ПРОБЛЕМА ТЕЛА И ИСКУПЛЕНИЕ ХРИСТИАНСКОЙ ТЕНИ

Мария-Луиза фон Франц

Алхимическое активное воображение

 

Перевод: Castalia.ru

Глава 1

История алхимии: экстравертный и интровертный подходы

 

Прежде чем перейти к основному тексту, я хочу дать вам краткую историю алхимии, рассмотренную с точки зрения психологии. Рождение Западной алхимии состоялось приблизительно ко времени рождения Христа. Также существовали определенные зачатки в первый век до Рождества Христова, но их сложно проследить. Таким образом, можно сказать, что алхимия зародилась в первом веке н.э., достигла расцвета в Греции и Римской империи во втором и третьем веках, а за этим последовал постепенный закат вплоть до X столетия. В течение этого завершающего периода основные греческие тексты были переведены на арабский, и в седьмом и восьмом веках произошел еще один период расцвета в арабских странах, после чего история алхимии развивалась вместе с историей химии, следуя тем же курсом, что физика и математика. Примерно в девятом веке нашей эры она была возвращена христианской цивилизации благодаря арабам и евреям в Испании и на Сицилии, а оттуда внедрилась в страны Запада и объединилась со схоластикой и продолжила свое развитие. Ранняя химия - просто история одной из ветвей естественных наук в целом.

Западная алхимия в узком значении этого слова имела двух прародителей: с одной стороны - это греческая рациональная философия, или, можно сказать, натурфилософия (я имею в виду главным образом досократических греческих философов, таких как Эмпедокл, Фалес Милетский и Гераклит) и египетские технологии в сочетании с месопотамской астрологией, с другой. Греческие философы, которые ввели рациональное мышление в свои представления о материи, пространстве и времени, ставили либо очень мало, либо вообще не ставили экспериментов. Их теории строились на определенных наблюдениях, но никогда на основе экспериментов. Для сравнения, в Египте существовали продвинутые магико-химические, но, в целом, египтяне не дали им какого-то развития, ни в философском, ни в теоретическом плане. Эти техники просто использовались в жреческих орденах как магико-химические рецепты, но без теоретической рефлексии. Когда два направления мысли греческой и египетской цивилизации слились, они объединились в весьма плодотворном союзе, ребенком которого стала алхимия. Как вы знаете, все основные понятия из греческой философии остаются в силе в современной физике: понятия материи и пространства, проблема времени, если взять Зенона; понятие энергии, если брать Гераклита; концепция частиц, созданная Левкиппом и Демокритом; концепция близости элементов, идея четырех элементов, которая преобладала вплоть до шестнадцатого и семнадцатого веков в Западной цивилизации - все эти понятия были созданы различными досократическими философами.

В Греции впервые был совершен переход от религиозно-мифологических взглядов на существование мира к философским в том смысле, что основные понятия были философскими, но все еще заполненными, так сказать, мифологической властью, и это явление сильно связано с тем, что мы сейчас назвали бы проекцией. Так, одна из идей, что основные элементы вселенной являются математическими формами, была создана пифагорейцами, использована в различных формах Платоном, и теперь снова имеет большое значение в теории Гейзенберга и квантовой физике. Таким образом, мы имеем четкую линию, проходящую через греческую философию в современную науку, хотя греки никогда не проверяли эти знания на практике.

В Египте химические методы были высоко развиты, но, что является важным, они использовались в основном в конкретной области египетской религиозной жизни, связанной с бытием после смерти. Так, например, египтяне жили в жалких хижинах из глины, от которых и следа не осталось. Не сохранилось ни одного частного жилища, только большие здания, пирамиды, храмы и гробницы. Когда Юнг, однажды, в разговоре с шейхом заметил, как это поразительно, что у египтян не было хороших домов при жизни, но они отдавали все силы к созданию своих могил, араб улыбнулся и ответил: “Ну, почему Вы должны быть обеспокоены строительством дома на семьдесят лет своей жизни здесь? Более важно построить дом для жизни вечной!”. Для него это было совершенно естественно. Огромная часть энергии египтянина была направлена на посмертную жизнь, и его главной заботой было то, чтобы были выполнены правильные ритуалы, обеспечивающие жизнь вечную. Египетская цивилизация была скорее цивилизацией африканской, нежели средиземноморской. Египтяне верили, что посредством сохранения тела, трупа, бессмертие души может быть обеспечено техническим, магическим образом, и что бессмертие может быть достигнуто путем преобразования тела покойника в космическое Божество. С одной стороны, в египетском пантеоне существовало множество богов, но, с другой они считали, что существует одно Божество, которого иногда отождествляют с Атумом, или с Нун, или с богом Ра в отдельных формах, или с космическим Осирисом, которого иногда также называют Ба-душой Вселенной. Существовали его различные названия в зависимости от провинций в Египте, но основная идея состоит в том, что над всем обилием богов египетского пантеона главенствует некий космический дух, бог, являющийся всепроникающим духом Вселенной, который управляет всеми другими богами и может поглотить их. Умерший человек медленно трансформировался в этого бога. Он принимал участие в большом мифологическом процессе, который являлся, так сказать, зеркалом всей космической ситуации, в которой египтянин ощущал свое бытие.

К середине истории древней египетской империи бог Солнца Ра становился все более и более могущественным. Этот феномен соответствует типичному процессу развития сознания. Это было время, когда процветали и сочинительство, и письменность, и измерение, и землемерие, и математика, и все подобные искусства. Впервые за время существования Египетской империи были сохранены записи. Здесь имеется совпадение: в то время, когда бог Солнца, который являет собой архетипический принцип сознания, становится доминирующим в цивилизации, идет резкое увеличение рационального осознания. Но, что естественно, посредством этого возникает раскол, из-за которого мы до сих пор страдаем: а именно, что некоторые аспекты психической жизни человека, определенные настроения и импульсы, которые не соответствуют общественным правилам, должны быть подавлены. Так, у каждого землевладельца возникает соблазн передвинуть рубежный камень немного в сторону под покровом ночи, а потом заявить: "Ну, смотрите! Камень здесь, значит, здесь линия разметки". Такова древняя борьба за территории, что ведут животные, и она же еще существует внутри нас. Таким образом, можно сказать, что природные инстинктивные правила жизни среди человеческих существ, основанные на импульсах, агрессии, контрагрессии, а затем создание таких отношений, как и у животных, живущих вместе и борющихся за свои территории – все это подошло к концу, и с этим было отвергнуто много индивидуальной и инстинктивной импульсивности благодаря фиксированным положениям закона и порядка, совпадающим с доминированием солнечного бога Ра.

Можно сказать, что часть примитивной индивидуальности египтян в тот период ушла в бессознательное, а вместе с ней ушел и определенный аспект, затрагивающий восприятие жизни. Этот аспект общественной жизни египтян был сосредоточен в архетипическом образе бога Осириса. Осирис, по контрасту с утверждающим, правящим богом Солнца, был страдающим богом. Он представлял пассивный, страдающий аспект природы и психики. История религий всегда изображала его как бога растительности, однако это не означает растительность в конкретном смысле слова, но растительность как символ его существа: то, что не движется, что не имеет своей собственной воли, что сильнее всего на земле страдает. Осирис воплощает “подземную” часть египетской общинной жизни. В части природы египтянина, представленной Осирисом, было скрыто истинное осознание его собственной индивидуальности, в отличие от коллективного начала правящего сознания. Так тело было связано с Осирисом и идеей Ба-души.

В работе профессора Хельмута Якобсона (Helmuth Jacobsohn), которая представлена на английском в “Timeless Documents of the Soul” вы найдетезнаменитую Пресытившегося Человека со своей Ба-душой , а также множество документов, с помощью которых возможно доказать, что истинная досознательная индивидуальность и индивидуальное самосознание в те времена еще проецировались Ба-душу. Обычно в Египте Ба представлялась либо звездой, либо птицей. В работе Якобсона вы увидите, что человеку не было известно о Ба-душе при жизни, поскольку как личность он жил в соответствии с египетскими правилами, вплоть до того, как во время посмертного суда он должен был поклясться в списке вещей, которых он не совершал. То бишь, известное отрицательное признание: "Я не крал, я не нарушал закон, я не приносил в жертву богу…" и т. п. Как указывает Якобсон, это явный перечень вранья, поскольку они совершали все это, как и каждый другой, но важна сама идея о том, что ложь богам после смерти, подобно этой, считается не ложью, а защитой: “Я б не посмел посягнуть на общественные правила”. Потому что посметь сказать: “Да, я делал это” будет признанием индивидуальности; это означало бы признание факта, что кто-то нарушил правило, а это было недопустимо. Египтяне настолько тесно отождествляли себя с коллегиальным корпусом правящих морали и идей, что они не могли признаться в своих индивидуальных греховных импульсах даже самим себе, даже богам.

Как правило, вы встречаете свою Ба-душу после смерти и пребываете в полном неведении о ее существовании раньше. Можно сказать, что она возникает в момент смерти и во время мумификации. Но в документе “Пресытившийся Человек” появляется человек, чья Ба-душа вдруг начинает говорить с ним при жизни, в тот момент, когда он собирается покончить с собой. Это приводит к очень известному и трогательному диалогу. Считалось, что подобные встречи с ядром собственной индивидуальности могут происходить только после смерти, ибо Ба-душа бессмертна и индивидуальна, вечный аспект человеческого естества. Поэтому стать единым с Ба-душой означало быть обожествленным и слиться воедино со Вселенной. Египтяне верили, что могут добиться этого с помощью магии, сохраняя тело, и здесь мы находим связь между химией и религией, так как главная химическая процедура мумификации состояла в вымачивании тела в бикарбонате натрия. И сейчас корень латинского слова натрий (natrium) n-t-r, что означает «бог». Таким образом, мумификация по сути - это вымачивание тела в "божественном растворе", божественной субстанции до тех пор пока она полностью не впитается в него, сделав вечным. Тела действительно чернеют и затвердевают, и чернота мумий, которых можно увидеть в каждом музее, объясняется бикарбоната натрия. Посредством вымачивания тела в божественном растворе, оно стало вечным и тождественным космическому Божеству. Например, при омывании трупа бальзамировщик говорил: “O, Такой-то [здесь следовало имя], изначальные воды Нун [первичный океан, из которого возникли все боги] наполняют твой гроб. Теперь, когда ты полностью поглощен Нун, ты становишься Атумом, космическим богом [Атум – это дух в Нун, его духовный аспект]. Теперь ты становишься единым с Нун, Теперь ты Атум. Теперь ты поднимаешься над всеми богами, ты поглощаешь их всех, ты един с ними, они все служат тебе”.

Каждый момент в мумификации означал интеграцию Божества. Льняные бинты, в которые оборачивалась мумия, представляли богинь Исиду и Нефтиду. Когда тело было таким образом обернуто, это означало, что оно было окутано правой и левой невестой или женой Осириса. В момент смерти умершего называли Осирисом и он идентифицировался с богом Осирисом. Вот почему даже в знаменитом бальзамировочном папирусе в Каире, который доносит до нас технику мумификации трупа, говорится: “О, Осирис Такой-то, теперь твоя невеста Исида и твоя возлюбленная Нефтида пришли к тебе, они охватывают тебя, они держат и хранят тебя в своих объятьях, и ты упокоишься в их объятиях навеки”. Затем наносили золото на ногти и говорили: “Теперь золото, принадлежащее Гору, сходящее на твои ногти, делает тебя вечным”. Все тело смазывается маслом. Папирус полностью описывает технику процедуры; так он говорит, например, что тело должно быть пропитано маслом, но, когда оно переворачивается на спину, нужно быть осторожным, чтобы голова не запрокинулась назад). Когда тело обмаслено, следует литургия: “О, Осирис Такой-то, теперь масло, привезенное из земли Пунт, теперь мирра которая привезена из таких-то и таких-то мест, имущество Осириса, имущество бога Уннэфер [титул Осириса]. Гор приходит к тебе, они делают тебя вечным в вечности", и т.п.

Итак, как видите, египтяне своей естественной химической процедурой делали умершего человека вечным, превращая его в Осириса, а также освобождая его Ба. Параллельно с индийскими представлениями о космическом всепроникающем Атмане и индивидуальном атмане в каждом человеке - космическом Пуруше и отдельном пуруше - в Египте Осирис был космическим и индивидуальным началом в каждом человеке. Это преобразование было основано на химических процедурах, применяемых в процессе мумификации. Здесь мы возвращаемся в мир первобытной магии. Африканская магия в наши дни по-прежнему основана на том принципе, что конкретные материальные вещи содержат ману, что делает их божественными. Что есть божественное? Материалы божественны, поэтому, если мы используем какой-либо вид материи, мы используем бога, или Божество, полное маны, а путем смешивания материалов, мы смешиваем божественные силы, и так производим воздействие с помощью божественной силы, или мы приносим изменения в области божественных сил. Все египетские технологии несли в себе магическое и религиозное начала. Египтяне также переняли от шумеров и вавилонян высокоразвитую технологию сплавки различных металлов, таких как бронза и олово, и это всегда производилось в качестве религиозной церемонии. Так, например, процесс плавки железной руды должен был происходить в определенное время месяца, когда благоволило Божество железа. На эту тему есть красивый фильм под названием “Mandara”, названный в честь маленькой деревни в горах Конго, который показывает, как плавится железо, а затем один из жителей деревни делает из него копья и другое оружие. Только одна семья на всю деревню имеет такую привилегию. Секреты искусства передаются от отца к сыну, и никто, кроме членов этой семьи не имеет право выполнять эту работу. Они плавят железо самым примитивным способом, а затем деревенский "кузнец" берется за работу с определенными ритуалами. В это время другие члены деревни должны держаться подальше, не принимать пищу, и стучать в барабаны. Как можно видеть, тут нет прямого жертвоприношения, но в Древнем Египте в большинстве из таких традиций животные, зародыши или даже люди приносились в жертву. И снова мы подходим к важнейшей части всей алхимической традиции - связи между алхимией и астрологией. Как я уже говорила ранее, нельзя лить или плавить железо, не дожидавшись благоприятного дня. Эти дни, как правило, определялись звездами: плавка железа происходила, когда Марс, планета, которая защищает и соответствует этому металлу находится в благоприятных соединениях. В случае олова в гармонии должен быть Юпитер, а для золота правильным должно быть положение Солнца. С древнейших времен каждая планета связывалась с определенным металлом, поэтому чтобы их обработка была успешной, необходимо было быть в курсе астрологических тенденций.

Таким образом, вы можете видеть архетипические, архаические корни концепции, которую Юнг обнаружил через свое знакомство с алхимией, и которая в настоящее время является большой проблемой в современной науке, а именно - идею синхронистичности. Существует даже выражение в греческой алхимии, которое можно перевести только синхронистически. Известный алхимик Зосима, чьи видения Юнг комментирует, говорит, что есть обычные астрологические-магические превращения металлов на основе суеверий, а есть преобразования металлов Kairikai. Kairikai происходит от слова Kairos, то есть магически благоприятный момент, но не только астрологическом плане. Это похоже на китайскую идею Дао, которого можно достичь только путем чувствования: "Не сегодня, не сейчас, но сейчас подходящий момент". Это и есть Kairos. И Зосима во всем трактате говорит, что алхимия имеет дело с Kairikai преобразованиями металлов. Это значит, что с помощью медитации надо всегда выбирать правильный внутренний момент для преобразования материала, а не только рассматривать астрологические созвездия в качестве суеверного ориентира. Так перед нами встает проблема науки и все еще нерешенная проблема времени. Время, как вы знаете, является одной из самых больших загадок, с которой наука еще не справились. Но в те времена время отмерялось астрологическими методами, это был самый распространенный способ, и Зосима, истинно мистический интроверт, пытался интернализировать эту концепцию как идею Кайроса, верного внутреннего момента.

Разница в противоположности полюсов человеческой натуры в целом, экстраверсия и интроверсия играют огромную роль как в истории алхимии, так и в истории всех других наук. Греческие теоретики натурфилософии были более интроверты, а египетские технологи - экстраверты, но когда два этих потока встретились, они странным образом пересеклись: греки стали заинтересованы в конкретных материальных, а египтяне в своих психологических внутренних аспектах. Несмотря на эту эволюцию, внутреннее противостояние и переливы их интровертных и экстравертных позиций продолжились.

Таким образом, с самого начала, всегда были некие химические трактаты, в которых больше внимания стало уделяться конкретным действиям: возьмите этого столько-то; убедитесь, что материал чистый и смешайте его с тем-то таким-то образом. Или же там были рисунки, показывающие, как сделать печь и как собрать новые очки, реторты и сосуды. С шестнадцатого века эта тенденция возобладала, и в наши дни наука создана в рамках парадигмы одностороннего, экспериментального и экстравертного пути. Если, например, вы читаете “Алхимию” Голмьярда, вот что вы найдете. Он описывает историю алхимии в рамках экстравертного путь, и расскажет вам только об этом.

Можно сказать, что в наше время произошел большой перелом в области естественных наук; экстравертная линия дошла до предела, ее преувеличение привело в тупик, и ведущие ученые в рамках современной физики попытались взглянуть еще раз на субъективный фактор. Все началось с открытия, что нельзя отделить экспериментатора от самого эксперимента, и я думаю, что это неизбежно приведет к осознанию того, что нельзя не только отделить наблюдателя, но и отделить его субъективные установки вообще. Сейчас мы находимся на грани обращения к более интровертному подходу, который оперирует большей осведомленностью о внутреннем состоянии и субъективных и теоретических предпосылках в рамках эксперимента.

Интровертный подход с самого начала представляли такие люди, как Зосима и шиитский мистик десятого веке по имени Мохаммед ибн Умаиль, к примеру, если брать арабов, который цитировался в латинских текстах под именем Старший (Senior). Он был шейхом, и "старший" просто перевод этого титула. Эти алхимики подошли к проблеме с другой стороны, предполагающей, что разгадка тайны, которую они искали, тайны структуры Вселенной, была в них самих, в их собственных телах и в той части их личности, которую мы называем бессознательным, но там, где они видели источник собственного материального бытия.

Они считали, что вместо того, чтобы браться за внешние материалы, можно было бы с тем же успехом заглянуть внутрь себя и получить информацию непосредственно от этой тайны, потому что она суть одно с вами. Так как адепт является частью тайны космического существования, он мог бы, ни сколько не проигрывая от этого, наблюдать ее непосредственно. И даже более, он может спросить материю, таинство которой лежит во всем, о том, что она есть, и ему будет явлен ответ. Вместо того чтобы рассматривать кусок железа, как мертвый объект, который будет брошен в сосуд, а затем обработан для того, чтобы посмотреть, что же выйдет, можно было бы, например, взять его и спросить, что он такое, чем он был, что делал, что он чувствует, когда плавится. Так как все эти материалы уже в вас, вы можете связаться с ними непосредственно напрямую. Таким образом эти алхимики связывались с тем, что мы сейчас называем коллективное бессознательное, которое ими также предугадывалось в собственных телах. Они связывались с этими силами напрямую через то, что называли медитацией, и, следовательно, большинство из этих интровертных алхимиков всегда подчеркивали тот факт, что человек должен экспериментировать не только с внешними объектами, но и на фазе опуса интроверсии с молитвой и медитацией сравнимой с некоторыми видами йоги. С помощью этой медитации творец строил правильную гипотезу, или получал информацию, о том, что он делает и о материалах, которые исследует. Или он, например, говорит непосредственно с ртутью или железом, и если вы поговорите с ртутью и железом, то, естественно, бессознательное заполняет пробел с персонификацией. Это вроде того, как Меркурий возникает, чтобы сказать адепту о том, чем он, Меркурий, является, а также рассказать, что душа золота появится для того, чтобы выявить, кем и чем является бог Солнца.

Оглядываясь назад в историю, можно сказать: то, что мы считаем сейчас за две разные вещи, и которые мы для ясности стараемся разводить, а именно, разницу между тем, что в рамках юнгианской терминологии мы называем коллективным бессознательным и то, что в физике мы называем материей - были в рамках алхимии единым: психикой. Вы уже знаете, что Юнг также был убежден, что они являлись одним и тем же неизвестным, проявляясь отлично для нас в зависимости от того, наблюдаем мы его извне или изнутри. Если вы подходите к вопросу экстравертно и наблюдаете его со стороны, вы называете это материя. Если ваш подход интровертен, и вы наблюдаете его изнутри, вы называете это коллективным бессознательным. Эта дуалистичность наблюдается, например, в таких книгах, как “Физические и мистические вещи”, известном древнем трактате, приписываемому Демокриту. Под понятием physika он имеет в виду рецептуру химии, а под понятием mystika - теоретический религиозно-философский аспект, достигаемый путем медитации. Это двойственность существует до сих пор, например, в теоретической физике, где есть двойное направление мысли.

Для архаического человека, все материалы были и, можно сказать, до сих пор остаются, в конечном счете, неведомыми сущностями в отношении их окончательной сути. Поэтому в ранних греческих трактатах они носят имена, игру слов, которых просто невозможно перевести.

Например, сера называется theion, что также означает “божественный”. Часто упоминается материал, называемый arsenikon. “Arsenikon” означает просто “мужской”, и в отличие от theion, в старых трактатах невозможно определить, какой материал имеется в виду: это может быть что угодно. Таким образом, переводя старые алхимические трактаты, просто оставляют имя arsenikon как мужское вещество, потому что это слово обозначает любое вещество, которое было жарким и которое "атакует любое другое вещество». Так что все кислоты по сути мужчины, потому что они разрушают, они нападают на другие материалы. С другой стороны серебро – это материал женский и пассивный, потому что оно очень легко атакуемо и разрушимо. Любое горячее вещество, которое имеет тенденцию изменять другие вещества, в химии называли arsenikon. В наши дни это слово имеет только одно значение – мышьяк (arsenic), но раньше это было не так.

Каждый автор имел в виду некоторые специфические вещества, но мы не можем узнать, какие. Есть даже предложения, которые содержат слово theion, божественное, и нельзя сказать, следует ли переводить это как основную божественную тайну вселенной, или как серу! Именно поэтому вы не сможете использовать практически ни один из переводов, и придется учиться греческому и латинскому, чтобы переводить самому.

Из-за присутствия экстравертных тенденций в истории науки, современные историки химии всегда переводят theion как сера, но имеют место быть контексты, где этот перевод кажется чрезвычайно сомнительным, и где можно было бы точно так же сделать его в ином значении божественной таинственной субстанции, тайного Бога внутри материи. Любопытство человека, которое подтолкнуло его к экспериментам с материалами, всегда основывалось на идее, что косвенно он может узнать больше о Боге или божественной тайне, абсолютной загадке бытия. Так же как, глядя на картину или какую-то поделку и размышляя о ней, можно выяснить много нового о ее создателе, по аналогии люди всегда считали, что разгадывая тайны космоса и бытия, они бы также становятся ближе к этой таинственной силе, которая создала все это, кем или чем бы она ни являлась.

Этот мифологический архетипический импульс, стоящий за призывом ученых к поиску истины, до сих пор жив в великих ученых наших дней. Абсолютный динамический импульс к тому, чтобы стать антифизиком, основан на желании узнать больше о Боге. Когда во время дискуссии с Нильсом Бором, Эйнштейн вдруг в состоянии аффекта воскликнул: "Бог не играет в кости!", он выдал себя с головой. Кроме того, узнав, что принцип четности уже не верен и был разрушен, Паули сразу произнес: "Тогда Бог все-таки левша". Это указывает на одно: ученые – поистине алхимики современности, и их интерес в раскрытии тайны материи до сих пор поддерживается не только материалистическими идеями, или оппортунизмом, или академическими амбициями, как обычно бывает у людей не очень умных. У действительно же выдающихся и творческих ученых те же мотивы, что и алхимиков: узнать больше о духе или божественной субстанции или, как это еще называют, лежащем в основе всего сущего.

Эта позиция по отношению к своей работе была характерна для алхимиков, или, по крайней мере, для великих алхимиков. Уже в начале третьего века они испытывали большие трудности в понимании того, что подразумевается в текстах их коллег. Мы не единственные, испытывающие проблемы с переводом theion либо как "серы", либо как "божественный”, и arsenikon либо как "кислота", либо как "вещество", либо как "мужской динамический аспект материи". Алхимики не могли проконсультироваться со своими коллегами, потому что все они были одинокими экспериментаторами, и основательно запутались. Они употребляли как "экзотерической" (обыденый язык, указывающий на физический аспект веществ и операций), так и "эзотерический" (символический и мистический) языки, и таким образом попадали в вавилонскую путаницу, которую они пытались исправить между собою, говоря: "В действительности я хочу сказать, что То-То означает То-То, а Вот-Это не означает этого". К примеру, Зосима из Панополиса говорил, что базовый элемент Вселенной - это таинственная "омега". На экзотерическом, не мистическом языке она означает воды океана, но в рамках эзотерического языка это огромная тайна, которую знал только гностический автор Никотеос. Воды океана, по словам Фалеса Милетского, это источник происхождения мира, prima materia, основной материал Вселенной, и его внешнее, химическое, банальное проявление - морская вода. Что это действительно означает, по словам Зосимы, гностическая религиозная тайна. Теперь естественным образом мы подошли к ощущению религиозной ситуации массами на момент зарождения алхимии. В целом, образованные люди больше слепо не придерживались примитивных греческих религиозных культов, но имели полу-религиозное, полу-философское мировоззрение, в то время как у простых людей, занимавшихся сельским хозяйством, был астрологический и магический взгляд на вещи. Позже, с разрастанием Римской империи, пришел феномен, называемый синкретизмом. У римлян был умный способ ассимиляции людей в свою империю путем преобразования архетипов. Так, например, если они завоевали этрусское племя, или же когда они завоевали кельтские племена, они узнавали, кто является основными богами аборигенов и ассимилировали их в своих богов. Так как они все принадлежали к индо-германской ветви, все они были устроены по общей схеме. Основным богом-мужчиной становился Юпитер-Такой-то, а великая богиня Гера-Юнона или Такая-то. Например, если богом торговли был Кернунн,, он становился Меркурием-Кернунном. Так по всей Франции мы находим храмы посвященные Меркурию-Кернунну. Это был хитрый трюк, позволяющий избежать религиозных войн и обеспечивающий успешную интеграции в состав Римской империи. Постепенно была создана своего рода синкретическая религия, в рамках которой люди привыкли косвенно думать архетипическими терминами, в том смысле, что они верили в некого верховного бога-отца, великую богиню-мать, бога ума, и т.д. Естественно, что подобная политика Рима чрезмерно сужала и в конечном счете, уничтожала религиозное мировоззрение людей, но на тот момент она сводила на нет религиозный антагонизм, который мог возникнуть.

Под сенью этих синкретических религиозных толкований, те, кто по натуре своей были религиознее, обычно искали что-то более конкретное, затрагивающее не только ум, но и сердце. Эти люди посвящали себя больше определенным тайным культам. Этих культов был прямо-таки широчайший ассортимент: тут и культ Митры, и египетские Исида с Осирисом, и Элевсинские мистерии, которые распространялись все больше и больше, а с ними и символика, и посвящения.

Алхимия органично вписывается в сознательную религиозную и философскую картину того времени, и величайшим алхимиком третьего века является алхимик греко-египетского происхождения Зосима (Мы не знаем, был ли он эллинизированным египтянином или просто греком, жившим в Египте). Он имел гностическое мировоззрение, но был хорошо знаком и с христианской традицией, которая в те времена не противоречила гностицизму. Хотя простые люди цеплялись за христианство как за единственное спасение, новый свет, и прочее добро, некоторые более скептически настроенные интеллектуалы и релятивисты просто считали, что христианство было "приемлемым"; оно начало развитие вместе с гностицизмом и митраизмом (вот почему существуют даже надписи посвященные Дионису Иисусу или Иисус Серапису), но никто и допустить не мог, что христианство может быть в полном противоречии с ними. Это были образованные люди, с типичными интеллектуальным релятивизмом, и Зосима был одним из них. Он определял себя как гностика, но свой религиозный энтузиазм он вложил в алхимию, в поиски тайны Бога в материи. И теперь одна из концепций, которые играют величайшую роль в алхимии - это prima materia, базовая или первичная материя, из которой сделано все остальное. Люди чувствовали, что если бы они могли узнать о ней - это и до сих пор актуально в современной физике - они смогли бы найти основные ключи материального бытия. Если, подобно Юнгу, сравнивать различные понятия которыми они определяют prima materia, вы поймете, насколько эта область исследований очаровывала алхимиков.

Изучая историю алхимии, надо иметь в виду двойственную тенденциию экстравертного и интровертного подходов. Можно представить себе, что алхимики-интроверты, например, во время Зосимы, конечно же, имели большую склонность заинтересоваться тайными культами. Они записывали свои сны и пытались толковать их в качестве источника информации о своей работе. Экстраверты обычно придерживались более распространенных форм мысли. Это продолжалось и когда алхимия прошла через руки арабов и мусульман, разделенных на две конфессии, суннитов и шиитов. В то время как сунниты - ортодоксальные, конформисты, канонично-религиозные люди, шииты более лично и мистически ориентированы и больше полагаются на внутреннее начало, или, как сказали бы мы, на свою собственную индивидуацию.

Интровертно-ориентированные алхимики больше контактировали с шиитами, а экстравертные с суннитами. Великий алхимик Мухаммед ибн Умаиль был шиитом, лучший друг его был сожжен как шиитский мученик. Кто-нибудь читал “Алхимию” Голмьярда? Она выдержана в рамках экстравертного подхода, и в ней можно обнаружить, что в арабской традиции был выдающийся человек, суннит Аль-Рази. Он продвинул химическую науку на большой шаг вперед, развивая то, что Джабир (имам мистической секты исмаилитов) называл "Наука равновесия”. Аль-Рази обнаружил, что количество используемых материалов приводит также к качественному различию результатов. С тех пор в грамотных рецептах даны более точные указания, сколько килограммов того вещества должны была быть смешаны с столькими-то фунтами другого вещества, чтобы получить качественное объединение или сплав.

Когда алхимия добралась до Запада, то же разделение повторилось среди монахов и философов-схоластов, заинтересованных алхимией. Экстраверты, подобные Альберту Великому, усваивали больше химическую сторону, в то время как автор “Aurora Consurgens” (им я считаю святого Фому Аквинского), и другие интроверты, ассимилировали более мистические аспекты алхимии, цитируя при этом больше Мухаммеда ибн Умаиля. Мистики из средневековых монахов набросились на шиитские тексты и платоновскую традицию в философских аспектах алхимии, в то время как экстраверты пытались ассимилировать информацию, полученную от Аль-Рази и были больше заинтересованы в строительстве печей, либо в грамотных и точных рецептах и их понимании. В довесок к prima materia, пространствe, времени и энергии частиц, одна из основных концепций алхимии гласила, что можно назвать химическое средство, которое в то время понималось как вызывающее необъяснимое притяжение одних веществ к другим и необъяснимое отталкивание других. Это означало, что химическое вещество было по достоинству оценено в осуществлении определенных комбинаций или объединений - отсюда известный тема coniunctio. Интровертная мистическая традиция естественно ассимилировала религиозные и архетипические представления о тайне брака души с Богом, или человека с божественной мудростью. В исламе библейская Песнь Песней уже стала одним из величайших алхимических учебников по выражению истории любовного союза в религиозном плане.

Для того, чтобы оценить заслуги алхимии и не поддаться современной тенденции обесценивания, нужно учесть что средневековые алхимики ничего не знали о химии, нужно попытаться представить себе обстановку того времени и ощутить ее. Например, возьмем человека, который с раннего детства задавался вопросом, чем являются вещи на самом деле. Что такое камень? Есть ли у камня душа? В чем его истинная сущность? Он может попытаться почерпнуть информацию из книг. В Риме и в некоторых других центрах были библиотеки и книжные магазины, но если вы жили несколько в стороне от города, для вас было практически невозможно достать книги по химии, и если же, к счастью, вам повезло добыть хоть одну, вы найдете в ней рецепты типа "Смешать три фунта божественности с двумя фунтами мышьяка, а затем убедиться, что звезды нынче в нужном порядке. Затем помолитесь Богу и, очистив дом, будьте терпеливы, и великий союз совершится”. Вам придется попотеть, чтобы продраться через этот язык и понять его. Кроме того, переполненные квартиры и страх пожара вынуждают алхимика строить печь на улице, а так же в качестве защиты и от любопытных инквизиторов. Таким образом, вы должны будете купить участок земли в лесу и строить печь там, а также нанимать слуг, готовых поклясться, что они не скажут никому о вашей деятельности. Вскоре поползут слухи, что вы чернокнижник, вызывающий демонов, и что, если полиция не вмешается, вы можете разрушить всю страну. Таким образом, вы подкупили местную полицию, или герцога или какого-нибудь правителя большими деньгам (если они еще остались). Теперь они оставили вас в покое, можно проводить научные эксперименты. Потом вам придется получить prima materia и узнать, где взять золото, или что вам там нужно для старта. Тогда вы должны были изготовить сосуды: пойти к гончару и заказать, сосуды, способные выдержать сильный жар. Такие сосуды, как сегодня, не могли быть произведены в те времена, и люди использовали термосы, которые нагревались денно и нощно с помощью угля или дерева, и пришлось изобретать технику для вдувания воздуха в огонь, для достижения более высоких температур. Теперь вы должны будете нанять простака, который будет готов не спать ни ночью, ни днем и вдувать воздух в огонь, чтобы получить тепло, и если он отправится хлебнуть пива, весь ваш эксперимент будет сорван, и нужно будет начинать заново.

Я не фантазирую. Вы можете прочитать об этом в алхимических книгах, где говорится: "Смотрите, чтобы ваш огонь никогда не гас... В противном случае вы можете начать все заново." Это следует понимать, учитывая двойной смысл написанного, как психологически, так и буквально.

Другая большая опасность, нависшая над каждым алхимиком, была в том, что бедные правители всегда думали: "Если бы я только мог поймать этого человека и заставить его делать золото, чтобы заполнить государственную казну". Алхимиков очень часто похищали и под пытками вынуждали делать золото каким-нибудь мистическим или магическим способом, ну, или фальшивые деньги, чтобы спасти правителя-банкрота. Так многие трактаты предупреждали: "Ради Бога, держитесь подальше, оставайтесь неизвестными, храните вашу деятельность в тайне, так чтобы вы не попали в лапы хищных правителей".

Затем, не в последнюю очередь, были и люди, которые делали вид, что являются алхимиками и вполне сознательно изготовляли фальшивые деньги и золото. Они делали дешевые бронзовые подделки с небольшим количеством краски, как это делают и сейчас. Это объясняет предания о создании имитации золота и фальшивых денег, которые пронизывают всю историю алхимии. Подобное практиковали мошенники, которые делали вид, что мир ожидал этого от алхимиков, и некоторые из них были достаточно слабыми личностями, чтобы признать, что это было именно то, что мир хочет от них, и они предоставляли нужное и делали себе карьеру. Именно поэтому все истинные ученые, истинные искатели среди алхимиков говорили: "Я не ищу золото черни, я не ищу вульгарное золото. Я ищу высшее золото, настоящее золото".

Кое-кто на самом деле пытался получить настоящее золото, но они хотели открыть в нем, как и в материи, тайну трансформации. Теперь мы знаем, что это возможно: получить золото из других металлов. Мечта алхимиков сбылась в двадцатом веке, но напрасно. Это слишком дорого. Но даже если истинные или настоящие алхимики, как я бы назвала их, пытались это сделать, их мотивацией было то, что они хотели открыть для себя базовый научный принцип. Современная наука подтвердила их интуицию.

Итак, вы видите, насколько невыгодно в психологическом или экономическом плане: быть алхимиком. Вы стали бы очень одиноким человеком и на вас смотрели бы как на колдуну или чернокнижника, или, что лучше, даже не заметили бы, если вы прячетесь и работаете по ночам, а в дневное время работаете в иных сферах деятельности. Это действительно была работа в полном подполье. Иногда, однако, как, например, в период правления арабского шейха аль-Мамуна, некоторых других арабских правителей, а затем в Европе настоятели монастырей, высшие епископы, члены церковной иерархии или мирские правители заинтересовывались алхимией и поддерживали серьезных алхимиков в своих исследованиях. Они не имели интереса заставлять алхимиков делать деньги, сами были страстно заинтересованы, оказывали соучастие и помогали другим. Но для адепта таились многие другие опасности. Представьте, что вы такой алхимик. Однажды вечером вы сидите над вашими книгами, пытаясь перевести фразу или понять, что же другой алхимик имел в виду. Потом кто-то стучит в дверь, входит бродяга и говорит: "Я слышал, вы занимаетесь алхимией. Посмотрите, что у меня есть". И он бросает кусок руды, блестящий словно золото, на ваш стол. Вы спрашиваете, что это такое, и он отвечает, что это нечто очень ценное. Таким образом, вы покупаете это у паренька, но не имеете ни малейшего представления, что это может быть. Вы рассматриваете это и кладете в печь, а когда что-то очень жаркое начинает вытекать из нее, если вы сунете нос немного ближе, вдруг почувствуете себя ужасно нехорошо, упадаете полумертвым и проваляетесь в течение нескольких дней в бреду и отравлении. Когда и если вы выздоровеете и вернетесь в свою лабораторию, думая, что эта покупка привела к отравлению свинцом. По этому поводу в старинных текстах говорится, что “свинец содержит в себе опасный дух, который делает людей маниакальными или сводит с ума. Остерегайтесь духа свинца в процессе работы". Это не только психологическая истина. Свинец символически связан с Сатурном, духом депрессии. Но зацепка для проекции, что свинец - это дьявол, что в нем сидит дьявол и дух, вызывающий одержимость, также являются конкретным фактом из области химии. Если вернуться в историю, психологический и материальный фактор - это абсолютно одно и то же, и когда вы читаете тексты, нужно понимать их двойственность: когда вы читаете, что в свинце сидит злой дух, вызывающий одержимость, это также означает, что свинец ядовит. Вот почему, памятуя о быстроте, с которой идет отравление ртутью, говорят, что Меркурий - это злой дух, который может полностью сбить вас с толку. Работая с неизвестными материалами, вы рисковали покрыться сыпью, заболеть, или помешаться. Именно поэтому мы и видим в некоторых трактатах "многих, кто погиб, выполняя нашу работу". Опять-таки, это правдиво не только для области психологии. Многие были жертвами своих экспериментов, так как не знали, с чем имеют дело.

Таким образом, вы видите, каковым было положение алхимика. Он пребывал в подполье, из личного душевного порыва бился над разгадкой тайны Бога, который создал весь этот чудесный космический мир, настолько озадачивающий нас. Отдавая экспериментированию и кровь, и пот, и деньги, алхимики надеялись выяснить природу различных веществ, и, может быть, в то же время они пытались понять неясный язык собственных сновидений и идти на ощупь в темноте. Естественно, всякий раз, когда мы сталкиваемся с неизвестным, бессознательное воображение проецирует гипотетические архетипические образы.

Так они работали со своими снами и архетипическими, гипотетическими представлениями, чтобы узнать больше об этой загадке.

Те, кто читают “Психологию и алхимию” или “Таинство воссоединения” Юнга и жалуются, что они тяжело написаны, - публика неблагодарная. Видели бы они первоисточники, на которые опирался Юнг в процессе написания этих работ, эту гору навоза, из которого он извлек крупицы золота, которые можно найти в его книгах. Пришлось бы читать страницу за страницей всякой ерунды или неразберихи, чтобы время от времени натыкаться на осмысленные предложения. И есть только один метод: перебрать гору литературы. В одном тексте вы можете прочитать “theion” и не знать, что под этим подразумевается сера или божественность или что-то третье. В таком случае лучший способ - читать все трактаты, которые можете найти по трактаты по theion, после чего выписывать по порядку: "Такой-то подразумевает под theion то-то". Тогда вы получите представление о том, что это примерно означает.

Юнг сделал это. Он собрал самую большую коллекцию алхимических книг во всем мире, так как в то время, когда он увлекся алхимией, еще можно было купить чудесные трактаты за небольшие деньги. После же Юнга стало престижно коллекционировать книги по алхимии. Он собрал все книги, а затем сделал сводный реестр, выписав "сера", "мышьяк", и пр., и собирал ссылки на них по всей алхимической литературе. Мелким почерком, в основном, используя сокращения на латыни, он сложил все эти записи воедино, подобно сводному обзору Библии, где можно сравнить, например, то, что Христос говорил о Софии в Евангелиях от Луки и Марка. Этот же метод ранее применялся древними писателями, которые говорили: "Одна книга открывает другую. Читай много книг и сравнивай их по всем вопросам, и тогда вы получишь истину. Прочитав одну книгу, вы ее не узнаете, можете неверно ее разобрать".

Мне трудно комментировать алхимических тексты, поскольку нельзя сказать, или найти что-нибудь важное, чего бы Юнг еще не говорил. Те тексты, о которых он не упоминает в своих трудах, в большинстве своем ерунда. Я еще не находила каких-либо относящихся к делу или интересных мест в алхимических текстах, из которых еще Юнг уже не извлекал суть. По этой причине я решила в этой работе взять одного из интересных алхимиков и пройтись по его текстам в целом для того, чтобы дать как можно более яркие впечатления от оригинального материала и его контекста.

Я выбрала текст алхимика Герхарда Дорна, который, должно быть, жил во второй половине шестнадцатого века. Ни точная дата его рождения, ни дата смерти неизвестны, но главные его публикации появились между 1565 и 1578. Мы также знаем, что он был врачом общей практики, и что он был последователем, страстным учеником и защитником своего учителя Парацельса. Также в некоторой степени он был выдающимся фармакологом, потому что, в отличие от большинства врачей общей практики тех времен, он использовал не только лекарственные препараты растительного происхождения. Одним из его экстравертных вкладов в фармакологию было открытие того, что если определенные лекарства химического происхождение применять очищенными, дистиллированными, это повышает их эффективность.

Дорн был интровертом и очень религиозным человеком, и, если вы читали последние главы “Таинства воссоединения”, где Юнг цитирует его и делает замечания по его работе, вы знаете, что он также пробовал практиковать метод активного воображения. Он пытался говорить о том, с чем имеет дело. Я собираюсь рассказать вам об одном из текстов из этой части его работы.

Юнг иногда определяют интровертную психологическую традицию в алхимии как искусство активного воображения с материалом. Мы в целом считаем, что активное воображение - разговор с нашими собственными комплексами, которые и пытаемся воплотить в нашем воображении и фантазиях, а затем объясниться с ними, позволяя эго- комплексу или эго общаться с этими внутренними факторами. Как вы знаете, заниматься активным воображением можно и посредством музыкальных импровизаций или живописи, продуцируя ваш бессознательный материал в виде фантастических рисунков или скульптур, или танцев. Вы можете позволить самовыражаться бессознательному самыми различными способами. С помощью тела вы можете танцевать фантазии, или с кистью вы можете рисовать странные изображения. Ваше тело может принимать выразительные позы в танце, а кисть изображать странные рисунки. Так почему бы не спроецировать собственное бессознательное на химические материалы и немного не пофантазировать над ними? Почему бы вместо того, чтобы собирать мозаику собственных фантазий, выражая содержимое бессознательного, не использовать сторонние материалы, смешивая их? Таковым был интровертный аспект алхимии и, естественно, что во время медитации на эти материалы, вы можете общаться с ними.

Помню, когда мне было десять лет, я жила за городом, и часто играла в одиночестве в маленьком домике в саду, пристройке к курятнику. Однажды в рубрике по естествознанию в одной молодежной газеты я прочитала статью о том, что янтарь когда-то был смолой старых деревьев, смытых в море. Прочитанное как-то повлияло на мое воображение, и я подумала, что хочу создать желто-янтарную жемчужину. Это был пример алхимического мышления, хотя я не имела ни малейшего представления об алхимии. Тогда я подумала: "Ну, природа создает янтарь путем перекатывания смолы в море, так что мы должны ускорить этот природный процесс". (Это мы видим в каждом алхимическом тексте: "Мы ускоряем природные процессы.") Я не имела ни малейшего представления, как это сделать, и поступила наивно. Я думала, что морская вода состоит из воды с солью и йодом, так что я просто взяла соль с кухни и йод из аптечки моих родителей, и смешала их, не заботясь о пропорциях. Далее я собрала смолу с деревьев по соседству, и, естественно, она была полна грязи и коры. Так что я подумала (и это опять была неосознанная алхимия), что прежде чем смешивать вещества, их надо очистить по отдельности. Морская вода была чистой, но смолу пришлось плавить, а затем пропустить через сито. Пока я плавила ее в стащенную кастрюлю, я испытывал жалость по отношению к ней и беспокоилась, не страдает ли она от боли. Я думала, что был бы на месте смолы живой человек, он давно бился бы в агонии, поэтому я так беспокоилась, действительно ли материя неживая, испытывает ли смола боль, когда я нагреваю ее. Именно из-за этого я и говорила с ней. "Послушай, ты должно быть терпишь страшные муки, но потом ты станешь такой красивой желтой янтарной жемчужиной, что это стоит того» - говорила я.

Ну а потом наступил грустный конец эксперименту, как это частенько и бывало с алхимиками. В общем, все это добро загорелось, и я сожгла брови, а родители, таким образом, узнали, что я делала и, к сожалению, положили конец моей алхимии. Лишь позже, когда мне было девятнадцать или двадцать, и когда я встретила Юнга и он попросил меня искать для него определенные алхимические тексты, я обнаружила, что делала те же архетипические вещи, которые делались на протяжении всей истории алхимии. Как вы видите, это был один из тех случаев спонтанного появления архетипических ситуаций, потому что в библиотеке моих родителей на тот момент не было ни одной книги с хоть каким-нибудь намеком на алхимию в ней. Я даже не могла списать подобное знание на криптомнезию. А в начальных классах моей деревенской школы никто и слышать не хотел ни о каких жемчужинах и алхимии. Вы могли бы назвать это проявлением активного, а точнее, в то время, пассивного воображения, но воображением воплощающим фантастическую игру с материалом, не рисование золотой жемчужины, но ее создание. Именно подобное происходило и с теми алхимиками, что были охвачены на внутреннем и внешнем плане архетипом трансформации, алхимиками полностью отдавшими себя Великому Искусству.

Видите ли, если обратиться к архетипическим мотивам и архетипическому фону, в мифах и сказках часто бывает, что люди попадают в ловушку. Они входят в замок, и дверь захлопывается за ними, а это всегда означает, что теперь они находятся в Самости. Они достигли той точки психики, когда они больше не могут бежать от себя самих. Они влипли, и эго, которое всегда тешится мыслью избежать того, что оно должно делать, знает, что попало в западню и с этого момента ему придется выполнить требования Самости, и его не отпустят, пока оно этого не сделает.

Во всех сказках и мифологических сюжетах герой, не смотря ни на что, всегда освобождается, но только после того, как совершит подвиг. Бегство бесполезно, потому что бежать некуда. Есть, например, персидская сказка, в которой герой попадает в волшебную баню, вода в которой прибывает и прибывает. Герой держится на плаву, пока силы не начинают покидать его, и, наконец, вода поднимает его до уровня купола над баней. В этот момент он касается круглого камня и благодаря этому спасается. Все исчезает, и он вдруг обнаруживает себя свободным, идущим по пустыне навстречу новым неизвестным испытаниям. В 1926 году Юнг видел сон, о котором рассказывает в “Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях”: он ехал в открытой телеге, которую вел мужичок, согласившийся отвезти его в замок семнадцатого века. Ворота замка закрылись за ним. Он знал, что будет заключен в этом замке в течение многих лет. Позже, при изучении алхимических текстов, он понял, что его сон означал, что он будет обречен на изучение и развитие этой отброшенной традиции с нуля.

Шел семнадцатый век, когда алхимия начала погибать. Интровертный подход в алхимии показывает, что это было не только и не столько исследование материи, но и коллективного бессознательного. В этом по сути психологическом направлении в алхимическом символизме, мы можем разглядеть, то что мы делаем, когда экспериментируем с неизвестной целью, основой нашего устройства. Многие алхимики спонтанно практиковали то, что Юнг открыл еще до изучения алхимии и то, что он называл "активным воображением".

 

Глава 2

Божественные силы в материи

 

В главе 1 я попыталась дать вам краткий исторический очерк происхождения алхимии, ее развития, и той роли, которую оно играет в целом в нашем историческом контексте. Теперь, прежде чем я перейду к конкретному выбранному мною тексту, я хочу затронуть одну проблему, о которой я до сих пор почти не упоминала: отношение алхимии к христианству. Вы позже увидите, что этот вопрос играет центральную роль в идеях Герхарда Дорна и в той проблеме, с которой он столкнулся. Я уже отметила, что в арабском мире интерес к алхимии поддерживался больше шиитами, то есть, более интровертными и индивидуалистичными мусульманами, и что в еврейской традиции каббалистические и хасидские движения более интересовались алхимией, чем талмудические школы. Точно так же и в христианстве в основном монахи – сначала орденов исцеления, некоторые доминиканцы, а позднее францисканцы, - больше интересовались алхимией, когда она вернулась в Западный мир через Испанию и Сицилию. С нею пришли и некоторые неофициальные христианско-герметические течения, обычно объединяемые сейчас под понятием дореформационных течений. Эти течения в основном интересовались третьим лицом Троицы, Святым Духом. Тенденцией этих движений было, даже если официальный орган или же учение Церкви были против таких практик, попробовать создать личные отношения со Святым Духом с помощью снов, внутренних видений и личных откровений. Некоторые из этих течений Святого Духа выжили и сформировали то, что можно было бы назвать левым течением в собственно католической церкви, другие же были из нее исключены, и члены их осуждены и подвергнуты преследованиям. Многие из этих людей показали заинтересованность в алхимических занятиях и идеях. В то время как священнослужители поддерживали интерес к алхимии, эти люди скорее пытались освободить ее от религиозной символики и постепенно позволили ей стал чистой естественной наукой в современном понимании этого слова. Таким образом, в целом наблюдается то, на что Юнг указывает в предисловии к «Психологии и алхимии»: что алхимия никогда не была враждебна к преобладающим религиозным идеям и движениям, а, скорее, образовала своего рода дополнительное подводное течение. Естественно, однако, что основные идеи некоторых алхимиков о Боге, о мире и о Святом Духе не соответствовали строго догматическому мировоззрению, но, будучи учеными и практиками, они обычно даже не сознавали этого. Если бы их спросили, они сказали бы, с искренней убежденностью, что они верующие христиане или мусульмане: они не знали, что их готовность принять то, что мы сейчас назвали бы прямым вдохновением из коллективного бессознательного, они поставили себя в опасное положение лицом к лицу с преобладающими религиозными организациями. Таким образом они были в ситуации, подобной ситуации многих мистиков, которые чувствовали, что со своим внутренним опытом они были ближе к самой сути ислама или христианства, а те, кто знали о религии только из книг и думали, что это все, что возможно, пытались преследовать их, как сектантов и еретиков. Это иллюстрирует тенденцию в официальной христианской доктрине умалять любые личные внутренние религиозные переживания: надо просто верить в исторический образ Иисуса и в догматическую традицию, связанную с Ним, а не получать ориентацию в религиозных вопросах из того, что священнослужители назвали бы чисто субъективным фактором. В этом смысле христианство выражает истину души, но во внешней форме, в проекции.

В своем предисловии к «Психологии и алхимии» Юнг пишет: «Исключительно религиозные проекции могут лишить душу ее ценностей, так что благодаря такому истощению она становится неспособной к дальнейшему развитию и застревает в бессознательном состоянии. В то же время она становится жертвой заблуждения, что причина всех бедствий лежит снаружи, и люди не перестают больше спрашивать себя, насколько это их собственные действия. Душа кажется настолько незначительной, что она рассматривается как едва ли способная на зло, и гораздо менее на добро. Но если душа больше не играет какой-либо роли, религиозная жизнь застывает во внешнем и формальном. Однако мы можем представить отношения между Богом и душой, одно можно сказать наверняка: что душа не может быть «ничем, кроме». Напротив, она обладает достоинством Сущности, наделенной отношением к Божеству и сознающей это». (1)

Говоря о важности души, Юнг при этом, естественно, использует слово «душа» в его христианском смысле и не делает различия между эго-сознанием и бессознательным; то, о чем он говорит, это, естественно, та душа, которую мы бы назвали объективной психэ, более глубокие слои бессознательного. Юнг затем подходит к еще одной проблеме, той проблеме, которую христианство отказалось решать на определенном этапе своего развития (как это частично есть и до сих пор): любая внутренняя личная жизнь, и любая попытка полагаться на свои личные внутренние психологические знания, на все, что объективная душа может сказать человеку. Людей учили, что они должны верить только тому, что утверждает церковь, как будто церковь выражает истину души. Такое распространение продолжается в виде проекции. Другой вопрос, с которым Юнг имеет дело в предисловии, и о котором я хочу вам только напомнить, это проблема зла. Христианство сделало антиномию добра и зла мировой проблемой, а сформулировав этот конфликт догматически [например, устанавливая, что есть зло и что есть добро], возвела его в абсолютный принцип. В этот еще неразрешенный конфликт христианин вовлечен в качестве протагониста добра, одного из актеров всемирной драмы [подобное было и с манихейством]. Понятое в более глубоком смысле, быть последователем Христа означает страдание, такое же невыносимое для подавляющего большинства человечества. Соответственно, примеру Христа в реальности следуют либо с оговоркой, либо вовсе не следуют, а Церковь принуждена к обязанности «облегчить иго Христа» (15).

Иными словами, практически никто не может действительно жить в соответствии с этическими требованиями христианства в практической жизни. И именно благодаря этому можно сказать, что христианство – это чисто патриархальная религия.

Юнг затем переходит к тому, что Троица основана на символике мужского числа три, в то время как алхимия стремится сохранять четверичную точку зрения на Божество, а четыре – женское число. Он завершает этот отрывок так:

Троица, следовательно, определенно мужское божество, и андрогинность Христа и особое положение и почитание Божией Матери, не есть реальный ей эквивалент. Это, так сказать, небольшие уступки женскому, но не реальный эквивалент. С этим утверждением, которое может поразить читателя как странное, мы подходим к одной из центральных аксиом алхимии, а именно, словам Мариам Пророчицы: «Один становится двумя, два становятся тремя, а из третьего выходит один как четвертый». Как читатель уже понял из названия, эта книга посвящена психологическому смыслу алхимии… До недавнего времени наука интересовалась только ролью, которую алхимия играла в истории химии… Важность алхимии для исторического развития химии очевидна, но ее культурное значение до сих пор так мало известно, что кажется почти невозможным сказать в двух словах, в чем оно состояло. Потому в этом введении я попытался выделить религиозные и психологические проблемы.

… Дело в том, что алхимия является скорее подводным течением христианства, правившего на поверхности. Она относится к этой поверхности, как сон к сознанию, и так же, как сон компенсирует конфликты сознательного ума, так и алхимия старается заполнить пробелы, оставленные христианской напряженностью между противоположностями. Может быть, наиболее насыщенным выражением этого является аксиома Мариам Пророчицы, процитированная выше… В этом афоризме нечетные числа христианского вероучения помещены между четными числами, обозначающими женский принцип, землю, области под землей, и собственно зло. Они персонифицированы в образе serpens mercurii, дракона, который создает и уничтожает себя, а также представляет собой prima materia…

Исторический сдвиг в сознании мира по отношению к мужскому принципу компенсируется хтонической женственностью бессознательного. В некоторых дохристианских религиях мужское начало уже было дифференцировано в разделении на отца и сына (например, в Египте), изменение, которое в будущем стало иметь огромное значение для христианства. Если бы бессознательное было просто комплементарным, это изменение сознания сопровождалось бы разделением на мать и дочь, для чего был уже подготовлен необходимый материал в виде мифа о Деметре и Персефоне.

Но, как показывает алхимия, бессознательное выбирает скорее тип Кибелы-Аттиса в виде prima materia и films macrocosmi, тем самым доказав, что они не комплементарны, а компенсационны. Это показывает, что бессознательное не действует просто вопреки сознательному разуму (что также означало бы, что химический символизм просто противоположен христианской догматике, противоположен сознательному разуму), но изменяет его более в образе соперника или партнера. Сыновний тип не вызовет дочь как комплементарный образ из глубин «хтонического» бессознательного - он вызовет еще одного сына. Этот интересный факт нужно связать с воплощением в нашей земной человеческой натуре чисто духовного Бога, принесенного Святым Духом путем оплодотворения чрева Пресвятой Богородицы.

Таким образом, высшее, духовное, мужское склоняется к нижнему, земному, женскому, и соответственно, мать, которая была первична по отношению к миру отца, вмещает в себя мужское начало и с помощью человеческого духа (алхимии или «философии») рождает сына – не антитезу Христу, а скорее Его хтоническое дополнение, не богочеловека, а сказочное существо, соответствующее природе первичной матери. И так же, как искупление человека-микрокосма –задача «высшего» сына, «низший» сын обладает функцией salvator macrocosmi».

Я процитировала этот отрывок, поскольку здесь ясно сформулировано то, что все алхимики постоянно чувствовали, но как-то не решались сформулировать для себя. Они прожили этот миф, так сказать, но, за очень немногими исключениями, они никогда не понимали совершенно ясно связи того, чем они занимались, с христианством.

Можно сказать, что в этом противопоставлении подводного течения алхимии и официального христианского вероучения было начало того, что мы теперь называем расколом между религией и естествознанием. Как общекультурный лозунг, он сейчас очень подробно обсуждается и в целом проблема решается с помощью глупых и благовидных фраз и обобщений. Например, многие ученые, выполняют свою практическую работу – изучают генетику, или что бы там ни было – с чисто материалистической точки зрения, а по воскресеньям они по-прежнему исповедуют в неловком виде свое христианство, но им бы не понравилось слишком близкое сравнение этих двух вещей в рамках своей собственной психики. Можно поэтому сказать, что это один из величайших расколов в нашей современной цивилизации, обеспечивающий напряженность между алхимической и христианской символикой. Но алхимики еще могли сдерживать противоположности вместе путем своего слегка небрежного образа мышления, а также потому, что они находились в выгодном положении, проецируя свои главные озабоченности в материю, так что это не относилось лично к ним – это было то, что происходило в реторте, а не внутри них.

Семнадцатый век был тем критическим моментом, когда алхимия раскололась и стала чисто экстравертной естественной наукой. В то же время возникла еще одна проблема, поскольку подводное течение алхимии и слой христианского вероучения несли две совершенно разные тенденции. Постепенно, в том же веке выяснилось, что алхимия была также религиозной проблемой, и два слоя приблизились друг к другу. Там, где этот факт просто игнорировали и отбрасывали, люди просто мужественно продолжали заниматься тем, что они называли чистой наукой, без дискуссий по поводу Святого Духа и Бога – все такое было ерундой и не имело ничего общего с химией, которая была чисто практической наукой. Религия была отложена на заднюю полку для воскресений. Другие, однако, видели или по крайней мере углядывали то, что Юнг вновь открыл, а именно, что алхимия включает большой опыт, принадлежащий области религии (17).

Для этого такие люди просто отбрасывали то, что было в алхимии недогматичным и ассимилировали это в христианскую сознательную точку зрения, сделав из алхимии род аллегорического нравственного учения.

Ясное изложение таких взглядов можно найти в трудах Иоганна Валентина Андреа, который, вероятно, был пастором в южной Германии, и который писал под псевдонимом Христиан Розенкрейц. Он был основателем движения розенкрейцеров. Из основ алхимической символики и традиции он извлек все, что не было в строгом противоречии с христианством и превратил это в род моралистической, благовидной христианской аллегории, доктрины и символизма. Это можно найти еще более явно в традициях масонов.

Таким образом, алхимия частично впиталась в христианское сознание XVII и XVIII веков и потеряла свою основу как непосредственный опыт. Она превратилась в литературный эстетизм и стала неким разбавленным моралистическим учением, которое все еще можно найти среди масонов.

Даже сейчас в Англии существует целая традиция так называемой алхимической литературы, в которой есть те, которые еще являются адептами и посвященными алхимии, однако, они полностью потеряли связь с экспериментальной химией, а вместе с этим и всю индивидуальную драму настоящего эксперимента с неизвестным, она стала зеркальным изображением некоторых христианских доктрин, хотя изначально масоны были против католической церкви.

Таким образом, традиция алхимии были ассимилированы в новое коллективное сознание и потерял свою изначальную независимость, что, естественно, было результатом экспериментов с неизвестным. Я упоминаю об этом потому, что Дорн был именно такой человек: он был как раз на грани этого. Он был одним из немногих алхимиков-интровертов конца XVI века, которые поняли, что алхимический символизм и традиции подразумевали религиозную проблему. Таким образом, в отличие от многих других авторов, он «извлек» ее, спросив себя, не было ли то, что он говорил, языческим или еретическим. Он приложил героические усилия по интеграции своих предыдущих знаний в духе Парацельса в христианские идеи. Естественно, для него тоже не было вопроса об отбрасывании своего христианского мировоззрения, и потому он пытался вписать его в учение Парацельса. Он на самом деле занимался проблемой, которую игнорировал сам Парацельс, учитель, которым он так восхищался. Парацельса не волновали такие глупые детали, он просто сказал: «Я добрый католик», - и спокойно продолжал совершенно языческим образом, но с такой добросовестностью, честностью и élan vital, что он отошел от нее. Но натура Дорна была более интровертной и рефлексивной, и к тому же он был более систематическим мыслителем, чем, очевидно, дико интуитивный Парацельс. Дорну стало известно, что о материи говорили в некромантии, пиромантии, астрологии, и так далее, - а как это вписывается в христианские догмы?

Вы увидите, таким образом, что в работах Дорна существует проблема, проблема трех и четырех, на которую Юнг намекает в своем введении. Проблемы женского и тела были для Дорна большими, и сознательным его планом было, грубо выражаясь, кастрировать алхимию, что позже и сделали масоны и розенкрейцеры, и сделать это искусственно входило в его сознательное мировоззрение. Таким образом, в каком-то смысле он был одним из таких грешников. С другой стороны, он все еще был искренне очарован этой тайной, и как врач и фармаколог он все еще по-настоящему экспериментировал, и поэтому не достаточно добился успеха в простом переосмыслении алхимической традиции и перестройке ее, придании ей вида обычного христианского мировоззрения: он застрял в конфликте, которого так и не решил, хотя и пытался всеми способами. Вы увидите, как он боролся с этим конфликтом и как он пытался найти решение. Кроме того, как практикующий врач, он не мог, как пастор Андреа, полностью игнорировать материальный аспект человека, то есть, тело и реальную жизнь.

Ни один общий практик не может игнорировать важность тела или влияние физической химии на жизнь человека, не может он также игнорировать все ее изнаночные и недостаточно элегантные аспекты. Даже в то время, как и сегодня, он был втянут в интриги и любовные истории деревни, в которой практиковал, и он должен был знать темные стороны жизни, если он действительно хотел должным образом общаться с пациентами. Врачу говорят так много лжи и втягивают его в так много ситуаций, где он не может предаваться доброжелательным и напыщенным иллюзиям, таким, какие иногда пытаются (себе в ущерб) строить об истинной природе человека священники.

И потому Дорн не был слеп по отношению к темному, хтоническому женскому аспекту алхимии, ибо он боролся с этой проблемой всю свою жизнь и пришел к определенным личным решениям, которые он пытался сформировать, но с сознательным преобладанием христианской тенденции.

Потому вы не должны быть шокированы, хотя вам, возможно, будет немного противно, потому что наш текст будет содержать очень ханжеские и благочестивые отрывки, где он дает волю неким воскресным проповедям, что имеет очень мало общего с алхимическим фоном. Однако, если вы это поймете, вы увидите, как он просто старался придерживаться своих сознательных взглядов и тем самым переживал внутренний конфликт.

Этот человек переживал настоящий религиозный конфликт между христианством, с одной стороны и алхимией, с другой, в котором он пытался найти свое собственное решение. Я уже упоминала, что о Дорне мы практически ничего не знаем или знаем очень мало. Он был врачом общей практики в южной Германии. Большинство его трудов посвящены герцогам и эрцгерцогам – эрцгерцогам Австрийским и принцу Баденскому – так что он должен был быть хорошо известен. По-видимому, он расширил свою практику вплоть до придворных кругов. Он редактировал двадцать шесть трактатов Парацельса в латинском переводе, и опубликовал их в 1575 году в знаменитым издательстве Перна. Сам Дорн перевел десять из этих трактатов Парацельса с немецкого в 1568-1570 годах. К некоторым из трудов Парацельса Дорн добавил свои комментарии (13).

Дорн была всегда подозрителен церкви, потому что было известно, что он балуется астрологией, нумерологией, геомантией, пиромантией (гадание с помощью огня) и гидромантией (гадание, глядя в чашку с водой). Идея нумерологии состоит в том, чтобы заменить каждую букву имени численным эквивалентом, путем чего, как и в гороскопе, может быть описан характер человека. Геомантия является своего рода астрологией, спроецированной на землю, как следует из названия. Я не хочу вдаваться в это; мы можем подвести итог в целом, сказав, что, как и его учитель Парацельс, Дорн интересовался оккультизмом и всеми другими оккультными искусствами своего времени.

Теперь я хотела бы начать с работ Дорна. Первая часть его трактата называется «Химическая философия», а подзаголовок во второй части - «Спекулятивная философия». Цитаты Юнга, как правило, взяты из последней, так как эта работа более интересна. Введение к «Химической философии» довольно скучно и неинтересно, но раз уж я поставила своей задачей познакомить вас со всей работой, я дам краткое изложение и его тоже. Я использую так называемый Theatrum Chemicum, том 1 (Страсбург, 1679). Существует несколько других изданий (у меня самой есть еще одно, чуть более раннее), но это одно из первых полных изданий. Сначала я постараюсь только дать краткое изложение этой первой части трактата, поскольку то, что Дорн говорит о «химической философии» изложено в очень сложном и помпезном стиле. Потом мы перейдем ко второй части, более интересному тексту.

Автор начинает с определения того, что он понимает под химической философией, и говорит: химическая философия преподает латентные формы вещей согласно с их истиной, а не с их внешним видом. Доступ к этой химической философии двойной, а именно путем мнения и опыта. Путем мнения вы формируете идею того, что должно быть исследовано, а опыт является проверкой первого.

И перспектива выглядит так: химическое появление вещей, из стекла, например, не является его истинной сутью. Идея Дорна состоит в том, что позади него или в нем находится истинная суть, так сказать, и что химическая философия имеет с этим дело, и доступ к нему удваивается путем формирования мнения и путем опыта.

Можно сказать, что дело до сих пор еще обстоит именно так, учитывая, что есть теоретическая физика, а есть экспериментальная физика. Дорн видит эту двойную перспективу во всех естественных науках. Под «мнением» он подразумевает формирование гипотезы, как сейчас делается, например, в теоретической физике, затем проверяя ее на опыте. И вот вы уже находитесь у истоков современной науки.

Дорн затем продолжает:

«Через изучение (под которым он подразумевает только чтение алхимической литературы) человек приобретает знания, через знания любовь, которая создает преданность; преданность создает повторение, и, делая непрерывное повторение, человек создает в себе опыт, силу и власть, путем которых свершается чудесная работа, и работа в природе именно такого рода».

Здесь странным образом смешаны внешние и внутренние факторы. Сначала, читая книги, человек приобретает алхимические знания, через которые приобретает любовь. Позже можно увидеть, что под этим он подразумевает некое бессознательное очарование. Любовь означает здесь, что человек вдруг начинает понимать, каким-то образом становится страстным в поиске истины, так что он может предположить отношение преданности и посвящает всю свою жизнь исследованию. Он повторяет эксперименты и получает - и тут появляется странность - «добродетель» власти, путем которой свершается чудесная работа! Теперь это становится чисто внутренним фактором, что типично для mixtum compositum, каковыми всегда являются такие тексты: внезапно автор думает о преобразовании алхимика в себе, если можно так сказать. Любой, кто изучал алхимию в течение многих лет, кто следовал рецептурам и делал эксперименты с полной преданностью, с любовью и повторением, меняет собственную личность. Он приобретает магическую силу, с которой он преуспеет в создании химических превращений в реторте, чего, например, новичок, смешивающий те же элементы, достичь не смог бы.

Вы видите, что Дорн вдруг переходит к мысли, что алхимия действительно работает с тем, что нужно иметь дело с собственной личностью, а не просто состоит в смешивании веществ в реторте. Это вы будете делать тоже, но только если превратите свою собственную личность в магически мощную, тогда вы сможете преобразовывать и внешние материалы.

Это уже давно было традицией в алхимии и было передано западной цивилизации в трудах Авиценны, знаменитого арабского философа Ибн Сины. В одном из своих трудов (20) Ибн Сина утверждает, что с помощью дара пророчества и определенных техник экстаза достигаемых долгими упражнениями в медитации, душа человека приобретает некоторые из божественных свойств, даже способность изменять материальные вещи. Вы видите: когда Бог сказал: «Да будет свет», стал свет, но когда человек говорит то же самое, ничего не происходит. Если, однако, человек, путем религиозных размышлений, может стать настолько близок к Богу внутри себя, что он может, так сказать, получить некоторые из сил, которыми Бог может просто захотеть или пожелать вещи, и они достигают материальной реальности, то душа приобретает некоторую часть такой способности. Именно на этом предположении основаны алхимическая деятельность и трансформация.

Этот момент перешел в западную алхимию, и видно, что Дорн, строго интровертный экспериментатор, выбирает эту нить традиции, которая относится к общей тенденции его времени. Он не единственный человек, чтобы подписаться под такой точкой зрения. Знаменитый Джордано Бруно тоже верил в это и набросал целую теорию, в которой он показал, как человек мог стать магом, волшебником, путем внутренних медитативных упражнений. Джордано Бруно сам пытался это сделать, медитируя на определенных структурах-мандалах, которых он нарисовал бесчисленное множество, но рекомендовал одну особенную, а именно мандалу, сделанную из металлов и химических материалов, которую надо было повесить над своей кроватью и медитировать на нее. Бруно отметил, что если медитировать на эту химически реальную мандалу в течение многих лет, то объединишь собственную внутреннюю личность и сохранишь душу от экстравертных отвлечений и диссоциации. Если это было сделано с правильным отношением, с выполнением некоторых упражнений, которые он называл свертываниями (contractiones, но по тому, как он описал их, мы сказали бы, что это упражнения в интроверсии), человек становится мощным магом, и даже внешние материалы начнут играть в этом роль.

Естественно, как и все верующие в магию, он был вдохновлен, испытав настоящую синхронистичность событий. То, что мы сейчас называем синхронистичностью, в прошлом всегда интерпретировалось как магическое воздействие, и у Бруно был такой опыт, и он верил в такую возможность. Но хотя Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола держались более-менее далеко от магии, их точки зрения в целом не отличаются. Бруно, гораздо более имевший в себе от наивного гения, по-настоящему реализовал ее на практике. К сожалению, он тем самым также вызвал на себя гонения Церкви.

В то время магия была частично признана Церковью, и Кампанелла, ученик вышеупомянутых троих, даже был вызван одним из пап выполнить алхимическую, магическую работу. Было обнаружено, что в гороскопе папы приближалось очень несчастливое сочетание звезд, и папа боялся, что в день этого астрологического сочетания звезд его либо убьют, либо он умрет. И потому Кампанелла был приглашен, чтобы провести в маленькой часовне Ватикана некую магическую или химическую процедуру, путем смешивания противоположных элементов, чтобы отразить влияние Сатурна и Марса или все других отрицательных звезд и таким образом защитить папу, в результате чего он пережил этот день. Вы видите, что в те дни Церковь полупризнавала такие тенденции и даже воплощала их на практике. Но быть таким наивным, как Бруно, двигаться вперед, поддерживать гелиоцентрическую систему и говорить о множестве миров, многих твердях небесных, и так далее, заходило слишком далеко, и он увяз в этом.

Мы видим, таким образом, что если Дорн считал, что надо было делать алхимическую работу вместе с определенными интровертными медитативными упражнениями, через которые человек пытался влиять на собственный облик и личность, он был в ладу с тенденцией своего времени, и был на одном уровне с ведущими духовными лидерами итальянского герметического движения и Возрождения в целом.

Таким образом, человек приобрел достоинство и власть. »Достоинство» не следует понимать в чисто моралистическом смысле; в нем есть оттенок латинского слова virtus, что означает «энергетическая эффективность», способность трансформировать вещи, влияние, или даже мана – здесь до сих пор есть аспект маны. В то время корень слова vir – мужчина, мужественность – еще воспринимался сознанием.

Затем Дорн продолжает: «Химики называют природой активацию небес с элементами в порождении всех вещей». «Теперь видно чуть более ясно. До этого он сказал, что химия занимается формой вещей, а под формой он имел в виду нечто противоположное тому, что мы бы назвали формой, а именно, не внешний объем или форму, но истинную, скрытую сущность вещи, более в аристотелевском смысле слова. «Активация небес», которую упоминает Дорн, соответствует тому, что он называет «формой», как в следующем предложении, где он усиливается значение, которое он дает этому слову.

Эта форма, или, скорее, эта скрытая сущность внешнего материального объекта – это то, что небесный свод (Дорн подразумевает под этим словом настоящие астрологические созвездия на небе) создал внутри химического элемента, и это соединение вместе того, что можно было бы назвать мертвой материей, с тем скрытым влиянием элементов и астрологических созвездий, которые вместе создают вещи.

Как я отметила в предыдущей главе, алхимические тексты могут быть поняты лишь с принятием синоптических взглядов: собрать все цитаты вместе, а затем увидеть интуитивно, к чему они подводят. Дорна также можно читать лишь таким способом: всегда нужно иметь в виду, что он подразумевает под «формой», потом посмотреть, где он еще говорит о ней, а затем сравнить тексты. Здесь он описывает форму активации неба в низкой материи. Затем он продолжает ассоциацию, поясняя, что он под этим подразумевает:

Форма есть действие области эфира на область элементов. Таким образом, природа готовит материю, включая в нее форму, как сперму в матрицу, и последняя затем производит, как эмбрион, различные виды вещей. Материя может родить.

Это, конечно, небольшой удар по идее, что материя мертва. Парацельс утверждал, что материя – это живой двойник творящего божества. В этом отношении он был дуалистом, потому что не разделял официальную догму, что Бог сотворил материю так, как это описано в Книге Бытия. Он считал, что материя была нетварной.

Эти философы считали, что в начале, когда Дух Божий носился над бездонной prima materia, она уже была там и не была создана. В начале были две вещи: мужской дух-отец и женское существо-матрица, хаотичная материя, материя, как increatum, не тварный, а эквивалентный принцип с самого начала. Это одна из идей Парацельса, которые Дорн разделял, не замечая, что они были еретическими. Вот почему он говорит с определенным ударением: «Материя может родить», - но затем поправляет свои слова:

Если форма зародилась в своей матрице, весь видимый мир создан таким образом, и он делится на четыре элемента. (Вы можете видеть, что в самом начале творения материи духовное божество, творец мира, рассматривается более или менее в духе христианства, что включает и сперму формы.) Форма – это сперма творчества Бога в мертвой материи в начале, матрица, из которой вышло все.

Итак, материя - живая, это женский партнер духовного творца, божества, а не нечто созданное и сформированное в соответствии с Его волей. Это уже содержит намек на то, на что Юнг указывал в предисловии к «Психологии и алхимии»: что алхимия имела воззрения, в которых женский принцип был признан эквивалентным, не как что-то граничное, немного признанное где-то в стороне, но обладающее тем же достоинством, как и духовный отец бог-создатель. Это был его женский партнер и живой принцип сам по себе. Дорн использовал слово «матрица», и активность мужского духовного принципа, которую он называет «действием эфирной области на элементарную область», есть то, что он подразумевает под формой.

Таково резюме первой главы Дорна, в которой он дает свои основные взгляды на внешнюю реальность природы и философские предпосылки в подходе к своей химической работе. Затем он обращается к опусу, алхимическому деланию. Делание выполняется через отчуждение и «влияние» (кавычки мои). Первое состоит в том, что природа, развращая материю, приводит ее в состояние, в которые она способна получить форму. Форма сама по себе состоит во влиянии эфирной области на элементальный мир.

Здесь автор поднимает ту же тему, делая ее более всеобъемлющей. Он думает, что (как это случилось при сотворении мира, описанном в Книге Бытия), Бог, как духовное эфирное влияние, посеял семя формы в живой принцип материи. В алхимическом делании это нужно повторить. Таким образом, говорит Дорн, грубая материальная вещь должна пройти гниение и разрушение. Если, например, вы хотите преобразовывать металлы, вам сначала нужно растворить железную руду и / или даже расплавить ее, то есть уничтожить ее грубым внешним аспектом, так что она возвращается в свое исходное состояние, в котором может получать божественное влияние, исходящее из небесных областей и по-прежнему сильное. На разрушенное и растворенное будет влиять астрологическое созвездие, тогда это будет подобно повторению космогонии, и можно снова произвести трансформацию.

Коснувшись этой религиозной проблемы, которая имеет отношение к Божьей власти над материей, Дорн переходит к изложению своих христианских взглядов. Он начинает с объяснения химического мировоззрения, после чего он, кажется, говорит себе: «Теперь я должен написать исповедание веры», и добавляет:

Весь мир получил свою форму от святого ternarius, числа три в его порядке и мере, потому, что один не есть число, но объединение мира. Число два, с другой стороны, это первое число, которое может быть сочтено, и это источник и зарождение распрей и конфликтов. Через принятие или взятие материальной формы, два отрезало себя от первоначального единства и может возвратиться туда лишь через полностью твердое, нерушимое соединение. Поскольку можно только соединять подобное с подобным, и поскольку Бог наслаждается только нечетными номерами (вы видите здесь господство мужского, наслаждение Бога нечетными числами – это цитата из Вергилия) один объединяет, со своей простотой, два в три, и дает им душу.

Дорн подразумевает, что есть своего рода хаотический исходный один, который даже не есть номер, это есть одно и целое. Затем из него исходят два, и это конфликт. Там он использует немецкое слово Zwietracht. Zwietracht означает «вражда», но в нем есть слово «два» (Zwei), а позже он также привносит слово Zweifel, сомнение, поскольку, когда вы сомневаетесь, то вы есть два. Итак, два является источником всех зол, и это, если вы помните введение Юнга к «Психологии и алхимии», состояние конфликта, в который человека поставило христианство: Бог и дьявол, дух и материя, отец и мать, и все противоположности. А теперь человеку нужно вновь найти связь, то, что объединяет противоположные части пары, так что они могут вернуться к единству, и это есть три. Можно сказать, что три состоит из того, что объединяет противоположности, и что в некотором смысле это возвращение единства на более высоком уровне (21).

Теперь вопрос становится щекотливым, потому что тот, кто может думать, скажет: «Так, а разве это не четыре? Потому что, в конце концов, эти три-в-одном – это не то же, что исходное единство: вот, у вас есть исходные один, два, три, и новая единица, как четыре». Как говорит Мариам Пророчица: «Один становится двумя, два становятся тремя, а из трех выходит один, как четвертый». Но Дорн просто пропускает этот вопрос, он пробирается над проблемой, беря три как единство, вечную связь, созданную между противоположными двойками, что каким-то образом есть возврат и идентичность с первой единицей. Так Дорн пытается сохранить свое чисто догматическое христианское мировоззрение.

В соответствии с этим в природе также есть три царства: минеральное, растительное и животное (и тут Дорн ссылается на Марсилио Фичино); соответственно, в области металлов, золото состоит также из трех элементов, а именно серы, mercurius или ртути, и земного солнца (имеется в виду золото). (Дорн затем продолжает преследовать ternarius, структуру из трех, по всей своей вселенной.)… Таким образом, в алхимии у нас есть три тоже шага: есть черный цвет, нигредо; альбедо, белизна; и рубедо, краснота (и затем Дорн не может до конца удержаться подальше от четвертого, и говорит:), но красный несовершенен, потому что это слишком яркий цвет, поэтому в золото добавлен citrinitas, желтый цвет, который является средним между белым и красным. [Итак, вы видите, у нас есть три цветов, к которым желтый добавляется в качестве четвертого.] Золото – это лекарство, которое было уменьшено в своем первоначальном действии через алхимическое искусство, и потому может положительно влиять на все остальные земные и материальные вещи. (Мы еще не видим, к чему ведет Дорн, а просто пока следуем за ним.) Золото – это форма, которая отделена от его тела.

Теперь мы возвращаемся к понятию формы. Теперь мы видим, что под словом «золото» Дорн понимает не реальный металл золото, это слово означает нечто божественное творческое, которое есть везде в материи и которое есть Божье, творческое семя мужского Бога в материи, которое, так сказать, разбросано или рассеяно в каждой материальной вещи. Именно это семя, эта сперма может быть извлечена путем кипячения и разрушения внешней формы большинства химических веществ.

Золото - это форма, которая была извлечена или вновь отобрана у его внешнего тела, и это нечто такое тонкое, что оно оказывает влияние на каждый внешний объект, как небесная форма оказывает такое воздействие своей силой единства. Золото и есть то божественное семя, скрытое во всех материалах, и не только конкретно в металлах, но во всех материальных объектах, и оно может быть извлечено или выделено путем вываривания, и в таком случае, так же, как и когда Бог изначально сотворил мир и оказывал на материю творческое воздействие, если вы добываете золото таким способом, у вас есть то, что повторяет творческий труд Бога, в ваших руках есть капелька этого. (Как я уже говорила, Джордано Бруно думал, что можно было получить или украсть что-то от творческой силы Бога.) А с творческой силой, украденной у Бога, можно создавать и преображать вещи.

Золото обладает этим качеством, из-за качества своего единства. (Дорн всегда говорит о форме золота как обладании характеристикой быть этим одним.) Даже растущие вещи (иными словами, растения) могут производить лекарство, которые можно использовать подобным образом (это означает, что Дорн думает, что можно начать с любого внешнего материала, чтобы создать это мистическое золото, которое является своего рода тонким телом). Теперь я хочу перейти [говорит Дорн], к практике химии и оставить оккультное учение, и дать правило, дать определенные инструкции, о том, как на практике построить печь, в которой дистиллировать вещества.

Дорн предлагает построить алхимическую печь. У этих печей четыре ступени, и они построены как мандалы. Они четырехъярусные и образуют своего рода трехмерную мандалу. Дорн считает свое описание совершенно конкретным. Он также дает определенные правила, как разводить огонь в этих печах и как создать стеклянные реторты.

После того, как он объяснил, как строить этот термос или алхимическую печь, которая, несмотря на свой внешний вид, в соответствии с текстом состоит из четырех ярусов, Дорн далее говорит, что огонь всегда должен гореть медленно и сохраняться на низком уровне. Очень многие алхимики даже не использовали огонь, но поддерживали теплую температуру в своих термосах с помощью конского навоза. Эта процедура нагревания с помощью ферментации навоза взята из сельского хозяйства (горячий слой).

Опус, делание [говорит Дорн], состоит из двух основных этапов: сначала приходит раствор, растворение тела, а потом – коагуляция, или конденсация духа (под которым, как мы можем догадаться, он подразумевает открытие тела небесному влиянию путем плавления или испарения его и разрушения того, что мы назвали бы грубым внешним видом), после чего появляется скрытое золото, которое должно быть скоагулировано в новое тело, и это будет золото. Как вы помните, золото – это форма, отделенная от тела. Эти три простые операции похожи на извлечение квинтэссенции вина.

Теперь он сравнивает процесс уничтожения внешнего и грубого аспекта материи и извлечения истинной формы с созданием алкоголя, с извлечением спирта из виноградного сока, получением ее квинтэссенции – поскольку в первобытном способе мышления, алкоголь содержит конденсированную сущность природы вина. Итак, говорит он, так же, как вы можете сделать вино из виноградного сока, вы можете подобным образом перегонять все другие тела. Таким образом, для Дорна весь процесс алхимии – это параллель подготовке конденсированного алкоголя, который, как я уже говорила, имеет определенную фармакологическую ценность. Дорну первому пришла в голову мысль, что если лекарства дистиллировать вместо того, чтобы применять их в грубой форме, они были бы гораздо более эффективны. Это по-прежнему понимается в абсолютно химическом смысле и не только психологически. Только когда речь заходит о влиянии формы золота, тогда лишь Дорн говорит, что это делается символически. (Имейте это в виду. Не размышляйте, что бы это могло быть, потому что это не то, что мы могли бы подумать.)

Как только это мистическое, эффективное, существенное нечто извлечено из материи, то другая материя может быть магически преображена, поскольку на нее оказывается влияние через символизацию. Так вы получаете троекратное лекарство, которое исцеляет все внешнее в человеке. Человек в основном сам по себе есть идеальная микстура. Если есть какое-то глубокое нарушение, это вина не формы, того внутреннего золота, но материи.

Здесь есть еще одна ассоциация, а именно, что золотая форма, объединенная с веществом, обычно создает идеального человека, состоящего из сбалансированной смеси всех сущностей, и, если оно содержит дефект, это связано с материей. Почему это так, вы увидите позже.

Теперь мы подошли к третьей части первой химической философии Дорна, в которой он пытается привести свои примеры того, что он объяснил здесь на теоретическом или философском языке. Неким заикающимся образом алхимики пытались объяснить необъяснимое, и для выражения этого они использовали сравнение. Это то, что Паули имел в виду, когда внезапно воскликнул: «О, значит Бог все-таки левша «, - что было символическим или мифологическим способом выразить то, что означал для него принцип асимметрии. Таким образом, вы видите, что даже современные физики выражают то, что они имеют в виду, путем сравнения. Таким же образом, Дорн теперь выражает через сравнение то, что он подразумевает под разрушением грубой внешней материальной формы и привнесением внутренней духовной формы, которая есть золото, и говорит, что с ней нужно сделать.

Мы даем то, что имеет малую ценность и ценно в отношении от одного до шести, дракону, который несет Эскулапов посох; затем весьма беспокойный и нервный дракон успокаивается и засыпает, после чего над ним возникают два источника, два истока белой и зеленой воды, они текут над ним и поглощают его. Когда наступает лето с его жарой, вода, в которой утонул дракон, испаряется, и его труп остается лежать на дне моря. Когда же его бросают в огонь, он возвращается к жизни, расправляет крылья, которые он явно потерял, и улетает. Но в огне остается ребенок, зачатый в результате поглощения дешевой драгоценности. Поскольку этот ребенок, этот зародыш, родился в огне, он может питаться как саламандра, пока не вырастет. Тогда он становится красным, цвета крови, и его нужно омыть в воде, которой повезло больше, чем той, в которой утонул дракон. Вам нужно омыть мать, окуная ее в воду, чтобы больные могли быть излечены. [Здесь Дорн вдруг переходит к больным, чьи тела становятся бледными, их душа отделяется от крови, процесс, который захватывает все тела.] Если кто-то принимает эту душу, которая теперь стала здоровой и освобожденной простотой своей силы от всех недостатков – и лишь философы будут знать это – то эта душа есть самое полное лекарство и самая простая вещь. В теле человека не осталось ничего испорченного; душа вернула к жизни все больное и преобразовала его в умеренное равновесие. Душа (или лекарство) умеряет все, что лишено меры, и своей собственной внутренней простотой она создает мир между смертными врагами и возвращает их обратно в жизнь по Божьей воле. Это даже возвращает к жизни трупы и возвращает здоровье их больным телам.

Это попытка показать, что есть делание и что означает: «мы даем дешевую и драгоценную пищу дракону, кадуцею» (посоху Гермеса или Эскулапа). Химически это будет означать, что мы используем мистическое золото, форму золота, и бросаем его в Меркурий в отношении 1 к 6. То есть, мы повторяем творение мира, а именно: мы берем эту мистическую творческую силу Бога и противостоим ей материальной реальностью человека, или даем этой силе проникать внутрь нее.

Позже мы увидим, что то, что подразумевается под материальной реальностью человека, является, с одной стороны, нашей собственной проекцией на реальность (или на то, что нам нравится рассматривать как реальность), но, с другой стороны, также имеет отношение к человеческому телу. Что бы это значило?

То, что Дорн называет творческой силой Бога, или «тем золотом», на нашем юнгианском психологическом языке, будет называться активной эманацией, активным психологическим динамизмом архетипа Самости. Встраивание ее в тело реальности на нашем языке означает, что мы должны наблюдать деятельность Самости внутри себя и попытаться сделать ее влияющей на нашу реальную жизнь. Если, например, я видела сон, что я должна сделать что-то (поскольку наша гипотеза состоит в том, что сны, так сказать, есть послания от Самости), это было бы деятельностью архетипа Самости, и отдать это дракону на съедение будет означать, что я делаю это справедливым для тела моей настоящей физической жизни. Правильно интерпретировав свой сон, я решу, делать ли то или это, с утра и до вечера, в соответствии с этим сном. Это действительно тело и моя реальная жизнь в моем окружении, вот то, чем я кормлю то, что можно было бы назвать моей реальностью. Тогда дракон, который до сих пор был беспокойным и нервным, успокаивается и засыпает.

У Дорна, как мы позже увидим, была идея, что наша простая природа наделена неким видом экстравертного, диссоциированного, импульсивного беспокойства. В первобытном человеке всегда есть что-то обезьянье: люди не могут даже сидеть спокойно, они крутятся и чешутся. Любой, кто занимался восточной медитацией, знает, как трудно даже сидеть спокойно в течение получаса: сначала вы не можете сделать этого, ни на пятках, ни в позе лотоса. Наши жизнеспособность постоянно побуждает нас сделать что-то, и если мы перестанем делать это, что-то внутри нас продолжает. Попробуйте один раз не думать ни о чем, даже полсекунды. Вы не сможете! Вы будете говорить с собой, думать о своих проблемах или о том, что вы должны сделать, и так далее. Это постоянное автономное беспокойство жизни, которую мы ведем, и нашей силы воли недостаточно, чтобы позволить простой внутренней жизни преодолеть эту автономную живость.

С помощью Самости, однако, это становится возможным. Наши опыт согласуется с тем, что думает Дорн: опыт Самости выражен как глубинная душа, которая затронута динамическим аспектом образа Божия. Это то, что успокаивает и дает мир такого рода обезьяноподобной диссоциированной деятельности наших тела и ума, и затем вдруг из глубины выходят два источника воды и создают поток, который покрывает все морской водой, потопляя дракона. Современным психологическим языком мы бы сказали, что благодаря медитативной концентрации и интроверсии начинает течь бессознательное. Источники жизни во сне, объективной психэ, вновь начинают течь, в отличие от мерцающего беспокойства нашего сознательного ума, и успокаивают его.

Через некоторое время приходит летняя жара, что означает, что если вы делаете это достаточно долго, через некоторое время что-то изменится. Если вы жили в течение длительного времени в полной интроверсии, концентрируясь только на своем бессознательном, то этот поток бессознательной жизни в фантазиях и мечтах начинает отступать, снижаться. Как говорится в тексте, вы найдете на дне моря труп дракона, который, когда он встретится с огнем, вновь оживает, опять обретая свои крылья, и вновь улетает. В каком-то смысле, это только его возвращение к своему прежнему образу жизни, и вы скажете: «Да, ну и что?» Какое-то время вы медитировали, концентрировались и ощущали ваше бессознательное, а теперь вы возвращаетесь к прежнему образу жизни, - но это не совсем так. Как говорит Дорн, на дне моря, где сейчас преобладает огонь, остался ребенок, ребенок, зачатый внесением золотой спермы. Хотя дракон вновь улетает, ребенок остается. Это будет означать, что из этого постоянного повторения (как говорит Дорн) и преданной концентрации на внутренней жизни души, внутри человека рождается нечто, а именно, относительно постоянная реализация Самости.

Как вы все знаете, ощущение Самости в начале анализа – это обычно редкий и краткий миг душевного подъема. Однажды, после борьбы со своими страданиями, случается так, что чувствуешь себя внутренне спокойным, соединенным с собственным внутренним центром. В китайских понятиях, человек находится в Дао и счастлив; он чувствует: «Теперь я понимаю, что это все значит, и теперь это у меня есть», но через две минуты дьявол снова побеждает, и это все снова теряется. Однако, ребенок выражал бы собой то, что этот внутренний опыт стал постоянно присутствовать внутри, даже если дракон вновь улетает, то есть, обычный человек начинает снова свои бессмысленные мысли и действия, но, несмотря на это, внутри, так сказать, на дне души, есть теперь другая сущность, которая есть постоянная персонификация и реализация Самости.

Этот ребенок родился в огне, из концентрации либидо на внутреннем мире, он питался огнем, как саламандра, а вырастая, он стал красным, цвета крови. Я не хочу интерпретировать это, потому что мы позже сами поймем, что это значит. Внутренний опыт стал постоянным и внутренне созрел. Теперь нужно омыть его еще раз, но на этот раз водами, которые счастливее, чем те, в которых была омыта мать. Теперь мать на самом деле есть дракон, так что это будет означать, что дракон был убит или утонул в водах бессознательного, в то время как сейчас создание вод, бессознательного (которое я бы интерпретировала как поток внутренней фантазийной жизни), не убивает ребенка, но наоборот, дает питательный эффект. В этот момент Дорн перескакивает на другую тему, а именно, о больных людях – так что они могут жить.

Не нужно забывать, что Дорн поначалу, не собирался искать этого внутреннего ребенка, или форму золота, или прикосновения к творческой силе Бога ради собственного внутреннего блаженства или спасения (хотя он упоминает также и об этом), но он был страстным врачом, который на самом деле искал методы лечения своих пациентов. Потому во второй раз вода начинает течь: это его внутренний опыт, который теперь он может дать другим, особенно умственно и физически больным людям вокруг себя.

Дорн затем драматично описал, как, когда эта вода касается других больных, они становятся бледными и их души отделяются от крови, потому что именно душа делает все здоровым. Пройдя через медитативную работу над драконом (который был бы бессознательным человека), и пройдя через смерть и внутреннее воскресение, Дорн замечает влияние на окружающих больных: сначала они бледнеют, а затем их души покидают свои тела. Это хороший способ выразить, что они убиты!

Существует, таким образом, своего рода инфекционное влияние на других, так что они тоже становятся убиты этим лекарством души, но благодаря этому процессу душа становится здоровой и может также вернуться в больном в свое исходное состояние. Таким образом, когда душа возвращается в тело, это как лекарство, которое не оставляет ничего гнилого в человеческом теле, но исцеляет всех больных умеренностью или балансом. Как и многие врачи общей практики – и совершенно справедливо, даже в наше время, и я целиком это поддерживаю – Дорн считал, что сбалансированный образ жизни – это лучший способ сохранения физического здоровья. Не спать слишком много, не есть слишком мало или слишком много, делать достаточное количество упражнений, и так далее. Это банальность, но это также и очень справедливо, поскольку, когда люди физически заболевают, болезнь, как правило, создается жизнью без внутренней сбалансированности в течение многих лет: либо перееданием, либо отсутствием упражнений, либо недостаточным сном; затем в один прекрасный день природа предъявляет счет. Дорн, будучи практиком, знал об этом.

Его золотое лекарство вылечит душу людей. Мы назвали бы это психологическим исцелением через вхождение в контакт с Самостью, или с процессом индивидуации. В то же время метод Дорна сохраняет тело здоровым и излечивает его, потому что побуждает человека вести умеренный образ жизни. Это лекарство также устанавливает мир между врагами и возвращает жизнь полумертвым и здоровье мертвым телам.

Дорн делает вывод, говоря: «Это лекарство, которое я сейчас упоминаю, этот ребенок, или эта форма золота, в действительности есть воскресение Святого Духа». Таким образом он соединяется с христианским мировоззрением.

Глава 3

 

ПРОБЛЕМА ТЕЛА И ИСКУПЛЕНИЕ ХРИСТИАНСКОЙ ТЕНИ

Дорн объяснил, как дракон был вначале утоплен в двух источниках, белой и зеленой воды. Тепло заставляет воду испаряться, поэтому дракон лежит мертвый на земле. Затем он возрождается огнем, вновь получает свои крылья и улетает, оставляя ребенка, который был зачат благодаря драгоценной вещи, с которой дракон объединился в водах. Так ребенок живет и растет в огне, как саламандра; впоследствии ребенка нужно омыть еще раз в еще лучшей воде.

После этого в тексте странный перескок на то, что тела больных становятся бледными и люди умирают, но оживают и воскресают с помощью лекарства.

Мы попытаемся перевести это на язык нашей современной мифологии, то есть на психологический язык. Начнем с того, как Дорн говорит, что то, что дешево и драгоценно, дается дракону в отношении 1:6, после чего беспокойный дракон засыпает. Сначала давайте посмотрим, как сам Дорн усиливает тему: для Дорна беспокойный дракон – это тело, а для нас это скорее что-то вроде физического человека, экстравертный аспект мужчины или женщины, который живет в конкретном физическом мире, и следит только за этим. Под тем же, что имеет небольшую ценность и является драгоценным, Дорн подразумевает то, что мы бы назвали Самостью, но поскольку этого психологического понятия в то время не существовало, он описывает ее как внутренний божественный центр психэ. Таким образом, это будет означать, что божественный центр психэ, Самость, сталкивается, или объединяется с беспокойной экстравертной личностью, которая сосредоточена на внешних физических вещах, в результате чего эта часть личности, иными словами, дракон, затем тонет в бессознательном.

Именно так происходит с нами. Когда люди приходят на анализ, они, как правило, долго рассказывают о своих бедах: о браке, о профессии, и так далее. Обычно они говорят, что пришли на анализ по таким-то и таким-то причинам, и, как правило, причины основаны на том, как сознание видит ситуацию, и от вида ловушки, в которую пациенты считают себя пойманными. Очень немногие говорят, что у них внутренняя проблема, и даже если это внутренняя проблема, они описывают его более как «беспокойного дракона». Когда они приходят к пониманию, что решение можно найти в своей собственной психэ, а не в аналитике или в чем-то другом внешнем, волнение уменьшается и беспокойный дракон умиротворяется.

Сначала человек принимает ситуацию, как описано выше, но затем говорит: теперь нужно посмотреть, что скажет моя собственная психика. Этим человек принужден перестать беспокоиться и сказать: «Что же, теперь я столкнулся с неизвестным и остается только ждать». Затем поднимаются воды бессознательного. Это будет поток бессознательных фантазий, ночью в виде сна, а днем в виде мечтаний, и на этом сосредоточена вся аналитическая работа. В этом смысле все, кто начинает анализ, тонет в своей собственной творческой внутренней активности. Таким образом, мы сознательно прекращаем беспокоиться о внешних проблемах и их решении, и, так сказать, помещаем все в реторту. Естественно, через некоторое время, вода немного высыхает, что означает, что было найдено какое-то внутреннее решение. Затем проявляется естественная тенденция к возвращению к внешним контактам и внешней жизни.

Анализ – это временное, искусственное состояние полной интроверсии, которое не длится вечно. Кроме того, вода подсыхает – например, уменьшается материал снов, – а потом естественным образом либидо возвращается в определенной степени к внешнему миру. Здесь большая опасность в том, что люди могут просто переключиться назад, в свой прежний образ жизни, забыв все про горячую ванну, принятую ими в анализе, и все становится как прежде. В какой-то степени эта опасность всегда существует. Но, как заметил Дорн, когда анализ проходит надлежащим образом, такого рода рецидивов не бывает: что-то драгоценное занимает место во внутренней концепции, которую Дорн сравнивает с внутренним ребенком. В снах, как многие из вас знают, эта концепция часто представляется как ребенок, а Самость представляется как форма обновления. Единство и целостность личности потенциально существуют позади комплекса эго, это его родитель. Но постольку, поскольку мы понимаем, Самость через сознательное усилие, концентрируясь на наших снах, она становится частью нашей сознательной личности; в этой форме она подобна внутреннему ребенку, который теперь, как саламандра, питается огнем эмоций и продолжает расти. Осознание важности и деятельности Самости все больше и больше увеличивается. То, что Самость привлекает жизнь из огня, означает, что она привлекает все больше и более либидо.

Юнг часто говорил, что при анализе один из важных моментов, за которыми следует наблюдать, это видеть, насколько большая часть личности слушает. Некоторые люди очень сильно сотрудничают со своими эго при анализе, предоставляя свой материал и делая большие усилия. Но другие части личности не слушают и продолжают работать полностью автономно, как если бы они никогда не слышали о психологии. Проблема состоит в том, чтобы привнести все эти части в процесс, а это занимает весьма и весьма долгое время. Может случиться, что даже после десяти лет сосредоточения на процессе, человеку снятся люди, которые ведут себя так, будто они никогда не слышали о юнгианской психологии. Итак, если вы спросите себя: «А где же я сделал это?» – вы можете сделать самые удивительные открытия. Я заметила, например, что я годами принимала решения о налоге на прибыль и денежных проблемах просто на основе здравого смысла. Мне никогда не приходило в голову связать их с моими внутренними проблемами. Я думала, что это были внешние вопросы, которые должны решаться с помощью здравого смысла, и таким предубеждением я просто оставила какую-то часть моих взаимоотношений с реальностью за пределами анализа. Вот как вы можете поймать себя на бессознательных предубеждениях, говоря: то или другое не имеет ничего общего с внутренним человеком, это лишь практическая или логическая проблема, а для логики не нужно спрашивать бессознательное, для этого используют свой собственный компьютер.

Но если этот ребенок растет, и становится красным, принимая цвет крови, это будет означать, что реализация Самости включает в себя и понимает все больше и больше из жизни этой личности, привлекая все больше и больше либидо, пока не появится единая внутренняя личность, которая пронизывает всю деятельность сознательного человека. На этом этапе нужно мыть или добавить больше воды к созревшему внутреннему содержанию, очевидно, для поддержки того, что произойдет потом, потому что тогда приходит эта странная мысль: что внезапно красная саламандра-ребенок начинает излечивать больных, она становится своего рода панацеей. В других текстах алхимики говорят о стадии, на которой, после того как сделаешь в реторте красного царя, необходимо открыть реторту. Тогда начнется процесс, который в классической алхимии, как правило, называют мультипликацией – умноженное внешнее воздействие.

Можно увидеть это двумя способами: можно просто взять его наивно и буквально, а именно, что от личности, реально прошедшей индивидуацию, исходит эффект влияния на других людей, вызывая в них тот же процесс. Можно приписать это положительному, заразному влиянию личности, которая стала более сознательной, чем средняя толпа: это невольно стимулирует других людей, и чем это менее осознанно, тем более эффективно. Таким образом другие люди втянуты в исцеляющий процесс.

На более высоком, символическом уровне это означало бы, что… и вот тут я застреваю, потому что как только хочешь поговорить о синхронистичности, оказывается, что нет языка, на котором это можно сделать: все наши европейские языки причинно-следственны. Я хотела сказать, что эффективность Самости возрастает благодаря синхронистичности, но эффективность – слово из языка причинности. Может быть, можно сказать, что архетип Самости попадает во все более и более вдохновленное или активированное состояние, в соответствии с которым вне и вокруг него происходят все больше и больше синхронистических явлений, которые относятся к нему. Некий вид опыта занимает место единства Самости с тем, что человек в целом, в течение всей жизни, понимает как космос или весь внешний мир. Я наблюдала такой конкретный факт, например, наблюдая за Юнгом: чем старше он становился, тем больше он получал информацию, нужную ему для того, о чем он думал или над чем работал: она просто «преследовала» его. Однажды, когда он занимался конкретной проблемой, врач общей практики из Австралии отправил ему полный набор материалов, которые он мог бы использовать, и послание прибыло по почте именно тогда, когда он сказал: «Теперь мне нужны некоторые наблюдения по этой теме». Это выглядело, как будто коллективное бессознательное сотрудничало с ним даже в Австралии!

Можно было бы сказать, что такого рода совпадения – это опыт расширения архетипа Самости. Это скорее то, что мы становимся все более и более осведомленными о той степени, в которой мы едины со всем человечеством и даже с природой, и мы начинаем читать все это, как иероглифы письменности, которая указывает на один фактор.

Но здесь Дорн, будучи врачом, очевидно, больше озабочен лечением больных, как был бы озабочен этим знахарь или шаман. Как ни странно, его лекарство не сразу лечит больных, но сначала убивает их, после чего они излечиваются. Это означает, что высшее сознание личности поначалу оказывает очень тревожащее, если не разрушительное, воздействие на других. Именно поэтому широкая общественность ненавидит психологию и пытается блокировать ее всевозможными редуктивными предрассудками в духе «ничего, кроме». Лежащая в основе этого, не осознанная мысль состоит в том, что если человек вникнет глубже в психологию, то придется отказаться от своего теперешнего мировоззрения, мыслей и занятий. Таким образом, люди чувствуют угрозу, и в каком-то смысле они правы, они находятся под угрозой, потому что если они войдут в контакт со своей собственной глубиной, их прежние рамки жизни рухнут. Таким образом, в таком виде, лекарство в первую очередь оказывает разрушительное действие на прежние рамки рационального сознания личности.

Каждый знает, что он или она должны быть утоплены и лежать, как труп, на дне под зелеными и белыми водами, перед тем как возродиться, но этот эффект идет дальше и в конечном счете, лечит человека. Текст говорит: «Оно создает мир между смертельными врагами и возвращает жизнь и здоровье больному телу», явно относясь к объединению противоположностей, умиротворяющему внутренние конфликты.

Затем появляется то замечательное место, что я цитировала ранее, где Дорн указывает, что не следует искать то, что нам нужно, вовне, потому что все это есть у нас или даже внутри нас, хотя это приходит не от нас (2). Это означает, что это есть в нас – как бы мы сказали, в нашем бессознательном – но не приходит от нас: это сделало не эго. Если мы думаем, что это делает эго, мы готовы для психбольницы. После Дорн продолжает говорить о простоте природы. Все, что мы до сих пор сказали, есть лишь повторение первой части работы, которая называется «Спекулятивная философия» или «Семь степеней делания». Сначала там есть введение, которое я не цитирую в деталях, где Дорн указывает на то, что он говорит о чем-то физическом и чем-то этическом или моральном, physica et moralia. Чтобы предотвратить мысль, что это чисто материалистическая химия или что это, например, чисто этическая проповедь в смысле оставления за рамками природы или физического аспекта, он говорит:

«Я не учу вас, как делать золото ради денег, но как найти самое простое лекарство, средство, которым вы сможете вылечить больные металлы тела метафизическими металлами, и как найти физический философский камень, с которым метафизические металлы преобразуют больные металлы тела в идеальные eleuseria metalla, в идеальные элевсианские металлы».

Здесь Дорн использует выражение Парацельса, который соединил два слова: Eleusis (Элевсинские мистерии) и Elisium, другое название рая в древности. Таким образом, слово означает элевсианские, элизианские, райские металлы. Если вы поищете, что такое элевсианские металлы у Парацельса, вы увидите, что это относится к идее веществ тела, восстанавливаемых до исходного состояния, к той форме, которая была у них при их создании. Бог изначально создал космос в безупречной и полной форме, и только из-за грехопадения Адама и появления греха, из-за вмешательства дьявола, в мир пришли болезнь и смерть. Таким образом, физический аспект человека действительно искупается восстановлением его к своему первоначальному состоянию, конкретному физическому состоянию, которое было у него до грехопадения.

Дорн продолжает:

Спекулятивная философия [название этого раздела] является добровольным отвлечением. К телу прежде всего необходимо хорошо относятся, ведя умеренную жизнь. Не есть слишком много, достаточно спать, гулять, и так далее, и хорошо питаться. Затем надо искусственно и добровольно отделиться от ума, mens. Тело желает того, что испорчено, но оно не может желать ничего без помощи души, ибо душа – это то, чем движется тело.

Душа – трудное слово, и я не знаю, как перевести его: может быть, было бы правильно придерживаться слова anima, но тогда его могут cпутать с юнговской идеей анимы. Дорн использует слово anima на латыни и думает о ней, как о женщине, а тело он называет corpus. В человеке есть также третья составляющая, которую он называет animus или spiritus, и это сила воли, чтобы делать правильные вещи.

Прежде чем продолжать идти по тексту, я должна попытаться объяснить, что он имеет в виду. Сначала нужно прочитать весь текст, чтобы увидеть, как он использует эти слова. Под телом он наивно понимает то, что мы (так же наивно) будем называем телом в первую очередь, но позже вы увидите, что он также подразумевает под этим эндосоматический опыт тела. Например, далее он цитирует диалог, ссору между animus и телом, в котором тело высказывает свое мнение жизни. Тело, которое описывает Дорн, нужно рассматривать как его собственное тело, у другого человека оно может весьма отличаться. «Тело-персона» Дорна – это чистый рационалист, который любит есть и пить, совершенно трезвый реалист, который говорит: «Я верю только в то, что вижу своими глазами, а все остальное идеалистический мусор фантазий». Кроме того, оно страстный экстраверт, оно верит только в то, что можно было бы назвать внешними фактами. Сам же Дорн – интровертный мыслительно-интуитивный тип, очень идеалистическая личность. То, что он называет телом, мы сейчас скорее бы назвали тенью: он проецирует тень на тело. Для него тень пребывает внутри и она и есть тело. Но он воспринимает ее, естественно-наивно, как свое собственное тело, и говорит, что телу, возможно, нравится совершать зло, но оно не могло бы творить зла, если бы не двигалось: ведь труп не совершает никаких грехов. Так и тело не может сделать что-нибудь злое или плохое без поддержки или одушевления anima, аanima Дорн понимает как жизненный принцип, оживляющий тело.

Anima, говорит он, не является ни хорошей, ни плохой. Она нейтральна, это сила или импульс жизни. Дорн даже указывает, что у всех животных есть anima, и это даже подразумевает понимание, что anima именно то, что движет кого-то по моделям поведения, желаний и хотений. Он рассматривает ее как пассивную и женскую; это, например, чувственные восприятия человека и его реакции на чувственные восприятия. Эта anima, нравственно нейтральная, не хорошая и не плохая, стоит между телом и animus. Animus для него ближе к тому, что мы сейчас назвали бы эго-комплексом, но, как он описывает это, это именно то, что дает толчок, это центр силы воли в том, что мы рассматриваем как эго, и он предполагает, что animus в жизни всегда благонамерен.

Так что теперь у вас есть эти три элемента: во-первых, animus, эго-намерение личности, а также воля; затем anima, которая пассивна (Дорн, разумеется, говорит лишь о мужской психологии, потому что он пришел ко всем этим понятиям, наблюдая себя). Anima – это то, что движет тело, оно движет его и получает ощущения. В-третьих, есть тело, которое я уже описала. И вот, первая идея Дорна в том, что эти три составляющих несколько хаотично перемешаны. Все они более или менее присутствуют в жизни, и иногда одна или другая берет руководство на себя. Может случиться, что animus берет на себя руководство и приказывает человеку сделать то, что тело и anima просто не хотят слышать.

Теперь вы должны взять меч и полностью разрубить их на две части. Вам нужен развод этих супругов (anima и тела) и заставить anima стать единым с animus, и когда они стали одним, тогда Дорн называет их mens, ум. Это distractio, разделение на части. Вы изолируете тело, так сказать, от того, чтобы оно было частью двух других явлений, и вы говорите anima, что она должна сделать выбор, что она не должна заигрывать с этими двумя, но должна выбрать и быть полностью на одной стороне. Дорн иногда называет этот жестокий акт distractio или описывает его обычным термином алхимии, separatio, означающим разделение, разрезание. У тела есть естественная тенденция портиться и делать плохое, и именно поэтому animus имеет естественную тенденцию к доброй воле, в этическом смысле слова, и к желанию следовать тому, что в этих культурных традициях будет соответствовать религиозным заповедям христианства, как в них верил Дорн.

Anima находится между добром и злом, это просто дыхание жизни, и это транспортное средство, или орган, animus'а или духа, так же как тело является органом души. Но если anima начинает склоняться больше к animus'у, чем к телу, они в объединении производят новый центр личности, mens, или, как я назвала его, ум. Однако, для Дорна это слово не имеет того значения, которое придаем ему мы. Дорн также называет его внутренним человеком, или internus homo, человек, который полностью повернут внутрь или полностью сосредоточен на внутреннем. Если человеку не удается выстроить внутреннего человека, тогда он остается экстериоризированным человеком и бездной тьмы. Мы бы сказали, что любой, кто не сможет произвести это distractio, остается в бессознательном.

Animus находит удовольствие в трех вещах: в ratio, intellectus и memoria. (Примите во внимание тот факт, что мы имеем дело с текстом XVII века. Мы, следовательно, не можем применить наши, современные ассоциации.) Ratio предлагает интеллекту мысленный образ, который он вручает памяти, которая держит его в тайной сокровищнице. Исходный ratio – это знание вечного, нетленного порядка mens, который Бог получил в подарок от Себя Самого. Интеллект – это орган, которым мы усваиваем ratio, который мы затем передаем памяти. Существует своего рода окончательный порядок космоса, который есть также и внутри нас как окончательный порядок, который мы бы назвали Самостью. Порядок космоса и Порядок Самости – это одно и то же. Благодаря ratio мы получаем его мысленный образ.

В переводе на современный психологический язык, мы бы назвали этот порядок Самостью, что означало бы возможность прихода к творческой гипотезе, глядя на внутренний или внешний порядок в природе. Мы смотрим на упорядоченность в природе, которая дает нам сначала размышление, творческую мысль об этом. Затем также становится ясным intellectus, представляя понимание и интерпретацию этой творческой гипотезы. Подумайте, например, о том, как современный ученый смотрит на порядок в природе или наблюдает некий природный факт: благодаря своей творческой фантазии, через свое ratio, он получает образ того, как это может быть объяснено, после чего его intellectus, его мышление, его способность переварить, интегрировать мыслительные гипотезы, будет хранить это в памяти и ассимилировать с другими фактами. Таково определение Дорна. Это то, чем страстно занят animus, сознательное эго.

Снова мы видим, как Дорн наивно проецирует свой мыслительно-интуитивный тип. Потому он считает, что сознание, естественно, страстно и только с благими намерениями, изучает внутренний и внешний порядок вещей и пытается понять их. Это справедливо для него, и с положительными намерениями, это его форма сознания.

Он продолжает:

Anima состоит из движений тела и чувственных восприятий, это у нас общее с животными. … Только очень немногие [я пропускаю часть текста, потому что здесь он становится довольно экспансивным] были в состоянии сделать это первое объединение animus'а и anima, и еще меньшее число добились успеха в следующем соединении, а именно: с этим объединением animus-anima, или с mens, чтобы следить за здоровьем организма. Такие люди не признают доброй воли animus и не находят mens, единство сознательной личности, и они в конечном счете сходят с ума. Поэтому сначала нужно объединить animus и anima, и если это было принято телом, то из этих трех можно сделать гармоничное единство, но это может быть сделано только, если вы сначала сделаетеdistractio или separatio. Одно сначала одиноко, и если оно останется одно, оно никогда ни с чем не объединится. Но если оно объединено с чем-то еще, необходимо сначала отделить другое от этого одного, потому что иначе оно не будет одно, но когда части исходного единства symbolizant [он использует здесь странный и необычный латинский глагол] из одного, тогда они могут снова объединиться.

Идея в том, что все эти три составляющих на самом деле изначально находятся в своего рода бессознательном единстве, которое сначала должно быть разделено надвое, именно этим separatio. Необходимо разделить это первоначальное единство, проанализировать его и дать его элементам осознать друг друга. Затем у этих частей происходит символическое соединение, но они не могут обращаться друг к другу напрямую. Вы увидите позже, что Дорн имеет под этим в виду. Сейчас же я расскажу вам о чудесной дискуссии между mens и телом, где тело очень честно делает усилия понять mens, но не может, и mens называет тело дураком, что не есть весьма достойное психологическое лечение тела. И таким образом они только проходят рядом друг с другом. В конце они оба говорят, что кажется, что они говорят на совершенно разных языках, они просто не понимают друг друга. А потом начинается «символизация»: когда говорят на таких разных языках, можно общаться только с помощью символов. Сначала тело не может понять символы, и постоянно требует остановиться и прекратить этот символический способ разговора и быть конкретным, потому что оно этого не понимает. Но через некоторое время оно начинает понимать символизацию, а затем они могут воссоединиться в новом единстве.

Вот почему сначала нужно разделение или отделение, distractio, mens от тела, так, чтобы позже могло быть достигнуто единство. Многие называют это distractio добровольной смертью, достигаемой объединением animus и anima и тем, чтобы заставить их покорить тело, которое должно быть принуждено отказаться от своей раздражительности, своего возбуждения, и своего постоянного беспокойства о мирском, а также от отсутствия умеренности в своих желаниях. Это оказывает влияние на волю. Последней начинают нравится эти изменения и она становится лекарством.

Затем тело снизойдет присоединиться к празднеству. (Интересно, что тело добровольно снизойдет, немного ворча, как вы увидите, но он – я использую слово «он», потому что тело, которое говорит, идентифицирует себя как мужчина – все же снизойдет присоединиться к празднеству.) Подобно тому, как дикие звери становятся свирепыми, когда слишком много едят, и у них вырастает раковая опухоль, когда они не очищают свои тела от лишних соков через экскременты, через дефекацию, так же и философское лекарство должно очистить наш организм от всего, что излишне и что испорчено, а затем оно сможет вылечить тело.

Теперь вы уже начинаете понимать, а потом это станет гораздо яснее. Поначалу это выглядит не очень отличающимся от любой христианской этической программы. Если вы читали некоторые средневековые тексты по духовному воспитанию монаха, такие, как Exercitia Spiritualia святого Игнатия Лойолы, вы увидите, что в некоторых орденах тоже есть такие правила, как преодоление желаний тела. Дорн действительно имеет в виду аскетические упражнения, и вы чувствуете, что это та же старая история. Но есть очень существенная разница: в интроверсии монаха и медитативных упражнениях, направленных к христианскому одухотворению, тело полностью отбрасывается как зло и не снисходит позднее присоединиться к празднеству. Монах не имеет намерения, чтобы оно делало это; чем скорее он умрет, тем лучше, и если ты умрешь в монастыре от туберкулеза в возрасте тридцати лет, есть больше шансов, чтобы тебя назвали святым, чем если ты станешь старым и несчастным.

Святой Хуан де ла Крус даже сказал, что тот, кто действительно серьезно принял подражание Христу, не должен жить дольше сорока лет, потому что сам Христос умер в тридцать три. Итак, вы видите, что идея distractio или separatio в христианской программе является абсолютно настоящей и определенной. Тело есть зло и принадлежит дьяволу, князю мира сего, и вы можете только покориться, уничтожать и заставлять голодать тело и бросить его собакам – что также означает, конечно, отсечение тени; как вы видели, тело действительно составляет то, что мы сейчас назвали бы проекцией тени.

С учетом этой точки зрения Дорн очень отличается, ибо, хотя он разделяет предрассудки и враждебность по отношению к тени и к тому, что он называет телом земного человека, он понимает этот образовательный трюк подчинения его с помощью аскетизма лишь как нечто временное – так сказать, освоить его, – что составляет огромное различие. Поэтому, хотя Дорн слегка излишне подчеркивает дух и в его сознании есть слегка моралистическая тенденция, он – настоящий алхимик. Он считает, что выкуп личности, как он все еще понимает это в христианских терминах, не относится к личности в целом, и что даже земной человек и физический человек может принять в нем участие, и к этому может присоединиться вся природа. Человеку не нужно сначала отрезать низкую часть своей личности и затем делать что-то прекрасное с оставшейся высшей частью. Он продолжает: «Таким образом, тогда, когда тело снисходит к присоединению, все вместе приходит в гармонию и умеренность, и тогда в нашем организме есть эфирная субстанция, бальзамическая субстанция, которая также сохраняет его в здоровой форме».

Здесь это не просто вопрос одухотворения и отбрасывания земного человека. Дорн даже считает, что его трансформация имеет соматический исцеляющий эффект и что эта внутренняя метаморфоза также даст физической личности долгую и здоровую жизнь. Здесь он предвосхищает то, за что борется сейчас наша психосоматическая медицина: идею, что большинство болезней имеют соматический и психический аспект, и что при лечении психических нарушений может быть улучшен соматический аспект заболевания; так что нужно попытаться вылечить болезнь с обеих сторон. У Дорна та же цель, и он говорит, что как только происходит то, что мы бы назвали реализацией Самости, это оказывает жизнесберегающий и здоровьесберегающий эффект на наше конкретное физическое существование.

Затем Дорн делает небольшое отступление. Некоторые люди, говорит он, убеждены, что это лекарство (которое мы бы назвали переживанием Самости) само имеет метафизическое тело, но он отказывается принять эту гипотезу, так как он считает, что наше реальное тело, когда с ним должным образом обращаются посредством mens, создаст основу для лекарства. Здесь он отбрасывает то, что все еще сохраняется в определенных традициях в Европе в настоящее время, по поводу астрального или тонкого тела. Он говорит в результате: «Нет, нет, я не верю в астральное внутреннее тело или тонкое тело. Я имею в виду реальное тело, которое было очищено, или подверглось лечению».

Здесь вы снова видите, насколько истинным алхимиком является Дорн, потому что он никогда не позволяет себе уйти от факта реального конкретного тела путем трюка – объектом лечения является реальный конкретный человек, как он есть, с его тенью. Дорн не удовлетворен просто отрезанием того, что беспокоит, для того чтобы достичь прекрасных результатов с оставшимся.

Это нечто уникальное в алхимии: она отличается, например, от буддистского обучения медитации, потому что на Востоке нет такого возвращения к телу (за исключением некоторых дзен-буддистских традиций). Всегда есть идея, что некоторые вещи, как мирское, поверхностность, и так далее, должны быть безусловно устранены, так что это всегда своего рода образовательная программа. У Дорна действительно есть немного подобного – нужно сделать определенное количество этого, но он всегда возвращается к идее, что настоящий человек, как он есть, является объектом и даже носителем внутренней трансформации. Вот где и Юнг, и я, согласны с алхимией больше чем с любой другой традицией: ибо, если вы потворствуете себе, убирая то, что вы не можете изменить или трансформировать, у вас будет замечательный идеалистический результат, который не удержится, когда дело дойдет до опыта.

В следующем отрывке Дорн объясняет, что то, что он называет разделением или отвлечением, distractio, это просто искусственное ожидание того, что обычно происходит в момент смерти, вот почему он также называл его добровольным ожиданием опыта смерти. Затем он продолжает и говорит:

В человеческом теле скрыта определенная метафизическая субстанция, которая известна очень немногим и которая не нуждается в лекарстве, поскольку она сама есть нерушимое лекарство. Философы, через божественное вдохновение, признали мощь и небесную силу этого вещества и то, как освободить его от оков: не через какой-то противоположный принцип, как физическое лекарство, но аналогичное лекарство в себе.

Я думаю, что это понятно. Он видит опыт исцеления, хотя он дается Богом, а не в внешнем религиозном опыте или внешнем учении, но в подлинном личном внутреннем опыте. Каждый может извлечь опыт исцеления из себя самого. Он даже говорит (и это интересно, после повторений о презрении к телу, которые можно найти в любом медитативном тексте того времени), что исцеляющее лекарство находится в теле, а не в anima или animus. Именно в той части личности, которая наиболее сильно сопротивляется любому сознательному усилию, и которую мы назвали бы тенью, и находится исцеляющее лекарство. Оно нетленно и оно должно быть определено и извлечено оттуда.

У интроверта экстраверсия происходит через своего рода наивную проекцию. Никто не верит в полную прочность и уникальную реальность внешнего мира более чем интроверт, поскольку он обладает бессознательной и, следовательно, примитивной, сильной и наивной недифференцированной экстраверсией. Никто так сильно не привязан к мирскому, как он. Это его и разделяет. Каждый интроверт, кто не прошел через длительный период анализа, страдает от этого. (Экстраверт тоже разделен, но по-другому, я говорю сейчас об интроверте, потому что таков наш автор.) (24)

Интроверт очень хочет видеть субъективную сторону внутри себя, насколько это касается его интроверсии, но когда вы приближаетесь к его экстравертной теневой стороне, вы встречаетесь с наивным, примитивным человеком, который всегда считает, что трудности состоят во внешних обстоятельствах, а не в его собственных проекциях. Идея теперь в том, что если вы смогли найти проецирующий фактор, который идет изнутри этой личности, тогда есть возможность объединения. Я привела вам пример своей наивности, когда я думала в течение многих лет, что проблемы с деньгами не имеют отношения к психологии, но должны быть решены с помощью здравого смысла, средствами внешней реальности, так как деньги – это внешняя проблема (как я думала). Тем не менее, даже такая примитивная, низкая экстравертная часть интровертной личности может рассматриваться символически, принимая то, что происходит в этой сфере жизни, как знаковое событие; в этом случае ее можно привнести внутрь. Таким образом, интроверту особенно трудно видеть через те проекции, которые он делает на внешний мир. Только если он может привнести их внутрь, он может добраться до «одного» Самости, потому что его эго и эта часть его личности никогда не смогут объединиться, кроме как через активацию Самости.

Дорн затем завершает это небольшим отрывком «Из философских исследований», в котором он переходит к бурным поэтическим похвалам цели. Там он говорит, что истина является высшей добродетелью и крепостью, которую никто не может завоевать. У нее только несколько друзей и ее атакует много врагов, сейчас – даже весь мир. Но она имеет большое внутреннее значение. Ее труп – это истинный философский камень, сокровище, которое не может быть съедено молью или ржавчиной, и которое существует в вечности, когда все остальное растворится. Этот замок истины был возведен ради разрушения многих и спасения muny.

Вы увидите позже, что с юнгианской точки зрения одно из критических замечаний, которое мы можем сделать Дорну, состоит в том, что он не видит темную сторону Самости. Он видит эго и тень, но и у Самости тоже есть темная сторона (25). Другими словами, он не принял бы то, что образ Бога обладает темной стороной, здесь он полностью согласен с христианской точкой зрения: что Бог – это только свет и только добро. Но если вы посмотрите, то увидите, что время от времени он говорит вещи, так сказать, у себя за спиной, такие, как:

Этот замок внутренней правды уничтожит много людей, это дешевая вещь, в основном презренная и даже ненавистная. Но не должно ненавидеть его, а, скорее, любить его, он самое большое сокровище, он любит всех и враждебен всем. Вы можете найти его везде, и практически никто никогда не находил его. Измените себя, говорит небесная мудрость, из мертвых философских камней в живые философские камни, ибо я есмь истинное лекарство, и я изменяю все, что не может существовать как нечто вечное. Почему ты одержим безумием? Через вас, но не от вас [то есть в пределах личности, но не от эго] есть все, что вам нужно, и что вы ошибочно ищете снаружи. Там сияет в нас, хоть в темноте и смутно, жизнь и свет человека, свет, который исходит не от нас [то есть не от эго], который, однако, заключается в нас, и поэтому мы должны найти его в нас. Он принадлежит Тому, Кто поместил его в нас, мы можем найти его в Нем, в Его свете. Поэтому истину не следует искать в нас [он имеет в виду эго], но в образе Бога, который живет в нас; это единое без второго. Это Бытие и само по себе все существование.

Дорн возвращается к тому, что Юнг критикует как нечто так тщательно отбрасываемое в официальном христианском учении: а именно, что каждый человек имеет на дне своей психики божественную искру, часть Божества, которую Юнг называет

Самостью. Но тогда все богословы попрыгали ему в глотку. Критики из лагеря теологов, будь то раввины, пасторы или священники, всегда говорят: «Вы превращаете религию во что-то

только психологическое». Но если в нашей психэ есть образ Божий как активный центр, тогда мы должны почитать нашу психику как величайшую вещь на земле –и тогда никто не может сказать «только психологически». Если богослов говорит «только психологически», он предполагает, что психэ – это «ничего, кроме».

Дорн, будучи искренним, приходит к этому внутреннему образу Бога, говоря, что это есть в христианстве, но это никогда не признается. Он говорит: «Давайте считать, что у нас есть образ Бога, как активного субъекта, как сущности, в нашей собственной психике, и потому мы не должны бегать и искать его». Он принимает этот образ серьезно. В значительной степени это справедливо и для всей алхимии, поскольку алхимик не идет в другом направлении или вовне христианства, но впервые воспринимает христианство с истинно практической точки зрения. Впервые алхимики пытаются действительно верить тому, что было проповедано другим в течение столетий, но во что никогда не верили. Дорн продолжает:

Истина – это вечный путь, что Адам потерял при грехопадении, вот почему он покинул рай голым: это свадебный наряд, что Бог вернет Адаму через Своего сына, Иисуса Христа. Истина неразрывно сочетается с благочестием и правосудием, и все это учит каждого признать или осознать себя – ибо mens speculativa, ум провидца, выше, чем научный труд.

Я думаю, что это говорит само за себя, но если попытаться вникнуть в психологию Дорна глубже, видно, что он ставит под сомнение аристотелевскую науку – и здесь можно угадать экстравертную проекцию.

И вот появляется вторая ступень «Философского знания». Стать сознательным, или приобрести понимание, это растворение воюющих мнений путем истины. Позже Дорн

также говорит, что это растворение сомнений. Обычно мы все страдаем от этого, и он, естественно, тоже страдал. Мы никогда не верим в одно и то же в течение одного дня. Обычно люди движутся настроениями. Они слушают кого-то, кто говорит, что то, во что они верят, это вздор, и снова у них появляются убеждения. Через внешние воздействия человек разбрасывается: в одну минуту он знает что-то, а в следующую сомневается в этом, и таким образом у него в действительности никогда нет собственного мировоззрения. Как сказал один философ: «По утрам я всегда кантианец, а по вечерам верю в Ницше!»

Для Дорна истина, а также объединяющее действие есть единство (мы бы сказали, Самость). Идея в том, что, найдя единственную внутреннюю истину, эти сомнения или иные убеждения медленно растворяются. Именно поэтому он даже говорит, что растворение означает отказ от сомнений. Он, кажется, играет словами, но это не игра слов, он имеет в виду solutio в алхимическом смысле растворения тела – плавление металлов и соответствующее психологическое состояние, в котором вы берете все эти враждующие мнения и кладете их во внутренний плавильный котел, из которого вытекает одна внутренняя правда. Естественно, для того, чтобы найти это, мы должны начать с себя, «но никто не может стать сознающим себя, если он не знает, что, а некто он такой». Это высказывание Дорна, которое Юнг очень часто цитирует, потому что оно очень интересно.

Есть люди – интроверты, например, – которые ничего не знают о реальности бессознательного, но могут тратить многие часы в размышлениях в своих эго о своих же эго. Иногда эти люди приходят на анализ с огромным осознанием своего эго-характера. Они знают свое эго удивительно хорошо. Конечно, никто не знает его полностью, но такие люди действительно честно пытались думать о себе. Даже в наши дни большинство людей все еще думают, что осознать себя – значит размышлять о собственной личности, просто думать и размышлять на тему «Каков я?» Вот почему люди считают, что анализ и психология сплошь эгоцентрические и что не стоит размышлять о таких вещах; скорее нужно помочь голодающему человечеству. Но это не то, что мы делаем при анализе. Разм

ышления об эго были бы полностью стерильны; для меня это было бы, как собака, которая пытается поймать собственный хвост.

Истинное знание себя – это знание объективной психэ, как она проявляется в снах и в утверждениях бессознательного. Только, глядя на сны, например, человек может увидеть, кем он на самом деле является; они говорят нам, кто мы есть на самом деле: то есть нечто, что объективно существует. Медитация на этом – это усилия, направленные на самопознание, потому что это научно и объективно, а не в интересах эго, но в интересах выяснения «кто я» на самом деле. Это знание Самости, более широкой, объективной личности.

Дорн видел то же самое: а именно, что познать себя не есть знание, кем человек является: например, доктор Такой-то, живущий так-то, и обладающий таким-то характером; это может видеть каждый. Скорее это означает знать, что есть этот человек (это значение слова quid на латыни), и таким образом видеть нечто объективное, которое не совпадает с субъективным эго.

Дорн продолжает усиливать ясность еще более, говоря: «от чего человек зависит, и чему он принадлежит, и с какой целью он был создан». Таким образом, истинное самопознание есть знание о том, от чего человек зависит – эго постоянно зависит от бессознательного. Мы зависим от бессознательного каждую секунду, когда мы действуем. «Чему человек принадлежит» означает, где находятся обязательства эго-личности. Зная, «с какой целью он был создан» означает найти смысл своей жизни от одной секунды до другой. Конец или смысл нашей жизни, говорит потом Дорн, это бессмертие – состояние, в котором мы постоянно наслаждаемся присутствием Бога. Он продолжает:

Каждый должен внимательно рассмотреть наедине с собой то, что я сказала прежде, и должен испытывать это снова и снова, как будто пить это вновь и вновь, и должен распространять это с честным сознанием. Затем постепенно придут нужные искры. Изо дня в день они будут оживать и выходить на свет перед внутренним психическим взором, и постепенно эти искры сольются в такой свет, что со временем человек всегда будет знать, что ему нужно, и только этим будет присоединен к той внутренней истине, для которой нужны великое спокойствие и великий покой ума.

Мы не можем подойти к этому внутреннему опыту напрямую. Но если размышлять о фактах, которые Дорн представил здесь, тогда у человека всегда будет искра – можно сказать, ага-реакция – и много-много этих искорок света или ага-реакций постепенно станут чем-то более непрерывным и будут консолидироваться в том, что на языке юнгианской психологии можно назвать постоянным осознанием Самости.

Это точно описывает то, что мы пытаемся сделать. Каждый сон, если он правильно понят, не только интеллектом, но действительно эмоционально понят, воздействует на человека таким подобным выстрелу ага-эффектом. Если у вас не происходит этого, то вы еще не поняли сон, он не был сформулирован так, чтобы вы могли принять его. Каждый понятый сон – как небольшой электрический шок в высшее сознание, как правило, у человека появляется чувство: «О, теперь я понял», и это обладает живительным действием.

Сон, который снится ночью, всегда подобен письму из одного и того же внутреннего центра, от Самости. Каждый сон таков, и автор письма всегда один и тот же – Самость, одно, quid. Поэтому, если на протяжении длительного времени у вас возникают такие ага-реакции, вы постепенно осознаете природу этого ночного друга по переписке, или постоянно осознаете присутствие и реальность Самости. Это дает эго спокойствие ума. Если, например, вы попадаете в какие-нибудь внешние затруднения, вы можете волноваться до определенной степени, но потом думаете, что подождете и посмотрите, что говорит бессознательное, или Самость. Таким образом, у вас есть второй источник информации. Вы не всегда должны следовать собственному голосу, и это дает эго терпеливое отношение и определенную преемственность, поскольку оно ожидает услышать внутренний источник информации, благодаря которому оно будет справляться с невозможной ситуацией, вместо того, чтобы бегать вокруг, как перепуганная мышь, и думать так, как всегда стремится думать эго: «что оно должно приставить стебельки к вишням», как когда-то сказал Юнг. Так связь с Самостью приводит к определенному спокойствию и постоянству личности.

«Изучайте поэтому из самих себя, – продолжает Дорн, – все, что находится между небом и землей, так чтобы вы могли понять все». Это то, что мы назвали бы архетипом Самости и то, что он назвал бы божественным образом в бессознательном, который расположен в психике или в теле и является также микрокосмом. Вы можете узнать обо всех внешних вещах так же хорошо, рассматривая микрокосм внутри вас.

Таким образом, смотрите, вы становитесь того качества, которое вы хотите, чтобы было у вашей работы. (Под работой он имеет в виду алхимическую работу). Если вы жадны до денег, то вы захотите, чтобы ваша алхимическая работа принесла золото, чтобы обогатить вас, и ваша работа будет соответствующей. Таким образом, прежде чем приступить к работе над химическими веществами, необходимо сначала получить верное внутреннее качество, потому что тогда вы будете работать с этим, и результат будет согласным с тем, чем вы являетесь. Каждую часть работы вы согласуете с вашими собственными качествами. Вы находитесь во всем, что вы делаете; это не зависит от того, что вы делаете конкретно. Вы находитесь в этом.

Это очень похоже на восточную мудрость, где говорится, что правильное лекарство в руках неправильного человека оказывает неправильное действие, а неправильное лекарство в руках правильного человек оказывает правильное действие. Не то, что делается, но то, кто делает работу, определяет, что воспоследует.

Затем Дорн делает медленное, обычное отступление о том, как Бог создал мир, и как Он создал Адама в Раю и Еву из его ребра. Отсюда он делает вывод, что из хаотического единства личности вышли два, а затем позже эти два должны быть воссоединены. Адам был андрогинной massa confusa до того, как из его тела было вырезано ребро, чтобы создать Еву, а потом они воссоединились, стали парой и создали человечество. Для Дорна история сотворения Адама и Евы – это сравнение с тем, что он пытается здесь объяснить, поскольку алхимическая работа – имитация создания человечества, которое также началось с разделения мужского и женского.

Следующая глава называется «Беседа, посредством каковой Animus пытается привлечь к себе Душу и Тело». Ранее я сказала, что у Дорна есть некоторые драматические диалоги, которые очень близки к тому, что мы бы назвали активным воображением. Это, однако, не совсем то же самое, потому что он включил в них свои теории. Он не делал эти беседы полностью потоком, как мы делаем в активном воображении, но, слава Богу, в этой беседе есть один персонаж, а именно Тело, который явно дает совершенно подлинные ответы.

Хотя Дорн только хочет сделать философский «пропагандистский» диалог, время от времени в нем искренне играет бессознательное, причем очень забавным образом, даже до такой степени, что иногда mens, который, предполагается, знает все, становится весьма расстроен и не знает, что здесь не так. Таким образом, разговор иногда превращается в то, что мы называем реальным активным воображением, хотя вам следует простить Дорна за то, что иногда он просто ведет пропаганду своих теорий, и за те места, где его сознательный ум становится слишком активным.

Участники этого разговора таковы: Дух, Anima, Тело и Философская Любовь. Философская Любовь на самом деле означает любовь к истинной философии, которой является алхимия. Этот персонаж приходит только в конце, поначалу их только три. (Spiritus, кстати, то же самое, что и Animus. Дорн не слишком систематичен.)

SPIRITUS: Ну, Душа моя и Тело мое, встаньте, и следуйте за проводником вашим.

ANIMUS: Он хочет сейчас пойти на ту высоту на той горе напротив нас. С ее вершины я покажу вам двойной путь, разделение пути, о котором уже у Пифагора было смутное представление, но мы, чьи глаза были открыты [под словом «мы» он имеет в виду христианскую традицию] и кому показывает путь солнце благочестия и справедливости, не преминем найти пути истины. Теперь пусть ваши глаза посмотрят на правую сторону, так, чтобы вы не могли видеть суеты и поверхностности левого пути, но взирали бы на мудрость. Видите ли вы там прекрасный замок?

ANIMA И ТЕЛО: Да.

SPIRITUS: В нем обитает Философская Любовь, из которой течет источник воды живой. Тот, кто сделал глоток ее, не будет жаждать вовек в этом скучном мире. С этого приятного места мы должны затем сразу пойти на еще более красивое место, которое есть обитель Мудрости, и там вы также найдете источник воды, которая даст больше благословений, потому что даже если враги изопьют ее, они будут вынуждены помириться. Есть люди, которые пытаются устремиться даже выше, но им не часто это удается. К северу есть место, куда смертный не может вступить, если он ранее не вступил в божественное, бессмертное состояние, но прежде, чем он действительно вновь вступит туда, он должен будет умереть, и отбросить свою земную жизнь. Тот, кто дошел до этого замка, не имеет больше оснований бояться смерти. Помимо этих трех мест есть еще четвертое место, которое превосходит все, что люди могут знать. Первое место вы могли бы назвать хрустальным замком, но четвертое невидимо: вы даже не будете способны увидеть его, прежде чем достигнете третьего. Это золотое место вечного блаженства. Сейчас посмотрите на левую сторону: там вы видите мир, полный своих желаний, и богатства, и всего, что радует глаз смертных. Но посмотрите на конец этого пути: там темная долина, полная тумана, которая простирается до конца горизонта – это ад [естественно, с христианской точки зрения]

ANIMA И ТЕЛО: Да, мы видим это.

SPIRITUS: Теперь мы идем по этому широкому пути [он имеет в виду левый путь, путь в ад] и там каждое удобство превратилось в бесконечную пытку. Вы слышите, как стенают люди в отчаянии?

ANIMA И ТЕЛО: Да, мы слышим, но разве люди не вернутся оттуда?

SPIRITUS: Они не могут видеть конца этого пути, и вот почему они просто идут дальше, и они в большинстве своем уже прошли место покаяния и, следовательно, не могут больше вернуться.

ANIMA И ТЕЛО: Есть и другие пути, на которых можно подвергнуться опасности.

SPIRITUS: Да, есть два боковых пути, которые также раздваиваются перед нами, и о которых я расскажу вам позже. Теперь мы проходим вперед в то место, а именно на этих двух путях, в рай и в ад, после чего есть еще два пути, это пути болезни и нищеты, которые находятся между раем и адом. Они не приводят в рай или в ад; многие люди выбирают их, а затем после того, как болезнь и бедность научают их вернуться на правильный путь или, возможно, заставляют их идти по пути в ад, так что они находятся в промежутке каждой попытки и несчастны, и человек не знает, какой путь он завершит. Широкий путь слева – это путь ошибок, два других пути – пути болезни и нищеты, и путь, на котором мы сейчас находимся, если мы перейдем на другую сторону, это путь истины, и при входе на этот путь стоит ангел Господень, которого также называют tractus Божественного. [Под словом tractus он подразумевает род любящего притяжения, мы бы сказали, бессознательное очарование.] Здесь, даже на первом пути, этот tractus привлекает их всех, но есть люди, которые сопротивляются ему и не идут по этому пути, так как они сдаются своим минутным импульсам и желаниям. Эти люди подвергаются физическим болезням, и лишь немногие через физические заболевания могут увидеть свои ошибки, а затем вернуться на путь истины.

Здесь точка зрения Дорна близка к нашей. Поэтому он задает тот же вопрос, который задаем и мы: если физическое заболевание означает, что что-то не в порядке в нашем психическом балансе, то может ли человек выздороветь, если увидит этот дисбаланс и исправит его? Но многие люди не задают такой вопрос, говорит Дорн, а еще есть другие, которые просто продолжают путь болезни и в конце концов попадают в ад.

ANIMA И ТЕЛО: Мы видим немногих, кто идет назад, но их очень мало.

ТЕЛО: О, нет! Я бы скорее сто раз умерло, чем дошло бы до конца левого пути в ад.

SPIRITUS: Вы говорите так, потому что я показал это вам, но давайте подождем и посмотрим, вспомните ли вы это позже.

ТЕЛО (очень серьезно): Куда ты ни пойдешь, я всегда буду следовать за тобой, но прежде чем мы пойдем, пожалуйста, скажи мне, почему мы не перешли на тот другой путь.

SPIRITUS: Есть люди, которым этот tractus – это притяжение – образа Божьего был дан заранее, так, чтобы они чувствовали его и не сбились с пути.

ТЕЛО: Разве не каждого он притягивает?

SPIRITUS: О, да, каждого!

ТЕЛО: Но почему тогда они поступают неправильно?

SPIRITUS: Когда они здесь, в области разделения, они обращают глаза влево, на все эти удовольствия мира, более чем на воду жизни на правой стороне и на эту прекрасную гору.

ТЕЛО: Как называются эта гора и эта река?

SPIRITUS: Они оба называются первыми привлекательностями от Господа.

ТЕЛО: Есть также другие привлекательности, кроме тех, что ты указал?

SPIRITUS: Есть много других между ними, которые люди могут чувствовать посредством своей совести, если они не игнорируют ее.

ТЕЛО: Почему ты задержался здесь?

SPIRITUS: Чтобы посмотреть на эту божественную реку! Доводилось ли тебе видеть так много прекрасной воды?

 

Глава 4

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 105; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!