Отрывки из уничтоженных стихов 14 страница



 

Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями,-

Что за двоевластье там? В чьем соцветьи истина?

 

С цвету ли, с размаха ли бьет воздушно-целыми

В воздух убиваемый кистенями белыми.

 

И двойного запаха сладость неуживчива:

Борется и тянется – смешана, обрывчива.

 

4 мая 1937

 

<Стихи к H. Штемпель>

 

 

1

К пустой земле невольно припадая,

Неравномерной сладкою походкой

Она идет – чуть-чуть опережая

Подругу быструю и юношу-погодка.

Ее влечет стесненная свобода

Одушевляющего недостатка,

И, может статься, ясная догадка

В ее походке хочет задержаться -

О том, что эта вешняя погода

Для нас – праматерь гробового свода,

И это будет вечно начинаться.

 

2

Есть женщины сырой земле родные,

И каждый шаг их – гулкое рыданье,

Сопровождать воскресших и впервые

Приветствовать умерших – их призванье.

И ласки требовать от них преступно,

И расставаться с ними непосильно.

Сегодня – ангел, завтра – червь могильный,

А послезавтра только очертанье...

Что было поступь – станет недоступно...

Цветы бессмертны, небо целокупно,

И все, что будет,– только обещанье.

 

4 мая 1937

 

 

Стихотворения разных лет

 

***

 

 

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Пусть остается хлеб в полях некошеным!

Мы ждем гостей незваных и непрошеных,

Мы ждем гостей!

 

Пускай гниют колосья недозрелые!

Они придут на нивы пожелтелые,

И не сносить нам, честные и смелые,

Своих голов!

 

Они растопчут нивы золотистые,

Они разроют кладбища тенистые,

Потом развяжет их уста нечистые

Кровавый хмель!

 

Они ворвутся в избы почернелые,

Зажгут пожар, хмельные, озверелые...

Не остановят их седины старца белые,

Ни детский плач!

 

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Мы оставляем хлеб в полях некошеным.

Мы ждем гостей незваных и непрошеных,

Своих детей!

 

<1906>

 

***

 

 

Тянется лесом дороженька пыльная,

Тихо и пусто вокруг,

Родина, выплакав слезы обильные,

Спит, и во сне, как рабыня бессильная,

Ждет неизведанных мук.

 

Вот задрожали березы плакучие

И встрепенулися вдруг,

Тени легли на дорогу сыпучую:

Что-то ползет, надвигается тучею,

Что-то наводит испуг...

 

С гордой осанкою, с лицами сытыми...

Ноги торчат в стременах.

Серую пыль поднимают копытами

И колеи оставляют изрытыми...

 

Все на холеных конях.

Нет им конца. Заостренными пиками

В солнечном свете пестрят.

Воздух наполнили песней и криками,

И огоньками звериными, дикими

Черные очи горят...

 

Прочь! Не тревожьте поддельным веселием

Мертвого, рабского сна.

Скоро порадуют вас новоселием,

Хлебом и солью, крестьянским изделием...

Крепче нажать стремена!

 

Скоро столкнется с звериными силами

Дело великой любви!

Скоро покроется поле могилами,

Синие пики обнимутся с вилами

И обагрятся в крови!

 

<1906>

 

***

 

 

В непринужденности творящего обмена

Суровость Тютчева – с ребячеством Верлэна -

Скажите – кто бы мог искусно сочетать,

Соединению придав свою печать?

А русскому стиху так свойственно величье,

Где вешний поцелуй и щебетанье птичье!

 

<1908>

 

***

 

 

О, красавица Сайма, ты лодку мою колыхала,

Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый,

В водном плеске душа колыбельную негу слыхала,

И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры.

Отовсюду звучала старинная песнь – Калевала:

Песнь железа и камня о скорбном порыве титана.

И песчаная отмель – добыча вечернего вала,-

Как невеста, белела на пурпуре водного стана.

Как от пьяного солнца бесшумные падали стрелы

И на дно опускались и тихое дно зажигали,

Как с небесного древа клонилось, как плод перезрелый,

Слишком яркое солнце и первые звезды мигали,

Я причалил и вышел на берег седой и кудрявый;

Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился...

Неоглядная Сайма струилась потоками лавы,

Белый пар над водою тихонько вставал и клубился.

 

<Ок. 19 апреля 1908, Париж>

 

***

 

 

Мой тихий сон, мой сон ежеминутный -

Невидимый, завороженный лес,

Где носится какой-то шорох смутный,

Как дивный шелест шелковых завес.

 

В безумных встречах и туманных спорах,

На перекрестке удивленных глаз

Невидимый и непонятный шорох

Под пеплом вспыхнул и уже погас.

И как туманом одевает лица,

И слово замирает на устах,

И кажется – испуганная птица

Метнулась в вечереющих кустах.

 

1908 (1909?)

 

***

 

 

Из полутемной залы, вдруг,

Ты выскользнула в легкой шали -

Мы никому не помешали,

Мы не будили спящих слуг...

 

1908

 

***

 

 

Довольно лукавить: я знаю,

Что мне суждено умереть;

И я ничего не скрываю:

От Музы мне тайн не иметь...

 

И странно: мне любо сознанье,

Что я не умею дышать;

Туманное очарованье

И таинство есть – умирать...

 

Я в зыбке качаюсь дремотно,

И мудро безмолвствую я:

Решается бесповоротно

Грядущая вечность моя!

 

(Конец 1908 – начало 1909) <1911?>

 

***

 

 

Здесь отвратительные жабы

В густую падают траву.

Когда б не смерть, то никогда бы

Мне не узнать, что я живу.

 

Вам до меня какое дело,

Земная жизнь и красота?

А та напомнить мне сумела,

Кто я и кто моя мечта.

 

<1909>

 

***

 

 

Сквозь восковую занавесь,

Что нежно так сквозит,

Кустарник из тумана весь

Заплаканный глядит.

 

Простор, канвой окутанный,

Безжизненней кулис,

И месяц, весь опутанный,

Беспомощно повис.

 

Темнее занавеситься,

Все небо охватить

И пойманного месяца

Совсем не отпустить.

 

1909

 

Пилигрим

 

 

Слишком легким плащом одетый,

Повторяю свои обеты.

 

Ветер треплет края одежды -

Не оставить ли нам надежды?

 

Плащ холодный – пускай скитальцы

Безотчетно сжимают пальцы.

 

Ветер веет неутомимо -

Веет вечно и веет мимо.

 

<Лето 1909?>

 

***

 

 

В морозном воздухе растаял легкий дым,

И я, печальною свободою томим,

Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,

Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне

По снежной улице, в вечерний этот час

Собачий слышен лай и запад не погас

И попадаются прохожие навстречу...

Не говори со мной! Что я тебе отвечу?

 

1909

 

***

 

 

В безветрии моих садов

Искуственная никнет роза;

Над ней не тяготит угроза

Неизрекаемых часов.

 

В юдоли дольней бытия

Она участвует невольно;

Над нею небо безглагольно

И ясно,– и вокруг нея

 

Немногое, на чем печать

Моих пугливых вдохновений

И трепетных прикосновений,

Привыкших только отмечать.

 

<Октябрь?> 1909

 

***

 

 

Истончается тонкий тлен -

Фиолетовый гобелен,

 

К нам – на воды и на леса -

Опускаются небеса.

 

Нерешительная рука

Эти вывела облака.

 

И печальный встречает взор

Отуманенный их узор.

 

Недоволен стою и тих,

Я, создатель миров моих,-

 

Где искусственны небеса

И хрустальная спит роса.

 

<Не позднее 13 августа> 1909

 

***

 

 

Ты улыбаешься кому,

О, путешественник веселый?

Тебе неведомые долы

Благословляешь почему?

 

Никто тебя не проведет

По зеленеющим долинам,

И рокотаньем соловьиным

Никто тебя не позовет,-

 

Когда, закутанный плащом,

Не согревающим, но милым,

К повелевающим светилам

Смиренным возлетишь лучом.

 

<Не позднее 13 августа> 1909

 

***

 

 

В холодных переливах лир

Какая замирает осень!

Как сладостен и как несносен

Ее золотострунный клир!

 

Она поет в церковных хорах

И в монастырских вечерах

И, рассыпая в урны прах,

Печатает вино в амфорах.

 

Как успокоенный сосуд

С уже отстоенным раствором,

Духовное – доступно взорам,

И очертания живут.

 

Колосья – так недавно сжаты,

Рядами ровными лежат;

И пальцы тонкие дрожат,

К таким же, как они, прижаты.

 

<Не позднее 22 октября> 1909

 

***

 

 

В просторах сумеречной залы

Почтительная тишина.

Как в ожидании вина,

Пустые зыблются кристаллы;

 

Окровавленными в лучах

Вытягивая безнадежно

Уста, открывшиеся нежно

На целомудренных стеблях:

 

Смотрите: мы упоены

Вином, которого не влили.

Что может быть слабее лилий

И сладостнее тишины?

 

<Не позднее 13 августа> 1909

 

***

 

 

Озарены луной ночевья

Бесшумной мыши полевой;

Прозрачными стоят деревья,

Овеянные темнотой,-

 

Когда рябина, развивая

Листы, которые умрут,

Завидует, перебирая

Их выхоленный изумруд,-

 

Печальной участи скитальцев

И нежной участи детей;

И тысячи зеленых пальцев

Колеблет множество ветвей.

 

<Не позднее 22 октября> 1909

 

***

 

 

Твоя веселая нежность

Смутила меня:

К чему печальные речи,

Когда глаза

Горят, как свечи,

Среди белого дня?

 

Среди белого дня...

И та – далече -

Одна слеза,

Воспоминание встречи;

И, плечи клоня,

Приподымает их нежность.

 

<Не позднее 22 октября> 1909

 

***

 

 

Не говорите мне о вечности -

Я не могу ее вместить.

Но как же вечность не простить

Моей любви, моей беспечности?

 

Я слышу, как она растет

И полуночным валом катится,

Но – слишком дорого поплатится,

Кто слишком близко подойдет.

 

И тихим отголоскам шума я

Издалека бываю рад -

Ее пенящихся громад,-

О милом и ничтожном думая.

 

<Не позднее 22 октября> 1909

 

***

 

 

На влажный камень возведенный,

Амур, печальный и нагой,

Своей младенческой ногой

Переступает, удивленный

 

Тому, что в мире старость есть -

Зеленый мох и влажный камень.

И сердца незаконный пламень -

Его ребяческая месть.

 

И начинает ветер грубый

В наивные долины дуть:

Нельзя достаточно сомкнуть

Свои страдальческие губы.

 

<Не позднее 22 октября> 1909

 

***

 

 

Бесшумное веретено

Отпущено моей рукою.

И – мною ли оживлено -

Переливается оно

Безостановочной волною -

Веретено.

 

Все одинаково темно;

Все в мире переплетено

Моею собственной рукою;

И, непрерывно и одно,

Обуреваемое мною

Остановить мне не дано -

Веретено.

 

<Не позднее 22 октября> 1909

 

***

 

 

Если утро зимнее темно,

То – холодное твое окно

Выглядит, как строгое панно:

 

Зеленеет плющ перед окном;

И стоят под ледяным стеклом

Тихие деревья под чехлом –

 

Ото всех ветров защищены,

Ото всяких бед ограждены

И ветвями переплетены.

 

Полусвет становится лучист.

Перед самой рамой – шелковист -

Содрогается последний лист.

 

<Не позднее 12 ноября> 1909

 

***

 

 

Пустует место. Вечер длится,

Твоим отсутствием томим.

Назначенный устам твоим

Напиток на столе дымится.

 

Так ворожащими шагами

Пустынницы не подойдешь;

И на стекле не проведешь

Узора спящими губами;

 

Напрасно резвые извивы -

Покуда он еще дымит -

В пустынном воздухе чертит

Напиток долготерпеливый.

 

<Не позднее 12 ноября> 1909

 

***

 

 

В смиренномудрых высотах

Зажглись осенние Плеяды.

И нету никакой отрады,

И нету горечи в мирах,

 

Во всем однообразный смысл

И совершается свобода:

Не воплощает ли природа

Гармонию высоких числ?

 

Но выпал снег – и нагота

Деревьев траурною стала;

Напрасно вечером зияла

Небес златая пустота;

 

И белый, черный, золотой -

Печальнейшее из созвучий -

Отозвалося неминучей

И окончательной зимой.

 

<Не позднее 12 ноября> 1909

 

***

 

 

Дыханье вещее в стихах моих

Животворящего их духа,

Ты прикасаешься сердец каких,

Какого достигаешь слуха?

 

Или пустыннее напева ты

Тех раковин, в песке поющих,

Что круг очерченной им красоты

Не разомкнули для живущих?

 

<Не позднее 12 ноября> 1909

 

***

 

 

Нету иного пути,

Как через руку твою -

Как же иначе найти

Милую землю мою?

 

Плыть к дорогим берегам,

Если захочешь помочь:

Руку приблизив к устам,

Не отнимай ее прочь.

 

Тонкие пальцы дрожат;

Хрупкое тело живет:

Лодка, скользящая над

Тихою бездною вод.

 

<Не позднее 13 декабря> 1909

 

***

 

 

Что музыка нежных

Моих славословий

И волны любови

В напевах мятежных,

 

Когда мне оттуда

Протянуты руки,

Откуда и звуки

И волны откуда,-

 

И сумерки тканей

Пронизаны телом -

В сиянии белом

Твоих трепетаний?

 

<Не позднее 13 декабря> 1909

 

***

 

 

На темном небе, как узор,

Деревья траурные вышиты.

Зачем же выше и все выше ты

Возводишь изумленный взор?

 

– Вверху – такая темнота,-

Ты скажешь,– время опрокинула

И, словно ночь, на день нахлынула

Холмов холодная черта.

 

Высоких, неживых дерев

Темнеющее рвется кружево:

О, месяц, только ты не суживай

Серпа, внезапно почернев!

 

<Не позднее 17 декабря> 1909

 

***

 

 

Где вырывается из плена

Потока шумное стекло,

Клубящаяся стынет пена,

Как лебединое крыло.

 

О, время, завистью не мучай

Того, кто вовремя застыл.

Нас пеною воздвигнул случай

И кружевом соединил.

 

<1910>

 

***

 

 

Когда мозаик никнут травы

И церковь гулкая пуста,

Я в темноте, как змей лукавый,

Влачусь к подножию Креста.

 

Я пью монашескую нежность

В сосредоточенных сердцах,

Как кипариса безнадежность

В неумолимых высотах.

 

Люблю изогнутые брови

И краску на лице Святых,

И пятна золота и крови

На теле статуй восковых.

 

Быть может, только призрак плоти

Обманывает нас в мечтах,

Просвечивая меж лохмотий,

И дышит в роковых страстях.

 

<Лето 1910, Лугано>

 

***

 

 

Под грозовыми облаками

Несется клекот вещих птиц:

Довольно огненных страниц

Уж перевернуто веками!

 

В священном страхе зверь живет -

И каждый совершил душою,

Как ласточка перед грозою,

Неописуемый полет.

 

Когда же солнце вас расплавит,

Серебряные облака,

И будет вышина легка,

И крылья тишина расправит?

 

<Не позднее 5 августа 1910>

 

***

 

 

Единственной отрадой

Отныне сердцу дан,

Неутомимо падай,

Таинственный фонтан.

 

Высокими снопами

Взлетай и упадай

И всеми голосами

Вдруг – сразу умолкай.

 


Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 46; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!