Бомбардировочная авиация ударяется в суеверия
Представьте, что за окном сентябрь 1940 года и в небе над южным побережьем Британии разворачивается яростное сражение – отчаянная попытка защитить страну от военно‑воздушных сил гитлеровской Германии. Битва за Британию в своей самой последней, неистовой стадии. Уже позже будет сказано, что в эти месяцы английские военно‑воздушные силы были как никогда близки к полному поражению. Нынче же всех занимают иные мысли. Утро на редкость ясное, и трава покрыта каплями росы, а девятнадцатилетний Джеффри Уэллум, самый юный пилот ВВС Великобритании, ожидает на запасном аэродроме Биггин Хилл – на первой линии фронта. Кругом разбитые истребители «спитфайр» и «харрикейн», ангары едва не рушатся, а воронки от разорвавшихся бомб усеивают взлетную полосу. Куда ни глянь, взгляду открываются сцены полного разрушения, но каким‑то образом база продолжает функционировать, и пилоты вроде Джеффри могут подниматься в воздух.
Джеффри на ногах с половины пятого утра и вот уже два часа ждет вылета. Тут раздается телефонный звонок. Через четыре минуты двенадцать «спитфайров» его эскадрильи вылетают на восток, чтобы дать бой ста пятидесяти вражеским самолетам. Мгновения спустя Джеффри уже в самом разгаре воздушного сражения с немецкими «Мессершмитт‑109», которые сопровождают бомбардировщики «дорнье» и «хейнкель».
Вокруг сплошной хаос. Самолеты разлетаются в разных направлениях, кругом пальба, грязные полосы прочерчивают воздух, когда истребители сбивают, небо усеивают купола парашютов. Почти невозможно не подбить по ошибке своих же товарищей. Джеффри открывает огонь, разворачивается влево, закладывает вираж, вновь открывает огонь и вновь разворачивается. В состоянии полнейшей паники, он почти не целится.
|
|
|
«Ничего не понимаю. По радиостанции кричат: „Сто девятые вверху, слева!“ Смотрю вверх и вижу, как истребители заходят на разворот, готовые ринуться в бой. Боже, неужели это никогда не кончится?» – вспоминает Джеффри Уэллум в своих ярких и откровенных мемуарах «Рассвет».
У него не было времени понять, что он делает, и тут вдруг приказы и советы заполнили его кабину. «Желтый‑2, ублюдок висит у тебя на хвосте! Он близко, очень близко. Уходи, Желтый‑2, уходи!»
«Мессершмитт‑109» висит у него на хвосте, и Джеффри отчаянно пытается его стряхнуть. «С самого начала я барахтался, как рыба, выброшенная на песок, – слишком боялся делать что‑то еще».
Джеффри оправил «спитфайр» в крутой вираж и из‑за перегрузки потерял сознание.
«И вот я смотрю на „мессершмитт“ и понимаю значение слова „страшно“ – настоящее „страшно“, которое, должно быть, довелось испытать лишь немногим людям».
|
|
|
Джеффри все же возвращается на аэродром. Кто знает, кому из его товарищей удастся сделать то же самое? Джеффри не располагает точными сведениями, но ему не нужна статистика, чтобы понять: больше половины военных летчиков погибло в бою. Он был свидетелем огромных ежедневных потерь. Тем утром он хотел посмотреть, проснулся ли его друг Джон, «но, конечно же, его кровать была пуста; он погиб вчера, когда они с Биллом Уильямсом вышли на бой против „дорнье“». Смертей было столько, что в голове не умещалось.
Тот же страх и ту же боль испытывали немецкие пилоты, итальянцы, сражавшиеся в Северной Африке, французы, поляки и американцы. Эти чувства универсальны, их испытывали не только английские летчики.
Кто же решал судьбу этих людей? Наземные экипажи, проверявшие, готовы ли самолеты подняться в воздух? Или стратеги ВВС, постоянно перемещавшие эскадрильи, чтобы сохранять их боеспособность? Или же таланты летчиков? Может, дело в том, что британские летчики сражались над родной землей, а немцам приходилось совершать долгие перелеты перед битвой? Или что‑то еще, не поддающееся контролю, определяло, выживет ли конкретный человек или умрет? Сама судьба? Как бы там ни было, чудо уже в том, что пилоты не сошли с ума, испытав столько стресса, увидев столько смертей и повстречав так много неопределенности.
|
|
|
– Было сложно, – рассказывает Джеффри по телефону из своего дома во Фалмуте. – Но мы должны были выполнить свой долг. Мы чувствовали каждую деталь наших самолетов, сроднились с ними. У нас не было другого выбора, – резюмирует он.
Джеффри почти девяносто лет, но, судя по голосу, он по‑прежнему в трезвом уме, а события, произошедшие шестьдесят лет назад, все еще свежи в его памяти.
– Нас охватывал страх, когда немцы открывали огонь и мы пытались стряхнуть их с хвоста. Иногда казалось, что у нас глаза на затылке. Я палил куда попало, надеясь, что смогу их остановить, – рассказывает летчик. – Но наши самолеты всегда подбивал какой‑нибудь немец‑невидимка. Если бы я его видел, я смог бы уйти от него, – говорит Джеффри.
Я не сомневаюсь в выдающихся способностях ветерана. Тот факт, что он пережил войну, говорит сам за себя. Но ему помогало еще кое‑что – его талисман Иа‑Иа.
– Я держал его в своей сумке и никогда не вылетал без него, – продолжает Джеффри. – Когда я проходил подготовку, моя девушка прислала его мне, пообещав, что он принесет мне удачу. Меня три раза сбивали, но всякий раз я выживал.
|
|
|
Многие пилоты бомбардировщиков носили с собой талисманы, которые ограждали их от смерти или по крайней мере от страха смерти. Джеффри верит, что именно благодаря Иа‑Иа удача никогда его не покидала.
Вроде бы мелочь, но она помогала ему и другим пилотам выживать в напряженных схватках не на жизнь, а на смерть. И не просто каждый день, а семь или восемь раз на дню.
– Талисманы – очень личная вещь. Мы не любили о них говорить, – сообщает ветеран.
Были и другие средства справиться с напряжением.
– Мы никогда не показывали, что волнуемся или паникуем. Надо было держать себя в руках. Мы подавляли все мысли о тех, кто не вернулся, кто пропал, о ком ничего не было известно. Просто не думали об этом. Ведь стоило только начать, можно было дойти до такого состояния, когда остается только застрелиться.
Мы довольно часто слышим рассказы о войне, но все же странно сознавать, что люди умирали всего в нескольких километрах от нашего дома. Нынче войны происходят в иных местах и с иными людьми. Для нас это лишь сводки в вечерних новостях. Поэтому разговор с Джеффри Уэллумом меняет мои представления, а его вера в то, что игрушка могла помочь ему выжить, не кажется мне смешной. Все это очень серьезно.
До сих пор я пытался повстречаться с самыми лучшими и могущественными медиумами в мире, например с Джо Макмониглом, и обнаружить доказательства существования пси‑энергии. Я пропустил тот факт, что суеверие может оказать огромное влияние на жизнь человека. При этом он не обращается за советом, а самостоятельно управляет судьбой.
– Учитывая смертельную статистику военных летчиков, неудивительно, что у них выработалось множество суеверий, которые якобы помогают увеличить шансы на выживание. Им нужно было во что‑то верить, – объясняет историк, доктор Ванесса Чамберс, специалист по суевериям в британском обществе.
Доктор Чамберс тщательнейшим образом исследовала военные суеверия и обнаружила, что даже незначительный ритуал помогал справиться со страхом. В Первую мировую, например, третий огонек считался несчастливым. То есть не везло третьему человеку, прикурившему от зажженной спички. В данном случае суеверие было связано с реальностью. Горящая спичка – ясная цель для вражеского снайпера, и чем дольше она горела, тем выше была вероятность погибнуть от выстрела.
С появлением новых технологий суеверия изменились. Если в Первую мировую войну солдаты полагались на традиционные «штучки», помогавшие им побороть страх – например, носили у сердца счастливую монетку, – то пилоты ВВС придумали гремлинов.
«Гремлинов считали маленькими зловредными, похожими на чертят созданиями, которых винили во всех неудачах, особенно если отказывала техника или электроника, – пишет доктор Чамберс. – Именно из‑за их шуточек происходило множество бед, которые в противном случае считались бы виной пилотов».
Чамберс сопоставила множество примеров суеверий в ВВС. Например, талисман одного летчика, собачку, которая порвалась во время операции. «Мой талисман так и остался рваным: команда решила, что удача исходит изнутри игрушки, и не позволила мне ее зашить», – рассказал он Чамберс.
– Они отказывались вылетать, не выполнив своих обычных ритуалов – не помочившись на хвостовую опору шасси или не поплевав на штурвал. Был один пилот, который забыл взять с собой талисман – утку. Вся эскадрилья вернулась на базу за этой игрушкой, отказываясь подниматься в воздух без нее. Без утки удача могла отвернуться от них, – говорит Ванесса.
Это вовсе не глупость. Просто еще один способ сохранять разум в критической ситуации. Разве мы не поступили бы так же в подобной ситуации? Эти люди ежедневно сталкивались со смертью и, как Джеффри Уэллум, просто пытались привнести некое подобие порядка в царящий вокруг хаос.
Чамберс отмечает, что подобные суеверия не только не высмеивались, но и охотно брались на вооружение военными как способ «остаться в живых и сохранить разум».
Впрочем, не все были настроены таким образом. В отличие от летчиков простые солдаты были куда меньше подвержены всяческим суевериям. Я звоню в Британский легион[29], который располагается в лондонском районе Путни, чтобы поговорить с Джорджем Браунли. Во времена Второй мировой войны он воевал в Британской воздушно‑десантной дивизии.
– Браунли, – отрывисто произносит он, едва сняв трубку.
Мне не верится, что я говорю с человеком, которому очень скоро исполнится девяносто. Я выпрямляюсь от удивления и превращаюсь в слух.
– Я был десантником. Меня сбрасывали в тыл врага. Я управлял противотанковыми орудиями, – говорит он. – Я принимал участие в битве в Арденнах, а также в самой крупной воздушно‑десантной операции, когда мы неподалеку от Арнема десантировались на планерах на другой берег Рейна.
Да уж, он оказывался в самой гуще событий. Эти сражения были одними из самых ожесточенных за всю войну.
– Мой планер подстрелили. Я был единственным выжившим. Мне пришлось провести несколько месяцев в немецком госпитале, а потом канадцы пришли нас освобождать, – продолжает Браунли.
– А как вы справлялись со стрессом? – спрашиваю я. – Вы были суеверны? У вас был какой‑нибудь талисман?
Браунли медлит минутку‑другую, а потом отвечает:
– Нет, конечно! Мы были десантниками. Нас годами тренировали. Мы с товарищами все были в одинаковом положении и прикрывали друг друга. Вот как мы выживали. Надо было просто прикрывать спины своих товарищей. Я смотрел на них и думал: раз они могут это сделать, то и я могу, и к черту все остальное.
Наш разговор обрывается так же резко, как начался.
– Еще что‑нибудь? – спрашивает Браунли.
– Это все, спасибо, – говорю я.
– Отлично. Спасибо. До свидания. – Он вешает трубку.
Нажимая на отбой, я думаю, что теперь осталось немного таких людей, как Джордж Браунли.
Доктор Чамберс, проведя несколько лет в исследованиях, пришла к выводу, что не все солдаты разделяют мнение Браунли.
– Я не верю, что ни один солдат не полагается на судьбу или талисманы, – говорит она. – У меня есть факты, доказывающие, что по крайней мере некоторые бойцы в это верили. Возможно, «непобедимыми» десантниками становились лишь профессионалы, а не новобранцы или призывники. Работники военных архивов и музеев, в которые я обращалась, твердили, что нет никаких доказательств суеверия военных, но мне кажется, они просто не хотят это признавать. Однако, если копнуть глубже, вы убедитесь: солдаты точно так же, как и обычные люди, верили в астрологию и предсказания.
Впрочем, суеверия встречаются не только у военных. Гражданские лица подвержены им ничуть не меньше, особенно, когда оказываются в опасности. Профессор Гиора Кинан из Тель‑Авивского университета обнаружила, что во времена войны в Персидском заливе вера в магию была больше распространена в городах вроде Тель‑Авива и Рамат‑Гана, открытых для атак с участием ракет «скад», чем в тех местах, до которых военные действия еще не добрались. Ее исследования упомянуты в книге Ричарда Вайзмена «Причудология» (да‑да, профессор не только в одиночку борется с ложными поверьями, но и пишет книги). Профессор говорит, что в местах, подвергавшихся атакам, люди гораздо охотнее обменивались «рукопожатиями на удачу» и носили с собой талисманы.
Война породила новые суеверия. Так, с начала 1980‑х годов новые дома в Израиле строятся с пластиковой облицовкой, чтобы защитить владельцев от газовой атаки. А чтобы увеличить шансы избежать этой атаки, люди предпочитают входить в комнату с правой ноги. Также они верили, что нападения не произойдет, если с ними в одной комнате находится человек, которому уже доводилось его переживать.
Эти суеверия пусть и не удивляют меня, но оспаривают мои мысли. Оказывается, суеверными бывают не только простаки, не способные иначе объяснить события своей жизни. Возьмем для примера острова Тробриан в Меланезии, у побережья Новой Гвинеи, которые в начале XX века изучал поляк Бронислав Малиновский. Ученый обнаружил, что островитяне обращались к суевериям, когда происходящее выходило из‑под их контроля. Наблюдая за рыбаками, Малиновский заметил, что в лагунах и неподалеку от берега они полагаются лишь на свои умения и опыт. Но, выходя в открытое море, те же самые рыбаки проводят магические ритуалы, чтобы оградиться от беды и справиться со страхом перед неопределенностью. Точно так же, как и другие суеверные люди.
Дженни Томпсон, двадцатидвухлетняя выпускница одного из известнейших университетов Англии, подтверждает: суевериям подвержены не только темные и необразованные люди.
– У меня была счастливая ручка и счастливый шарф, – смущенно рассказывает она, беспокоясь, что пара, сидящая рядом с нами в кафе, может подслушать. Дженни наклоняется ко мне поближе и шепчет: – Со мной случился приступ паники в день выпускного экзамена. Я не могла найти ту самую ручку, которой писала все экзамены еще со времен подготовительных курсов.
– Приступ паники? Вы что, кричать начали? – поражаюсь я.
– Нет. – Она закатывает глаза. – Но я начала задыхаться. Никак не могла отдышаться. Всю комнату перевернула, отыскивая ручку. Я даже думала не идти на экзамен. Не видела смысла. Без счастливой ручки я бы все равно его провалила, – говорит Дженни.
– Почему? Все ваши знания хранились в этой ручке?
– Нет, – хмуро отвечает Дженни. – Просто я так нервничала, что никак не могла сосредоточиться.
Дженни так и не нашла ручку, но ей все же удалось собраться, пойти на экзамен и сдать его на хороший балл.
– А что вы изучали?
– Английскую литературу, – отвечает она. – А что?
– Да нет, ничего, – отвечаю я, потягивая кофе.
Я задал этот вопрос не случайно. Он подтвердил теорию из книги Стюарта Вайза «Вера в магию». Исследование, проведенное психологами Лорой Отис и Джеймсом Элкоком, доказало, что профессора чаще бывают скептиками, чем их студенты, верящие примерно в то же, во что верят необразованные люди. Однако профессора‑гуманитарии чаще верят в привидений, медиумов и предсказания будущего. То есть технари куда более скептичны, чем гуманитарии и работники сферы искусства или образования. Как предположил Вайз, это может быть связано с профилем их специальности – в литературе, искусстве и поэзии часто встречаются отсылки к мистике, тогда как в науке их нет.
Читая книгу Вайза, я понимаю одну неожиданную вещь о себе. Я гуманитарий, воспитанный на фантазиях, рассказах о призраках и магии. Я смотрю на реальность сквозь призму сказочных историй. Студенты‑технари, напротив, получают образование, которое учит их тщательно проверять каждый факт. Там не бывает сказок.
Я вспоминаю людей, с которыми мне довелось встретиться в путешествии навстречу будущему. Например, Гая Лайона Плэйфайра, знаменитого исследователя паранормального, говорившего, что в детстве родители всячески способствовали укреплению его веры в сверхъестественное.
Чтобы верить, надо быть среди верующих, считает он.
– Основы веры закладываются в детстве. Если ты растешь в среде, где мистика приветствуется, как, например, в моем случае, то потом уже даже не сомневаешься, – сказал он. – С другой стороны, если вас воспитает кто‑нибудь вроде Ричарда Докинза, в вашем мире мистики просто не будет. Там ей запрещено существовать.
Но во время встречи с Докинзом я убедился, что Ричард готов признать существование паранормального, ему просто нужны доказательства.
Вайз не стал останавливаться на достигнутом. Он заявил, что его исследования показали: «суеверные люди чаще всего эмоционально нестабильны» и «основные черты характера человека, подверженного суевериям, обычно негативны». Он склонен к депрессиям и страхам, у него низкая самооценка и небольшая сила воли. Все это не дает ему разумно мыслить в стрессовых ситуациях.
Окрасив изображение суеверного человека в тона зависимости и слабости, Вайз сделал обескураживающее открытие. Люди, истово верующие в мистические силы и регулярно посещающие сеансы, вырабатывают стойкое ощущение полного контроля над собственной жизнью. А это прямо противоположно образу нервного, нерешительно человека, который я себе нарисовал. Вайз показывает, что вера может помочь человеку решить проблемы, подарив ему чувство власти над событиями, не поддающимися контролю.
В последнее время наш мир стал куда менее приятным. Вспомним новости, постоянно освещающие одно и то же – смерть, разрушения, коррупцию. Когда с экрана на нас льется бесконечный поток негатива, неудивительно, что люди обращаются к суевериям.
Я связываюсь с Вайзом – хочу узнать, не считает ли он, что люди стали куда суевернее из‑за постоянного ощущения бессилия.
– Я думаю, количество суеверных в обществе колеблется в зависимости от конкретных условий, – говорит он. – В тяжелые времена люди любыми способами пытаются справиться с проблемами. Сейчас мы проходим период, когда люди готовы обратиться к суевериям и медиумам, чтобы обрести хотя бы иллюзорный контроль над собственной судьбой. Научный склад ума чужд большинству людей. Они предпочитают обращаться к интуиции и эмоциям. Наша культура гораздо больше поддерживает веру, чем скептицизм или критическое мышление, – полагает Вайз.
Нынешний финансовый кризис и войны лишь усугубляют ситуацию.
– Все сейчас намного неопределеннее, чем несколько месяцев назад. Для большинства очень многое поставлено на карту. А чем больше люди боятся, тем чаще обращаются к суевериям.
Но удивительнее всего, что люди, ответственные за нынешнюю финансовую ситуацию, как раз таки самые суеверные.
– Биржевые брокеры часто надевают на работу счастливую одежду или проводят ритуалы, снимающие напряжение в сложных ситуациях, – рассказывает Вайз.
Недавно я нашел подтверждение его слов в газете. Кристин Скиннер, астролог, работающая с различными предприятиями, утверждала, что в кризис акционеры и биржевые брокеры стали чаще обращаться за советами к медиумам.
«Благодаря финансовому кризису у меня появилось больше работы, – призналась она в интервью журналисту „Дейли мейл“. – Людям из делового Лондона надо знать, что поджидает за ближайшим поворотом. Я могу им в этом помочь».
«Фирмам необходимо избежать краха и быть на волне модных тенденций, – утверждалось в статье. – Предприятиям пришлось обратиться к звездам, чтобы узнать будущее».
Я звоню Кристин, и она рассказывает, что один биржевой брокер ежедневно обращается к ней за советом. Он спрашивает ее мнение о тех или иных акциях, дополняя составленные им «натальные карты» тех или иных фирм.
Дальше мне неинтересно. Я и так все утро проговорил с мамой, которая переживала из‑за того, что вложила все свои сбережения в банк «Эйч‑би‑оу‑эс» и боится их потерять. Я рассказал ей все, что знал, – что правительство страхует 35 000 фунтов сбережений (на прошлой неделе эту сумму подняли до 50 000 фунтов) и, пока не минет кризис, ей стоит вложить оставшуюся сумму в систему национальных сбережений.
Невероятный человек Ричард Вайзмен провел несколько лет назад эксперимент: попросил независимого аналитика, финансового астролога (кстати говоря, Кристин Скиннер) и – вы не поверите! – милую четырехлетнюю девчушку Тию попытаться быстро заработать на бирже. Аналитик использовал свой предыдущий опыт, Кристин Скиннер обратилась к звездам, а маленькая Тия выбирала компании совершенно случайно. Все трое вложили по 5000 фунтов на двенадцать месяцев. В выигрыше осталась лишь Тия, заработавшая 5,8 % от вложенной суммы. Вклад Кристин Скиннер, подсказанный ей планетами, потерял 6,2 %. А финансовый аналитик так вообще обеднел на позорные для специалиста 46,2 %. Тия победила даже индекс «Футси 100»[30], который за то время упал на 16 %.
Обдумав все это, я вновь возвращаюсь к книге Вайза. «Суеверия отнимают время, силы и деньги, а взамен предлагают лишь неэффективный способ борьбы с неопределенностью». Оказывается, именно в те моменты, когда людям надо собраться, они теряют голову. Пытаясь при помощи суеверия справиться с волнением, они лишь усиливают его. Вайз рассказывает, что людям следовало бы делать вместо этого. «Им стоило бы справляться с неопределенностью путем пополнения собственного багажа знаний, поиска способов сократить долги и избежать увольнения. В общем и целом, те, кому кажется, что они перестали контролировать собственную жизнь, должны активно приступить к решению проблем, двигаясь в сторону уверенности».
Но, уже собираясь признать, что Вайз нашел решение, я сталкиваюсь еще с одной проблемой. Работы таких людей, как Ричард Докинз, Ричард Вайзмен и Стюарт Вайз, могут остаться бесполезными, поскольку Брюс Худ, психолог из Бристольского университета, считает, что суеверность присуща человеческой душе. И как бы мы ни пытались, нам от нее не избавиться. Она притаилась внутри нас, как сироп в центре мятной конфеты. Без нее мы лишимся самой вкусной и интересной части и попросту провалимся в опустевшую сердцевину.
Худ показывает, что человек, развиваясь на протяжении тысячелетий, стал восприимчивым к магии. Он говорит, что человеческий мозг развил в себе защитную систему, включающуюся, когда мы сталкиваемся с непонятными событиями. Например, с силой тяжести или движением солнца по небу. Психолог называет это интуитивным мышлением, противоположностью логическому. Именно поэтому древние греки верили, что Солнце – это Аполлон, скачущий по небу в свой колеснице. Они просто пытались придать этому явлению хоть какой‑то смысл.
«Я не думаю, что мы когда‑либо разовьем здравый рассудок, потому что в неразумности есть свои плюсы, – цитирует газета „Таймс“ слова профессора Худа, сказанные на Научном фестивале Британской ассоциации в Норвиче. – „Суеверное“ поведение – мысль, что некий предпринятый ритуал поможет защитить вас от зла, – адаптивно. Если уничтожить напускную уверенность, что они владеют ситуацией, и люди, и животные подвергнутся стрессу».
Профессор Худ даже оспаривает идеи Ричарда Докинза, что суеверия формируются тогда, когда религия начинает вбивать их в юные умы: «Скорее, религия выигрывает лишь оттого, что мы естественным образом предполагаем: паранормальное существует». В итоге суеверия и вера в сверхъестественное никогда не умрут, несмотря на развитие науки, заключает он.
Что ж, Ричарду Докинзу такое бы точно не понравилось, думаю я. А потом кое‑что привлекает мое внимание.
Ох, черт!
Я замечаю кувшинчик с заклинанием, который мы сделали с ведьмами. Я совершенно забыл, что надо добавлять туда монетки.
Черт, черт, черт!
Я уже достал пятипенсовую монетку, но тут заметил пятьдесят пенсов, лежащих у меня на столе. Неожиданно у меня появилось два варианта. Я не следовал указаниям ведьм и не добавлял по монетке каждый день, так что, повинуясь собственной логике, я решаю опустить в кувшинчик пятьдесят пенсов в надежде, что это исправит мою забывчивость.
Облегченно вздохнув, я отправляюсь в кухню, ставлю чайник и подумываю провести остаток дня вдали от работы. Я наливаю себе чая, сажусь на кушетку и думаю, чем бы заняться. Наверное, я могу позволить себе немного отдохнуть, ведь я работал с самого утра без передышек. Расслабившись и закинув ноги на стол, я разглядываю кувшинчик с заклинанием.
И почти засыпаю. Но пять минут спустя мой мозг начинает анализировать сам себя, и я встряхиваюсь от неожиданного выброса адреналина. Я в панике подбегаю к столу и хватаю ведовской кувшинчик. Подхожу к раковине и выливаю все его одержимое в слив, предварительно вытащив серебряные монетки. А потом разбиваю кувшинчик вдребезги.
Вернувшись за рабочий стол, я вновь открываю книгу Вайза и перечитываю его пророческие слова: «Суеверия отнимают время, силы и деньги, а взамен предлагают лишь неэффективный способ борьбы с неопределенностью».
Осознав наконец их значение, я включаю компьютер и завершаю статью, которую откладывал всю неделю. Она уж точно принесет мне деньги, думаю я, разглядывая горку монет, извлеченных из кувшинчика. А если профессор Худ думает, что суеверия прочно засели у меня в голове, то я определенно собираюсь с ними покончить.
Машина времени
Я нашел способ заглянуть в будущее. Действительно нашел. Я встретил человека, который способен переправить меня туда. Это невероятно просто и одновременно до ужаса сложно.
А я всего лишь хотел проверить утверждение Дина Радина и Брайана Джозефсона, что ученые не любят рисковать своей репутацией. Они могут верить в самые удивительные вещи, но, если они хотя бы заикнутся об этом в присутствии коллег, те тут же поднимут их на смех. Пытаясь подтвердить это заявление, я нашел тайный путь в глубь научного сообщества и узнал такое, о чем раньше и помыслить не мог. Ученые, оказывается, верят в совершенно сумасшедшие вещи. Чем безумнее идея, тем лучше. Главное – суметь ее доказать. А у других мечты и фантазии еще удивительнее, чем у авторов детективов. Наука, как я выяснил, вовсе не скучна, а очень даже интересна.
Профессор Рональд Мэллет, физик‑теоретик из Коннектикутского университета в США, как раз один из обладателей бурного воображения. Но и он волновался о своей репутации, когда несколько лет назад выступал с речью на конференции перед ведущими физиками мира.
– Я был готов в подробностях рассказать, как я намерен совершить свое главное открытие. Но мало было бы сообщить, что я верю: нынешний век станет веком путешествий во времени, как двадцатый был веком воздушных и космических путешествий. Нет, им нужны были бы доказательства, – говорит он, описывая день, когда он рассказал миру о разработке машины времени.
Людей, собравшихся в Говардском университете в Вашингтоне, не устроили бы научно не подтвержденные данные. Вот что пишет профессор Мэллет в книге «Путешественник во времени»: «Им нужны были уравнения и вычисления, которые доказали бы, что я совершил теоретический прорыв в науке, способный привести к созданию первой в мире машины времени».
Даже ему, профессору, было страшно браться за такой проект.
– Если бы я допустил ошибку в вычислениях, меня бы попросту прервали посреди выступления и сказали: «Профессор, ваши вычисления неверны». Никто бы мне не помог. Таков уж мир физиков. Мы ученые, а не психотерапевты.
В отличие от Дина Радина, превратившего теорию запутанности в метафору парапсихических способностей, профессор Мэллет занялся серьезными математическими вычислениями, берущими начало в теории относительности Эйнштейна. Они были настолько сложны, что складывалось впечатление, будто бы профессор Мэллет на грани великого открытия… или нервного срыва.
Много недель он провел за вычислениями, работая по двенадцать – пятнадцать часов в день, чтобы полностью подготовиться. В его жизни не было ничего, кроме работы. Он ел и спал тогда, когда вспоминал, что это необходимо, и зачастую ночи напролет просиживал за рабочим столом. Собственное здоровье отошло для него на второй план. Его волновало только одно: решить самую сложную научную задачу всех времен и народов – найти способ путешествовать во времени.
Ради осуществления своей мечты профессор Мэллет поставил на карту академический статус, добытый тяжким трудом. Все могло бы закончиться трагично. Однако причина, по которой ученый зашел так далеко, была в том, что его мечта родилась после трагедии.
«Для меня время застыло в ночь на 22 мая 1955 года», – пишет Мэллет.
Его отец, трудяга‑ремонтник, умер во сне от сердечного приступа в возрасте тридцати трех лет. Будущий ученый боготворил его.
– Мой отец был красивым здоровым мужчиной, говорил мягким, приятным баритоном. Он хорошо ладил с людьми благодаря хорошим манерам и сдержанному любопытству. Папа работал с утра до ночи, но у него всегда находилась минутка, чтобы ответить на мои вопросы, – говорит профессор.
Мэллет был в отчаянии. Пытаясь утешиться, он обратился к чтению, и «Машина времени» Герберта Уэллса воспламенила его воображение. Двенадцатилетний Мэллет прочел с замиранием сердца, что ученые знают, время – это всего лишь разновидность пространства; мы можем перемешаться вперед и назад во времени точно так же, как перемещаемся в пространстве.
По его признанию, это были «самые невероятные и удивительные слова, которые я когда‑либо слышал; они наполнили меня надеждой».
Прочитав книгу, Мэллет при помощи старых труб, проводов и прочих запчастей попытался собрать свою первую машину времени в надежде снова увидеться с отцом. Это желание не угасло до сих пор.
В то время как многие люди, надеясь снова свидеться с умершими, обращаются к медиумам и парапсихологам, профессор Мэллет стремился узнать как можно больше, чтобы исполнить свою мечту. Это привело его к одержимости физикой в общем и теорией относительности Эйнштейна в частности. Профессор с головой ушел в работу.
Впрочем, ему то и дело приходилось откладывать свою мечту в долгий ящик – для начала нужно было добиться хорошей репутации в научных кругах.
– Чтобы подняться вверх по академической лестнице от ассистента до младшего сотрудника, а потом и профессора и не растерять уважения, я скрывал свой интерес к путешествиям во времени. Плохо, когда тебя считают сумасшедшим, – объясняет он.
Его план был разумным и верным.
– Делая академическую карьеру, я должен был работать над путешествиями во времени в одиночку. Потом, уже став уважаемым профессором, я смог бы опубликовать результаты своего исследования и рассказать о нем во всеуслышание. Именно поэтому я поступил в колледж, напряженно работал и стал физиком.
И вот, когда профессор Мэллет наконец вышел на сцену перед собравшимися физиками, у него в руках были вычисления, понятные лишь горстке передовых специалистов. Те же самые вычисления он опубликовал в одном из ведущих журналов, «Физике леттерс». Его исследование было вполне обоснованным.
Идеи Мэллета сложны для восприятия, но и машину времени построить непросто. Из теории Эйнштейна ученый вынес то, что силе тяжести подвластны и время, и пространство.
«Солнце искажает пустое пространство (или же материю вокруг него), а Земля движется вдоль искривленного Солнцем пространства», – говорит он. Планеты не могут двигаться в иные стороны, потому что сила притяжения Солнца удерживает их на одной и той же траектории. Сила притяжения, по сути, и есть искажение пространства массивным объектом.
Эйнштейн обнаружил, что часы в гравитационном поле крупных объектов, таких, например, как планеты, идут медленнее, чем в открытом космосе. И если этот объект большой массы, например Землю, начать быстро вращать, он потянет на себя пространство и время, создавая воронку. Попробуйте покрутить палкой в воде – жидкость потянется вслед за палкой. А если вращать массивный объект, пространство и время перестанут течь равномерно и рано или поздно создадут петлю. И это самое главное. Вы сможете вернуться в тот момент, когда была образована петля. К примеру, если вы создадите временную петлю во вторник в одиннадцать утра возле местного индийского ресторана, то потом в любой момент сможете вернуться в ресторан во вторник в одиннадцать. Как на старт беговой дорожки.
Революционная теория Мэллета, подкрепленная сложными вычислениями, должна была заставить фотоны (лучи света) закручиваться по спирали, создавая водоворот пространства и времени. Через эту воронку можно было бы отправиться прямо в прошлое. Но сможет ли профессор снова встретиться с отцом?
В конце презентации Мэллет поведал собравшимся физикам о причине, побудившей его начать исследования, – о смерти отца.
– Повисло долгое молчание. Я уже не знал, что думать, – признается Мэллет. Он не сомневается, что его неожиданное откровение тронуло даже таких сухарей, как физики‑теоретики.
Потом, когда аплодисменты стихли, Брайс Девитт, легендарный создатель теории квантовой гравитации, которого профессор Мэллет бесконечно уважал, поднялся на кафедру и обнял коллегу за плечи.
– Не знаю, увидите ли вы своего отца снова, – сказал Девитт, пристально глядя на профессора. – Но не сомневаюсь: он бы вами гордился.
Зачарованный историей Мэллета и его планом создать настоящую, работающую машину времени, я звоню ему в Коннектикут. Для человека с такими большими идеями и таким глубоким пониманием физики он себя сильно недооценивает. Мэллет оказывается очень умным, трудолюбивым и приятным человеком. Я интересуюсь, собрал ли он машину времени. Оказывается, профессор все еще пытается найти спонсоров – этим он и занимался, когда раздался мой звонок. К тому же Спайк Ли купил права на его книгу и собирается снимать по ней фильм. Мэллет признает, что машину не удастся построить еще пять или даже десять лет и, к сожалению, человека она в прошлое отправить не сможет, только информацию. Но ведь, в сущности, физики только этим и занимаются – получают из будущего искаженную информацию, в которой не так‑то много смысла. Однако я уверен: профессор Мэллет отправит в прошлое лишь самые полезные данные.
Впрочем, его изобретение станет машиной времени только с момента включения. Иными словами – если профессор Мэллет включит машину в следующий вторник, то люди из будущего смогут возвращаться только в этот самый вторник. Все остальное по‑прежнему останется недоступным. Вот вам и ответ всем тем, кто твердит, что мы никогда не изобретем подобную машину, поскольку до сих пор к нам на огонек не заглянул ни один путешественник во времени. Но на самом деле путешественники до нас пока не добрались только потому, что первая машина времени еще не была включена. Как только мы ее включим, будущие поколения начнут отправлять нам сообщения.
– Полагаю, главное ее достоинство в том, что человечество сможет использовать ее как систему своевременного оповещения. Если мы будем знать, что вскоре должна произойти катастрофа, нам удастся спасти тысячи жизней, – говорит ученый. Он предполагает, что мы сможем получать из будущего предупреждения о цунами и землетрясениях задолго до их начала.
– Мы будем использовать информацию из будущего, чтобы управлять судьбой человечества, – добавляет он. Я с восторгом внимаю словам человека, который знает способ заглянуть в будущее. – В ответ мы будем посылать бинарные коды, нули и единицы, в зависимости от того, в каком направлении вращается частица, – объясняет Мэллет.
Я мало что в этом понимаю, но его открытие меня завораживает.
– Так, значит, это первая в мире машина, способная предсказывать будущее? – спрашиваю я, ожидая, что он посоветует мне посмотреть на вещи серьезно.
– Да, – к моему изумлению отвечает профессор. – Предсказание будущего станет наукой, позволяющей нам получать информацию из будущего.
Профессор Мэллет – первый настоящий предсказатель, которого я встретил на своем пути, и он не мнит себя медиумом. Вот куда может завести разум.
У него есть идея, как попасть еще дальше в прошлое.
– Если мы встретимся с цивилизацией, более развитой, чем наша, может быть, у них уже построена машина времени. Таким образом, теоретически, мы сможем вернуться в то время, – поясняет он.
Работа профессора Мэллета заставила меня снова обратиться к книгам. Нет, я не собираюсь создавать собственную машину времени, я просто хочу проверить предположения Дина Радина. До сих пор его теория, объясняющая предвидение, была самой убедительной. Радин верит: раз элементарные частицы могут связываться друг с другом на больших расстояниях, значит, на это способны и наши сознания. Я хочу еще раз убедиться, что все происходит именно так, как он сказал.
Я объясняю профессору Мэллету идеи Радина. И надеюсь, что человек, воплощающий в жизнь собственную мечту, их поймет. Но меня ждет сюрприз.
– Не верю, – возражает он, объясняя: теория запутанности как метафора пси‑энергии совсем не то же самое, что его проект. – Это совершенно разные вещи. Я просто говорю, что у меня есть идея, и подтверждаю ее вычислениями. Я тщательно разработал математическую модель. Мои материалы были опубликованы в известных журналах. Чтобы понять мое открытие, потребуются несколько лет и множество передовых физиков, – добавляет он.
Я рассказываю профессору Мэллету о том, что считаю авторов вроде Жюля Верна и Герберта Уэллса медиумами, потому что в своих книгах они смогли предсказать то, что было впоследствии изобретено.
Мне кажется, он закатывает глаза.
– Это издевательство над научной традицией, – сообщает он. – Я хотел построить машину времени с самого детства. Да, меня впечатлила фантастика, написанная Жюлем Верном и Гербертом Уэллсом, но без указания необходимых математических и физических основ для воплощения этой идеи в жизнь она не более чем художественный вымысел и должна оставаться таковым. Все, что не включает в себя множество лабораторных экспериментов, не может называться наукой, – добавляет профессор, раздражаясь, что его достижения могут сравнивать с чепухой из фантастических книг.
Пусть Мэллет отмел теорию Дина Радина, но мне все равно хочется понять, что он думает об элементарных частицах в наших мозгах и их связи с остальной Вселенной. Все это время я и сам отчаянно пытался расшевелить частицы в своем сознании.
– Сознание – стихийное взаимодействие нейронов, которое пока нам не ясно, – отвечает профессор. Он считает, что наш мозг слишком теплый и слишком влажный для квантовой запутанности.
Слишком теплый? Так, значит, идея с переплетенными сознаниями куда дальше от реальности, чем я полагал. Мне не хочется оставлять надежду. Я выслушиваю второе, третье, четвертое мнение. Но все ответы, увы, одинаковы.
Первым я обращаюсь к Дэвиду Дойчу, профессору квантовой физики из Оксфордского университета. Я пишу ему о запутанности и физике, и он откликается так быстро, что я понимаю: эта тема ему надоела.
Я спрашиваю, может ли теория запутанности объяснить предвидение, предчувствие и телепатию.
– Даже если бы такие вещи в самом деле существовали, они действовали бы не на основе теории запутанности в том виде, в каком она известна квантовой механике. К тому же эксперименты – это единственное, что подтверждает наличие теории запутанности в целом, – говорит профессор Дойч.
– А как же то, что два атома могут взаимодействовать на больших расстояниях? Разве это не свидетельствует о чем‑то необычном?
– Только потому, что вы можете связать два атома, наши сознания не свяжутся. Запутанность очень нестабильна, а мозг слишком влажный и слишком горячий для нее, – возражает Дойч, повторяя слова профессора Мэллета.
Я очень хочу, чтобы теории Дина Радина подтвердились. В конце концов, это моя последняя надежда найти научное объяснение парапсихической энергии.
– Хорошо, – соглашаюсь я, – но Дин Радин утверждает, что мы все связаны в квантовой сети реальности и наши сознания в курсе всего, что происходит во времени и пространстве. Иногда Вселенная связывается с нами при помощи элементарных частиц.
– Законы квантовой механики исключают подобное, – кратко отвечает Дойч. – Теория «квантовой нелокальности» запутала всех, даже некоторых физиков.
Затем я беру книгу Роберта Парка, профессора физики из Мэрилендского университета. Его слова еще резче, чем реакция профессора Дойча. Думаю, озлобленность объясняется тем, что он слишком много думал о квантовой механике. В книге «Суеверие» он заявляет, что квантовую механику «Бог послал всему парапсихическому сообществу. С ее помощью фантазии „нового века“ – от телепатии до фен‑шуя – стали „научно“ оправданными. Все околонаучные разговоры нового времени стали пестреть словами „квантовая нелокальности“, „теория запутанности“ и „амплитуда вероятности“… на вопрос: „Как такое может быть?“ ответ теперь один: „Это квантовая механика“».
Маркус Чоун, космологический консультант журнала «Нью сайнтист», пишет еще лучше. В книге «Квантовая теория вам не повредит» Чоун окончательно хоронит идею о том, что запутанность или квантовая теория могут объяснить принципы действия парапсихических талантов. Все очень просто. Атомы связаны в микроскопическом мире элементарных частиц только потому, что там они изолированы от окружающего мира. Как только новый атом вторгается в замкнутое пространство, эффект запутанности рушится. «Так что цена квантовой шизофрении – изоляция, – пишет Чоун, с каждым словом облегчая мою головную боль. – Однако в нашем крупномасштабном мире это невозможно, потому что с объектами ежесекундно сталкивается бесчисленное множество фотонов». При таком раскладе никто в нашем большом реальном мире не может даже приблизиться к элементарной частице.
Дин Радин сравнил парапсихическую запутанность с построением квантового суперкомпьютера. Но, если верить Чоуну, ученые доказали, что построение квантового суперкомпьютера также затруднено, поскольку он должен быть изолированным от окружающей среды. «До сих пор крупнейший квантовый компьютер состоял из десяти атомов и хранил всего 10 квантовых битов. Основная сложность в том, что эти десять атомов должны оставаться изолированными от окружающей среды. Если хоть один фотон столкнется с этим суперкомпьютером, 10 соединенных атомов тут же превратятся в десять разрозненных», – считает Маркус Чоун.
Единственная проблема с разоблачением теории запутанности в том, что Дин Радин при помощи своего уникального метаанализа доказал существование экстрасенсорного восприятия и предвидения. Значит, теория может ошибаться, а эффект по‑прежнему существует, верно?
Дальше я обращаюсь к работам Роберта Тодда Кэррола, автора «Словаря скептика», создателя сайта skepdic.com и декана факультета философии в калифорнийском Городском колледже Сакраменто. У Кэррола есть отвратительная привычка моментально опровергать сложные теории с, казалось бы, неопровержимыми доказательствами.
Напоминаю, что, по словам Кэррола, «метаанализ – это такой способ анализа информации, в котором данные множества не связанных между собой исследований, в отдельности не показавших убедительных результатов, обрабатываются вместе и анализируются так, будто бы они – показатели одного общего исследования».
Дин Радин отвергает критику, намекая, что исследователи могут получить положительные результаты, доказывающие наличие пси‑энергии, только если им удастся закрыть глаза на отрицательные. В таком случае для одного такого метаанализа, говорит Дин, у него должно было быть 423 неопубликованных отрицательных результата. То есть пятнадцать неопубликованных исследований и один большой ящик, куда бы он их прятал. Радин предположил, что ни у кого не хватило бы времени на такое количество исследований. Но Боб Кэррол нашел в метаанализе Дина Радина совсем другую погрешность. Он заключил, что хватило бы и «62 неопубликованных исследований, что не на много больше опубликованных». Таким образом, фальсификация результатов снова становится возможной.
Затем Кэррол совершенно выбивает меня из колеи. Он приводит в пример эксперимент, который, как доказала психолог Сьюзан Блэкмор, был мошенничеством, но при помощи метаанализа Дина он показывает реальное существование экстрасенсорного восприятия.
Кэррол сомневается, что Радин справедливо оправдал Дж. Б. Райна, исследователя из Дюкского университета, который в 1930‑е годы провел эксперименты, доказывающие существование предвидения и телепатии. По предположению Кэррола, Райн был «хорошим парнем» и не подозревал, что объекты исследования обманывают его.
На деле ни один из экспериментов Райна не был успешно повторен, несмотря на попытки сотрудников Принстонского, Колгейтского Брауновского и прочих университетов. Единственный, кому удалось их повторить, – математик из Лондонского университета Сэмюэл Соул, – как мы знаем, был мошенником. Так значит ли это, что идеи Дина Радина не подтверждаются? Кэррол говорит, что использование метаанализа как минимум странно и не внушает доверия. Например, Радин цитирует 142 статьи, опубликованные в промежутке между 1880 и 1940 годом, и утверждает, что представляет 3,6 миллиона независимых исследований 4600 объектов в рамках 185 экспериментов, таким образом доказывая, что экстрасенсорное восприятие существует. Но эти исследования проводились учеными, верившими, что в мире есть эктоплазма, а стол можно поднять в воздух одним лишь взглядом. Не самые достоверные источники, не находите? И главное – Дин Радин не упомянул мошенника Соула, проигнорировав самое четкое доказательство того, что парапсихических способностей не существует.
Раз уж метаанализ Дина сомнителен, а это единственное научное обоснование парапсихических способностей, что же нам остается? Лучшее место для поиска ответов – мозг. Мне хочется, чтобы последней остановкой в моем путешествии навстречу будущему стал именно он. Я хочу сорвать все покровы и заглянуть внутрь. Мозг большой, странный и сложный, но больше всего я боюсь, что, заглянув внутрь своей головы, я ничего там не обнаружу.
Срывая покровы
Я и еще пятьдесят человек набились в крохотную комнатку Истмановского института, что неподалеку от Кингс‑Кросса. Мы присутствуем на магнитно‑резонансной томографии человеческого мозга. Он окрашен во множество странных цветов, и выглядит это как‑то болезненно. Но это вовсе не больной мозг. Это удивительный мозг, как говорит собравшимся Колин Блейкмор, продюсер сериала «Машина разума», идущего на Би‑би‑си‑2, и профессор неврологии в Оксфордском и Уорвикском университетах.
Я сижу на лекции, организованной «Чувством» – благотворительной организацией для глухих и слепых людей, и слушаю одного из лучших в мире специалистов по работе мозга. Впрочем, не все услышанное мне нравится. Да, мозг воистину феноменален, но его можно сравнить со старым компьютером 1980‑х годов. Приходилось подолгу ждать, пока он загрузит игру с магнитной ленты, да и потом поиграть можно было лишь в старый добрый пинг‑понг. Человеческий мозг, наш главный союзник на трудном жизненном пути, оказывается не самым верным другом. Он то и дело выкидывает фокусы. Нет, он постоянно это делает. Если бы я мог, я бы избавился от мозга. Но увы, похоже, мы с ним неразлучны.
– Оказывается, большая часть увиденного не осознается нами и вообще не попадает в сознание. Мы понятия не имеем, как на самом деле реагируем на большинство событий, – говорит профессор Блейкмор.
Я смотрю на докладчика и вижу его. Но что он имеет в виду? Чего же я такого не замечаю? Оказывается, почти всего.
– В тот или иной момент времени мы видим и осознаем лишь небольшую часть информации, которая обрабатывается нашим мозгом, – говорит профессор. – Это значит, что на самом деле мы видим только то, на чем сконцентрированы, а все остальное додумывает наш мозг. Да, это пугает. Оглядывая этот зал, вы считаете, что видите все: людей, лица, помещение, формы и все остальное. А теперь представьте, что свет внезапно гаснет и вам задают вопросы – какого цвета пиджак у человека, сидящего перед вами, как много людей в комнате, какого цвета стены? Вы не сможете этого вспомнить, потому что все это вымышлено, – как ни в чем не бывало продолжает ученый.
А я никогда больше не смогу смотреть на мир по‑прежнему.
– Вы знаете, что находитесь в зале, потому что, входя внутрь, сделали несколько «снимков» тут и там, но, в общем и целом, вы синтезируете это помещение, – объясняет он.
Мозг рисует за нас красивые картинки, чтобы не перегружаться лишней информацией. Профессор полагает, что наш мозг похож на компьютер – скорее создает реальность, чем воспринимает ее.
Слова профессора Блейкмора неожиданно заставляют меня по‑новому взглянуть на все пережитое в путешествии навстречу будущему.
– Адвокаты точно знают, что воспоминаниям свидетелей, которые, как известно, очень важны для любого судебного процесса, нельзя доверять, потому что люди запоминают очень малую часть происходящего, а остальное дорисовывают по своему желанию.
Профессор говорит, что мы видим вещи лишь потому, что хотим их видеть, а не потому, что они есть. Это в какой‑то мере объясняет, почему ведьмы, с которыми я провел Хэллоуин, видели призраков в лесу. Они ожидали их встретить. Они хотели их увидеть. Их мозг дорисовал нужные детали. Также эта теория способна объяснить, почему медиумы и парапсихологи верят, будто получают сообщения из мира духов.
Мозг, похоже, живет сам по себе. После лекции для «Чувства» я отчаянно нуждаюсь в ином взгляде на происходящее и покупаю номер «Нью сайнтиста», однако написанное там лишь усугубляет ситуацию. «Многих может расстроить правда о том, что лишь несколько активных процессов, происходящих в нашем мозгу, затрагивают сознание. Другими словами, мы „думаем“, даже не сознавая этого», – пишет профессор Крис Фрит, невролог из Лондонского университета. Это заставляет меня задуматься, кто же контролирует ситуацию – я или мой мозг? У кого контрольная панель управления – у меня или у губкообразной массы, притаившейся в моей черепной коробке?
И вот главный вопрос – мы считаем, что способны управлять собственной судьбой, потому что знаем, о чем думаем? А раз мы так считаем, то разве факт, что наш мозг выдумывает за нас разные вещи, не должен заставить нас усомниться в наших убеждениях? Реально ли то, что с нами происходит? Способны ли мы видеть духа собственными глазами, слышать голос призрака или попросту верим в ту версию окружающей действительности, которую создает наш мозг? Мозг, словно телеканал, показывает нам программы, которые мы ошибочно принимаем за реальность. Привидения, которых ведьмы увидели в лесу, – из передачи «Территория призраков». И понятно, из‑за чего я их не замечал. Вовсе не потому, что я не медиум, а потому, что мой мозг транслировал совершенно другой канал. Я смотрел передачу про науку, а ведьмы – программу про паранормальные явления.
Я звоню профессору Блейкмору, чтобы тот помог прояснить ситуацию. Уже 25 лет он заглядывает внутрь человеческого мозга, а потому должен знать, с чем имеет дело.
– Наши чувства изобретают переживания, – рассказывает он. – А мозг преобразует модель окружающего мира в то, что мы хотим видеть. Поэтому, если мы, начитавшись разных историй, рассчитываем увидеть призрака, это запустит в мозгу механизм, который подстроит мир под наши ожидания.
Мозг поступает так, потому что ему трудно функционировать на небольшой энергии, поставляемой нашим телом. Наверное, так же будет существовать мир, когда в нем закончится нефть.
– Мозгу приходится ограничивать объемы поступающей информации, – объясняет Блейкмор.
Когда я разыскиваю данные, подтверждающие эту точку зрения, я нахожу все больше и больше исследований, которые доказывают, что наш мозг работает, как компьютер. Одно исследование подтвердило, что люди с высоким содержанием дофамина, гормона удовольствия, с большей вероятностью будут верить в паранормальные явления и скорее поверят на слово медиуму. Произойдет это потому, что они с готовностью свяжут случайные совпадения в цепь последовательных событий. Невролог Петер Бруггер из Университетской клиники Цюриха попросил двадцать сторонников паранормального и двадцать скептиков отличить изображения реальных человеческих лиц от размытых картинок. И те, и те появлялись на экране лишь на краткий миг. Сторонники паранормального куда чаще скептиков видели лицо там, где его не было.
Затем Бруггер дал скептикам высокую дозу дофаминов, и, совершая ошибки под действием лекарства, они стали куда менее скептичны. На сторонников паранормального дофамин не подействовал. В их мозгу его и так было много.
Я начинаю понимать, почему на «экскурсиях с привидениями» люди то и дело неумышленно пугают друг друга. На самом деле призраки тут ни при чем, все дело в нашем хитром мозге. Ученые открыли, что «страх» концентрируется в мозжечковой миндалине, которая управляет эмоциями. Почти десять лет назад профессор Рэй Долан из Лондонского института неврологии открыл, что она может «видеть» страх на лице другого человека, тогда как мы сами этого не можем. Она видит его неосознанно, и мы этого не понимаем до тех самых пор, пока не начнем нервно озираться из‑за неожиданного всплеска адреналина в крови. Наш мозг, как оказывается, самый лучший «дом ужасов» из всех существующих на свете.
Также проводилось исследование, доказавшее: то, что мы считаем сверхъестественной интуицией, на самом деле работа нашего мозга. За эту информацию ответственно вовсе не шестое чувство, мы получаем ее из мозга, который все уже давно знал, но никак этого не проявлял. Он решил поделиться ею только тогда, когда он – а не мы – посчитал, что это важно. Например, мы часто принимаем решения, потому что чувствуем – они верны. И это не шестое чувство, это наш мозг собрал воедино всю информацию, на которую мы не обратили внимания. К примеру, мы наблюдаем, как у игрока в покер почти незаметно меняется выражение лица. Мы можем не все заметить, но наш мозг ничего не пропустит. Правда, вместо того, чтобы прямо обо всем сообщить, он создаст чувство смутного беспокойства, которое, как выяснится, было не зря. Вы думаете: «О, я, должно быть, медиум!» Но нет, это все хитрости нашего мозга.
И все‑таки исследования показывают, что оставить принятие решений на наш бессознательный мозг – лучший из всех возможных выходов. Например, столкнувшись с огромным количеством информации, лучше довериться инстинктам, чем пытаться проанализировать данные. И все потому, что даже в бессознательном состоянии наш мозг мыслит куда разумнее, чем мы.
Мозг, как я узнал, подкидывает нам ложные идеи о призраках, медиумах и суевериях, чтобы мы могли справиться с жизненными тревогами. Он знает правду, просто не говорит ее нам. И на вашем месте я бы задумался.
И что в итоге?
Профессор Майкл Киннир был на редкость умным человеком. Еще в школе он был первым учеником по всем предметам. Смышленый и сообразительный мальчик нравился большинству учителей. Киннир обучался в лучших университетах и стал одним их самых молодых профессоров. Но потом что‑то заставило его осознать – он вовсе не так умен, как ему всегда казалось. Он упал с кафедры. В прямом смысле этого слова. Профессор Киннир попался на уловку третьекурсников факультета психологии под названием «настроим профессора на нужный лад». Студенты, тоже довольно умные, но, конечно, не на уровне профессора Киннира, знали, что поведение человека может определяться бессознательно. Еще они знали, что поведение лектора поддерживается откликом аудитории. Так что всякий раз, когда профессор Киннир делал шаг вправо, они улыбались и кивали, таким образом вдохновляя мозг профессора на мысли: «О, это же было хорошо! Может, мне еще раз так сделать? О да, отлично! Еще? О да!» Итак, профессор Киннир продвигался все дальше и дальше, не сознавая, что ждет его в итоге, а его мозг купался в лучах слушательского признания. На краю кафедры его мозг порадовался еще один последний раз. Мгновение спустя профессор упал. Так что, несмотря на внушительный интеллект профессора Киннира, его будущее, равно как и наше с вами, совсем нелегко предсказать.
Вы сейчас, должно быть, радуетесь и думаете, что с вами никогда не произойдет ничего подобного? Вы не правы. Да, студенческая уловка «настроить профессора на нужный лад» действительно существует, и многие преподаватели на нее велись (и падали), а профессор Киннир всего лишь плод моего воображения. Как призраки в лесу и предсказания будущего, он всего лишь история, родившаяся из ложной информации. Уверен, ваш мозг уже попытался представить себе, как мог бы выглядеть профессор. Была ли у него борода? Толстый он или худой? Вам, вероятно, даже слегка неуютно, потому что профессор Киннир был намного умнее вас. Лично я его терпеть не могу.
Размышляя над тем, что же происходило в голове профессора, я понимаю: дальше в моем путешествии к будущему двигаться некуда. Я не нашел доказательств, что люди, утверждающие, будто они обладают парапсихическими способностями, в состоянии воспринимать энергии, разговаривать с мертвыми или покачиваться на волнах вселенной элементарных частиц. Никто из медиумов, с которыми я встречался – будь то Сильвия Браун, Элис из «Таинств» или старая добрая Бетси Ли, – не повторяли пророчеств друг друга и не могли предсказать будущее. Только одно мне твердили постоянно: или я должен расстаться с Никки, или же она забеременеет. Ни того, ни другого не случилось. Но зато я узнал очень интересную вещь. Человеческий мозг, оказывается, сильный инструмент, способный внушить нам веру в несуществующие вещи. Он, обращаясь к нашему прошлому опыту, создает виртуальную реальность, соответствующую нашим ожиданиям. Наш мир – это то, что мы создаем сами для себя. Мозг не перехватывает мистические энергии у шестого чувства, но его способы обработки полученной информации воистину загадочны. Она берется вовсе не из общего вселенского разума, нет, наш мозг замечает то, что упускает наше сознание. И это удивительно.
Раз медиумы не могут делать то, в чем клянутся, может, не стоит им верить? Это решать вам. Я не могу указывать вам, во что верить. Эта книга была написана для того, чтобы вы могли тщательно взвесить свою веру в предсказания. Я не планировал доказать что‑то конкретное. Если уж на то пошло, у меня были все предпосылки верить в мистику. Но я изучил факты объективно и непредвзято. Я предположил, что квантовая физика действительно может объяснить предсказания будущего, и поверил, что смогу найти хоть одного настоящего медиума. И все потому, что я полагал: наша реальность была бы куда интереснее, если бы люди действительно могли предсказывать будущее.
В своем путешествии я обнаружил, что ложные надежды, которые внушают нам медиумы, вовсе не безвредны. Мне становится не по себе, когда одна из моих самых умных и очаровательных подруг, сидя со мной в пабе, рассказывает о том, как нумерология и астрология могут определить характер ее следующего мужчины. Глядя на нее, я не понимаю, почему эта удивительная женщина хочет отказаться от разумного взгляда на мир ради того, что не в состоянии ей помочь. Может, вера делает именно это – заставляет нас забыть о здравом смысле? Люди обращаются к звездам и медиумам, не помня о единственно верном пути. Ведь будущее не там, наверху, оно здесь, внутри нас. Те, кто смог это осознать, оказались куда лучше устроенными в этом мире. И это не значит, что скептики проживают холодную и расчетливую жизнь, не веря вообще ни во что. Лично я верю в тепло, что наполняет меня, когда я сижу со своими друзьями и мы оживленно и весело общаемся, в удовлетворение, накатывающее после отлично сделанной работы. И еще я верю, что все вместе мы можем изменить наше будущее.
Я знаю одну очень пожилую даму. Ей уже за восемьдесят. И долгие годы к ней почти никто не приходил, хотя она очень приятная и дружелюбная женщина. Ее друзья умерли. Ее родственники переехали в другой город и почти не навещали ее. Так или иначе, об этом прознали социальные службы и прислали к ней женщину, которая стала помогать пожилой даме убирать в доме и готовить. Вскоре, всего через пару недель, проведенных за оживленными разговорами у бурлящей кастрюли с супом, они подружились. Сотрудница социальной службы поняла, что пожилой даме нужна вовсе не уборка в доме. Ей нужна жизнь. И вот они выбрались на прогулку. Съездили на побережье. Сыграли в лотерею. Внучка сотрудницы социальной службы нарисовала картинки, которые повесили на стену в доме пожилой леди. Женщина из соцслужбы приходила на ужин. Ее муж починил пожилой даме ванную и покрасил кухню. И жизнь старушки изменилась к лучшему благодаря простой человеческой заботе, а не предсказанию астролога или медиума. Ту пожилую даму зовут Фло, а женщина из соцслужбы – моя мама. Фло встретила с нами Рождество, смеясь над забавными ужимками Элли и моими жалкими попытками сыграть в элементарнейшую компьютерную игру. Моя мама не медиум, но она проявила «силу духа», помогая Фло изменить будущее.
Нужны ли вам медиумы, карты Таро и магические кристаллы, чтобы справиться с жизненными невзгодами? Решайте сами. Но спросите себя вот о чем: почему же они нужны не всем? Что дает мне эта вера? И что благодаря ей реально изменилось в моей жизни?
Моей сестре предрекли смерть. И если вы верите, что будущее может быть предсказано (без всяких «но» и «если»), то моя сестра и ее дочь должны погибнуть в кораблекрушении. Да, вы можете фильтровать все, что вам говорят, оставляя только нужную информацию. Но из‑за невинного подарка, который я давным‑давно сделал сестре, мое будущее тоже изменилось. Теперь я живу, понимая: как бы я ни пытался представить сестре доказательства, что астрология никак не может повлиять на ее жизнь и жизнь Элли, она все так же будет избегать воды. И ей все так же будут сниться кошмары. Да, может быть, это не так страшно. Она же жива. Она не рассталась с жизнью, хотя однажды была совершенно уверена, что так оно и случится. Она же не оказалась на месте родителей Шона Хорнбека, которым довелось услышать, что их сын мертв, хотя на самом деле он был жив. Или на месте того бедняги‑африканца, о котором рассказывал Деррен Браун. Она не совершала самоубийства, чтобы спасти дочь. Но если бы я не купил ту натальную карту, сестре не пришлось бы волноваться, и Элли чаще бывала бы у воды, а я… ну, я не написал бы эту книгу.
Так что же в итоге? Как предположил архискептик Ричард Докинз, мое будущее – в пабе с пинтой пива, пачкой чипсов и теми, кто соизволит ко мне присоединиться. Мы можем спорить о медиумах до хрипоты, но это не изменит того, во что я поверил, пройдя весь этот трудный путь к будущему. Говорите что хотите – я не перестану верить, что будущее еще не случилось. А когда оно случится, его создадите вы сами. Вы, и только вы. Вы – самый лучший в мире предсказатель своего собственного будущего, и, если вы не знаете, что должно случиться, никто другой не сумеет вам помочь.
Благодарности
Хочу поблагодарить всех, кто согласился дать мне интервью для этой книги. В частности, Ану Ананд, доктора Сьюзан Блэкмор, Деррена Брауна, Джонатана Кейнера, Роберта Тодда Кэрролла, доктора Ванессу Чамберс, профессора Ричарда Докинза, Анжелу Донован, профессора Криса Френча, Кристин Холохан; профессора Брайана Джозефсона, доктора Кирана О’Киффа, Диану Лазарус, профессора Рональда Мэллета, Аннет Мартин, Джозефа Макмонигла, Салли Морган, Мэрилин Пейн, Гая Леона Плэйфайра, Дина Радина, капитана Фернандо Реаливаскеса, Стюарта Виза, Джорджину Уокер, Джеффри Уэллума, профессора Ричарда Вайзмена и Тони Юэнса. Мои благодарности и тем, чьи имена пришлось изменить, – в особенности вовсе не злым ведьмам из Суссекса.
Спасибо моему агенту Лорелле Белли за ее бесценные советы, моему редактору Дункану Хэту из «Айкон Букс» за великолепную работу с моим текстом и всем остальным сотрудникам издательства «Айкон Букс» за их труды. Наджма Финли, Саймон Флинн, Эндрю Ферлоу и Сара Хиггинс – примите мои благодарности.
Отдельное спасибо Никки за поддержку и энтузиазм, а еще за то, что она читала мою книгу даже тогда, когда у нее было полно других дел. Маме и папе, Энн и Грэму, за поддержку и готовность смеяться над моими дурными шутками. Всем моим друзьям и родным – за вдохновляющие разговоры о необычном мире медиумов. И наконец, огромнейшая благодарность (и запоздалое извинение) моим сестре Саре и племяннице Элли, туристам в мире духов. Спасибо вам, и простите меня. Обещаю, однажды мы дружно отправимся в круиз и переживем его!
[1] Деррен Браун (р. 1971) – английский фокусник, иллюзионист, художник и скептик. (Прим. пер.).
[2] Кеннет Уильямс (1926–1988) – известный английский комик, работавший в кино, на телевидении и радио; автор нескольких книг. (Здесь и далее, где не отмечено особо, – прим. ред.).
[3] «Шоу Трумана» (1998) – фильм Питера Уира с Джимом Керри в главной роли.
[4] Кен Додд (р. 1927) – британский комик, автор песен и книг. В основном известен своими ролями в английских сериалах.
[5] «Лидль» (Lidl) – немецкая сеть супермаркетов, имеющая более 10 000 магазинов по всей Европе.
[6] Томми Купер (1921–1984) – известный британский комик и фокусник.
[7] Акаша – в дхармических религиях – особый вид пространства, приблизительно соответствующий европейскому понятию «эфир». (Прим. пер.).
[8] Эль‑Ниньо (исп. El Niño – Малыш, Мальчик), или Южная осцилляция, – колебание температуры поверхностного слоя воды в экваториальной части Тихого океана, заметно влияющее на климат. (Прим. пер.).
[9] Трагедия на стадионе Хиллсборо 15 апреля 1989 года – давка, повлекшая смерть 96 болельщиков клуба «Ливерпуль». (Прим. пер.).
[10] Йода – один из главных персонажей «Звездных войн».
[11] На самом деле у Жанны д’Арк были сестра по имени Катрин и три брата – Пьер, Жан и Жакмен.
[12] Ряд Сантаны (Santana Row) – престижный торговый и жилой район в калифорнийском городе Сан‑Хосе, со множеством ресторанов и дорогих бутиков.
[13] Мэдлен Маккан – британская девочка, пропавшая в 2007 году в Португалии и до сих пор не найденная.
[14] Клинтон Ричард Докинз (р. 1941) – английский этолог, эволюционист, популяризатор науки, а также убежденный гуманист, атеист и скептик.
[15] «Территория призраков» (Most Haunted) – британское реалити‑шоу, демонстрировавшееся с 2002 по 2010 год, было посвящено расследованию паранормальных явлений.
[16] «Эльдорадо» – британская «мыльная опера», демонстрировавшаяся на канале Би‑би‑си.
[17] Манглик – человек, в чьей карте планета Марс находится в первом, втором, четвертом, седьмом, восьмом или двенадцатом домах ведической астрологии.
[18] День подарков (Boxing Day) – праздник, отмечаемый в Великобритании 26 декабря, его также называют вторым днем Рождества.
[19] «Дом ужасов Хаммера» (1980–1984) – британский телесериал ужасов, демонстрировался на российском телеканале «НТВ».
[20] «Продолжайте жить в кемпинге» (Carry on Camping) (1969) – британская комедия.
[21] Имеются в виду колокола лондонской церкви XVII века Сент‑Мэри‑ле‑Боу. Она находится в Ист‑Энде.
[22] «Волшебное приключение» (2005) – английский анимационный фильм, основанный на одноименной детской телепередаче. Передача была создана в 1963 году во Франции, а в 1970‑е годы приобрела широкую популярность в Британии, где даже сняли собственную версию сериала. Большинство персонажей передачи и фильма – животные. Например, Дилан – кролик.
[23] «Эммердейл» (1972–1989) – британская «мыльная опера», действие которой происходит в вымышленном городке Эммердейл. Амос Брэрли – один из самых главных и запоминающихся персонажей сериала.
[24] Клод Иеремия Гринграсс – мошенник, персонаж британского полицейского телесериала «Сердцебиение» (1992–2010), сыгранный английским комедийным актером Биллом Мейнаром (р. 1928).
[25] Иов. 37:7.
[26] Кристофер Френч (р. 1956) – британский психолог и скептик, специализирующийся на психологии сверхъестественного.
[27] Джереми Паксман (р. 1950) – известный английский журналист и писатель. Прославился своей манерой интервьюировать политиков – жестко и напрямик.
[28] Перевод И. Судакевича.
[29] Британский легион – организация, защищающая интересы всех служивших и служащих в британской армии. Создана в 1921 году.
[30] Индекс «Футси 100»(FTSE 100 – Financial Times Stock Exchange Index) – ведущий индекс Британской фондовой биржи, считается одним из наиболее влиятельных биржевых индикаторов в Европе.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 31; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!