Глава 10. Чистая случайность, или Смешная латынь

 

Латынь по праву считается одним из древнейших письменных языков ци­вилизации. Люди образованные и не балующиеся сомнительными сочине­ниями ревизионистов истории твердо знают, что эта италийская лингва - часть великой античной культуры. Золотой век латыни пришелся на первое столетие до нашей эры и первое после Рождества Христова, когда великий Рим был грандиозен и могуч во всех своих проявлениях. Но и с распадом удивительнейшей из всех империй латинская языковая картина мира про­должала, согласно данным историков, господствовать в умах и речевых аппаратах многих средиземноморцев и примкнувших к ним в культурном отношении варваров. Латынь стала попутчиком Христианской Церкви и богословия, а позже - базовым языком ученых и образованцев. На латыни сочинялись трактаты и диссертации, проводились диспуты и дискуссии, велась научная и дипломатическая переписка, составлялись хроники и ле­тописи.

Совсем иная судьба у славянских языков. Несмотря на многочисленные попытки доказать, что уже за полтора тысячелетия до Рождества Христова некая праславянская речь звучала на европейских просторах (см., например, работы Ф. Славского и Л. Мошинского), первые зафиксированные тексты на славянских диалектах относятся учеными самое раннее к X веку нашей эры. Из этого, как нетрудно догадаться, делается простой вывод: к моменту возникновения у славян письменности и способности создавать с ее помо­щью культурный ландшафт латынь уже минимум 1500 лет облагораживала вокруг себя все живое и неживое пространство. Из этого тезис о культур­трегерстве вытекает самым естественным образом. А вместе с ним и взгляд сверху вниз, и желание поучаствовать в судьбе незатейливых дикарей, и апел­ляции к прошлому, в котором одни как бы создавали цивилизацию, а другие лишь пытались копировать (и то с горем пополам) ее достижения. Но самое главное - весь этот гуманизм для избранных предполагает незатейливое «а вы чьих будете» с последующим делением «контингента» на первый, вто­рой и прочие сорта.

При этом и наука, и общественное сознание изначально ставятся перед фактами, от которых нужно плясать, как от печки. Латынь - это античность, язык Церкви и образования. Славянские же языки - всего лишь средство коммуникации, заведомо черпающее все лучшее из той же античной или средневековой цивилизации. В крайнем случае то, что не было получено от древности с ее греко-римским профилем, славяне позаимствовали у немцев, арабов и прочих тюрок в период разброда и шатания Средневековья. По­тому что никакого прямого контакта блестящей антики с гога-магогами не было и быть не могло.

И спорить тут с людьми образованными и начитанными практически бессмысленно. Любые попытки указать на вопиющие факты наталкиваются на песню отпора с припевом: непрофессионализм, шарлатанство, псевдопа­триотизм, дилетантство, лженаука. В крайнем случае подключается тяжелая артиллерия в виде маститых (чуть было не сказал «племенных») исследо­вателей с солидной академической репутацией, которые, брезгуя вда­ваться в подробности, бросают с барского плеча что-нибудь типа: «чистая случайность». После чего всякому здравомыслящему индивиду становится ясно как дважды два, что очередная группа покусившихся на устои законно получила по сусалам от представителей интеллектуальной научной элиты. Лавровые венки, фанфары, vivat Academia, vivant professores! И полные ще­нячьего гаудеамуса глаза сочувствующей интеллигенции.

А потом аккуратная констатация одним из мэтров факта безусловного превосходства правильной науки. Чтобы ни у кого даже тени сомнения не возникло, кто есть who. Причем, как это принято у ученых с большой буквы, обращение следует не к кому-то конкретному, а ко всем несогласным сразу, скопом (A.A. Зализняк «О профессиональной и любительской лингвистике»):

Вот некоторые примеры сходства как формы, так и значения, за кото­рым, однако, не стоит ни отношения родства, ни отношения заимствова­ния, то есть ничего, кроме чистой случайности.

Итальянское stran-o «странный» и русское странный одинаковы по значению и имеют одинаковый корень (но итальянское слово произошло из латинского extraneus «внешний, посторонний, иностранный», от extra «вне», а в русском тот же корень, что в «страна, сторона»).

Действительно, академик от профессионалов привел блестящий пример «чистой случайности» совпадения содержания и формы. Ведь итальянское strano к русскому странный не имеет никакого отношения. Почему не име­ет? Потому что происходит от латинского extraneus, которое, в свою очередь, идет от латинского extra. И все было бы чудесно, ежели б не одно но: слова extraneus не существовало в классической латыни, а появилось оно только в латыни позднесредневековой, когда славянские языки уже могли оказывать на нее влияние. Академик об этом попросту забыл (вариант № 1) или банально не знал (вариант № 2). А еще забыл Зализняк сообщить, что и отдельной лексемы extra в классической латыни не было, она появляется в виде приставки только в одном (одном!) слове - extraordinarius. Все осталь­ные псевдолатинские слова с extra - продукт совсем поздней, ученой латыни XVII-XVIII столетий (это не изобретение новохронологов, это жесткая ТИ-версия). Так с чего вдруг мы должны поверить (а иного слова и не подбе­решь, ибо никаким знанием реалий тут и не пахнет), что странный и strano не являются родственниками? Вообще-то все может быть с точностью до наоборот. Сначала новые языки, а потом - научная псевдолатынь, в кото­рую, кстати, вошло огромное количество совсем не латинских, переделан­ных слов, ибо школяры всегда баловались фразами типа тамбовский люпус тебе амикус.

Впрочем, возможно, ошибка резидента-академика - это всего лишь «чи­стая случайность»? Ну с кем не бывает? Подсунули ассистенты не тот при­мер, а мы и рады глумиться... Что ж, дайте блондинке еще один шанс, как говорили ее поклонники в стародавнем анекдоте. Вот, предположим, вели­кий и непотопляемый Фасмер. Этимолог с большого Э-э-э... Человек, чей словарь считается образцом работы ученого.

Смотрим, что наудил герр Фасмер про простое слово палата:

полата, обычно палата, палатка, полати мн. «дощатый настил, нары», также «чердак, настил для охотника в лесу», укр. палата, др.-русск. полата (Син. Патер. XI в.; см. Срезн. II, 1122 и сл.), ст.-слав, подата «дво­рец, покой, шатер» (Супр.). Из ср.-греч. TtaAcmov от лат. palatium; см. Mi. EW 255; Г. Майер, Ngr. Stud. 3, 51; Фасмер, ИОРЯС 12, 2, 267; Гр.-сл. эт. 154; Брандт, РФВ 23, 302; Соболевский, ЖМНП, 1914, авг., стр. 365; Романский, JIRSpr. 15, 125; Стендер - Петерсен, Class, et Mediaev. 3, 10 и сл. Сюда же др.-русск. полати мн. «хоры в церкви» (Зеленин, AfslPh 32, 602). Менее вероятно непосредственное заимствование из лат. palatium (Мейе, Et. 183); см. также Преобр. II, 90.

Таким образом, получается, что слово палата (полата) заимствовано в русский язык из среднегреческого, а у греков оно из латыни. А уж в латынь слово пришло незнамо как. То ли богиня с таким именем была, то ли везде­сущие этруски подсуетились. Но путь Рим - Греция - Русь ни у кого возражений не вызывает. При этом перечитывать даже себя, любимых, у знатоков русской и прочей словесности не сильно принято. Ведь тот же Фасмер на одной странице с палатами рассказывает о том, что:

пол I, род. п. -а «пол»; укр. піл, род. п. полу «спальная лавка», блр. пол, др.-русск. полъ «основание».

И любому вменяемому человеку ясно, что полаты произошли от пола, то есть сначала основание, спальное место, настил, а потом уже полати (настил, нары и т.п.) и полаты (жилье вокруг этого самого настила). И только лингви­сты работают по принципу «не верь глазам своим». Может быть, поэтому о некоторых из них говорят, что они существа бесполые...

Никаких сомнений не было у г-на Фасмера и по поводу слова поганый. Максимилиан Романович твердо знал, что сначала было латинское paganus (языческий, сельский), а потом уже все остальное. Ничего, что в польском и чешском сохранились hanic и haniti (хулить, осуждать). Такие досадные и мелкие глупости не выбьют из седла настоящего ученого. Кто сказал, что по- является приставкой? Это фсё есть диферсия и злобное потяффкифание из кустофф!

И слово обет Фасмер раскалывает на раз-два. Только после раз-два отчего-то три-четыре не услышать. А жаль. Ведь слово-то какое интересное! Действи­тельно, состоит из двух компонентов: приставки об- и корня -вет*. С этим не поспоришь. А то, с чем можно спорить, Фасмер благополучно оставляет за скобками. И отчего-то не верится, что не знал сей ученый муж слова obey (подчиняться, слушаться, повиноваться). Или, может быть, мне кажется, что слова обет и obey, имеющие к тому же практически одинаковое значение, яв­ляются родственными? Ну а латинское obedire, oboedire, наверное, вообще ни при чем. Потому как это очередной образчик «чистой случайности».

Такой же, какую мы наблюдаем в словах обитать/обитель, сравнивае­мых с латинским oppidum (оппидум, временный город-крепость). Известно и очевидно, что славянское обитать - это добавка приставки об- к слову витать в значении жить. А чем же нас порадуют профессиональные знато­ки латыни? Они полагают, что oppidum - это ob + pedum, то есть попросту след, отпечаток (ноги). А уж там, где наследили римляне, обитать можно лишь с придыханием, замерев в глубоком пардоне перед их культурным ве­личием. Поэтому oppidum обители не товарищ, не брат и даже не однофа­милец. Ничего, что в некоторых языках это самое oppidum превратилось в совсем понятное obitos, а потом в Обидуш (есть такой город в Португалии). Никакими сравнениями настоящего лингвиста не переубедить. Потому что немецкая лингвошкола XIX столетия не завещала верить в такие глупости. Кстати, в статье Витать, где Фасмер честно пишет, что это слово раньше имело значение жить (оно, например, осталось в идиоме витать в облаках), никаких упоминаний о латинском слове vita не имеется. Интересно было бы узнать, почему. Впрочем, в статье Обитать Фасмер habitatio упоминает, но расшифровки родства от него не дождаться. Потому что это обратно чудес­ное совпадение. Называемое профессионалами «чистой случайностью».

У западных ученых такого безобразия, конечно же, не наблюдается. Они про славянские языки что-то когда-то слышали, но брать в расчет всякую периферийную дребедень ни в коем разе не подписывались. Отсюда и чу­десные этимологические зарисовки на тему латинской основы всего и вся. Просто прелесть что такое, разумом и логикой веет от еще даже не про­читанного исследования. А уж после прочтения нет никакой человеческой возможности воздержаться от громких и продолжительных аплодисментов.

Вот, к примеру, предлагают нам британские ученые западные этимологи логическую цепочку:

Testament, с. 1290, “last will disposing of property,” from L. testamentum “a will, publication of a will,” from testari “make a will, be witness to,” from testis “witness,” from PIE *tris- “three,” on the notion of “third person, disinterested witness.” Use in reference to the two divisions of the Bible (c. 1300) is from L.L. vetus testamentum and novum testamentum, loan-translations of Gk. palaia diatheke and kaine diatheke. L.L. testamentum in this case was a mistranslation of Gk. diatheke, which meant both “covenant, dispensation” and “will, testament,” and was used in the former sense in the account of the Last Supper (see testimony) but subsequently was interpreted as Christs “last will”.

Перед нами латинское (а позже и английское, и французское, и еще не­знамо чье) слово завещание. По мнению экспертов, изначальное латинское testamentum произошло от глагола testari (завещать, свидетельствовать, за­верять). Что ж, пока все логично. Смотрим далее. Testari произошло от testis (свидетель, заверитель, очевидец). Что ж, уже кривовато (ибо завещательное значение куда-то потерялось), но еще, с натяжками, логика просматривает­ся. Глагол обычно появляется позже основного в смысловом гнезде суще­ствительного. И это правило действует практически во всех индоевропей­ских языках. А вот что было до существительного testis? Слово-то явно по­явилось не на пустом месте. Нам говорят: до него была... индоевропейская основа *tris- (то есть три). Тут, что называется, хотелось бы подробностей. Что хотят сказать глубокоуважаемые эксперты? Во-первых, как это три лег­ко превратилось в testis? Где, пардон, зафиксированы промежуточные сло­ва? Ведь свидетель, завещатель - это термины права, а наличие развитого института права предполагает уже некое развитие цивилизации, со всеми ея атрибутами. И, во-вторых, почему это завещатель - некто третий? В чем логика? Ведь в вопросах наследования фраза «третьим будешь?», мягко го­воря, не всегда уместна. Или лингвисты считают, что свидетель - это «тре­тий лишний»? Можно, конечно, принять во внимание и то, что написано выше, в словарной статье: третий - потому что «незаинтересованное лицо». Убийственный аргумент. Приблизительно так же можно вывести, например, слово муха из слова котлета на том основании, что теоретически и практи­чески надо уметь отделять первое от второго.

Итак, логика произведения латинского testis из индоевропейского три, прямо скажем, хромает. А вот были бы господа лингвисты людьми любоз­нательными и незашоренными, глядишь, и увидели бы в латинском слове зашитый славянский корешок:

часть ж., род. п. -и, участь, счастье (см.), укр. часть, блр. часць, др.- русск. часть «доля, земельный участок, наследство», ст.-слав, часть (iepoq (Остром., Супр.), болг. чест ж. «часть, доля, счастье», сербохорв. чёст ж., чеш. cast, стар, сiest ж. «часть», елвц. cast’, польск. czesc, в.-луж. ease. || Праслав. sestѣ, связано чередованием гласных с кosъ (см. кусок), польск. kadek «кусок» (из kdъkъ), лит. kandu, kasti «кусать», kandis «укус”, лтш. kuöst, kuozu «кусать»; см. Брандт, РФВ 21, 215; Бернекер 1 155; Траутман, BSW 116; Младенов 679; М. - Э. 2, 349. Следует от­делять, вопреки Педерсену (Kelt. Gr. 1, 160), эти слова от греч. τενδω «обгладываю», которое связано с лат. tondeö, totondl, tondere «стричь, ощипывать»; см. Буазак 954 и сл.; Вальде - Гофм. I, 689 и сл. Неприем­лемо сближение с лат. scindö, -ere «раскалывать», греч. σχίζω, вопреки Миклошичу (Mi. EW 32), Шарпантье (AfslPh 29, 4), Микколе (Ursl. Gr. 3, 40); см. Бернекер, там же.

И ведь, что характерно, в древнерусском часть - это как раз доля, земель­ный участок, наследство. А ведь кто бы мог подумать?! И все сразу встает на свои места. Что человек получает по завещанию? Правильно, свою ЧАСТЬ (TEST в латинской транскрипции) имущества. И никак не потому, что был где-то «третьим» или некто «третий» свидетельствует это право. Все гораздо проще и прямее. Получил свою ЧАСТЬ, вот тебе и завещание, твоя УЧАСТЬ. И будет тебе, мил человек, если не потеряешь завещанное добро, СЧАСТЬЕ. А господам лингвоэтимологам останется только тихо, по-индоевропейски, соображать «на троих», разумно уповая на то, что их соплеменники никог­да не освоят славянику настолько, чтобы прочувствовать это самое счастье. Разумно уповая...

Кстати, о разуме. В русском разум. В английском и французском reason. Из латыни, естественно. От rationem. Которое от reri (считать, вычислять). Ну что ж, можно и так. Потому что русское раз-ум точно им не подходит. Зачем им ум? Им нашего ума не надо. У них своего палата palatium. Вот, опять безрассудно нарвались на «чистое совпадение». Потерпевший случай­но упал на нож, и так 48 раз.

О! Кстати, о ножах. Полулирическое отступление. Наука, как говорится, наукой, а кесарю кесарево.

Кесарево сечение есть проведение родов с помощью полостной опера­ции, при которой новорожденный извлекается через разрез брюшной стен­ки матки. Общеизвестный (медицинский) факт.

А откуда термин взялся? Большинство исследователей настаивает на «царском» происхождении. То ли кто-то из предков Цезаря (Кесаря) был рожден таким образом, то ли сам Гай Юлий появился на свет после опера­ционного вмешательства, то ли был римский закон, предписывающий до­ставать ребенка у умирающей матери, то ли еще какие латинские радости повлияли... Иногда, правда, исследователи вопроса упоминают латинский глагол caedere (резать, отсекать), который под влиянием народной этимологии мог превратиться в царский, но, принимая эту точку зрения, мы полу­чаем масло масляное, ибо произведенное от caedere слово (кстати, как об­разованное?) в сочетании с сечением даст отсекающее сечение.

Итак, ясно, что ничего неясно. Явление названо кесаревым сечением, но связи между царями и полостной операцией не наблюдается. Кроме того, о каких вообще цезарях может идти речь, если первые удачные роды по­средством кесарева сечения приходятся (по разным данным) на XV-XVII века? Или Юлий Цезарь жил именно в это время и был жертвой аборта?

Ладно, попробуем разобраться, что к чему.

Применяем стандартный метод. Латынь, как теперь уже понятно, заме­шана на славянике. Что будет, если мы прочтем слова caesarea и sectio на языке оригинала? Масло масляное? He-а. Слово косарь/косырь/касарь (мож­но посмотреть у Даля статью Коса) означало большой (широкий) нож. Слово сечь, думаю, переводить не надо. Что получаем на выходе? Косареву сечь, то есть рассечение ножом, чем полостная операция и является. Никаких царей, цезарей, их родственников и сказочников Плиниев. Все четко по существу. Для тех, кто, тяжело вздохнув, осклабился со словами «ну да, Россия - родина слонов, фоменковщина», в очередной раз повторяю: речь не о русском языке и не о том, что все на свете изобрели русские. А о том, что латынь есть искаженный язык славян. Не русских, которые появились как народ доста­точно поздно, а именно славян, аборигенов Центральной Европы.

Кстати, из этого же смыслового гнезда вывалилось еще несколько лю­бопытных «латинских» слов. Например, castrare (кастрировать), castus (от­резанный, отделенный), которое позже превратилось во всем нам знакомое слово каста, cestus (кастет) и пр. При этом этимологи честно признают, что в основе этих слов лежит индоевропейская основа kes- (резать), но никаких примеров живых слов в мертвых древних языках с этой основой не при­водят, ограничиваясь гипотетическими формами. Оно и понятно. Трудно привести в пример то, чего никогда не было. Зато в славянских языках эта основа всегда была более чем продуктивна. Да и семантика преобразований просматривается практически идеально. Сначала была кость (нечто твер­дое, окаменевшее), потом из нее получали и костыли (палки для опоры), и косыри (ножи), и косы (заостренные инструменты для разных нужд), и костры (ритуальные, для сожжения костей), и костерь (жесткая кора, иду­щая на пряжу) и т.д. Основа кос- в славянских языках рабочая (в отличие от той же латыни, где этой основы в чистом виде просто не существует). Кстати, выскажу еще более радикальное предположение: от кости (то есть, по Далю, каменистой основы животного тела) могло произойти и латинское castrum (крепость), оно же (каменное) укрепление. То есть по материалу на­звано и изделие. Что логично.

Логично. Ладно. Выходим из состояния полулирического отступления и возвращаемся к латинским этимологиям. Но чтобы не сразу с места в ка­рьер, сначала присказка. А лингвистическая сказка - впереди. И уж если был помянут Юлий наш Цезарь, то о нем как об ученом-словеснике (не шучу, между прочим) и поговорим.

В стародавние времена жил-был славный римлянин Юлий по прозвищу и призванию Цезарь. И был он политиком, военачальником, эдилом, писате­лем, администратором, диктатором и прочая, и прочая. А уж каким острым на язык был пламенный трибун Гай из древнего рода Юлиев! «Пришел, уви­дел, победил». Каково сказано, а? Или это: «Каждый кузнец своей судьбы». Бессмертная классика, рядом только Грибоедов устами Скалозуба или на худой конец Фамусова. И даже предсмертное «И ты, Брут!» звучит не хуже, чем шекспировский канон. Эх, ему бы Марло в секретари или Джона Донна! Уж они бы не допустили, что до нас дошли всего лишь два незначительных сочинения и десяток афоризмов. Но большое, как известно, видится на рас

11

і

стоянии (кстати, это не Цезарь сказал?), а современники оказались слепы к пророку в римском отечестве. Не разглядели, не сохранили, не уберегли. Ни самого правителя, ни его «сборники речей и писем, 2 памфлета, ряд сти­хотворных работ и трактат по грамматике»^[3]. Особенно отчаянно жаль по­следний. Подумать только: мы могли бы изучать строй латыни не по учебни­кам схоластов, а по «Грамматике Цезаря»! Учитывая его блестящее владение языком и диалектами (недаром же были предприняты научные экспедиции в Галлию и Испанию Дальнюю), не приходится сомневаться, что романисти­ка понесла невосполнимую утрату в тот день, когда неблагодарные римляне профукали лингвистические наброски Гая Юльевича Ц.

Впрочем, и в «Записках о галльской войне» языковедам есть чем пожи­виться. Не сказать, чтобы все было на поверхности, но кое-что для наблю­дательного собрата-филолога Гай Юлий припас. Вот, например, этот пассаж:

Turn demum necessario Germani suas copias castris eduxerunt generatimque constituerunt paribus intervallis, Harudes, Marcomanos, Tribocos, Vangiones, Nemetes, Sedusios, Suebos, omnemque aciem suam raedis et carris circumdederunt, ne qua spes in fuga relinqueretur (Только тогда германцы уже по необходимости вывели из лагеря свои силы и поставили их по пле­менам на одинаковом расстоянии друг от друга: это были гаруды, маркоманы, трибоки, вангионы, неметы, седусии и свебы. Все свое войско они окружили повозками и телегами, чтобы не оставалось никакой надежды на бегство).

Перечисляя племена германцев, Цезарь честно признается, что среди них были и NEMETES, то есть по-нашему, неметы или немцы (кому больше нра­вится словенское произношение, кому русское - это вопрос десятый). К со­жалению, Гай Юлий не приложил к тексту этимологической справки (а ведь, будучи грамматиком, мог бы) и тем самым поставил своих потомков-коллег по языковому цеху в неприлично наклонное положение. Ведь слово немец, какой бы из его вариантов ни звучал, однозначно и бесспорно является сла­вянским, произошедшим от немой или нем. Этим словом называли герман­цев только и исключительно славяне, спорить с этим бессмысленно. Но ка­кие же могут быть славяне под боком у Цезаря, если ближайшие к нему по времени и географии представители этого племени (словенцы) всплывут из ниоткуда только в VI в. н. э.?!

Может быть, Гай Юлий заблуждался? И не было никаких немцев, и во­обще все ему померещилось? Как, кстати, померещилось Корнелию Тациту и Плинию Старшему. Они, оказывается, тоже знали о немцах и не молчали:

...ipsam Rheni ripam haud dubie Germanorum populi colunt, Vangiones, Triboci, Nemetes (Тацит, Opera Minora);

rhenum autem accolentes germaniae gentium in eadem provincia nemetes, triboci, vangiones, in vbis colonia agrippinensis, guberni, batavi et quos in insuli diximus rheni (Плиний Старший, Naturalis Historia).

Нет. Видимо, не мерещилось и даже не казалось. Теперь остается только узнать у господ профессионалов с лингвистическим образованием, откуда в минус I веке Цезарь и в I веке нашей эры прочие деятели римских искусств получили в латынь славянский этноним. Впрочем, можно рассмотреть еще один вариант развития событий: Цезарь энд компани жили не в лохматых минус веках, а в столетии эдак XII—XIII, а то и XIV. Тогда, в общем и целом, понятно, откуда свалились на их голову галльская война и немцы.

И ведь ладно бы только немцы! Так ведь помимо них, вопреки всем историческим нетленкам, Цезарь и прочие латинские граждане вынужде­ны были подчинять Риму славянские города в самой Италии. И подчинили, слава Юпитеру! Отчего ж не подчинить?! Вот только об историках и этимо­логах будущего не подумали. Нет чтобы сразу назвать свежеприхваченные обиталища как-нибудь по-древнеримски: Юлия Капитолина там, или Альба Лонга, или Кесария Маритима! Красиво, звучно, и комар носа не подточит. Но сначала развели демократическую бодягу, потом чиновникам было уже не до этого, а затем Рим накрылся классическим медным тазом, и всем стало скучно, средневеково и не до заметания следов. Кто ж тогда знал, что славян книжно омолодят на несколько веков, чтобы они смотрелись в Европе при­шельцами из Тартара? Так что славянские корни выпирают теперь чуть ли не из половины итальянских топонимов, а этимологи с историками дружно это игнорируют. То есть замечают, но, во избежание лишних недоумений, никак не комментируют. От греха подальше.

А вот Цезарь мало того что ничего не боялся, так еще и (как истинный фольклорист) славянские названия записывал максимально достоверно. Например, в «Записках о галльской войне» им упомянут город Tergeste, ны­нешний Триест. Не увидеть в этом названии торг можно только при нечело­веческом желании. Но самое забавное, что Цезарь фактически дает славян­ское Торжище (Tergeste) в чистом виде, а на латыни это название не имеет никакого смысла.

Точно так же обстоят дела с римским городом Ravenna. Не трудитесь ис­кать этимологию этого имени в латыни, ее там нет. Зато в соседней Балкан­ской республике имеется город с аналогичным названием - Ровенье. И его этимология прозрачна, как хорошо очищенный самогон. Ровенье - это селе­ние на равнине, на ровном месте. Как и украинское Ровно.

Очевидное славянское пятно на карте Древнего Рима - Petavium, он же современная Падуя (Padova). Однокоренных латинских слов не существу­ет, зато на словенском potovje означает перекресток, пересечение дорог. Чем, собственно, Падуя всегда и была.

А еще есть такой город, как Виченца. С гордым псевдоримским профилем. В древности звалась Vecetia. То есть, по-нашему, соборная (ВЕЧЕВАЯ) площадь.

Болонья. Тут старика АСХ опередили. Хотя писали совершенно о дру­гой местности и параллелей не провели. А могли бы. Имели полное римское право. Вот:

Соседство славян и угро-финских племен в Восточном Подмосковье продолжалось до конца XV века, когда последние были окончательно ас­симилированы Московским княжеством. Тем не менее, интересен про­цесс перенесения смысловых созвучий в язык другого народа. Так, древ­нерусское БЪЛОНЬ обозначает и утолщение, расширение, шишку, и сруб дерева (аналогично коми); БЪЛОНА - оболочка, БЪЛОКОМ - укрытый чем-либо (у В.И. Даля: БОЛОНКА, ОБОЛОНЬ - щит, заслон, преграда; БОЛОСНИТЬ - затягивать тучами). Кроме того, БЪЛОНЬЕ (так же, как и в польском языке BLONE) обозначает окрестности, околицу, низменный, пойменный участок реки (как у вепсов BALAT). Таким образом, топоним мог перейти в русский язык с похожим смысловым значением. Опять-таки название связывается по смыслу с границей, оградой. Действительно, места, о которых идет речь, были околицей, краем угодий общин сел и деревень Лукино, Никольское (Трубецкое тож), Остеево^[4].

И откуда же, спрашивается, взялся на землях то ли галлов, то ли этрусков город Болонья? Да оттуда. От «чистой случайности», вот.

Про Венецию пока ни слова. Ибо о венетах, которые, конечно же, ника­кого отношения к славянам не имеют (как, впрочем, и этруски), разговор отдельный, долгий и обстоятельный. Даже, не побоюсь этого определения, серьезный (не путать с «профессиональным»).

Впрочем, что нам, ниспровергателям, серьезно, то большим ученым смех. Действительно, как еще можно реагировать на людей, на голубом глазу уве­ряющих, что вся античность фальсифицирована? Да никак, снисходитель­но. С присущим настоящим профессионалам циничным юмором. Который, кстати, тоже изобрели те самые античные римляне. Вы не знали? Да что вы! Ведь латинское итог и есть основа нашего юмора! Это ведь так очевидно. И в латыни это слово вполне мотивировано. Что означает? Да влагу озна­чает, жидкость. Если кому смешно, так сразу и вся тога мокрая от хохота бывает. Ну, люди культурные понимают. А некультурные (то есть варвары) говорят, что это просто УМОРА. Приставка у-, корень м(о)р. Воистину: что латинянину хорошо, то славянину...

Ладно-ладно, закругляюсь. Надо знать меру даже при перечислении «чи­стых случайностей». Хотя еще один лингвистический анекдот рассказать стоит. На посошок, так сказать. Наука, знаете ли, это вам не только сел, по­думал, открыл.

Кунштюк из серии «нарочно не придумаешь».

Слово vagina (влагалище) в латыни изначально имело значение ножны. Отчего именно так, специалисты объяснить затрудняются. Этимологи пред­полагают, что основу слова составляет компонент *wag- (рассекать, разби­вать, рубить). Какое отношение рассекание-разбивание имеет к ножнам, лингвисты не уточняют, зато твердо уверены, что современное медицинское значение существует только с начала XX века.

Теперь открываем книгу гениального собирателя слов русских В.И. Даля и читаем в статье Нож: «Ножны ж. мн. ВЛАГАЛИЩЕ (выделено мной. - АСХ) для ножа, кинжала, сабли, шпаги и пр.». И из того же источника статья Влагать: «Влагалище ср. вместилище, вещь, служащая для вложения в нее другой; ме­шок, кошелка; чехол, НОЖНЫ (выделено мной. - АСХ), футляр». И ведь как все логично и точно! Место, в которое влагают что-либо, и есть влагалище.

Возвращаемся к латинскому vagina. Восстановив в нем утерянную «са­мыми древними римлянами» буковку L, мы и получим слово вложено. И ни­какие псевдоколющие и псевдорубящие основы не нужны. А дальше - все просто: аффикс в-, основа лаг/лож и т.д. И древнеримские ножны накрыва­ются... э-э-э... вагиной.

За последнюю фразу готов извиниться. Потому как «чисто случайно» вы­рвалось. Хотелось ведь как у больших ученых. Как у настоящих професси­оналов. Ведь за сходством формы и значения обычно не стоит ничего, кро­ме... ну, вы понимаете.

 

Глава 12. Авестийский язык

 

Авестийский язык. На него постоянно ссылаются авторы всевозможных этимологических словарей. А что же собственно такое язык Авесты? Что это за фрукт? С чем его едят? Откуда он взялся, кому сват и брат? Почему этот язык вызывает такой пиетет у авторов, пишущих об индоевропейской этимологии? Попробуем разобраться в традиционной информации, изло­женной в разных источниках.

Итак, что такое авестийский язык?

Читаем БСЭ:

Авестийский язык, один из древних языков иранской группы, на котором написан древ­неиранский религиозный памятник «Авеста». Различают два диалекта - более архаичный, гатский, на котором написаны молитвы (гаты) древ­неиранского религиозного реформатора Заратуштры (Зороастра), и позд­неавестийский. Древнейшие части «Авесты» восходят к 1-й половине 1-го тыс. до н. э. Уже тогда А.я. не был разговорным, а отражал в своей лексике, синтаксисе, стиле традиционные каноны устной культовой ли­тературы. В дальнейшем произошел полный отрыв А.я. от живых иран­ских языков, и единственным хранителем этого уже мертвого языка было зороастрийское жречество, пользовавшееся им для литургических целей (как католическое духовенство - латинским). Парсы-зороастрийцы в Индии до сих пор пользуются в богослужении авестийскими текстами.

Читаем энциклопедию «Кругосвет»:

АВЕСТИЙСКИЙ ЯЗЫК,

язык Авесты, священной книги зороастризма. В прошлом этот язык ошибочно называли зендским. Авеста написана на двух диалектах: язы­ке Гат - гимнов, автором которых предположительно является сам Заратуштра (Зороастр), и позднеавестийском остальной части книги (так называемая Младшая Авеста), записанной на языке, на котором к тому времени, по-видимому, уже не говорили.

Авестийский принадлежит к индоиранской ветви индоевропейских языков (иранской подгруппе). Авестийский - язык с богатой системой словоизменения; диалект Гат близок к языку Ригведы. Ученые датируют Гат приблизительно 7 в. до н. э., а более позднюю часть Авесты - 5 в. до н. э. На авестийском языке говорили в восточной части территории со­временного Ирана, вероятно в районе Мервского оазиса.

Хотя Авеста могла быть записана разными вариантами арамейского алфавита, она безусловно передавалась в устной форме, как это обычно происходило со священными текстами на Древнем Востоке. Авестийское письмо, восходящее к пехлевийскому, было разработано в 5 в. до н. э. специально для священных текстов. Самые древние списки Авесты дати­руются 19 в. до н. э.

Авеста была сохранена до наших дней последователями зороастриз­ма - парсами, живущими преимущественно в Бомбее, и их иранскими единомышленниками в Йезде и Кермане.

Приблизительно такую же информацию выдают и другие источники, как лингвистические, так и чисто энциклопедические.

Итак, авестийский язык - это фактически мертвый язык ОДНОЙ КНИ­ГИ, то есть Авесты. Да, им пользуются до сих пор, но с какой степенью пони­мания - большой вопрос. Ведь даже по поводу самого слова «Авеста» ученые мужи не могут прийти к согласию. То ли это «знание», то ли «основание», то ли еще что.

По поводу места и времени возникновения этой книги споры тоже не утихают. Вот что писал об этом известный филолог-востоковед И.С. Бра­гинский^[5]:

Тенденциозность многих авторов часто приводит к антиисторической модернизации и к некоторым необоснованным утверждениям. Напри­мер, такой крупный специалист, как Дж. Дармстетер, пытается всяче­ски принизить значение Авесты, представить ее чуть ли не жреческой «фальшивкой» периода царствования Аршакидов; другие исследователи, наоборот, идеализируют «искони арийский дух» Авесты. Идеализаторско-апологетические позиции занимают и многие парсийские ученые, которые, стремясь доказать якобы извечный монотеизм зороастризма, искусственно подгоняют факты под свою концепцию. В результате оста­лись спорными многие вопросы, касающиеся Авесты, особенно вопрос о ее датировке. Одни ученые относят возникновение Авесты к X в. до н. э., другие - к первым векам нашей эры.

И еще:

Представляет предмет спора и место возникновения Авесты. Одни (Дж. Дармстетер, A.B. Джексон) считают местом зарождения зороастриз­ма Атропатену, другие (И. Маркварт, Г. Нюберг, Э. Бенвенист, С.П. Толстов) - Хорезм, третьи (В. Гайгер, В. Бартольд, Ф. Шпигель) - Бактрию, четвертые (Э. Херцфельд) - Мидию, пятые (В. Хеннинг, Д.Н. Гершевич) - Маргиану (оазис Мерва).

Наконец:

По вопросу генезиса текста Авесты также существуют различные мнения. X.Бартоломэ считает, что дошедший до нас текст Авесты вос­производит устную традицию, но поскольку его записали люди, гово­рившие уже на другом языке, то они бессознательно изменили старый язык, неравномерно введя в текст среднеиранские формы. Ф.К. Андреас полагает, что сохранившийся текст Авесты механически передает гра­фическую традицию стабильного, исконного текста с небольшими изме­нениями. По Х.В. Байли, современный текст Авесты восходит к тексту, составленному после падения Сасанидов, и состоит из фрагментов, со­хранившихся от первого канонизированного текста середины VI в. н. э., когда он впервые был записан авестийским алфавитом. Наконец, по мне­нию Ф. Альтгейма, первоначально Авеста была записана на востоке Ира­на (Средняя Азия) арамейским (безгласным) алфавитом. В такой записи Авеста как письменный памятник существовала уже к началу господства Сасанидов. При Аршакидах (I—III вв.) под влиянием греческого (вокали­зированного) алфавита стал разрабатываться на востоке Ирана (в Парфии) новый, вокализированный алфавит. Этот алфавит существовал к V в., так как заметно его влияние на возникшие в тот период армянскую и грузинскую письменности. Авестийское же письмо, таким образом, возникло намного ранее V в. и, скорее всего, также на востоке. Сасаниды же предприняли кодификацию Авесты, уже получив ее в разных записях, на разных алфавитах.

Ничего себе разбросец мнений специалистов, а? От минус X века до пер­вых веков нашей эры. А некоторые вообще считают это фальшивкой времен Аршакидов или составным текстом времен Сасанидов. О чем это говорит? Только об одном: никаких четких лингвистических критериев оценки древ­ности языка, подтверждающих независимую от утвержденной хронологии датировку, у языковедов банально нет.

Может быть, существуют ну чудовищно древние манускрипты Авесты, которые хоть как-то могли бы прояснить ситуацию? Давайте посмотрим, что об этом пишут.

Вот, например:

The manuscripts of the Avesta are quite numerous. Some of our specimens were copied down over five hundred years ago. They are written on parchment. The oldest was copied about the middle of the 13th century. From that date onward we have a considerable number of codices still extant. They come to us from India and from Yezd and Kirman in Persia. A number of the manuscripts are deposited in the libraries at Copenhagen, Oxford, London, Paris, Munich. The Parsi priests, especially the Dasturs, Dr. Jamaspji Minocheherji and also Peshotanji Behramji, have shown princely generosity in aiding Western scholars in editing texts by putting valuable MSS. in their possession. It is thus that the new edition of the Avesta texts by Professor Geldner of Berlin, is able to be presented in so critical a manner. No codex is complete in containing all the texts. The different MSS. themselves, moreover, show certain variations in reading; but these chiefly affect the form and construction of single words, rather than entire passages and the sense. As a rule, the older the MS. is, the better is its grammar; and the later, the more faulty. Notable exceptions, however, must be made, especially in favor of some later MSS. from Persia^[6].

Или у того же Брагинского:

Наиболее старинная рукопись Авесты, дошедшая до нас, датирована 1278 г., таким образом, она почти на две тысячи лет моложе традицион­ной даты появления Авесты. Естественно поэтому, что текст Авесты вы­зывает острые филологические споры.

Красиво, правда? Самый старый манускрипт датируется (подчеркиваю, датируется, а не точно установлено, что так и есть) концом XIII века. И сам же Брагинский пишет о 2000 лет провала между тем, как «считают специ­алисты», и тем, как датируется.

А теперь попытаемся выяснить, когда же датированные рукописи впервые предстают взору изумленной общественности. Тут мнения расходятся, но не сильно. Кто-то называет в качестве отправной точки 1740 год, кто-то - 1723-й, кто-то - 1754-й.

Типичный комментарий по теме имеется в уже цитированной выше «Грам­матике Авесты», изданной в 1892 году в Штутгарте. В нем пишут, что, кажет­ся, как будто, эти тексты должны были бы быть в Кентербери в 1633 году. Но были ли, неизвестно. Во всяком случае, некий ученый муж по фамилии Хайд эти тексты в своих работах по персам не использовал. А вот в 1723 году копия (а где был оригинал?) авестийской книги у англичан все-таки появи­лась. Правда, как пишут чуть ниже, прочитать эти авестийские тексты никто не смог. И возникает законный вопрос: как же тогда узнали, что это именно авестийские тексты? По наитию, что ли? Когда об этом узнали? Только в 1771 году некий француз дю Перрон, побывавший в Персии и пообщавшийся с местными жрецами, смог перевести эти тексты и назвать их.

Итак, только в XVIII столетии тексты Авесты становятся известны пу­блике, и только в 1771 году выходит первый перевод книг Авесты. На каком основании тексты, найденные в XVIII веке, приписывают минус X веку - за­гадка. Как была выведена дата первого манускрипта (1278) - тоже загадка. Зато этимологи всего мира получили возможность при любом удобном слу­чае ссылаться на авестийский язык, язык ОДНОЙ книги, сохранившейся ку­сками и обретенной благодарным человечеством в XVIII веке. А что? Очень удобно. Как и должно быть в настоящей науке. И один из самых древних языков мира шагает по планете.

 

Глава 13. Ганза и Новгород

 

Есть такое любопытное исследование Е.Р. Сквайре и С.Н. Фердинанд под названием «Ганза и Новгород: языковые аспекты исторических контактов». За­нимательно - сил нет! Авторы перелопатили значительный пласт документов из архива Любека и РГАДА и нарисовали весьма красочную картину языково­го взаимопроникновения древнерусского и средненижненемецкого языков. Особое внимание в книге уделено заимствованным в немецкий язык русским словам и фразам. Сквайре и Фердинанд, сосредоточившись на чистой фило­логии, далеко идущих выводов избегают, однако собранный и проанализиро­ванный учеными уникальный лингвистический материал может подтолкнуть читателя к весьма неортодоксальной оценке средневековой Европы.

Но обо всем по порядку. Сначала о датах. Любопытно, что первый торго­вый договор, свидетельствующий о русско-ганзейских контактах, относится историками к концу XII столетия и написан на древнерусском языке. Не на латыни, не на немецком, а именно на древнерусском. А вот первые сохранив­шиеся источники на языках Ганзы относятся лишь к 60-м годам XIII века. При этом на протяжении всего XIII столетия латынь в документах Ганзы еще вовсю конкурирует с немецким. Авторы книги справедливо отмечают, что до этого времени все делопроизводство в германских городах и магистратах ве­лось исключительно на латыни, а «народный» немецкий еще был фактически в зачаточном состоянии. В отличие от древнерусского, на котором не только говорили, но и писали законы и составляли договорные грамоты. Как после констатации этого факта можно всерьез относиться к «этимологиям» Фасмера и его последователей, Сквайре и Фердинанд не уточняют, а жаль.

Впрочем, не даты в документообороте Ганзы с Новгородом самое интерес­ное, отнюдь не даты. Любопытно то, по каким образцам строятся договоры между русскими и ганзейскими гостями, какими формулами пользуются раз­номастные договаривающиеся стороны, какой лексикой пользуются, какие денежные и весовые эквиваленты принимают в расчет. Казалось бы, за пле­чами немецких товарищей (от слова «товар») - вся мощь и история римского права с его четкими и понятными определениями и отточенными формулами.

13

321

Ганза и Новгород

Да и языком Ганзы до XIII века, вроде бы, был исключительно латинский. Ведь не Новгородом же единым жила торговая братия до конца XII века!? Немец­кие купцы промышляли и в Голландии, и в Англии, и в Дании, и в Шотландии, и везде языком договоров была латынь, причем в Голландии аж до 1380 года, а в Дании - до середины XV века. И везде - одни и те же расчетные средства, условия, перечни, формулы мены и поручительства. И вдруг ради торговли с каким-то там заштатным Новгородом все переворачивается с ног на голову. Основным языком грамот становится древнерусский (а с него уже делаются переводы на латынь и немецкий), во все грамоты вводятся русские формулы обязательства, крестоцелования, челобития и т.д., передираемые в латынь и немецкий. В немецкий язык заимствуется огромное количество новых слов и терминов, связанных с торговлей и расчетами.

Впрочем, что это я лозунгами да лозунгами?! Пора и примеры из книги привести. Благо Сквайре и Фердинанд поработали на славу и создали уни­кальный справочник для интересующихся темой языковых контактов Ганзы с Новогродом.

Итак, сначала о формулах. Например, о формуле крестоцелования, одной из самых значимых в юридической практике Руси. Для ганзейцев, воспи­танных в другом правовом поле, этой формулы до контактов с Новгородом просто не существовало. Однако для русских ссылка на крестное целование была строго обязательной, вследствие чего в немецком появляется оборот dat kruze küssen (целовать крест, скреплять клятвой). И это словосочетание ста­ло употребляться не только в торговых, но и в дипломатических документах. Не менее широкое распространение получили русские формулы ручательства на княжей руке (uppe des koninges hant) и выдать/взять на поруки (de hant don/nemen). Вошли в канцелярский оборот и русская формула бить челом (syn/eren houet slan), и формула зачина к нам приехали (hir sint gekommen), и формула докончать (мир) - endigen+... Ни в римском, ни в выросшем на его базе немецком праве такой идиоматики не было. Однако ганзейцы не только, смирились с наличием чужих правовых формул в деловых и дипломатиче­ских документах, но и сами стали пользоваться некоторыми из них. Отсюда возникает интересный вопрос: кто, собственно, заказывал музыку в двусто­ронней торговле? И чье правовое поле было более подготовленным и привыч­ным для договоров того типа, что заключались между Ганзой и Новгородом? Учитывая то обстоятельство, что перевод осуществлялся всегда с русского на латынь или немецкий, а не наоборот, можно предположить, что контрагенты подстраивались под более удобную и отлаженную систему русского права, а не искали приключений на собственную пятую точку в мутных водах пра­ва римского. Либо римского права в том виде, в каком мы его сегодня знаем, просто еще не существовало, а торговые люди обменивались привычными и понятными в то время ручательствами и формулами, наиболее четко сформу­лированными именно в древнерусском языке.

Кстати, легкое нелирическое отступление о переводах и переводчиках. Оба слова, имеющиеся ныне в немецком языке для обозначения перевод­чика, по удивительному стечению обстоятельств пришли либо напрямую из русского языка, либо через русский. Первое слово - это tolk, второе - tolmetzer. В древнерусском толкъ - это как раз переводчик (тут даже Фасмер сурово не возражает, что немцы тиснули словечко на Руси). Существитель­ное же толмач, заимствованное русскими у тюркских народов, посредством русского языка оказалось у немцев. Неужели у германцев вообще не существовало такого понятия, как перевод, что они вынуждены были брать слова для обозначения этого рода деятельности у русских? Или до встречи с «дарахгими рассиянами» языкового барьера у немцев не возникало как класса? Или немецкий язык был в таком зачаточном состоянии, что не особо и мог быть переложен на иную мову? Вообще-то сильно похоже, что такое циви­лизационное явление, как перевод, оказалось для многих германоязычных диковинкой и символом нового времени. Иначе как объяснить, что русское толкъ закрепилось в качестве основного слова не только в немецком, но и в голландском, древнескандинавском и прочих языках? Им что, тоже ни одного наречия не было ведомо, кроме собственного? Даже про латынь не слыхали? Да-да. Верю. Как не поверить?! А вот самое смешное превраще­ние произошло со словом толкъ в английском языке. Там, как известно, talk означает разговор (если это существительное) или говорить (ежели глагол). Аглицкие этимологи, не моргая бесстыжими глазами, сообщают, что сло­во talk обозначилось в их родном языке аккурат в XIII веке, однако детали волшебного появления довести до широкой общественности отказываются. Действительно, кто же сознается, что научился говорить (talk) в том возрас­те, когда нормальному человеку уже полагается мыслить абстрактными категориями?! А ведь именно так и получается с господами англичанами. Если только в XIII веке они выяснили, что можно talkoвать, что же они делали до того? Видать, Ульян Завоеватель на их неокрепшие мозги так подействовал, что сидели они, набрав воды в рот, аж до самого ганзейского пришествия, когда и получили возможность влиться в стройные ряды европейских него­циантов. Или все же родным языком островитян был не совсем английский?

13

323

Ганза и Новгород

Ну да ладно, вернемся от толкований к практике. Речь, напомню, шла о том, что Ганза совершенно не брезговала достижениями новгородской правовой школы, несмотря на богатый опыт римского права, который дол­жен был бы витать над немецкими городами и весями. Да что там область права! Как убедительно показывают Сквайре и Фердинанд, германцы с чувством глубокого удовлетворения черпали из русской цивилизацион­ной копилки понятия, доселе им неизвестные. И если такие заимствова­ния, как соболь или ласка, еще можно хоть как-то оправдать (ну не води­лись эти зверьки в Европах, хоть ты тресни, не водились!), то объяснить, зачем немцы выуживали в свою мову другие русские слова, в рамках тра­диционной лингвистики и истории практически невозможно. Вот скажите на милость, на кой ляд понадобились ганзейцам такие слова, как borane (др.-рус. боранъ) для обозначения овчины, teletein для телячьей кожи и kunnini для описания кожи лошади? У них что, своих слов для этого не было? Или они лошадей в своей жизни не видали? Какого ж рожна им по­надобились термины для таких обыденных вещей? Или они (немцы) были настолько дикими, что технологий обработки кож у них не было в поми­не? Если последнее, то что делать с культуртрегерской теорией о великих цивилизаторах, несущих просвещение отсталой Руси? А зачем ганзейским гостям понадобилось заимствовать слово деньга? Они что, про денарии и денье слыхом не слыхивали? А как же россказни про то, что чуть ли не со времен распада Римской империи эти монеты были в ходу по всей Европе, особливо на территориях империи Карла Великого? Или про этого выдаю­щегося Шарлеманя тогда еще не знали?

Еще смешнее выглядит заимствование русского слова пяток (реttken) для обозначения 50 горстей льна или конопли. А что, спрашивается, в не­мецком тогда слова пятьдесят не существовало? Или после 50 горстей ко­нопли проще выговаривать реttken, чем что-либо еще? Весело становится, когда выясняется, что и слово рядъ немцы, не удержавшись, оприходовали в своем лексически богатом и синтаксически развитом языке. Нет, понятно, что дальнейшее reide (рейд, то есть ряд для кораблей) никакого отношения, по мнению лингвистов, к русскому слову уже не имеет, но спасибо уже за то, что факт заимствования слова рядъ признается хоть на каком-то уровне. И уж если речь зашла о кораблях, то вот и примерчик на эту тему: из рус­ского лодия получилось немецкое loddіе, а потом и loddіеnman (ладейщик, кормщик). Любопытно, что в датский, норвежский и шведский ладья тоже перекочевала, как будто эти ребята никогда викингами и варягами не рабо­тали и о кораблях знали только из саг.

Но больше всего, конечно, порадовало заимствование в немецкий рус­ского слова боярин. Порадовало не тем, что оно случилось как таковое, а тем, как оно случилось, то есть в какой форме. Например, в единственном числе это выглядит так: boyerne. Изящно, ничего не скажешь. Вот только любо­пытно, а со своей родной Баварией русских бояр немцы никогда не путали? Это я к тому, что Бавария по-немецки будет Bayern. Причем этимологически топоним этот возводится к полумифическому кельтскому племени бойев - выходцев из Богемии. А может быть, все проще? И баварцы - всего лишь боярские дети? То есть те же бояре, только в профиль? И земля им принад­лежит по праву высокого происхождения, а не потому, что откуда-то приш­ли какие-то бойи? Однако это уже из области предположений.

А факты... факты говорят о том, что немалое количество русских слов и понятий безвозмездно (то есть даром) перекочевало в немецкий язык в результате торгового взаимодействия Ганзы с Русью. Впрочем, как показы­вают языковые данные, заимствования шли не только в немецкий язык, но и в латынь. Превосходным примером такого рода кочевья русского слова в романо-германские наречия может служить переход лексемы мордка (ку­нья шкурка) в английское marten (куница), французское martre, итальян­ское martora, немецкое Marder, латинское capita martarorum и т.п. В любом этимологическом словаре вы прочтете, что все вышеперечисленные слова упираются в германский корень неизвестного происхождения. И будут упи­раться, пока господа западные этимологи не выучат русский язык и не узна­ют, что немцы заимствовали слово мордка у новгородцев. Ведь даже пишу­щие на русском авторы каждый раз как будто извиняются за то, что немцы что-то там заимствовали из древнерусского языка, и пытаются принизить значимость перешедших в германские языки слов. Создатели монографии о языковых контактах Новгорода с Ганзой - не исключение. Испугавшись огромного количества обнаруженных заимствований, Сквайре и Ферди­нанд не удерживаются в конце от комментария, что, мол, конечно, заим­ствований много, но не так много, как из немецкого в русский (по Фасмеру, естественно), да и значимость их не так велика, как может показаться на первый, второй, третий и даже пятьдесят девятый взгляд. Короче, мы тут много чего накопали и факты налицо, но не надо слишком сильно волно­ваться, потому что где Германия и где мы! На этой оптимистичной ноте ав­торы и сворачивают, практически не начав, дискуссию о роли славянского влияния на германскую мову. И все равно - работа получилась отменная. Пусть без далеко идущих выводов, но с огромным количеством фактическо­го материала, которым можно пользоваться. За что Сквайре и Фердинанд большой исследовательский решпект.

 

Глава 14. Апологетика

 

Перечитывая на досуге «Гетику» душки Иордана, набрел на кусок, который раньше как-то ускользал от внимания. Нет, я твердо помнил, что автор с темным прошлым и каким-то странным для византийца именем писал о славянах и даже указывал, где обитают представители этого многолюдного племени. Но вот детали... детали всегда утекали сквозь пальцы, откладыва­ясь на потом. А это «потом» все никак не наступало.

И вот, появилась пара свободных часов, чтобы, так сказать, освежить в памяти текст о происхождении и деяниях гетов. А заодно проверить, что же там на самом деле писал Иордан и как его текст доводят до современного читателя. С чего я взял, что текст «тюнингуют», а не выдают гладко переве­денным? Ну, скажем так, опыт сличения древних произведений с современ­ными их редакциями дает мне право так говорить. Даже забегая чуть-чуть вперед.

Естественно, предчувствия меня не обманули, и в тексте нашелся не один переводческий перл, особенно порадовало откровение про остров Скандза, который «подобен лимонному листу». Но сейчас, чесслово, не об этом.

А о чистейшей предвзятости, которую до сих пор выдают за образец ис­тинно научного подхода при изучении древних источников. Причем пред­взятости политически обусловленной и откровенно вредоносной. Конечно, что вред одним, то польза другим. Вопрос только в том, зачем «наши уче­ные» (”) поддерживают западные мифологемы, направленные на приниже­ние роли славян в европейской истории. Это ментальный мазохизм, атро­фия головного мозга или просто профнепригодность?

О каких мифологемах идет речь? Сейчас расскажу. Для начала берем ку­сок текста Иордана. Тот, где речь о границах Скифии, племенах склавенов и венедов и т.д.

Сначала перевод:

В Скифии первым с запада живет племя гепидов, окруженное велики­ми и славными реками; на севере и северо-западе [по его области] про­текает Тизия; с юга же [эту область] отсекает сам великий Данубий, а с востока Флютавзий; стремительный и полный водоворотов, он, ярясь, катится в воды Истра. Между этими реками лежит Дакия, которую, напо­добие короны, ограждают скалистые Альпы. У левого их склона, спуска­ющегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы, на безмер­ных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и ан­тами. Склавены живут от города Новиетуна и озера, именуемого Мурсианским, до Данастра, и на север - до Висклы; вместо городов у них болота и леса. Анты же - сильнейшие из обоих [племен] - распространяются от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину; эти реки удалены одна от другой на расстояние многих переходов.

А теперь то, что принято считать оригинальным текстом Иордана:

In qua Scythia prima ab occidente gens residet Gepidarum, quae magnis opinatisque ambitur fluminibus. Nam Tisianus per Aquilonem eius Corumque discurrit. Ab africo vero magnus ipse Danubius, ab Euro fluvius Tausis secat, qui rapidus ac verticosus in Histri fluenta furens divolvitur. Introrsus illis Dacia est, ad coronae speciem arduis Alpibus eniunita, iuxta quorum sinistrum latus, qui in Aquilone vergit, et ab ortu Vistulae fluminis per immensa spatia venit, Vuinidarum natio populosa consedit. Quorum nomina licet nunc per varias familias et loca mutentur; principaliter tamen Sclavini et Antes nominantur. Sclavini a Civitate Nova et Sclavino Rumunnensi, et lacu qui appellatur Murianus, usque ad Danastrum, et in Boream Viscla tenus commorantur: hi paludes silvasque pro civitatibus habent. Antes vero, qui sunt eorum fortissimi, qui ad Ponticum mare curvantur, a Danastro extenduntur usque ad Danubium, quae flumina multis mansionibus ab invicem absunt.

Даже в этом коротком отрывке переводчик умудрился потерять по пути Sclavino Rumunnensi (не знаю уж, сознательно или нет), произволь­но превратить реку Тавсис во Флютавзий (возможно, есть варианты спи­сков Иордана с таким прочтением) и Civitate Nova в Новиетун, но сейчас, как уже было сказано выше, речь не о мелких шалостях, а о крупномас­штабных махинациях. Поэтому оставим в покое ремесленные хлопоты толмачей (в защиту могу сказать, что текст реально трудный, а латынь Иордана, мягко говоря, далека от образцово-показательной) и обратим внимание на то, как расшифровывают этот пассаж Иордана разные ис­следователи.

Начнем с классики жанра. Е.Ч. Скржинская (она же, кстати, переводчик «Гетики»), «О склавейах и антах, о Мурсианском озере и городе Новиетуне (из комментария к Иордану)». В этой статье достаточно подробно разбира­ется, кто и что сказал на тему загадочного Мурсианского озера и не менее за­гадочного города Новиетуна за последние 200 лет. Несмотря на то что ком­ментарий Скржинской написан в конце 40-х годов XX века, актуальности он не потерял. С тех пор никаких существенных подвижек в решении вопроса не наблюдается. Скржинская констатирует:

Итак, в настоящее время еще нет окончательно установленного ото­ждествления ни Мурсианского озера, ни города Новиетуна. Одни по­лагали, что Мурсианское озеро соответствует болотам Нuilca около гор. Мурсы (Карамзин, Реслер, Моммзен, Нидерле, Третьяков); другие видели его в озерах близ дельты Дуная: либо к югу от нее (Шафарик, Брун), либо к северу от нее (Кулаковский, Шахматов, Шишич, Хауптманн, Графенауэр); наконец, третьи определяли его, как Нейзидлерское озеро в Паннонии (Базтек, Вестберг, Нидерле, Готье). Как видно по указанным в скобках фамилиям, Нидерле принял сразу две точки зрения на местоположение Мурсианского озера, признав и болота у Мурсы, и Нейзидлерское озеро, чем подчеркнул продолжающую наблюдаться гадательность в решении вопроса. Поэтому естественно привести некоторые соображения в разъ­яснение текста Иордана помимо тех, которые уже высказывались.

К чести Скржинской (вот она - старая школа!) надо отметить, что Елена Чеславовна мягко, но решительно отмежевалась от представлений моммзенов о прекрасном и отметила, «что и вообще-то искать это озеро около дель­ты Дуная представляется в корне неправильным: ведь отмечаемую Мурсианским озером западную границу распространения склавенов современни­ки не могли, конечно, помещать где-то около Черного моря в то время, когда каждому обитателю дунайского правобережья, более того - в Константино­поле, в Фессалонике, в Диррахии и отчасти даже в Италии было известно, что страшные набеги склавенов из-за Дуная совершаются в ряде мест гораз­до западнее и выше его устьев, вплоть до опаснейшего пункта в отношении переправы варварских отрядов около Сингидуна и Сирмия».

Также Скржинская не без оснований напоминала всем любителям не за­мечать очевидное:

Мурсианское озеро отмечено у Иордана еще одним существенным признаком: оно упомянуто вместе с городом Новиетуном, причем от­носящийся к обоим названиям общий предлог «а» (от) показывает, что автор представлял себе эти пункты вместе и что для указания границы территории с одной стороны он привлек два, дополняющие друг дру­га географические пункта. Мало возможной кажется точка зрения тех (Моммзен, Нидерле), кто разделяет эти пункты, полагая - надо думать, - что Иордан начертил линию от Дравы до Черного моря, а затем как-то странно прибавил еще кусок территории до Днестра. Текст говорит иное: называются два пункта (начало Истра и озеро в § 30, озеро и город в § 35), а затем указано, что определяемая ими с одной стороны (с запада) область простирается вплоть до Днестра (tendens usque ad ilumina Tyram Danastrum).

Однако возражение Скржинской так и осталось гласом вопиющего в пу­стыне. Достаточно открыть любой современный комментарий к «Гетике», чтобы счастливо просветиться насчет Мурсианского озера где-то в совре­менной Румынии и города Новиетун там же. А все почему? Да потому, что Моммзен, Нидерле, Хауптманн и прочие, прости Господи, графенауэры, не велели даже думать об ином. А наши доморощенные деятели науки смотре­ли в рот западным коллегам и, впадая в общечеловеческое, трепетали от од­ного приближения мысли, что герры прохфессоры могут заблуждаться. А те и правда не заблуждались. Они просто гнули свою линию: целенаправленно, пристрастно и педантично. Установка «никаких славян в центре Европы» отрабатывалась с истинно немецким автоматизмом.

И ведь зомбирование работало! Еще как работало! Старорежимная Скржинская была человеком интеллигентным и чудовищно вежливым, поэтому ее «мало возможно» напрочь заглушалось бравурным арийским многоголосьем германофильствующих подпевал. Да, по большому счету, глушится и теперь, несмотря на понимание, какие гнусные пакости наколо­бродили в российских древностях допущенные к ним скотины.

А ведь стоит только посмотреть на тексты без особым образом настро­енной немецкой оптики, чтобы понять: в течение 200 лет ученые мужи за­нимались чем угодно, только не выяснением, где же на самом деле находятся места, упомянутые Иорданом.

Нет, ну вот в самом деле, находясь в состоянии, близком к адекватному, можно ли на полном серьезе утверждать, что «Мурсианское озеро соответ­ствует болотам Hiulca» на том лишь основании, что рядом с ними имеется город Мурса? А чего ж тогда не ищут это озеро в Португалии? Там тоже есть населенный пункт Мурса. А еще отличный вариант - Испания, где с древних времен имеется цельный регион с подходящим названием: Мурсия. Кстати, с Новым Городом на берегу Средиземного озера моря (Карфаген называется). А что? Очень даже. Чем ущербна логика? Альп, говорите, нет? Так их и в Вен­грии с Румынией нет. Вместо них Карпаты вспоминают и Альпами обзывают. А уж отыскать в Мурсии пару-тройку озер не составит труда. И не беда, что у них имеются свои, древние, названия. Всегда можно возразить, что Иордан их не знал и для него все болота и лужи в Мурсии были Мурсианскими.

Еще смешнее, когда Новиетуном (или Новгородом, или Civitate Nova) пы­таются признать любой Новый Город, лишь бы он был поближе к Румынии или, на худой конец, Венгрии. И не важно, есть там рядом Мурсианское озе­ро или нет. Если нет, найдем болото и присвоим ему гордое имя. Лишь бы нужной букве иорданова опуса соответствовало, которую заботливо нари­совали заранее. Да! И не забыть, что есть негласная установка: искать только в Восточной Европе! Если от Дуная никуда не деться, ну что ж, ну что ж. Будем плясать от Дуная. Только не от того, который от чистого истока течет по Австрии и Германии в непрекрасное далеко, а от того, который угоразди­ло оказаться в варварских краях. А Альпы... что Альпы? Надо срочно объ­яснить всем, что в данном контексте Альпы читаются, как Карпаты. Типа: пишем Манчестер, произносим Ливерпуль. Да-да, исключение. Безусловно подтверждающее общее правило. Искренне Ваш, Макс Фасмер.

Есть, правда, в обсуждаемом куске из Иордана еще одна неприятная для арийских ученых людей закавыка в виде реки Тавсис, но и эту водную пре­граду настоящие исследователи с легкостью преодолевают. С помощью, не по­боюсь громкого выражения, просто таки выдающейся консепсии румынского фылолога с большой буквы Фы - Никулеску. Вот, кто открыл глаза немецким специалистам на истинное местонахождение реки Флютавзий! Оказалось, что древний Тавсис - это река Алюта, о! А почему именно так, не спрашивайте. Секреты румынской лингвистической школы умрут только с представителя­ми румынской лингвистической школы. Да ладно, ладно, пошутил, пару сотен леев - и мы покажем, как Тавсис превращается... превращается... превраща­ется Тавсис... опля... в Алюту! Алле гоп! Правда, римляне тоже называли реку Aluta или Alutus, но для добрых немецких друзей можно на минуточку и за­быть об этом. Чего не сделаешь ради истинной науки и упорядоченной карти­ны мира! Конечно, несколько напоминает попытку пробиться к гландам через анальное отверстие, но сумрачный румынский гений легких путей не ищет. Какие уж тут возражения Скржинской! Кстати, а кто это? Из какого универ­ситета? Лейден? Виттенберг? Петербург... фи! Даже не заслуживает внимания.

Ох, заслуживает, еще как заслуживает! Несмотря на то, что Елена Чес­лавовна была лишь частично свободна от всепронизывающего германского влияния в исторической науке того времени. Несмотря на некоторые неточ­ности перевода и слишком мягкое отношение к откровенному антиславянскому бреду, вводившемуся в обиход посредством наукообразных гипотез. Безусловная заслуга Скржинской состоит в том, что она показала нелепость и безосновательность практически всех вариантов чтения Иордана, усылав­ших славян с глаз долой из центральной Европы. Фактически это было про­тивостояние даже сложившейся русской традиции, шедшей от Карамзина. Единственное, чего Скржинская не сделала (то ли испугалась собственной смелости, то ли действительно не увидела), она не сформулировала своей версии, где находились искомые Новиетун (Новиодун), Мурсианское озеро, река Тавсис и т.д.

Задачка, конечно, не самая легкая, но и не феерически трудная. Ведь все компоненты имеются в наличии. Надо только правильно собрать пазл. Для начала неплохо было бы просто следовать тексту Иордана и определить, где неподалеку от Альп имеются находящиеся рядом город Новиодун (Новый город) и Мурсианское озеро. Сложность в том, что, кроме Иордана, про Мурсианское озеро не писал никто и никогда, поэтому, возможно, его нуж­но будет искать по косвенным уликам. И еще надо не запамятовать, что где-то в этом же регионе (не обязательно совсем близко, но и не радикально да­леко) должна быть река Тавсис. И - в качестве подсказки - следует держать в голове, что Иордан причисляет склавенов и антов к многочисленному пле­мени венетов.

Итак, где же находилась западная граница расселения славян по Иорда­ну? Смотрим на карту. Существовал ли где-нибудь в районе Альп древний город Новиодун? Существовал. Это современный швейцарский Ньон. А нет ли где поблизости озера? Есть, да еще какое! Ведь Ньон стоит на Женевском озере, одном из крупнейших в Европе!

А всегда ли Женевское озеро называлось именно так? Нет, не всегда. Ведь вокруг него жили и продолжают жить народы, говорящие на разных языках. Да и римляне тут хаживали, свои названия озеру давали. А как же обзывали сие озеро разные племена? По-разному, совсем по-разному. Даже в рамках одной языковой культуры. Вот, например, латиняне именовали этот водоем Lacus Lemannus, Lacus Lausonius или даже Lacus Losanetes. Французы - Lac de Genève, Lac Léman, Lac de Lausanne и Lac d’Ouchy.

Для немцев же сие озеро всегда было Genfersee. Или не всегда. Потому что один из древних городов на берегу носил раньше очень любопытное на­звание: Morsee. А потом почему-то перестал носить. И стал нынче Morges. А ведь Morsee - имя говорящее. See на немецком - озеро. Соответственно, Morsee - озеро Мор. А для человека не из немецкой языковой среды озеро так и было бы Морзеё. Или Морзейское. Как, например, для Иордана. Конеч­но, можно сказать, что во времена Иордана никакого немецкого названия у озера быть не могло, но, во-первых, о чудесатости древней хронологии всем хорошо известно, а, во-вторых, тот же Днестр из вышеприведенной цитаты Иордана тоже никак не мог быть Danastrum’oм по той простой причине, что римляне именовали его Tyras, однако факт налицо. И вырисовывается пре­любопытнейшая картина иордановой древности, в которой славяне живут сразу от Новиодуна, стоящего на Morsee’йском озере, как раз в Альпах, а с другой стороны перевала как была, так и есть Венетия, то есть край венетов. Неужели это все так совпало? Да-да, совпало. Случайно. Как это всегда бы­вает, когда речь заходит о народах, которые Рим, сходя в гроб, не благосло­вил. Вот немцев - тех Тацит засвидетельствовал, поэтому германцам почет и уважуха. Галлов сам Юльчик Кесарь обсчитал, поэтому вива ла франс. Брит­там повезло с понтовым (в смысле родившемся в провинции Понт) Дионом Кассием. А славян случайно (практически по ошибке) вспомнил Иордан. Которому постфактум все простили за готов.

Да, а как же река Тавсис? Которую насквозь европеизированные ромалы уже практически считают своей за схожесть с Алютой (одно лицо, честное благородное слово!). Неужели и она оставила след в альпийском регионе? Ой, даже и не знаю, что сказать. Не хочется огорчать б.у. даков, у них и так, кроме замка Цепеша, мало что осталось на продажу. Но, уж коль назвался груздем...

Есть такая река, есть. И течет ровно так, как и описывал Иордан. Напо­минаю: «а с востока Флютавзий; стремительный и полный водоворотов, он, ярясь, катится в воды Истра». Как написано, а? «Ярясь, катится в воды Ис­тра». Практически поэзия. Румынская античная. Остается лишь прозаиче­ски напомнить, что Истр - это одно из древних названий части Дуная.

А Тавсис лишь чуть-чуть, можно сказать косметически, изменился и се­годня называется Тайя (в латинице Thaya), хотя этимологи со знанием дела сообщают, что «название реки происходит от иллирийского слова Дуяс (от­бросьте в слове Тавсис окончание и сравните с дуяс, а еще лучше обратите внимание на корень течь, который совершенно недвусмысленно читается в любом из этих слов), что в переводе означает “бурлящая река”» (см. тут: http://ru.wikipedia.org/wiki/fl^). Надо же! А у Иордана «ярясь, катится». Не­ужели это не про бурлящую реку? Тайя сначала впадает в Мораву, а Морава уже несется в Дунай. Можно, конечно, придраться к неточности, мол, это Тайя должна впадать в Дунай напрямую, согласно Иордану, но стоит напомнить, что Тайю зачастую не отделяли от Моравы и так и называли: Морав­ская Тайя. А течет сия вода по границе современных Австрии и Чехии.

Казалось бы, а из-за чего весь сыр-бор? Ну, жили славяне чуть западнее, чем хотят видеть европейские наперсточники бытописатели. Ну, не вытан­цовывается из конкретно этого источника германское аборигенство в цен­тральной части Европы. И что? А то, уважаемые сэры, что помимо Иордана есть и другие интересные средневековые авторы. Бартоломей Английский, например. Или Прокопий Кесарийский. И, собрав всю имеющуюся у этих и других писателей информацию воедино, можно вообще усомниться в гене­зисе великой и могучей германской нации. А присовокупив к этому сомне­нию то, что известно нынче о так называемых северных германцах (шведы, норвеги, даны, юты, саксы и т.д.), можно вообще смело браться за перепи­сывание всей истории Европы. Причем лейтмотив «а ты кто такой?» будет по отношению к немчуре самым безобидным. А дальше возникнут вопросы и к самой правдивой на свете итальянской истории, и к французской, и к испанской...

И это мало кому понравится.

Посему гнить Мурсианскому озеру в венгерских болотах или высыхать в румынском захолустье. А швейцарские Альпы и женевские воды останутся незапятнанными варварским присутствием. Да и соседняя Венеция может спать спокойно. Племя, давшее имя славному городу, уже не вернется требо­вать фамильное добро назад.

Хотя история обычно повторяется два раза. А трагедия-то уже сыграна...

 

Глава 15. Читая Фасмера

Оказывается, русское слово «гораздый» является заимствованием из гот­ского. Тамошнее *garazds (перевод - говорящий разумно) получается из при­ставки ga- и корня razda (язык). Вон оно как! Интересно, а что же означает по-готски это ga-? Неужели разум? А славяне, понятное дело, слова говорить и разумно сложить вместе никак не могли? Очевидно, нет. Потому что до них (по мнению Фасмера) это уже давно сделали готские братья по ga-!

Еще Фасмер точно знал, что кусать произошло от кус. Но сравнить это с английским kiss или немецким kuessen (целовать) не решился. А почему, спрашивается? Да потому, что англосаксонские ученые давно объяснили всем цивилизованным людям, что слово kiss - это звукоподражание! То есть все люди просто целуются, а цивилизованные германцы звукоподражают. Интересно только, кому или чему?

Несмотря на горячую любовь к арийским корням, слово ужас отчего-то объявляется Фасмером трудным. А ведь древнеанглийское egesa (ужас) еще, кажется, никто не отменял. Но коренной петербуржец скромно умалчивает о существовании древнеанглийского слова. С чего бы это? Не с того ли, что придется объяснять некоторые неудобные факты? Например, тот, что в сла­вянском ужасе у- является приставкой, а в древнеанглийском эту приставку выделить не удастся? А отвертеться от приставочного характера у- никак не возможно-с, ибо есть церковно-славянские жасити (пугать) и прѣжасъ (ужас), чешское zas (ужас) и прочие интересные слова.

Про слово прохлада М. Фасмер пишет, что «исходной формой являет­ся ц.-слав. прохладъ, род. п. -а “прохлада, свежесть”, связанное с холод; см. Унбегаун, RES 27, 279 и сл.; Грюненталь, ИОРЯС 18, 4, 127 и сл.». А потом, явив всем свое многознайство, великий этимолог небрежно бросает с барского профессорского плеча, что «созвучие с др.-инд. prahladas “осве­жение” случайно (Преобр. II, 130)». «Конечно, случайно!», - единогласно согласимся мы. Это как раз та самая, классическая «чистая случайность», о которой до сих пор знают все лингвисты (спрашивать Зализняка, если что).

А еще у венетов и позже у венецианцев было слово саranto (от него же, кстати, произошло и название Коринтия). И переводится оно очень просто: гора. Но никакого отношения САRАnto к слову ГОРА, конечно же, не имеет. Просто не может иметь. Правами такими не обладает.

Само же слово гора, имеющееся, кстати говоря, во всех славянских язы­ках, по Фасмеру, родственно древнепрусскому garian (дерево). Ясен пень, славяне дерево от груды камней отличали очень плохо. Потому что гор от­родясь не видели, а на деревьях практически жили. А Фасмер, как посмотрел на славянское слово, сразу смекнул: что для русского камень, то для немца лес. Причем густой. Понимал ведь человек, не то что нынешние-то!

Да, велик и могуч Макс Фасмер. Сколько любопытной информации чер­паешь из того, что он пишет, а еще более - из того, о чем не пишет. А «дараг’ия рассияне» черпают из этого «незамутненного источника» сведения о своей истории и культуре и замирают в глубоком пардоне.

«А как на латыни любов? - Любов, Фимка, по-ихнему будет амор, и гла­зами так: ууууууу.»

Наверное, мы это заслужили.

Впрочем...

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Часть I. ИСТОРИЯ СВЯЩЕННАЯ

Глава 1. Евангельская география

Глава 2. Два Иерусалима

Глава 3. Елена в Иерусалиме

Глава 4. Семь дорог на древнееврейском

Глава 5. Взгляд с Востока

Глава 6. Dramatis Personae

Глава 7. Священные реликвии

Глава 8. Святые мощи

Глава 9. Три измерения Пасхи

Глава 10. Нюансы антуража

Глава 11. В каком Египте побывало святое семейство

Глава 12. Катарский вопрос

Глава 13. Галльский вопрос

Глава 14. Аргументы и артефакты

Глава 15. Библейская археология

Глава 16. Ветхозаветные записки (часть первая)

Глава 17. Ветхозаветные записки (часть вторая)

Глава 18. Мышца Господня

Часть ІІ. ИСТОРИЯ ЗЕМНАЯ

Глава 1.Гаудеамус

Глава 2.Проект «Святой Георгий»

Глава 3.Проект «Шекспир»

Глава 4.Томас Кид

Глава 5.Англосаксонская Хроника (АСХ)

Глава 6.Норманнское иго

Глава 7.Серебряные выкрутасы

Глава 8.Серия ЖЗЛ: Томас Перси

Глава 9.Роман об Александре

Глава 10.Космография

Глава 11.Чистая случайность, или Смешная латынь

Глава 12.Авестийский язык

Глава 13.Ганза и Новгород

Глава 14.Апологетика

Глава 15.Читая Фасмера

 

Литературно-художественное издание

ХРУСТАЛЕВ Алексей Сергеевич

ГАЛЛЬСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ Иная история Европы

Публикуется в авторской редакции

Техническое редактирование и верстка Д.А. Сенчагов

Подписано в печать 25.03.2014. Формат 70x100/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Уел. печ. л. 27,3. Тираж 1000 экз.

Заказ №1775

Отпечатано в ОАО «Первая Образцовая типография» филиал «Чеховский Печатный Двор»

142300, Московская область, г. Чехов, ул. Полиграфистов, д. 1

 

 

^[1] Этот текст есть даже в библиотеке Википедии по адресу: http://en.wikisource.org/wiki/ Preface_to_Greenes_Menaphon/Text_with_notes

^[2] Текст имеется в сети по адресу: http:// www. orthodox. spbu. ru/ kanoniza. htm

^[3] Данные из БСЭ, статья о Юлии Цезаре.

^[4] Взято с официального сайта г. Балашиха, материал подготовлен канд. ист. наук С. Не- липовичем: www . balashiha . ru

^[5] См.: Иные книги Авесты // История всемирной литературы: В 9 т. М.: Наука, 1983.

^[6] Jackson A.V. W. An Avesta Grammar in Comparison with Sanskrit. Stuttgart, 1892.

---

Дата добавления: 2020-11-29; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!