У ИСТОКОВ СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ 5 страница
Как нетрудно заметить, прилагательное "феодально-абсолютистский" является производным от двух вполне самостоятельных терминов "феодализм" и "абсолютизм", каждый из которых имеет своё значение или, точнее будет сказать во множественном числе, свои значения и свою судьбу в историографии. Причем и то, и другое у них настолько различны, что созданное механическим объединением этих двух терминов понятие вполне может вызвать ассоциацию с неким мифическим существом, вроде минотавра, сочетающим в себе совершенно разные сущности.
Одна из частей этого составного понятия – "абсолютизм" – термин вполне конкретный, имеющий более или менее устоявшееся значение: историки разных стран и разных школ обычно используют его для обозначения того типа монархии, который получил распространение в большинстве западноевропейских стран раннего нового времени, прежде всего во Франции. Существовали, правда, как мы далее увидим, и различного рода расширительные толкования абсолютизма, но их авторы всё равно исходили из того, что его классическим образцом был всё же именно французский. Напротив, вторая часть дуалистического понятия – термин "феодализм", несмотря на более чем двухсотлетнюю историю применения, никогда не имел единого значения, что позволяло историкам разных школ вкладывать в него самые разные, порою весьма далекие друг от друга смыслы:
|
|
|
«Понятие "феодализм" в средневековую эпоху не употреблялось... Термин был введен публицистами и мыслителями предреволюционной Франции XVIII в. для характеристики "старого порядка", т.е. системы господства дворянства, церкви и монархии... Однако со временем понятие "феодализм", утратив полемическую направленность, было внедрено в историческое сознание. Историческая наука XIX в. трактовала феодализм по-разному: как состояние политической раздробленности, как социально-юридический сословный порядок, как специфическую форму военной организации сеньоров и вассалов, основанную на личной верности и службе, как господство крупного привилегированного землевладения, наконец, как общественно-экономическую формацию, базировавшуюся на эксплуатации крупными землевладельцами зависимых от них крестьян»[141].
В отечественной историографии феодализм также интерпретировался по-разному. Например, Н.И. Кареев, говоря о "феодализме", имел в виду общественный строй, основанный на привилегиях[142]. Марксистская же наука придавала данному понятию гораздо более широкое значение, трактуя феодализм как "классово-антагонистическую формацию, представляющую – во всемирно-историческом развитии – этап, стадиально следующий за рабовладельческим строем и предшествующий капитализму"[143] Определяющим признаком феодального строя советские историки считали производственные отношения с такими характеристиками: «Во-первых, наличие феодальной собственности, выступающей как монополия господствующего класса (феодалов) на основное средство производства – землю; при этом собственность на землю была неразрывно связана с господством над непосредственными производителями – крестьянами ... Во-вторых, наличие у крестьянина самостоятельного хозяйства, ведущегося на формально "уступленном" ему господином наделе, который фактически находился в наследственном пользовании одной и той же возделывавшей его крестьянской семьи. Не располагая правом собственности на землю, такая семья являлась собственником своих орудий труда, рабочего скота и другой движимости. Из отношений феодальной собственности вытекало "право" феодала на безвозмездное присвоение прибавочного продукта крестьянского труда, т.е. право на феодальную земельную ренту, выступавшую в виде барщины, натурального или денежного оброка. Т.о., феодальный способ производства основан на сочетании крупной земельной собственности класса феодалов и мелкого индивидуального хозяйства непосредственных производителей – крестьян, эксплуатируемых с помощью внеэкономического принуждения (последнее столь же характерно для Ф., как экономическое принуждение для капитализма)»[144].
|
|
|
|
|
|
Подчеркну, подобное понимание феодализма было характерно именно для советских историков. В зарубежной историографии описанный выше тип поземельных отношений определяется термином "сеньориальный режим", а в категорию "феодализм" вкладывают преимущественно юридический смысл, обозначая ею комплекс правовых связей между сюзеренами и вассалами. Французский исследователь Ю. Метивье, в частности, так писал об указанном различии трактовок: «Советские экономисты и историки вплоть до конца XX в. обозначали термином "феодальный" как раз сеньориальный режим, тогда как такой режим отлично мог существовать и без настоящего "феодализма"»[145].
Впрочем, мы не будем подробно останавливаться на различиях в интерпретации определения "феодальный", а коснемся более частного вопроса: можно ли его использовать, хотя бы только в марксистском понимании этого слова, для характеристики социально-экономического строя предреволюционной Франции?
|
|
|
Сомнения в правомерности применения данного термина по отношению к французской экономике XVIII в. возникли давно: их высказывали даже некоторые представители "школы Лукина" ещё в советскую эпоху. Так, в самом начале 80-х годов В.М. Далин, готовя в качестве ответственного редактора к печати посмертное издание "Великой французской революции" А.З. Манфреда, "споткнулся" на следующей фразе своего коллеги и друга: "В целом во французском сельском хозяйстве конца XVIII в. всё ещё господствовали старые, средневековые, феодальные (курсив мой – А.Ч.) отношения в их самой грубой и дикой форме..."[146] Хорошо знакомый с новейшими достижениями мировой историографии, В.М. Далин уже явно не мог согласиться с подобной категоричностью утверждения, сделанного четверть века ранее, и заменил в процитированной фразе выделенное нами слово на "полуфеодальные"[147]. Разумеется, подобный паллиатив радикально не менял всей концепции, но сама попытка внести в неё коррективы свидетельствовала о том, что даже такой видный представитель старшего поколения советских историков-марксистов, как В.М. Далин, в последние годы жизни уже не мог безоговорочно принять утверждение о "феодальном" характере французской экономики кануна Революции.
А.В. Адо упомянул об этом, возможно, несколько курьезном, но весьма показательном случае, во время уже упоминавшегося выше "круглого стола" 1988 г.[148] Его же собственное выступление, во многом задавшее тон дискуссии, как раз и было посвящено критике "упрощенного, "линейного" понимания исторического места французской революции в процессе межформационного перехода: в 1789 г. – господство феодализма и феодального дворянства, в 1799 г. – господство капитализма и капиталистической буржуазии", содержавшегося в работах не только отечественных, но и зарубежных историков-марксистов, в частности немца М. Коссока и француза М. Вовеля.
Еще более определенно в ходе той же дискуссии высказалась ученица А.В. Адо – Л.А. Пименова: «Что же было феодальным во Франции XVIII в.? Какую из сторон жизни мы ни возьмем для рассмотрения, везде картина будет неоднозначной и не уместится в рамки определения "феодальный строй". Экономика была многоукладной, государство и общество также представляли собой сложное переплетение разнородных элементов»[149].
Действительно, результаты появившихся незадолго то того исследований, в том числе самих А.В. Адо и Л.А. Пименовой, давали достаточно веские основания сомневаться в правомерности прежних, традиционных для советской историографии представлений об экономике Старого порядка. Хотя элементы комплекса сеньориальных отношений существовали во Франции вплоть до самой Революции, а отчасти пережили и ее, они в XVIII в., уже никоим образом не играли определяющей роли. Даже в областях с архаичной структурой хозяйства доля сеньориальных повинностей в доходах сеньоров-землевладельцев редко превышала 40%[150]. В экономически же развитых районах она была и того меньше. Так, во владениях принца Конде в Парижском регионе повинности давали лишь 13% дохода, а в 12 сеньориях графа де Тессе, крупнейшего собственника Верхнего Мэна, – 10,8%[151]. Основная же масса поступлений шла от капиталистических и полукапиталистических способов ведения хозяйства.
Более того, отдельные элементы сеньориального комплекса в указанный период наполнились новым содержанием, фактически превратившись в завуалированную форму капиталистической аренды[152]. Соответственно А.В. Адо отмечал, что "исследования последних десятилетий относительно реального веса феодально-сеньориального вычета из крестьянского дохода в различных районах Франции, о месте его в структуре доходов сеньориального класса, о характере использования им земель домена показывают гораздо более сложную картину, чем это представлялось ещё 15-20 лет назад"[153]. И эта, сложившаяся в результате развития историографии новая картина уже в 1988 г. позволила Л.А. Пименовой сделать вполне определенный вывод: "На современном уровне знаний у нас нет оснований характеризовать систему общественных отношений предреволюционной Франции в целом как феодальный строй"[154].
И если в наши дни утверждения о существовании "феодализма" накануне Французской революции ещё порой встречаются в околонаучных публикациях[155], то для исследователей данный вопрос представляется уже давно решенным. Даже в новейших изданиях учебной литературы, по определению более консервативной, чем собственно научная, сегодня констатируется, что к началу Французской революции "феодальные отношения давно канули в Лету"[156].
Впрочем, споры о применимости термина "феодализм" идут и теперь, правда, касаются они гораздо более ранних эпох. Так, в последнее время отечественные историки-медиевисты все более активно высказывают весьма аргументированные сомнения в правомерности использовать его как обобщающее понятие для обозначения системы общественных отношений даже средневековой Европы[157].
Со второй частью составного понятия "феодально-абсолютистский" дело обстоит намного сложнее, а потому и разговор о ней будет гораздо более подробным. Действительно, в отличие от термина "феодализм", возможность применения которого по отношению к реалиям XVIII в., вызывала сомнение даже у такого мэтра советской историографии, как В.М. Далин, правомерность использования термина "абсолютизм" для определения французской государственности Старого порядка никогда и никем из отечественных исследователей под вопрос не ставилась. Понятие "абсолютизм" имеет самое широкое хождение в нашей научной литературе ещё с XIX в., причем как в трудах историков, изучавших Старый порядок, так и в работах специалистов по Французской революции. Тем не менее и с ним, на мой взгляд, связана определенная проблема, которая заключается в том, что образ французского абсолютизма, до самого последнего времени бытовавший в отечественной историографии Революции, был весьма слабо связан с фактами, установленными исследователями собственно Старого порядка.
При знакомстве с историей развития отечественного франковедения возникает впечатление, что и в дореволюционной России, и в советское время профессиональные сообщества исследователей, занимавшихся изучением Старого порядка и Революции, являли собой две разные галактики, расположенные бесконечно далеко друг от друга. Обитатели этих галактик порой совершали кратковременные вылазки на территорию "братьев по разуму", о чем свидетельствуют такие эфемерные следы подобных "посещений", как лекционные курсы, учебные пособия или популярные очерки. Однако чего-либо более солидного – монографического исследования, например, – никто из "гостей" на "чужой" территории не создал.
Эти взаимные "визиты" происходили с разной степенью интенсивности. Если специалисты по французскому абсолютизму относительно нечасто вторгались на территорию революционной историографии, то, напротив, для подавляющего большинства авторов общих работ о Французской революции более или менее пространный экскурс в историю государственных институтов Старого порядка был необходимым элементом раздела "Причины и предпосылки Революции".
Путешествия "революционных" историков в "галактику абсолютизма" стали предприниматься практически одновременно с началом профессионального изучения в нашей стране истории Французской революции. Представители "русской школы" подходили к таким экскурсам весьма основательно. Так, её признанный "патриарх" Н.И. Кареев не только изложил свою точку зрения на Французский абсолютизм в известном учебном курсе по истории нового времени[158], но и посвятил этой теме отдельную научно-популярную работу[159].
Сам Н.И. Кареев специальными исследованиями по истории государства Старого порядка не занимался, однако соответствующие работы современных ему авторов хорошо знал: списки научной литературы, приводимые в указанных изданиях, выглядят весьма убедительно. Тем не менее в своих рассуждениях о французском абсолютизме он исходил не столько из конкретного материала, пусть даже почерпнутого из чужих трудов, сколько из абстрактной теоретической схемы, выведенной по принципу "от обратного" из его же собственных представлений о том, чем собственно являлась Французская революция. Считая её полным отрицанием Старого порядка, Н.И. Кареев наделял последний качествами, прямо противоположными тем, которые приписывал вышедшему из Революции новому порядку. А поскольку основными принципами "исторического движения", начатого в 1789 г., историк считал свободу и равенство, то, утверждал он, "с этой точки зрения старые порядки сводятся к отсутствию (курсив мой – А.Ч.) политической свободы и гражданского равенства"[160]. Иначе говоря, Н.И. Кареев выделял здесь в качестве сущностных, идентифицирующих признаков политической модели Старого порядка не какие-либо из её собственных черт, а, напротив, отсутствие черт, свойственных модели-антиподу.
Роль такого антипода абсолютизму у Н.И. Кареева играл не только и не столько государственный строй постреволюциониой Франции, хотя, как мы видели выше, именно через сравнение с ним он определял государство Старого порядка, сколько политическое устройство Англии XVII-XVIII вв., в котором историк видел своего рода архетип "конституционных учреждений" всех остальных стран Европы нового времени. С этой точки зрения, вся западноевропейская история того периода выглядела как "развитие противоположности между двумя типами государств" – английской конституционной монархией и французским абсолютизмом, а Французская революция представлялась торжеством английской модели и началом её распространения на континенте[161].
Впрочем, присущие, по мнению Н.И. Кареева, французскому Старому порядку "несвобода" и "неравенство" имели и вполне конкретные воплощения: абсолютизм выступал олицетворением "несвободы", сословные привилегии или "социальный феодализм" – "неравенства"[162]. Именно эта двухчленная формула – "соединение социального феодализма средних веков с абсолютной монархией нового времени"[163] – и выражала, согласно Н.И. Карееву, суть Старого порядка. Причем, если верить историку, оба элемента обладали вполне автономным характером и слабо зависели друг от друга. Чтобы более наглядно объяснить их соотношение, Н.И. Кареев даже воспользовался марксистскими понятиями "базис" и "надстройка", хотя марксизм в целом он отнюдь не жаловал: «То, что есть верного в учении экономического материализма, так это – различие в исторической жизни народа базиса и надстроек: таким базисом "старого порядка" было сословное общество, одною из надстроек – бюрократическое государство...»[164] Однако если, согласно теории марксизма, базис играет определяющую роль по отношению к надстройке, то в трактовке Н.И. Кареева их соединение носит чисто механический характер: одна надстройка может сменить другую без каких-либо изменений в состоянии базиса, фактически как если бы речь шла о замене одного предмета другим на неподвижной поверхности стола. Тот или иной "социальный строй", считал историк, "может существовать при разных политических формах"[165]. Так, "феодализм" служил "базисом" и для средневекового государства, построенного на вассально-сюзеренных связях, и для "сословной монархии", и для бюрократической абсолютной монархии нового времени[166].
Соответственно и абсолютизм представлялся Н.И. Карееву неким внеисторическим феноменом – формой государственного устройства, способной найти себе применение в любой стране, при любом общественном строе. К числу абсолютных монархий он на равных основаниях относил Египет эпохи фараонов и тирании древнегреческих полисов, эллинистические монархии и средневековые восточные деспотии, Римскую, Византийскую и наполеоновскую империи, западноевропейские монархии раннего нового времени и российское самодержавие до 1905 г.[167] Более того, даже в период самой Французской революции Н.И. Кареев находил "продолжение старого абсолютизма" в якобинской диктатуре[168]. Общим знаменателем, который позволяет втиснуть в рамки единого понятия весь этот пестрый конгломерат государственных институтов едва ли не всех времен и народов, ученый считал "неограниченную" власть государства: "Общее тут – большее или меньшее устранение общественных сил от дел правления, сосредоточение неограниченной власти в лице главы государства, управление государством исключительно при помощи государевых слуг".[169]
С высоты этой предельно абстрактной генерализации Н.И. Кареев трактовал и французскую монархию Старого порядка. Последняя интересовала его не как исторически сложившийся, более или менее эффективно функционировавший и постоянно развивавшийся комплекс государственных институтов, а как "самый рельефный", "типический" образец абсолютизма[170]. Собственно, вся эволюция французской государственности на протяжении почти полутора тысяч лет укладывалась историком в достаточно простую схему: на смену "античному абсолютизму" Римской империи пришла политическая "феодализация", после чего на рубеже средневековья и нового времени опять началось возрождение абсолютизма, что "в сущности" означало "возвращение к политическим формам императорского Рима"[171].
Характеристика Н.И. Кареевым отдельных аспектов функционирования французского государства Старого порядка также довольно абстрактна и схематична. Конкретные факты лишь изредка привлекались им в качестве иллюстративного материала к общим положениям своей интерпретации.
Итак, что же являла собой монархия Старого порядка в изображении "патриарха русской школы" историков Французской революции? В сжатом виде его представления на сей счет могут быть выражены формулой "всепоглощающее государство"[172]. "Несвобода", составлявшая, по его мнению, суть абсолютизма, проявлялась, прежде всего, в "полном подчинении всей народной жизни тому, что королевская власть считала своим правом и своим интересом, отождествляя их с правом и интересом самого государства, единственным судьею которых был притом опять-таки сам монарх"[173]. Я не случайно выделил курсивом слово "всей". Н.И. Кареев и в самом деле не только полагал, что "абсолютное государство нового времени с неограниченной королевской властью во главе стремилось быть всем во всем"[174], но и был убежден, что оно, действительно, преуспело в этом стремлении. По словам историка, французская монархия того периода полностью соответствовала идеалу неограниченной власти, описанной Ж. Боденом[175].
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 66; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!