СПЕЦИФИКА РИМСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ НАКАНУНЕ КРИЗИСА КОНЦА II—I в. до н. э. 5 страница
Однако сами по себе ни консулат, ни материальный достаток не означали автоматического включения в состав nobiles. Так, Марк Порций Катон Старший — консуляр и цензорий, имевший к тому же все основания претендовать на экономическое влияние, оставался вне нобилитета{93}. Гай Марий — шестикратный консул — неизменно сталкивался с пренебрежительным и даже враждебным отношением первых граждан (Plut. Mar., 20; 30; 32). Гней Помпеи — четвертый консул в своем роду — так и не смог стать «своим человеком» среди старой сенатской аристократии. Напротив, Сервия Сульпиция Руфа, не исполнявшего должности консула и лишь имевшего очень далекого предка — консуляра, современники считали нобилем (Cic. Pro Mur., 15—16). Луций Корнелий Сулла еще до исполнения консулата пользовался поддержкой Метелла и других представителей нобилитета. В данном случае, на наш взгляд, играл роль династический факт — принадлежность к старинным сенаторским фамилиям. Именно эта составляющая nobilitas закрепляла экономическое и политическое влияние в руках нескольких фамилий.
Нобилитарные семейства и роды оказывали друг другу материальную и политическую поддержку, закрепляли общественное положение брачными союзами. Чрезвычайно показательным примером является негативное отношение римской аристократии к женитьбе Гнея Помпея на Корнелии — дочери нобиля Метелла Сципиона. Формально недовольство римлян объяснялось этической стороной этого брака — значительной разницей в возрасте. Но мы допускаем, что в данном случае играл роль и тот факт, что Помпеи не являлся для нобилитета человеком его круга (Plut. Pomp., 55).
|
|
|
Высочайший престиж и моральный авторитет nobiles базировался на широкой клиентеле{94}. Римские нобили имели клиентов не только в Риме, но и в Италии, и в провинциях. Бывшие консуляры и претории, отслужив магистратуру, становились полководцами и наместниками римских провинций. Полновластие проконсулов и пропреторов в провинциях обеспечивало им прочные связи с представителями местной знати.
Таким образом, нобилитет был особой сословной группой, своего рода социально-политической элитой римского общества. Его положение определялось комплексом составляющих. Понятие nobilitas складывалось из принципов политического лидерства, экономической влиятельности, династического и морального престижа. Совершенно правы, на наш взгляд, те исследователи, которые считают нобилитет особой замкнутой корпорацией, обладавшей неписаным преимущественным правом на консулат, осуществлявшей господство в сенате и не допускавшей в свой круг новых людей{95}.
По крайней мере, в первой половине II в. к консулату были допущены лишь четверо homines novi: М. Порций Катон (195 г.), М. Ацилий Глабрион (191 г.), Гн. Октавий (165 г.) и Л. Муммий (146 г.). Близкий современник событий — Саллюстий — обратил внимание на то, что новые люди имели доступ в сенат, но их продвижение по политической лестнице ограничивалось претурой, т. к. они считались недостойными консульской должности (Sail. lug., 63, 7).
|
|
|
Оформление нобилитета имело важнейшие социально-политические последствия для Римской республики. Во-первых, хотя магистратская власть была ограничена годичностью и коллегиальностью, nobiles, проводя из года в год на консульские должности своих ставленников, по существу концентрировали власть. Занимая ведущее положение в сенате и системе исполнительной власти, они могли манипулировать мнением римского гражданства. Все эти факторы способствовали персонификации власти и в конечном счете развитию монархических тенденций. Во-вторых, выделение нобилитета обозначило гетерогенный характер сенаторского сословия и по существу определило особенности политической борьбы в Риме в период поздней Республики. Противостояние Тиберия и Гая Семпрониев Гракхов и П. Корнелия Сципиона Эмилиана Младшего, Гая Мария и Л. Корнелия Суллы, Гн. Помпея и Г. Юлия Цезаря, сенатских группировок Фульвиев и Клавдиев демонстрирует развитие в сенате и римской civitas конфликта, не связанного с сословными интересами{96}. В-третьих, наличие у нобилитета широкой италийской и провинциальной клиентелы развивало тенденцию интеграции на территориально-державной основе.
|
|
|
Наряду с сенаторским к категории высших сословий относилось римское всадничество — ordo equestris. Выделение этого сословия обозначилось в середине III в., на что указывает несколько фактов: социальный статус перестал определяться службой в римской кавалерии, установился всаднический имущественный ценз, были определены и получили юридическое закрепление права, привилегии и сословные отличия. Экономическая обособленность всадничества актуализировалась с расширением римской агрессии и постепенным распространением римского империя сначала на Италию, затем на провинции. (Особенно заметным этот процесс стал после 2-й Пунической войны, что прослеживается по сообщениям Полибия (Polyb., VI, 17, 2) и Ливия (Liv., XLV, 18, 3).) Политическая обособленность — с передачей всадникам судебных полномочий в результате реформ Гракхов, бытовая — в связи с закреплением внешних отличий всаднического достоинства и принятием закона о всаднических местах в театре (194 г.).
|
|
|
В связи с тем что процесс оформления прав и привилегий всадничества был длительным, возникает важный вопрос, когда оно конституировалось как сословие. В исторической литературе преобладает представление о том, что отделение ordo senatorius от всадничества произошло во второй половине II в.{97},[13] Мы, вслед за Г. Альфёльди{98}, считаем возможным предположить, что официально статус всаднического сословия был признан в соответствии с принятым в 67 г. законом Росция — lex Roscia, который закрепил сословные привилегии всадников. По содержанию этот закон не был новым (Plut. Cic, 13). Он всего лишь восстанавливал норму, ставшую к началу I в. традиционной, но отмененную Суллой, по которой за всадниками закреплялись в цирке четырнадцать рядов, расположенных непосредственно за сенаторскими. Но для нас важно другое — римское гражданство признало справедливыми всаднические привилегии именно в соответствии с законом Росция.
В связи с анализом всадничества возникает другой важный вопрос. Античная традиция не содержит таких же четких количественных характеристик ordo equestris, как, например, сенаторского сословия. Поэтому в исторической литературе можно встретить самые различные гипотетические цифры. К. Крист считает возможным говорить о 10—20 тыс. всадников в Риме во второй половине II — начале I в.{99} Эта цифра, встречающаяся в биографии Цицерона (Plut. Cic, 31, 1), маловероятна и доказательств в ее пользу нет. Напротив того, сообщение Плутарха о всадниках и 20 тыс. юношей, оказывавших поддержку Цицерону в 58 г., лишь запутывает вопрос о количественном составе всаднического сословия. Цифру в 20 тыс. можно принять, но это были, по всей видимости, юноши из всаднических и сенаторских фамилий, еще не имевшие официального всаднического ранга. Основательные выводы Кл. Николе, кажется, окончательно опровергают эту цифру{100}. Мы присоединяемся к мнению ученого об ограниченном числе всадников в период поздней Республики. У нас есть относительно надежные свидетельства Аппиана о том, что от проскрипций Суллы погибло около 1600 всадников, а всего в борьбе марианцев и сулланцев — около 2600 всадников (Арр. В. С, I, 95; 103). Учитывая, что сенат потерял в это же время до 1/3 своего состава, и имея в виду сходное соотношение, можно назвать предположительную цифру всаднического сословия в 5000—8000.{101}
Следующий вопрос, связанный ordo equestris, о степени его корпоративности. Так же как и сенаторское сословие, всадничество не было замкнутым. Принадлежность к нему не являлась жестко наследственной. Хотя формально юноши из всаднических и сенаторских семей числились всадниками (Liv., XLII, 61, 5), сословный ранг определяли цензоры. Эта процедура имела по крайней мере два основания: имущественный ценз и выполнение курульной магистратуры. Последнее давало право быть приписанным к сенаторскому сословию.
Сословие всадников пополнялось в основном за счет зажиточных представителей римского плебса и обеспеченных муниципальных римских землевладельцев. Очевидно, всадниками могли стать по протекции патрона, рекомендации влиятельного лица или в награду. Возможно, полководцы или магистраты могли возводить во всадническое достоинство. В нашем распоряжении имеется один, но очень характерный и надежный факт, позволяющий вынести твердое суждение по этому вопросу. Правда, он фиксирует ситуацию I в. — периода диктатуры Юлия Цезаря. Это — рассказ Светония о восстановлении во всадническом сословии Децима Лаберия. Лаберий был лишен всаднического достоинства за участие в состязании мимографов и выступление на сцене. Цезарь вручил ему золотой перстень, что являлось символом восстановления прав и привилегий (Suet. Iul., 39, 2). Напрашивается несомненный вывод: всадничество было довольно мобильной социальной группой.
Кл. Николе, например, выделяет среди 370 всадников (312—43 гг.) 69 новых всаднических имен муниципального происхождения{102}. Эти данные взяты в основном из традиции Цицерона. Они позволяют говорить об определенном внутреннем соотношении различных групп ordo equestris{103}. Но, к сожалению, у нас недостаточно данных, чтобы проследить динамику процесса. Мы можем лишь предположить, что социальная мобильность всадничества активизируется в связи с расширением зависимой от Рима территории и особенно после Союзнической войны.
Особенно важен вопрос о степени влияния всаднического сословия на римскую социально-экономическую и политическую жизнь. Высказанное еще Т. Моммзеном и долгое время существовавшее в литературе предположение о том, что всадники в отличие от сенаторов представляли торгово-денежную римскую аристократию{104}, на сегодняшний день большинством авторов признано ошибочным{105}. Всадники, как и сенаторы, были землевладельческим сословием. Но со временем римское законодательство оформило бытовую (194 г.), политическую (129 г.) и экономическую специфику всадничества. Особую роль в этом процессе сыграл закон Клавдия 218 г., который мы уже рассматривали. Lex Claudia предоставил всадникам возможность, активной торгово-предпринимательской деятельности вне Италии — в провинциях. Здесь это сословие стало особенно влиятельным. Всадники занимались торговлей, ростовщичеством; участвовали в откупе налогов, аренде рудников и земель. Ливий писал: «Где появляется откупщик, там либо общественное право не имеет силы, либо для союзников нет никакой свободы — ubi publicanus esset, ibi aut ius publicum vanum aut libertatem sociis nullam esse» (Liv., XLV, 18, 4).
С середины II в. присутствие всадничества ощущалось в Риме повсюду: в строительстве, благоустройстве города и пр.{106} Большую роль представители этого сословия играли в свободных искусствах. Среди всадников были судебные ораторы, писатели, поэты, историки, грамматики, философы. Подобные занятия приносили популярность, а поэтому ценились. Ради известности некоторые всадники отказывались от почетных должностей.
Таким образом, всадники играли значительную роль в экономической жизни Рима. Но совершенно правы Г. Альфёльди и Кл. Николе, которые подчеркивали, что социальная значимость всаднического сословия определялась не столько его экономическим положением, сколько местом, которое всадничество занимало в общей функциональной структуре римского государства, иными словами, его социально-политической ролью.
Формальный доступ к римским магистратурам всадники получили в период становления сословия. После серии законов о магистратурах[14], принятых еще в IV в., каждый римский гражданин вне зависимости от богатства и сословной принадлежности мог претендовать на участие во власти, естественно, в порядке иерархии магистратур. Таким образом, формально всадничество было допущено к участию в исполнительной власти Римской республики. В середине II—I в. право представителей этого сословия на соискание государственных должностей не оспаривалось. Современники, по сообщению Ливия, считали всадников «рассадником сената» (Liv., XLII, 61, 5). Цицерон говорил, что «курия распахнута для людей из высших сословий» (Cic. Pro Sest., 97). Однако эти суждения во многом носят теоретический характер. Вопрос о реальных политических шансах всадников не государственно-правового, а этико-правового порядка — значительную долю успеха на выборах обеспечивал фактор влиятельности и общественного признания. Обычно всадники баллотировались в квесторы или трибуны. Исполнив магистратуру, они становились сенаторами. Кроме того, всадники, даже не занимая курульных должностей, могли оказаться среди сенаторов. Так случалось во время больших экстраординарных пополнений сената, как это было, например, при диктаторе Фабии Максиме в 216 г. (было зачислено 177 человек — Liv., XXIII, 23, 6— 7), в период диктатур Суллы и Цезаря. В этом случае они получали статус сенаторов второго ранга — педариев — pedarius, которые не имели права самостоятельного голоса, но могли присоединяться к голосам других сенаторов. Но, как правило, к подобной практике прибегали редко и в обычной обстановке к ней не обращались.
Получив доступ к магистратуре, лишь немногие всадники добивались консулата, монополизированного консулярными фамилиями. Не имея устоявшегося влияния nobiles, они в лучшем случае могли достичь претуры, в худшем — оставались на положении рядовых сенаторов и вынуждены были действовать в фарватере сенаторов-нобилей. О том, насколько зависимым и несамостоятельным было положение рядовых сенаторов, Саллюстий говорил так: «Знатные люди вместе с немногими сенаторами, которых они вовлекли для поддержки своей фракции, одобряют, отвергают, постановляют все, что им угодно — homines nobiles cum paucis senatoriis, quos addi-tamenta factionis habent, quaecumque libuit probare reprehendere de-cernere, ea, uti lubido tulit, fecere» (Sail. Ep., II, 11, 6).
Безусловно, всадники стремились уравновесить влияние знатных сенаторов собственным, закрепить за собой источники богатства и могущества — право на откупа и участие в судах, реализовать политические амбиции — добиться высшей магистратуры. Вопрос о роли всаднического сословия в политических конфликтах эпохи кризиса Римской республики — один из самых сложных в историографии. Многие исследователи, начиная с Т. Моммзена, видят в событиях второй половины II — начала I в. постоянную борьбу всадников и сенаторов либо как столкновение аристократии и деловых кругов, либо как столкновение верхней и нижней части римской элиты{107}. Вместе с тем в исследовательской литературе существует и другая точка зрения, в соответствии с которой всадническое сословие не составляло единого политического целого и не являлось противовесом сенату{108}. Реформация Гракхов показала, что политическое напряжение между всадниками и сенатской элитой существовало. Но, по нашему мнению, конфликт развивался недолго, примерно до 100 — начала 80-х гг. После Союзнической войны и диктатуры Суллы всадничество, изначально неоднородное по своему социально-экономическому положению и политическим претензиям, еще более утратило сословно-политическое единство и не составляло единой оппозиции сенаторскому сословию. Политический компромисс всадников и сенаторов закрепил принятый в 70 г. закон Аврелия Котты — lex Aurelia. Восстановить содержание этого закона можно по сообщению Светония о том, что во время диктатуры Цезаря была проведена очередная реформа суда, менявшая прежнюю норму. По lex Iulua iudiciaria сохранялись лишь две судебные декурии — сенаторская и всадническая, а третья декурия эрарных трибунов ликвидировалась (Suet. Iul., 41, 2; ср.: Cic. Phil., I, 19; Dio Cass., XLIII, 25). В античной традиции нет прямых указаний на то, что три судебные декурии были созданы по закону Аврелия Котты, но, судя по логике политических событий, это было именно так. Зато Ливии и Плутарх с дословной соответствием говорили о том, что по lex Aurelia «суды были переданы римским всадникам» (Liv. Per., 97; Plut. Pomp., 22). Видимо, они стремились раскрыть суть событий — основной вопрос политической программы всадников был решен.
Большинство римского гражданства составлял плебс — plebs. В результате римских завоеваний в Италии и за пределами Апеннинского полуострова, активной колонизационной политики Римской республики это сословие оказалось рассеянным и значительно ослабленным. Изменение сословной ситуации — оформление привилегий нобилитета и всадничества — существенным образом изменило политическую роль плебса.
В силу основных занятий, материального положения и общественной роли римский плебс не был однородным. Сельский плебс — plebs rustica — являл собой множество мелких и средних земельных собственников, которые всегда стояли на грани разорения и нищеты. Непрерывные римские завоевания сделали этот процесс вполне ощутимым. Отрицательно влияла на материальное положение мелкого и среднего крестьянства значительная продолжительность военных походов. Крестьяне надолго отрывались от своих хозяйств и постепенно утрачивали не только навыки, но и желание трудиться на земле. Безусловно, негативные последствия для крестьянского хозяйства имело разорение Италии в ходе 2-й Пунической войны. Поступление дешевого хлеба из новых провинций, приток денег, рабов и других материальных ценностей в виде военной добычи — все эти явления лишь усиливали экономическое неравенство в римском обществе.
Тезис о массовой пауперизации мелких (и даже средних) римских собственников земли присутствует в исторической литературе со времен Саллюстия (Sail. lug., 41, 7; ср.: Арр. В. С, I, 7){109}. Гракханские реформы были обусловлены кризисом мелкого и среднего землевладения. Свидетельства Аппиана по этому поводу более чем красноречивы (Арр. В. С, I, 9). Реформаторы рубежа II—I вв. (Л. Апулей Сатурнин, М. Ливий Друз Младший) апеллировали отчасти к интересам безземельного и малоземельного римского крестьянства.
Пауперизация крестьянства оказывала негативное влияние на социально-политическую жизнь Римской республики. Для разорившихся крестьян существовала следующая альтернатива. Они имели возможность поправить свое материальное положение, переселившись либо в колонии, либо в город. В первом случае возникавшая римская диаспора оставалась тесно связанной с метрополией, но оказывалась практически отстраненной от участия в политической жизни республики. Во втором случае крестьяне пополняли ряды plebs urbana, чаще всего оказывались на положении клиентов и жили за счет своего гражданского статуса. Они становились доминирующим элементом комиций, но их социально-политические претензии отличались от нужд и запросов той сословной группы, от которой они уже отделились — plebs rustica.
Если крестьянину удавалось сберечь хозяйство, он и в этом случае невольно и бессознательно вынужден был отступать от норм и стиля жизни, продиктованных общинной традицией; в интересах самосохранения пренебрегал идеалами экономической автаркии, переходил к товарному производству. Даже такие ревнители mos maiorum, как Марк Порций Катон Старший, призывали сограждан обогащаться{110}.
Другой категорией плебейского сословия был городской плебс — plebs urbana. Ее составляли свободные ремесленники, мелкие торговцы, наемные рабочие и т. п. Важнейшим феноменом общественной жизни Римской республики второй половины II — начала I в. является количественный рост этой сословной группы{111}. Социально-политические последствия этого явления имели катастрофический характер. В нашем распоряжении есть замечательный источник, позволяющий делать определенные выводы, — фрагмент из речи Цицерона «В защиту Луция Лициния Мурены» (Cic. Pro Mur., 70—71). Правда, она была произнесена в 63 г., но сам Цицерон подчеркивал, что ведет рассказ о типичной ситуации, обычной для римлян — ео quo semper usi sumus. Названный фрагмент посвящен рассуждению оратора о взаимоотношениях влиятельного римлянина и его свиты, состоявшей из представителей низшего сословия — homines tenues[15]. Цицерон отмечал, что такие незначительные люди надеются получить от влиятельного покровителя все. При этом у них есть одна возможность заслужить милость или отблагодарить за нее: содействовать своему патрону в соискании должности. Чрезвычайно интересно замечание Цицерона о том, что подобные отношения развиваются, несмотря на законодательные запреты и сенатские постановления.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 61; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!