Китай: воины и благородные люди 27 страница
Мир прежде всего есть зеленый сад, чья ограда – государство. Государство – это правительство, которое возглавляет князь. Князь – это пастырь, который опирается на армию. Армия – это стражи, которые содержатся на деньги. А деньги – незаменимый ресурс, поставляемый подданными{1067}.
Однако к этому времени европейцы уже столетиями изобретали коммерческую экономику, что в итоге привело к возникновению государства совершенно иного типа. Отсчет современности часто начинают от 1492 г. На самом деле на создание современного государства у европейцев уйдет еще лет четыреста. Его экономика больше не будет основана на сельскохозяйственном прибавочном продукте. Оно будет значительно сильнее вмешиваться в жизнь подданных. Оно будет жить ожиданием постоянных новшеств. И это государство отделит религию от политики.
На церемонии в Гранаде присутствовал королевский протеже Христофор Колумб. Несколькими месяцами позже он отправится из испанского порта Палос на поиск нового торгового пути в Индию, а вместо этого откроет Америку. Спонсируя путешествие, Фердинанд и Изабелла невольно сделали важный шаг к созданию глобализованного мира, в котором доминирует Запад{1068}. Одних людей западная современность окрылит, освободит и увлечет, другие увидят в ней насилие, диктат и разрушение. Испанцы и португальцы, которые начали завоевание Нового Света, собирались лишь ободрать эти земли как липку и использовать для своих нужд. Так рассуждал и папа Александр VI, который, словно бесспорный владыка всей планеты, разделил обе Америки между Испанией и Португалией и предоставил Фердинанду и Изабелле право на «справедливую войну» с любым из местных народов, который окажет сопротивление европейским колонизаторам{1069}.
|
|
|
Однако времена Иннокентия III остались в прошлом. В течение XIV в. папская власть ослабла, а королевская, напротив, укрепилась. Семь пап сменили друг друга в Авиньоне (1309–1377 гг.) под контролем французских королей. В 1378 г. началась Великая схизма: после выборов одни поддержали Урбана VI в Риме, а другие – Климента VII в Авиньоне. Европейские короли принимали ту или иную сторону в зависимости от своих интересов. Схизме положило конец избрание Мартина V на Констанцском соборе (1417 г.), но папы, даже благополучно вернувшись в Рим, так никогда и не обрели былой престиж. Слухи о безнравственности и распущенности папского двора разносились широко. В 1492 г. кардинал Родриго Борджиа (отец Чезаре и Лукреции Борджиа, а также еще двух незаконных детей) добыл папство откровенной взяткой и принял имя Александра VI. В роли понтифика он пытался главным образом сломить итальянских князей и обогатить свою семью. Поэтому право, которое он предоставил Фердинанду и Изабелле, имело сомнительную духовную ценность.
|
|
|
Поначалу колонизаторы ворвались в Новый Свет как банда грабителей, прикрывавших алчность благочестивыми разговорами. На островах Зеленого Мыса португальцы устроили сахарные плантации. Они увезли из дома и обратили в рабство 3–5 млн африканцев, чтобы те работали на этих плантациях{1070}. Никакая другая американская колония не погрязнет в рабовладении до такой степени. Потом португальцы продвинулись дальше и взялись за освоение Индийского океана. Их медные пушки в щепки разносили утлые суденышки аборигенов. К 1524 г. они захватили лучшие порты в Восточной Африке, западной Индии, Персидском заливе и Малаккском проливе. К 1560 г. их поселения раскинулись по всему океанскому побережью, а центром экспансии стал Гоа{1071}. Это была в чистом виде торговая империя: португальцы не делали попытки завоевывать земли в глубине материка. А между тем испанцы вторглись в Северную и Южную Америку, убивая местных жителей, захватывая территории, добычу и рабов. Они действовали якобы во благо христианства, но Эрнандо Кортес откровенно заявлял о своих подлинных мотивах: он хотел «разбогатеть и не работать, как крестьянин»{1072}. В ацтекской империи Монтесумы (центральная Мексика) он в каждом городе приглашал местных вождей на центральную площадь, а когда те являлись со своими слугами, испанцы расстреливали их, после чего грабили город и отправлялись дальше{1073}. Когда Кортес прибыл в ацтекскую столицу (1525 г.), Монтесума уже умер, и его пошатнувшаяся империя перешла в руки испанцев. Выживших косили европейские болезни, к которым индейцы не имели иммунитета. Лет через десять Франсиско Писарро использовал сходную военную тактику: занес оспу инкам в Перу. Европейцам колониализм приносил несметные богатства, а местным народам – смерти в беспрецедентных масштабах. По некоторым подсчетам, в период 1519–1595 гг. население центральной Мексики снизилось с 16,9 млн до 1 млн человек, а в период 1572–1620 гг. число инков сократилось вдвое{1074}.
|
|
|
Кортес и Писарро были героями конкистадоров («завоевателей») – людей из низов, которые отправились в Новый Свет, чтобы стать испанскими грандами{1075}. Завоевания достигались чудовищной жестокостью и удерживались систематической эксплуатацией. Прибывая в новый регион, конкистадоры обращались к его жителям с заявлением на испанском языке: не понимающие языка индейцы уведомлялись, что папа отдал их землю Испании, а потому они должны покориться Церкви и католическим королям. «Мы заберем вас, ваших жен и ваших детей и сделаем из них рабов. Мы заберем ваше добро и причиним вам всякий вред и урон, какой только сможем»{1076}. Испанцам не было нужды импортировать рабов из Африки: они порабощали индейцев, чтобы те выращивали товарные культуры, работали в копях или домашней прислугой. К концу XVI в. из Америки ежегодно вывозили около 300 тонн серебра и около 1,9 тонны золота. С такими уникальными ресурсами Испания стала первой мировой империей, владения которой простирались от колоний в Южной и Северной Америке до Филиппин. Контролировала она и значительную часть Европы{1077}.
|
|
|
Относительно обращения с индейцами испанцы не питали угрызений совести: мол, дикари, недочеловеки. А у ацтеков к тому же были в ходу человеческие жертвоприношения и каннибализм{1078}. Однако на родине доминиканцы тверже блюли христианские принципы и заступались за покоренные народы. Кардинал Томмазо Каэтан говорил, что папы должны послать миссионеров в новые земли, но не «с целью захватить эти земли или подвергнуть временному подчинению»{1079}. Франсиско де Витория утверждал, что конкистадоры не вправе «изгонять врагов из их владений и лишать их собственности»{1080}.
Однако гуманисты Ренессанса намного больше сочувствовали колониализму. В «Утопии» Томаса Мора (1516 г.), сочинении о вымышленном идеальном обществе, утопийцы начинают войны, лишь когда «прогоняют врагов, вторгшихся в страну их друзей, или сожалеют какой‑либо народ, угнетенный тиранией, и своими силами освобождают его от ига тирана и от рабства; это делают они по человеколюбию»{1081}. Звучит хорошо, но, как выясняется, благодеяниям есть пределы: «если народная масса увеличится более надлежащего на всем острове», утопийцы посылают людей основывать колонию на материке, «где только у туземцев имеется излишек земли, и притом свободной от обработки». Они обрабатывают эту свободную землю, «которая казалась раньше одним скупой и скудной», и добиваются больших урожаев{1082}. Дружелюбно настроенных аборигенов можно включить в колонию, а с остальными надо воевать: «Утопийцы признают вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда какой‑либо народ, владея попусту и понапрасну такой территорией, которой не пользуется сам, отказывает все же в пользовании и обладании ею другим, которые по закону природы должны питаться от нее»{1083}.
В начале Нового времени философской мысли была присуща безжалостная нотка{1084}. Так называемые «гуманисты» разрабатывали идею прав человека в противовес жестокости и нетерпимости, которые усматривали в обычной религии. Однако с самого начала концепция прав человека, поныне важная для политического дискурса, применялась отнюдь не ко всем людям. Поскольку Европу часто поражал голод и прокормить ее растущее население казалось невозможным, гуманисты вроде Томаса Мора считали немыслимым, чтобы пахотные земли пропадали впустую. Они взяли на вооружение Тацита, апологета римского империализма, который был убежден: у изгнанников есть полное право обеспечивать себе место для жительства, ибо «то, что не принадлежит никому, принадлежит всем». Комментируя данный отрывок, Альберико Джентили (1552–1608), профессор гражданского права в Оксфордском университете, пришел к выводу: поскольку «Бог не хотел, чтобы мир пустовал… захват свободных пространств» следует «считать законом природы».
И хотя такие земли принадлежат суверену той территории… в силу закона природы, который не терпит пустоты, они перейдут к тем, кто захватит их, хотя суверен сохранит юрисдикцию над ними{1085}.
Джентили также цитировал мнение Аристотеля, согласно которому некоторые люди по природе предназначены быть рабами и «охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы предназначенными к подчинению, не желают подчиняться»{1086}. С точки зрения Джентили, жители Центральной Америки относятся к данной категории из‑за своего распутства и каннибализма. И если клирики зачастую осуждали жестокое покорение Нового Света, гуманисты Ренессанса (с их поиском альтернативы жестокостям, совершаемым во имя веры!) поощряли его.
Тем временем Испания начала политику, которая надолго станет символом фанатического религиозного насилия. В 1480 г., на пике османской угрозы, Фердинанд и Изабелла учредили испанскую инквизицию. Отметим: хотя эти католические монархи оставались верными слугами папы, они настаивали на том, чтобы их инквизиция действовала отдельно от инквизиции папской. Быть может, Фердинанд надеялся, что так она будет помягче, и уж точно не создавал ее как институт на века{1087}. Испанская инквизиция метила не в христианских еретиков, а в евреев, обратившихся в христианство, а затем (как думали) впавших обратно в иудаизм. В мусульманской Испании евреев никогда не преследовали так, как стало уже обычным в остальной Европе{1088}, однако по мере того, как в ходе Реконкисты христианские войска продвигались по полуострову (конец XIV в.), евреям Арагона и Кастилии навязывали крещение. Некоторые евреи пытались спастись, приняв крещение добровольно, и кое‑кто даже сделал успешную карьеру в христианском обществе (чем вызвал немалое недовольство). Имели место волнения и захваты имущества обращенных евреев, и жестокость провоцировалась не только религиозным фанатизмом, но и материальной и социальной завистью{1089}. Монархи же не были антисемитами, но хотели успокоить общество, потрясенное гражданской войной и столкнувшееся с османской угрозой. Однако оказалось, что инквизиция – крайне неудачный способ стабилизации. Как часто бывает при наличии внешней угрозы, начались параноидальные страхи перед внутренним врагом, пятой колонной. В данном случае пятую колонну увидели в евреях, которые якобы тайно вернулись к иудаизму и исподволь подрывают устои государства. Испанская инквизиция на века ославила себя «религиозным фанатизмом», но ее деятельность мотивировалась не столько богословскими, сколько политическими соображениями.
Такое вмешательство в религиозную жизнь подданных было в диковинку для Испании, где о конфессиональном единообразии никогда и речи не было. После многовекового «сосуществования» (конвивенсия) христиан, евреев и мусульман инициатива монархов столкнулась с сильной оппозицией{1090}. Поначалу никто не покушался на евреев, открыто исповедовавших иудаизм, но тревожились из‑за «новых христиан», которых подозревали в тайном отступничестве. Прибыв в очередной округ, инквизиторы сулили «отступникам» пощаду в обмен на добровольное признание. «Старые христиане» были обязаны доносить, кто из соседей не ест свинину или воздерживается от работы по субботам. (Акцент делался больше на поведении и социальных обычаях, чем на «вере».) Те «выкресты» (конверсос), которые были добрыми католиками, зачастую на всякий случай пользовались амнистией, и поток признаний убедил инквизиторов и общество в том, что тайные иудеи и впрямь существуют{1091}. Впоследствии, в период национального кризиса, государства Нового времени будут часто выискивать подобным образом диссидентов, религиозных или секулярных.
После завоеваний 1492 г. монархи унаследовали большую еврейскую общину Гранады. Пылкий патриотизм, вызванный христианским триумфом, спровоцировал истерические страхи перед заговором{1092}. Вспоминалось, как 800 лет назад евреи помогали мусульманским войскам, прибывшим в Испанию. Возникло предложение выселить из Испании всех, кто исповедует иудаизм. Поначалу монархи колебались, но 31 марта 1492 г. все‑таки подписали эдикт об изгнании, предоставив евреям выбирать между крещением и депортацией. Большинство избрали крещение и не имели затем покоя от подозрительной инквизиции, но около 80 000 евреев уехали в Португалию, а около 50 000 нашли убежище в Османской империи{1093}. Затем под давлением папы Фердинанд и Изабелла переключились на испанских мусульман. От мусульман потребовали перейти в христианство, и к 1501 г. Гранада официально стала королевством «новых христиан». Однако обращенные из мусульман (мориски) не получили наставления в новой вере, и все знали, что они продолжают жить, молиться и поститься по законам ислама. Более того, муфтий из Орана (Северная Африка) в своей фетве разрешил испанским мусульманам внешне соблюдать христианство. А поскольку большинство испанцев закрывали глаза на мусульманские обычаи, де‑факто конвивенсия была восстановлена.
Первые 20 лет испанской инквизиции были самыми мрачными в ее долгой истории. Надежной документации о числе жертв не сохранилось. Раньше историки полагали, что в этот ранний период было сожжено около 13 000 выкрестов{1094}. Однако по современным оценкам, большинство признавшихся не были осуждены, и было много случаев, когда выкресты бежали, а в их отсутствие над ними произносился смертный приговор, после чего символически сжигалось их изображение, – реально же в период 1480–1530 гг. было казнено 1500–2000 человек{1095}. И все равно это был трагический и болезненный разрыв с веками мирного сосуществования – очень тяжелый для выкрестов и совершенно бесполезный даже с точки зрения ставившихся задач. Многие выкресты были добрыми католиками на момент ареста, но из‑за дурного обращения вернулись в иудаизм и стали теми самыми «тайными иудеями», которых пыталась искоренить инквизиция{1096}.
Испания не была централизованном государством современного типа, но в конце XV в. являла собой могущественнейшее королевство планеты. Помимо колониальных владений в Северной и Южной Америке она располагала землями в Нидерландах. Через браки ее монархи породнились с королевскими фамилиями Португалии и Англии, а также с австрийской династией Габсбургов. Своими кампаниями в Италии Фердинанду II удалось «наступить на хвост» Франции, основному сопернику Испании. Он присоединил Верхнюю Наварру и Неаполь. Испанию боялись и ненавидели. По всей Европе расползались жуткие и преувеличенные слухи об инквизиции. В самой же Европе зарождались большие перемены.
К XVI в. в Европе постепенно сложилась новая цивилизация, основанная на новой технологии и постоянном реинвестировании капитала. Это освободило континент от многих минусов аграрного общества. Вместо того чтобы заботиться лишь о сохранении былых достижений, народы Запада дерзнули взглянуть в будущее. И если культуры прошлого требовали держаться в пределах четко очерченных границ, первооткрыватели вроде Колумба сделали шаг за пределы известного мира, где можно не только выжить, но и процветать. Параллельно во многих областях совершались открытия. Ни одно из них не выглядело в то время особенно важным, но их совместный эффект был колоссальным{1097}. Выяснилось, что открытия, сделанные в одной области знания, идут на пользу другим областям. А к 1600 г. накопились столь широкомасштабные новшества и в столь многих сферах, что прогресс стал необратимым. Религия должна была либо приспособиться к новым условиям, либо утратить актуальность.
К началу XVII в. голландцами был заложен фундамент западного капитализма{1098}. Члены акционерных обществ объединяли капиталы и отдавали их в совместное управление. Это предоставляло колониальным и торговым предприятиям ресурсы намного большие, чем мог бы выделить один человек. Первый муниципальный банк в Амстердаме обеспечивал эффективный, недорогой и надежный доступ к вкладам, денежным переводам и возможностям оплаты и на родине, и на растущем международном рынке. И наконец, фондовая биржа стала центром, где купцы могли торговать различными товарами. Эти новые институты, над которыми Церковь не имела контроля, вскоре обретут собственную динамику и по мере развития рыночной экономики все больше будут вытеснять старые аграрные структуры, усиливая позиции коммерческих классов. Успешные купцы, ремесленники и мануфактурщики обрели достаточно силы, чтобы участвовать в политике, которая некогда была уделом аристократии, и даже стравливали в своих интересах группы знати. Они обычно объединялись с теми королями, которые пытались выстроить сильные централизованные монархии (это облегчало торговлю). С возникновением абсолютной монархии и суверенного государства в Англии и Франции коммерческие классы (буржуазия) получали все большее влияние, ибо рыночные силы постепенно освобождали государство от ограничений, накладываемых на него сугубо аграрной экономикой{1099}. Однако будет ли это государство менее жестоким в структурном и военном плане, чем его аграрные предшественники?
В Германии сильных и централизованных монархий не было: лишь 41 маленькое княжество, которые император был не в состоянии контролировать. Однако в 1506 г. Карл V, по материнской линии внук Фердинанда и Изабеллы (а по отцовской – Максимилиана I), унаследовал Бургундию, после смерти Фердинанда стал королем Арагонским и Кастильским (1516 г.), а в 1519 г. был избран императором Священной Римской империи. Путем ловких брачных альянсов, умелой дипломатии и войны Габсбурги подчинили себе больше земель, чем какие‑либо предыдущие европейские правители. У Карла V была мечта создать всеевропейскую империю, сходную с Османской, однако оказалось, что ему не под силу контролировать германских князей, которые хотели превратить свои княжества в сильные монархии по типу французской и английской. Более того, города центральной и южной Германии стали важнейшими коммерческими центрами Северной Европы{1100}. Экономические перемены в них вызвали классовый конфликт, и, как обычно, недовольство сосредоточилось на «еврейских ростовщиках» и «алчных попах‑кровопийцах».
В 1517 г. Мартин Лютер (1483–1546), монах Августинского ордена, прибил свои знаменитые 95 тезисов к двери Замковой церкви в Виттенберге и положил начало процессу, известному как Реформация. Его обличение церковных индульгенций находило сочувствие у недовольных горожан, сытых по горло тем, как клирики под сомнительными предлогами вымогают деньги у простаков{1101}. Церковные иерархи относились к протестам Лютера с высокомерным презрением, но молодые священники несли его идеи жителям городов. Так начались реформы, которые освободили многие общины от контроля папы. Некоторые образованные клирики развивали идеи Лютера в своих собственных текстах, которые благодаря новой технологии книгопечатания распространялись с невозможной ранее быстротой, стимулируя одно из первых народных движений новой эпохи. Подобно еретикам прошлого, Лютер создал собственную Церковь.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!