ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ З. БЖЕЗИНСКОГО
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ Г. КИССИНДЖЕРА
Геополитические взгляды Г. Киссинджера, государственного секретаря США в 1973–1977 гг. и одного из творцов внешней политики администрации Р. Никсона, выступают в его исторических работах не менее ярко, чем в сугубо теоретических исследованиях. Ученый неоднократно указывал на амбивалентность американских внешнеполитических традиций: «Специфические черты, обретенные Америкой по ходу ее исторического развития, породили два противоположных друг другу подхода к вопросам внешней политики. Первый заключается в том, что Америка наилучшим образом утверждает собственные ценности, совершенствуя демократию у себя дома, и потому служит путеводным маяком для остальной части человечества; суть же второго сводится к тому, что сами эти ценности накладывают на Америку обязательство бороться за их утверждение во всемирном масштабе. Разрываемая между ностальгией по патриархальному прошлому и страстным стремлением к идеальному будущему, американская мысль мечется между изоляционизмом и вовлеченностью в международные дела, хотя со времени окончания второй мировой войны превалирующее значение приобрели факторы взаимозависимости.
Оба направления мышления, соответственно трактующие Америку либо в качестве маяка, либо как борца-крестоносца, предполагают в качестве нормального глобальный международный порядок, базирующийся на демократии, свободе торговли и международном праве. Поскольку подобная система никогда еще не существовала, ее создание часто представляется иным чем-то утопическим, если не наивным. И все же исходивший из-за рубежа скептицизм никогда не замутнял идеализма Вудро Вильсона, Франклина Рузвельта или Рональда Рейгана, да и, по существу, всех прочих американских президентов XX века. Во всяком случае, он лишь подкрепил веру американцев в то, что ход истории можно переломить и что если мир действительно жаждет мира, то он должен воспользоваться американскими рецептами морального порядка»[1].
|
|
|
Целесообразно рассмотреть идеи ученого, обратившись к его изложению тех событий «холодной войны», в которых он принимал непосредственное участие как политик и дипломат (см. фундаментальный труд «Дипломатия») и которые охватываются рамочными понятиями вьетнамского кризиса и «стратегического треугольника».
Вьетнамская война стала тяжелым испытанием для внешней политики США. Она расколола американское общество и поставила под вопрос его веру в собственную исключительность. Военные и дипломатические неудачи страны стали шоком для простых американцев, веривших в универсальность западных ценностей, силу своей армии и мудрость своих политиков. Утрата иллюзий была болезненной[2].
|
|
|
Нужно изучить тогдашнюю политическую культуру США, чтобы понять, почему они вовлеклись в военную авантюру вдали от своих границ, имевшую столь тяжелые последствия. Американцы долгое время мыслили в категориях вильсонианства, игнорируя достижения геополитики. Для них первостепенное значение имела борьба за правое дело (в их понимании), а не стратегическая важность той или иной страны для американских национальных интересов. Сдерживание коммунизма и поддержание порядка в мире были для руководства США важнее, чем трезвый подсчет выгод и рисков в каждом конкретном случае вмешательства. Творцы «теории домино» (1950 г.) попытались связать первое и второе в отношении Индокитая. По их мнению, приход коммунистов к власти во Вьетнаме должен был привести к победе коммунизма в Таиланде и Бирме. США были обязаны не допустить такого развития событий в Индокитае, имевшем ключевое значение для мирового равновесия сил. Опасения авторов «теории домино», как теперь известно, оказались напрасными. Даже если бы реальная опасность соответствовала их оценкам, американцам стоило бы задуматься лишь об укреплении относительно стабильных стран региона – например, Таиланда и Малайи. Прямое вмешательство в дела заведомо нестабильного Вьетнама было в любом случае обречено на провал[3].
|
|
|
Слишком широкое понимание своих глобальных обязательств грозило США перенапряжением сил (концепция У. Липпмана). Геополитическое сдерживание в Индокитае было трудно примирить с политическим идеализмом и антиколониализмом[4]. У многих людей именно коммунизм, а не капитализм ассоциировался с национально-освободительными движениями, что дополнительно усложняло стоявшие перед Вашингтоном задачи.
Французы (а позже и американцы) не понимали принципов партизанской войны и пытались вести во Вьетнаме «классическую» войну. Когда французская армия терпела поражения, Вашингтон еще хорошо помнил о тяготах Корейской войны и не хотел начинать новую наземную операцию вдали от своих границ. Женевские соглашения июля 1954 г., завершившие колониальный период вьетнамской истории, оказались бомбой замедленного действия. Они откладывали решение политических вопросов, связанных с будущим Вьетнама, на более поздний срок[5].
В 1961 г. администрация Д. Кеннеди провозгласила доктрину «гибкого реагирования» вместо доктрины «массированного возмездия», принятой в 1954 г. У нового подхода к международным конфликтам были как достоинства, так и недостатки. С одной стороны, он позволял точечно реагировать на советскую экспансию, постепенно наращивая давление, что сводило к минимуму риск ядерной войны. С другой – чтобы победить Северный Вьетнам, не обладавший ядерным оружием, американцы должны были избрать противоположную тактику – быстро нанести массированный удар. Ошибка США состояла в том, что они в некоторых отношениях подходили к СССР и странам «третьего мира» с одной меркой[6].
|
|
|
Создание СЕАТО для защиты Индокитая от коммунистической экспансии не приблизило американцев к цели. В 1950-е гг. во Вьетнаме не было ни политической нации, ни предпосылок для перехода к демократии. «Национальное строительство» в Южном Вьетнаме по трудности исполнения было несравнимо с «планом Маршалла». Европейские государства имели глубокие традиции демократии, свободного предпринимательства и гражданского общества, а Южный Вьетнам был отсталой страной, не знавшей, что делать с недавно обретенной независимостью[7].
В 1959 г. Северный Вьетнам перешел к активной партизанской войне против сайгонского режима Нго Динь Дьема[8]. Ситуация стала стремительно накаляться. Американцы опасались, что в случае эскалации напряженности КНР и СССР прямо вмешаются в дела Индокитая. 6 января 1961 г. советский лидер Н. С. Хрущев произнес программную речь о священном характере национально-освободительных войн, что вызвало острую реакцию американских элит. В сентябре 1965 г. министр обороны КНР Линь Бяо призвал к «окружению» развитых стран путем революций в государствах «третьего мира». Вашингтон был встревожен этой речью, свидетельствовавшей, по его мнению, о готовности Китая к интервенции во Вьетнам. Опасения США были напрасны: китайцы извлекли уроки из Корейской войны и не хотели участвовать в столкновениях такого масштаба в будущем. Отныне зарубежные революционеры должны были рассчитывать только на собственные силы, а не на поддержку китайских войск[9].
В исследуемый период выросло значение Лаоса, расположенного прямо на «тропе Хо Ши Мина» – пути снабжения партизан-коммунистов, действовавших в Южном Вьетнаме. Есть мнение, что США начали Вьетнамскую войну, не сумев обеспечить независимость и нейтралитет Лаоса иными средствами. В мае 1962 г. Д. Кеннеди направил американскую морскую пехоту в Таиланд, но запугать ханойское правительство ему не удалось. Коммунистам нужно было противостоять в Лаосе, где они не смогли бы организовать полноценную партизанскую войну. Однако такое переопределение целей разрушило бы консенсус относительно внешней политики, существовавший тогда в американском обществе[10].
В мае 1961 г. вице-президент США Л. Джонсон нанес визит в Сайгон. Это было сигналом того, что Вашингтон уже принял решение по вьетнамской проблеме. Американская военная интервенция стала весьма вероятной. США недооценивали серьезность ситуации, тяготели к половинчатым решениям и наращивали свое военное присутствие в Южном Вьетнаме лишь постепенно. В действительности они могли выбирать только между массированным применением силы в относительно сжатые сроки и немедленным самоустранением из конфликта.
Курс на демократизацию Южного Вьетнама в разгар партизанской войны был глубоко ошибочным. Режим Нго Динь Дьема все больше тяготился опекой США и склонялся к авторитаризму. При нем буддисты были ограничены в гражданских правах. 8 мая 1963 г. южновьетнамские солдаты обстреляли буддийскую демонстрацию протеста, были погибшие.
В ноябре Дьем был свергнут и вскоре убит военными-заговорщиками, действовавшими при поддержке Вашингтона. Теперь у США не было выбора: парализовав политическую систему Южного Вьетнама, они невольно оказали услугу коммунистам и сделали свою интервенцию неизбежной. В декабре 1963 г. лидеры Северного Вьетнама воспользовались сложившейся ситуацией и задействовали в войне регулярные части[11].
В августе 1964 г. северные вьетнамцы (по некоторым данным) атаковали американский эсминец «Меддокс», что, наряду с другими факторами, побудило американский сенат принять воинственную «Тонкинскую резолюцию». США нанесли удар по Северному Вьетнаму. В феврале 1965 г. нападение на американских военных советников в г. Плейку вызвало еще более жесткую реакцию. К июлю 1965 г. США втянулись в полномасштабную войну, а число их солдат на вьетнамской земле стало неуклонно расти (до 543 тыс. чел. в начале 1969 г.).
Американцы должны были либо защищать часть населения Южного Вьетнама, либо атаковать пункты, которые северные вьетнамцы не могли не защищать. На деле они выбрали технически невозможное: защищать все население Южного Вьетнама на всей его территории. Неправильная постановка задачи привела к поражению США в войне. Имея базы в Лаосе и Камбодже и будучи готовы сражаться до конца, северные вьетнамцы могли сопротивляться неограниченно долгое время[12].
29 сентября 1967 г. президент Л. Джонсон, зашедший во внешнеполитический тупик и столкнувшийся с антивоенными выступлениями внутри США, озвучил так называемую «формулу Сан-Антонио» – свой мирный план. Он выразил готовность прекратить бомбардировки Северного Вьетнама, если это поможет быстро начать результативные переговоры. 30 января 1968 г. (вьетнамский Новый год, день Тэт) Северный Вьетнам начал наступление. Оно окончилось неудачей и фактическим разгромом партизанского движения. Однако США потерпели психологическое поражение и начали искать пути выхода из войны. В марте 1968 г. У. Липпман снова заговорил о перенапряжении американской мощи. Многие американцы утверждали моральную эквивалентность режимов в Сайгоне и Ханое и упрекали свое правительство в поддержке диктатуры. Студенты и преподаватели университетов вошли в авангард антивоенного движения[13].
Непрерывные атаки с разных сторон вынудили администрацию Джонсона 31 марта 1968 г. объявить об ограничении бомбардировок к северу от двадцатой параллели. Было обещано, что бомбардировки прекратятся полностью, как только Ханой пойдет на переговоры по существу конфликта. Отказ Джонсона баллотироваться на второй срок или надавить на Северный Вьетнам, чтобы обеспечить своему преемнику лучшие переговорные позиции, еще более усложнил ситуацию[14].
Ханой требовал безоговорочного вывода американских войск из Южного Вьетнама и установления там коммунистического режима. Уступки администрации Р. Никсона не производили на коммунистов ни малейшего впечатления. У Белого Дома было три варианта действий: выйти из конфликта в одностороннем порядке, принудить Ханой к миру путем военного и политического давления или постепенно переложить ответственность за оборону Южного Вьетнама на его армию и правительство. Первый вариант вскоре отвергли, поскольку он означал тяжелое геополитическое поражение США и утрату ими доверия союзников. Меры, предусмотренные вторым вариантом, были приняты не одновременно, а последовательно, поэтому результат оказался ниже ожиданий. Тем не менее, в 1972 г. Северный Вьетнам, столкнувшийся с серьезными военными и политическими трудностями, согласился на условия, которые он решительно отвергал раньше. В итоге Никсон избрал третий вариант, ставший известным под названием «вьетнамизации»[15]. Она была сродни капитуляции, но у тогдашней американской администрации не было лучших альтернатив.
Переговоры между США и ДРВ в Париже были трудными и длились три года – с 1970 по 1973 гг. 8 октября 1972 г. произошел прорыв – представители Ханоя согласились на прекращение огня и отказались от своего традиционного требования к американцам свергнуть правительство в Сайгоне. Впрочем, значение этого успеха не стоит переоценивать.
Дипломатия США была по необходимости многофакторной, а северные вьетнамцы стремились к одной цели – победе в противостоянии, выводу американских войск с вьетнамской земли. В США очень острым был конфликт между правительством (желавшим «почетного мира») и антивоенным движением (по сути, пораженцами). В ДРВ внутренние разногласия не допускались.
Во время переговоров началось американо-китайское (февраль 1972 г.) и американо-советское (май 1972 г.) сближение. Вашингтон, приступивший к формированию «трехсторонней дипломатии», не хотел вредить своим отношениям с Москвой и Пекином, проявляя излишнюю неуступчивость во вьетнамском вопросе.
27 января 1973 г. было подписано соглашение, которое подвело черту под Вьетнамской войной. Вашингтон, по сути, не захотел прилагать усилия для того, чтобы обеспечить его выполнение. Экономическая помощь Южному Вьетнаму постепенно сворачивалась. Отступление на дипломатическом фронте превращалось в бегство. В 1975 г. наступление коммунистов смело южновьетнамский режим, что положило конец метаниям американских элит[16].
«Во всяком случае, Америка заплатила за свою авантюру во Вьетнаме такую цену, которая была несоизмерима с любыми благоприобретенными выгодами ... Америка в первую очередь оказалась вовлеченной в войну потому, что безоговорочно применила принципы-аксиомы своей удачной европейской политики к региону с диаметрально противоположной политической и социально-экономической ситуацией»[17].
Вьетнамская война заставила Вашингтон переоценить свою роль в мире. Она расколола американское общество: многие американцы начали критиковать свое правительство за аморальность и выступать за самоустранение из многих сфер мировой политики. Эпоха единоличного доминирования США в международных отношениях и мировой экономике подходила к концу. Вашингтон с возрастающим беспокойством следил за успехами СССР в гонке вооружений. Западная Европа и Япония, некогда восстановленные американцами, стояли на пороге превращения в самостоятельные экономические полюса. Даже если бы США не потерпели поражения во Вьетнамской войне, им все равно пришлось бы изменить свою внешнюю политику, найти в ней новый баланс между самоустранением и перенапряжением.
Чтобы справиться с возникшими трудностями, администрация Никсона решила пойти на сближение с советским и китайским руководством. После озвученной Хрущевым критики И. В. Сталина и ввода советских войск в Чехословакию популярность коммунизма в мире снизилась. Ухудшение советско-китайских отношений угрожало расколом социалистического лагеря. Все это давало американской дипломатии новые возможности для маневра.
При Никсоне внешняя политика США, долгое время опиравшаяся на вильсонианские представления, была переопределена в терминах геополитики (выделение районов сотрудничества и конфликта, географическая обусловленность американской мощи) и политического реализма (национальные интересы, равновесие сил). Президент видел свою задачу в том, чтобы сделать переход страны от гегемонии к лидерству как можно более плавным и безболезненным. Он считал, что миром должны управлять пять великих держав (США, СССР, Объединенная Европа, Китай и Япония), рационально и предсказуемо преследующих свои национальные интересы. Никсон хотел синтезировать идеализм и реализм, не порывая резко с традиционными для Америки представлениями[18].
25 июля 1969 г. президент произнес на о. Гуам речь, в которой изложил новую концепцию американской внешней политики, получившую известность как «доктрина Никсона». Новый курс сводился к трем пунктам. Америка будет выполнять все свои договорные обязательства. Она обеспечит защиту государства, подвергшегося агрессии ядерной державы, если оно является союзником США или жизненно важно для их безопасности. Если агрессором станет неядерная держава, Вашингтон окажет военную и экономическую помощь жертве нападения, если этого будут требовать существующие международные договоры. Впрочем, ожидалось, что жертва сама мобилизует необходимые для обороны человеческие ресурсы, прямое вмешательство американской армии в конфликт в данном случае не рассматривалось. «Доктрина Никсона» была сформулирована нечетко, и ее применение на практике было сопряжено с большими трудностями. В эпоху «холодной войны» соблюдение обязательств иногда требовало меньших усилий, чем их определение и истолкование. Парадоксальным образом, Никсон, желавший переложить на народы мира часть ответственности за организацию их обороны, на деле поощрял их чрезмерные надежды на Америку. Действительно, если США были готовы решительно защищать свои национальные интересы в любой точке земного шара, моральные качества жертвы и ее вклад в отражение агрессии уже не играли никакой роли. Исследуемая концепция относилась, прежде всего, к странам, которые являлись потенциальными целями советской экспансии, но не были связаны с Вашингтоном оборонительным союзом. Таким образом, желая исключить саму возможность конфликтов «вьетнамского» типа, в действительности администрация Никсона подталкивала США именно к ним[19].
Новая внешнеполитическая доктрина во многом шла вразрез с классической политикой «сдерживания». Последняя не знала середины между конфронтацией и сохранением статус-кво, ставила полное перерождение советской системы непременным условием переговоров. «Сдерживание» критиковали новые радикалы, утверждавшие, что США должны перестать сопротивляться советской экспансии. Чем большую территорию подчинят себе коммунисты, тем труднее им будет сохранить единство и удержаться на достигнутом уровне. Сторонники «теории конвергенции» говорили, что вступать в конфликт с СССР бессмысленно, потому что советское и американское общество со временем будут становиться все более похожими, такого развития событий требует сама природа вещей.
Выдвигая концепцию американских национальных интересов, Никсон стремился избежать ошибок сторонников и наиболее решительных противников «сдерживания». Он признал за СССР право на отстаивание собственных интересов и заявил, что для Вашингтона важно только поведение Москвы на международной арене, а не особенности советского строя, какими бы отталкивающими (с американской точки зрения) они ни были.
План Никсона можно кратко охарактеризовать таким образом. США должны были сблизиться с Китаем, чтобы вынудить советское правительство пойти на переговоры с Западом под угрозой конфликта на два фронта. Далее нужно было путем переговоров добиваться от Москвы конкретных политических уступок, не требуя от нее перемены взглядов. Следовало проводить политику «взаимосвязанных решений» – например, ставить начало переговоров о контроле над вооружениями в зависимость от советской позиции по другим вопросам. США должны были не победить СССР прямыми действиями, а дождаться его краха, вызванного внутренними политическими и экономическими причинами. Интересно, что в Москве аналитики строили похожие расчеты: они предсказывали крушение капитализма тоже по внутренним причинам[20].
Никсон считал, что президент США обязан видеть реальные взаимосвязи между вопросами международной жизни и решать их с учетом контекста, создавая эффективную систему стимулов и запретов. Это видение американской дипломатии вошло в историю как концепция «увещевания»[21]. Многие американские политики и ученые считали, что проблемы, связанные с гонкой вооружений, имеют самостоятельные значение и ценность и их нельзя использовать для давления на СССР на других направлениях. По мнению противников курса Никсона, политика «взаимосвязанных решений» обрекала переговоры двух сверхдержав на неудачу и провоцировала конфронтацию между ними. Ограничение вооружений было трудным делом из-за того, что многие специалисты (не говоря уже о широкой общественности) не понимали сути проблемы. Кроме того, успех такого ограничения означал продление политики «сдерживания» на неопределенный срок. Если мир становился более безопасным, исчезал базовый стимул, заставлявший лидеров с обеих сторон «железного занавеса» искать политическое решение назревших проблем[22].
Несмотря на упорное противодействие внутри США, «увещевание» начало давать результаты. Американо-китайское сближение расширило доступное Вашингтону пространство для маневра и ограничило возможности Москвы, которая больше не могла использовать противоречия между двумя сильнейшими нациями мира в своих интересах. Оппонент, вынужденный в своей политике считаться с все возрастающим количеством ограничений, со временем захочет прекратить бессмысленную борьбу и стать союзником.
Еще Аденауэр и де Голль считали, что советско-китайские трения могут побудить Москву искать сближения с Западом. При этом ФРГ времен Аденауэра была несамостоятельна в своей внешней политике, да и Франция де Голля, выступавшая за создание «Европы от Атлантики до Урала», не воспринималась советским руководством как равный партнер для переговоров. Только у США оказалось достаточно сил для того, чтобы осуществить мечту европейских лидеров[23].
После победы коммунистов в Китае в 1949 г. и активного участия страны в Корейской войне отношения между Пекином и Вашингтоном значительно ухудшились и свелись к непрямым дипломатическим контактам. После начала «культурной революции» двухсторонние отношения вообще прекратились. В 1969 г. на советско-китайской границе произошел ряд столкновений, возникла опасность полномасштабной войны. США, хотевшие заменить биполярную систему международных отношений «стратегическим треугольником», должны были помочь Китаю сохранить независимость. Вашингтон развил дипломатическое давление на Москву, имевшее целью заставить ее отказаться от нападения на КНР. Предполагая, что Пекин больше боится конфликта с СССР, чем с США, администрация Никсона предприняла попытку сближения, изменив повестку дня американо-китайских отношений. Планировалось отложить споры о Тайване и взаимные экономические претензии до лучших времен и заняться более общими вопросами двустороннего сотрудничества.
8 августа 1969 г. государственный секретарь США У. Роджерс заявил, что американское руководство приветствовало бы усиление китайского влияния в азиатско-тихоокеанском регионе. Политик также напомнил об односторонних экономических уступках, которые Вашингтон незадолго до того сделал Пекину. Сигнал получился совершенно недвусмысленным[24].
Переговоры между американскими и китайскими дипломатами в Варшаве в 1969 г. окончились безрезультатно. Стороны еще не были готовы обсуждать серьезные геополитические проблемы. Потом контакты продолжились через пакистанское правительство и достигли кульминации в июле 1971 г., когда видный американский дипломат Г. Киссинджер тайно прибыл в Пекин.
В феврале 1972 г. Никсон нанес официальный визит в Китай, по итогам которого было опубликовано так называемое Шанхайское коммюнике. Этот документ заложил основу для американо-китайского сближения на много лет вперед. Обе стороны заявили о своей заинтересованности в нормализации двусторонних отношений, в поддержании мира во всем мире. И Пекин, и Вашингтон отказывались от единоличной гегемонии в азиатско-тихоокеанском регионе и подчеркивали мирный, конструктивный характер своей дипломатии. По сути, стороны заключили оборонительный союз против советской экспансии в Азии. Год спустя они договорились противодействовать ей в мировом масштабе. Цель США состояла в том, чтобы находиться ближе к СССР и КНР, чем они были друг к другу. Это давало Вашингтону широкие возможности международного лавирования[25].
Советский Союз смягчил свою позицию в отношениях с США, не желая провоцировать дальнейшее американо-китайское сближение. В мае 1972 г., во время визита Р. Никсона в Москву, были подписаны два важных договора, касавшихся гонки вооружений, – ПРО и ОСВ-1. Они закрепили наметившуюся несколькими годами ранее разрядку международной напряженности. Их подписание, скорее всего, оказалось бы невозможным без умелой дипломатии администрации Никсона.
Г. Киссинджер является крупным специалистом по истории европейской дипломатии XIX века. «Среди важных особенностей методологического подхода Киссинджера к проблеме нового мирового порядка необходимо указать на его стремление к использованию исторических аналогий. В частности, он обращается к одной из своих излюбленных тем – «европейскому концерту» XIX в. Киссинджер считает, что нарождающаяся международная система будет многополярной, с пятью или шестью центрами силы. Среди них он называет Соединенные Штаты, «Большую Европу», Китай, Японию, Россию и, возможно, Индию. Ключевым компонентом обеспечения стабильности данной системы Киссинджер видит общность ценностей основных геополитических игроков»[26].
Именно глубокое изучение «Европейского концерта» привело ученого к идее легитимного мирового порядка – многополярного, основанного на четких «правилах игры», а не на абстрактных международно-правовых и моральных концепциях («мир любой ценой» и т. п.). По его мнению, злоключения человечества в XX–начале XXI вв. в огромной степени обусловлены тем, что система международных отношений очень далеко отошла от описанного идеала. Впрочем, после окончания «холодной войны» у человечества появился новый шанс претворить его в действительность, вернуться к проверенным временем форматам международного взаимодействия. Ученый нередко облекал актуальные политические рекомендации в форму исторического анализа: «Вестфальский мир следует трактовать как практическое приближение к реальности, он вовсе не демонстрирует какого бы то ни было уникального нравственного осознания. Этот мир опирается на сосуществование независимых государств, которые воздерживаются от вмешательства во внутренние дела друг друга и сопоставляют собственные амбиции и амбиции прочих с принципом общего равновесия власти. Никакое единоличное притязание на обладание истиной, никакое универсальное правило не сумели воцариться в Европе. Вместо этого каждое государство обзавелось суверенной властью над своей территорией. Каждое соглашалось признавать внутренние структуры и религиозные убеждения соседей как жизненные реалии и воздерживалось от оспаривания их статуса. Подобный баланс сил отныне рассматривался как естественный и желательный, а потому амбиции правителей выступали противовесом друг другу, по крайней мере, в теории ограничивая масштабы конфликтов. Разделенность и многообразие (во многом случайно сложившиеся в развитии европейской истории) стали отличительными признаками новой системы международного порядка – с собственным мировоззрением, собственной философией. В этом смысле усилия европейцев по тушению их «мирового» пожара способствовали формированию и послужили прототипом современного подхода, когда от вынесения абсолютных суждений отрекаются в пользу практичности и экуменизма; это попытка выстроить порядок на разнообразии и сдерживании»[27].
Книга «Мировой порядок» получила много положительных оценок экспертов: «Именно сейчас важно появление такой работы, в которой явно прослеживается стремление автора продемонстрировать объективный академический подход к оценке как прошлых, так и текущих событий. Особенно это важно потому, что её автор – не кто иной, как один из столпов американской внешней политики, до сих пор пользующийся большим авторитетом во всём мире. Мне кажется, что если бы сегодняшние мировые лидеры внимательно отнеслись к тем выводам, которые делает Киссинджер на основе своего анализа с привлечением большого количества всевозможных источников, многие проблемы современного мирового устройства решались бы несколько легче»[28].
Делая общий вывод об американской внешней политике в новом тысячелетии, Г. Киссинджер писал: «Для Америки любое применение принципов «Realpolitik» необходимо сочетать с учетом первозданных ценностей первого в истории общества, специально созданного во имя свободы. И все же выживание и прогресс Америки будут также зависеть от ее способности делать выбор, отражающий современную ей реальность. Иначе внешняя политика превратится в самодовольное произнесение прописных истин. Относительный вес каждого из этих компонентов и цена, связанная с каждым из этих приоритетов, определяются и характером вызова, и масштабностью политических лидеров. Но чего ни один лидер не имеет права делать, так это заявлять, будто выбор не имеет цены или равновесие не нужно поддерживать.
Двигаясь по пути к мировому порядку в третий раз за современную эпоху, американский идеализм сохраняет столь же важное значение, как и всегда, а может быть, обретает значительно большее. Но в условиях нового мирового порядка его роль сведется к тому, чтобы обеспечивать веру, позволяющую Америке пройти через все сомнения выбора в несовершенном мире. Традиционный американский идеализм должен сочетаться с вдумчивой оценкой современных реалий, чтобы выработалось применимое на практике определение американских интересов. В прошлом усилия в области американской внешней политики вдохновлялись утопическими представлениями о некоем конечном пункте, по достижении которого изначальная мировая гармония будет просто воспроизводиться и самоутверждаться.
Но ныне такого рода финалы малоперспективны; воплощение американских идеалов будет идти путем терпеливого накопления частных успехов»[29].
Использованная литература
1. Киссинджер Г. Дипломатия / Г. Киссинджер; пер. с англ. В. В. Львова. – М.: «Ладомир», 1997. – 847 с.
2. Киссинджер Г. Мировой порядок / Г. Киссиджер; пер. с англ. В. Желнинова, А. Милюкова // Геополитика. – М.: АСТ, 2018. – 512 с.
3. Марьясис Д. А. Мировой порядок XXI века / Д. А. Марьясис // Вестник МГИМО. – 2015. – № 1 (40). – С. 278-281.
4. Хомутинкин С. В. Америка и «Новый мировой порядок»: оценки Генри Киссинджера / С. В. Хомутинкин // Pro nunc. – 2006. – № 2 (5). – С. 67-70.
Вопросы для самоконтроля
1. Какой вклад Г. Киссинджер сделал в развитие политического реализма?
2. Раскройте содержание доктрины Никсона–Киссинджера.
3. Как Г. Киссинджер относился к вильсонианству?
4. Как ученый оценивал вьетнамскую политику администраций Л. Джонсона и Р. Никсона?
5. Чем был обусловлен успех «челночной дипломатии» администрации Р. Никсона?
6. Как ученый понимает принцип легитимности в международных отношениях?
7. Удалось ли ему в своей деятельности органично соединить теорию и практику?
8. В чем, по его мнению, заключается главная причина поражения США во Вьетнамской войне?
9. Как Г. Киссинджер относился к доктрине «сдерживания»?
10. Какой вклад он сделал в разрядку международной напряженности в начале 1970-х гг.?
ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ З. БЖЕЗИНСКОГО
З. Бжезинский, 10-й Советник президента США по национальной безопасности (1977–1981 гг.), был одним из людей, определявших американскую внешнюю политику в эпоху «холодной войны». После ее завершения он посвятил себя изучению американской глобальной стратегии в новом, формирующемся миропорядке. Наиболее известный труд Бжезинского – «Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы» – был издан в 1997 г. С тех пор ученый частично пересмотрел свои взгляды на международную политику, но упомянутая книга сохраняет актуальность как иллюстрация определенного типа научного мышления. Поэтому целесообразно начать анализ именно с нее, а после рассмотреть эволюцию первоначальной концепции.
Бжезинский называет Евразию «великой шахматной доской», на которой идет борьба за мировое господство[30]. После распада Советского Союза США, расположенные за пределами Евразии, стали единственной сверхдержавой. Главная цель их внешней политики – не допустить появления на континенте могущественного государства или коалиции государств, способной бросить вызов американской гегемонии. Для этого Вашингтон должен сохранить за собой роль верховного арбитра в конфликтах евразийских государств и создать в Евразии систему баланса сил, в которой ни одна страна не сможет усилиться за счет других[31].
Бжезинский утверждает, что описанное дипломатическое маневрирование преследует благородные цели. По его словам, США должны бороться за сохранение своего положения, поскольку только им под силу переформатировать международное сообщество в соответствии с долгосрочными интересами человечества[32].
Американские политики и ученые часто используют возвышенную риторику, чтобы замаскировать истинные цели своей страны на мировой арене. Поведение Бжезинского, известного своей русофобией, только подтверждает данную закономерность.
Можно провести аналогию между мировым господством США и историей великих древних и средневековых империй. Римляне правили Средиземноморьем, опираясь на военное и культурное превосходство над соседями и покоренными народами. Китайские императоры создали и поддерживали эффективную централизованную бюрократию. Их подданные остро ощущали свое национальное единство и свысока смотрели на «варваров», что придавало государству дополнительную прочность. Монголы располагали мощной армией, но легко растворялись в населении завоеванных стран. Европейские народы достигли могущества в эпоху Великих географических открытий, развив свой военный, экономический и культурный потенциал. Великие империи прошлого добивались впечатляющих успехов в войнах и государственном строительстве, однако ни одна из них не заслуживает названия мировой, даже Британская. Кроме того, их развитие нередко было неравномерным[33].
Америка обладает всеми преимуществами, которых им недоставало. Она превосходит все остальные страны мира в четырех ключевых областях – военной, экономической, технической и культурной. Именно это делает ее гегемонию уникальной по масштабам[34].
США являются демократией, нередко предпочитают «мягкую» силу «жесткой» и стремятся разделять глобальную ответственность с другими народами, а не навязывать им свою волю. Вашингтон сумел создать новый мировой порядок, отражающий внутреннее устройство американского общества. Перечисленные черты отличают единственную сверхдержаву от других, уже рухнувших империй и повышают ее жизнестойкость[35].
Чтобы сохранить достигнутое преобладание, американцы должны проводить правильную евразийскую политику. На долю Евразии приходится около 75 % населения Земли, приблизительно 60 % мирового ВНП и около трех четвертей известных энергетических запасов планеты. Кроме того, на континенте расположен ряд сильнейших (после США) государств мира. Эти факты свидетельствуют о центральном значении Евразии в мировой политической архитектуре. В ее западной и восточной части находятся несколько сильных стран с многочисленным населением, ее центр, напротив, редконаселен, нестабилен и дезорганизован[36].
Сделав необходимое предисловие о важности Евразии, Бжезинский дает ряд общих рекомендаций, касающихся американской политики на континенте. Возможное возрождение России угрожает американским интересам. Западная Европа должна и дальше оставаться плацдармом для развертывания американских сил. Вашингтон должен включить постсоветское пространство в свою орбиту, действуя через своих союзников по ЕС и НАТО. Нельзя допустить политического объединения всех ближневосточных или дальневосточных стран под властью регионального гегемона. Стремясь к упомянутым целям, необходимо помнить, что американцы могут влиять на Евразию, но не управлять ею напрямую[37].
Чтобы избежать перечисленных опасностей, нужно вот что сделать. Во‑первых – выявить евразийские государства, важные с геостратегической точки зрения, определить внешнеполитические цели, которые они ставят перед собой, и возможные последствия их поступков. Во-вторых – защищать интересы США на континенте, компенсируя и контролируя действия упомянутых государств, подключая их к многосторонним инициативам и институтам, стесняющим их свободу[38].
Геостратегическими действующими лицами называются государства, достаточно сильные и мотивированные, чтобы нарушить американские интересы, изменив баланс сил в мире. «Активными геостратегическими действующими лицами являются государства, которые обладают способностью и национальной волей осуществлять власть или оказывать влияние за пределами собственных границ с тем, чтобы изменить – до степени, когда это отражается на интересах Америки, – существующее геополитическое положение. Они имеют потенциал и/или склонность к непостоянству с геополитической точки зрения. По какой бы то ни было причине – стремления к национальному величию, идеологической реализованности, религиозному мессианству или экономическому возвышению – некоторые государства действительно стремятся заполучить региональное господство или позиции в масштабах всего мира»[39].
Геополитические центры – это государства, важность которых обусловлена их местоположением, а не силой и мотивацией. Они являются объектами, а не субъектами мирового политического процесса. «Геополитические центры – это государства, чье значение вытекает не из их силы и мотивации, а, скорее, из их важного местоположения и последствий их потенциальной уязвимости для действий со стороны геостратегических действующих лиц. Чаще всего геополитические центры обусловливаются своим географическим положением, которое в ряде случаев придает им особую роль в плане либо контроля доступа к важным районам, либо возможности отказа важным геополитическим действующим лицам в получении ресурсов. В других случаях геополитический центр может действовать как щит для государства или даже региона, имеющего жизненно важное значение на геополитической арене. Иногда само существование геополитического центра, можно сказать, имеет очень серьезные политические и культурные последствия для более активных соседствующих геостратегических действующих лиц»[40]. Действующих лиц на евразийской «шахматной доске» всего пять – это Франция, Германия, Россия, Китай и Индия. Геополитических центров тоже пять – это Украина, Азербайджан, Южная Корея, Турция и Иран, причем последние два государства обладают и некоторыми чертами действующих лиц[41].
Оценив расстановку сил в Евразии в целом, Бжезинский формулирует американскую стратегию для отдельных ее регионов. США должны построить жизнестойкую Европу, опирающуюся на франко-немецкий тандем, расширяющую границы международной демократической системы сотрудничества и прочно связанную с Вашингтоном[42]. Украина – одна из ключевых стран региона – должна присоединиться к Веймарской тройке, поскольку Киев является естественным продолжением оси Париж-Берлин-Варшава[43].
Действительно, украинско-немецкие межправительственные консультации, проводившиеся в годы президентства Л. Кучмы, давали западным аналитикам повод для оптимизма. После прихода к власти В. Ющенко многие европейские лидеры перестали рассматривать Киев как надежного партнера. После Евромайдана Украина утратила остатки суверенитета и окончательно перешла под внешнее управление. Посвященную ей часть «Великой шахматной доски» следует признать безнадежно устаревшей. Положение России за последние двадцать лет тоже значительно изменилось, но совсем в другую сторону.
После краха СССР Россия стала «черной дырой» в центре Евразии, слабым и нестабильным государством. США должны предотвратить анархию на постсоветском пространстве, а также помочь демократизации и экономическому восстановлению России, ее сближению с ЕС и НАТО. При этом нужно добиться бесповоротного отказа Кремля от имперских амбиций и авторитарных методов управления[44].
З. Бжезинский, в 1997 г. назвавший Россию «черной дырой», в книге «Стратегическое видение» утверждает, что у нее есть хорошие шансы практически без риска поглотить Беларусь. Реакция Запада на российскую экспансию будет нерешительной. Воспользовавшись этим, Кремль продолжит активную украинскую политику, но не добьется такого же успеха, как в случае с Беларусью. В итоге Украина рискует превратиться в очаг напряженности у самой границы ЕС[45].
Таким образом, некоторые события последних пятнадцати лет заставили эксперта отказаться от презрительного отношения к российскому потенциалу.
Средняя Азия и Закавказье, которые недавно обрели независимость от Москвы, имеют первостепенное геополитическое значение. «Евразийские Балканы» (включая сюда и Афганистан) обладают большими природными ресурсами, но их раздирают на части политический и экономический кризис, а также этнические конфликты и соперничество между великими державами в условиях «вакуума силы». Белый Дом должен помочь созданию стабильной региональной системы международных отношений, в которой будут учтены и сбалансированы интересы Турции, Ирана, России, Китая, самих среднеазиатских и закавказских республик и, конечно же, США. Мировое сообщество должно получить беспрепятственный экономический доступ к региону[46].
На Дальнем Востоке Вашингтон должен лавировать между Токио и Пекином. Недопустимо, чтобы два из упомянутых государств создали коалицию против третьего. Американцы должны воздерживаться от действий, которые могут вызвать враждебность Китая. Пекин пока может претендовать на роль регионального гегемона, но не мировой державы. Если Вашингтон примет меры по «сдерживанию» во многом иллюзорной «китайской угрозы», он рискует сделать ее реальностью. Кроме того, неправильная политика США в регионе может вызвать геополитическую дезориентацию Японии и потерю Южной Кореи. Умело маневрируя в новом «стратегическом треугольнике», американцы должны привлечь Японию к формированию нового миропорядка, а мощь Китая использовать в интересах всего региона[47].
Резюмируя свои геополитические наблюдения, З. Бжезинский рисует следующую картину: «Для США пришло время выработать и применять комплексную всеобъемлющую и долгосрочную геостратегию по отношению ко всей Евразии. Эта необходимость вытекает из взаимодействия двух фундаментальных реальностей: Америка в настоящее время является единственной супердержавой, а Евразия – центральной ареной мира. Следовательно, изменение в соотношении сил на Евразийском континенте будет иметь решающее значение для мирового главенства Америки, а также для ее исторического наследия. Американское мировое первенство уникально по своим масштабам и характеру. Это гегемония нового типа, которая отражает многие из черт, присущих американской демократической системе: она плюралистична, проницаема и гибка. Эта гегемония формировалась менее одного столетия, и основным ее геополитическим проявлением выступает беспрецедентная роль Америки на Евразийском континенте, где до сих пор возникали и все претенденты на мировое могущество. Америка в настоящее время выступает в роли арбитра для Евразии, причем нет ни одной крупной евразийской проблемы, решаемой без участия Америки или вразрез с интересами Америки»[48].
Перечислив меры по защите и укреплению американской гегемонии, Бжезинский кратко описывает мир, который придет на смену Pax Americana. США являются не только первой, но и последней мировой сверхдержавой. Диффузия политической и экономической мощи в международных отношениях сравнительно скоро сделает невозможной концентрацию очень большой власти в одних руках. США должны заботиться не только об укреплении своих позиций, но и о создании трансъевразийской (а в перспективе и мировой) системы безопасности, которая будет функционировать и после конца «американской эпохи»[49].
Позже ученый значительно модернизировал свою теорию, убрав из нее несколько старых положений и введя ряд новых. «В «Стратегическом взгляде» Бжезинский с горечью признает ошибки, допущенные в течение истекших двух десятилетий ... В то же время Бжезинский уверен, что его рассуждения «об угасающем Западе» не являются «исторической неизбежностью». В связи с этим автор предлагает стратегию возрождения Запада и одновременной стабилизации стремительно развивающегося и противоречивого Востока. ...
...
Если в книге «Великая шахматная доска» Бжезинский уверенно рассуждал о том, что достигнутый Америкой геостратегический успех в течение ближайших десятилетий «узаконит» ее роль как «первой, единственной и последней истинно мировой державы», в 2004 г. говорил, что у США еще есть «второй шанс» построения однополярного мира, то в своей последней книге Бжезинский констатирует уменьшение политического влияния США в мире и установление многополярного мира как уже объективно свершившуюся реальность. Исходя из этого, Бжезинский приходит к выводу о необходимости полного переосмысления дальнейшей стратегии США»[50].
В статье «Балансируя Восток, модернизируя Запад» (2012 г.) Бжезинский пишет, что существуют два сценария развития Запада – конструктивный и деструктивный. Первый предполагает более высокий уровень интеграции стран-членов ЕС при сохранении «американского зонтика безопасности», второй основывается на допущении, что Европе не удастся ответить на ключевые вызовы современности и выполнить свою уникальную миссию. Рассмотрим все версии будущего, в которых, по мнению автора концепции, европейская интеграция столкнется с серьезными препятствиями.
В первом, наиболее разрушительном сценарии, Италия или Германия, руководствуясь, в первую очередь, экономическими соображениями, делает выбор в пользу более тесных отношений с Россией. Это вызывает беспокойство Великобритании и Франции и заставляет их искать гарантий безопасности в союзе друг с другом и с США. Украина подвергается опасности быть поглощенной Россией, а Польша и страны Балтии начинают осаждать США просьбами о поддержке.
Также возможен срыв польско-российского примирения, который вызовет новый раскол Европы. Аналогичные последствия могло повлечь за собой ухудшение франко-германских или германо-польских отношений, чего в начале 1990-х гг. удалось избежать.
Третий вариант кризиса менее опасен, но и он может поставить мировое сообщество перед неразрешимыми задачами. Если демократические реформы в России и Турции потерпят неудачу, то это создаст непреодолимые препятствия для дальнейшего расширения ЕС на Восток[51].
В последние годы[52][53]Збигнев Бжезинский начал делать акцент на взаимозависимости мира и объективных факторах, ограничивающих могущество Америки. По его мнению, страна может сохранить свое глобальное лидерство (уже не мировое господство), расширив Запад и выведя его на новый уровень развития, а также сбалансировав Дальний Восток с учетом интересов Китая[54].
Российский исследователь И. А. Гобозов так характеризует поздний этап творчества американского геополитика: «Бжезинский не ограничивается анализом отдельных государств. В центре его внимания оказывается, по его выражению, всеобщее достояние, то есть те области планеты, которые принадлежат всему миру. Их автор делит на основные группы – стратегические и экологические. «Стратегическое достояние включает морское и воздушное пространство, космос и киберпространство, а также ядерную сферу, поскольку она связана с контролем над распространением ядерного оружия. В экологическую подгруппу входят геополитические последствия управления водными ресурсами, Арктика, глобальные климатические изменения». И здесь тоже, по твердому убеждению Бжезинского, без ведущей роли США не обойтись. Вместе с тем он считает, что без привлечения Китая, России, Индии невозможно решить проблемы всеобщего достояния. Поэтому предлагает разработать некий глобальный консенсус, чтобы все несли одинаковую ответственность, ведь каждому государству в условиях глобализации выгодно мирное решение всех вопросов. Вместе с тем, считает автор, нельзя ослаблять лидирующее положение США и в этой области, так как это может привести к глобальной катастрофе.
Американский политолог считает, что после 2025 г. появится новое геополитическое равновесие. Прежде всего автор анализирует евразийские геополитические пространства, ситуацию в Иране, Индии, Китае и т. д. По его утверждению, глубокие трансформации восточных обществ, особенно Китая и Индии, угрожают глобальной стабильности мира. Но эту угрозу может остановить Америка, если она по-прежнему будет играть доминирующую роль в мире. Одним словом, Бжезинский ратует за то, чтобы Соединенные Штаты в обозримом будущем оставались ведущей державой и выступали в роли «старшего брата», следящего за порядками в мире. Иначе говоря, США выступали и будут выступать в роли главного миротворца»[55].
Одновременно ученый не отказывается от антироссийской риторики. В марте 2014 г. в статье в Washington Post он крайне отрицательно отозвался о новейшей истории Крыма, обвинил Россию в агрессии против Украины и призвал Запад принять меры для «сдерживания» Кремля. Статья не содержит никакого исторического анализа, если не считать таковым неприемлемые параллели между действиями В. Путина в 2014 г. и А. Гитлера в 1938–1939 гг.
Использованная литература
1. Бжезинский З. Великая шахматная доска: господство Америки и его геостратегические императивы / З. Бжезинский. – М.: ACT, 2014. – 702, [2] с.
2. Гобозов И. А. Контуры будущего в представлении З. Бжезинского / И. А. Гобозов // Философия и общество. – 2013. – № 3 (71). – С. 5–28.
3. Насыбуллова В. Н. «Стратегический взгляд» З. Бжезинского. Трансформация позиции / В. Н. Насыбуллова // Власть. – 2015. – № 11. – С. 123–125.
4. Brzezinski Z. America and the World: Conversations on the Future of American Foreign Policy / Z. Brzezinski. – N. Y.: Basic Books, 2008. – 291 p.
5. Brzezinski Z. Balancing the East, Upgrading the West / Z. Brzezinski // Foreign Affairs. – January 2012. – URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/2011-12-13/balancing-east-upgrading-west (дата обращения: 12.10.2017).
6. Brzezinski Z. Strategic Vision: America and the Crisis of Global Power / Z. Brzezinski. – N. Y.: Basic Books, 2012. – 224 p.
Вопросы для самоконтроля
1. Почему З. Бжезинский называет Евразию «великой шахматной доской»?
2. Каким критериям должны удовлетворять геостратегический игрок и геополитический центр?
3. Как менялось мнение З. Бжезинского о России на протяжении его научной карьеры?
4. Раскройте концепцию «евразийских Балкан».
5. Раскройте концепцию «демократического плацдарма».
6. Какие сценарии раскола европейского и евроатлантического единства сформулировал З. Бжезинский?
7. Каким ученый видит мир после конца американского доминирования?
8. Каким был его вклад в победу США в «холодной войне»?
9. Как З. Бжезинский отреагировал на присоединение Крыма к России? Чем была обусловлена его позиция?
10. Как ученый оценивал теорию и практику неоконсерватизма с геостратегической и ценностной точек зрения?
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 278; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!