Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 4 страница
Однажды, жарким вечером в конце марта, когда сухой ветер шелестел умирающей листвой бамбука и других деревьев, а городские бездомные собаки выли на желтую луну, поднимающуюся в горячей дымке, из Англии пришло долгожданное письмо.
Оно было кратким и категоричным. Ни при каких условиях граф Уэйр не согласится на брак своей внучки с испанцем, покинувшим родину и осевшим на Востоке. Он не намерен отдавать Сабрину ни за какого мужчину, как бы богат он ни был, тем более, что он не только иностранец, но и избрал своим домом такую варварскую и отсталую страну. Что же касается Эмили и его зятя, на чье попечение он отдал свою внучку, то граф считает, что они просто сошли с ума, если позволили себе даже подумать о таком ужасном замужестве. Сабрина должна вернуться домой незамедлительно. В случае отказа и продолжения этого невообразимого безрассудства, он вычеркнет ее из своего завещания и лишит ее возможности каких‑либо контактов с ним и членами семьи. Таково было его окончательное решение.
– Да, боюсь, все уже решено, – сказал сэр Эбенезер жене. – Нам придется отменить твою поездку в горы, и вместо этого тебе, любовь моя, придется сопровождать Сабрину домой. По крайней мере, эта поездка будет полезна для твоего здоровья. Жаль, что я не смогу поехать с тобой, работа не позволяет мне этого.
С Эмили, измотанной жарой, подготовкой к поездке в горы, волнением за Сабрину и страхом перед отцом, неожиданно случилась истерика, и она слегла в постель. «Она не покинет Эбенезера! Сабрина, конечно, не должна возвращаться в Уэйр. Что она говорила с самого начала? Но сама она отказывается оставлять мужа, чтобы выполнять роль конвоира племянницы. Миссис Толбут со своей дочерью, сэр Хаг и леди Брайан в ближайшее время уезжают в Англию, и она уверена, что любая из этих семей с удовольствием возьмет с собой Сабрину».
|
|
|
Однако Сабрина не намеревалась отбывать в Англию ни в сопровождении миссис Толбут, сэра Хага, леди Брайан, ни с кем‑либо еще. Да, конечно, она обещала своим тете и дяде дождаться решения своего дедушки относительно ее брака с Маркосом де Баллестерос, но вовсе не обещала следовать его решению. Теперь, когда пришло, наконец, письмо, поставившее ее перед выбором – либо бросить Маркоса, либо быть отлученной от семьи и лишенной наследства, больше не было смысла откладывать. Она не может оставаться в доме Хуаниты, а поскольку здоровье тети Эмили требовало ее отъезда в горы, Сабрина решила эту проблему самостоятельно, давая согласие Маркосу выйти за него.
Конечно же, она хотела бы, чтобы на церемонии присутствовали тетя Эмили и дорогой дядя Эбенезер, но, опасаясь поставить под удар их отношения с дедушкой, она оставила записку в обычном месте, ускользнула из дома, велела оседлать лошадь и уехала к Маркосу.
|
|
|
Они обвенчались в маленькой церкви Каса де лос Павос Реалес в присутствии двух молодых офицеров сорок первого Бенгальского кавалеристского полка, друзей Маркоса, возвращавшихся в свой полк после отпуска, проведенного на охоте, и Хуаниты, которую в срочном порядке вызвали из ее городского дома.
Сабрина надела платье Анн‑Мари, которое они с Хуанитой нашли в ее комнате в сундуке камфорного дерева, поскольку Сабрина не взяла с собой ничего, кроме того, что было на ней, и жемчужных бус, подаренных ей матерью Маркоса на балу в честь дня ее рождения.
– Мы не можем сыграть обычную свадьбу, – сказала, смеясь, Сабрина, – нам надо очень, очень спешить. Как будто мы совершенно неожиданно решили пожениться. Конечно же, мы знали с самого начала, что когда‑нибудь поженимся, и только обстоятельства вынуждают нас делать все это в спешке.
Платье было прелестно и полностью соответствовало моде, принятой четверть столетия назад. Белый сатин слегка пожелтел от времени, и украшенные жемчугом кружева на юбке стали потоньше. Они нашли платье среди множества таких же, вышедших из моды и не знали, что это было подвенечное платье Анн‑Мари. Хуанита добавила к нему белую полоску мантильи, которую Маркос привез из Испании в подарок матери, и обвила шею Сабрины тройной ниткой жемчуга.
|
|
|
– Теперь ты выглядишь как невеста, это прекрасно. Я знаю, что в связи с кончиной мамы и папы тебе не следует надевать белое платье, но уверена, что они не хотели бы видеть тебя в такой день в траурном платье. Мы не должны быть печальными на вашей свадьбе. Кюре ждет. Вперед, на свадьбу!
Кто‑то принес в церковь жасмин и белые розы, и кюре зажег свечи на алтаре. Кольцо, которое принадлежало прежде Анн‑Мари, украсило палец Сабрины – широкий золотой обруч, отделанный маленькими жемчужинами. Пальцы Анн‑Мари были полнее, чем у Сабрины, и кольцо оказалось немного свободным и тяжеловатым. Сабрина посмотрела на него. Перешедшее от его матери к ней, оно стало символом ее брака с Маркосом. Когда она смотрела на него, у нее возникало какое‑то странное чувство вечности. Похоже, впервые она поняла, что она и Маркос, молодые и веселые, полные жизни, однажды умрут, как и ее родители, как Анн‑Мари и дон Рамон. Жизнь не так долга, как кажется молодым и нетерпеливым людям, она коротка и быстротечна, как тень облаков, плавно летящих по небосклону. Но это не вызывало печали, потому что время бесконечно. Казалось, она видела, что жизнь от нее простирается назад и вперед. Когда‑то Анн‑Мари была жива и носила это кольцо, а теперь ее нет, и кольцо носит жена ее сына. Через некоторое время его, в свою очередь, наденет дочь Сабрины. Анн‑Мари все еще была здесь, она жила в Маркосе и Хуаните, и она будет жить в своих детях и внуках…
|
|
|
Генри и Селина, Джони и Луиза, Сабрина и Маркос… – все времена слились воедино, и Сабрину вдруг переполнило теплое чувство искристого счастья и уверенности в своем бессмертии.
«Tesu dominus ora pro nobis».
Слова молитвы мягко плыли под сводами небольшой церкви. Затем Сабрина поставила свою подпись на листе бумаги, текст которой не могла разглядеть при слабом свете свечи. Бумага была покрыта пылью, всепроникающей пылью индийских равнин, и неприятно резким в тишине казался скрип пера по бумаге. Свои подписи поставили Маркос, два молодых офицера, кюре и Хуанита.
– Теперь ты действительно моя сестра, – сказала Хуанита.
– Графиня Сабрина де лос Агвиларес, моя жена, моя супруга, – сказал Маркос смеясь, и поцеловал ее.
Они пили вино в огромном зале, где с развешанных на стенах портретов, привезенных из Испании, на них смотрели графы и графини из давно минувших времен. Они наблюдали за счастливой невестой и немногими гостями, собравшимися на торжество. Два молодых офицера поднимали тосты за жениха и невесту, а Вали Дад, который привез Хуаниту из города, но не присутствовал на церемонии, произнес речь на цветистом персидском языке. Кроме жены и кюре, его никто не понял, но все аплодировали.
Сабрина и Маркос прошли через внутренний дворик и, стоя на широкой террасе в теплом лунном свете среди теней лимонных деревьев, провожали уезжавших гостей. Луна, которая только поднималась над вершинами манговых деревьев, когда Сабрина отправлялась в Каса де лос Павос Реалес, начала спускаться к западной части небосвода. Несмотря на первые всполохи приближающегося рассвета, обещавшего жаркий день, воздух был прохладным и нежным, пропитанным запахом цветущих апельсиновых деревьев. Сабрину вновь охватило странное чувство ее единения со временем и всем живым. Когда‑нибудь этот огромный дом превратится в руины, и груды изъеденных временем камней будут указывать место, где когда‑то стоял забытый всеми город, подобно тем камням, о которые спотыкалась ее лошадь, когда она скакала по равнинам или вдоль реки. Однако Сабрина будет путешествовать дальше во времени, как она путешествовала по нему назад через Джони и Луизу…
«Я буду жить вечно, – подумала Сабрина восторженно. – Но никогда, как бы долго я ни жила, я не буду так счастлива, как сейчас».
Отец Вали Дада, друг графа Рамона, умер той же весной. Сэр Эбенезер и леди Эмили уехали в прохладу Симлы. Там здоровье Эмили улучшилось, а сэр Эбенезер все время участвовал в бесконечных конференциях, которые в конечном счете привели к ужасной первой Афганской войне.
В Англии, в поместье Уэйров, первоцветы, только пробивавшиеся во время свадьбы Сабрины, уступили место крокусам, нарциссам и тюльпанам. Боярышник побелил живые изгороди, а каштановые деревья в парке покрылись цветами, которые соперничали по своей красоте с флагами и вымпелами, украшавшими все подходы к замку в честь свадьбы Хантли. В день бракосочетания невеста Хантли Джулия выглядела классически прекрасной. Хантли тоже выглядел вполне счастливым. Со своей стороны Шарлотта испытывала злорадное чувство удовлетворения оттого, что Сабрина, постоянно досаждавшая ей, словно заноза, заключила мезальянс с каким‑то там испанцем и была лишена родным дедом наследства. К сожалению, счастье ее было не совсем полным – три ее дочери все еще не вышли замуж. И, судя по их виду, предполагал дедушка, так они и останутся незамужними.
Граф сильно постарел за последнее время. Безусловно, сильный удар нанесло ему письмо Эмили, в котором она сообщала, что Сабрина взяла собственную судьбу в свои руки и вышла замуж за иностранца без благословения деда и вопреки его запрету. Он всю жизнь был автократом, и никто, кроме его сына Джони и Сабрины, не смел ему возражать. В результате ему и в голову не могло прийти, что кто‑нибудь осмелится ему перечить.
Письмо от Эмили дошло до него наземной почтой через Египет всего за восемь недель и за несколько дней до свадьбы Хантли. Вскоре после этого пришло письмо и от Сабрины, однако гнев и печаль графа были еще так сильны, что он отправил его назад, даже не вскрыв печать.
Глава 3
Раскаленное, как печь, индийское лето окутало Оуд, подобно стальной клетке, из которой невозможно было выбраться. Однако высокие белые стены Каса де лос Павос Реалес, узкие, закрытые ставнями окна, дворики с фонтанами и апельсиновыми деревьями были созданы для того, чтобы сохранять прохладу, и в это первое лето Сабрина не очень страдала от жары. Она только слегка побледнела, скрываясь от солнца и от вынужденного бездействия, длившегося долгие месяцы.
Ранним утром до восхода солнца или поздним вечером после его захода они гуляли в садах с Маркосом или катались на лошадях по парку, окружавшему дом. Однако даже в ранние часы жара была невыносима, и она с удовольствием возвращалась в сумрачную, закрытую ставнями комнату, где колышащиеся опахала и тихое журчание фонтанов, по крайней мере, создавали иллюзию прохлады.
Маркос, рожденный на Востоке и обучавшийся среди обожженных солнцем равнин в такой же жаре Арагона, в меньшей степени реагировал на нее. Покойный отец оставил ему обширные поместья. Поскольку граф время от времени приобретал земли в отдаленных частях Оуда, Маркос проводил большую часть дня в седле, а Сабрина этим летом часто оставалась одна, в компании Хуаниты.
Хуанита вместе с маленькой дочерью и мужем Вали Дадом часто навещали Каса Баллестерос. Азиза Бегам не приехала ни разу.
– Я слишком стара и толста, чтобы выходить из дому, – сказала Бегам своей невестке, – а жена твоего брата плохо говорит на нашем языке. Кроме этого, мое сердце разрывается от печали, когда я прихожу в дом подруги моей молодости, которой уже нет на свете, как нет и моей молодости.
Однако, если Маркоса поздно не было, Сабрина часто проводила длинные жаркие вечера в Гулаб‑Махале. Когда луна поднималась в сумрачном небе, женщины сидели на плоской крыше женской половины дома, глядя на минареты и белые крыши домов, зеленые деревья и золотые купола этого злого, прекрасного и сказочного города – Лакноу. Азиза Бегам шутила, всем телом сотрясаясь от бесшумного смеха, клала в рот странного вкуса ментоловые конфеты с серебряного блюдца или рассказывала длинные‑длинные истории своего детства, о королях, принцах и знатных особах Оуда, которые давно уж покоились в земле.
Сначала из рассказов пожилой женщины Сабрина улавливала одно слово из десяти. Однако у нее был хороший слух и быстрый ум, и она, сидя под колыхавшимися опахалами, целыми часами и днями изучала язык. В этом ей помогали Хуанита или Вали Дад, или же старый сморщенный мунши, которого Маркос нанял для ее обучения. Азиза Бегам хвалила ее за успехи и в знак благодарности послала Сабрине женщину из своего окружения, Зобейду, в качестве личной служанки.
Зобейда была дочерью раба из гарема. Она была смуглой, крепкого телосложения, сообразительной, прилежной, быстрой и доброй женщиной. Сабрина привязалась к ней, как к преданной няне из своего детства, и полагалась на нее во всем. Зобейда тоже полюбила Сабрину и заботилась о ней, как мать заботится о своем ребенке.
С началом муссонных дождей смертоносная жара понемногу спала. Потоки теплого дождя низвергались с темного неба, превращая запекшуюся пыль улиц в реки грязи. Последовал фантастически зеленый взрыв. Там, где вчера еще была только выжженная трава, сегодня зеленела буйная растительность. Затем опять подуют жаркие ветры, грязь высохнет, солнце начнет нестерпимо жечь и сделает запекшуюся грязь твердой как камень. Все опять покроется толстым слоем пыли. Над опаленными равнинами снова будут виться маленькие пылевые смерчи. И так до следующего сезона дождей, которые размоют грязь, все зазеленеет и превратится в полные испарений джунгли.
Пока равнины задыхались в тисках жары, в горах, среди прохлады сосен и нарциссов Симлы генерал‑губернатор, обнадеженный советами безответственных людей, чья жажда власти и денег сделала их глухими к голосу разума, справедливости и здравого смысла, решил объявить войну Афганистану.
Для лорда Окленда и его любимых советников не имело значения, что эмир Афганистана Дост Мохаммед был избранником народа, который однозначно предпочел его стареющему и слабеющему шаху Шуя, бывшему правителю, изгнанному из королевства много лет назад. Советники генерал‑губернатора не доверяли таким людям, как эмир, способным думать и действовать самостоятельно. Важнейшим вопросом политики они считали присоединение Афганистана к союзу с Англией. Они подозревали, что Дост Мохаммед может начать переговоры с Россией, и решили насильно водворить на трон шаха Шуя, вопреки воле его народа, в надежде, что благодарность и личная заинтересованность тесными узами свяжут его с Англией. Желая заполучить Афганистан в качестве союзника, они сделали нынешнего эмира своим врагом и развязали с ним войну, предвосхитив смутную вероятность объявления им самим войны Англии. Задавшись такой целью, они заключили договор, который представлял собой пакт о союзе с умирающим Ранджитом Сингхом – «Львом Пенджаба» и правителем Сикха.
В ноябре, с наступлением прохладной погоды, так называемая «Армия индусов» собралась в Ферозероре для похода на Афганистан. Сэр Эбенезер Бартон, считавший войну беспрецедентной несправедливостью и глупостью и сильно переживавший это событие, оставил свое место в Совете и уехал в Лунджор, небольшой штат на западной границе Оуда, чтобы провести зимние месяцы в качестве гостя резидента, своего старого и близкого друга.
Дела, связанные с семьей его матери, заставляли Маркоса отправиться этой зимой на юг, а поскольку дороги были размыты и путешествие было связано с большими трудностями и неудобствами, он отправился один.
В любое другое время Сабрина настояла бы на том, чтобы сопровождать его, но сейчас она была беременна и испытывала частые приступы тошноты. Она понимала, что если будет настаивать на совместной поездке, то не только во многом осложнит положение мужа, но и, возможно, подвергнет опасности жизнь будущего ребенка. Тактично, как только могла, она уступила и согласилась провести несколько недель до приезда Маркоса с тетей Эмили и дядей в резиденции в Лунджоре.
Резиденция располагалась в несколько несуразном доме, составлявшем раньше часть большого здания прежней резиденции местного князька. Бывший сотрудник «Компании Джона» все здесь переделал, снес женскую половину, оставив только большие залы для приемов, в значительной мере их реконструировав. Здание занимало большой участок, служивший естественным препятствием и защитой извне. С трех других сторон старые ограждения форта были заменены высокой белокаменной стеной, в которой только старые массивные ворота напоминали теперь о прошлом почти королевской резиденции.
Несмотря на грусть расставания с Маркосом, Сабрина была рада вновь встретиться со своими дядей и тетей. Вскоре после свадьбы они расстались в некотором раздражении после довольно напряженного разговора, но восстановили мир путем переписки, когда прохлада и покой Симлы восстановили здоровье Эмили, и она стала более терпимой.
«В конце концов это личная жизнь самой девочки, – решила Эмили. – Она имеет право выбрать свой собственный путь в жизни. Папуля не Бог и не может повелевать жизнями других людей в угоду своей прихоти».
Она села и написала Сабрине теплое письмо, которое значительно смягчило обиду, нанесенную ей дедом, вернувшим девушке ее письмо нераспечатанным.
– Он не хотел этого, тетя Эмили, – говорила Сабрина, когда они обсуждали поступок ее дедушки, – просто он не терпит, когда ему перечат. Я такая же, и я его во многом понимаю. С Маркосом получилось по‑моему, а не так как хотел он, вот он и рассердился. Как‑нибудь я поеду в Уэйр, и, вот увидите, все снова будет хорошо. Я так люблю его и знаю, что он не мог разлюбить меня только из‑за того, что я его ослушалась.
Эмили далеко не была в этом уверена, но промолчала. Внешний вид племянницы ее беспокоил. Сабрина похудела, щеки впали, под глазами появились темные круги, лицо побледнело. Ее кожа казалась полупрозрачной, что напомнило Эмили неприятную историю, которую она однажды слышала о Марии Стюарт, несчастной королеве Шотландии. По легенде, когда в конце жизни королева пила вино, было видно, как оно проходит через ее горло. Будучи разумной женщиной, Эмили никогда не верила в эту глупую историю, но сейчас ее уверенность пошатнулась. Нежная шея Сабрины, ее тонкие руки и узкие плечики выглядели хрупкими и прозрачными, и это очень не понравилось ее тете.
– Мы должны ее откормить, – уверенно заявил сэр Эбенезер, когда Эмили рассказала ему о своей племяннице. – Достаточно хорошей пищи и отдыха, это все, что ей нужно. В этом доме она найдет все необходимое, и через некоторое время все встанет на свои места.
Эмили вплотную занялась улучшением аппетита своей племянницы при молчаливом посредничестве повара резиденции, но первые дни беременности были довольно трудными для Сабрины, она почти ничего не могла есть. Роды ожидались в конце июня, а на дворе стоял только декабрь. Сабрину мучили частые приступы тошноты и слабости, и доктор почти ничем не мог помочь. Кроме того, ей не нравилась резиденция Лунджор.
Дурное состояние, вероятно, можно было списать за счет ее положения, однако этот огромный дом с широкими верандами и высокими гулкими потолками комнат казался ей не только недружелюбным, но в каком‑то необъяснимом смысле враждебным. Он сильно отличался от других домов, но она не могла объяснить чем.
С первого момента, когда Сабрина переступила порог Каса де лос Павос Реалес, дом Маркоса, казалось, приветствовал ее. Неповторимыми чертами, определяющими личность дома, обладают почти все дома. Павос Реалес имел дружественный характер. Резиденция в Лунджоре действовала на нее отрицательно.
Может быть, ее нервы были на пределе, или же она скучала по Маркосу, а может быть, виной всему был ребенок, но она не только не любила этот дом, но временами даже боялась его. Пока в комнатах горел свет, и в них находились дядя и тетя, хозяин дома, слуги или гости, – это были просто комнаты, предназначенные для находящихся в них людей. Но когда, в некоторых случаях, приходилось оставаться одной, ей казалось, что эти пустые залы наполняются шепотом и тенями мертвецов.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!