С гениями не все так просто. Часть вторая 12 страница
И это лишь самые известные конфликты. Однажды Гарри Кодиллу, правоведу из Кентукки, попали в руки документы окружного суда одного из городков на плато Камберленд. В них содержалось описание 1000 возбужденных уголовных дел об убийстве, с 1860-х и до начала 1900-х гг. Все эти убийства были совершены в районе, численность населения которого никогда не превышала 15 000 человек и в котором многие преступления вообще не доходили до суда. Кодилл описывает судебный процесс об убийстве в округе Бритхитт — «Кровавом Бритхитте», как его стали потом называть, — который пришлось прекратить, когда отец подсудимого, «мужчина лет пятидесяти с огромными бакенбардами и двумя гигантскими пистолетами», подошел к судье и схватил его молоток…
«…Он грохнул молотком по столу и объявил: „Заседание окончено, все свободны. Больше никаких судебных заседаний не предвидится“. Позеленевший судья поспешно выразил свое согласие с этим заявлением и, не мешкая, покинул город. Во время следующего судебного процесса на подмогу суду и шерифу были высланы шестьдесят конвойных, однако судить было некого. Обвиняемого застрелили из засады по дороге в суд».
Если одна семья вступает в конфликт с другой семьей, это вражда. Но если множество семей вступают в конфликт друг с другом в маленьких городках на одной территории, это уже закономерность.
Что же послужило причиной этой кровной вражды в Аппалачах? В течение многих лет выдвигалось и обсуждалось множество версий. Наиболее вероятным было признано объяснение, согласно которому этот район был «заражен» особо опасной разновидностью того что социологи называют «культура чести».
|
|
|
Этим термином обозначают культуру, в которой от репутации мужчины зависит его самоуважение и общественное положение. Культуры чести уходят корнями в культуры пастухов, проживающих в горных районах и прочих малоплодородных местностях, таких как Сицилия или испанская Страна басков.
Если вы живете на каменистых горных склонах, то не можете возделывать землю. Скорее всего, вы займетесь разведением овец и коз. Ваше выживание не будет зависеть от совместных усилий всего сообщества. Каждый в состоянии справляться в одиночку. При этом земледельцам нет нужды беспокоиться о том, что кто-то украдет их средства к существованию, ведь урожай так легко не похитишь, если, конечно, у вора нет желания в одиночку сжать с поля всю пшеницу. Зато у пастухов причины для тревоги есть всегда. Над ними постоянно висит угроза утраты животных. Поэтому им приходится быть агрессивными и словами и поступками доказывать свою силу. Они должны быть готовы затеять драку при малейшей угрозе их репутации.
|
|
|
«Первая стычка — это решающий для молодого пастуха момент завоевания репутации, — пишет этнограф Д. Кэмибелл о культуре пастухов в Греции. — Стычки обязательно должны происходить прилюдно: в кофейне, на деревенской площади или чаще всего на пастбище, где ругательство или камень, запущенный другим пастухом в отбившуюся от стада овцу, считается оскорблением, требующим немедленной агрессивной ответной реакции».
Так почему же на плато Камберленд творились такие дела? Все дело в том, что район Аппалачей — отсталые сельскохозяйственные регионы, простирающиеся на юг и на запад от границы с Пенсильванией через Вирджинию, Западную Вирджинию, Кентукки, Теннесси, Северную и Южную Каролину и северные оконечности Алабамы и Джорджии, — был заселен иммигрантами, принадлежащими к одной из самых жестоких культур чести. В основном там селились ирландские шотландцы, потомки шотландских протестантов, живших на границе Северной Ирландии, шотландских низменностей и северных графств Англии.
Принадлежность этих пограничных территорий оспаривалась на протяжении сотен лет, а их жители погрязли в насилии. В этих отдаленных местах, где не ведали законов, пастухи, вынужденные выживать на скалистой бесплодной земле, объединялись в кланы. В ответ на невзгоды и напасти они лишь сильнее сплачивались и превыше всего ставили верность крови. Эмигрировав в Северную Америку, они поселились в отдаленных горных районах вроде округа Харлан, где могли жить в соответствии с культурой чести, по законам которой жили и в Старом Свете.
|
|
|
«Первые поселенцы увидели в американских отсталых регионах тe полные опасности места, к которым привыкли на пограничных территориях», — пишет в своей книге «Семя Альбиона» (Albion's Seed) историк Дэвид Фишер:
«Большая часть горных территорий представляла собой „спорные земли“, не подчиняющиеся ни власти, ни законам. За эти земли постоянно велась война. Ирландские шотландцы чувствовали себя как дома в условиях беззакония и анархии, которые идеально отвечали их семейным традициям, военной этике, пастушескому укладу, отношению к земле и богатству, представлениям о работе и власти. Пограничная культура была настолько приспособлена к окружающим условиям жизни, что ее стали перенимать и другие этнические группы. Ценности переселенцев из Северной Британии постепенно заняли доминирующее положение на этой „мрачной и кровавой земле“, отчасти благодаря их численному превосходству, но преимущественно благодаря тому, что это давало возможность выжить в опасном и суровом мире».[11]
|
|
|
Триумф культуры чести помогает объяснить, почему на американском юге так высок уровень криминала. Там совершается больше убийств, чем в остальной части страны. Однако преступлений против собственности и уличных грабежей — меньше. Как писал социолог Джон Рид: «Типичное для Юга убийство — это когда человека убивает тот, с кем он был знаком, и по причине, которая им обоим хорошо известна». Далее Рид добавляет: «Статистика свидетельствует, что южанин, сумевший избежать споров и адюльтера, находится в не меньшей — а может быть и в большей — безопасности, чем любой другой американец». В отсталых регионах Аппалачей насилие совершалось не ради материальной выгоды, а по личным мотивам. Ради того, чтобы отстоять свою честь.[12]
Я отдаю себе отчет в том, что зачастую мы настороженно относимся к подобным обобщениям применительно к культурным группам — и с полным на то основанием. Ведь именно так возникают расовые и этнические стереотипы. Нам хочется верить в то, что мы хозяева своей судьбы, не порабощенные этнической историей. Но если вы желаете разобраться, что же происходило в маленьких городках Кентукки в XIX в., вам придется вернуться в прошлое — и отнюдь не на одно-два поколения. Вам придется вернуться на 200, 300, 400 лет назад, переместиться в страну по другую сторону океана и посмотреть, чем занимались жители одного из ее районов. В теории культуры чести происхождение играет важнейшую роль — и не просто в контексте того, где выросли вы или ваши родители, а в контексте того, где выросли ваши прадеды, прапрадеды и даже прапрапрадеды. Это вовсе не означает, что жители Харлана стали рабами своего прошлого. Нет, они были людьми свободной воли. Но это означает, что их личности формировались под мощным воздействием культурного наследия, и если бы они захотели измениться, то должны были бы обязательно учитывать свое историческое прошлое.
3
В начале 1990-х гг. два психолога из Мичиганского университета — Дов Коэн и Ричард Нисбетт — решили провести в подвале здания факультета социологии эксперимент. Они собрали группу молодых людей и стали их оскорблять. «Мы пытались выяснить, какое оскорбление больше всего заденет 18-20-летних ребят, — поясняет Коэн. — Довольно быстро выяснилось, что это слово „засранец“».
Эксперимент проходил следующим образом. В подвале здания факультета социологии был длинный коридор, заставленный картотечными шкафами. Молодые люди по одному заходили в комнату и заполняли анкету. После этого их просили отнести анкету в конец коридора и вернуться обратно в комнату — на первый взгляд невинное и бессмысленное задание.
Для одной половины молодых людей — контрольной группы — эксперимент на этом заканчивался. Другую половину поджидала ловушка. В то время как они проходили по коридору, их обгонял мужчина — подставное лиио экспериментаторов — и открывал ящик одного из шкафов, отчего в узком проходе совсем не оставалось места. Когда молодой человек пытался протиснуться в щель между выдвинутым ящиком и стеной, мужчина раздраженно захлопывал ящик, нарочно толкал молодого человека и тихо, но внятно произносил заветное слово — «засранец».
Коэн и Нисбетт хотели как можно точнее узнать, что означает для человека это оскорбление, и пытались всеми мыслимыми способами измерить силу эмоций, испытываемых молодыми людьми. Они наблюдали за выражением их лиц и отмечали, насколько те злились. Они пожимали им руки, проверяя, крепче ли обычного стало рукопожатие. Брали образцы слюны до и после оскорбления и измеряли уровень тестостерона и кортизола — гормонов, возбуждающих агрессивность и злость. После этого просили студентов прочитать и закончить следующий отрывок:
«Прошло всего минут двадцать, как они приехали на вечеринку, когда Джилл, определенно чем-то встревоженная, оттащила Стива в сторону.
— Что такое? — спросил Стив.
— Ларри. Он знает, что мы с тобой обручены, но уже два раза ко мне подкатывался.
Джилл скрылась в толпе, а Стив решил не спускать глазе Ларри. Разумеется, не прошло и пяти минут, как тот подвалил к Джилл и попытался ее поцеловать».
Если вас глубоко оскорбили, разве вы не представите, что Стив пустил в ход кулаки?
Результаты потрясли психологов. Молодые люди реагировали на оскорбления совершенно по-разному. У некоторых заметно менялось поведение. У некоторых никаких изменений не наблюдалось. Но решающим фактором оказалась не эмоциональная стабильность, не то, был ли парень интеллектуалом или «качком», и не наличие или отсутствие внушительной физической силы. Решающую роль играло — думаю, вы уже догадались, к чему я клоню, — их происхождение. Молодые люди из северной части Соединенных Штатов относились к происходящему с юмором. Отшучивались, и все. Крепость рукопожатия не менялась. Уровень кортизола падал, словно они бессознательно пытались подавить свою злость. И мало кто из них заставлял Стива набрасываться на Ларри.
А что же студенты с юга? Вот кто действительно злился. Уровень кортизола и тестостерона зашкаливал. Рукопожатие становилось железным. А Стив вовсю мутузил Ларри.
«Мы даже решили сыграть в некое подобие „цыпленка“, — рассказывает Коэн. — Студенты, как и в первом эксперименте, шли по коридору, а из угла появлялся другой подставной участник. Поскольку коридор был заблокирован, пройти мог только один. В этом парне, которого мы пригласили, было 6 футов 3 дюйма роста, раньше он играл в футбольной команде колледжа, а потом работал вышибалой в баре. По коридору он вышагивал с этаким развязным видом, так, как идет по бару человек, который стремится завязать драку. Мы хотели выяснить: как близко они подойдут к вышибале, прежде чем уступят ему дорогу. И поверьте мне, дорогу уступали все».
На студентов-северян вышибала не производил никакого впечатления. Они уступали ему дорогу за пять-шесть футов, независимо от того, оскорбляли их или нет. Студенты-южане, наоборот, в обычных обстоятельствах проявляли почтение и отступали примерно за девять футов. А если их только что оскорбили? Меньше чем за два фута. Назовите южанина засранцем, и он полезет в драку. В узком коридоре Коэн и Нисбетт наблюдали культуру чести в действии: жители южных штатов реагировали точно так, как отреагировал Уилс Говард, когда Маленький Боб Тернер обвинил его в нечестной игре.
4
Какой же важный урок мы можем извлечь из историй о Харлане и Розето? Он не сводится к тому, что группы людей, живущих в условиях, аналогичных условиям жизни их предков, во многом действуют так же, как действовали они. Надо смотреть глубже. Студенты-южане не жили в тех условиях, в которых жили их британские предки. Вполне возможно, у них даже не было британских предков. Просто они выросли на юге. Никто из них не был пастухом, равно как и их родители. И жили они в конце XX в., а не в конце XIX. Учились в Мичиганском университете, в одном из самых северных штатов Америки, а значит, были достаточно космополитичны, чтобы поступить в колледж за сотни миль от дома. Но ничто из вышеперечисленного значения не имело. Эти студенты все равно вели себя так, словно жили в XIX в. в Харлане, штат Кентукки.
«Студенты, принимавшие участие в эксперименте, принадлежали в основном к семьям с доходом в 100 000 долларов, и это в долларах 1990 г. — говорит Коэн. — Они не спустились с гор Аппалачи, это были дети руководителей среднего звена компаний типа Coca-Cola где-нибудь в Атланте. И в этом-то все дело. Почему они вели себя так? Почему они продолжают вести себя так спустя сотни лет? Отчего эти ребята из пригорода Атланты демонстрируют характер пограничных территорий?»[13]
Культурное наследие — мощный фактор. У него глубокие корни и долгая жизнь. Оно приводит к кровопролитию и предотвращает болезни. Оно остается почти неизменным поколение за поколением, даже после того, как сходят на нет породившие его экономические, социальные и демографические факторы. Оно играет настолько важную роль в формировании поведения и восприятии, что мы уже не представляем себе без него окружающий мир.
Историк Дэвид Фишер обращает внимание на то, что произношение первых переселенцев из пограничных территорий услышит любой, путешествующий в наши дни по тому же району юга. Первые переселенцы, пишет он, говорили:
«…whar вместо where (где), thar вместо there (там), hard вместо hired (нанятый), critter вместо creature (существо), sartin вместо certain (уверенный), a-goin вместо going (собирающийся), hit вместо it (это), heit вместо hit (ударять), far вместо fire (огонь), deef вместо deaf (глухой), pizen вместо poison (яд), nekkid вместо naked (голый), eetch вместо itch (чесаться), boosh вместо bush (куст), wrassle вместо wrestle (схватка), chaw вместо chew (жевать), poosh вместо push (толкать), shet вместо shut (закрывать), ba-it вместо bat (летучая мышь), be-it вместо be (быть), narrer вместо narrow (узкий), winder вместо window (окно), widder вместо widow (вдова) и young-uns вместо young (молодой)».
Узнаете? Акцент — это тоже часть культурного наследия, которой удается устоять перед натиском времени. Сколько еще характерных черт передается по наследству точно таким же образом? И что, если какие-то из этих черт имеют непосредственное отношение к нашему жизненному успеху?
Как мы уже видели, успех создается нами — благодаря формулируемым нами правилам и тем возможностям, которые нам представляются. Вторая часть книги посвящена поиску ответа на вопрос: можем ли мы помочь людям стать лучше в своем деле, если будем серьезнее относиться к культурному наследию? Думаю, что можем.
ГЛАВА 7
Аварийная ситуация в небе
«КАПИТАН, МЕТЕОРАДИОЛОКАТОР НАМ ОЧЕНЬ ПОМОГ»
1
Утром 5 августа 1997 г. капитан рейса 801 авиакомпании Korean Air проснулся в шесть часов. Впоследствии его семья будет рассказывать следователям, что, позанимавшись час в спортивном зале, он вернулся домой и принялся изучать план вечернего полета на остров Гуам. Затем ненадолго вздремнул, пообедал и в три часа дня отправился в Сеул. Он выехал, по словам жены, заранее, чтобы продолжить подготовку к полету в международном аэропорту Кимпо. Раньше он служил в военно-воздушных силах Кореи, а последние четыре года был пилотом Korean Air. Он налетал 8900 часов, включая 3200 часов на реактивных самолетах. Несколькими месяцами ранее авиакомпания вручила ему награду за безопасный полет — он успешно справился с неисправностью двигателя реактивного самолета на малой высоте. В свои 42 года он отличался прекрасным здоровьем, разве что за десять дней до описываемых событий у него нашли бронхит.
В семь часов вечера капитан корабля, второй пилот и бортинженер собрали все необходимые для полета документы. Им предстояло лететь на «Боинге-747» — модели, которая среди пилотов считается классикой. Самолет находился в идеальном состоянии: раньше на нем летал сам президент Кореи. «Боинг» отъехал от терминала в 22.30 и через 20 минут взмыл в воздух. На борту находились 254 человека, в основном это были молодожены и отпускники. Взлет прошел нормально. Незадолго до 01:30 самолет вышел из зоны облаков, и команда увидела мерцающие вдали огни.
— Это Гуам? — спросил бортинженер. И после паузы сам же ответил: — Гуам, Гуам.
— Отлично! — усмехнулся капитан.
Второй пилот сообщил авиадиспетчерской службе, что самолет «покинул зону дождевых облаков», и запросил «радиолокационное наведение на шестую левую полосу».
Самолет начал снижаться. Капитан предупредил о том, что они будут делать визуальный заход на посадку. Он уже восемь раз летал из Кимпо на Гуам — в последний раз буквально месяц назад — и прекрасно здесь ориентировался. Шасси были выпущены. Закрылки выдвинуты на 10 градусов. В 01:41:48 капитан скомандовал: «Включить стеклоочистители», — и бортинженер выполнил приказ. Шел дождь. Второй пилот спросил: «Не видно?» Он высматривал взлетно-посадочную полосу, но не мог ее разглядеть. Через секунду система предупреждения приближения к земле сообщила: «150 метров». То есть самолет находился на высоте 150 метров от земли. Но почему тогда они не видели взлетно-посадочную полосу? Прошло еще две секунды. Удивленный бортинженер переспросил:
— Что за дела?
В 01:42:19 второй пилот предложил пойти на второй заход, то есть набрать высоту, сделать большой круг и зайти на посадку снова.
Через секунду бортинженер сообщил:
— Не видно.
Второй пилот повторил:
— Не видно. Заходим на второй круг.
В 01:42:22 бортинженер тоже повторил:
— Заходим на второй круг. В 01:42:23 капитан сказал:
— Заходим на второй круг.
Но не успел вывести самолет из резкого снижения.
В 01:42:26 самолет врезался в Нимиц-Хилл, густо поросший растительностью холм в четырех километрах к юго-западу от аэропорта Гуама. На скорости 160 км/час 212 тонн стали стоимостью 60 млн долларов рухнули на землю. Еще 600 метров «Боинг» проскользил по земле, разорвав нефтепровод и повалив сосны, потом свалился в овраг и загорелся. Погибли 228 человек.
2
Первый сигнал тревоги в Korean Air прозвучал 20 апреля 1978 г., когда один из «Боингов-707» сошел с курса и был сбит советским военным самолетом над Баренцевым морем. В течение последующих десяти лет пять самолетов авиакомпании потерпели крушение, а в 1990-х гг., перед катастрофой на Гуаме, произошли еще две: в Цюрихе и на острове Джеджу-до.
В период с 1988 но 1998 г. показатель аварийности в таких компаниях, как американский авиаперевозчик United Airlines, составлял 0,27 на миллион взлетов, другими словами, на каждые четыре миллиона полетов приходилась одна катастрофа. За тот же период показатель аварийности Korean Air составил 4,79 на миллион взлетов — то есть в 17 раз выше.
Самолеты Korean Air разбивались так часто, что сотрудники Национального комитета США по вопросам транспортной безопасности (NTSB), составляя отчет о катастрофе на Гуаме, вынуждены были включить в него приложение с перечнем крушений, которые произошли с начала их расследования. Через год после трагедии на Гуаме принадлежащий Korean Air «Боинг-747» разбился при посадке в сеульском аэропорту Кимпо. Восемь недель спустя в корейском аэропорту Ульсан реактивный самолет не успел взлететь и сошел со взлетно-посадочной полосы. В марте McDonnel-Douglas 83 врезался в заграждение в аэропорту Поханга, а затем, через месяц, пассажирский самолет упал на жилой район Шанхая. Если бы NTSB вел расследование еще месяц, то мог бы добавить к этому списку грузовой самолет, который, едва взлетев, рухнул в лондонском аэропорту Станстед. И это несмотря на то, что предупредительный сигнал звучал в кабине пилотов 14 раз.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 88; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!