательное обогащение может возникать в этой ситуации за счет собственника, но, скажем, не арендатора, тогда как арендатор мог бы иметь право на возврат самой квартиры в порядке реституции.
--------------------------------
<1> Если сделка признана недействительной по иным основаниям, кроме пороков воли, то презюмируется, что согласованная сторонами цена и является стоимостью (так проявляется одно из собственных юридических последствий недействительной сделки).
С позиций кондикционного требования в иске ТОО "Люта" должно быть отказано, так как ответчик не обогатился в результате сделки: все полученное было направлено на счет импортера. Кроме того, и истец не был собственником груза, а выступал как агент (что при истребовании груза в натуре в порядке реституции не имело бы значения).
Применимость кондикции, как представляется, вытекает также и из того, что в противном случае мы вынуждены будем практиковать независимое встречное истребование денег без каких-либо расчетов, что едва ли имеет разумное обоснование, хотя часто представляет интерес для одной из сторон, например в случаях отсутствия денег на счете и т.п., как форма кредитования.
Р. Бевзенко и Т. Фахретдинов, обсуждая соответствующую судебную практику, пришли к выводу, что имеет место зачет, но зачет особенный, применяемый судом по своей инициативе, ex officio. Думаю, что для такого вывода все же нет оснований. Зачет - это сделка, и суд его совершить заведомо не может. Следовало бы скорее развить тезис апелляционной инстанции в приведенном авторами деле, которая расценила встречное исполнение сторонами недействительной сделки как "неосновательное обогащение одновременно обеих сторон" <1>.
--------------------------------
<1> Бевзенко Р.С., Фахретдинов Т.Р. Зачет в гражданском праве. М., 2006. С. 71.
На самом деле одновременного неосновательного обогащения обеих сторон, конечно, быть не может. Обогащается всегда только одна сторона, что следует из ст. 1102 ГК, либо, как в приведенном примере, где исполнение признано равноценным, ни одна. В последнем случае в иске о взыскании денег следует отказывать, что и сделал суд апелляционной инстанции. Но это все же не зачет, а применение правил о неосновательном обогащении.
Нормы о кондикции, стало быть, оказываются применимыми для возврата исполненного по недействительной сделке всякий раз, когда присуждение становится денежным для обеих сторон сделки.
Вообще говоря, зачет в рамках одной сделки исключен, так как предметом сделки не может являться встречная передача однородного имущества ввиду бессмысленности такого предоставления. Именно поэтому установлены дополнительные условия зачета, такие как зрелость, допустимость основания. Эти дополнительные условия отпадают, поскольку речь идет о реституции: здесь встречные требования имеют тождественное основание и возникают одновременно.
Спорным вопросом является природа денежных требований о реституции: можно ли их считать обязательственными или настолько близкими к обязательствам, что становится допустимым применение норм об обязательствах. Статья 1103 ГК, позволяющая субсидиарное применение норм о кондикционных обязательствах, заставляет признать эту близость. Может, правда, показаться, что здесь существует аргумент, ставящий под сомнение такой вывод, ведь нормы о кондикции применимы субсидиарно и к виндикационным требованиям, которые являются вещными. Но более детальный анализ показывает, что кондикция может действовать только в сфере расчетов при возврате имущества из чужого незаконного владения (ст. 303 ГК). А эти отношения являются, как и любые расчеты, денежными и, следовательно, обязательственными. Итак, субсидиарное применение норм об обязательствах из неосновательного обогащения <1> само по себе является аргументом в пользу обязательственного характера требования денег по реституции. Ведь субсидиарность предполагает родственность.
--------------------------------
<1> Нужно подчеркнуть, что речь идет именно о субсидиарном применении; реституция не утрачивает своего значения специальной нормы, вытесняющей общую норму. Это видно, например, из того, что несмотря на то, что сторона должна была знать о недействительности сделки, переданные по ней деньги подлежат возврату, несмотря на правило п. 4 ст. 1109 ГК.
Следует также отметить, что возможна и иногда высказывается более радикальная позиция, отрицающая субсидиарное применение кондикции к реституции. Эта позиция черпает свои аргументы преимущественно в истории русского права и в сравнительном праве.
Но, как представляется, в сфере кондикции национальные различия весьма велики (хотя и менее значительны, чем национальные различия реституции), причем довольно широко представлен механизм субсидиарного применения обязательств из неосновательного обогащения (подробнее см.: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права / Пер. с нем.: В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 289 и сл.). Поэтому в данной области придется искать собственный механизм взаимодействия реституции и кондикции, а материал из истории как русского, так и европейского права хотя и весьма полезен, но все же не способен дать аргументов прямого действия.
Другим аргументом может быть такой: никаких иных имущественных прав, кроме обязательственных (личных) и вещных, не существует. Требование денег не может быть вещным притязанием. Следовательно, это притязание обязательственное, личное. По смыслу ст. 167 ГК оно не может считаться строго встречным. Понятно, что здесь мы имеем в виду не встречность в смысле исполнения обязательства (ст. 328 ГК), а встречность иную, о которой говорит, например, ст. 410 ГК. Иными словами, мы говорим не о обусловленности исполнения сроком <1>, а о том, что каждая из сторон одновременно и обязана в отношении другой, и управомочена.
--------------------------------
<1> Срок исполнения обязанности по реституции определяется судом в решении о применении последствий недействительной сделки либо по умолчанию - нормами об исполнении судебного решения. Стороны лишены возможности увязать сроки исполнения; соответственно говорить о применимости к реституции нормы ст. 328 ГК не приходится.
Прежде всего (и это касается не только встречности) механизм реституции предполагает наличие судебного решения. Иногда, впрочем, обсуждается проблема возможности признать сделку недействительной соглашением сторон.
Вот пример из практики.
Товарищество с ограниченной ответственностью "Сириус" в 1991 г. заключило с государственным предприятием - нефтеперерабатывающим заводом договор аренды очистных сооружений. В дальнейшем арендованное имущество было приобретено в собственность арендатором и передано в виде учредительного взноса в уставный капитал ЗАО "Сириус". Нефтезавод в 1994 г. акционировался, приватизировал свое имущество (очистные сооружения не были включены в состав имущества, подлежащего приватизации). Между вновь созданными акционерными обществами - ЗАО "Сириус" и ОАО "Нефтезавод" - стали возникать конфликты по поводу эксплуатации очистных сооружений. В 1998 г. ОАО "Нефтезавод" предъявило иск к ЗАО "Сириус" о признании недействительным договора аренды, заключенного в 1991 г. В суде стороны заключили мировое соглашение, которым договор аренды был признан недействительным; кроме того, стороны обязались установить договорные отношения по поводу эксплуатации очистных сооружений. Мировое соглашение было утверждено судом. Впоследствии, в 2004 г., суд вновь рассматривал спор между этими же сторонами и ссылался на то, что ничтожность аренды подтверждена определением суда и не может быть поставлена под сомнение.
Не обсуждая того вопроса, что по обстоятельствам дела ничтожность аренды отнюдь не была очевидной (договор был заключен еще в период действия Основ законодательства об аренде), попробуем оценить проблему в общем плане.
Во-первых, вызывает сомнение право сторон на "признание" сделки ничтожной <1>. Здесь, кажется, возможны два подхода: если сделка ничтожна и без признания, то такое признание лишено юридического значения. Если же признание должно иметь место в результате судебного вмешательства, как это следует из ст. ст. 12, 166 ГК РФ, то это уже прерогатива суда.
--------------------------------
<1> Понятно, что для оспоримой сделки это в принципе исключено уже хотя бы потому, что обе стороны оспоримой сделки лишены права ее оспорить, а значит, и договориться об ее аннулировании, что не означает, конечно, что они не могут просто прекратить договор.
Во-вторых, право на любые соглашения о недействительности сделки имеют, без сомнения, только сами стороны сделки, что вытекает из содержания ст. 167 ГК, относящей только к сторонам сделки все ее последствия. В нашем случае, заметим, мировое соглашение заключают иные лица.
В-третьих (и это представляется наиболее важным), в соглашении о признании сделки ничтожной имеется внутреннее противоречие. Любое соглашение направлено на возникновение, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК). Если предметом соглашения о признании сделки ничтожной является прекращение прав и обязанностей из такой сделки, то само признание ее ничтожной означает, что таких прав и обязанностей не возникло и, следовательно, нечего прекращать. Соглашение о признании сделки ничтожной невозможно; такое соглашение, в отличие от самой недействительной сделки, не является юридическим фактом и не порождает никаких последствий.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 30; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!