Часть первая. Десять тысяч вещей 15 страница
– Так что же привело тебя сюда? – спросил Альберт, покончив со своей работой. Он сел на скамейку возле стола, сложив перед собой на столе широкие ладони.
– Сюда – в смысле на МТХ? – уточнила я.
Он кивнул и стал наблюдать, как я запихиваю разнообразные предметы, о которых мы договорились, что они мне нужны, обратно в рюкзак.
– Я расскажу тебе, почему я это делаю, – проговорил он быстро, не успела я вымолвить ни слова. – Для меня это была мечта всей жизни. Когда я услышал об этом маршруте, подумал: «Вот что я хотел бы сделать перед тем, как отправлюсь встретиться с Господом», – и он тихонько постучал костяшками о стол. – А ты что скажешь, девочка? У меня есть теория, что большинство людей обладают здравым смыслом. У них у всех есть свои причины. Что‑то такое, что погнало их сюда.
После того как мужчины ушли спать, я взглянула в зеркальце, висевшее на борту трейлера. Я не выглядела как женщина, которой может понадобиться дюжина презервативов.
– Не знаю, – заколебалась я. Я не собиралась рассказывать пятидесятилетнему христианину из Джорджии, «скауту‑орлу», почему я решила блуждать в одиночку в лесах на протяжении трех полных месяцев, какой бы добротой ни лучились его глаза, когда он улыбался. То, что принудило меня идти по этому маршруту, прозвучало бы для него скандально, а для меня – сомнительно. И нам обоим этот рассказ лишь открыл бы, насколько шаткая основа скрывалась под всем этим предприятием.
|
|
|
– Главным образом, – проговорила я, – мне казалось, что это будет весело.
– Ты называешь это весельем? – переспросил он, и мы оба расхохотались.
Я повернулась и наклонилась к Монстру, продевая руки в лямки.
– Ну, поглядим, изменилось ли что‑нибудь, – сказала я и приподняла рюкзак. Когда я застегнула его пряжки и оторвала от столешницы, меня поразило, насколько легким он мне показался, даже будучи нагружен моим новым ледорубом и свежими продуктовыми припасами на одиннадцать дней. Я широко улыбнулась Альберту. – Спасибо!
Он хмыкнул в ответ, качая головой.
Я триумфально пошла прочь, чтобы испытать Монстра на пробном маршруте по проселочной дороге вокруг лагеря. Мой рюкзак оставался все равно самым большим среди поклажи всех присутствующих: идя в одиночку, я должна была нести с собой вещи, которые походники, путешествующие парами, могли поделить между собой. К тому же я не обладала несгибаемой уверенностью в себе или навыками, которые были у Грэга. Но по сравнению с тем, каким был мой рюкзак до того, как Альберт помог мне его очистить, он стал настолько легким, что мне казалось, я вот‑вот взлечу в воздух. На середине дорожной петли я остановилась и подпрыгнула.
|
|
|
Я оторвалась от земли всего на какую‑нибудь пару сантиметров, но, по крайней мере, я это сделала!
И в эту минуту раздался голос:
– Шерил?
Я подняла глаза и увидела симпатичного молодого мужчину с рюкзаком на спине, который шел навстречу мне.
– Дуг? – спросила я, и моя догадка оказалась верной. В ответ он замахал руками и радостно заулюлюкал, а потом подошел прямо ко мне и от души обнял.
– Мы прочли твою запись в журнале и все это время пытались тебя нагнать.
– И вот она я, – запинаясь, пробормотала я, захваченная врасплох его энтузиазмом и дивной внешностью. – Мы все разбили лагерь вон там, – я махнула рукой себе за спину. – Нас уже целая компания. А где твой друг?
– Скоро дойдет, – сказал Дуг и снова радостно заулюлюкал, ни к селу ни к городу. Он напомнил мне всех «золотых мальчиков», которых я знала в своей жизни, – классически красивых и очаровательно уверенных в том, что их место на вершине горы, что мир принадлежит им и что им в этом мире безопасно, что бы кто по этому поводу ни думал. Стоя рядом с ним, я почувствовала, что в любой момент он может протянуть мне руку – и мы вместе спрыгнем с парашютами со скалы, хохоча и мягко планируя вниз.
|
|
|
– Том! – прогремел Дуг, завидев фигуру, появившуюся на дороге. Мы вместе пошли навстречу второму парню. Я даже на таком расстоянии видела, что Том был физической и духовной противоположностью Дуга – костлявый, бледный, очкастый. Улыбка, которая вползла на его лицо при нашем приближении, была опасливой и слегка неуверенной.
Я триумфально пошла прочь, чтобы испытать Монстра на пробном маршруте по проселочной дороге вокруг лагеря.
– Привет, – проговорил он, когда мы подошли достаточно близко, чтобы можно было обменяться рукопожатием.
За те несколько коротких минут, которые потребовались нам, чтобы дойти до лагеря Эда, мы в головокружительном темпе обменялись информацией о том, кто мы такие и откуда взялись. Тому было 24 года; Дугу – 21. «Голубая кровь Новой Англии», сказала бы о них моя мама. Я поняла это еще до того, как они успели обменяться со мной парой предложений. Для мамы это словосочетание означало всего лишь, что они были довольно богаты и родом откуда‑то к востоку от Огайо и к северу от Колумбии. За несколько следующих дней я узнала о них абсолютно все. О том, что в числе их родителей – хирург, мэр и крупный финансист. О том, что они оба учились в снобской школе‑пансионе, чья слава была настолько велика, что даже я слышала ее название. Что они проводили свои каникулы на острове Нантакет, на находящихся в частной собственности островках у побережья штата Мэн, а весенние каникулы – на горнолыжном курорте Вэйл. Но я пока еще ничего этого не знала, не догадывалась, в сколь многих отношениях их жизнь была непостижима для меня, а моя – для них. Я понимала только, что в одном очень конкретном смысле они теперь мои ближайшие родственники. Они не были людьми, помешанными на технических новинках, или экспертами по походному туризму, или записными всезнайками. Они не шли по маршруту от самой Мексики и не планировали этот поход в течение целого десятилетия. И, что было еще лучше, те мили, которые они преодолели до сих пор, почти так же измотали их, как и меня. Да, благодаря тому, что они шли вместе, моя проблема – не встретить ни одно другое человеческое существо в течение многих дней – для них не стояла. Их рюкзаки были достаточно разумного размера, чтобы я не заподозрила, что они тащат с собой складную пилу. Но я поняла в то же мгновение, когда встретилась глазами с Дугом, что, несмотря на всю его уверенность и непринужденность, ему пришлось пройти через «кое‑что». А когда Том взял меня за руку, чтобы пожать ее, я с точностью до буквы прочитала выражение на его лице. Оно гласило: Я ДОЛЖЕН СБРОСИТЬ С НОГ ЭТИ ДОЛБАНЫЕ БОТИНКИ .
|
|
|
За те несколько коротких минут, которые потребовались нам, чтобы дойти до лагеря, мы в головокружительном темпе обменялись информацией о том, кто мы такие и откуда взялись.
Пару минут спустя он это сделал, сидя на скамейке за столом для пикников, после того как мы добрались до нашего лагеря, и остальные мужчины собрались вокруг, чтобы обменяться приветствиями с новичками. Я смотрела, как Том осторожно сдирает с себя грязные носки, а вместе с ними отваливаются комочки шерсти – и его собственной кожи. Его ступни выглядели точно так же, как мои: белые, как рыбье брюхо, и покрытые кровавыми, источающими сукровицу ранами, с которых свисали клочья кожи, стершиеся и теперь болтавшиеся, из последних сил держась за те участки плоти, которым еще только предстояло умереть медленной, спровоцированной МТХ смертью. Я сняла с плеч рюкзак и расстегнула карман, чтобы достать свою аптечку.
– Ты когда‑нибудь это пробовал? – спросила я Тома, протягивая ему пластинку 2nd Skin ; к счастью, я уложила еще несколько упаковок в коробку с дополнительными припасами. – Эта штука меня просто спасла, – объяснила я. – Не знаю, что бы я без нее делала.
Том лишь с отчаянием взглянул на меня и кивнул, не вдаваясь в подробности. Я положила еще пару пластинок рядом с ним на скамейку.
– Можешь воспользоваться и этими, если захочешь, – проговорила я. Вид прозрачных голубых оберток заставил меня вспомнить о презервативе в заднем кармане. Я гадала: брал ли Том с собой презервативы; брал ли их с собой Дуг; было ли то, что я их взяла, такой уж дурацкой мыслью. В присутствии Тома и Дуга она казалась не такой уж и дурацкой.
– К шести часам все вместе поедем ужинать в Grumpie’s , – проговорил Эд, глядя на свои часы. – У нас есть еще пара часов. Я отвезу всех в своем грузовике, – он взглянул на Тома и Дуга. – А тем временем с удовольствием приготовлю вам, ребятки, что‑нибудь перекусить.
Мужчины уселись за стол, поедая приготовленную Эдом жареную картошку и холодные печеные бобы, разговаривая о том, почему они выбрали именно такие рюкзаки, и обсуждая все «за» и «против» каждого. Кто‑то принес колоду карт, и завязалась игра в покер. Грэг листал свой путеводитель, сидя на ближайшем ко мне конце стола, а я все стояла возле своего рюкзака, восхищенная его волшебной трансформацией. В карманах, которые прежде едва не разрывались, теперь образовались небольшие области пустого пространства.
– Ты теперь практически «Джарди‑наци», – поддразнивая меня, проговорил Альберт, видя, как я пожираю взглядом свой рюкзак. – Это верные ученики Рэя Джардина[23], если вдруг не знаешь. У них совершенно особенные взгляды на то, сколько должен весить рюкзак.
– Это тот парень, о котором я тебе рассказывал, – вставил Грэг.
Я с умным видом кивнула, пытаясь скрыть свое невежество.
– Пойду подготовлюсь к ужину, – сказала я и двинулась к краю нашего палаточного городка. Я поставила палатку и заползла внутрь, растянувшись на своем спальном мешке, и лежала на нем, глядя на зеленый нейлоновый потолок, прислушиваясь к рокоту мужских голосов и периодическим взрывам смеха. Я собиралась в ресторан с шестерыми мужчинами – и мне было нечего надеть, кроме того, что уже было на мне: футболки поверх спортивного лифчика и шортов, под которыми ничего не было. Я вспомнила о свежей футболке из коробки с новыми припасами, села и натянула ее. Вся спинка той футболки, которую я носила, начиная с Мохаве, теперь приобрела буровато‑желтый цвет от бесконечных купаний в поту. Я скатала ее в ком и сунула в угол палатки. Выброшу ее попозже, когда окажусь возле магазина. Единственной иной одеждой, которая у меня была, оставалась та, которую я взяла для холодной погоды. Я вспомнила о кулоне, который носила до тех пор, пока цепочка не стала нагреваться так, что терпеть ее на коже было невыносимо. Я отыскала его в зиплок‑пакете, где хранила свои водительские права и деньги, и надела. Кулоном служила маленькая серьга из серебра и бирюзы, которая некогда принадлежала моей матери. Я потеряла вторую сережку, поэтому, вооружившись плоскогубцами с тонкими кончиками, превратила оставшуюся в кулон на тонкой серебряной цепочке. Я взяла его с собой потому, что сережка принадлежала моей матери; для меня было важно то, что она со мной. Но сейчас я была рада, что это украшение у меня есть, просто потому что чувствовала себя в нем красивее. Я пробежала пальцами по волосам, попытавшись придать им какую‑то форму с помощью крохотной расчески, но в итоге сдалась и заправила их за уши.
Я прекрасно понимала, что могла с тем же успехом позволить себе выглядеть, пахнуть и чувствовать себя так, как я уже выглядела, пахла и чувствовала себя. В конце концов, я была, как выразился Эд, «единственной девушкой в лесу», в окружении целой компании мужчин. Я чувствовала, что в силу необходимости, находясь здесь, на маршруте, мне необходимо сексуально нейтрализовать мужчин, которых я встречала, стараясь по возможности быть «одной из них».
В обычной жизни я такой не была, никогда не взаимодействовала с мужчинами с тем ледяным равнодушием, которое подразумевает словосочетание «свой парень». Мне было не так легко это вынести, и я думала об этом, сидя в своей палатке, пока мужчины играли в карты. В конце концов, я всегда была девушкой, хорошо осведомленной о своих природных возможностях и полагавшейся на них. Подавление этих возможностей и способностей вызывало у меня какое‑то мрачное покалывание в желудке. Быть своей среди парней означало, что я больше не могу быть женщиной, которой я в совершенстве научилась быть в среде мужчин. А ведь это была та самая версия меня самой, вкус которой я впервые почувствовала, когда была девочкой одиннадцати лет, когда ощутила тот щекочущий поток собственной силы, когда взрослые мужчины оборачивались, чтобы посмотреть на меня или присвистнуть, и говорили: «Эй, маленькая красотка» – совсем негромко, так что я едва могла расслышать. Это была та версия меня, на которую я делала ставки всю среднюю школу, моря себя голодом, чтобы похудеть, разыгрывая из себя хорошенькую дурочку, чтобы быть популярной и любимой. Та версия, которую я пестовала всю свою юность, примеривая на себя разные костюмы – земная девушка, девушка‑панк, девушка‑ковбой, девушка‑бунтарка, пробивная сучка. Та самая, для которой за каждой парой эротичных сапожек, или сексуальной юбочкой, или пышным облаком волос скрывался неприметный люк, ведущий в обиталище наименее истинной версии меня.
Я собиралась в ресторан с шестерыми мужчинами – и мне было нечего надеть, кроме того, что уже было на мне: футболки поверх спортивного лифчика и шортов, под которыми ничего не было.
А теперь осталась только одна версия. На МТХ у меня не было никакого другого выбора, кроме как жить на нем полностью, показать мою чумазую рожицу всему широкому миру. Который – по крайней мере, пока – состоял всего из шести мужчин.
– Ше‑ри‑ил, – тихонько произнес голос Дуга совсем близко, на расстоянии пары десятков сантиметров. – Ты там?
– Ага, – отозвалась я.
– Мы собираемся на реку. Пойдем, потусуешься с нами.
– Ладно, – ответила я, против воли чувствуя себя польщенной. Когда я села, презерватив в моем заднем кармане издал тихий скрип. Я вынула его и засунула в аптечку первой помощи, выползла из палатки и пошла к реке.
Дуг, Том и Грэг бродили босиком в той мелкой заводи, в которой я умывалась несколько часов назад. За их спинами бушевали потоки воды, прыгая по камням размером с мою палатку. Я подумала о том снеге, с которым скоро встречусь, если пойду дальше – с ледорубом, которым я до сих пор не умела пользоваться, и белой лыжной палкой с хорошенькой розовенькой петелькой‑темляком, которая досталась мне по чистой случайности. Я еще даже не начинала думать о том, что будет дальше на маршруте. Я только слушала и кивала, когда Эд рассказывал мне, что большинство туристов, которые проходили через Кеннеди‑Медоуз за те три недели, что он стоял здесь лагерем, решали сойти с маршрута в этой точке из‑за рекордных снежных завалов, сделавших тропу практически непроходимой на протяжении следующих 650–800 километров. Они ловили попутки и садились в автобусы, чтобы снова выйти на маршрут дальше к северу, у тех вершин, что пониже, сказал Эд. Некоторые намеревались позже летом сделать петлю, чтобы пройти тот участок, который пропустили; другие решали совсем пропустить его. Эд говорил, что некоторые завершили свой поход, как рассказывал мне раньше и Грэг, решив пытать счастья в другой, не такой рекордно снежный год. И лишь совсем немногие устремлялись вперед, полные решимости пробиться сквозь снег.
Быть своей среди парней означало, что я больше не могу быть женщиной, которой я в совершенстве научилась быть в среде мужчин.
Благодарная за то, что на ногах у меня дешевые сандалии, я осторожно пробралась по камням, выстилавшим речное ложе, к мужчинам. Вода была так холодна, что кости у меня ломило.
– У меня есть для тебя подарок, – сказал Дуг, когда я добралась до него. Он протянул мне руку. В пальцах у него было зажато сверкающее перо, сантиметров тридцать длиной, настолько черное, что отливало на солнце синим.
– Это для чего? – спросила я, принимая перо.
– На удачу, – ответил он и коснулся моей руки.
Когда он убрал руку, то место, в котором он меня коснулся, ощущалось почти как ожог. Я вдруг осознала, как редко кто‑то ко мне прикасался за последние четырнадцать дней, как я была одинока.
– Я тут думала насчет снега, – проговорила я, держа перо и стараясь перекрыть голосом рев воды. – О тех людях, которые решили не идти дальше. Они были здесь за неделю или за две до нас. К этому времени уже растаяло намного больше снега, так что, может быть, все будет нормально. – Я бросила взгляд на Грэга, а потом на черное перо, поглаживая его пальцами.
– Глубина снега на плато Бигхорн первого июня была более чем в два раза больше, чем в тот же день в прошлом году, – отозвался он, поигрывая камушком. – Какая‑то неделя не сыграет тут большой роли.
Я кивнула, делая вид, что понимаю, что такое плато Бигхорн, или что это значит – что толщина снега вдвое больше, чем в прошлом году. Я чувствовала себя мошенницей, даже просто заводя этот разговор, как болельщица среди настоящих игроков. Будто они были настоящими туристами на маршруте, а я просто случайно рядом оказалась. Будто каким‑то образом моя неопытность, незнание ни единой страницы, написанной Рэем Жардином, мой смехотворно медленный темп и моя уверенность в том, что упаковать с собой складную пилу – разумное решение, отменили то, что я действительно дошла до Кеннеди‑Медоуз от перевала Техачапи. Будто кто‑то принес меня сюда с собой.
Но я все‑таки пришла сюда, и я не готова сдаться, отказаться от мысли увидеть Высокую Сьерру. Пока не готова. Это была та часть маршрута, которую я предвкушала и ждала больше всего, жаждая ее нетронутой красоты, превозносимой авторами моего путеводителя и увековеченной натуралистом Джоном Мюиром в книгах, которые он написал столетие назад. Это была горная цепь, которой он дал название «Хребет Света». Высокая Сьерра и ее трехтысячники и четырехтысячники, ее холодные, чистые озера и глубокие каньоны, казалось, и были смыслом всего похода по МТХ в Калифорнии. К тому же пропустить этот отрезок значило устроить себе логистическую путаницу. Если бы я пропустила Высокую Сьерру, то оказалась бы в Эшленде на месяц с лишним раньше, чем намеревалась.
Но я все‑таки пришла сюда, и я не готова сдаться, отказаться от мысли увидеть Высокую Сьерру. Пока не готова.
– Я хотела бы идти дальше, если там есть хоть какая‑то дорога, – проговорила я, небрежно помахивая перышком. Ноги у меня уже не болели. Они блаженно онемели в ледяной воде.
– Что ж, у нас есть примерно 65 километров, чтобы поиграться, прежде чем прохождение станет действительно трудным – отсюда и до перевала Трейл‑Пасс, – сказал Дуг. – Там есть тропа, которая пересекает МТХ и спускается вниз к палаточному лагерю. Мы, по крайней мере, можем дойти до того места и посмотреть, как там дела – сколько там на самом деле снега, – а потом отступиться, если захотим.
– Что вы думаете об этом, Грэг? – спросила я. Что бы он ни сделал, я была готова тоже это сделать.
Он кивнул.
– Думаю, это хороший план.
– Именно это я и сделаю, – заявила я. – Со мной все будет в порядке. Теперь у меня есть ледоруб.
Грэг взглянул на меня:
– Вы знаете, как им пользоваться?
На следующее утро он преподал мне урок.
– Это – ствол, – сказал он, проводя рукой вдоль всей длины древка ледоруба. – А это – клюв, – добавил он, прикоснувшись пальцем к острому кончику. – А на другом конце – головка.
Ствол? Головка? Я старалась не расхохотаться, как восьмиклассница на уроке сексуального просвещения, но не смогла удержаться.
– Что такое? – спросил Грэг, охватывая ладонью ствол своего ледоруба, но я могла только покачать головой. – Вот, у вас есть две кромки, – продолжал он. – Тупая кромка, – это тесло, или лопатка. Ее используют, чтобы вырубать ступени. А другая, острая, кромка – клюв. Ее используют, чтобы спасти свою задницу, когда соскальзывают со склона горы, – он говорил тоном, который подразумевал, что я все это уже знаю, что он просто освежает основы, прежде чем мы начнем.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 103; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!