ДИКТАТУРА ЛУЦИЯ КОРНЕЛИЯ СУЛЛЫ — ПОПЫТКА РЕСТАВРАЦИИ АРИСТОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ 2 страница
Восстановление власти консулов (Арр. В. С, I, 63) и выборы должностных лиц на 87 г., проведенные Суллой, должны были закрепить государственный порядок и общественное согласие (Plut. Sulla, 10).
В-третьих, Сулла предпринял попытки решить основные сословные проблемы. Частично был решен долговой вопрос. Известно, что в 88 г. был принят «закон о двенадцатой доле». Неясно, что конкретно предписывал этот закон. Г. Блох и Ж. Каркопино говорили о введении моратория на все долги{255}. Т. Моммзен считал, что был установлен лишь максимальный размер долговых процентов в 10-12% годового капитала{256}. В интерпретации этого закона Суллы мы следуем за мнением Т. Франка{257}. Если учесть, что П. Сульпиций в 88 г. ставил вопрос об исключении из сената должниковсенаторов, а еще раньше (в 89 г.) с идеей ограничения ростовщического процента и облегчения положения должников выступил сторонник сенатского меньшинства претор Авл Семпроний Азелион, которого заимодавцы за эту инициативу убили (Liv. Per., 74; Арр. В. С, I, 54){258}, Сулла при решении долгового вопроса действовал не в интересах беднейшего населения Рима, а, прежде всего, в интересах обремененных долгами представителей сенатской знати.
Сулла пытался решить аграрный вопрос, обратив внимание на новый аспект этой проблемы — материальное обеспечение люмпенизированной массы римского гражданства и ее расселение за пределами Рима. Были выведены также колонии ветеранов (Liv. Per., 77).
|
|
|
Сулла продемонстрировал верность традиционным республиканским морально-этическим нормам. Раб, выдавший П. Сульпиция, за услугу государству был отпущен на свободу, а за предательство господина — сброшен со скалы (Liv. Per., 77; Plut. Sulla, 10). Современники расценили это как восстановление порядка в государстве (Liv. Per., 77).
В целом события 88 г. стали поворотным пунктом и в политической биографии Суллы, и в истории Римской республики. Они сформировали и политическую программу Суллы, и его методы политической борьбы. По оценкам современных исследователей, программа Суллы в общих чертах имела консервативный характер и была направлена на реставрацию власти сената и аристократического характера государственного правления. Однако одни авторы видят в ней удовлетворение самых общих интересов оптиматов{259}. Другие считают, что законы Суллы были результатом дискуссии с наиболее дальновидной и умеренной по своим целям частью нобилитета{260},[27] например, группы, которая поддерживала Ливия Друза{261}. Третьи подчеркивают прежде всего антидемократический характер проведенных мероприятий{262}, «лишавших народ всякого политического значения и власти, …уничтожавших планы и перспективы обращения Италии в демократическую республику, которые развивали римские радикальные популяры 80-х годов»{263}.
|
|
|
На наш взгляд, Сулла не был послушным исполнителем навязываемой ему воли. События 88 г. показали, что он был самостоятельным политиком, по-своему понимал основные проблемы Рима и сам определял, каким образом они могут быть решены. Плутарх сообщал, что еще в годы Союзнической войны Сулла трактовал одно из предзнаменований, как предопределение того, что именно он, Сулла, прекратит смуты в государстве (Plut. Sulla, 6; 9—10). Отталкиваясь от этого сообщения, А. Кивени выдвинул предположение, что уже к 90-му году Сулла выработал программу реформ, и даже если бы год его консульства был мирный, он все равно внес бы поправки в конституцию{264}. Думается, что А. Кивени не вполне объективен. Законодательство Суллы 88 г. было осуществлено на фоне кровавых столкновений и, по существу, в условиях военного штурма города (Арр. В. С, I, 63, 1). Данное обстоятельство не могло не наложить отпечатка на характер сулланских преобразований и методы их осуществления. На это указывают и нестабильная ситуация в Риме во второй половине 88 г. (Арр. В. С, I, 63), и неблагоприятный для Суллы результат выборной кампании на 87 г. (Plut. Sulla, 10, 4—8)[28], и позиция части сената в 88—82 гг., и, наконец, тот факт, что Сулла после наведения относительного порядка спешно покинул Рим и отправился на Восток. Мероприятия, проведенные Суллой в 88 г., были лишь ответом на требования политического момента и самым общим наброском программы возможных в будущем преобразований.
|
|
|
Пребывание Суллы на Востоке, по всей видимости, не только укрепили его представления о правильности осуществленной им политической программы, но убедили в необходимости и возможности более радикального ее проведения. Этому способствовала и дестабилизация политической ситуации в Риме в результате четырехлетнего (87—84 гг.) консулата Цинны{265}.
О том, каковы были представления Суллы о положении Римской республики, его планы и намерения, сейчас судить однозначно довольно сложно. Можно было бы реконструировать ситуацию на основе составленных им самим «Воспоминаний». Однако они не сохранились. Лишь на отдельные фрагменты этого сочинения ссылались более поздние античные авторы{266}. Как правило, в этих ссылках речь шла не о внутриполитических мероприятиях Суллы, а о его военных кампаниях. Могли бы в определенной степени пролить свет на поставленный вопрос свидетельства непосредственных современников событий. Правда, они фрагментарны, чрезвычайно субъективны и политически тенденциозны. Известно, например, что Луций Корнелий Сизенна написал историю борьбы Мария и Суллы. Упоминания о ней есть у Саллюстия, Цицерона и Веллея Патеркула (Sail. lug., 95, 2; Cic. De leg., I, 7; Ad Brut., 228; Vell., II, 9, 5). Однако само сочинение до нас не дошло. Современники же отмечали явную тенденциозность этого сочинения: Сизенна был ярым сторонником Суллы, и это не могло не повлиять на политическую окраску описываемых им событий. Саллюстий прямо говорил о том, что Сизенна был пристрастным в своих суждениях, «говорившим недостаточно свободно — parum … libero ore locutus» (Sail. lug., 95, 2). Важными для нас являются оценки и характеристики, данные Цицероном. В своих политических и судебных речах Цицерон часто ссылался на события 89—79 гг. При этом одни и те же факты в зависимости от настроений самого Цицерона и целей его выступления часто приобретали различную окраску. Однако оценка существа предпринятых Суллой мероприятий оставалась практически неизменной: «знать огнем и мечом вернула себе власть в государстве» (Cic. Pro Rose, 141, 6—7); государству был обеспечен «и блеск внутри страны, и уважение за ее пределами, …каждому возвратили его почетное положение» (Cic. Pro Rose, 136, 6—8). По определению Цицерона, все это произошло «по воле богов, при живом участии римского народа, благодаря мудрости, империю, счастью и удаче Луция Суллы» (Cic. Pro Rose, 136, 9—10). Косвенно можно сослаться на речь консула 78 г. Марка Эмилия Лепида — политического противника Суллы. Она приведена Саллюстием в его «Истории». Лепид называл Суллу «этот Ромул — неудачник — Scaevos iste Romulus» (Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 19). Видимо, это определение следует понимать таким образом: Ромул считался создателем Рима, а Сулла стремился встать в один ряд с легендарным героем, что, по мнению Лепида, ему вряд ли удалось. В другой части своей речи Лепид подчеркивал, что Сулла совершил «величайший переворот государства и разрушение устоявшегося — maxima turbamenta rei publicae atque exitia probate» (Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 98—99). Однако следует учитывать тот факт, что оценки Лепида имели характер политической инвективы и, безусловно, были субъективны.
|
|
|
Таким образом, судить о том, чем на деле были для Римской республики преобразования Суллы — реставрацией, реформой или контрреформой и какие цели он мог ставить перед собой и перед обществом, возможно лишь на основании анализа конкретных мероприятий и законопроектов, получивших обобщенное определение — конституция Суллы.
Конституция Суллы — условное обозначение мероприятий, осуществленных во время сулланской диктатуры самим диктатором, по его инициативе или при его поддержке и предполагавших стабилизацию положения в Римской республике в том направлении, которое представлялось Сулле наиболее целесообразным. В античной традиции они обозначены как Корнелиевы законы. Нормы сулланской конституции, безусловно, были продиктованы личными соображениями и настроениями диктатора и имели оттенок волюнтаризма. Вместе с тем мероприятия Суллы были реакцией на сложившуюся в Риме социально-политическую ситуацию и, следовательно, должны были более или менее адекватно отражать ее.
В целом основные положения сулланской конституции мы можем разделить на две группы: первую составляют законы, направленные на стабилизацию общественной жизни и политической власти под руководством сената, вторую — на административно-территориальную интеграцию римско-италийского населения.
Осуществление стабилизационной программы Сулла начал с разгрома политической оппозиции, которая могла противостоять и лично ему, и осуществлению его планов. По сообщению Веллея Патеркула, Сулла никогда «не скрывал, что с его стороны противникам будет объявлена война — neque illaturum se bellum iis dissimulauit» (Vell., II, 24, 4, 4—5). Еще в 84 г. до возвращения в Италию Сулла официально известил сенат о намерении отомстить врагам, восстановить положение государства, сената, пострадавших во время марианского правления граждан и свое собственное (Liv. Per., 84; Арр. В. С, I, 77). Уже в этом послании к сенату Сулла заявил новый для римской политической практики принцип: по собственной инициативе, не имея конституционно-правовых оснований[29], он брал на себя обязанность решать государственные проблемы, снимая при этом с себя ответственность за возможные негативные последствия и оправдывая их высшими государственными интересами. Он заявлял, что в отношении лояльных граждан, в том числе и новых, он обещает полное прощение. Это был блестящий политический маневр, рассчитанный на изоляцию политических противников{267}. Заявление Суллы было тем более важно, что консулы 84 г. Корнелий Цинна и Папирий Карбон пытались возложить ответственность за сложившуюся ситуацию на население Рима и, особенно, Италии. В процессе набора войск они подчеркивали, что именно из-за новых граждан они (консулы) попали в такое положение (Арр. В. С, I, 76). Сулла всячески откладывал возможность мирного урегулирования ситуации, более того, открыто заявил о необходимости восстановления порядка с помощью преданного ему войска (Арр. В. С, I, 79). Современники не сомневались в том, что он будет действовать силой: «римляне, помнившие его прежний штурм и захват Рима, были в страхе; …они хорошо знали, что Сулла думает не о наказании их или об их исправлении, либо же об их устрашении, но что у него в мыслях всеобщая гибель, смертные приговоры, конфискации, убийства» (Арр. В. С, I, 81—82). На основании этого пассажа Аппиана некоторые исследователи, например Ф. Фрёлих, высказывали предположение, что Сулла имел в отношении противников чрезвычайно жесткие и суровые намерения{268}. Т. Моммзен считал, что сулланский террор был вынужденной мерой. По его мнению, Сулла постоянно склонялся к помилованию виновников, но марианцы спровоцировали кровавую расправу, усугубив обстоятельства политической борьбы сговором с самнитами{269}.[30] С ним отчасти согласен А. Кивени, который считает, что Сулла предполагал амнистию для своих противников{270}.
Исходя из античной традиции, невозможно однозначно оценить ситуацию и возложить ответственность на какую-либо из сторон. Если Аппиан прямо обвинял в кровопролитии Суллу (Арр. В. С, I, 82), то Ливии и Веллей Патеркул, напротив, считали виновниками марианцев, которые «добились, что соглашение (с Суллой. — Н. Ч.) не состоялось» (Liv. Per., 84); Сулла же прибыл в Италию «не как инициатор войны, но как поборник мира — поп belli uindicem, sed pacis auctorem» (Vell., II, 25, 1, l—2) и «попытался предупредить войну при помощи справедливых законов и благоприятных условий — temptauitque iustis legibus et aequis condi-cionibus bellum componere» (Vell., II, 25, 1, 5—6).
Можно допустить, что Сулла предполагал мирное решение конфликта. По сообщениям Аппиана и Ливия, он, например, пытался договориться о мире с консулами Луцием Сципионом и Юнием Норбаном (Liv. Per., 85; Арр. В. С, I, 85, 86){271}. Современники воспринимали эти попытки настороженно. Цицерон, например, оценил их позднее как коварство: «…pacem cum Scipione Sulla sive faciebat, sive simulabat» (Cic. Phil., XIII, 2). Даже если Сулла и рассчитывал на некое соглашение с противниками, речь при этом не шла об их полной безнаказанности и сенат должен был принять ультимативные требования Суллы без оговорок. В этом смысле, безусловно, правы те исследователи, которые считают, что инициатива гражданской войны исходила именно от Суллы{272}.
Высадившись в Брундизии, Сулла и его легаты начали военные действия против противников по всей Италии. Главные силы марианцев были осаждены и разбиты в Пренесте и у Коллинских ворот, а разрозненные остатки уничтожены при Клузии, Фавенции и Фиденции (Liv. Per., 85, 86, 87, 88, 89; Vell., II, 28,1; Арр. В. С, I, 8494).
Одновременно с военными действиями в Италии Сулла направил своих легатов в ближайшие провинции — Африку и Сицилию (Арр. В. С, I, 95). Восточные провинции не представляли опасности, т. к. были «умиротворены» в результате войны с Митридатом. Западные провинции контролировал Серторий, против которого Сулла послал Метелла (Арр. В. С, I, 97). Вскоре обе Испании подчинились Сулле, Серторий бежал в Мавританию.
Победа над политическими противниками сопровождалась показательной расправой: сдавшихся на милость победителя, по одним сведениям, 8 тыс. (Liv. Per., 88; Арр. В. С, I, 93), по другим — 6 тыс. (Plut. Sulla, 30), по третьим — 4 тыс. (Flor. Ер. bell., II, 9, 90—91), Сулла убил{273}. Саллюстий писал, что «победители не имели ни меры, ни сдержанности, совершали против граждан отвратительные и жестокие злодеяния — neque modum neque modestiam victores habere, foeda crudeliaque in civis facinora facere» (Sail. Cat., 11, 4, 4-5).
Оказавшись в Риме, Сулла возвел террор в ранг государственной политики. Характерна форма, в которой это было сделано. 3 ноября 82 г.{274} на народном собрании был оглашен официальный список тех, кого Сулла считал своими противниками и кто будет подвергнут наказанию — проскрипционный список — proscrip-tiones или tabulae proscriptionis (Cic. Pro Ros., 21,1—2; 27; In Cat., III, 24; Liv. Per., 88, 78; Plut. Sulla, 31; Vell., II, 28, 3; Арр. В. С, I, 95; Flor. Ep. bell., II, 9, 95—96)[31].
Современники восприняли проскрипции неоднозначно. С одной стороны, сулланский террор вызвал ужас (Арр. В. С, I, 95) и долгое время воспоминания о нем приводили римлян в содрогание (Арр. В. С, II, 41). Цицерон вспоминал о проскрипциях как о государственном бедствии (Cic. Pro Rose, 1, 5—7; 16, 1—2; In Cat., III, 24). Саллюстий расценивал их как проявление дальнейшего разложения римского гражданства (Sail. Cat., 11, 4). С другой стороны, среди части римского населения проскрипции нашли понимание. Симптоматично поведение сенаторов, которые просили «не избавления от кары тех, кого (Сулла. — Н. Ч.) решил уничтожить, но избавления от неизвестности для тех, кого (Сулла. — Н. Ч.) решил оставить в живых» (Plut. Sulla, 31). Цицерон в речи, произнесенной в защиту Секста Росция в 80 г., отмечал, что «эти злодейства и гнусности совершались без ведома Суллы — imprudente L. Sulla scelera haec et flagitia fieri» (Pro Ros., 25, 9). Более того он подчеркивал: «…бесчестные граждане были бы, кто не присоединился бы к тем, успехами которых великолепие внутри и уважение за пределами государства было удержано, …каждому его достоинство и положение возвращено, …все это произошло по воле богов, при деятельном участии римского народа, благодаря мудрости, империю, счастью Л. Суллы — …perditi civis erat non se ad eos iungere quibus incolumibus et domi dignitas et foris auctoritas retineretur…suum cuique honorem et gradum redditum, …eaque omnia deorum voluntate, studio populi Romani, consilio et imperio et felicitate L. Sullae gesta esse» (Cic. Pro Rose, 136, 5—10). Можно, разумеется, предположить, что это был вынужденный реверанс в сторону диктатора. Однако и позднее Цицерон оценивал действия Суллы как «победу благонадежных» (Cic. Deorat., III, 12), «нравственно-прекрасное дело» (Cic. De off., II, 27){275}. Цезарь, которого ни в коем случае нельзя считать апологетом Суллы{276}, в 63 г., выступая в сенате по поводу суда над катилинариями и ссылаясь на общественное мнение, говорил, что все «восхваляли его (Суллы. — Н. Ч.) поступок — quis non factum eius laudabat?», и утверждал, что сулланские проскрипции были направлены против «преступных и властолюбивых людей», которые «мятежами своими потрясли государство и были казнены заслуженно» (Sail. Cat., 51, 32, 1-5).
В связи с подобным неоднозначным отношением современников к сулланским проскрипциям чрезвычайно важным становится вопрос об их социально-политической значимости. В конце XIX — начале XX в. получило распространение мнение Т. Моммзена, который рассматривал проскрипции как форму борьбы с «революционной партией» — популярами, которых автор считал главным образом ответственными за нестабильность в Римской республике. В результате проскрипций, по его мнению, возникли условия для перехода на законный путь преобразования старых порядков и восстановления режима олигархии{277}.
Сходная оценка была высказана в отечественной историографии, правда, с преобладающим негативным оттенком. Проскрипции рассматривались как средство борьбы римского нобилитета с революционно-демократическим движением, стремление восстановить позиции сенатской аристократии{278}.
Бесспорно, провозглашая проскрипции, Сулла имел в виду не только личные, но и государственные интересы. В своем выступлении на народном собрании он много и велеречиво говорил о себе и своих подвигах, но одновременно заявлял, что улучшит положение народа, если его будут слушаться; по отношению к врагам он не будет знать пощады, точно так же он будет жесток к тем, кто осуществлял магистратуры в 83 г. (Арр. В. С, I, 95). Таким образом, Сулла стремился обосновать целесообразность проскрипций не столько личными интересами, сколько их общественной необходимостью, которая состояла в восстановлении гражданского мира в Республике и консолидации римского гражданства под эгидой сената. В этом смысле проскрипции, безусловно, имели реставраторское просенатское значение. Если же иметь в виду, что ответственность за гражданскую войну и общественные беспорядки 88_82 гг. Сулла возложил не только на римско-италийское население, но даже на жителей провинций, то проскрипции можно рассматривать как форсированную попытку восстановить политический авторитет Рима и римского империя в новых условиях формировавшегося территориального государства. В этом смысле проскрипции приобретают реформаторское имперское значение. В условиях территориальной и социальной дезинтеграции римского гражданства восстановление римской нобилитарной республиканской системы можно было осуществить только силовым давлением, а потому реставрация неизбежно вылилась в массовый террор. Главной задачей для Суллы после получения диктатуры стала организация общественно-политической жизни на основе понятной и, судя по его жизни и деятельности, единственно возможной для него практике сенатской республики. Не случайно важнейшей составляющей сулланской конституции стала серия законов, направленных на реставрацию политического положения сената. Для этого Сулла прежде всего принял решение о восстановлении его численности. Он уже пытался сделать это в 88 г. После понесенных потерь в результате гражданской войны, бесчинств марианцев и проскрипций самого Суллы численность сената, видимо, значительно сократилась. Известно, что в результате марианского террора погибло около 50 сенаторов. По словам Цицерона, во время консулата Цинны был уничтожен почти весь сенат (Cic. Post red. in sen., 38; ср.: Plut. Crass., 4; Flor. Ep. bell., II, 9, 48—64). Кроме того, по приказу Гая Мария Младшего римский претор (по одним сведениям, Луций Дамасипп — Liv. Per., 86, по другим — Брут — Арр. В. С, I, 88) при приближении Суллы к Риму перебил почти всю римскую знать. По крайней мере, Аппиан называл имена наиболее влиятельных сенаторов (Арр. В. С, I, 88). Только в первоначальный проскрипционный список Сулла внес 40 имен сенаторов (Арр. В. С, I, 95), тогда как общее число проскрибированных Суллой сенаторов, видимо, составило 90 человек (Арр. В. С, I, 103){279}. Учитывая потери последних пяти лет (88—82 гг.), можно говорить, что сенат сократился примерно на 150 человек. Если иметь в виду, что традиционная численность сената колебалась в пределах 300 человек, то осенью 82 г. в состав сената входили примерно 150 человек.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 64; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!