Китай: воины и благородные люди 25 страница
* * *
Мусульман потрясла лютость крестоносцев. Уже на подходе к Иерусалиму франки приобрели худую славу. Ходили слухи, что в Антиохии они убили более сотни тысяч человек, а во время осады рыскали голодными по селам, дав зарок пожрать плоть первого встречного сарацина{998}. Однако иерусалимская резня была невиданной. Мусульмане уже три столетия воевали с местными царствами, но в этих войнах всегда соблюдались определенные рамки{999}. А франки, как сообщали в ужасе мусульманские источники, не щадили ни стариков, ни женщин, ни больных, ни даже благочестивых улема, которые «оставили родину, чтобы жить в набожном уединении на святом месте»{1000}.
Невзирая на всю эту жуть, почти полвека мусульмане не начинали серьезных контрнаступлений, приняв крестоносцев как часть политического ландшафта региона. Княжества крестоносцев вписывались в сельджукскую модель маленьких независимых государств, и в ходе взаимных разборок эмиры даже заключали союзы с франкскими правителями{1001}. Для турецких военачальников идеалы классического джихада были мертвы, и когда явились крестоносцы, никакие «добровольцы» не встали на защиту рубежей. Эмиры не готовились отражать нападение захватчиков, не слишком стерегли границы, и вообще им с их междоусобицами было не до «неверных». Хотя идеал крестоносцев перекликался с хадисом, который рассматривал джихад в качестве формы монашества, первые мусульманские хронисты не заметили религиозного пыла франков и все списывали на их алчность. Они сознавали, что своим успехом франки обязаны неспособности эмиров выступить единым фронтом. Однако и после крестового похода серьезные попытки сплотиться не делались. Со своей стороны франки, оставшиеся в Святой земле, поняли, что им не выжить, если они не наладят контакт с мусульманскими соседями, а потому поумерили свой фанатичный запал. Они начали ассимилироваться с местной культурой, научились совершать омовения, одеваться в турецкое платье и говорить на местных языках. Они даже брали в жен мусульманок.
|
|
|
Однако некоторые воинственные улема, в отличие от эмиров, не махнули рукой на джихад. Сразу после завоевания Иерусалима Абу Саид аль‑Харави, кади (судья) Дамаска, возглавил депутацию мусульманских беженцев в мечеть халифа в Багдаде и умолял объявить захватчикам джихад. Своими жуткими историями беженцы довели собравшихся до слез, но у халифа не было сил предпринять военные действия{1002}. В 1105 г. сирийский юрист аль‑Сулами написал трактат, доказывая, что джихад против франков относится к разряду фард айн , то есть к числу индивидуальных обязанностей местных эмиров: коль скоро халиф не в состоянии принять меры, пусть они возьмут на себя инициативу и выгонят захватчиков из дар аль‑ислам. Но и он настаивал: военный поход не возымеет успеха, если ему не будет предшествовать «великий джихад» – изменение умов и сердец, битва с собственным страхом и собственной апатией{1003}.
|
|
|
И все же реакция была вялой. Мусульмане не были маниакально запрограммированы на священную войну и воевать не хотели. Их занимали новые формы духовности. В частности, некоторые суфийские мистики нашли ценность в других религиозных традициях. Ибн аль‑Араби (1165–1240), образованный и очень авторитетный мыслитель, говорил, что человек Божий одинаково хорошо чувствует себя и в синагоге, и в мечети, и в храме, и в церкви, ибо всюду в них открывается Бог:
И сердце мое принимает любое обличье –
То луг для газелей, то песня тоскливая птичья;
То келья монаха, то древних кочевий просторы;
То суры Корана, то свитки священные Торы.
Я верю в любовь. О великой любви караваны,
Иду я за Кайсом, иду я дорогой Гайляна.
Вы, Лубна и Лейла, для жаркого сердца примеры.
Любовь – моя сущность, и только любовь – моя вера{1004}.
В XII–XIII вв., в период крестовых походов, суфизм перестал быть маргинальным течением и во многих регионах мусульманского мира завладел сердцами большинства. Конечно, на высокий мистический опыт были способны лишь немногие. Однако суфийские упражнения с концентрацией, включающие музыку и танцы, помогали людям преодолевать примитивные представления о Боге и шовинистическое отношение к другим традициям.
|
|
|
Однако некоторым улема и аскетам франки были как кость в горле. В 1111 г. алеппский кади Ибн аль‑Хашав отправился с делегацией суфиев, имамов и купцов в Багдад. Там они ворвались в мечеть халифа и разбили кафедру, надеясь, что хоть это его встряхнет, – но безуспешно{1005}. В 1119 г. мардинские и дамасские войска столь воодушевились проповедями этого кади, что «плакали от чувств и восхищения» и даже одержали первую победу над франками: разгромили Рожера, регента Антиохийского княжества{1006}. Однако серьезных выступлений против крестоносцев не было до 1144 г., когда мосульскому эмиру Занги посчастливилось захватить Эдессу во время кампании в Сирии. Эмира вовсе не интересовали франки, и, к своему изумлению, он в одночасье стал героем. Халиф объявил его «столпом религии» и «краеугольным камнем ислама», хотя благочестием Занги не отличался{1007}. Тюркские хронисты осуждали его «грубость, агрессию и высокомерие, которые несли смерть и врагам, и мирным жителям». В 1146 г. Занги был зарезан слугой во время пьяного сна{1008}.
|
|
|
Эмиров, да и то не всех, встряхнуло лишь зрелище огромной армии, явившейся из Европы возвращать Эдессу (второй крестовый поход, 1148 г.). Хотя этот поход закончился ошеломительным крахом для христиан, местные жители все больше видели во франках реальную опасность. Мусульманский ответ возглавил Нур ад‑Дин, сын Занги (1146–1174 гг.). Но он послушался совета «боевых ученых» и сначала занялся большим джихадом. А именно, вернулся к духу уммы Пророка, вел скромную жизнь, зачастую проводил всю ночь в молитве и учредил «дома правосудия», где помощь могла быть оказана человеку любой веры и любого статуса. Он укреплял города, строил медресе и суфийские обители, поддерживал улема{1009}. Между тем население в массе своей настолько не испытывало желания вести джихад, что возрождать подобные настроения было непросто. Нур ад‑Дин распространял сборники хадисов с хвалой Иерусалиму и заказал сооружение прекрасной кафедры, которую собирался установить в мечети аль‑Акса, когда мусульмане вернут святой город. Однако на всем протяжении своего 22‑летнего владычества он так и не напал на франков напрямую.
Его основным военным достижением было завоевание фатимидского Египта. Его курдский наместник в Египте Юсуф ибн Айюб, больше известный под своим прозвищем Салах ад‑Дин («защитник веры»), впоследствии отвоевал и Иерусалим. Однако Саладину пришлось затратить первые 10 лет правления на борьбу с другими эмирами, чтобы сплотить империю Нур ад‑Дина. В ходе этой борьбы он неоднократно заключал союзы с франками. И поначалу он также сосредоточился на большом джихаде, причем стал весьма популярным в народе благодаря состраданию, скромности и обаянию. Тем не менее, как объясняет его биограф, душа влекла его к джихаду военному:
Совершать подвиг во имя Аллаха стало для него настоящей страстью; все сердце его было подчинено этому делу, которому он отдавался и душой, и телом. Он не говорил ни о чем ином; все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами… Желание сражаться на пути Аллаха с иноземными захватчиками вынудило его расстаться с семьей, детьми, родиной, местом, где он жил, со всем, что у него было. Отказавшись от всех этих земных радостей, он довольствовался жизнью под сенью шатра, где сквозило из всех щелей{1010}.
Подобно Нур ад‑Дину, Саладин путешествовал в сопровождении улема, суфиев, кади и имамов, которые во время маршей читали войскам Коран и хадисы. Джихад, казалось бы, оставшийся в прошлом, снова оживал. И оживила его не воинственность ислама, а постоянная агрессия со стороны Запада. В будущем любое западное вмешательство на Ближнем Востоке, сколь угодно секулярное по своим мотивам, будет вызывать в памяти фанатизм и насилие первого крестового похода.
Как и крестоносцы, Салах ад‑Дин понял, что величайшим союзником в борьбе с врагом может быть сам же враг. Ведь в конечном счете своим военным успехом он был обязан постоянным франкским междоусобицам и воинственным повадкам пришельцев с Запада, которые не понимали местную политику. В июле 1187 г. ему удалось победить христианскую армию в битве при Хаттине (Галилея). После битвы он отпустил иерусалимского короля, но уцелевших тамплиеров и госпитальеров велел убить у себя на глазах, верно рассудив, что они представляли бы основную опасность для мусульманской реконкисты. Когда он захватил Иерусалим, то первым его побуждением было вспомнить о резне 1099 г. и воздать кровью за кровь. Однако франкский посол убедил его проявить кротость{1011}. В итоге ни один христианин не был убит. Франкских жителей Иерусалима отпустили за небольшой выкуп, а многих отправили в Тир, где у христиан оставалась крепость. Нелегко было западным христианам осознать, что Салах ад‑Дин повел себя человечнее, чем их собственные рыцари! Отсюда возникли легенды о том, что и сам Салах ад‑Дин был христианином. Впрочем, некоторые мусульмане ругали его за это: скажем, Ибн аль‑Асир видел в такой мягкости серьезную военную и политическую ошибку, коль скоро франкам удалось сохранить узкую полоску от Тира до Бейрута, откуда мусульманскому Иерусалиму исходила угроза до конца XIII в.{1012}
Парадоксальным образом, в то время как военный джихад соединился с духовностью большого джихада, крестовые походы все больше мотивировались не столько духовными, сколько материальными и политическими интересами{1013}. Когда папа Урбан II созвал первый крестовый поход, он де‑факто заявил о первенстве папы в вопросах, которые считались королевской прерогативой. Третий крестовый поход (1189–1192 гг.), возглавлявшийся Фридрихом I Барбароссой, императором Священной Римской империи, а также французским королем Филиппом II Августом и английским королем Ричардом I Львиное Сердце, заново утвердил монополию светских правителей на насилие. И если Салах ад‑Дин воодушевлял солдат хадисами, Ричард пообещал своим людям денег за каждый камень срытой в Акре городской стены. Несколько лет спустя четвертый крестовый поход (1202–1204 гг.) узурпировали в своих интересах венецианские купцы, новые люди Европы. Они убедили крестоносцев напасть на христианский порт Задар, а в 1204 г. разграбить Константинополь. Западные императоры правили Византией до 1261 г., когда грекам наконец удалось выгнать их. Однако некомпетентность императоров в управлении столь сложным государством, чье устройство было значительно более громоздким, чем иерархия любого западного государства того времени, возможно, роковым образом ослабила Византию{1014}. В 1213 г. папа Иннокентий III сделал новую заявку на папскую либертас, созвав пятый крестовый поход. На сей раз задача состояла в том, чтобы создать христианскую базу в Египте. Однако флоту крестоносцев нанесла удар эпидемия, а во время перехода к Каиру армии отрезал путь разлив Нила.
Шестой крестовый поход (1228–1229 гг.) уже полностью шел вразрез с первоначальными идеалами, ведь возглавлял его германский император Фридрих II, отлученный папой Григорием IX. Он вырос в космополитической Сицилии, не разделял исламофобии остальной Европы и заключил перемирие с султаном аль‑Камилем, которого, в свою очередь, не волновал джихад. Тем самым Фридрих без боя вернул Иерусалим, Вифлеем и Назарет{1015}. Однако оба правителя неправильно рассчитали настроения масс: мусульмане уже видели в Западе безжалостного врага, а христиане считали более важным сражаться с мусульманами, чем отвоевывать Иерусалим. В марте 1229 г. Фридрих сам возложил на себя корону иерусалимского короля в храме Гроба Господня, поскольку ни один священник не решился проводить эту церемонию для отлученного. Рыцари Тевтонского ордена империи гордо заявляли, что эта церемония сделала Фридриха наместником Божьим на земле и что отныне он, а не папа, стоит «между Богом и человечеством и избран править всем миром»{1016}. К данному моменту политическое влияние крестовых походов на события в Европе казалось уже более важным, чем политика на Ближнем Востоке.
Христиане снова потеряли Иерусалим в 1244 г., когда по нему прошлись хорезмийские турки, бежавшие от монгольских войск. Монголы представляли серьезную угрозу и христианскому, и исламскому миру. Между 1190 и 1258 гг. орды Чингисхана покорили северный Китай, Корею, Тибет, Центральную Азию, Анатолию, Россию и Восточную Европу. Если правитель отказывался склонить выю, его города разорялись, а подданных ожидала гибель. В 1257 г. Хулагу, внук Чингисхана, перешел реку Тигр, захватил Багдад и казнил аббасидского халифа. Затем он уничтожил Алеппо и занял Дамаск, который сдался и разрушен не был. Поначалу французский король Людовик IX и папа Иннокентий IV рассчитывали обратить монголов в христианство и их руками разорить ислам. Однако вышло так, что мусульмане спасли от монголов прибрежное государство крестоносцев, а возможно, и западный христианский мир. Впоследствии же монгольские правители, основавшие государства на Ближнем Востоке, обратились как раз в ислам.
В 1250 г. группа мамелюков свергла султана из династии Айюбидов. Десятью годами позже выдающийся мамелюкский военачальник Бейбарс нанес монголам поражение в битве при Айн‑Джалуте (Галилея). Однако монголы покорили множество мусульманских земель в Месопотамии, горах Ирана, бассейне Амударьи и Сырдарьи, а также Волги, где основали четыре больших государства. Жестокость монголов не была вызвана религиозной нетерпимостью. Они признавали все религии, а покоряя очередную область, обычно сохраняли местные традиции, поэтому к началу XIV в. монгольские правители всех четырех государств обратились в ислам. Однако монгольская аристократия все еще ориентировалась на «Ясу» – военный кодекс Чингисхана. Многие из их мусульманских подданных были поражены блестящим двором монголов и очарованы новыми владыками. Но во время опустошений погибло столько достижений мусульманской науки и культуры, что некоторые законоучителя постановили: «Врата иджтихада (независимого мышления) закрылись». Это крайний вариант консервативной тенденции аграрной цивилизации, которая не имела экономических ресурсов для широкомасштабных инноваций, ценила социальный порядок больше оригинальности и полагала, что культура столь тяжело достается, что важнее всего сохранять обретенное. Сужение горизонтов не было вызвано внутренней динамикой ислама, а представляло собой реакцию на страшную агрессию монголов. Другие мусульмане реагировали на монгольские завоевания совершенно иначе.
Мусульмане всегда были готовы учиться у других культур и в конце XV в. многому научились у наследников Чингисхана. Османская империя в Малой Азии, Ближний Восток, Северная Африка, империя Сефевидов в Иране, Могольская империя в Индии будут построены по монгольскому военному образцу и станут самыми высокоразвитыми государствами своего времени. Однако монголы нечаянно спровоцировали и духовное возрождение. Вспомним хотя бы судьбу Джалаладдина Руми (1207–1273), одного из самых читаемых ныне мусульман на Западе, который бежал с семьей от монгольских войск, перебрался из Ирана в Анатолию и основал новый суфийский орден. В его философии заметно ощущение бесприютности и разлуки, но Руми также был очарован размахом монгольских владений и призывал суфиев исследовать безграничные духовные горизонты, открывая сердце и ум иным верованиям.
Да, на одну и ту же травму люди реагируют по‑разному. Еще одним средневековым мыслителем, широко известным в наши дни, был воинственный ученый Ахмад Ибн Таймия (1263–1382). Он также был беженцем, но, в отличие от Руми, монголов на дух не переносил. Даже монголов, обратившихся в ислам, он считал «кафирами» (неверными){1017}. И он также выступал против прекращения иджтихада: в столь тяжелые времена законоучителя должны мыслить творчески и приспосабливать шариат к тому обстоятельству, что умма ослаблена двумя безжалостными врагами – крестоносцами и монголами. Правда, крестоносцы исчерпали свои силы, но монголы еще могут посягнуть на Левант. Значит, нужен военный джихад для защиты земель, а в плане подготовки к нему, учил Ибн Таймия, – большой джихад, возвращение к первоначальному чистому исламу, освобождение от таких наслоений, как философия (фальсафа), суфийская мистика, шиизм, почитание святых и гробниц. Мусульмане, упорствующие в этих заблуждениях, не лучше неверных. Когда Газанхан, первый из монгольских вождей, принявших ислам, вторгся в Сирию (1299 г.), Ибн Таймия издал фетву (заключение) о том, что монголов следует считать не мусульманами, а неверными, ибо они живут не по законам шариата, а по собственному военному кодексу. Соответственно, мусульмане не обязаны им подчиняться. Вообще говоря, мусульмане издавна избегали называть тех или иных единоверцев отступниками: лишь Бог знает, что таится в сердце человеческом. Практика же обвинения в неверии (такфир) обретет новую жизнь в наши дни, когда мусульмане снова ощутят угрозу со стороны чужеземцев.
Во времена крестовых походов Европа также привыкла к большей узости кругозора и стала, как выразился один историк, «обществом гонителей»{1018}. Скажем, до начала XI в. евреи были полностью интегрированы в европейский социум{1019}. При Карле Великом они имели имперскую протекцию и занимали важные общественные должности. Из их среды выходили землевладельцы и ремесленники; большой спрос имелся на еврейских врачей. Евреи разговаривали на тех же языках, что и христиане (идиш появился лишь в XIII в.), и давали своим детям латинские имена. О гетто не могло быть и речи: евреи и христиане жили бок о бок и, к примеру, в Лондоне до середины XII в. покупали друг у друга дома{1020}. Однако в XI в. пошли слухи, что именно евреи убедили фатимидского халифа аль‑Хакима разрушить храм Гроба Господня в Иерусалиме (1009 г.), хотя этот халиф (по‑видимому, психически больной) преследовал не только христиан, но и евреев, и даже мусульман, своих единоверцев{1021}. Тогда евреи подверглись нападениям в Лиможе, Орлеане, Руане и Майнце. Христианская фантазия нередко отождествляла евреев с мусульманами, что с каждым новым крестовым походом осложняло положение евреев. Вспышка гонений на евреев произошла после коронации Ричарда I в 1189 г., а в 1190 г. случилось массовое самоубийство йоркских евреев, отказавшихся принять крещение. В 1140‑е гг., после гибели одного ребенка в Норвиче, впервые всплыл «кровавый навет»: будто бы евреи убивают христианских детей. Аналогичные случаи имели место в Глостере (1168 г.), Бери‑Сент‑Эдмундс и Винчестере (1192 г.){1022}.
Без сомнения, волна гонений во многом вдохновлялась превратно понятой христианской мифологией. Однако не обошлось и без социальных факторов. Во время медленного перехода от сугубо аграрной к коммерциализованной экономике в Европе росли и множились города. К концу XII в. города уже стали важными центрами богатства, власти и творческих возможностей. Усугубилось имущественное расслоение. Банкиры и финансисты из низов обогащались за счет аристократии, а некоторые горожане не только впали в унизительную нищету, но и утратили традиционную социальную поддержку, спасавшую крестьян в общинах{1023}. Деньги к концу XI в. стали восприниматься как символ тревожных перемен, обусловленных быстрым экономическим ростом и подрывавших традиционные социальные устои; их считали «корнем всякого зла», а в народной иконографии смертный грех алчности вызывал интуитивное отвращение и ужас{1024}. Первоначально именно христиане были самыми успешными ростовщиками, но в XII в. у евреев конфисковали земли, и многие из них вынуждены были податься в бейлифы, финансовые агенты и ростовщики, что создало прочную ассоциацию между евреями и деньгами{1025}. В «Диалоге» Пьера Абеляра (1125 г.) еврей объясняет: «Нам не разрешается владеть ни полями, ни виноградниками, ни любой другой землей… Потому нам и остается заниматься главным образом источником прибыли, чтобы, взимая проценты с чужестранцев, тем самым поддерживать свою нищую жизнь, что больше всего делает нас ненавистными для тех, кто считает себя этим тяжко обиженным»{1026}. Впрочем, евреи были не единственными козлами отпущения в христианском обществе. Еще со времен крестовых походов мусульмане, о которых прежде и ясного понятия не имели, считались злодеями, достойными лишь истребления. В середине XII в. Петр Достопочтенный, аббат Клюни, описывал ислам как кровожадную религию, распространяемую только мечом. Возможно, в этой фантазии дала о себе знать подспудная вина за христианское поведение во время первого крестового похода{1027}.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 52; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!