ЛИЧНОСТЬ, ХАРАКТЕР И ИНТЕЛЛЕКТ

 

«Когда вы его поймаете, на нем будет двубортный костюм, застегнутый на все пуговицы»

 

Поздние таланты

 

Почему мы связываем гениальность с ранним развитием?

 

1

 

Бен Фаунтин, недавний выпускник юридической школы, работал в далласском офисе фирмы Akin, Gump, Strauss, Hauer & Feld, когда вдруг решил, что хочет писать книги. Единственной его публикацией на тот момент была статья с обзором судебной практики, а литературная подготовка сводилась к нескольким занятиям по литературному творчеству в колледже. Он пытался писать по вечерам после работы, но слишком уставал, чтобы отдавать этому много времени. И Бен решил уволиться.

«Я дико нервничал, — вспоминает Фаунтин. — Мне казалось, я спрыгнул с утеса и не знаю, раскроется парашют или нет. Никто не хочет понапрасну терять время, а в юриспруденции я подавал надежды и мог бы сделать хорошую карьеру. Мои родители, особенно мой отец, так гордились мной… Словом, это был безумный шаг».

Его новая жизнь началась с понедельника. Стоял февраль. В половине восьмого утра Бен уселся за кухонный стол. Составил план. Каждое утро он будет писать до ланча. Потом 20 минут полежит на полу, чтобы дать себе отдых, и снова вернется к работе еще на несколько часов. Бен Фаунтин был адвокатом и о дисциплине знал не понаслышке. «До меня очень быстро дошло: стоит один день не писать, и мне становится плохо. Поэтому я писал каждый день. Я относился к писательству как к работе и никогда не затягивал с ней». Героем его первого рассказа стал брокер, использующий внутреннюю информацию и переступающий моральную черту. На написание этого рассказа — объемом 60 страниц — у Бена ушло три месяца. Закончив один рассказ, он снова приступил к работе и написал еще один, потом еще.

За первый год Фаунтин продал два рассказа. Он обрел уверенность. И написал роман. Правда, потом решил, что тот никуда не годится, и убрал его в дальний ящик. Затем наступил период, который сам Фаунтин называет «черной полосой». За это время он пересмотрел свои ожидания и начал с чистого листа. Потом его рассказ опубликовали в Harper's.  On попался на глаза литературному агенту из Нью-Йорка, и тот взял Бена под свое крыло. Ессо, подразделение издательства HarperCollins, опубликовало сборник его рассказов под названием «Короткие встречи с Че Геварой» (Brief Encounters with Che Guevara). Тот удостоился самых что ни на есть восторженных откликов. Times Book Review  назвал его «надрывающим сердце». Сборник был награжден премией Hemingway Foundation / PEN Award, назван книгой № 1 по мнению программы Book Sense Американской ассоциации продавцов книг и одной из лучших книг по мнению San-Francisco Chronicle, Chicago Tribune  и Kirkus Reviews,  а также вошел во все крупнейшие региональные списки бестселлеров. Фаунтин был поставлен в один ряд с Грэмом Грином, Ивлином Во, Робертом Стоуном и Джоном Ле Карре.

История успеха Бена Фаунтина не нова: молодой человек из провинции стремительно ворвался в литературный мир. Однако его успех нельзя назвать внезапным. Из юридической конторы он уволился в 1988 году. На каждый опубликованный в те первые годы рассказ приходилось по меньшей мере 30 отказов. На роман, перекочевавший в ящик стола, у него ушло четыре года. Черная полоса длилась всю вторую половину 1990-х годов. Колоссальное признание «Короткие встречи» завоевали в 2006 году, спустя 18 лет после того, как Бен впервые уселся за кухонный стол. «Молодой» писатель из провинции покорил литературный олимп в возрасте 48 лет.

 

2

 

В традиционном понимании гениальность неразрывно связана с ранним развитием — настоящее творчество, убеждены мы, требует свежести, энергичности и плодовитости молодости. Орсон Уэллс снял «Гражданина Кейна» в 25 лет. Герман Мелвилл писал по книге в год, когда ему не было еще и 30, а «Моби Дик», ставший кульминацией его творчества, был закончен в 32 года. Гениальный фортепианный концерт № 9 ми-бемоль мажор Моцарт написал в 21. В некоторых творческих формах, таких как, например, лирическая поэзия, юный возраст считается обязательным условием успеха. Сколько было Томасу Элиоту, когда вышла «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» («Я старею… я старею…»)? Двадцать три. «Поэты поднимаются на вершину молодыми», — утверждает исследователь природы творчества Джеймс Кауфман. Михай Чиксентмихай, автор «Потока» (Flow), соглашается: «Считается, что самые талантливые лирические стихотворения созданы молодыми поэтами». По словам психолога из Гарварда Говарда Гарднера, ведущего эксперта по теме природы творчества, «лирическая поэзия — это та область, где талант раскрывается рано, горит ярко и иссякает в раннем возрасте». Несколько лет назад экономист Чикагского университета по имени Дэвид Галенсон решил удостовериться в истинности этого утверждения. Он изучил 47 наиболее значительных поэтических антологий, изданных с 1980 года, и сосчитал стихотворения, встречающиеся чаще всего. Кто-то, несомненно, возразит: мол, литературная ценность не поддается количественной оценке. Но Галенсон просто хотел выяснить, какие стихотворения американского поэтического наследия литературные эксперты считают наиболее значимыми. Среди одиннадцати первых, по порядку: «Пруфрок» Томаса Элиота, «Час вонючки» Роберта Лоуэлла, «Зимним вечером в лесу» Роберта Фроста, «Красная тачка» Уильяма Карлоса Уильямса, «Рыба» Элизабет Бишоп, «Речному купцу — письмо от жены» и «На станции метро» Эзры Паунда, «Папа» Сильвии Плат, «Починка стены» Роберта Фроста, «Снежный человек» Уоллеса Стивенса и «Танец» Уильяма Уильямса. Авторы сочинили перечисленные стихотворения в возрасте 23, 41, 48, 40, 29, 30, 28, 30, 38, 42 и 59 лет соответственно. Нет никаких доказательств теории, согласно которой лирическая поэзия является прерогативой молодых, заключил Галенсон. Одни поэты творят шедевры в начале карьеры. Другие — спустя десятилетия. После 50 лет были написаны 42 % стихотворений Фроста, вошедших в антологии. В случае Уильямса — 44 %, Стивенса — 49 %.

То же самое относится и к фильмам, утверждает Галенсон в своем исследовании «Старые мастера и молодые гении: два жизненных цикла художественного творчества» (Old Masters and Young Geniuses: The Two Life Cycles of Artistic Creativity). Да, был Орсон Уэллс, достигший вершины славы в возрасте 25 лет. Но был и Альфред Хичкок, который снял «В случае убийства набирайте М», «Окно во двор», «Поймать вора», «Неприятности с Гарри», «Головокружение», «На север через северо-запад» и «Психо» — мало кому удавалось выпустить столько кинохитов подряд — в возрасте от 54 до 61 года. Марк Твен опубликовал «Приключения Гекльберри Финна» в 49. Даниэль Дефо написал «Робинзона Крузо» в 58.

Однако Галенсон никак не мог выбросить из головы примеры Пикассо и Сезанна. Он любил живопись и был хорошо знаком с их биографиями. Серьезная художественная карьера Пикассо началась с шедевра «Смерть Касагемаса», написанного им в 20 лет. В скором времени, в возрасте 26 лет, он создал целый ряд величайших полотен, включая картину «Авиньонские девицы». Пикассо идеально вписывается в наши традиционные представления о гениальности.

В отличие от Сезанна. Шедевры, вывешенные на дальней стене зала Сезанна в Музее Орсэ в Париже, где собрана лучшая в мире коллекция его картин, были написаны под конец жизни. Галенсон провел простой экономический анализ, сопоставив стоимость картин Пикассо и Сезанна, приобретенных на аукционах, и возраст художников, в котором эти картины были написаны. Картина, созданная Пикассо примерно в 25 лет, стоила в среднем в четыре раза дороже картины, написанной после 60. В случае Сезанна ситуация сложилась прямо противоположная. Картины, созданные им после 60, оценивались в 15 раз выше картин, написанных в молодости. Свежесть, плодовитость и энергичность мало чем помогли Сезанну. Он принадлежал к категории «поздних талантов» — и по какой-то причине в своих исследованиях гениальности и природы творчества мы неоднократно забывали прояснить феномен таких вот «Сезаннов».

 

3

 

Первый день за кухонным столом Бен Фаунтин провел плодотворно. Начало истории о брокере уже давно сложилось. Но на второй день он, по его собственным словам, «пребывал в невменяемом состоянии»: не знал, как описать происходящее, и чувствовал себя словно первоклашка. У него не было четко сформированного видения, которое предстояло перенести на бумагу. «Мне нужно было воссоздать мысленные образы здания, комнаты, внешности, прически, одежды — таких элементарных вещей, — говорит он. — Я осознал, что не могу описать их словами. Я скупал иллюстрированные словари, архитектурные справочники и штудировал их».

Он начал собирать статьи, посвященные интересующим его предметам и темам, и вскоре понял, что питает особую привязанность к Гаити. «Папка по Гаити разрасталась все больше и больше, — вспоминает Фаунтин. — И я подумал, ладно, это и будет мой роман. Около месяца или двух я убеждал себя в том, что нет нужды туда ехать, что я все могу нарисовать в своем воображении. Но через пару месяцев я сдался и весной 1991 года отправился на Гаити».

Он плохо знал французский, не говоря уже о гаитянском креольском. Он никогда не выезжал за пределы Соединенных Штатов и никого не знал на Гаити. «Я приехал в гостиницу, поднялся по ступеням, и там, наверху, стоял парень, — рассказывает Фаунтин. — Он сказал: "Меня зовут Пьер. Вам нужен гид". На что я ответил: "Ты чертовски прав". Он был смышленым и быстро сообразил, что мне не нужны девочки, наркотики и прочее в том же духе, — продолжает писатель. — И тут вдруг — бум: "Я могу вас туда отвести. Я могу отвести вас к этому человеку"».

Фаунтин не мог расстаться с Гаити. «Это почти как лаборатория, — говорит он. — Все, что происходило на протяжении последних 500 лет, — колониальный режим, расовая борьба, государственная власть, политика, экологические катастрофы — все это присутствует там в концентрированном виде. К тому же в этой стране я чувствовал себя уютно и комфортно».

Он частенько приезжал на Гаити, иногда на неделю, иногда на две. Обзавелся там друзьями, которых приглашал к себе в Даллас. («Ты не жил, если в твоем доме не гостили гаитяне», — как говорит сам Фаунтин.) «Я хочу сказать, меня это затрагивало лично. Я не мог просто уйти. Это была какая-то нерациональная нелинейная часть единого процесса. Я писал о конкретном специфическом периоде времени и должен был знать определенные вещи. Но попадалось что-то, что знать было необязательно. Как-то я познакомился с одним парнем, который работал в организации "Спасем детей", так вот он в то время находился на Центральном плато, до которого нужно было добираться на автобусе двенадцать часов. У меня не было причин туда ехать, но я все-таки поехал. Трясся на автобусе и глотал пыль. Нелегкая выдалась поездка, но умопомрачительная. Она не имела к книге никакого отношения, но я нисколько не жалел о потраченном времени».

В «Коротких встречах с Че Геварой» четыре рассказа — самые сильные — посвящены Гаити. Они дарят ощущение Гаити, они словно написаны человеком, знающим всю подноготную этой жизни изнутри, а не понаслышке, со стороны. «Закончив писать, я чувствовал, что еще много осталось непознанным, что я могу продолжать, могу копать еще глубже, — вспоминает Фаунтин. — Здесь для меня всегда что-то есть, что-то новое… Сколько раз я уже здесь бывал? Не меньше тридцати».

Гении вроде Пикассо, утверждает Галенсон, редко склонны к подобным бесконечным изысканиям. Им свойственна «концептуаль-иость» в том смысле, что они четко представляют себе конечную цель и упорно идут к ней. «Никак не могу понять, почему слову "поиски" придается такое значение, — заметил однажды Пикассо в интервью художнику Мариусу де Зайас. — По моему мнению, поиски в живописи бессмысленны. Важно лишь открытие. — И продолжал: — Художественные приемы, которые я использовал в своем творчестве, не следует рассматривать как эволюцию или шаги к неведомому идеалу изображения… Я никогда не делал проб и не ставил экспериментов».

«Поздние таланты», по словам Галенсона, отличаются совершенно иным — экспериментальным — подходом к работе. «Их цели не определены, а посему они движутся вперед на ощупь, шаг за шагом», — пишет Галенсон в «Старых мастерах и молодых гениях». И далее продолжает:

«В силу неопределенности целей эти художники редко считают, что добились успеха, и поэтому их карьера зачастую подчинена поискам единственной цели. Они нередко повторяются, по многу раз возвращаясь к одной и той же теме, и постепенно, в ходе экспериментального процесса, меняют манеру исполнения. Каждое произведение влечет за собой следующее, и ни одно не превосходит другие. Поэтому художники-экспериментаторы редко продумывают изображение заранее или делают предварительные наброски. В их понимании создание картины есть процесс поисков, в ходе которого они стремятся раскрыть образ во время его запечатления. По их глубокому убеждению, познание — более важная задача, нежели завершение картины. Художники-экспериментаторы совершенствуют свои способности на протяжении всего творческого пути, медленно повышая качество работы в течение длительного времени. Это художники-перфекционисты, обычно мучимые разочарованием из-за неспособности достичь своей цели».

Если Пикассо хотел совершать открытия, а не искать, то Сезанн придерживался противоположного принципа: «Посредством живописи я ищу».

Новатор-экспериментатор действительно может приезжать на Гаити 30 раз. Именно так разум, подобный ему, определяет, чем хочет заниматься. Когда Сезанн писал портрет критика Гюстава Жеффруа, то заставил его отсидеть 80 сеансов в течение трех месяцев, прежде чем объявил, что картина никуда не годится. (Теперь она висит в ряду шедевров в Музее Орсэ.) Когда Сезанн рисовал своего арт-дилера Амбруаза Воллара, то заставлял его приезжать в восемь утра и сидеть на неустойчивом помосте до половины двенадцатого без единого перерыва в течение 150 сеансов — после чего бросил картину, так и не закончив ее. Обычно он рисовал одну сцену, потом дорабатывал ее, потом перерисовывал заново. Он славился тем, что в порыве разочарования разрывал холст на куски.

Таким же был и Марк Твен. Галенсон цитирует литературного критика Франклина Роджерса, описывающего метод проб и ошибок, характерный для Твена: «В его обычной манере было начинать роман, имея в голове некий структурный план, в котором вскоре обнаруживались многочисленные изъяны, после чего Твен обдумывал новый сюжет, переделывал уже написанное и трудился до тех пор, пока очередной дефект не вынуждал начинать весь процесс сначала». В процессе написания «Гекльберри Финна» Твен столько раз переписывал, бросал и совершенствовал роман, что на его завершение ушло почти десять лет. Сезанны этого мира поздно расцветают не вследствие дефектов личности, недостатка амбиций или наличия препятствий, но вследствие того, что творческое начало, реализуемое посредством проб и ошибок, как правило, приносит плоды спустя длительный период времени.

Один из лучших рассказов «Коротких встреч» называется «Почти исчезнувшие птицы Центральных Кордильер». В нем рассказывается об орнитологе, взятом в заложники колумбийскими партизанами из ФАРКа. Как и многие произведения Фаунтина, это отличается легкостью и изяществом. Чего нельзя сказать о процессе его создания. «Эта история далась мне тяжким трудом, — говорит автор. — Я всегда стараюсь сделать слишком много. В том смысле, что я исписал примерно пять сотен страниц, представляя рассказ в различных вариациях». В настоящий момент Фаунтин работает над романом. Его издание планировалось на текущий год. Роман еще не окончен.

 

4

 

Идея Галенсона о выделении двух типов творческого начала — концептуального и экспериментального — позволяет сделать ряд важных выводов- Мы, к примеру, нередко полагаем, будто «поздние таланты» поздно встают на путь успеха. Они не осознают свои способности лет до 50, и поэтому их достижения приходятся на конец жизни. Но это не совсем так. Сезанн начал рисовать почти в таком же юном возрасте, как и Пикассо. К тому же их нередко воспринимают как творцов, которых поздно открыли;  мир просто долго не признавал их дарование. В обоих случаях посылка такова: вундеркинды и «поздние таланты» по сути своей одинаковы, а поздний расцвет есть не что иное как гениальность, не признанная на рынке. Доводы Галенсона подразумевают нечто иное — «поздние таланты» расцветают поздно, потому что их мастерство со всей очевидностью проявляется с опозданием.

«Все достоинства внутреннего видения Сезанна заслонялись и сводились на нет неспособностью придать достаточную правдоподобность персонажу своей драмы — так о раннем Сезанне писал выдающийся английский критик Роджер Фрай. — Несмотря на редкие проблески дарования, у него отсутствовала довольно заурядная способность к иллюстрации, способность, которую любой рисовальщик из газеты осваивает в школе прикладного искусства. Тем не менее реализация замыслов Сезанна требовала проявления этой способности в полной мере». Другими словами, молодой Сезанн не умел рисовать. О картине «Пиршество», которую Сезанн написал в 31 год, Фрай отозвался так: «Нет никакого смысла отрицать тот факт, что Сезанн в этот раз сплоховал. — И продолжил: — Более одаренные и целостные личности смогли бы гармонично выразить себя с самого начала. Но такие богатые, сложные и противоречивые натуры, как Сезанн, нуждаются в длительном периоде закваски». Сезанн пытался воплотить нечто, настолько трудновоплощаемое, что ему потребовались десятилетия практики.

В этом и состоит досадный урок длительных попыток Фаунтина обратить на себя внимание литературного мира. На пути к успеху «поздние таланты» кажутся порой неудачниками: в то время когда они перерабатывают, впадают в отчаяние, сбиваются с пути и разрывают холсты на мелкие кусочки, плоды их творчества напоминают произведения художника, который так никогда и не расцвел. С вундеркиндами все просто. Они демонстрируют свою гениальность с первых же шагов. С «поздними талантами» дело обстоит гораздо сложнее. Ими движет долготерпение и слепая вера. (Надо благодарить судьбу за то, что в школе, где учился Сезанн, не было консультанта по профессиональной ориентации, который, увидев примитивные наброски юного художника, посоветовал бы ему заняться бухгалтерией.) Имея дело с «поздним талантом», мы не можем не удивляться тому, скольких подобных ему мы «забраковали», поскольку поторопились с оценкой их способностей. Но следует признать: мы ничего не можем с этим поделать. Как узнать, кто из посредственностей в конечном счете расцветет пышным цветом?

Вскоре после встречи с Беном Фаунтином мне довелось пообщаться с романистом Джонатаном Фоером, автором бестселлера 2002 года под названием «Полная иллюминация» (Everything Is Illuminated)[15]. Фаунтин — седеющий мужчина, стройный и невысокий, похожий, по словам его приятеля, «на профессионального гольфиста из Огасты, что в Джорджии». Фоеру чуть за 30, но внешне он едва тянет на молодого человека, которому уже разрешено покупать алкоголь. В Фаунтине чувствуется какая-то мягкость, словно годы борьбы сгладили все острые углы. А когда смотришь на Фоера, особенно если в разговоре он увлекся и разошелся, создается впечатление, что стоит до него дотронуться — и получишь электрический разряд.

«К писательству я пришел с черного хода, — говорит Фоер. — Моя жена писательница, и она выросла на книгах. Ее родители говорили: "Туши свет, пора спать", а она забиралась под одеяло, включала фонарик и читала. Думаю, я начал читать позже своих сверстников. Просто мне это было неинтересно».

Поступив в Принстон, Фоер на первом курсе стал посещать занятия по литературному творчеству, которые вела Джойс Оутс. Это решение объяснялось, как он сам признавался, «своего рода капризом, возможно, желанием освоить что-то новое». До того момента он никогда не писал. «Честно говоря, я особо ни на что не рассчитывал, но где-то в середине семестра я пришел на занятия раньше времени, и преподавательница сказала: "Хорошо, что у нас появилась возможность поговорить. Я большая поклонница твоего творчества". Для меня ее слова стали настоящим откровением».

По словам Оутс, он обладал наиболее ценным для писателя качеством — энергичностью. Он писал по 15 страниц в неделю, по целому рассказу на каждый семинар. «Почему плотина с трещиной дает течь? — смеется Фоер. — Было во мне что-то такое, что рвалось наружу».

На втором году обучения он продолжил посещать курс литературного творчества. А летом отправился в Европу, чтобы отыскать украинскую деревню, где родился его дед. После Украины он заехал в Прагу. Там прочел Кафку, как и положено любому студенту, изучающему литературу, и уселся за компьютер.

«Я просто писал, — рассказывает он, — и не осознавал, что делаю, пока это не произошло. Книга не входила в мои планы, но за десять недель я исписал триста страниц. Я писал по-настоящему.  Никогда прежде со мной не случалось ничего подобного».

Это был роман о мальчике по имени Джонатан Фоер, который приехал в украинскую деревню, где вырос его дедушка. Триста страниц стали первым черновиком «Полной иллюминации» — изысканного и незаурядного романа, снискавшего Фоеру славу одного из самых выдающихся писателей своего поколения. На тот момент ему было 19.

Фоер начинает рассуждать об иной манере писать книги, когда писатель годами усердно оттачивает свое мастерство. «Я так не могу, — говорит он. Кажется, его это даже озадачивает. Он, очевидно, не понимает смысла деятельности экспериментального новатора. — Я хочу сказать, если представить, что ты хочешь овладеть искусством оригинальности. Как можно научиться быть оригинальным?»

Он описывает свой визит на Украину. «Я посетил местечко, откуда родом моя семья. Оно называется Трахимброд, это название я использовал в романе. Такое место действительно существует. Но знаете, что забавно? Из всех моих исследований это единственное, что вошло в книгу. — Он написал первое предложение и был очень горд этим, а потом принялся раздумывать, в каком направлении двигаться дальше. — Всю следующую неделю я только и спорил с собой на тему того, что делать с этим первым предложением. Определившись, я освободил себя для чистого творчества — и после этого слова хлынули потоком».

После прочтения «Полной иллюминации» у вас возникнет то же чувство, что и после знакомства с «Короткими встречами с Че Геварой», — ощущение перемещения, возникающее, когда литературное произведение увлекает вас в свой собственный мир. Обе книги — произведения искусства. Но как писатели Фаунтин и Фоер разнятся, как день и ночь. Фаунтин посещал Гаити 30 раз. Фоер побывал в Трахимброде всего однажды. «На самом деле я там был всего ничего, — говорит Фоер, — и даже не успел толком освоиться. Эта поездка просто послужила трамплином для моей книги. Словно пустой бассейн, который нужно наполнить». На поиски вдохновения у него ушло три дня.

 

5

 

Решение оставить юриспруденцию и посвятить себя писательству Бен Фаунтин принимал не один. У него есть семья. Со своей женой Шэрон он познакомился во время учебы в юридической школе университета Дыока. Когда Беи стал заниматься недвижимостью в Akin, Gump, Шэрон устроилась в отдел налогов юридической фирмы Thompson & Knight. Получилось так, что они оба работали в одном и том же здании в центре Далласа. В 1985 году молодые люди поженились, а в апреле 1987-го у них родился сын. Шэри, как ее называет Фаунтин, вернулась к работе через четыре месяца декретного отпуска и к концу того же года получила должность партнера.

«Сын ходил в ясли в центре города, — вспоминает она. — Обычно мы выезжали вместе, один из нас отвозил его в ясли, а второй отправлялся на работу. Кто-то один его забирал, примерно в восемь часов вечера мы его купали, укладывали спать и даже не успевали поесть. Мы смотрели друг на друга и понимали, что это только начало. — Шэрон корчит гримасу. — Так продолжалось месяц или два, и однажды Бен сказал: "Не знаю, как люди такое выдерживают". Мы оба согласились с тем, что продолжать в таком же ритме губительно для всех нас. Бен спросил, хочу ли я сидеть дома. Ну, я была очень довольна своей работой, а он нет, поэтому, как мне казалось, мне не имело смысла уходить с работы. К тому же у меня не было желания заниматься чем-то еще, кроме юриспруденции, а у него была мечта. И я предложила: "Послушай, мы можем устроить так, чтобы ребенок какое-то время оставался в яслях, чтобы ты мог писать". Так мы и поступили».

К работе Бен мог приступать в половине восьмого, когда Шэри отвозила ребенка в ясли. К обеду он заканчивал писать, забирал малыша, делал покупки и занимался домашними делами. В 1989 году у них родилась дочь. Фаунтин превратился в заправского отца-домохозяина.

«Мы с самого начала говорили о том, что из этой затеи может ничего не выйти, но говорили так, общо: "Когда мы поймем, что идея себя не оправдала?" И я сказала: "Давай подождем лет десять"», — вспоминает Шэри. С ее точки зрения десять лет — вполне разумный срок. "Нужно время, чтобы понять, что тебе нравится, а что нет", — утверждает она. А когда десять лет плавно перетекли в 12, а потом в 14, а потом и в 16, и дети уже оканчивали школу, Шэри по-прежнему оставалась рядом с Беном, потому что даже в тот долгий период, когда он вообще ничего не публиковал, была уверена, что его ждет успех. И она не противилась поездкам на Гаити. «Как можно писать о месте, которое ты даже не попытался увидеть?» — говорит она. Шэри даже съездила с ним один раз, и по дороге в город из аэропорта они видели людей, сжигающих автопокрышки посередине дороги.

«Я прилично зарабатывала, поэтому нам не нужны были две зарплаты, — продолжает Шэри. В ней чувствуются спокойствие и невозмутимость. — То есть вторая зарплата не была бы лишней, но мы могли прожить и на одну».

Шэри была не только женой Бена, но и его — как говорили в старину — покровителем. Сегодня это слово имеет снисходительный оттенок, потому что мы считаем, что художников (и всех остальных, если уж на то пошло) должен кормить рынок. Однако рынок благосклонен лишь к таким людям, как Джонатан Фоер, чье мастерство, полностью осмысленное, развилось в начале карьеры, или Пикассо, чей талант был настолько ослепляюще очевиден, что арт-дилер предложил ему ежемесячную стипендию 150 франков сразу по приезду в Париж, в возрасте 20 лет. Но если вы принадлежите к тем творческим личностям, что приступают к работе без плана, экспериментируя и познавая в процессе активных действий, вам не обойтись без человека, который будет помогать на протяжении долгого периода времени, пока ваш талант не раскроется в полной мере.

Вот что поучительно в любой биографии Сезанна. Его жизнеописания начинаются с него самого, но быстро сворачивают на описание его окружения. Прежде всего его лучшего друга детства, писателя Эмиля Золя, который убедил неуклюжего неженку из провинции перебраться в Париж и выступал в качестве его опекуна, защитника и наставника на протяжении долгих бесплодных лет.

Вот что пишет Золя из Парижа в письме молодому Сезанну в Прованс. Обратите внимание на тон, больше отеческий, нежели братский:

«Ты задал странный вопрос. Разумеется, здесь можно работать, как и везде, было бы желание. У Парижа есть одно достоинство, которого больше нигде не сыщешь: музеи, где с 11.00 до 16.00 можно изучать старых мастеров. Вот как тебе следует распланировать день: с 6.00 до 11.00 ты идешь в студию рисовать с живой модели; потом завтракаешь, с 12.00 до 16.00 копируешь в Лувре или Люксембургском саду, что тебе больше по душе. В сумме получается девять часов работы. Думаю, этого должно быть достаточно».

Золя продолжает, подробно расписывая, как Сезанн сможет прожить на ежемесячную стипендию в 125 франков:

«Я подсчитал, как можно расходовать эти деньги. Комната стоит 20 франков в месяц; завтрак 18 су, обед 22, что составляет 2 франка в день, или 60 франков в месяц… Потом тебе придется оплачивать студию: думаю, Atelier Suisse, одна из самых недорогих, обойдется в 10 франков. Прибавь еще 10 франков на кисти, холст, краски; итого выходит 100 франков. У тебя остается еще 25 франков на прачечную, свет и прочие необходимые мелочи».

Камиль Писарро играл в жизни Сезанна не меньшую роль. Именно Писарро взял его под крыло и научил быть художником. На протяжении многих лет они иногда уезжали из города и работали бок о бок.

Нельзя забывать и об Амбруазе Волларе, спонсоре первой персональной выставки Сезанна, которая состоялась, когда тому исполнилось 56. По настоянию Писарро, Ренуара, Дега и Моне Воллар отыскал Сезанна в Экс-ан-Провансе. Там на дереве он обнаружил натюрморт, в отвращении заброшенный туда художником. Меценат рыскал по городу, пустив слух, что намеревается приобрести картины Сезанна. В биографии «Потерянная земля: жизнь Сезанна» (Lost Earth: A Life of Cezanne) Филип Каллоу описывал последовавшие за этим события:

«В скором времени в гостинице, где он остановился, появился человек с холстом, завернутым в ткань. Он продал картину за 150 франков и, вдохновившись удачной сделкой, вернулся вместе с дилером домой, чтобы показать ему еще несколько восхитительных работ Сезанна. Воллар выкупил все картины за 1000 франков, а уже на выходе едва не получил по голове еще одним холстом, выброшенным из окна женой этого человека. Все картины были покрыты пылью, они лежали на чердаке, заваленные всяким хламом».

Все это происходило до того, как Воллар согласился позировать 150 раз с восьми утра до половины двенадцатого без единого перерыва для картины, которую Сезанн в отвращении бросил, так и не закончив. Однажды, вспоминает Воллар в своих мемуарах, он заснул во время сеанса и свалился с импровизированного помоста. Сезанн в сердцах выбранил его: «Разве яблоко шевелится?» Это и называется дружбой.

И, наконец, нельзя обойти молчанием отца Сезанна, банкира Луи-Огюста. С того момента как в 22 года Сезанн впервые покинул родной город, Луи-Огюст оплачивал все его счета, даже тогда, когда сын-дилетант не подавал никаких надежд. Если бы не Золя, Сезанн так и оставался бы несчастным сыном банкира из Прованса; если бы не Писарро, он бы никогда не научился рисовать; если бы не Воллар (и Писарро, Ренуар, Дега и Моне), его картины пылились бы на чужом чердаке; и, если бы не отец, Сезанн финансово не смог бы позволить себе такой длительный период становления. Впечатляющий перечень покровителей. Первые три — Золя, Писарро и Воллар — прославились бы, даже если бы Сезанна никогда не существовало на свете, а четвертый был необычайно одаренным предпринимателем, который после своей смерти оставил сыну 400000 франков. Сезанн не просто получал помощь. На его стороне играла команда мечты.

Вот последний ключ к пониманию «поздних талантов»: их успех во многом зависит от усилий других людей. В биографиях Сезанна Луи-Огюст неизменно предстает сварливым обывателем, не оценившим гениальности собственного ребенка. Но Луи-Огюст не обязан был поддерживать сына все эти годы и имел полное право заставить того устроиться на настоящую работу, так же как Шэри вполне могла бы воспротивиться частым поездкам мужа на Гаити, где царил настоящий хаос. Она могла бы заявить о своем праве вести жизнь, соответствующую ее работе и статусу, и ездить на BMW, на котором ездят все состоятельные пары из северного Далласа, а не довольствоваться Honda Accord.

Но она верила в талант своего мужа, или, говоря проще, она верила в мужа так же, как Золя, Писарро, Воллар и — пусть по-своему — Луи-Огюст верили в Сезанна. Истории о «поздних талантах» — это обязательно истории любви, и, может быть, поэтому нам так трудно принять их. Нам хочется думать, что такие прозаические вещи, как преданность, стойкость и готовность снова и снова выписывать чеки, оплачивая то, что на первый взгляд кажется провальной затеей, не имеют ничего общего с таким утонченным понятием, как гениальность. Но иногда гениальность не имеет ничего общего с утонченностью, иногда она проявляется после 20 лет работы за кухонным столом.

«Шэри никогда не поднимала вопроса о деньгах, никогда — ни одного раза», — говорит Фаунтин. Он смотрит на сидящую рядом с ним жену, и в его взгляде ясно читается, что он прекрасно понимает: без нее не было бы «Коротких встреч». На глазах у него выступают слезы. «Она никогда ни в чем меня не упрекала, — добавляет он. — Ни единым словом, ни намеком».

 

Шансы на успех

 

Как мы нанимаем на работу, если не можем сказать, кто для нее подходит?

 

1

 

В день решающего матча по американскому футболу между «Тиграми» из Университета Миссури и «Ковбоями» из Университета Оклахомы футбольный вербовщик Дэн Шонка сидел в гостинице в Колумбии, штат Миссури, перед портативным DVD-плеером. Шонка работает на три команды Национальной футбольной лиги. До этого он был футбольным тренером, а еще раньше играл полузащитником — как он сам говорит, «это было три операции на колене назад». Каждый год он оценивает приблизительно 800-1200 футболистов по всей стране, помогая профессиональным командам определиться с выбором игроков во время студенческих драфтов. За последние 30 лет он видел футбольных матчей больше, чем любой другой американец. По DVD-плееру он смотрел запись предыдущего матча «Тигров» против «Кукурузников» из Университета Небраски — это была его «домашняя работа» перед вечерней игрой.

Шонка методично просматривал ее, делая паузы и перематывая в тех случаях, когда что-то привлекало его внимание. Ему приглянулись Джереми Маклин и Чейз Коффман, два ресивера из Университета Миссури. Ему понравился Уильям Мур, сметающий всех на своем пути сейфти. Но больше всех,  остальных его впечатлил звездный квотербэк «Тигров», коренастый, мощный студент последнего курса Чейз Дэниэл.

«Мне нравится, что квотербэк может передать мяч ресиверу в движении так, чтобы тому не пришлось замедлять ход, — начал объяснять Шонка. Рядом с ним лежала стопка оценочных листов, и в процессе просмотра игры он записывал и оценивал каждый бросок Дэниэла. — Надо принять решение. Останется ли он в игре и примет удар, когда противник будет дышать ему в лицо? Сможет ли вмешаться, бросить и при этом принять удар? Этот парень бросает лучше, когда он "в кармане", или он так же хорошо бросает в движении? Нужен настоящий боец. Выносливый. Насколько он устойчив, силен? Может ли показать красивую игру? Может ли провести команду по полю и набрать очки в конце игры? Умеет ли видеть поле? Если твоя команда впереди, отлично. Но если вас пинают под зад, я хочу знать, что ты собираешься делать».

Он показал на экран. Дэниэл совершил бросок, и в этот самый момент защитник второй команды врезался прямо в него. «Видите, как он держится? — спросил Шонка. — Ом остался стоять и передал пас под таким напором. Этому парню мужества не занимать».

В Дэниэле было 1 м 83 см роста и 102 кг веса. Плотного телосложения и широкий в груди, он держался с уверенностью, граничащей с дерзостью. Он бросал быстро и ритмично. Короткие броски выполнял аккуратно, а дальние — точно. Проворно уворачивался от защитников. К концу игры он завершил 78 % пасов — удивительный показатель — и обеспечил Небраске худшее поражение в домашней игре за последние 53 года. «Он полон энергии, — сказал Шонка. — Он может поднажать, когда нужно». Шонка видел всех перспективных студентов-квотербэков, записывал и оценивал их броски, и, по его мнению, Дэниэл был особенным: «Возможно, он один из лучших студентов-квотербэков в стране».

Но потом Шонка начал вспоминать свою работу в «Филадельфия Иглз» в 1999 году. В тот год во время первой части студенческого драфта они отобрали пять квотербэков, не менее перспективных, чем Чейз Дэниэл. Но только один, Донован Макнабб, оправдал возложенные на него надежды. Из оставшихся четверых один скатился к посредственности после весьма приличного старта. Двое оказались вовсе ни на что не годными, а последний настолько ужасным, что, вылетев из НФЛ, он не удержался и в Канадской футбольной лиге.

Годом раньше то же самое приключилось с Райаном Лифом, своего рода Чейзом Дэниэлом 1998 года. «Сан-Диего Чарджерз» выбрали его вторым во время драфта и выписали ему бонус в 11 млн долларов. Но Лиф оказался ужасным игроком. В 2002 году наступил черед Джоуи Харрингтона, золотого мальчика из Орегонского университета и третьего по счету игрока, отобранного в драфте. Шонка до сих пор не может смириться с тем, что произошло потом.

«Вот что я вам скажу: я видел Джоуи в живой игре, — рассказывал он. — Этот парень бросал с точностью лазера, из каких угодно положений, у него была сильная рука, габариты, интеллект, — Шонка даже пригорюнился, насколько это может сделать 127-килограммовый бывший полузащитник, одетый в черный тренировочный костюм. — Он концертирующий пианист, вы знаете? Мне и вправду — в самом деле — нравился Джоуи». Тем не менее карьера Харрингтона в «Детройт Лайонз» закончилась провалом, и о нем быстро забыли. Шонка бросил взгляд на экран, где молодой человек, который, по его мнению, мог стать лучшим квотербэком страны, вел команду по полю. «Как эти способности проявятся в Национальной футбольной лиге? — Он покачал головой. — Кто его знает…»

Это проблема всех квотербэков. Есть определенные виды деятельности, где никакие предварительные знания о кандидатах не помогут предсказать, как люди справятся с выполнением своих обязанностей. Так как же мы решаем, кому в таких случаях отдать предпочтение? В последнее время некоторые отрасли развернули кампанию по борьбе с этой неопределенностью, но нигде это не имело таких серьезных социальных последствий, как в профессии учителя.

 

2

 

Один из важнейших инструментов современных исследований в области образования — анализ добавленной ценности. Он использует баллы стандартизированных тестов при сравнении академической успеваемости учеников в классах каждого конкретного учителя в начале и конце года. Предположим, и миссис Браун, и мистер Смит преподают у третьеклассников, получивших 50-й процентиль по математике и тестам по чтению в первый школьный день в сентябре. При повторном тестировании учеников в июне класс миссис Браун получил 70-й процентиль, а результаты учеников мистера Смита упали до 40-го процентиля. Полученная разница в ранжировании, утверждает теория добавленной ценности, является важным показателем того, насколько миссис Браун эффективнее как учительница по сравнению с мистером Смитом.

Это, разумеется, приближенный показатель. Учитель ответственен не только за объем полученных на уроках знаний; к тому же стандартизированный тест не может охватить все то ценное и полезное, что ученики усваивают на занятиях. Тем не менее, если следить за Браун и Смитом, влияние на результаты ученических тестов постепенно становится предсказуемым: имея в своем распоряжении достаточный объем данных, можно определить самых лучших и самых худших учителей. Более того — и это открытие взбудоражило весь мир образования, — разница между хорошими и плохими учителями колоссальна.

Эрик Ханушек, экономист из Стэнфордского университета, подсчитал, что ученики очень плохого учителя за школьный год в среднем усваивают половину годовой школьной программы. Ученики очень хорошего учителя за то же время проходят материал, рассчитанный на полтора года. Воздействие учителя нивелирует воздействие школы: ребенку будет больше пользы в плохой школе с прекрасным учителем, чем в прекрасной школе с плохим учителем. К тому же профессионализм учителя имеет большее значение, чем количество учеников в классе. Чтобы получить те же положительные результаты, что дает замена среднестатистического учителя учителем 85-го процентиля, нужно разделить класс почти что пополам. И помните: хороший учитель обходится во столько же, во сколько и среднестатистический, а деление класса пополам влечет за собой необходимость вдвое увеличить число классных комнат и нанять вдвое больше учителей. Недавно Ханушек произвел нехитрые подсчеты, чтобы определить, что произойдет в масштабах страны, если мы начнем уделять качеству преподавания хотя бы минимальное внимание. Если проранжировать страны мира в зависимости от академической успеваемости школьников, то США окажутся чуть ниже среднего уровня, на половину стандартного отклонения отставая от группы стран с относительно высокими показателями, таких как Канада и Бельгия. По мнению Ханушека, США могут сократить этот разрыв, просто заменив худшие 6-10 % учителей государственных школ учителями средней квалификации. После многолетних попыток разрешить такие вопросы, как объем школьного финансирования, размеры классов и разработка программы, многие реформаторы пришли к выводу: нет ничего важнее поиска людей, которые могут стать прекрасными учителями. Но есть одна загвоздка: никто понятия не имеет, как должен выглядеть человек, способный быть хорошим учителем. Школьная система столкнулась с проблемой квотербэков.

 

3

 

Начало игры Университета Миссури против Университета Оклахомы было назначено на семь часов. Идеальный вечер для футбола: безоблачное небо и легкий осенний ветерок. Уже несколько часов фанаты пытались просочиться на автомобильную стоянку рядом со стадионом. Вдоль дорог, ведущих к университету, выстроились вереницы машин, многие с пушистыми черно-желтыми хвостами «Тигров», свисающими с багажников. Эта игра была одной из самых значительных для Университета Миссури в этом году. Непобедимые «Тигры» имели все шансы стать лучшей студенческой футбольной командой в стране. Шонка пробрался сквозь толпу к местам для представителей прессы. Внизу игроки на поле казались фигурками на шахматной доске.

Первыми мячом завладели «Тигры». Чейз Дэниэл стоял на два метра позади линии нападения. Два ресивера стояли слева и три справа от него, растянувшись в линию через все поле. Лайнмены также стояли на большом расстоянии друг от друга. Раз за разом Дэниэл ловил поданный центральным игроком мяч, крепко упирался ногами в землю и быстрым шести- или семиметровым диагональным пасом передавал его одному из пяти ресиверов.

Стиль нападения, выбранный «Тиграми», называется растяжкой, и большинство лучших квотербэков студенческого футбола — игроки, которых вербуют в профессиональные команды, — это играющие в растяжке. Благодаря широкой расстановке лайнменов и ресиверов из команды нападения квотербэку гораздо проще разгадать намерения команды защиты перед снэпом: он может окинуть взглядом линию защиты, «прочесть» ее и определиться с направлением подачи мяча, когда еще никто даже шевельнуться не успел. Дэниэл играл в растяжке со средней школы и блестяще владел этой техникой. «Посмотрите, как быстро он передает мяч, — заметил Шонка. — Ты и глазом не успеешь моргнуть, а он уже сделал пас. И точно знает, куда мяч полетел. Когда все рассредоточены по полю подобным образом, защита не может скрыть свои намерения. Чейз моментально разгадывает их замыслы. А система помогает квотербэку принимать решение».

Но Шонке от этого мало проку. Всегда непросто предугадать, как студент-квотербэк проявит себя в профессиональной игре, ведь она более стремительна и сложна. К тому же команды НФЛ не используют растяжку. Они не могут. Защитники профессиональной лиги бегают настолько быстрее студентов, что прорываются сквозь широкие бреши в линии нападения и сбивают квотербэка с ног. В НФЛ игроки на линии нападения сгруппированы более тесно. Вместо пяти ресиверов Дэниэлу в большинстве случаев пришлось бы довольствоваться всего тремя или четырьмя. Он уже не смог бы позволить себе такую роскошь, как стоять в шести метрах за центральным игроком, упираться ногами в землю и моментально соображать, куда бросить мяч. Ему пришлось бы приседать за центральным игроком, сразу же принимать снэп, бежать назад и только потом останавливаться для броска. Атакующие защитники будут находиться не на расстоянии шести метров, а с самого начала окружат его со всех сторон. Поскольку игроки не будут так далеко отстоять друг от друга, намерения защиты уже не удастся угадать так легко. Дэниэл не сможет понять замысел противника еще перед снэпом. Вместо этого ему предстоит принимать решения в первые же секунды после начала игры.

«При растяжке вы видите множество "открытых" игроков, — принялся пояснять Шонка. — Но, попадая в НФЛ, парень вроде Чейза уже не видит своих ресиверов открытыми; только в редких случаях, когда кто-нибудь поскользнется или в защите образуется брешь. В профессиональной лиге, если ты, бросая мяч, не отслеживаешь перемещения защиты, она набрасывается на него и перехватывает. Здесь приходится иметь дело с невероятной физической подготовкой».

Пока Шонка говорил, Дэниэл вел свою команду по полю. Но он почти всегда совершал короткие диагональные пасы. В НФЛ ему придется овладеть новыми навыками — бросать длинные вертикальные пасы поверх защиты. Сможет ли он освоить такой удар? Этого Шонка не знал. Оставался еще вопрос с ростом. Метра восьмидесяти трех было достаточно для системы растяжки, где широкие бреши на линии нападения открывали перед Дэниэлом массу возможностей для бросков и обзора поля. Но в НФЛ брешей нет, а рост атакующих лайнменов составляет не 185, а 194 см.

«Интересно, — продолжал Шонка, — сможет ли он научиться? Сможет ли он давать результат в другом типе нападения? Как он с ним справится? Мне бы хотелось, чтобы он быстро уходил от центра. Чтобы он умел "считывать" расположение защиты, не находящейся в растяжке. Мне бы хотелось увидеть, как он играет "в кармане", как он двигается. Мне бы хотелось увидеть, как он выполняет дальние камбэки, ну, знаете, бросает мяч метров на восемнадцать — двадцать с лишним».

Было очевидно, что при оценке прочих звезд Университета Миссури — сейфти Мура, ресиверов Маклина и Коффмана — Шонку не гложут такие сомнения. В профессиональной лиге от них также ожидается иная игра, чем в колледже, но различия не столь значительны. Они показали выдающиеся результаты в студенческой лиге, потому что были сильными, быстрыми и ловкими, и в профессиональном футболе эти качества пригодятся им не меньше.

Но студенту-квотербэку, перешедшему в НФЛ, приходится осваивать совершенно новую манеру игры. Шонка вспомнил о Тиме Кауче, выбранном первым в легендарном драфте 1999 года. Во время учебы в Университете Кентукки Кауч поставил все мыслимые рекорды. «На поле выставляли пять мусорных урн, — вспоминал Шонка, качая головой, — и Кауч бросал мяч и попадал в каждую». Но в профессиональной лиге он потерпел фиаско. Не то чтобы профессиональным квотербэкам не нужна была меткость. Все дело в том, что меткость, необходимую для эффективной игры, можно оценить только в реальном матче НФЛ.

Аналогично все квотербэки, завербованные в профессиональные команды, должны пройти тест оценки интеллекта — тест Ван-дерлика. Согласно теории, объясняющей необходимость выполнения теста, профессиональная игра требует настолько большего проявления когнитивных навыков по сравнению со студенческой игрой, что высокий интеллект может служить показателем будущего успеха. Но когда экономисты Дэвид Берри и Роб Симмонс проанализировали баллы — которые обычно просачиваются в прессу, — то выяснили, что при прогнозе будущих результатов опираться на баллы теста Вандерлика бесполезно. Из пяти квотербэков, отобранных в первом раунде драфта 1999 года, Донован Макнабб, единственный из пяти, чья фотография висит в Зале славы, имел самые низкие результаты теста Вандерлика. А у кого еще был низкий IQ? У Дэна Марино и Терри Брэдшоу, двух величайших квотербэков в истории американского футбола.

В попытках решить проблему прогнозирования мы обычно возвращаемся назад и выискиваем более убедительные показатели. Теперь мы понимаем, что хороший врач должен уметь налаживать контакт, слушать и сопереживать, поэтому медицинские школы призваны обращать самое пристальное внимание не только на результаты тестов, но и на навыки межличностного общения. Мы можем добиться того, чтобы врачи стали лучше, если будем грамотнее подходить к отбору студентов медицинских школ. Но никто не утверждает, что в своем анализе Дэн Шонка каким-то образом упустил ключевой элемент, что, будь он проницательнее, то смог бы предсказать траекторию спортивной карьеры Чейза Дэниэла. Трудность отбора квотербэков заключается в том, что качество игры предсказать невозможно. Деятельность, к которой готовят игрока, настолько специфична, что нельзя заранее предположить, кто в ней преуспеет, а кто нет. По сути, Берри и Симмонс не выявили никакой зависимости между номером, под которым квотербэк был выбран в драфте, т. е. как высоко его оценили на основании показателей в колледже, и качеством его игры в профессиональной лиге.

Все то время, что Чейз Дэниэл играл на поле против Университета Оклахомы, его запасной, Чейз Паттон, наблюдал за игрой, стоя на боковых линиях. Паттону не довелось сделать ни единого дауна. За четыре года в Университете Миссури он до сегодняшнего момента выполнил в общей сложности 26 пасов. И тем не менее в бизнесе Шонки находились люди, делавшие ставки на Паттона, а не Дэниэла. Национальный спортивный журнал ESPN  даже поместил обоих игроков на обложку номера той недели, когда должна была состояться игра с Университетом Оклахомы. Фотография была озаглавлена «Чейз Дэниэл может выиграть Heisman Trophy, — имеется в виду приз, вручаемый лучшему игроку команды колледжа, — а запасной игрок может выиграть Суперкубок». Почему всем так нравился Паттон? Не совсем ясно. Может, он был действительно хорош в игре. Может, все дело было в том, что в этом сезоне в НФЛ квотербэк, который также не сыграл ни в одной студенческой игре, блестяще играл за «Нью-Ингланд Пэтриотс». Абсурдно помещать спортсмена на обложку журнала без всяких причин. Но, возможно, все объясняется тем, что проблема квотербэков доведена до крайности. Если игра в колледже ни о чем не говорит, почему мы не должны ценить игрока, которому не выпало шанса сыграть, так же высоко, как и игрока, который играет не лучше и не хуже многих других?

 

4

 

Представьте себе молодую воспитательницу, сидящую на полу класса в окружении семерых детей. В руке у нее букварь, и вместе с детьми она изучает буквы, одну за другой: «А — арбуз, Б — белка». Занятие записывается на камеру, а потом эту запись просматривает группа экспертов, которые оценивают каждое движение воспитательницы.

Через 30 секунд руководитель группы Боб Пианта, директор педагогической школы Кэрри при Вирджинском университете, останавливает запись. Он указывает на двух маленьких девочек, сидящих справа от учительницы. Они демонстрируют необычайную активность, наклоняются вперед, стремясь дотянуться до книги.

«Больше всего меня впечатляет царящая в этой комнате оживленная атмосфера, — замечает Пианта. — А для этого воспитательница старается создать замкнутое пространство. От других воспитателей ее отличает то, что она позволяет детям свободно двигаться и прикасаться к книге. Она не принуждает их сидеть неподвижно».

Команда Пианты разработала систему оценки различных компетенций, связанных с общением преподавателя и учеников. Среди них выделяется «уважение к точке зрения ученика», т. е. предоставляемая преподавателем свобода участия в занятии. Пиаита дважды останавливал и отматывал кассету, пока не стало очевидно, чего удалось добиться воспитательнице: дети проявляли активность, но занятие не превращалось в хаос.

«Другая бы воспитательница на ее месте расценила бы попытки детей дотянуться до книги как непослушание и озорство, — продолжает Пианта. — "Сейчас мы не будем этим заниматься. Сидите смирно". Она бы постаралась утихомирить их».

В разговор вступает Бриджит Хеймр, одна из коллег Пианты: «Это трех- и четырехлетние дети. В этом возрасте дети выражают свою заинтересованность совсем не так, как взрослые. Мы замираем и проявляем сосредоточенность. Дети же наклоняются вперед и ерзают. Так они демонстрируют свое участие. И хороший учитель не воспринимает такое поведение как дурное. Молодым учителям очень трудно внушить эту мысль, поскольку попытки научить их проявлять уважение к позиции учеников они приравнивают к отказу от поддержания дисциплины в классе».

Урок продолжался. Пианта отмечает личностный подход воспитательницы при подаче материала. «К — это корова» вылилось в небольшое обсуждение того, кто из детей когда-нибудь бывал на ферме. «Она реагирует почти на каждую реплику детей. Мы называем это восприимчивостью учителя», — говорит Хеймр.

Это ключевой момент. Представляется, что из всех приемов воспитательницы, проанализированных специалистами Вирджинского университета, отклик — прямая индивидуальная ответная реакция учителя на конкретное высказывание — наиболее тесно связан с академическим успехом. Воспитательница не только расслышала это «у меня» среди шума и гвалта, но и ответила на реплику девочки, обращаясь непосредственно к ней.

«Обратите, кстати, внимание на то, что это не идеальный отклик, — замечает Хеймр. — При грамотном отклике происходит взаимный обмен репликами, способствующий лучшему пониманию». Идеальный прием в такой ситуации — сделать паузу, вытащить карточку с именем Вениши, показать на букву В, наглядно объяснить, чем она отличается от буквы К, и попросить класс произнести обе буквы. Но воспитательница этого не сделала — либо ей просто не пришло в голову, либо ее отвлекло ерзанье девочки справа.

«С другой стороны, она могла бы вообще проигнорировать девочку, и такое случается довольно часто, — продолжает Хеймр. — Еще нередко бывает, что учитель ограничивается одним только: "Ты ошибаешься". Реакция в виде ответа "да /нет" встречается чаще всего, но она не несет никакой информационно-познавательной нагрузки».

Пианта включает другую кассету с записью почти идентичной ситуации: воспитательница, окруженная группой дошкольников. Урок посвящен распознаванию таких эмоций, как грусть и радость. Для начала воспитательница разыгрывает небольшой диалог между двумя куклами-марионетками Генриеттой и Твигглом: Твиггл грустил, пока Генриетта не поделилась с ним кусочком дыни.

Она начинает: «Помните, когда мы что-то делали и рисовали наши лица? — Она дотрагивается до лица, показывая на глаза и рот. — Когда человек счастлив, его лицо говорит о том, что он счастлив. И его глаза. — Малыши непонимающе глядят на нее. Воспитательница не сдается: — Смотрите, смотрите. — И широко улыбается. — Вот это значит "радостный"! Как определить, что я радуюсь? Посмотрите на мое лицо. Опишите, что меняется в моем лице, когда я радуюсь. Нет, нет, посмотрите на мое лицо… нет…»

Маленькая девочка рядом с ней произносит: «Глаза». Воспитательница могла бы ухватиться за эту возможность и вести урок дальше, но она ее не услышала. И снова повторяет вопрос: «Что меняется в моем лице?» Она то улыбается, то хмурится, словно надеется втолковать что-то детям силой повторения. Пианта останавливает запись. Одна из проблем, замечает он, заключается в том, что Генриетта делает Твиггла счастливым, поделившись с ним кусочком дыни. Совершенно непонятно, какие выводы нужно сделать из этой ситуации.

«Знаете, гораздо более правильный подход — завязать объяснение на чем-то хорошо знакомом детям, — говорит Пианта. — Ей стоило бы спросить: "Из-за чего вы радуетесь?" После ответа детей можно было бы предложить: "Покажите, какое у вас лицо, когда вы радуетесь. Замечательно! Как выглядит лицо того-то и того-то? А теперь расскажите, из-за чего вы грустите. Покажите, какое лицо вы делаете, когда грустите. Ой, взгляните, его лицо изменилось!" Так вы нагляднее донесете свою мысль. А потом можно предложить детям попрактиковаться или что-нибудь вроде того. Но подход, который выбран здесь, ведет в тупик».

По мере того как Пианта прокручивает одну запись за другой, закономерности начинают проступать. Вот одна учительница зачитывает предложения для теста по правописанию, в каждом из которых содержится упоминание о ее личной жизни: «На прошлой неделе я была на свадьбе», — упустив таким образом возможность использовать предложения, которые могли бы зацепить учеников. А вот еще одна учительница, которая, подойдя к компьютеру, чтобы показать презентацию в PowerPoint, обнаруживает, что забыла его включить. Пока она ждет, когда компьютер загрузится, в классе поднимается гвалт.

А вот суперзвезда средней школы — молодой учитель математики в джинсах и зеленой футболке поло. «Итак, посмотрим, — начинает он, стоя у доски. — Прямоугольные треугольники. Мы потренируемся с ними, просто проработаем некоторые идеи. — Он рисует два треугольника. — Измерьте длину этой стороны, если сможете. Если нет, мы сделаем это вместе».

Он быстро говорит и двигается, что, по словам Пианты, можно было бы расценить как неверный подход, поскольку речь идет об уроке тригонометрии и материал обсуждается далеко не самый простой. Однако своей энергией он, кажется, заряжает весь класс. И постоянно обещает помощь. Если вы не сможете, мы сделаем это вместе. В углу класса сидит ученик по имени Бен, который, очевидно, пропустил несколько занятий.

«В такой группе стандартный метод действий выглядит следующим образом: он стоит у доски, вещает на класс, понятия не имея, кто понимает, что он делает, а кто нет, — говорит Пианта. — Но его ответная реакция всегда индивидуальна. Он просто гений обратной связи». Пианта и его команда взирают на него в благоговейном трепете.

 

5

 

Образовательные реформы обычно начинаются с активных попыток повысить стандарты для учителей, т. е. как можно жестче закрепить академические и когнитивные требования к преподаванию. Но после просмотра видеозаписи Пианты и осознания, насколько сложны элементы эффективного преподавания, такой упор на книжных червей вызывает недоумение. Воспитательница детского сада с букварем чутко реагировала на потребности малышей и знала, как сделать так, чтобы девочки справа могли ерзать и вертеться, не мешая остальным ребятам. Учитель тригонометрии умел проверить всех учеников за две с половиной минуты и уделить внимание каждому персонально. Но эти умения не относятся к когнитивным.

Еще один исследователь в области образования, Джейкоб Кунин, проанализировал «ситуации прекращения», когда учителю нужно положить конец нарушению дисциплины. Вот запись: Мэри наклонилась вправо и начала что-то шептать Джейн. Обе девочки захихикали. Учительница обращается к ним: «Мэри и Джейн, перестаньте!» Это ситуация прекращения. Но то, как учительница останавливает неподобающее поведение, — тон ее голоса, отношение, выбор слов — не играет никакой роли в поддержании порядка в классе. Как такое возможно? Кунин заново просматривает видеокассету и замечает, что за 45 секунд до перешептывания Джейн и Мэри начали шептаться Люси и Джон. К ним присоединился Роберт, чем-то рассмешив Джейн, после чего та что-то сказала Джону. И после этого Мэри и Джейн стали шептаться. Одно нарушение дисциплины влечет за собой другое, и важнее всего не то, как учительница останавливает неподобающее поведение в конце этой цепочки, но то, удается ли прервать ее в самом начале. Эту способность Кунин назвал «включенность» и определил как «умение учителя своим поведением (а не вербальным обращением: «Я знаю, что происходит») донести до учеников, что он в курсе всего происходящего или что у него, как в той поговорке, имеются глаза на затылке». Само собой разумеется, что без включенности хорошему учителю не обойтись. Но как узнать, обладает ли человек этим качеством, до того, как он окажется в классе перед 25 неугомонными Джейн, Люси, Джонами и Робертами и попробует установить дисциплину?

 

6

 

Вероятно, ни в одной профессии к «проблеме квотербэков» не относятся серьезнее, чем в сфере финансового консультирования, и опыт этой отрасли может послужить полезным уроком для сферы преподавания. Чтобы работать в этой области, не нужно никаких формальных свидетельств, кроме диплома об окончании высшего учебного заведения. Фирмы, предоставляющие финансовые услуги, не ищут самых блестящих студентов, не требуют ученых степеней и не предъявляют списки требований. Никто заранее не знает, чем хороший финансовый консультант отличается от плохого, поэтому в этой области двери широко открыты для всех желающих.

«Я сразу прошу кандидата описать свой обычный рабочий день, — говорит Эд Дойчлаидер, один из президентов North Star Resource Group в Миннеаполисе. — Если человек отвечает: "Я встаю в половине шестого, занимаюсь в тренажерном зале, отправляюсь в библиотеку, на занятия, на работу, делаю домашнее задание до одиннадцати", — у него есть шанс». Говоря проще, Дойчлаидер начинает с общих качеств, которые ищет любой корпоративный специалист по найму персонала.

По словам Дойчландера, в прошлом году его фирма провела собеседование с тысячей человек, 49 из которых ей понравились. Соотношение претендентов и отобранных кандидатов, таким образом, составило двадцать к одному. Эти кандидаты приняли участие в четырехмесячной «проверке боем», когда им пришлось действовать как настоящим финансовым консультантам. «За эти четыре месяца им предстояло обзавестись минимум десятью официальными клиентами, — поясняет Дойчлаидер. — Если человек умудрился заполучить десять клиентов и в состоянии проводить минимум десять встреч в неделю, значит, ему пришлось пообщаться более чем с сотней человек за четыре месяца. Из чего мы делаем вывод, что кандидат по крайней мере действует достаточно оперативно для того, чтобы остаться в игре».

Такие люди, как Дойчландер, называются «привратниками». Это прозвище предполагает, что на входе в профессию они должны производить отсев — выбирать, кто пройдет через ворота, а кто нет. Но Дойчландер видит свою роль в том, чтобы распахивать ворота как можно шире: чтобы найти десять новых финансовых консультантов, он готов провести собеседование с тысячей людей. Эквивалент такого подхода в НФЛ — отказаться от попыток отыскать «самых лучших» студентов-квотербэков и испытать в деле троих или четверых «хороших» кандидатов.

В преподавании требования еще более серьезные. Они наводят на мысль о том, что нам не стоит поднимать планку. Нам следует понижать ее, поскольку нет смысла в повышении стандартов, если те не отвечают нашим замыслам. Иметь возможность стать учителем должны все, у кого есть желание и диплом, а оценивать их рекомендуется после того, как они приступят к работе, а не до. Другими словами, в этой профессии следует ввести аналог «проверки боем», практикуемый Эдом Дойчландером, — систему ученичества, в период которого кандидаты подвергаются суровой оценке. По подсчетам Кейна и Стейджера, учитывая колоссальную разницу между лучшими и худшими учителями, для того чтобы найти одного хорошего учителя, нужно испытать четырех кандидатов. Это означает, что от существующей системы расчета заработной платы необходимо отказаться. В настоящее время в профессии учителя действует жесткая структура окладов, и мы должны внести в нее определенные коррективы, если хотим оценивать учителей по их реальным результатам. Начинающий должен получать зарплату начинающего. Но если мы находим учителей 85 процентилей, которые могут за год проработать материал полутора лет, то и платить им следует немало. Во-первых, мы хотим, чтобы они остались в школе, а во-вторых, единственный способ привлечь людей в эту непростую профессию — предложить выдержавшим жесткий отбор достойное вознаграждение.

Но возможно ли такое решение «проблемы квотербэков»? Налогоплательщиков вполне могут возмутить расходы на испытание нескольких учителей ради отбора одного. Учительские профсоюзы могут воспротивиться даже малейшим изменениям в существующей системе оплаты. Но реформаторы всего лишь хотят, чтобы система образования последовала примеру таких фирм, как North Star, которые практикуют этот подход многие годы. Дойчландер провел собеседование с тысячей людей, чтобы найти десять консультантов. Он потратил огромные деньги, чтобы отобрать кандидатов, обладающих особым набором необходимых для работы качеств. «Если взять фиксированные и плавающие расходы, — говорит он, — большинство фирм в первые три-четыре года работы нового сотрудника вкладывает в него от 100 000 до 250 000 долларов». И в большинстве случаев эти вложения, разумеется, не окупаются. Но если вы готовы инвестировать и проявить терпение, то в конечном итоге получите отличного финансового консультанта. «На полной ставке у нас работает сто двадцать пять консультантов, — говорит Дойчландер. — В прошлом году семьдесят один из них подали заявку на вступление в Million Dollar Round Table [ассоциацию, объединяющую самых успешных профессионалов из сферы финансовых услуг]. — То есть из наших ста двадцати пяти человек семьдесят один — в этой элитной группе».

Но как характеризует общество тот факт, что отбору людей, работающих с деньгами, оно уделяет больше внимания и терпения, чем отбору людей, работающих с детьми?

 

7

 

В середине четвертого тайма игры между Университетом Миссури и Университетом Оклахомы «Тиграм» пришлось несладко. Впервые за целый год они отставали, хотя игра длилась уже долго. Если они не наберут очки, то потеряют возможность участвовать в национальном чемпионате. Дэниэл принял снэп от центрального игрока и остановился, чтобы передать пас. Его ресиверы были блокированы. Он побежал. Защитники Университета Оклахомы окружали его со всех сторон. Такая стрессовая ситуация крайне редко приключалась с ним в растяжке. В отчаянии он бросил мяч по низу, прямо в руки защитника «Ковбоев».

Шонка вскочил. «Это на него не похоже! — закричал он. — Он так не бросает».

Рядом с Шонкой сидел приунывший вербовщик «Канзас-Сити Чифс». «Чейз никогда не бросал так бездумно!»

Было бы очень соблазнительно рассматривать ошибку Дэниэла как определяющую. Растяжка развалилась. Он оказался в стрессовой ситуации. Именно это и означает быть квотербэком в НФЛ, не так ли? Но понять, что такое быть квотербэком НФЛ, можно, только став квотербэком НФЛ. Прогнозы в сфере, где прогнозы в принципе невозможны, есть не что иное как предвзятость. Возможно, этот бросок означает, что Дэниэлу не суждено стать отличным профессиональным квотербэком, а возможно, это просто ошибка, на которой он будет учиться. «В огромном куске пирога, — заметил Шонка, — это была лишь крошка»[16].

 

Опасные мысли

 

Немного о психологическом профилировании преступников

 

1

 

В 1954 году Безумный взрывник, как его прозвали, напомнил о себе четыре раза — один раз бомба взорвалась в киноконцертном зале «Радио-сити мюзик-холл», задев осколками зрителей. В 1955 году он нанес шесть ударов. В городе возникла паника. Полиция зашла в тупик. В конце 1956 года, пребывая в полном отчаянии, инспектор Говард Финни из криминальной лаборатории полицейского управления Нью-Йорка вместе с двумя детективами обратился за помощью к психиатру Джеймсу Брасселу.

Последователь Фрейда, Брассел проживал на 12-й улице в Вест-Виллидж и курил трубку. В Мексике, где он прежде работал, Брассел сотрудничал с ФБР — занимался контрразведкой. Он написал много книг, включая «Как стать экспертом-психиатром за десять простых уроков» (Instant Shrink: How to Become an Expert Psychiatrist in Ten Easy Lessons). Финни вывалил на стол Брассела кипу документов: фотографии невзорвавшихся бомб и разрушений, фотокопии выведенных аккуратными буквами посланий Ф. П. «От меня не ускользнуло выражение, промелькнувшее на лицах двух детективов, — писал Брассел в своих мемуарах "Записки психиатра-криминалиста" (Casebook of a Crime Psychiatrist). — Мне уже доводилось видеть такое выражение, чаще всего в армии, на лицах суровых офицеров старой закалки, уверенных в том, что все эти новомодные психиатрические штучки — полная чушь».

Он принялся изучать материалы дела. Вот уже 16 лет Ф. П. владела навязчивая идея о том, что компания Con Ed обошлась с ним крайне несправедливо. Можно было сделать очевидный вывод: Ф. П. — клинический параноик. Но паранойя развивается довольно долго. Ф. П. начал свою взрывную деятельность в 1940 году, из чего можно было сделать вывод, что сейчас это человек средних лет, Брассел тщательно изучил написание букв в посланиях, адресованных полиции. Этот человек отличался аккуратностью. Проявлял осторожность. Скорее всего, безупречно справлялся со своей работой. Кроме того, его язык свидетельствовал об определенной образованности. Однако выбор слов и формулировки отличались высокопарностью и напыщенностью. Название компании Con Edison часто употреблялось с определенным артиклем — «the Con Edison». И кто в наше время использует выражение «подлые деяния»? Создавалось впечатление, что Ф. П. родился не в Америке. Брассел принялся пристально рассматривать буквы и обратил внимание на то, что все они были печатными и идеально выведенными, за исключением W. Эта буква писалась необычно, в виде сдвоенной U. По мнению Брассела, такое начертание W напоминало женскую грудь. Он обратился к описаниям мест преступлений. Закладывая бомбы в кинотеатры, Ф. П. разрезал нижнюю часть сиденья ножом и засовывал взрывчатку в прорезь в обивке. Разве это не напоминает символический акт проникновения в женщину или кастрации мужчины — а может, и то и другое? Скорее всего, Ф. П. застрял на эдиповой стадии. Он был не женат, одиночка. Жил с матерью. Брассел выдвинул еще одно предположение: Ф. П. имел славянское происхождение. Так же, как использование удавки наводило бы на мысль о человеке средиземноморского происхождения, сочетание бомбы и ножа указывало на выходца из Восточной Европы. На некоторых письмах значились штампы почтовых отделений округа Вестчестер, но Ф. П. не стал бы отправлять письма из родного города. Однако в ряде городов на юго-востоке Коннектикута жило много славян. И потом, разве человек, едущий из Коннектикута в Нью-Йорк, не проезжает Вестчестер?

Брассел выждал минуту и выдал свое предсказание, ставшее в кругах психологов-криминалистов легендой:

— Еще кое-что, — сказал я, закрыв глаза. — Когда вы его поймаете — а я не сомневаюсь, что так и будет, — на нем будет двубортный костюм.

— Боже! — прошептал один из детективов.

— Застегнутый на все пуговицы, — добавил я, открыв глаза. Финни и детективы переглянулись.

— Двубортный костюм, — повторил инспектор.

— Да.

— Застегнутый на все пуговицы.

— Да».

Он кивнул. Не сказав больше ни слова, инспектор и детективы удалились.

Спустя месяц в связи со взрывами в Нью-Йорке полиция арестовала Джорджа Метески. Он изменил свою настоящую фамилию — Милаускас. Проживал в городе Уотербери, штат Коннектикут, вместе с двумя старшими сестрами. Был не женат и безупречно опрятен, регулярно посещал мессу. В Con Edison он работал с 1929 по 1931 год и, по его утверждениям, получил на работе травму. Открыв дверь полицейским, он с порога заявил: «Я знаю, зачем вы здесь. Вы думаете, я Безумный взрывник». Дело происходило глубокой ночью, и Метески был в пижаме. Полиция попросила его одеться. Когда он вернулся, его волосы были аккуратно уложены, а ботинки начищены до блеска. Ко всему прочему на нем был двубортный костюм — застегнутый на все пуговицы.

 

2

 

В книге «Что творится в голове у ВТК» (Inside the Mind of ВТК) Джон Дуглас, знаменитый профайлер — криминалист ФБР, рассказывает историю серийного убийцы, который орудовал на улицах города Уичито, штат Канзас, в 1970-1980-х годах. Дуглас, послуживший прототипом агента Джека Кроуфорда в «Молчании ягнят», был протеже профайлера-новатора из ФБР Говарда Титена, который в 1972 году принимал активное участие в создании Отдела бихе-виористики в Куаитико[17]. А Титен, в свою очередь, был протеже Брассела. Дуглас почитал Брассела отцом психологического профилирования и чуть ли не на каждой странице своей книги отдал дань уважения «Запискам психиатра-криминалиста».

Аббревиатура ВТК обозначает «Bind, Torture, Kill» («связываю, пытаю, убиваю») — три слова, которыми подписывался убийца в своих язвительных записках в адрес полиции Уичито. Первое свое убийство он совершил в январе 1974 года. Его жертвами стали 38-летний Джозеф Отеро, его жена Джули, сын Джоуи и 11-летняя дочь, которую нашли в подвале повешенной на водопроводной трубе с семенной жидкостью на ноге. В апреле он зарезал ножом 24-летнюю женщину. В марте 1977 года связал и задушил еще одну молодую женщину и за несколько последующих лет совершил по меньшей мере четыре убийства. В Уичито поднялась паника. Полиция терялась в догадках. В 1984 году два детектива в отчаянии обратились в Куантико.

Встреча, как пишет Дуглас, проходила в конференц-зале на первом этаже здания судебной криминалистики ФБР. На тот момент он уже около десяти лет работал в отделе бихевиористики. Ему еще только предстояло написать два своих первых бестселлера: «Охотник на сознание: элитный отдел по расследованию серийных преступлений» (Mindhunter: Inside the FBI's Elite Serial Crime Unit) и «Одержимость: легендарный аналитик ФБР исследует сознание убийц, насильников, преследователей и их жертв и объясняет, как оказывать им сопротивление» (Obsession: The FBI's Legendary Profiler Probes the Psyches of Killers, Rapists, and Stalkers and Their Victims and Tells How to Fight Back). Он был постоянно завален работой — в год ему приходилось расследовать до 150 дел. Но при этом никогда не забывал о ВТК. «Порой я лежал по ночам без сна и задавался вопросом: "Кто же, черт возьми, этот ВТК? — Что заставляет такого, как он, совершать подобные поступки? Что им движет?"»

Рядом с Дугласом сидел Рой Хейзелвуд. Худощавый, куривший одну сигарету за другой, Хейзелвуд специализировался на преступлениях на сексуальной почве. В будущем он напишет такие бестселлеры, как «Мрачные фантазии» (Dark Dreams) и «Зло, которое творят мужчины» (The Evil That Men Do). Помимо Хейзелвуда на встрече присутствовал бывший пилот ВВС Рон Уокер. Уокер, по описанию Дугласа, «обладал острым умом» и «чрезвычайной сообразительностью». Три агента ФБР и два детектива сидели за массивным дубовым столом. «Цель нашей встречи была в том, чтобы продолжать расследование до тех пор, пока хватит сил», — пишет Дуглас. Они руководствовались типологией, разработанной их коллегой Робертом Ресслером, автором криминальных романов, основанных на реальных событиях: «Тот, кто сражается с монстрами» (Whoever Fights Monsters) и «Я жил внутри монстра» (I Have Lived in the Monster). Они поставили перед собой задачу: нарисовать портрет убийцы — каким человеком был ВТК, что он делал, где работал, как выглядел, — и именно с этой сцены начинается повествование в книге «Что творится в голове у ВТК».

Мы настолько привыкли к криминальным историям, рассказанным с точки зрения профайлеров, что перестали осознавать, насколько оригинален этот жанр. Классическая детективная история начинается с трупа и закручивается вокруг поисков преступника детективом. Прорабатываются версии. Забрасываются сети, в которые попадает все больше и больше подозреваемых: дворецкий, отвергнутый любовник, озлобленный племянник, таинственный европеец. Это и есть детектив. При составлении психологического профиля круг поисков только сужается. Место преступления не служит отправной точкой в розысках преступника, зато характеризует его. Профайлер тщательно анализирует материалы дела, вглядывается в прошлое и делает выводы. «Психиатр, как правило, изучает человека и выдает разумные прогнозы относительно его возможных поступков в будущем: как он отреагирует на те или иные раздражители, как он поведет себя в той или иной ситуации, — пишет Брассел. — Я вывернул наизнанку понятие предсказания. Изучая поступки, я делал выводы о том, что за человек их совершил». Ищите славянина средних лет в двубортном костюме. Составление психологического профиля не задается вопросом «кто это сделал?», а описывает конкретного человека, того, кто совершил преступление.

Профайлер не ловит преступников. Это он оставляет на откуп местной полиции. Он устраивает встречи. И редко записывает свои предсказания. Пусть записи делают приходящие к нему полицейские — если хотят. Он не видит необходимости в том, чтобы принимать личное участие в дальнейшем расследовании или даже, как выясняется, подтверждать сделанные им прогнозы. Однажды, как вспоминает Дуглас, он прибыл в местный полицейский участок и предложил свои услуги в расследовании дела о жестоком избиении и изнасиловании пожилой женщины. Это дело вели обычные полицейские, а Дуглас работал в Бюро, так что можно представить, как он усаживается на край стола, а остальные придвигают к нему стулья.

«Итак, — начал я, — вот что я думаю. Это старшеклассник лет шестнадцати-семнадцати. Неопрятно одетый, с лохматыми нечесаными волосами. — И продолжил: — Он одиночка, со странностями, без подружки, таит в себе огромную злость. Он проникает в дом пожилой леди. Знает, она одна. Может, выполнял для нее какую-то работу в прошлом».

Дуглас продолжает:

«Я сделал паузу в описании и сообщил детективам, что где-то есть человек, соответствующий данному описанию. Если они смогут его найти, он и будет преступником.

Детективы переглянулись. Один из них заметил с улыбкой:

— Дуглас, вы часом не экстрасенс?

— Просто пару недель назад к нам приходила медиум Беверли Ньютон, и она говорила то же самое».

Возможно, вы подумали, что Дугласа оскорбило подобное сравнение. Ведь он, в конце концов, агент Федерального бюро расследований, который учился у Титена и Брассела. Он профайлер высочайшего класса, входивший в команду, которая возродила репутацию Бюро как борца с преступностью. О ее работе снято огромное количество фильмов, телевизионных шоу и триллеров-бестселлеров, она применила современные психологические приемы для проникновения в сознание преступников — а тут какой-то коп называет его экстрасенсом. Но Дуглас не стал возражать. Вместо этого он начал размышлять о не поддающихся объяснению истоках его предвидений. В связи с чем возникает вопрос: что же такое это таинственное искусство под названием «криминалистическое профилирование» и можно ли ему доверять? Дуглас пишет:

«Получая новое дело, я впитываю в себя все свидетельства, с которыми мне предстоит работать… после чего интеллектуально и эмоционально пытаюсь проникнуть в сознание преступника. Я стараюсь мыслить, как он. Как это происходит конкретно, я не могу сказать, я знаю об этом не больше, чем писатели, такие как Том Харрис, который многие годы у меня консультировался, знают, как появляются на свет их герои. Может, в этом и есть что-то парапсихологическое, я не буду с этим спорить».

 

3

 

В конце 1970-х Джон Дуглас и его коллега из ФБР Роберт Ресслер решили проинтервьюировать самых известных серийных убийц в стране. Они начали с Калифорнии, поскольку, по словам самого Дугласа, «Калифорния всегда лидировала по количеству жутких, душераздирающих преступлений». В выходные и праздничные дни на протяжении нескольких месяцев они переезжали из одной федеральной тюрьмы в другую, пока не побеседовали с 36 серийными убийцами.

Дуглас и Ресслер хотели установить наличие закономерности связи между жизнью маньяка и характером его преступлений. Они пытались выявить то, что психологи называют «гомологией», — соответствие между личностью и действием. После сравнения результатов бесед с уже известными им характеристиками убийств Дуглас и Ресслер убедились в том, что подобная связь существует.

Серийные убийцы, заявили они, подпадают под одну из двух категорий. Одни места преступлений свидетельствуют о логичности и предварительном планировании. Маньяк отбирает и выслеживает жертву для реализации определенной фантазии. Чтобы подобраться к жертве, преступник использует некую хитрость или уловку. Во время совершения преступления он контролирует ситуацию. Он не торопится убивать свою жертву, старательно воплощая в жизнь свои фантазии. Он умеет приспосабливаться и перестраиваться. Он почти никогда не оставляет орудие преступления. Тщательно прячет тело. В своих книгах Дуглас и Ресслер называют эту разновидность преступлений «организованными».

Каждый из этих двух стилей совершения преступления, утверждают далее авторы, соответствует определенному типу личности. Организованный убийца интеллигентен и умеет грамотно изъясняться. Он считает себя выше окружающих. Неорганизованный убийца непривлекателен и страдает низкой самооценкой. Нередко у него имеется какое-либо заболевание. Из-за чрезмерной замкнутости и многочисленных странностей у него нет ни жены, ни подруги. Если он живет не один, то обычно с родителями. У себя в шкафу хранит коллекцию порнографии. Машина, если она вообще есть, — полная развалюха.

«Считается, что место преступления отражает поведение и личность преступника так же, как интерьер раскрывает характер хозяина дома», — утверждается в криминалистическом пособии, в составлении которого Дуглас и Ресслер принимали участие. Чем больше они узнавали, тем очевиднее представлялись закономерности. Если жертва белая, то и убийца будет белым. Если убит пожилой человек, то убийцей окажется сексуально незрелый юноша.

«В ходе нашего исследования мы обнаружили, что… многие серийные убийцы безрезультатно пытались стать полицейскими и устраивались впоследствии на родственные работы: охранником или ночным сторожем», — пишет Дуглас. Поскольку серийные насильники зациклены на идее контроля, разумно предположить, что они испытывают восхищение перед социальными институтами, символизирующими контроль и власть. Из этого предположения вытекло новое: «В своих оценках мы стали упоминать о том, что неизвестный субъект будет разъезжать на автомобиле, похожем на полицейский, скажем, на Ford Crown Victoria или Chevrolet Caprice».

 

4

 

На первый взгляд система, разработанная ФБР, представляется чрезвычайно полезной. Рассмотрим пример, широко используемый в специализированной литературе. Тело 26-летней учительницы спецшколы было найдено в Бронксе на крыше здания, где располагалась ее квартира. Нападение, вне всяких сомнений, было совершено сразу после того, как она вышла из дома в половине седьмого утра. Ее избили до неузнаваемости и связали ее же собственными чулками и ремнем. Убийца изувечил ее половые органы, отрезал соски, искусал тело, исписал непристойностями живот, а потом мастурбировал и испражнялся возле тела.

Представим, что мы профайлер ФБР. Первый вопрос: раса. Жертва белая, стало быть, нападавший тоже белый. Ему предположительно от 25 до 30 лет — именно в этом возрасте начинали убивать 36 заключенных, которых изучали агенты ФБР. Следует ли расценивать это преступление как организованное или неорганизованное? Определенно оно относится к неорганизованным. Оно было совершено на крыше здания в Бронксе в светлое время суток — весьма рискованные обстоятельства. Так что же делал убийца в этом здании в такую рань? Возможно, это был уборщик или человек, живущий по соседству. В любом случае он хорошо ориентировался в доме. Неорганизованность убийства свидетельствует об импульсивности. Если он работает, то занимается физическим трудом, не требующим особой квалификации. Он, скорее всего, уже совершал преступления, связанные с сексом или насилием. У него либо вообще не было никаких отношений, либо имелся печальный опыт крайне неудачных отношений. А специфические увечья и акт дефекации наводят на мысль о душевной болезни или наркотической зависимости. Ну, и как мы справились? Попали в десятку. Убийцей оказался Кармин Калабро, 30-летний неженатый безработный актер, который, когда не находился на лечении в психиатрической клинике, проживал вместе с овдовевшим отцом на четвертом этаже здания, где произошло убийство.

Но действительно ли этот психологический портрет сыграл решающую роль? Калабро уже значился у полиции в списках подозреваемых: если вы ищете человека, убившего и изувечившего женщину на крыше здания, не нужно прибегать к помощи профайлера, чтобы проверить безработного душевнобольного парня, проживающего с отцом па четвертом этаже того же дома.

Вот почему профайлеры ФБР всегда стараются дополнить общие характеристики организованности/неорганизованности характерными деталями — чем-то, что позволило бы полиции выйти на подозреваемого. В начале 1980-х Дуглас консультировал полицейских и агентов ФБР в округе Марин по делу Дорожного убийцы, который убивал женщин, совершавших пешеходные прогулки на холмах к северу от Сан-Франциско. По мнению Дугласа, убийца представлял собой классический пример неорганизованного преступника — белый, чуть за 30, склонный к внезапному нападению, синий воротничок, возможно, «в детстве он мочился в постель, устраивал поджоги и жестоко обращался с животными». После этого он перешел к социальной отчужденности убийцы. Почему он нападает в глухих лесах далеко от дороги? Дуглас предположил, что убийца стремился к уединенности, поскольку стыдился какой-то своей особенности. Может, физического увечья, скажем, отсутствующей конечности? Но как тогда он смог забраться так далеко в лес и оказаться намного сильнее жертв? Наконец его осенило. «Еще кое-что, — добавил я после многозначительной паузы, — у убийцы имеется какой-то дефект речи».

Так и оказалось. Вот такая деталь действительно полезна. Или все-таки нет? По признанию Дугласа, он ошибся с возрастом: преступнику было не 30 с небольшим, а 50. С помощью психологического профиля детективы сужают круг подозреваемых. От специфических деталей мало толку, если основные характеристики неверны.

В случае с Дерриком Тоддом Ли, серийным убийцей из Батон-Ружа, в психологическом профиле, составленном ФБР, значилось, что преступник — белый мужчина, занимающийся неквалифицированной физической работой, в возрасте от 25 до 35 лет, который «хочет казаться симпатичным и привлекательным для женщин». Далее в заключении говорилось: «Однако он не умеет общаться с женщинами, особенно с теми, кто стоит выше его на социальной лестнице. Любую попытку завязать знакомство с понравившейся женщиной та описала бы как «неуклюжую»». ФБР верно вычислило род занятий и возраст убийцы. Однако Ли оказался общительным и компанейским парнем, носил ковбойскую шляпу и сапоги из змеиной кожи и собирался учиться на адвоката. Будучи экстравертом, Ли имел множество подружек и репутацию дамского угодника. И, кстати, был не белым, а черным.

Психологический профиль — это не тест, который проходишь, если правильно ответишь на большинство вопросов. Это портрет, все элементы которого должны сложиться в целостное изображение, чтобы от него была какая-то польза. В середине 1990-х годов Министерство внутренних дел Великобритании проанализировало 184 преступления с целью выяснить, в каком количестве случаев психологические профили помогли обнаружить преступников. Как оказалось, в пяти. Это всего 2,7 %, но и это немало, если поставить себя на место детектива, получающего от профайлера перечень гипотетических заключений. Вы поверите тому, что преступник заикался? Или тому, что ему 30 лет? Или махнете на все рукой в полном отчаянии?

 

5

 

У криминалистического профилирования имеется еще одна, более серьезная проблема. При разработке своей типологии Дуглас и Рес-слер не опросили репрезентативную группу серийных убийц. Они разговаривали с заключенными, оказавшимися в тюрьмах по соседству. К тому же они не проводили интервью в соответствии со стандартизированным протоколом. Они просто сидели и болтали, что сложно считать надежной основой для построения психологической системы. Поэтому вопрос о классификации убийц по степени их организованности остается открытым.

Недавно группа психологов из Ливерпульского университета решила проверить выдвинутые ФБР предположения. Сперва они составили перечень характеристик мест преступления, традиционно считавшихся признаками организованности: возможно, жертва была жива во время половых актов; тело расположено определенным образом; отсутствовало орудие преступление; труп был спрятан; применялись пытки и связывание. Затем они составили список характеристик, указывающих на неорганизованность: вероятно, жертва была избита; труп оставлен в уединенном месте; вещи жертвы разбросаны; преступление совершено с помощью подвернувшегося под руку предмета.

Если ФБР право, рассудили психологи, особенности мест преступления из обоих списков должны совпадать — иными словами, при наличии в преступлении одной или нескольких характеристик организованности в нем с большой долей вероятности можно обнаружить и другие характеристики организованности. Проанализировав выборку из 100 серийных преступлений, они не смогли найти подтверждений классификации ФБР. Преступления обычно не относятся к какой-то одной категории. Почти всегда они относятся к смешанному типу, объединяющему несколько ключевых характеристик организованности и случайный набор характеристик неорганизованности. Лоуренс Элисон, один из руководителей ливерпульской группы и автор книги «Записки криминального психолога» (The Forensic Psychologist's Casebook), признался мне: «Дело обстоит гораздо сложнее, чем видится ФБР».

Элисон и его коллеги также занялись вопросом гомологии. Если Дуглас был прав, то преступление определенного типа должно соответствовать определенному типажу преступника. Ливерпульская группа отобрала 100 изнасилований, совершенных неизвестными мужчинами в Соединенном Королевстве, и распределила их по категориям согласно 28 переменным, как то: надевал ли преступник маску; адресовал ли он жертве комплименты; имело ли место связывание, использовался ли кляп или завязывались глаза; приносились ли насильником извинения; было ли украдено имущество, и т. д. После этого они проверили обстоятельства совершения преступлений на соответствие личностным качествам преступников — возрасту, роду занятий, этнической принадлежности, уровню образования, матримониальному статусу, числу и типу предыдущих правонарушений, наличию наркозависимости. Можно ли сказать, что насильники, которые связывают жертву, затыкают ей рот и завязывают глаза, больше похожи друг на друга, чем те, кто, скажем, делают комплименты и извиняются? Ответ: нет, ни в малейшей степени.

«Все дело в том, что различные преступники демонстрируют одинаковое поведение по совершенно разным причинам, — говорит Брент Терви, специалист по криминалистике, весьма критически настроенный по отношению к подходу ФБР. — У вас есть насильник, нападающий на женщину в парке и натягивающий блузку ей на лицо. Почему? Что это означает? Можно привести с десяток различных объяснений. Может, он не хочет видеть ее лицо. Может, он не хочет, чтобы она видела его лицо. Может, он хочет видеть ее грудь, представлять на ее месте другую женщину, ограничить движения ее рук — все перечисленное вполне возможно. Нельзя руководствоваться одним только поведением».

Несколько лет назад Элисон снова обратился к случаю с учительницей, убитой на крыше своего дома в Бронксе. Он решил выяснить, почему подход ФБР, основанный на таких упрощенческих психологических посылках, продолжает считаться столь полезным. Ответ, по его мнению, кроется в манере написания психологических профилей. Разложив анализ по полочкам, предложение за предложением, Элисон, как и следовало ожидать, обнаружил в нем столько непроверяемых, противоречивых и двусмысленных утверждений, что интерпретировать его можно почти как угодно.

Астрологи и экстрасенсы многие годы пользуются подобными трюками. Экстрасенс Йен Роуланд в своей книге «Все, что вы хотели узнать о чтении в душе» (The Full Facts Book of Cold Reading), которая вполне может служить пособием для начинающего про-файлера, подробно разбирает их один за другим. Первой идет «уловка-радуга» — «утверждение, в котором клиент одновременно наделяется некой чертой характера и ее противоположностью». («Я бы сказал, что в общем и целом вы человек спокойный и скромный, но в определенных обстоятельствах, в определенном настроении вы вполне можете стать душой компании».) «Утверждение Жака», названное по имени персонажа комедии "Как вам это понравится", который выступает с монологом о семи возрастах человека, помогает подогнать предсказание под возраст субъекта. Человеку под 40 или за 40 экстрасенс скажет: «Если вы честны с собой, то часто задаетесь вопросом, что же случилось с теми планами, которые вы строили в молодости». Есть еще «утверждение Барнума», высказывание настолько общее, что с ним невозможно не согласиться, и «расплывчатый факт» — кажущееся на первый взгляд достоверным утверждение, сформулированное таким образом, что «оставляет массу возможностей для более конкретных толкований». («Я вижу связь с Европой, возможно, Великобританией, или это более теплая страна, скажем, Средиземноморье?») И это только начало. Есть еще «прием более зеленой травы», «отвлекающий вопрос», «русская матрешка», «кусочки сахара», не говоря уже о «разветвлении» и «догадке наобум» — ловкая комбинация всех вышеперечисленных приемов может убедить даже самых скептических наблюдателей в том, что они стали свидетелями настоящего озарения.

— Переходя к вопросу о работе: вы ведь не работаете с детьми, не так ли? — спрашивал Роуланд собеседников, применяя технику, называемую им «исчезающее отрицание».

— Нет, не работаю.

— Я так и думал, это не ваша роль.

Разумеется, если собеседник отвечает по-другому, вопрос можно обыграть иначе:

— Переходя к вопросу о работе: вы ведь не работаете с детьми, не так ли?

— Вообще-то работаю, на полставки.

Проанализировав психологический профиль убийцы на крыше здания, Элисон решил сыграть в свою версию чтения в душе. Он передал группе английских полицейских и специалистов по судебной криминалистике детали места преступления, подготовленный ФБР профиль и описание преступника. Что они думают о профиле? Он очень точный. Затем те же самые материалы Элисон передал другой группе полицейских, но в этот раз придумал воображаемого преступника, совершенно непохожего на Калабро. Воображаемому преступнику было 37 лет. Он алкоголик, водопроводчик, недавно уволенный с работы. С жертвой он встретился во время одного из своих визитов. Более того, по утверждению Элисона, в его биографии имелись случаи жестокого обращения с женщинами и аресты за нападение и ограбление. Насколько точно, по мнению опытных полицейских, данный профиль ФБР соответствовал вымышленному преступнику? Исключительно точно, так же, как и в случае с настоящим преступником.

На самом деле Джеймс Брассел не увидел Безумного взрывника в ворохе фотографий и рисунков. Это была иллюзия. Как отмечал в своей книге 2000 года «Автор неизвестен» (Author Unknown) литературовед Дональд Фостер, Брассел немного подкорректировал свои прогнозы для мемуаров. В действительности он порекомендовал полиции искать взрывника в Уайт-Плейисе, округ Вестчестер, направив подразделение по обезвреживанию бомб нью-йоркского управления полиции по ложному следу и заставив их копаться в местных архивах. Кроме того, Брассел подсказал полиции искать мужчину со шрамом на лице, которого у Метески не было. Он посоветовал искать мужчину с ночной работой, а Метески почти не работал с момента увольнения из Con Edison в 1931 году. По его совету полиция искала мужчину в возрасте от 40 до 50, а Метески было за 50. Он сказал искать человека «с большим опытом гражданской или военной службы»; ближе всего к этому прогнозу оказалась кратковременная работа, которую Метески получил на машиностроительном заводе. И Брассел, несмотря на все написанное в мемуарах, никогда не говорил, что взрывник окажется славянином. В действительности он посоветовал полиции искать человека «родившегося и получившего образование в Германии», настолько промахнувшись с предсказанием, что даже сам Безумный взрывник посчитал нужным выдвинуть возражение. В разгар полицейского расследования, когда нью-йоркская газета Journal American  предложила Безумному взрывнику публиковать в ней свои послания, Метески с обидой подчеркнул, что «единственная его связь с Германией состояла в том, что его отец приплыл в эту страну на корабле из Гамбурга — примерно 65 лет назад».

Настоящим героем этой истории оказался не Брассел, а женщина по имени Эллис Келли, которой было поручено проработать личные дела сотрудников Con Edison. В январе 1957 года она наткнулась на жалобу одного из работников, датированную началом 1930-х годов: мощный удар струи горячего пара из бойлера сбил его с ног. По словам рабочего, он получил травму. По словам компании, травмы не было. И в кипе гневных писем бывшего сотрудника Келли обнаружила угрозу — «возьму правосудие в свои руки», — которая содержалась в одном из писем Безумного взрывника. На папке значилось имя: Джордж Метески.

На самом деле Брассел не проник в сознание Безумного взрывника. Казалось, он понимал только одно: если ты сделаешь большое количество прогнозов, то неверные быстро забудутся, а правильные прославят тебя. Психологический профиль — это не триумф судебного анализа. Это хитроумный фокус.

 

6

 

«Вот что я думаю по поводу этого парня, — проговорил Дуглас, открывая совещание, с которого начинается книга «Что творится в голове у ВТК». Шел 1984 год. Убийца все еще находился на свободе. Дуглас, Хейзелвуд, Уокер и два детектива из Уичито расположились вокруг дубового стола. Дуглас снял пиджак и повесил его на спинку стула. — В 1974 году, когда он начал, ему было от 25 до 30 лет. С тех пор прошло десять лет, так что сейчас ему где-то от 35 до 40».

Настал черед Уокера: ВТК ни разу не вступал в половые сношения с жертвами. По его мнению, это характеризует преступника как человека с «неполноценной, крайне нерегулярной половой жизнью». По складу характера он «волк-одиночка. Но он одинок не потому, что окружающие его отвергают, а по собственному желанию… Он вполне может функционировать в обществе, но только на поверхностном уровне. Возможно, у него есть женщины-друзья, с которыми он может поболтать, но с женщинами своего круга он чувствует себя неуютно».

Следующим взял слово Хейзелвуд: ВТК должен «часто заниматься мастурбацией». Он продолжал: «Женщины, вступавшие с ним в половой контакт, охарактеризовали бы его как отчужденного, холодного человека, требующего, чтобы женщина угождала ему, а не наоборот».

Дуглас подхватил его мысль: «Женщины, соглашающиеся на секс с ним, — либо совсем наивные девушки гораздо моложе его, либо значительно старше, которые получают от него деньги». Ко всему прочему профайлеры решили, что ВТК ездит на «приличном», но «неприметном» автомобиле.

После этого идеи посыпались как из рога изобилия. По словам Дугласа, ранее он полагал, что ВТК женат, но теперь ему кажется, что тот разведен. Он выдвинул предположение, что ВТК принадлежит к нижней прослойке среднего класса, возможно, снимает жилье. Уокер полагал, что ВТК был «низкооплачиваемым клерком, но не рабочим». Хейзелвуд представлял его «образованным и из среднего класса». Консенсус был достигнут по вопросу его IQ: где-то между 105 и 145. Дуглас предполагал возможную связь с армией. Хейзелвуд назвал его человеком, «не умеющим ждать и требующим сиюминутных удовольствий».

По заявлению Уокера, его знакомые могли бы сказать, что «помнят его, но знают о нем совсем немного». И тут Дугласа осенило —

«Это было ощущение, почти как знание», — и он сказал: «Я не удивлюсь, если там, где он работает сейчас, ему приходится носить униформу… Этот тип не сумасшедший. Но хитрый как лиса».

Они совещались почти шесть часов. Лучшие умы ФБР наметили для детективов Уичито план действий. Ищите американца, предположительно имеющего отношение к армии. Его IQ превышает 105. Он часто мастурбирует, а в постели ведет себя холодно и равнодушно. Он водит приличную машину. Это человек сиюминутных желаний. Он некомфортно себя чувствует в общении с женщинами, но может иметь нескольких женщин-друзей. Волк-одиночка, но при необходимости способен адекватно вести себя в обществе. Нельзя сказать, что он не запоминается. Но близко его никто не знает. Он либо никогда не был женат, либо разведен, либо женат, и если верно последнее, его жена либо моложе, либо старше. Может быть, он арендует жилье и принадлежит к низшему классу, верхней прослойке низшего класса, низшей прослойке среднего класса или среднему классу. Он не псих, но хитер и коварен. Если вы ведете счет, то здесь мы видим «утверждение Жака», два «утверждения Барнума», четыре «уловки-радуги», «догадку наобум», два прогноза, которые нельзя считать прогнозами, поскольку их, возможно, никогда не удастся подтвердить, — и ничего даже близко похожего на существенные факты вроде того, что ВТК был видным членом общества, президентом церкви или отцом двоих детей.

«Эта проблема разрешима, — сообщил Дуглас детективам, вставая и надевая пиджак. — Не стесняйтесь, обязательно звоните, если мы еще чем-то можем помочь». Так и видишь, как он ободряюще улыбается и хлопает детективов по плечу: «Вы его прищучите, ребята!»[18]

 

Миф о талантах

 

Быть может, умных людей переоценивают?

 

1

 

В разгар доткомовского бума 1990-х руководители McKinsey & Company, одной из самых крупных и престижных консалтинговых фирм Америки, развернули «войну за таланты», как они сами ее окрестили. Менеджерам по всей стране были разосланы тысячи анкет. Особо пристального внимания удостоились 18 компаний. В каждой из них консультанты проводили по три дня, опрашивая всех сотрудников, от генеральных директоров до специалистов по найму персонала. McKinsey вознамерилось документально зафиксировать отличия ведущих американских компаний от других фирм в вопросах найма и продвижения сотрудников. Но чем дольше консультанты обрабатывали горы отчетов, анкет и расшифровок интервью, тем больше в них росла убежденность в том, что различия между победителями и проигравшими гораздо глубже, чем им казалось. «Мы переглянулись, и в этот момент вспыхнул свет озарения» — так пишут в своей книге «Война за таланты» (The War for Talent)[19] три консультанта, руководившие исследовательским проектом, — Эд Майклз, Хелен Хэндфилд-Джонс и Элизабет Экселрод. Самые успешные компании, заключили они, возглавляют руководители, одержимые вопросом талантов. Они непрерывно нанимают новых сотрудников, стремясь отыскать и привлечь как можно больше ценных людей. Они выделяют самых звездных работников, поощряют их несоразмерным жалованьем и продвигают на еще более высокие должности. «Ставьте на прирожденных бойцов, людей с ярко выраженными нужными качествами, — одобрительно цитируют авторы книги одного из руководителей General Electric. — Не бойтесь ставить звездных сотрудников без соответствующего опыта на должности выше тех, что они, как кажется, заслуживают». По словам авторов, успех в современной экономике невозможен без «нацеленности на таланты» — «твердой убежденности в том, что именно наличие высокоталантливых сотрудников на всех ступенях корпоративной лестницы помогает обойти конкурентов».

Упомянутая нацеленность на таланты — новая религия американского менеджмента. Это интеллектуальное обоснование того, почему столь высоко котируются степени первоклассных бизнес-школ и почему компании не скупятся на заработную плату руководителей высшего звена. Последние несколько лет консультанты и гуру менеджмента по всему миру пропагандируют одну идею: внутренняя структура современной корпорации сильна настолько, насколько сильны ее звездные сотрудники. Никто, однако, не исповедовал эту религию с такой страстностью, как McKinsey, и никто не стал столь преданным поклонником нацеленности на таланты, как один из его клиентов. Речь идет о компании, в которой McKinsey реализовало 20 проектов, в которой счета фирмы превышали 10 млн долларов в год, на заседаниях совета директоров которой регулярно присутствовал директор и генеральным директором которой выступал ее бывший партнер. Мы говорим, разумеется, об Enron.

Прошел почти год со времени скандала с Enron[20]. Репутация Джеффри Скиллинга и Кеннета Лея, руководителей высшего звена компании, безнадежно загублена. Arthur Andersen, аудиторская фирма, с которой работала Enron, едва не вылетела из бизнеса, и теперь следователи переключили свое внимание на сотрудничавшие с компанией инвестиционные банки. Единственным партнером Enron, которому удалось выйти из воды почти сухим, оказалось McKinsey, и это довольно странно, учитывая тот факт, что именно оно послужило моделью для корпоративной культуры Enron. Enron возглавляла список компаний, нацеленных на таланты. Когда в 1990 году Скиллинг открыл подразделение под названием Enron Capital and Trade, он «решил полностью укомплектовать его самыми лучшими выпускниками колледжей и магистрами делового администрирования, которых только сможет отыскать», — пишут Майклз, Хэндфилд-Джонс и Экселрод. На протяжении всех 1990-х в Enron приходило по 250 свежеиспеченных выпускников МВА в год. «У нас практиковались так называемые суперсубботы, — вспоминает один из бывших менеджеров компании. — Я проводил интервью с этими ребятами, только-только из Гарварда, и они легко могли положить меня на обе лопатки. Они знали то, о чем я и слыхом не слыхивал».

В Enron высокоталантливые сотрудники тут же получали громадную зарплату и моментальное продвижение без учета опыта или старшинства. В Enron практиковалась «звездная система». «Единственное, что отличает нас от конкурентов, — это наши люди, наши таланты», — говорил Лей, бывший председатель совета директоров и генеральный директор компании, консультантам из McKinsey, посетившим штаб-квартиру Enron в Хьюстоне. Или, как выразился другой руководитель Enron в разговоре с Ричардом Фостером, партнером McKinsey, прославившим Enron в своей книге 2001 года «Созидательное разрушение» (Creative Destruction)[21]: «Мы нанимаем очень умных людей и платим им больше, чем, по их собственному мнению, они заслуживают».

Иными словами, руководство Enron в точности следовало рекомендациям консультантов McKinsey по процветанию в условиях современной экономики.

Компания нанимала и поощряла самых лучших и талантливых — и обанкротилась. Нет нужды упоминать, что к краху ее привели очень сложные причины. Но что если Enron потерпела фиаско не вопреки талантливым сотрудникам, а благодаря им? Что если талантливых людей сильно переоценивают?

 

2

 

В основу теории McKinsey положен процесс, который сторонники войны за таланты называют дифференциацией и воодушевлением сотрудников. Раз или два в год сотрудники должны собираться вместе и проводить «откровенные, глубокие и беспощадные дискуссии с обсуждением всех членов команды», распределяя их по группам А, В и С. Представителям группы А нужно поручать интересные и сложные задания и всячески вознаграждать их. Представителей группы В необходимо развивать и поддерживать. Представителей группы С рекомендуется либо обучать, либо выставлять за дверь. Enron следовала этой рекомендации почти слово в слово и создала собственные комиссии по оценке эффективности работы. Члены комиссий собирались дважды в год и оценивали каждого сотрудника по десяти отдельным критериям по шкале от 1 до 5. Процесс тут же окрестили «по рангу и под зад». Те, кто занимал первые места, удостаивались бонусов, на две трети превышающих бонусы тех, кто входил в следующие 30 %; те, кто оказывался в самом низу, лишались права на бонусы и покупку дополнительных акций — а в некоторых случаях от них просто избавлялись.

Как же следует проводить это ранжирование? К сожалению, этому вопросу консультанты McKinsey уделили очень мало внимания. Один вариант — нанимать и награждать самых умных. Но взаимосвязь между, скажем, IQ и качеством работы определенно не впечатляет. По шкале, где 0,1 или ниже означает почти полное отсутствие корреляции, а 0,7 или выше означает сильную корреляцию (корреляция вашего роста и роста родителей, к примеру, равняется 0,7), взаимосвязь между IQ и профессиональным успехом составляет приблизительно 0,2–0,3. «IQ не отражает эффективность в практических аспектах, в особенности в работе с людьми, — говорит Ричард Вагнер, психолог Университета штата Флорида. — При оценке обучения основное внимание уделяется самостоятельной работе. Совместная работа расценивается как мошенничество. Но в реальном мире любые ваши действия подразумевают сотрудничество с другими людьми».

Вагнер и Роберт Штернберг, психолог из Йельского университета, разработали тест, позволяющий оценить практическую компоненту, которую они обозначили как «неявные знания». Неявные знания включают умение вести себя в обществе и разрешать сложные социальные ситуации. Ниже приведен вопрос из одного их теста:

«Вас только что повысили до начальника важного отдела. Предыдущего начальника перевели на аналогичную должность, но в менее важный отдел. Причиной перевода, по вашему мнению, является посредственное функционирование отдела в целом. Не то чтобы были выявлены какие-то грубые ошибки, просто есть ощущение, что дела у отдела идут, скорее, так себе, чем хорошо. Ваша задача — подтянуть отдел. И чем быстрее, тем лучше. Оцените степень эффективности перечисленных ниже стратегий достижения успеха на новом месте:

b) часто составлять для начальства отчеты о прогрессе;

c) объявить о полной реорганизации отдела, в ходе которой будут уволены все, кого вы сочтете «мертвым грузом»;

d) больше внимания уделять сотрудникам, а не рабочим заданиям;

e) приучить людей нести ответственность за свою работу».

Вагнер выяснил, что по успешному выполнению этого теста можно предсказать успешное выполнение должностных обязанностей: хорошие менеджеры выбирают варианты Ь) и е), плохие склонны отдавать предпочтение с). Тем не менее прямой взаимосвязи между неявными знаниями и прочими видами знаний и опыта нет. Процесс оценки профессиональных способностей намного сложнее, чем кажется.

Любой работодатель на самом деле желает оценивать не потенциал, а эффективность работы. Но и это весьма каверзный момент. В «Войне за таланты» авторы рассказывают о том, как ВВС Великобритании использовали классификацию по группам А, В и С для ранжирования пилотов во время «битвы за Англию». Но ранжировать летчиков-истребителей — критерии оценки которых ограничены и относительно объективны (количество сбитых самолетов противника, к примеру, и умение в целости и сохранности доставить самолет на свой аэродром) — намного проще, чем оценивать, как менеджер нового отдела справляется с маркетингом или коммерческим развитием. А кого вы привлекаете для оценки деятельности менеджера? Исследования доказывают наличие весьма незначительной корреляции между оценкой коллег и оценкой начальства. Единственный точный способ оценки деятельности, по мнению специалистов по найму персонала, — руководствоваться как можно более конкретными критериями. Предполагается, что менеджеры круглый год должны делать подробные пометки касательно сотрудников, с тем чтобы исключить из процесса оценки личную субъективную реакцию. Чужую работу можно оценить лишь тогда, когда хорошо с ней знаком. А при «поточной» культуре Enron сделать это было крайне проблематично. Люди, которых сочли талантливыми, моментально перемещались на новые должности и нагружались новыми обязанностями. Текучесть кадров, вызванная продвижениями по карьерной лестнице, приближалась к 20 %. Линда Клеммонс, «погодная малышка», стоявшая у истоков нового направления — погодных деривативов, — за семь лет прошла путь от биржевого брокера до заместителя директора, потом директора, потом члена правления и, наконец, руководителя собственного подразделения. Как можно оценивать чью-то работу, если никто не задерживается на своей должности достаточно долго для того, чтобы о нем успели составить какое-либо мнение?

Ответ прост: нужно отказываться от оценок работы, не учитывающих саму работу. Среди множества хвалебных книг об Enron, написанных до ее падения, особо выделяется бестселлер консультанта по менеджменту Гэри Хэмела «Во главе революции» (Leading the Revolution). В нем рассказывается история Лу Пая, стоявшего во главе энергетического подразделения компании. Начинание Пая обернулось катастрофой: в попытках продавать электричество домо-хозяйствам на нерегулируемых рынках его подразделение потеряло десятки миллионов долларов. Проблема заключалась в том, поясняет Хэмел, что рынки в действительности не были так уж нерегу-лируемы: «Штаты, которые открывали свои рынки для конкуренции, продолжали устанавливать правила, дающие традиционным энергокомпаниям существенные преимущества». Никому, казалось, и в голову не пришло, что Паю не помешало бы повнимательнее ознакомиться с этими правилами, прежде чем ставить на кон миллионы долларов. Ему незамедлительно предоставили возможность организовать аутсорсинговое энергетическое подразделение, которое за несколько лет постоянных потерь выкачало из Enron 270 млн долларов. Пай обладал «талантом», поэтому ему постоянно предоставлялись новые возможности, а когда он терпел очередное сокрушительное поражение, ему снова давали карт-бланш, потому что… он обладал «талантом». «В Enron крах — даже из тех, что освещаются на первой странице Wall Street Journal  — необязательно означает конец карьеры», — пишет Хеймл так, словно этим можно гордиться. Очевидно, что компании, поощряющие рискованные решения, должны мириться с ошибками. И все же, если талант по определению не связан с реальным качеством работы того или иного сотрудника, как конкретно следует его использовать?

 

3

 

Война за таланты сводится к доводам в пользу всемерного потакания сотрудникам группы А. «Вы должны всеми силами стараться заинтересовывать, удовлетворять и даже восхищать их, — пишут Майклз, Хэндфилд-Джонс и Экселрод. — Выясните, чем бы они хотели заниматься больше всего на свете, и направляйте их карьеру в соответствии с обозначенными желаниями. Разрешайте любые проблемы, которые могут подтолкнуть их к увольнению, например разочарование в начальнике или утомительные командировки». Ни одна компания не могла похвастаться такими успехами на этом поприще, как Enron. Из уст в уста давно передается история о Луизе Китчин, 29-летнем брокере из Европы, которую посетила мысль о необходимости развития компанией онлайнового трейдинга. Она обсудила этот вопрос с начальником и в свободное время начала работать над проектом. Вскоре ей уже помогало 250 человек из разных отделов компании. По прошествии шести месяцев Скиллинга поставили в известность о проекте. «У меня не просили капитал, — говорил он впоследствии. — У меня никогда не просили людей. К тому моменту, как я об этом узнал, они уже приобрели все серверы, начали разбирать здание на кирпичики и проводили юридические экспертизы в 22 странах». Именно такое поведение, одобрительно продолжал Скиллинг, «движет вперед эту компанию».

Следует отметить, что Китчин мало что смыслила в руководстве EnronOnline. Другое дело, что она хотела этим заниматься, а в Enron звезды всегда делали что хотели. «Гибкость крайне важна в нашей компании. И тип людей, которых мы нанимаем, это доказывает, — заявил Скиллинг команде из McKinsey. — Такая система не только стимулирует азарт каждого менеджера, но и ведет Enron в тех направлениях, которые менеджеры считают самыми увлекательными».

А вот еще одна цитата Скиллинга: «Если новый проект приманивает множество сотрудников, это верный признак того, что проект стоящий. Если проект никого особо не привлекает, это верный признак того, что Enron не стоит им заниматься». От генерального директора можно было бы ожидать несколько иных слов: если новый проект не привлекает клиентов, это верный признак того, что компании не стоит им заниматься. Деятельность компании должна развиваться в направлении, которое ее руководители считают наиболее прибыльным. Однако в Enron потребности клиентов и акционеров всегда стояли на втором месте после потребностей ее звездных сотрудников.

В начале 1990-х годов психологи Роберт Хоган, Роберт Раскин и Дэн Фаззини написали великолепную статью под названием «Темная сторона харизмы». Авторы статьи выделяли три категории непрофессиональных менеджеров. Первый — Плывущий по течению симпатяга, который без особых усилий со своей стороны продвигается вверх по карьерной лестнице, потому что никогда не принимает трудных решений и не наживает врагов. Второй — Злопыхатель, таящий в душе злость и строящий козни против своих врагов. Но наибольший интерес представляет третий тип — Нарцисс, чья энергичность, уверенность и очарование способствуют его неуклонному продвижению наверх. Из нарциссов выходят ужасные руководители. Они не принимают никаких предложений, полагая, что согласие есть признак слабости, да к тому же уверены в том, что окружающие все равно не скажут ничего дельного. «Нарциссы склонны ставить себе в заслугу больше достижений, чем у них есть на самом деле, — пишут Хоган и соавторы, — и не желают нести ответственность за допущенные ошибки и недобросовестную работу по той же причине, по которой приписывают себе все лавры». Более того:

«Нарциссы обычно выносят оценки с большей уверенностью, нежели другие люди… и окружающие склонны верить их категоричным суждениям, в результате чего влияние нарциссов в группе непропорционально растет. Наконец, самоуверенные нарциссы, испытывающие сильную потребность в признании, любят сами назначать себя на руководящие должности; поэтому как только в компании появляется лидерская вакансия, нарциссы без промедления ее занимают».

Tyco Corporation и WorldCom принадлежали к категории «жадных компаний»: их интересовала только краткосрочная финансовая выгода. Enron относилась к «компаниям-нарциссам». Она ставила себе в заслугу больше достижений, чем имела на самом деле, не признавала своей ответственности за допущенные ошибки, сумела ловко убедить нас в своей гениальности и заменила грамотный менеджмент самопроизвольным назначением на руководящие должности. В книге «Во главе революции» Хэмел описывает одного из руководителей высшего звена Enron, и его восторженный отзыв может послужить эпитафией нацеленности на таланты:

«"Нельзя контролировать атомы в процессе реакции ядерного синтеза", — говорил Кен Райе, занимавший должность руководителя Enron Capital and Trade Resources (ЕСТ), крупнейшего в Америке продавца природного газа, а также крупнейшего продавца и покупателя электричества. Облаченный в черную футболку, синие джинсы и ковбойские сапоги, Райе нарисовал на белой доске квадрат, символизировавший его подразделение — ядерный реактор. Маленькие кружки внутри квадрата — это брокеры, в чьи обязанности входит заключение сделок и увеличение потока операций. От каждого кружка отходила стрелка. На диаграмме Раиса все стрелки смотрели в разных направлениях. "Мы позволяем людям двигаться в любом направлении, в каком они захотят"».

Различие между «жадными компаниями» и «компаниями-нарциссами» имеет немалое значение, поскольку восприятие собственных достижений помогает определить наше поведение. Кэрол Двек, психолог Колумбийского университета, обнаружила, что люди, как правило, рассматривают умственные способности либо как неизменное качество, либо как нечто гибкое и пластичное, что можно развить со временем. Однажды Двек провела исследование в Гонконгском университете, где все занятия ведутся на английском языке. Вместе с коллегами она обратилась к большой группе студентов, изучающих общественные науки, зачитала их баллы по английскому и спросила, хотят ли они позаниматься на курсах совершенствования языка. Можно было бы предположить, что на дополнительные занятия согласятся студенты с низкими баллами. В Гонконгском университете предъявляются очень высокие требования, и преуспеть в учебе без хорошего знания английского весьма непросто. Но любопытно отметить, что интерес к дополнительным занятиям проявили лишь те студенты, кто верил в совершенствование умственных способностей. Те, кто был убежден в неизменности интеллекта, так боялись показаться дефективными, что предпочли остаться дома. «Студенты, не верившие в развитие способностей, так заботились о том, чтобы казаться умными, что действовали очень глупо, — пишет Двек. — Ибо что может быть глупее, чем отказаться от возможности получить новые знания, необходимые для твоего же успеха?»

В ходе похожего эксперимента Двек предложила ученикам пред-подросткового возраста тест со сложными вопросами. После его выполнения одну группу она похвалила за старание, а другую — за высокие умственные способности. Ученики из второй группы неохотно принимались за сложные задания и с последующими тестами справлялись хуже. После этого Двек попросила ребят написать письмо ученикам из другой школы и поделиться своими впечатлениями об участии в исследовании. Результаты оказались весьма занимательными: 40 % учеников из второй группы завысили в письме полученные баллы. Они не относились к числу прирожденных врунишек и были не менее умными или уверенными, чем другие дети. Они поступили так же, как поступают люди, в чьем окружении ценится только «врожденный» талант. Их отношение к себе формируется под влиянием этого стандарта, а в критические моменты, когда их самооценка подвергается угрозе, им трудно принять последствия этого. Они отказываются брать дополнительные занятия. Не желают открыто и честно признаться инвесторам и общественности в совершенных ошибках. Они, скорее, солгут.

 

4

 

Большая ошибка McKinsey и его последователей из Enron заключается в том, что они решили: интеллект компании есть не более чем проявление интеллекта ее сотрудников. Они верили в звезд, потому что не верили в системы.

В каком-то смысле это понятно, поскольку блестящий ум, вне всяких сомнений, обогащает нашу жизнь. Группы не пишут великих романов, а комиссии не формулируют теорию относительности. Но компании работают по иным правилам. Они не просто созидают — они реализуют, координируют и сталкивают между собой усилия множества различных людей, и преуспевают в этом те организации, где центральное место отведено системе.

Замечательным тому примером служат события, связанные с так называемым Восточным Перл-Харбором. В течение первых десяти месяцев 1942 года военно-морские силы США терпели одно поражение за другим. Немецкие подводные лодки, действовавшие в районе Атлантического побережья и Карибского моря, топили американские торговые суда буквально один за другим. Капитаны подводных лодок удивлялись собственной везучести. «В этом море света, на фоне ослепительного блеска беззаботного нового мира виднелись силуэты кораблей с легко распознаваемыми деталями, четко очерченные, как абрисы в торговом каталоге, — писал командир одной подводной лодки. — Нам оставалось только нажать на кнопку».

Самое удивительное в этой истории то, что в другой части Атлантического океана Великобритания с успехом обороняла свои корабли от немецких подводных лодок. Англичане охотно делились с американцами своими познаниями об эхолокаторах, бомбометах и устройстве эсминцев. И все равно немцам удавалось парализовать американские прибрежные зоны.

Можно представить, к какому выводу пришли бы консультанты McKinsey: у военно-морского флота отсутствует нацеленность на таланты, президенту Рузвельту необходимо поставить на ключевые позиции атлантического командования самых лучших военачальников. Но по большому счету все это уже было сделано. В начале войны основательный и непримечательный адмирал Гарольд Старк был смещен с должности главнокомандующего ВМС, а его место занял легендарный Эрнест Кинг. «Он был величайшим реалистом с высокомерием гения, — пишет Ла-дислас Фараго в своей исторической книге «Десятый флот» (The Tenth Fleet), посвященной сражениям подводных лодок во время Второй мировой войны. — Он отличался непоколебимой верой в себя, в свои обширные познания в области военно-морских тактик и в здравость собственных идей. В отличие от Старка, закрывавшего глаза на некомпетентность окружавших его людей, Кинг не терпел дураков».

Другими словами, военно-морскими силами командовали талантливые люди. Но у них не было грамотной организации. Вот что пишет в своей блестящей книге «Военные неудачи в Атлантике» (Military Misfortunes in the Atlantic) Элиот Коэн, специалист по военной стратегии из университета Джонса Хопкинса:

«Чтобы успешно вести противолодочную борьбу, аналитикам нужно было сводить воедино фрагменты информации, координаты пеленгования, визуальные наводки, дешифровки и сведения о местах нападения вражеских подводных лодок — благодаря этим данным командующий мог координировать действия военных кораблей, авиации и командиров конвоирующих судов. Сведения должны были приходить в режиме реального времени — в некоторых случаях в течение нескольких часов, а то и минут».

Британцы преуспели в этом деле благодаря централизованной оперативной системе. В попытках перехитрить немецкие «волчьи стаи» диспетчеры перемещали британские корабли по Атлантическому океану, словно шахматные фигуры. Адмирал Кинг, напротив, верил в децентрализованную структуру управления: он полагал, что руководители никогда не должны разъяснять подчиненным, «как и что нужно делать». Сегодня мы назвали бы его сторонником «свободно-ограничивающего» стиля управления, прославляемого консультантами McKinsey Томасом Питерсом и Робертом Уотерманом в бестселлере 1982 года «В поисках совершенства» (In Search of Excellence)[22]. Однако «свободное ограничение» не помогает отыскать подводные лодки. На протяжении большей части 1942 года военно-морские силы полагались на технические уловки и приемы и упрямо отказывались следовать успешному примеру Великобритании. У них отсутствовала организационная структура, необходимая для практического применения имеющихся технических познаний. Только с созданием в мае 1943 года Десятого флота — единого подразделения, координирующего все действия по борьбе с подводными лодками в Атлантическом океане, — ситуация изменилась в лучшую сторону. За полтора года, предшествовавших созданию Десятого флота, военно-морские силы США потопили 36 немецких подводных лодок. За следующие полгода — 75. «Создание Десятого флота не привлекло к ПЛО (противолодочным операциям) больше талантливых людей, чем предыдущие решения, — пишет Коэн. — Но при этом Десятый флот благодаря своему устройству и распределению полномочий позволил этим людям действовать гораздо эффективнее, чем раньше». Миф о талантах предполагает, что умными компании делают люди. В большинстве случаев все происходит как раз наоборот.

 

5

 

Среди наиболее успешных американских компаний есть множество тому подтверждений. Авиакомпания Southwest Airlines берет на работу крайне мало магистров делового администрирования, выделяет менеджерам умеренную заработную плату и производит повышения в соответствии со старшинством, а не «по рангу и под зад». Тем не менее это самая успешная из всех американских авиакомпаний, а все потому, что ей удалось создать намного более эффективную организацию, чем ее конкурентам. В Southwest время, требуемое для подготовки к взлету только что приземлившегося самолета, — ключевой показатель результативности — составляет в среднем 20 минут и требует участия четырех человек наземной команды и двух человек на борту. (Для сравнения: в авиакомпании United Airlines время подготовки равняется примерно 35 минутам и требует участия наземной команды из 12 человек и троих работников на борту.)

Procter & Gamble также отказалась от звездной системы. Да и как иначе? Разве лучшие выпускники МВА из Гарварда и Стэн-форда поедут в Цинциннати, чтобы работать с порошками, когда они могут остаться в Хьюстоне и зарабатывать в три раза больше, заново изобретая велосипед? Procter & Gamble — это не компания мечты. Ее генеральный директор — бессрочник, бывший офицер военно-морских сил, который начинал свою деловую карьеру помощником бренд-менеджера, работающим с жидкостью для мытья посуды. Если бы лучшие сотрудники Procter & Gamble сыграли с лучшими сотрудниками Enron в «Счастливый случай», команда из Хьюстона, вне всяких сомнений, с легкостью обставила бы своих соперников. Но вот уже почти 100 лет Procter & Gamble занимает лидирующее положение на рынке потребительских товаров. А все потому, что в ней руководствуются тщательно продуманной системой управления и грамотной маркетинговой политикой, благодаря которой Crest и Tide уже несколько десятилетий выходят в войне брендов победителями. В военно-морских силах, организованных по типу Procter & Gamble, адмирал Старк остался бы на своей должности. Но межфункциональная комиссия по управлению создала бы Десятый флот еще до начала войны.

 

6

 

Говоря об Enron, наибольшое осуждение вызывает тот факт, которым ее менеджеры больше всего гордятся. В рамках компании действовал, по терминологии McKinsey, «открытый рынок найма». При системе открытого рынка — выпад McKinsey против идеи жесткой организации — любой человек может претендовать на любую работу, какая ему по душе, и руководители не имеют права ему препятствовать. «Браконьерство» только поощрялось. Когда один из руководителей Enron по имени Кевин Хэннон основал подразделение, занимающееся широкополосными передачами, то внедрил программу под названием «быстрая вербовка». На выступление Хэннона в хьюстонской гостинице «Хайят» были приглашены 100 лучших сотрудников компании. За пределами зала были установлены рекрутинговые палатки. «Пятьдесят топ-сотрудников для нового подразделения набралось уже к концу недели, — пишут Майклз, Хэндфилд-Джонс и Экселрод, — и его коллегам пришлось заполнять 50 вакансий». Никого, даже консультантов, которым платили за продумывание культуры Enron, казалось, не волновал тот факт, что 50 освободившихся мест могут нарушить функционирование отделов, что стабильность привычных операций не так уж и плоха, что самореализация звездных сотрудников Enron может навредить интересам компании в целом.

Консультанты по менеджменту обязаны поднимать подобного рода вопросы. Однако Enron пользовалась консалтинговыми услугами McKinsey, a McKinsey оказалось таким же заложником мифа о талантах, как и его клиент. В 1998 году Enron взяла на работу десять магистров делового администрирования из Уортонской школы бизнеса; в том же году McKinsey наняло 40. В 1999 году Enron взяла на работу 12 выпускников Уортона; McKinsey — 61. Консультанты агентства проповедовали в Enron то же, во что верили сами. «Мы нанимали их не на неделю, — говорил один бывший руководитель Enron о блестящих молодых людях из McKinsey, ходивших по коридорам штаб-квартиры компании. — Мы брали их на два-четыре месяца. Они всегда были рядом». Они искали людей, способных мыслить нестандартно. Им никогда не приходило в голову, что, если всем приходится мыслить нестандартно, возможно, что-то неладно со стандартами.

 

Новые узы

 

О чем говорят собеседования?

1

 

Нолан Майерс, старший из двух братьев, вырос в Хьюстоне в семье, принадлежащей к среднему классу. Посещал хьюстонскую школу исполнительского и изобразительного искусства, потом поступил в Гарвард, где планировал специализироваться на истории и естественных науках. Но открыв для себя новое увлечение — написание программ, — Нолан переключился на него. «Программирование — это занятие, которое невозможно бросить, пока не доделаешь все до конца, — говорит Майерс. — Ты сел поработать, и вдруг смотришь — а уже четыре часа утра!

Во втором семестре последнего курса Майерс побывал на множестве собеседований в технологических компаниях. Посетил и компанию Trilogy, расположенную в Техасе, но думал, что вряд ли подойдет им. «Один из филиалов Trilogy напечатал в газете объявление о том, что они ищут студентов-отличников из технических вузов. Обещали 200 000 долларов и BMW», — рассказывает Майерс, недоверчиво качая головой.

В другой компании на собеседовании специалист по найму персонала попросил Майерса решить задачу, а тот допустил глупейшую ошибку. Рекрутер протянул ему лист бумаги с ответом и сказал, что его «решение» бессмысленно. Вспоминая этот случай, Майерс заливается краской. «Я жутко нервничал и подумал тогда, что все завалил!» Однако, судя по его описанию, сложно поверить в то, что он действительно нервничал; а может, то, что Нолан Майерс называет «нервничать», большинство из нас сочтет легким неприятным посасыванием в желудке. Майерс, похоже, не из тех, кого легко вывести из равновесия. Он, скорее, из тех, кому стоит звонить в ночь накануне серьезного экзамена, когда ты в панике и не знаешь, за что хвататься.

Мне нравится Нолан Майерс. Уверен, он добьется успеха, по какой бы стезе ни пошел. К такому выводу я пришел, проведя в его обществе не больше полутора часов. Мы встречались лишь один раз солнечным днем перед его выпускным в кафе на Гарвардской площади. На нем были кеды, брюки цвета хаки и темно-зеленая футболка-поло. Большой рюкзак он шмякнул на пол возле столика. Я заказал ему апельсиновый сок. Пошарив в бумажнике, Майерс извлек доллар и попытался вернуть мне, но я отказался. Мы уселись возле окна. До этого мы примерно три минуты общались по телефону, договариваясь об интервью. Потом в электронном письме я поинтересовался, как узнаю его в кафе. Он прислал ответное сообщение, отличавшееся типичным для него, как мне показалось — опять-таки без видимых на то причин, — своеобразным милым позерством: «21 год, под метр семьдесят, прямые каштановые волосы, очень симпатичный :)». Я ни разу не общался с его отцом, матерью, младшим братом и преподавателями. Я ни разу не видел, как он радуется, злится или грустит. Мне ничего не известно о его привычках, вкусах и «тараканах» в голове. Я даже не могу объяснить, почему у меня сложилось к нему именно такое отношение. Он симпатичный, умный, образованный и забавный, но не настолько симпатичный, умный, образованный и забавный, чтобы можно было привести убедительное объяснение сделанным мною выводам. Он мне понравился, он произвел на меня впечатление, и будь я работодателем, ищущим блестящего молодого выпускника колледжа, то нанял бы его без долгих раздумий.

Партови познакомился с Майерсом в январе, когда тот учился на последнем курсе. Партови приехал в Гарвард для поиска подходящих кандидатов. «Отвратительный был день, — вспоминает Партови. — Я начал в семь утра и закончил в девять вечера. Студенты шли нескончаемым потоком». Первые 15 минут каждого собеседования он рассказывал о компании Tellme — ее стратегии, целях и сфере деятельности. После чего давал студенту небольшое задание по программированию. Оставшуюся часть времени часового собеседования Партови задавал вопросы. Майерс хорошо справился с заданием, и, пообщавшись с ним около 30 или 40 минут, Партови пришел к выводу, что в этом молодом человеке есть, как он выразился, «все, что нужно». Партови провел с Ноланом еще меньше времени, чем я. Он также не был знаком с его семьей и никогда не видел, как тот радуется или грустит. Ему было известно, что прошлым летом Майерс стажировался в Microsoft и в скором времени он окончит университет, входящий в Лигу плюща. Но почти все сотрудники таких компаний, как Tellme, — выпускники элитных учебных заведений, а в программе по летней стажировке компании Microsoft принимало участие более 600 человек. Партови даже не мог объяснить, чем ему так приглянулся Майерс. Приглянулся, и все тут. «Это было какое-то безотчетное ощущение», — объясняет он.

Почти такая же история приключилась при знакомстве Май-ерса со Стивом Баллмером, генеральным директором Microsoft. В том году Майерс посетил вечеринку Gradbash, организованную для бывших стажеров Microsoft. Баллмер произнес речь, и под конец выступления Майерс поднял руку. «Он много говорил о концентрации усилий на некоторых направлениях, — рассказывал Майерс, — и я спросил, каким образом это скажется на их готовности осваивать другие направления? Откажутся ли они от мелких ставок?» После к Майерсу подошел рекрутер Microsoft и сказал: «Стив хотел узнать твой электронный адрес». Майерс продиктовал свой адрес и вскоре уже переписывался с Баллмером. Последний очень хотел заполучить Майерса в Microsoft. «Он собрал обо мне кое-какие сведения, — заметил Майерс. — Знал, в какой группе я прохожу собеседование, знал много фактов из моей личной жизни. В его письме говорилось, что он будет рад видеть меня в Microsoft и я могу связаться с ним, если у меня появятся какие-либо вопросы. Я отправил ответное письмо с благодарностью. После визита в Tellme я написал ему о своем интересе к этой компании, обрисовал причины, пояснил, что пока ничего не решил, и сказал, что с удовольствием пообщался бы с ним, если у него возникнет желание. И оставил свой номер телефона. Он позвонил, мы обменялись стандартными приветственными фразами и перешли к разговору — о развитии карьеры, о том, как Microsoft повлияет на мою карьеру, о том, что он думает по поводу Tellme. Он произвел на меня неизгладимое впечатление и, как мне показалось, проявил искреннее ко мне участие».

Что заставило Баллмера так прикипеть душой к Майерсу? Мимолетное впечатление! Он на мгновение увидел молодого человека в действии, и вот — генеральный директор компании стоимостью 400 млрд долларов уже звонит студенту-выпускнику в общежитие. Баллмер почувствовал какую-то подсознательную симпатию к Майерсу, как и Партови, как и я после нашей непродолжительной беседы в кафе. Но что нам было известно о нем? Что нам могло быть известно? Как ни крути, ни один из нас ничегошеньки не знал о Нолане Майерсе.

Уже ни для кого не секрет, что успех любой компании зависит от профессионализма работающих в ней людей. Во многих технологических компаниях сотрудникам приходится дневать и ночевать в офисе в условиях такой близости, о которой и помыслить было нельзя всего поколение назад. Отличительные признаки типичного офиса Кремниевой долины — видеоигры, кофеварка, навесные кровати, баскетбольные корзины — это элементы жилой комнаты, а не рабочего места. А в жилой комнате хочется весело проводить время с друзьями. Но как узнать, кто твои друзья? Сегодня специалисты по найму персонала прочесывают страну в поисках новых кандидатов, анализируют их резюме и штатные расписания конкурентов. Проверяют рекомендации, а потом делают то же, что сделал я при встрече с Ноланом Майерсом: общаются с совершенно незнакомым человеком в течение полутора часов и пытаются делать какие-то выводы об умственных способностях и личности собеседника. Собеседование превратилось в стандартную практику современной экономики. Но что можно узнать о незнакомом человеке за полуторачасовую беседу?

 

2

 

Несколько лет назад психолог из Гарвардского университета Налини Амбади в сотрудничестве с Робертом Розенталем решила изучить невербальные аспекты эффективного преподавания. В качестве материала для исследования она взяла видеокассеты с записями занятий, проводимых на курсах повышения квалификации в Гарварде. По ее замыслу, сторонние наблюдатели, просмотрев видеозаписи с выключенным звуком, должны были оценить эффективность преподавателей по их мимике и жестам. Для работы Амбади требовались записи продолжительностью не менее минуты каждая. Но когда она просмотрела кассеты, оказалось, что кадров, где преподаватель находится отдельно от студентов, набирается не больше чем на десять секунд. «Мне не нужны были студенты в кадре, поскольку их присутствие определенно оказывало влияние на оценки, — говорит Амбади. — Поэтому я заявила своему куратору: так, мол, ничего не получится». Но все получилось. Наблюдатели, просмотревшие десятисекунд-ные видеозаписи без звука, без труда оценили личностные качества преподавателей по вопроснику, включающему 15 пунктов. Когда Амбади урезала время показа до пяти секунд, были получены те же самые оценки. Они не изменились и тогда, когда психолог показала участникам всего две секунды фильма. В это сложно поверить, пока сам не посмотришь видеозаписи Амбади, как сделал я, и не поймешь, что восемь секунд разницы между самым длинным фильмом и самым коротким абсолютно ни на что не влияют. Все, что следует за первым моментально полученным впечатлением, — лишнее и ненужное. Скоропалительные суждения выносятся без раздумий. Но это, вне всяких сомнений, суждения: мы можем легко сформулировать свою мысль.

Следующий шаг Амбади повлек за собой еще более впечатляющий результат. Она сравнила моментальные суждения об эффективности преподавателей с оценками, данными их студентами по прошествии целого семестра. Корреляция между двумя категориями оценок, как установила психолог, оказалась на удивление высокой. После просмотра двухсекундной беззвучной записи наблюдатели приходили к тому же заключению относительно профессионализма незнакомых им преподавателей, к какому приходили студенты, целый семестр посещавшие их занятия.

«Она вырезала пятнадцать секунд видеозаписи, показывающей, как кандидат стучится в дверь, входит в комнату, пожимает руку интервьюеру, приветствует его и садится», — поясняет Бериьери. Как и Амбади, Прикетт попросила сторонних наблюдателей оценить кандидатов по их рукопожатию, руководствуясь теми же критериями, какими пользовались интервьюеры. Вопреки всем ожиданиям оценки наблюдателей и интервьюеров во многом совпали. «По девяти из одиннадцати характеристик, по которым оценивали кандидатов, наблюдатели достаточно точно предсказали исход собеседования, — говорит Бериьери. — Просто поразительно!»

Эти исследования позволили Амбади прийти к новым заключениям. В эксперименте в Университете Толедо интервьюеров обучали искусству проводить собеседования. Они не кропали отчеты впопыхах, а заполняли составленные по всем правилам подробные анкеты, разработанные таким образом, чтобы представить максимально подробную и беспристрастную оценку собеседования. И тем не менее их мнение не сильно отличалось от впечатления людей с улицы, судивших только по одному приветствию.

Вот почему Хади Партови, Стив Баллмер и я сошлись во мнении относительно Майерса. По всей видимости, людям не нужно хорошо знать человека, чтобы верить в то, что они его знают. Не имеет также особого значения и тот факт, что Партови составил свое мнение после часового допроса Майерса, я свое — после полутора часов дружеской беседы в кафе, а у Баллмера мнение сложилось после одного вопроса, заданного молодым человеком.

Берньери и Амбади полагают, что влияние первого впечатления предполагает наличие у людей особой иррациональной способности формировать глубокие суждения о других. В ходе экспериментов Амбади с целью отвлечения давала наблюдателям некую умственную задачу — например, запомнить последовательность чисел в процессе просмотра видеокассет, — но их суждения об эффективности преподавателей остались неизменными. Однако когда она попросила наблюдателей хорошенько подумать, прежде чем дать оценку, процесс стал давать сбои. Сознательное обдумывание все портит. «В этом процессе задействуются довольно примитивные мозговые структуры», — размышляет Амбади.

В первое мгновение мы получаем информацию, которая и является определяющей для понимания человеческого характера, ведь заключения, к которым мы приходим через две секунды, ничем особо не отличаются от заключений, к которым мы приходим через 20 минут или даже через целый семестр. «Вероятно, мы в состоянии моментально определять, является ли человек экстравертом, или оценивать его коммуникативные навыки, — говорит Берньери. — Видимо, эти ключи или сигналы очевидны и легко распознаваемы».

Берньери и Амбади говорят о существовании хорошей развитой формы человеческой интуиции. С одной стороны, отрадно об этом слышать, поскольку при встрече с незнакомцем мы, получается, можем сразу же узнать о нем нечто важное. Другими словами, мне не стоит беспокоиться из-за невозможности найти внятное объяснение своей симпатии к Нолану Майерсу: если подобные суждения формируются без участия сознательного мышления, значит, они не поддаются объяснению.

Но есть один момент, который не может не вызывать беспокойства. Я считаю Нолана Майерса воспитанным и приятным молодым человеком, однако за нашу короткую встречу я так и не понял, честен ли он, эгоцентричен ли, работает ли лучше в группе или сам по себе. Я не узнал ни об одной принципиально важной особенности его личности. Тот факт, что люди, видевшие одно только рукопожатие, приходят к тем же заключениям, что и люди, проводившие подробное собеседование, свидетельствует также о том, что первоначальное впечатление имеет слишком большое значение — оно окрашивает все дальнейшее восприятие.

Не пугает ли его график работы? О нет, ответил он, в школе он работал по 80-100 часов в неделю. «Волнуешься ли ты по поводу каких-то аспектов, в которых ты не очень силен?» — задал я следующий вопрос.

Его ответ прозвучал довольно резко: «Аспекты, в которых я не силен, или аспекты, в которых я не смогу разобраться? Думаю, вы это хотели спросить. Есть масса тем, о которых я не имею ни малейшего представления, но в которых при соответствующих условиях и соответствующем стимулировании я могу разобраться». В своих записях рядом с этой репликой я сделал пометку «Классный ответ!». Помню, как почувствовал легкое возбуждение, которое ты как интервьюер испытываешь, когда поведение собеседника совпадает с твоими ожиданиями. Поскольку с самого начала я решил, что Нолан мне нравится, в его ответе я услышал твердость и уверенность. Если бы с самого начала я решил, что он мне не нравится, то его ответ я бы воспринял как надменный и хвастливый. Первое впечатление представляется самореализующимся ожиданием: мы слышим то, что рассчитываем услышать. Интервьюер априори настроен на лучшее.

 

3

 

При знакомстве с Ноланом Баллмер, Партови и я делали прогноз. Мы смотрели на его поведение в нашем присутствии — как он говорил, как держался и как, казалось, мыслил — и делали выводы относительно того, как он может вести себя в иных ситуациях. Помните, я решил, что Майерс из числа тех, кому захочешь позвонить накануне важного экзамена. Прав ли я был, делая такой вывод?

Этот вопрос давно интересует психологов. В конце 1920-х в ходе одного известного исследования психолог Теодор Ньюкомб изучал экстравертность среди подростков в летнем лагере. Он установил, что мальчик, много говорящий в одной ситуации — например, за обедом, — с высокой степенью вероятности продемонстрирует такую же говорливость в такой же ситуации и в будущем. Мальчик, проявляющий любопытство за обедом в понедельник, вероятнее всего, будет проявлять любопытство за обедом в четверг. Но его поведение в одной ситуации почти ничего не говорит о том, как он поведет себя в иной ситуации: по тому, как ребенок ведет себя за обедом, нельзя предсказать, как он будет вести себя, скажем, во время дневных игр.

В ходе недавнего исследования на тему добросовестности, проводившегося среди студентов колледжа Карлтон, исследователи Уолтер Мишель, Нил Латски и Филипп Пик доказали, что аккуратность оформления письменных работ или пунктуальность студентов никак не связаны с регулярностью посещения занятий, порядком в комнате или опрятностью внешнего вида. Наше поведение в данный конкретный момент времени больше связано с особенностями ситуации, чем с неким неизменным внутренним компасом.

Это умозаключение вступает в очевидное противоречие с нашей интуицией. В большинстве случаев мы предполагаем, что в различных ситуациях люди проявляют одни и те же качества. Мы привычно недооцениваем важную роль, которую играет в поведении людей контекст. Полученные в ходе эксперимента Ньюкомба в летнем лагере результаты, доказавшие отсутствие последовательности в проявлении таких качеств, как разговорчивость, любознательность и коммуникабельность в разных ситуациях, были зафиксированы воспитателями лагеря в процессе каждодневных наблюдений. Но когда в конце лета воспитателей попросили выразить свое общее впечатление о детях, они описали их поведение как в достаточной степени последовательное.

«Мы заблуждаемся, пребывая в уверенности, что способны каким-то образом распознать, "прочесть" характер незнакомого человека, — говорит Ричард Нисбетт, психолог из Мичиганского университета. — Когда вы проводите с кем-то часовое собеседование, то не воспринимаете ваше общение как образец поведения этого человека в целом, не говоря уже о том, что это общение вряд ли будет репрезентативно. Вы думаете, что видите голограмму, нечеткое, размытое изображение, но при этом целостную личность».

Нисбетт упомянул своего постоянного коллегу Ли Росса, преподавателя психологии в Стэнфорде. «Один семестр он преподавал статистику, а другой читал большой курс по гуманистической психологии. Потом получил студенческие отзывы. В одних он описывается как холодный, отстраненный, суровый, мелочно требовательный и нервный. А в других как чудесный, отзывчивый человек, искренне увлеченный проблемами общества и развитием студентов. Словно Джекил и Хайд. В обоих случаях студенты считали, что знают настоящего Ли Росса».

Психологи называют это явление — фиксацию на предположительно неизменном качестве и игнорирование роли контекста — фундаментальной ошибкой атрибуции. Если мы подкрепим эту ошибку тем, что нам известно о поспешных суждениях, собеседование обрастает еще большими проблемами. Я не только позволил первому впечатлению повлиять на свои дальнейшие суждения о Майерсе, но и предположил, что во время интервью со мной он вел себя так же, как и всегда. Не стоит, конечно, считать собеседования бессмысленными: то, что я узнал о Майерсе — что мы с ним отлично ладим, — я никогда бы не узнал из резюме или рекомендательных писем. Все дело в том, что наша беседа оказалась менее полезной и потенциально более дезориентирующей, чем я предполагал. Получается, что наиболее значимый человеческий ритуал — беседа с незнакомым человеком — это настоящее минное поле.

 

4

 

Вскоре после знакомства с Ноланом Майерсом мне довелось пообщаться с консультантом по работе с персоналом из Пасадины Джастином Менкесом. Работа Менкеса заключается в выуживании смысла из личных бесед лицом к лицу, и он согласился провести со мной часовое собеседование так, как его, по мнению самого Джастина, следует проводить. Общение с ним напоминало общение с психиатром, за исключением того, что вместо многих месяцев или даже лет, требуемых для получения результатов, Менкес умудрился раскрыть мои секреты за один сеанс.

Возьмем, сказал он, часто задаваемый вопрос, к примеру: «Опишите несколько случаев, когда ваша работа подвергалась критике. Как вы справлялись с этим?» Вся проблема, по словам Менкеса в том, что ответ кандидата предугадать очень просто. «Я работал над одним проектом, но не все получалось так хорошо, как хотелось бы, — начал он бубнить иронично-серьезным тоном. — Мой начальник сделал мне несколько конструктивно-критических замечаний. И я переделал проект. Было неприятно. Но мы все разрешили к обоюдному согласию».

То же самое относится и к вопросу «Что бы сказали о вас ваши друзья?». Правильный ответ на него звучит так (перед ним предпочтительно сделать паузу, словно вы и не догадывались о том, что кто-то может задать подобный вопрос): «Думаю, они назвали бы меня коммуникабельным человеком или же трудоголиком».

Мы с Майерсом тоже обсуждали банальные вопросы. «В чем состоит твоя главная слабость?» — спросил я. Он ответил: «На первом курсе я пытался работать над одним проектом, детским фестивалем. Он задумывался как благотворительный проект в Бостоне. Со мной работало еще несколько человек. Но потом я испугался масштабов работы и ответственности, которая на нас ляжет. Я притормозил проект, хотя, оглядываясь назад, понимаю, что мы могли бы отлично с ним справиться».

Но что, говорит Менкес, если эти вопросы переформулировать таким образом, чтобы ответы не были столь очевидны? Например: «На еженедельном собрании ваш начальник неожиданно принимается грубо критиковать вашу работу над текущим проектом. Ваши действия?»

Меня охватила тревога. Что я буду делать? Я вспомнил начальника-деспота, с которым мне пришлось работать несколько лет назад. «Наверное, я расстроюсь, — ответил я. — Но вряд ли что-то скажу. Наверное, просто уйду». Менкес ничем не показал, разочарован он или доволен моим ответом. Но заметил, что другой на моем месте мог бы сказать что-нибудь вроде «Я попробую выяснить у начальника позднее, с глазу на глаз, почему он поставил меня в неловкое положение перед всей командой». Из моего ответа следовало, что я переношу критику руководства — даже неуместную — со стоицизмом, но во втором примере кандидат продемонстрировал бы более решительный подход. В любом случае ответы сообщали интервьюеру, что работа сопряжена либо со стоицизмом, либо с конфронтацией, — а Менкесу эта важная информация говорит об очень многом.

«Ну, я бы оценил оба задания, определил то, с чем могу справиться лучше, пошел бы к начальнику и сказал "Лучше я сделаю одно, но хорошо, чем два, но плохо", а потом мы бы вместе подумали, кому можно поручить второе задание».

Менкес тут же ухватился за показательную деталь моего пояснения. Я сделал акцент на задании, наиболее интересном для меня. Но разве ключевым фактором не является то, какое задание имеет наивысший приоритет для компании? Благодаря этому комментарию я сделал одно ценное открытие: в период профессионального кризиса я руководствовался эгоцентричными соображениями. «Может быть, вы игрок-одиночка, — дипломатично заметил Менкес. — Это важная информация».

Менкес намеренно не делал никаких общих выводов. Если мы не робкие, разговорчивые или откровенные люди, а люди, робкие в одной ситуации, разговорчивые в другой и откровенные еще в каких-то третьих обстоятельствах, значит, знать кого-то — это фиксировать и принимать во внимание все вариации. Менкес пытался начать процесс фиксирования. Этот прием известен как структурированное интервью, и в исследованиях психологов он отмечается как единственный вариант собеседования, позволяющий успешно предсказать дальнейшее качество работы кандидата. Структурированное интервью отличаются довольно жестким форматом. Со всеми кандидатами интервьюер обращается абсолютно одинаково. Вопросы предварительно записываются. Интервьюеры проходят серьезную подготовку, а каждый кандидат оценивается по заранее установленным критериям.

У структурированных интервью есть одна интересная деталь: узкие цели. В ходе интервью с Ноланом Майерсом я старался составить общее представление о нем как о личности. Менкеса, казалось, совершенно не интересовало общее представление обо мне — он понимал, как глупо рассчитывать получить его за один час собеседования. Структурированное интервью дает хорошие результаты как раз потому, что это не совсем собеседование: оно не нацелено на узнавание кого-то в традиционном понимании. Оно предполагает не только сбор, ио и отбраковывание информации.

Нет ничего удивительного в том, что специалистам чрезвычайно трудно убеждать работодателей взять на вооружение структурированное интервью. Оно кажется каким-то неправильным. Для большинства из нас наем сотрудников — романтический процесс, в котором собеседование выполняет функцию своеобразной версии свидания без эротического подтекста. Мы ищем человека, с которым у нас возникнет взаимная симпатия, даже если последующий союз закончится слезами и выяснится, что обе стороны не имеют ничего общего. Нам нужно безусловное обещание любовной интриги. А структурированное интервью может предложить лишь сухую логику и организованную практичность стабильного брака.

 

5

 

Нолан Майерс стоял перед мучительным выбором. Он полчаса проговорил со Стивом Баллмером, и последний прибегнул к очень убедительным аргументам. «Он дал мне исключительно полезный совет, — сообщил Майерс после беседы с гендиректором Microsoft. — Он сказал, что я должен сделать выбор в пользу той работы, которая меня увлекает и которая принесет наибольшую пользу моей карьере. И предложил стать моим наставником». Майерс признался, что каждый день советуется с родителями по поводу дальнейших действий. В феврале он полетел в Калифорнию и целую субботу общался с руководителями Tellme, задавая вопросы и отвечая на них. «Меня интересовали три вопроса. Во-первых, долгосрочные цели компании. Где они видят себя через пять лет? Во-вторых, какую роль я буду играть в компании? — Он умолк, а потом разразился хохотом. — Забыл, что в-третьих». В марте Майерс принял предложение компании Tellme.

Ждет ли его там успех? Думаю да, хотя, если честно, не имею ни малейшего понятия. Сегодня на этот вопрос ответить труднее, чем лет 30 или 40 назад. Если бы дело происходило в 1965 году, Нолам Майерс устроился бы на работу в IBM, носил синий костюм, сидел в маленьком офисе, особо не высовываясь, и особенности его личности не имели бы значения. То, что IBM, нанимая вас, понимала, что вы собой представляете, не играло особой роли. Главное, чтобы вы прекрасно понимали, что представляет собой IBM. Достаточно было пройтись по главному офису в Армонке или филиалу в Иллинойсе, и сразу же становилось понятно, каким нужно быть и как следует себя вести. Но пройдя по открытому просторному офису Tellme с навесными кроватями над столами, с удивлением обнаруживаешь, насколько требовательна культура Кремниевой долины. Нолану Майерсу не вручат сценарий поведения, синий костюм и устав компании. Tellme, как и любая другая современная технологическая компания-стартап, предпочитает, чтобы ее сотрудники были элементом постоянно меняющейся команды, отличались гибким творческим мышлением, работали в разнородных группах при полном отсутствии иерархии и бюрократии. А в таких условиях, да еще когда рабочее место становится заодно местом отдыха, особенности личности выходят на первый план.

Большую часть прошлого года Майерс помогал преподавать «Введение в информатику». По его признанию, он понимал, что студенты выбирали этот курс в том числе и потому, что хотели получить работу в сфере разработок программного обеспечения. «Я решил, что, пройдя столько собеседований, я получил богатый опыт и хотел бы поделиться им с другими. Умение преподнести себя потенциальным работодателям — настоящее искусство. И на этих занятиях мы обсуждали различные качества, которые работодатели хотят видеть в своих сотрудниках, и на какие свойства личности они обращают внимание. Одно из самых важных — умение подать себя как человека, уверенного в том, что он делает и кем является. Как это сделать? Четко выражать свои мысли и улыбаться. — Сказав это, Нолан Майерс улыбнулся. — Многим трудно этому научиться. А я, кажется, понимаю это интуитивно».

 

Нарушители спокойствия

 

Что питбули могут рассказать нам о преступлениях

 

1

 

Солнечным зимним днем Ги Клеро, забрав сынишку из детского сада, возвращался с ним пешком домой, в западную часть Оттавы, провинция Онтарио. Ги шел впереди, а двухлетний Джейден топал где-то сзади. Они уже почти подошли к дому, как вдруг из-за забора выпрыгнул питбуль и напал на малыша. «Собака схватила его голову в пасть и принялась мотать ею из стороны в сторону, — вспоминала впоследствии Джоэнн Хартли, жена Клеро. Пока она в ужасе наблюдала за этой сценой, из-за забора выскочили еще два питбуля и тоже напали на ребенка. Вместе с мужем Джоэнн подбежала к собакам, и он принялся бить первую из них по голове, пока та не отпустила Джейдена. Он перебросил ребенка матери, и та упала на сына, защищая его своим телом. «Джоэнн! — закричал Клеро, когда все три собаки бросились к ней. — Прикрой шею, прикрой шею!» Сидевшая у окна соседка начала громко звать на помощь. Ее друг Марио Готье выбежал на улицу. Соседский мальчик кинул ему свою хоккейную клюшку. Тот принялся бить одну из собак по голове, пока клюшка не сломалась. «Они не успокаивались, — рассказывал Готье. — Стоило остановиться, и они нападали снова. Никогда не видел, чтобы собаки так безумствовали. Словно тас-манские дьяволы». Приехала полиция. Собак оттащили в сторону, семью Клеро и одного из спасателей доставили в больницу. Через пять дней законодательная власть провинции Онтарио запретила частным владельцам держать питбулей. «Нельзя допускать появления этих животных на улицах цивилизованного города, — заявил генеральный прокурор провинции Майкл Брайант. — Мы ведь не разрешаем держать в бассейнах больших белых акул!»

В XIX веке питбули использовались для травли быков и собачьих боев. В процессе разведения этих потомков бульдогов культивировались бойцовские качества и, следовательно, они слабо сдерживали свою агрессивность. Большинство собак вступают в драку в безвыходной ситуации, если рычание и грозные взгляды не помогают. Питбули готовы вступить в схватку даже при незначительной провокации или вообще при полном ее отсутствии. У них отмечается высокий болевой порог, благодаря чему они могут драться до полного изнеможения. В то время как сторожевые собаки вроде немецких овчарок стараются ограничить передвижение тех, кого воспринимают как угрозу, кусаясь и удерживая зубами, питбули пытаются нанести противнику максимальные повреждения: кусаются, стараются намертво вцепиться зубами, рвут и мотают из стороны в сторону. Они не рычат и не принимают угрожающий вид в качестве предупреждения, а сразу нападают. «Зачастую они не реагируют на поведение, которое обычно снимает агрессию, — говорится в одном научном обзоре этой породы. — К примеру, собаки, выводимые не для бойцовых целей, демонстрируют свое поражение, ложась на спину животом вверх. Зафиксировано несколько случаев, когда питбули разрывали живот собакам, выказывающим таким образом смирение». В статистике нападений собак на людей питбули встречаются чаще всего как серьезно покусавшие или загрызшие насмерть. По этой причине разведение питбулей запрещеио или ограничено в нескольких странах Западной Европы, в Китае и многих городах и районах Северной Америки. Питбули представляют опасность.

Но, разумеется, не все. Большинство из них вообще никогда не кусается. Следует отметить, что случаи нападения доберманов, датских догов, немецких овчарок и ротвейлеров также не редкость, а собакой, которая недавно покусала француженку до такой степени, что той была сделана первая в мире полная пересадка лица, оказался Лабрадор. Говоря об опасности питбулей, мы делаем слишком общее утверждение, такое же, как и страховые компании, когда при страховании автомобилей взимают с молодых людей более высокие платежи, чем с остальных, несмотря на то что многие молодые люди — аккуратные и осторожные водители. Врачи прибегают к обобщениям, когда советуют людям средних лет с избыточным весом проверить уровень холестерина (хотя у многих людей средних лет с избыточным весом не наблюдается никаких проблем с сердцем). Поскольку мы не знаем, какая собака накинется на человека, у кого случится сердечный приступ, кто из водителей попадет в аварию, мы можем делать прогнозы только на основе обобщений. Как заметил правовед Фредерик Шауэр, «рисование широкой кистью» — это «зачастую неизбежное и, как правило, желанное измерение нашей жизни, в которой не обойтись без принятия решений».

Синонимом «обобщения» является слово «стереотип», а стереотипы обычно не рассматриваются как желанные измерения нашей жизни, в которой не обойтись без решений. Процесс перехода от конкретного к общему в равной степени необходим и рискован. Опираясь на статистические данные, врач может делать общие выводы относительно людей определенного возраста и веса. Но что если обобщения, основанные на других факторах — кровяном давлении, семейном анамнезе и курении, — могут спасти множество жизней? За каждым обобщением стоит выбор между тем, какие факторы учесть, а какие проигнорировать, и этот выбор подчас может оказаться на удивление непростым. После нападения па Джейдена Клеро власти провинции Онтарио сделали выбор в пользу общего вывода о питбулях. Но они могли бы прийти к таким же общим выводам относительно крупных собак или категории людей, владеющих крупными собаками, или маленьких детей, или заборов вокруг задних дворов — или любых других вопросов, имеющих непосредственное отношение к собакам, людям или местам нападений. Как узнать, насколько верны наши обобщения?

 

2

 

В июле 2005 года после серии взрывов в лондонском метро и автобусах нью-йоркское полицейское управление объявило о том, что с этого дня полицейские на метрополитене будут производить выборочные обыски пассажирских сумок. На первый взгляд, выборочный досмотр в поисках террористов представляется глупой затеей. Как писал в то время журналист из New Yorky «не просто "большинство", а практически каждый террорист, действующий в Западной Европе или США, является молодым арабом или пакистанцем. Другими словами, с немалой степенью уверенности можно предположить, как выглядит террорист "Аль-Каиды". Мы точно так же всегда рисовали себе образ мафиози, — хотя прекрасно понимали, что лишь незначительная часть итальянских американцев принадлежит к мафии».

Но постойте-ка: действительно ли мы знаем, как выглядят мафиози? В фильме «Крестный отец» — нашем главном источнике познаний о мафии — роли мужской половины семьи Корлеоне сыграли Марлон Брандо французско-ирландского происхождения, еврей Джеймс Каан и два итальянских американца: Аль Пачино и Джон Казале. Если судить по «Крестному отцу», то мафиози — это белые мужчины европейского типа, которые, согласно обобщениям, не отличаются особой любезностью. Определить внешность исламского террориста ничуть не легче. Мусульмане не похожи на аммонитов: они не одеваются в одинаковую легкоузнаваемую одежду. И не похожи на баскетболистов: они не обладают предсказуемым ростом и габаритами. Ислам — это религия, распространенная по всему миру.

«У нас действует политика против расового профилирования, — сообщил мне Реймонд Келли, комиссар полиции города Нью-Йорка. — Я ввел ее в действие в марте того года, когда заступил на эту должность. Подобная практика неправильна и неэффективна. Как показывает анализ взрывов в Лондоне, в их организации принимали участие три британских гражданина пакистанского происхождения. Потом был еще Жермен Линдсей, выходец с Ямайки. Взрыв 21 июля совершили три выходца из Восточной Африки. В начале 2004 года чеченка взорвала себя в московском метро. На кого составлять профили? А взгляните на Нью-Йорк. Сорок процентов населения этого города родилось в других странах. Подумайте, какое здесь разнообразие национальностей. На кого мне составлять профили?»

Келли описал проблему профилирования, которую можно обозначить как «классификационную». Обобщения предполагают сопоставление некой категории людей с тем или иным качеством или поведением: людей средних лет с избыточным весом — с риском сердечных заболеваний, молодых людей — с неосторожным вождением. Но чтобы это сопоставление имело смысл, вы должны иметь возможность определить и установить категорию, относительно которой делается общий вывод. «Думаете, террористы не догадываются, как легко охарактеризовать их по расовой принадлежности? — продолжил Келли. — Посмотрите на террористов 11 сентября. Они приехали сюда. Стали бриться. Посещать стриптиз-клубы. Они хотели смешаться с толпой и казаться частью американской мечты. Они отнюдь не глупы. Может ли террорист одеться, как еврей-хасид, спуститься в метро и не учитываться в профиле? Да. Думаю, профилирование — полная ерунда».

 

3

 

Запрет на разведение питбулей также представляет собой классификационную проблему, потому что питбули, как выясняется, не принадлежат к одной породе. Это название объединяет собак, принадлежащих к целому ряду схожих пород, как, например, американский стаффордширский терьер, стаффордширский бультерьер и американский питбультерьер. Для всех перечисленных пород характерно квадратное и мускулистое туловище, короткая морда и блестящая короткая шерсть. Таким образом, провинция Онтарио запретила не только упомянутые три породы, но и любую «собаку, внешний вид и физические характеристики которой похожи на них в достаточной степени». Существует даже специальный термин — собаки «типа питбуля». Но что он означает? Помесью американского питбультерьера и золотистого ретривера будет собака типа питбуля или собака типа золотистого ретривера? Если в нашем обобщенном представлении все мускулистые терьеры — питбули, тогда представление об опасных собаках как о существах, близко похожих на питбулей, есть обобщение об обобщении. «В этих законах питбули описаны совершенно не такими, какими являются в действительности, — утверждает Лора Брэширс, владелица собачьего питомника из Пенсильвании. — Для большинства людей это огромная злобная страшная собака, которая кусается».

Совершенно очевидно, что запрет на питбулей не предусматривает запрет на собак, похожих на питбулей. Внешность питбулей есть показатель их темперамента — вследствие некоторых общих для этих собак качеств. Однако однозначно описать эту «питбуль-ность» тоже не так-то легко. Признанные проблемными качества собак типа питбулей — агрессивность, решительность, нечувствительность к боли — направлены преимущественно на других собак. Питбули разводились не для того, чтобы нападать на людей. Наоборот, собаки, проявлявшие агрессию по отношению к зрителям, владельцу, дрессировщику или любому другому человеку, усыплялись. (В мире питбулей действовало правило: «Смерть тем, кто кусает людей».)

Группа из Джорджии под названием «Американское общество тестирования характера» (ATTS) в свое время протестировала 25 000 собак. Она использовала десять упражнений, специально разработанных для оценки робости, стабильности психики, агрессивности и дружелюбности собаки в присутствии людей. Владелец держит собаку на двухметровом поводке, а судьи оценивают ее реакцию на различные раздражители: выстрелы, раскрывание зонтика, странно одетого незнакомца, ведущего себя угрожающе. Испытание выдержали 80 % питбулей, что выводит их вперед биглей, эрдельтерьеров, колли и всех, за исключением одного, видов такс. «Мы протестировали в общей сложности около тысячи собак типа питбулей, — говорит Карл Херкштретер, президент ATTS. — Я лично протестировал половину из них, дисквалифицировав только одного питбуля по причине агрессивных наклонностей. Они отлично справились с заданиями. Они обладают чудесным темпераментом, прекрасно ладят с детьми».

Можно даже утверждать, что качества, делающие питбулей агрессивными по отношению к другим собакам, делают их дружелюбными по отношению к людям. «Есть много питбулей, получивших свидетельство терапевтических собак, — отмечает писательница Вики Херн. — Их стабильность и решительность делает их идеальным компаньоном для людей, которым могут прийтись не по душе суетливые и энергичные породы. Даря душевное тепло, питбули действуют так же решительно, как и во время драки, только в данном случае они решительно настроены на ласковость. А поскольку они бесстрашны, то могут быть ласковыми с кем угодно».

Тогда какие питбули доставляют проблемы? «Те собаки, что попадают в поле зрения законодательства, имеют агрессивные склонности, которые вычленяются заводчиком, отрабатываются дрессировщиком или закрепляются владельцем», — говорит Херкштретер. Злобный питбуль — это собака, которую сделали злобной либо в результате селекционного разведения, либо в результате скрещивания с более крупной и агрессивной по отношению к людям породой, например немецкой овчаркой или ротвейлером, либо ее приучили проявлять враждебность к людям. Таким образом, питбуль опасен для людей не в том смысле, что он проявляет свою питбульную сущность, а в том смысле, что он отклоняется от нее. Запрет на питбулей — это обобщение об обобщении о качестве, которое, по сути, не является общим. Это классификационная проблема.

 

4

 

Удивительно, но после значительного и широко освещенного в прессе падения уровня преступности в Нью-Йорке в середине 1990-х годов количество преступлений продолжало сокращаться. С 2004 по 2006 год, к примеру, количество убийств в Нью-Йорке снизилось почти на 10 %, изнасилований — на 12 %, а краж — более чем на 18 %. Выборочно возьмем еще один год. В 2005 году кражи автомобилей сократились на 11,8 %. В списке из 240 городов Соединенных Штатов с населением 100000 человек или более Нью-Йорк занимает 222-е место по уровню преступности, стоя рядом с Фон-таной (Калифорния) и Порт-Сент-Люси (Флорида). В 1990-х годах падение уровня преступности связывалось с колоссальными и очевидными переменами в жизни города и городском управлении — сокращением объема торговли наркотиками, возрождением и облагораживанием Бруклина, успешным внедрением политики «контроля разбитых окон». Однако все эти масштабные перемены имели место около десяти лет назад. Почему же уровень преступности до сих пор снижается?

Причиной тому может быть изменение тактических приемов полиции. В нью-йоркском полицейском управлении (NYPD) имеется большая компьютерная карта, на которой в режиме реального времени отмечаются места совершения всех серьезных преступлений. В любой конкретный момент времени карта отображает несколько десятков постоянно меняющихся «горячих точек». Размер некоторых не превышает двух-трех кварталов. Под руководством комиссара Келли нью-йоркское полицейское управление стало использовать карту для установления «зон поражения», куда отправлялись полицейские-новички, которые ранее равномерно распределялись по городу. В некоторых случаях количество полицейских в определенных районах удваивалось. «Две трети молодых выпускников мы привязали к опытным полицейским и сосредоточили в этих зонах, — поясняет Келли. — В результате спустя некоторое время в "зонах поражения" наблюдалось падение уровня преступности в среднем на 35 %».

Многие годы специалисты утверждали, что частотность насильственных преступлений никоим образом не связана с близким соседством полиции — что люди совершают серьезные преступления из-за бедности, психопатологических причин и культурных дисфункций, а также спонтанно, без предварительного умысла. Поэтому многие сочли, что присутствие нескольких дополнительных полицейских большой роли не сыграет. Однако опыт NYPD показывает обратное. Благодаря большему количеству полицейских одни преступления удается предотвратить, другие — быстрее и проще расследовать, а какие-то из них передислоцируются, т. е. вытесняются из проблемного района, что, по словам Келли, тоже хорошо, поскольку нарушает традиции, разрывает цепочки и кладет конец асоциальному поведению, лежащему в основе нарушений закона. Другими словами, взаимосвязь между городом Нью-Йорком (категория) и преступностью (характеристика) непостоянна, и именно в силу этого непостоянства наши обобщения никуда не годятся.

Почему, к примеру, традиционно считается, что кенийцы хорошо бегают на длинные дистанции? Дело не в том, что этот факт находит сегодня статистическое подтверждение. Об этом было хорошо известно последние лет 50, а традиция бега на длинные дистанции настолько прочно укоренилась в Кении, что положить ей конец может лишь какой-нибудь катаклизм. В отличие от этого обобщения, когда-то бывшее верным обобщение о высокой криминальности Нью-Йорка уже утратило свою истинность. Внезапно оказалось, что люди, перебравшиеся в солнечные мирные города вроде Порт-Сент-Люси, считавшиеся более безопасными, промахнулись с выбором.

Непостоянство представляет собой проблему и при профилировании, проводимом органами правопорядка. Профессор юриспруденции Дэвид Коул однажды подсчитал, сколько характеристик за годы работы использовали сотрудники Управления по борьбе с наркотиками (DEA), формулируя обобщения касательно предполагаемых контрабандистов. Приведу пример: прибывает поздно ночью; прибывает рано утром; прибывает днем; высаживается одним из первых; высаживается одним из последних; высаживается в середине; покупает билет в аэропорту; бронирует за короткий срок; покупает билет второго класса; покупает билет первого класса; покупает билет в одну сторону; покупает билет в обе стороны; платит за билет наличными; оплачивает билет купюрами мелкого достоинства; оплачивает билет купюрами крупного достоинства; после приземления делает местные звонки; после приземления делает междугородние звонки; притворяется, что звонит; путешествует из Нью-Йорка в Лос-Анджелес; направляется в Хьюстон; не везет багаж; везет абсолютно новый багаж; везет небольшую сумку; везет сумку среднего размера; везет два вместительных саквояжа; везет два тяжелых чемодана; везет четыре предмета багажа; чрезмерно беспокоится о своем багаже; не возится со своим багажом; путешествует в одиночку; путешествует со спутником; ведет себя слишком взволнованно; ведет себя слишком спокойно; поддерживает визуальный контакт с сотрудником таможни; отводит глаза при разговоре с сотрудником таможни; носит дорогую одежду и украшения; одет небрежно; по прибытии направляется в туалет; по прибытии сразу же торопится покинуть аэропорт; по прибытии медленно идет по аэропорту; бесцельно прогуливается по аэропорту; уезжает из аэропорта на такси; уезжает из аэропорта на лимузине; уезжает из аэропорта на частной машине; уезжает из аэропорта на транспорте, предоставляемом гостиницей.

Некоторые поводы для подозрений по меньшей мере абсурдны, и это наводит на мысль об отсутствии разумного обоснования обобщений, используемых сотрудниками DEA при задержании подозреваемых в контрабанде наркотиков. Придать смысл этому списку можно лишь в одном случае: если представить его как перечень меняющихся характеристик. Возможно, иногда контрабандисты оплачивают билет в одну сторону наличными и везут с собой два громоздких чемодана. Но необязательно так происходит всегда. Они легко могут переключиться на билеты туда и обратно, оплаченные кредитной карточкой, или одну-единственную небольшую сумку, не переставая при этом быть контрабандистами. Следует отметить и еще один момент непостоянства. То, что некоторые торговцы перестали покупать билет в одну сторону и возить с собой два громоздких чемодана, можно объяснить тем, что правоохранительные органы распознали эти характерные для контрабандистов привычки. Вследствие этого наркоторговцы последовали примеру лондонских террористов «Аль-Каиды», начавших вербовать выходцев из Восточной Африки, поскольку молодые арабы и пакистанцы стали привлекать к себе повышенное внимание. Неэффективно делать общие выводы относительно взаимосвязи категории и характеристики в том случае, если эта взаимосвязь не отличается постоянством — или если сам процесс обобщения может изменить основание для общего вывода.

Поднимает ли тревогу собака, специально обученная поиску наркотиков? Имеются ли ошибки в его документах или объяснениях? Был ли он когда-либо замешан в контрабанде?

В указанном списке вы не найдете упоминаний о расе, половой принадлежности или национальности, ни слова о дорогой одежде, украшениях, порядке высадки из самолета или скорости передвижения по аэропорту. Келли убрал все непостоянные обобщения, вынуждая сотрудников пограничной службы делать выводы на основе характеристик, не меняющихся изо дня в день или из месяца в месяц. Определенный процент контрабандистов всегда нервничает, всегда путается в объяснениях и всегда вычисляется собаками. Вот почему эти предположения более надежны, чем предположения, основанные на цвете кожи или количестве сумок подозреваемых. После проведения реформы Келли количество проводимых таможенной службой обысков сократилось примерно на 75 %, а количество успешных арестов увеличилось на 25 %. Вместо массы ошибочных решений сотрудники пограничной службы стали принимать довольно удачные. «Они стали действовать продуктивнее и эффективнее», — отмечает Келли.

 

5

 

На каком обобщении основывается представление об опасности питбулей: на изменяющемся или неизменном? Самые показательные данные относительно опасности пород, которыми мы располагаем, — это смертельные укусы. Они наглядно свидетельствуют о том, какую угрозу представляет та или иная разновидность собак. С конца 1970-х и до конца 1990-х годов в Соединенных Штатах были зафиксированы нападения со смертельным исходом с участием 25 пород собак. Возглавляли список питбули, однако степень изменчивости из года в год довольно значительна. К примеру, в период с 1981 по 1982 год были зафиксированы смертельные нападения со стороны пяти питбулей, трех смешанных пород, двух сенбернаров, двух метисов немецких овчарок, одной чистокровной немецкой овчарки, одной собака типа лайки, добермана, чау-чау, датского дога, помеси волка и собаки, метиса лайки и метиса питбуля — но ни одного ротвейлера. В 1995-м и 1996 годах в этот список вошли десять ротвейлеров, четыре питбуля, две немецких овчарки, две лайки, две чау-чау, две помеси волка и собаки, два метиса овчарки, метис ротвейлера, смешанная порода, метис чау-чау и датский дог. Виды собак, убивающих людей, постоянно меняются, потому что из года в год меняется популярность той или иной породы. Единственное, что остается неизменным, — общее количество людей, насмерть загрызенных собаками. Рост числа трагедий, связанных с питбулями, вовсе не указывает на то, что эта порода опаснее других. Он может просто свидетельствовать о том, что питбулей в стране стало больше.

«Я видел несчастные случаи с участием почти всех существующих пород, включая шпицев и за исключением разве что биглей и бассет-хаундов, — рассказал мне Рэндэлл Локвуд, старший вице-президент Американского общества по предотвращению жестокости в отношении животных (ASPCA) и один из ведущих экспертов страны по случаям нападений со стороны собак. — И обязательно имеется один или два смертельных случая с участием маламутов или лаек, хотя никто и никогда не поднимал шум с требованием запретить эти породы. Когда я впервые стал заниматься смертельными собачьими нападениями, во многих случаях фигурировали немецкие овчарки, метисы овчарок и сенбернары. Наверное, поэтому Стивен Кинг в качестве Куджо выбрал именно сенбернара, а не питбуля. Мне несколько лет не доводилось сталкиваться со смертельными нападениями доберманов, хотя в 1970-х годах они были не редкостью. Если в те времена вы хотели иметь злую собаку, то покупали добермана. Думаю, первый случай с нападением питбуля мне попался только в середине или конце 1980-х, а ротвейлеры начали фигурировать, когда через меня прошло уже несколько сотен смертельных случаев. Сегодня эти породы составляют подавляющее большинство. К чему я веду: ситуация меняется со временем. Она является отражением предпочтений людей, желающих иметь агрессивную собаку».

Следует, правда, отметить достаточное количество более стабильных обобщений в отношении опасных собак. В ходе исследования 1991 года, проведенного в Денвере, 178 собак, когда-либо кусавших людей, сравнили с 178 случайно выбранными собаками, которые никогда никого не кусали. Породы были представлены самые разнообразные. Чаще всего встречались немецкие овчарки, акита-ину, чау-чау. (Поскольку запрет на питбулей действует в Денвере с 1989 года, питбули в исследовании участия не принимали.) Но при этом был выявлен ряд устойчивых очевидных закономерностей. Среди кусающихся собак кобелей отмечалось в 6,2 раза больше, чем сук, а кастрированных в 2,6 раза меньше, чем некастрированных. По результатам денверского исследования, сидящих на цепи среди кусающихся собак было в 2,8 раза больше, чем непривязанных. «Около 20 % совершивших смертельные нападения находились на тот момент на цепи в течение длительного периода времени, — отметил Локвуд. — Возникает вопрос: они на цепи, потому что агрессивные, или агрессивные, потому что их держат на цепи? И то и другое. Эти животные были лишены возможности общаться с людьми и адаптироваться к ним. Они даже не знают, что дети — это маленькие человеческие существа, и рассматривают их как добычу».

Во многих случаях собаки, которые кусают людей, изолированы от общества, поскольку от общества изолированы их хозяева, и демонстрируют агрессивность, потому что их хозяева хотят иметь агрессивную собаку. Немецкая овчарка, охраняющая автомобильную свалку, — которая, кажется, одним укусом может перегрызть горло, — и немецкая овчарка-поводырь принадлежат к одной породе. Но это совершенно разные собаки, поскольку владельцы воспитывают их, руководствуясь разными соображениями.

«Смертельное нападение собаки — это не просто нападение крупного или агрессивного животного, которое кусает человека, — продолжает Локвуд. — Это совокупный результат взаимодействия человека и собаки — неподходящая собака, неподходящие предки, неподходящее воспитание неподходящим человеком в неподходящих условиях. Я участвовал во многих судебных делах, касающихся смертельных нападений собак, и пришел к выводу, что почти во всех этих случаях были виноваты все участники. Трехлетнего ребенка, разгуливавшего по району в одиночку, загрызла изголодавшаяся собака, с которой плохо обращался приятель матери, не имевшей понятия, где находится ее ребенок. Мы ведь говорим не о старой овчарке, мирно спавшей у камина и обезумевшей ни с того ни с сего. Обычно присутствует множество предупредительных тревожных сигналов».

 

6

 

Он не единожды имел неприятности с законом; несколько месяцев спустя его обвинили в домашнем насилии, а в следующий раз — после уличной драки — в физическом насилии при отягчающих обстоятельствах. «У Шридева масса личностных проблем, — говорит Шерил Смит, специалист по поведению собак, выступавшая консультантом по этому делу. — У него совершенно незрелая личность». Агуа и Акаше на тот момент было семь месяцев. Сразу после первого нападения суд постановил, чтобы собаки всегда выходили из дома в намордниках и содержались в огороженном дворе. Но Кафе не надевал на них намордники, поскольку, по его собственному утверждению, не мог позволить себе купить их, и никто из городского совета ни разу не навестил его с проверкой и не заставил подчиниться решению суда. Молодой человек несколько раз заговаривал о дрессировке собак, но так и не посетил ни одни курсы. Вставал вопрос и о кастрировании собак, в частности кобеля Агуа, однако операция обходится в сотню долларов — слишком дорого, по мнению Кафе. Когда после первого нападения городские службы временно забрали животных, их также не кастрировали, потому что в Оттаве не существовало закона об упреждающей кастрации собак, напавших на людей.

В день второго нападения, по словам некоторых очевидцев, к подруге Кафе пришли гости, и собак, пребывавших в невменяемом состоянии, выпустили во двор. Снега намело достаточно, чтобы по сугробам они могли забраться повыше и перепрыгнуть через забор. Джейден Клеро остановился возле забора и, рассматривая собак, приговаривал: «Щеночки, щеночки». Его мать окликнула мужа, а тот побежал к сыну, что всегда заводит агрессивную собаку. Псы перескочили через забор, и Агуа схватил голову ребенка в пасть и принялся мотать ею из стороны в сторону. Классический пример нападения собаки: некастрированное и недрессированное животное, ранее проявлявшее агрессивное поведение, имеющее безответственного владельца, вырвалось на свободу и напало на маленького ребенка. Собаки уже привлекали внимание городских властей, и те могли бы предотвратить второе нападение. Если бы сделали правильное обобщение, т. е. обобщение, основанное не на породе, а на известной и показательной связи между опасными собаками и нерадивыми владельцами. Но для этого нужно было проверять, подчиняется ли Шридев Кафе предписанию суда и купил ли он намордники; нужно было кастрировать собак после первого же нападения и издать закон, согласно которому люди, чьи собаки нападают на маленьких детей, лишаются права заводить животных. Одним словом, нужно было жестко применять более четкие обобщения. Но ведь гораздо легче просто запретить породу.

[1] По сегодняшним стандартам дело Enron уже вряд ли тянет на финансовый скандал – куда ему до многомиллиардного финансового кризиса нескольких последних лет! Но оно послужило мне темой дважды – в этой статье и в более ранней, озаглавленной «Миф о талантах» (ее вы найдете в третьей части), – поскольку я считаю его поистине показательным скандалом информационной эпохи. История служит тому подтверждением. Отнесись мы к урокам Enron с большей серьезностью, кто знает, разразился бы финансовый кризис 2008 года?

 

[2] Лессиг Л. Свободная культура. — М:. Прагматика культуры, 2007.

 

[3] Около 90 км/ч. — Прим. ред.

 

[4] Компания — производитель женского нижнего белья. — Прим. ред.

 

[5] Американский финансист и филантроп. В 1990 г. был приговорен к 10 годам тюремного заключения и штрафу в размере 600 млн долларов за мошенничество с ценными бумагами. Провел в заключении 22 месяца. Условием его досрочного освобождения стал пожизненный отказ от любой деятельности с ценными бумагами. — Прим. ред.

 

[6] Альберт Арнольд «Эл» Гор-младший— вице-президент США с 1993 по 2001 год в администрации Билла Клинтона. — Прим. ред.

 

[7] Эдвард Гиббон (1737–1794) — английский историк, автор сочинения «История упадка и разрушения Римской империи» (The History of the Decline and Fall of the Roman Empire). — Прим. ред.

 

[8] Нидерхоффер В. Университеты биржевого спекулянта. — М.: Крон-Пресс, 1998.

 

[9] Талеб Н. Одураченные случайностью: Скрытая роль шанса на рынках и в жизни. — М.: SmartBook, 2009.

 

[10] Джейн Мэнсфилд (1933–1967) — американская актриса. Наряду с Мэри-лин Монро была одним из секс-символов 1950-х годов Дорис Дэй (род. в 1924 году) — американская певица и актриса. — Прим. ред.

 

[11] Мэднсон-авеню — манхэттенская улица. В XIX–XX веках на ней располагались офисы основных рекламных агентств США, поэтому название улицы стало нарицательным обозначением американской рекламной индустрии в целом. — Прим. ред.

 

[12] Стоун И. Происхождение. — М.: Политиздат, 1983.

 

[13] Иногда от рождения идеи до ее реализации проходит довольно много времени. В данном случае — почти десять лет. Как-то мой приятель Крис Гровер, на тот момент студент-меди к, заметил, что с точки зрения эволюции биология современных женщин очень необычна. До начала XIX века женщины детородного возраста менструировали крайне редко. Сегодня менструации у них идут постоянно. Этот факт вызвал у меня живейший интерес. Но как, скажите на милость, можно было превратить его в историю? А потом я узнал о Джоне Роке…

 

[14] Ирландское танцевальное степ-шоу. Музыка для шоу была написана композитором Биллом Уиланом. — Прим. ред.

 

[15] Фоер Дж. Полная иллюминация. — М.: Эксмо, 2009.

 

[16] Эта статья была написана во время футбольного сезона 2008 года. Университет Миссури закончил игру со счетом 10:4, и звезда Чейза Дэниэла, который когда-то считался одним из претендентов па приз Heisman Trophy, закатилась. Он не был отобран в драфте 2009 года, но подписал контракт с «Вашингтон Редскипз» как свободный агент.

 

[17] На территории базы ВМС США в городе Куантико (штат Вирджиния) располагается главный учебный центр ФБР. — Прим. ред.

 

[18] Вскоре после публикации этой статьи я принимал участие в дебатах с Джоном Дугласом на Национальном общественном радио. Я рассчитывал услышать от него продуманные ответы на критические заявления Эдисона и его коллег. Но как быстро выяснилось, Дуглас и слыхом не слыхивал об Элисоне и прочих ученых, выступающих с критикой его психологических профилей.

 

[19] Майклз Э., Хэндфилд-Джонс X., Экселрод Э. Война за таланты. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2006.

 

[20] Банкротство Enron в результате финансового скандала произошло в 2001 году. — Прим. ред.

 

[21] Фостер Р., Каплап С. Созидательное разрушение. — М.: Альп и на Бизнес Букс: Альпина Паблншерз, 2005.

 

[22] Питере Т., Уотерман Р. В поисках совершенства. Уроки самых успешных компаний Америки. — М.: Альпина Паблишерз, 2010.

 

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!