Власть (авторитаризм и тоталитаризм). 10 страница
требовалось смести противников такой задачи в собственной стране. Наша
гражданская война не была борьбой каких-то двух группировок за власть в
государстве, как война «Алой и Белой розы», не была борьбой между одной Россией
и другой Россией. Это была борьба за российскую государственность и против неё,
за мировую коммунистическую революцию — борьба между Россией и Интернационалом,
между идеологией классовой ненависти и идеологией национального единства.
Для того, чтобы понять, за что сражались стороны в Гражданской войне, достаточно
обратиться к лозунгам, начертанным на знаменах тех лет. Они совершенно
однозначны, и всякий, кто видел листовки, газеты и иные материалы тех лет, не
сможет ошибиться относительно того, как формулировали свои цели враждующие
стороны. Предельно сжато они выражены на знаменах в буквальном смысле этого
слова: с одной стороны — «Да здравствует мировая революция», «Смерть мировому
капиталу», «Мир хижинам — война дворцам», с другой — «Умрем за Родину»,
«Отечество или смерть», «Лучше смерть, чем гибель Родины» и т.д. Знамена красных
войск, несущих на штыках мировую революцию, никогда, естественно, не
«осквернялись» словом «Родина». Впрочем, создатель Красной Армии Троцкий смотрел
на некоторые вещи гораздо более трезво, чем другие, и ему, между прочим,
принадлежит мысль, легшая позже в основу идейно-воспитательной работы в армии:
|
|
|
поскольку большинство населения несознательно, и мысль о защите отечества ему
все-таки понятнее идеи мировой революции, то красноармейца следует воспитывать
так, чтобы он, сражаясь за дело III Интернационала, думал при этом, что воюет за
Россию.
Белое движение возникло как патриотическая реакция на большевистский переворот,
и было прежде всего движением за восстановление уничтоженной большевиками
тысячелетней российской государственности. Никакой другой задачи основоположники
Белого движения никогда не ставили, их усилия были направлены на то, чтобы
ликвидировать главное зло — паразитирующий на теле страны большевистский режим,
преследующий откровенно антинациональные цели установления коммунистического
режима во всем мире. В Белом движении соединились люди самых разных взглядов,
сходившиеся в двух главных принципах: 1) неприятие большевистского переворота и
власти интернациональных преступников, 2) сохранение территориальной целостности
страны. Эти принципы нашли воплощение в емком и, собственно, единственном
лозунге Белого движения: «За Великую, Единую и Неделимую Россию». Идеология
участников белой борьбы не представляла собой какой-то специфической партийной
|
|
|
программы. Она была всего лишь выражением движения нормальных людей против
ненормального: противоестественной утопии и преступных результатов попыток её
реализации.
Собравшихся в конце 1917 г. в Новочеркасске первых добровольцев объединяла
прежде всего идея продолжения войны с Германией и недопущения окончательного
поражения и гибели России. «Их цель была — собрать новую армию взамен
разложившейся старой и продолжать борьбу с германским нашествием, причем
большевики рассматривались как ставленники немцев, как иноземные элементы». Так
же определял её цели и А.И. Деникин: «Создание организованной военной силы,
которая могла бы противостоять надвигающейся анархии и немецко-большевистскому
нашествию». Впоследствии он вспоминал: «Сохранение русской государственности
являлось символом веры генерала Алексеева, моим и всей армии. Символом
ортодоксальным, не допускающим ни сомнений, ни колебаний, ни компромисса. Идея
невозможности связать свою судьбу с насадителями большевизма и творцами
Брест-Литовского мира была бесспорной в наших глазах не только по моральным
побуждениям, но и по мотивам государственной целесообразности».
|
|
|
Противников в Гражданской войне разделяла вовсе не «классовая принадлежность», а
именно отношение к вопросу: «Великая Россия или Мировая Революция». Ядром
антибольшевистского движения, стали, естественно, образованные круги, прежде
всего служилые, всегда бывшие носителями государственного сознания. Советскому
человеку было положено считать, что белые армии состояли из помещиков и
капиталистов, которые воевали за свои поместья и фабрики, «одержимые классовой
ненавистью к победившему пролетариату». Но в годы самой гражданской войны и
сразу после неё сами большевистские деятели иллюзий на этот счет себе не
строили, и из их высказываний (не предназначенных для агитплакатов) совершенно
ясно, что они хорошо представляя себе состав своих противников («офицеры,
учителя, студенчество и вся учащаяся молодежь», «мелкий интеллигент-прапорщик»).
Надо иметь в виду, что офицерский корпус за годы Мировой войны (тогда было
произведено не менее 260 тыс. человек, то есть больше, чем за всю историю
русской армии до 1914 г.) стал в общем близок сословному составу населения (а
офицеры военного времени по происхождению представляли практически срез
социальной структуры страны — до 70% их происходило из крестьян, четверть — из
|
|
|
мещан, рабочих, интеллигенции и лишь менее 10% из дворян). Офицерский корпус
притом включал едва ли не всю образованную молодежь России, поскольку
практически все лица, имевшие образование в объеме гимназии, реального училища и
им равных учебных заведений и годные по состоянию здоровья были произведены в
офицеры. Эта масса молодых прапорщиков и подпоручиков, недавних студентов,
гимназистов, семинаристов, рядовых солдат и унтер-офицеров, произведенных за
боевые отличия, была весьма и весьма скромного материального положения.
Объединяли её, конечно, не имущественные интересы, а невозможность смириться с
властью антинациональных сил, выступавших за поражение своей страны в войне
(которую эти офицеры считали Второй Отечественной), разлагавших армию и
заключивших Брест-Литовский мир.
Но как бы ни была велика роль этих офицеров в белой борьбе, особенно на первом
этапе, большинство в белых рядах составляли все-таки не они, а как раз «рабочие
и крестьяне», причем, что очень важно — пленные из бывших красноармейцев. Лучшие
части белых армий на Юге — корниловцы, марковцы, дроздовцы уже к лету 1919 г. в
большинстве состояли из этого элемента, а в 1920 г. — на 80–90%. Все белые
мемуаристы единодушно отмечают, что именно этот контингент, т.е. люди, уже
побывавшие под властью большевиков, были гораздо более надежным элементом, чем
мобилизованные в районах, где советской власти не было или она держалась
недолго. На Востоке же и Севере России белые армии были практически полностью
«рабоче-крестьянскими», целые дивизии состояли даже сплошь из самых натуральных
«пролетариев» — ижевских и воткинских рабочих, одними из первых восставших
против большевиков. Эти рабочие полки прошли при отступлении через всю Сибирь,
вынося в тайге на руках свои пушки и боролись в Приморье до самого конца 1922 г.
Советская пропаганда, особенно впоследствии, говоря о гражданской войне,
предпочитала делать основной упор на так называемых «интервентов», представляя
белых по возможности не в качестве основной силы сопротивления большевизму, а в
качестве «пособников мирового капитала», каковой и должны были воплощать страны
Антанты. Антанта же усилиями апологетов партии, призывавшей к поражению России в
войне с Германией превратилась в символ чего-то антироссийского. И из сознания
советского обывателя совершенно выпал тот очевидный факт, что Россия — это и
была главная часть Антанты, без которой её, Антанты никогда бы не сложилось. И
так называемые «интервенты» не только не были врагами подлинной, исторической
России, а были её союзниками, обязанными оказать России помощь в борьбе против
немецкой агентуры, в качестве которой совершенно неприкрыто выступали тогда
большевики.
Другое дело, что «союзники» оказались эгоистичными и недальновидными и не
столько оказывали такую помощь, сколько преследовали свои корыстные цели. Теперь
можно, конечно, рассуждать о том, на ту ли сторону стала Россия в европейском
противостоянии. Но, как бы там ни было, а такова была воля её государей, и
никаких других союзников у России в 1917 г. не было. И в любом случае вина их
перед Россией не в том, что они проводили «интервенцию», а в том, что они этого
как раз практически не сделали, предоставив большевикам утвердить свою власть и
уничтожить белых — последних носителей российской государственности,
сохранявших, кстати, безусловную верность союзникам и идее продолжения войны с
Германией. Практически нигде, за исключением отдельных эпизодов и Севера России
(и то в крайне ограниченных масштабах) союзные войска в боях с большевиками не
участвовали, и потери в массе потерь белых армий исчисляются сотыми долями
процента. Их участи ограничивалось лишь материальной помощью, и то в отдельные
периоды и крайне скудной по сравнению с возможностями, которыми они располагали.
Белые не предрешали конкретных форм будущего государственного устройства России,
оставляя решение этого вопроса на усмотрение органа народного представительства,
который предполагалось создать после ликвидации большевистского режима.
Несомненной для них была лишь необходимость восстановления тех основ русской
жизни, которые были попраны большевиками, и сохранение территориальной
целостности страны. Последнему принципу белое руководство было особенно
привержено, не допуская отступления от него даже в тех случаях, когда это могло
обеспечить решающий стратегический перевес. Ни Колчак, ни Деникин как носители
верховной власти никогда не считали возможным признавать отделение от России
каких бы то ни было территорий, даже в том случае, когда отдавали себе отчет,
что их едва ли будет возможно возвратить в состав империи. Такая политика, если
и уменьшала шансы на успех (так, участь красного Петрограда в 1919 г. была бы
несомненно решена, если бы Колчак согласился признать независимость Финляндии),
то имела высокий нравственный смысл. Равно как и лозунг «За помощь — ни пяди
русской земли» по отношению к союзникам и некоторые другие аспекты, осложнявшие
сотрудничество с последними.
Естественно, что отношение к отделившимся окраинным национальным государствам
большевиков и белого командования было совершенно различным и во многом
определило исход борьбы. Если белые в принципе не могли признать их
существование и заключать с ними союзнические договоры, а отношения с ними были
если не резко враждебными (как с Грузией, против которой на кавказском побережье
пришлось держать часть войск), то крайне напряженными, то для большевиков, в
чьей программе лозунг о «праве наций на самоопределение вплоть до отделения»
занимал одно из центральных мест, это не составляло проблемы и при необходимости
они легко шли на это, рассчитывая, что при дальнейшем развитии «мировой
революции» эти страны все равно будут вместе с прочими включены в «земшарную
республику Советов».
Нигде, пожалуй, отношение сторон к «самостийничеству» не проявилось так наглядно
и не сыграло такой роли, как в случае с Украиной, бывшей в годы Гражданской
войны одним из основных театров боевых действий. До 1-й мировой войны вопрос об
украинском сепаратизме не стоял, тем более не было ни малейших проявлений такого
рода среди населения Малороссии (даже в 1918 г. германские представители
доносили, что, несмотря на соответствующую пропаганду, не удается искоренить из
его сознания убеждение о принадлежности России). Очагом «самостийности» со
второй половины XIX в. были украинские земли, находящиеся под властью Австрии —
Галиция (да и то — лишь воспитанная австрийцами их интеллигенция, масса же
населения всегда тяготела к России). С началом войны в Вене под эгидой
австрийского Геншатаба был создан «Союз Визволения Украины», целью которого был
отрыв Украины от России и, по объединении её с Галицией, создание автономного
образования в составе Австро-Венгрии, но пропаганда его на российскую армию
никакого успеха не имела, и ни одного инцидента на этой почве до 1917 в армии не
было.
Следует заметить, что образовавшая в Киеве после февральских событий т.н.
Центральная Рада была учреждением вполне самочинным, образованным явочным
порядком «депутатами» от новосозданных на революционной волне групп, кружков и
мелких организаций, объявивших себя партиями, и население Украины ни в малейшей
степени не представляла (никаких выборов в неё не было; на выборах же в органы
городского самоуправления летом 1917 г. «сознательные украинцы» полностью
провалились, не получив ни одного места; общероссийские партии получили 870
мест, федералисты — 128). По своему политическому облику Рада и созданное ею
летом 1917 г. «правительство» (т.н. Генеральный секретариат) были крайне левыми
(в основном социалистами-революционерами и социал-демократами), что и обусловило
их поведение во время Гражданской войны. В этом смысле разница между ними и
большевиками была крайне невелика, и вопрос стоял лишь о «месте под солнцем».
После большевистского переворота радовцы некоторое время пытались даже
соперничать с большевиками в роли организатора «социалистического правительства
для всей России». Но большевиками было образовано параллельное «украинское
правительство» в Харькове, и в конце декабря на Украине образовалось два
правительства, обвинявших друг друга в «контрреволюционности».
Однако большевики, в отличие от опереточных войск Рады, опирались на реальную
силу Красной гвардии и к середине января 1918 г. подвластная Раде территория
ограничивалась Киевом, небольшой территорией к северо-западу от него и
несколькими уездами Полтавской и Черниговской губ. Единственным выходом для Рады
было заключить соглашение с немцами (которые 12 января признали право за её
делегацией вести переговоры самостоятельно от большевиков), но т.к. Германия
формально не могла заключать договор с государством, которое ещё само себя не
провозгласило независимым, то 22 января «самостийность» в пожарном порядке и
была провозглашена — 39 украинских марксистов (члены Малой Рады) учредили
«Украинскую Народную Республику». Через три дня Рада была выброшена из Киева
подошедшими большевиками, но 1 марта вернулась с немцами. Ею брезговали не
только противники немцев (французский консул считал, что «нет ничего, кроме
банды фанатиков без всякого влияния, которая разрушает край в интересах
Германии»), но и представитель австрийского командования доносил в Вену: «Все
они находятся в опьянении своими социалистическими фантазиями, а потому считать
их людьми трезвого ума и здравой памяти не приходится. Население относится к ним
даже не враждебно, а иронически-презрительно». Естественно, что с ещё большим
отвращением относились к «самостийникам» участники зарождавшегося Белого
движения. Полковник М.Г. Дроздовский, пробивавшийся со своим отрядом с
Румынского фронта на Дон по югу Украины, писал в своем дневнике: «Немцы — враги,
но мы их уважаем, хотя и ненавидим... Украинцы — к ним одно презрение как к
ренегатам и разнузданным бандам».
Однако 30 апреля 1918 г. правые круги (опирающиеся на крепких крестьян и
землевладельцев) провозгласили гетманом генерал-лейтенанта П.П. Скоропадского, а
Раду разогнали; УНР сменилась «Украинской Державой». Ситуация на Украине для
сторонников единства России коренным образом изменилась. Гетманская власть в
отличие от петлюровской не была на деле ни националистической (лишь по
необходимости употребляя «самостийные» атрибуты и фразеологию), ни
антироссийской. Это давало возможность даже возлагать некоторые надежды на неё и
её армию как на зародыш сил, способных со временем освободить от большевиков и
восстановить всю остальную Россию. Собственно, все 64 пехотных (кроме 4-х особых
дивизий) и 18 кавалерийских полков представляли собой переименованные полки
русской армии, 3/4 которых возглавлялись прежними командирами. Все должности в
гетманской армии занимали русские офицеры, в абсолютном большинстве даже не
украинцы по национальности. Все они оказались в гетманской армии потому, что
стояли во главе соединений и частей, подвергшихся в конце 1917 г.
«украинизации». Для иллюстрации их настроений достаточно сказать, что из
примерно 100 лиц высшего комсостава гетманской армии лишь менее четверти служили
потом в украинской (петлюровской) армии, а большинство впоследствии служило в
белой армии. В это время Украина и особенно Киев превратились в Мекку для всех,
спасающихся от большевиков из Петрограда, Москвы и других местностей России. К
лету 1918 г. на Украине находилось не менее трети всего русского офицерства: в
Киеве до 50 тыс., в Одессе — 20, в Харькове — 12, Екатеринославе — 8 тысяч. Как
вспоминал генерал барон П.Н. Врангель: «Со всех сторон России пробивались теперь
на Украину русские офицеры... ежеминутно рискуя жизнью, старались достигнуть они
того единственного русского уголка, где надеялись поднять вновь трехцветное
русское знамя».
Надо сказать, что в дальнейшем все офицеры, служившие в гетманской армии
(подобно служившим у большевиков) должны были при поступлении во ВСЮР пройти
специальные реабилитационные комиссии, (в чем нашло свое отражение как крайне
нетерпимое отношение руководства ВСЮР к любым проявлениям сепаратизма, так и
неприязненное отношение лично Деникина к Скоропадскому), что было не вполне
справедливо, поскольку эти офицеры в огромном большинстве относились с
сочувствием к добровольцам, и гетманская армия дала тысячи офицеров и генералов
как ВСЮР, так и Северо-Западной армии генерала Юденича. Еще более важное
значение имела другая форма организации русского офицерства на Украине —
создание русских добровольческих формирований. Организацией таковых в Киеве
занимались генерал И.Ф. Буйвид (формировал Особый корпус из офицеров, не
желавших служить в гетманской армии) и генерал Л.Н. Кирпичев (создававший
Сводный корпус Национальной гвардии из офицеров военного времени, находящихся на
Украине, которым было отказано во вступлении в гетманскую армию). Офицерские
дружины, фактически выполнявшие функции самообороны впоследствии стали
единственной силой, могущей противодействовать Петлюре и оказывавшей ему
сопротивление.
Между тем бывшие деятели Центральной Рады обратились за помощью к «социально
близким» большевикам, установив контакт с советской миссией, прибывшей в Киев
для переговоров, и в обмен на помощь готовящемуся против гетмана восстанию
обещали легализацию большевистских организаций на Украине, причем Винниченко
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 40; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!