Глава 2. Проект «Святой Георгий»

Алексей Сергеевич Хрусталев

ГАЛЛЬСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ

ИНАЯ ИСТОРИЯ ЕВРОПЫ

 

Часть ІІ. ЗЕМНАЯ ИСТОРИЯ

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Часть I. ИСТОРИЯ СВЯЩЕННАЯ

Часть ІІ. ИСТОРИЯ ЗЕМНАЯ

Глава 1.Гаудеамус

Глава 2.Проект «Святой Георгий»

Глава 3.Проект «Шекспир»

Глава 4.Томас Кид

Глава 5.Англосаксонская Хроника (АСХ)

Глава 6.Норманнское иго

Глава 7.Серебряные выкрутасы

Глава 8.Серия ЖЗЛ: Томас Перси

Глава 9.Роман об Александре

Глава 10.Космография

Глава 11.Чистая случайность, или Смешная латынь

Глава 12.Авестийский язык

Глава 13.Ганза и Новгород

Глава 14.Апологетика

Глава 15.Читая Фасмера

Глава 1. Гаудеамус

 

Гимн студентов «всех времен и народов» настолько известен, что даже дале­кие от альма-матерей и прочих универов люди хоть разок да слышали этот нехитрый бравурный мотивчик. Ну а у людей, получивших «высокое» об­разование, наверное, даже осталось в сумбуре головного мозга что-то типа «гаудеамус игитур, ювенес дум сумус...» и устойчивое ощущение, что речь шла о какой-то нечеловеческой радости. Немногие помнят, что там было «после радости», и уж совсем единицы знают, чем «сердце студента успо­коилось». Ведь даже на самых помпезных мероприятиях поют от силы два куплета, да и те на латыни, которую нынче понимают два с половиной чело­века в стране, но и они, как говорится, «из бывших». Впрочем, мелодию все равно, вопреки необычайной популярности высшей школы, продолжают узнавать и даже временами, проявляя недюжинную интеллектуальную под­кованность, путать с «Одой к радости», благо в обеих композициях (а это таки две разные пэстни) чувствуется сумрачность немецкого гения.

А вот история создания сего шедевра - отдельная песня, третья. И ис­полнить ее, не сфальшивив, - задача совсем непростая. Многие пытаются, но дают петуха. Ибо очень хочется взять на пару тонов выше, но, увы, вхэ- к-а-льные данные не позволяют. А очень хочется. И тогда прибегают к разным хитростям и уловкам, о которых речь пойдет ниже.

Итак, считается, что «Гаудеамус» является студенческой песней чуть ли не XIII века сочинения и родом то ли из Гейдельберга, то ли из Парижа. Даже точный год иногда называют (правда, каждый раз отчего-то разный): то 1267-й, то 1287-й. И даже объясняют, откуда такая точность в датировке взялась. Вроде бы существует в городе Париже некий манускрипт, датиро­ванный 1267 годом, в котором текст «Гаудеамуса» имеет место быть. И на­зывается он там Scribere proposui.

Музыку для этого текста, известную ныне, вроде бы написал в XV веке некий франко-фламандский композитор Йоханнес Окегем. Был он, по данным историков, капелланом французского королевского двора и обычно развлекался мессами, мотетами и шансонами. Каким ветром его занесло в студенческую среду, не очень понятно, но чего только не быва­ет в жизни!

В XVI веке некую «Гаудеамус» упоминает Себастьян Брандт, автор знаме­нитого «Корабля дураков», но что он имел в виду - вопрос темный.

А вот дальше - тишина. Аж до XVIII века. Ни слуху ни духу. Правда, кое-кто на диком Западе утверждает, что Hymnus Paranymphorum 1525 года из­дания, первое слово в котором как раз gaudeamus, безусловно напоминает студенческий гимн, но с таким же успехом можно утверждать, что любая песня со словом вчера является просто копией маккартниевской Yesterday. Аргументация, конечно, заслуживающая внимания, но, мягко говоря, не выдерживающая критики.

И вот, наконец, в XVIII веке появляется тот вариант гимна, который поют сегодня. И автор его прекрасно известен. Это Христиан Вильгельм Киндлебен (для всех чужаков - Микаэль Брефобиус; простенько, на латыни и со вкусом), немецкий теолог, писатель и публицист. Правда, сей изгнанный из университета Галле «публицист» по совместительству, похоже, был еще и плагиатором, ибо его «Гаудеамус» сильно смахивает на текст из рукопис­ной книги студенческих песен, датируемой 1723-1750 годами. Но для нас это уже не столь важно. Все равно речь идет о Германии XVIII века, а не XIII. Что касается музыки, на которую положены гаудеамусные вирши, то и с ней не все однозначно, ибо кое-какие схожие мотивчики звучали в той же Герма­нии, но опять же все они XVIII века сочинения.

Итак, Германия и XVIII век вырисовываются со всей очевидностью. А что же XIII столетие? Как же Парижский университет? Откуда эти сокро­венные знания? Каким боком прилип к студенческому гимну фламандский композитор XV века Окегем? Давайте попытаемся разобраться. Только по порядку. По порядку.

Итак, утверждается, что существует текст XIII века, имеющий самое не­посредственное отношение к ныне широко известному студенческому гим­ну. Давайте-ка глянем на этот текст.

Vita brevis breviter in brevi finietur; mors venit velociter et neminem veretur; omnia mors perimit et nulli miseretur.

Surge, surge, vigila, semper esto paratus!

Ubi sunt, qui ante nos in hoc mundo fuere?

Venies ad tumulos, si eos vis videre:

Cineres et vermes sunt, carnes computruere.

Surge, surge, vigila, semper esto paratus!

 

А вот текст «Гаудеамуса» XVIII века, германского образца:

Gaudeamus igitur,

Juvenes dum sumus!

Post jucundam juventutem,

Post molestam senectutem Nos habebit humus!

Ubi sunt, qui ante nos In mundo fuere?

Vadite ad superos,

Transite ad inferos,

Hos si vis videre!

Vita nostra brevis est,

Brevi finietur.

Venit mors velociter,

Rapit nos atrociter,

Nemini parcetur!

Vivat Academia!

Vivant professores!

Vivat membrum quodlibet!

Vivant membra quaelibet!

Semper sint in flore!

Vivant omnes virgines Graciles, formosae!

Vivant et mulieres Tenerae, amabiles,

Bonae, laboriosae!

Vivat et res publica Et qui illam regunt!

Vivat nostra civitas,

Maecenatum caritas,

Qui nos hic protegunt!

Pereat tristitia,

Pereant dolores!

Pereat diabolus,

Quivis antiburschius Atque irrisores!

 

Начнем с того, что размер стихов абсолютно не совпадает. Да и про сту­денчество в тексте XIII века нет ни слова. Есть некоторые лексико-фразео­логические пересечения со вторым и третьим куплетами из XVIII столетия, но и они настолько фрагментарны, что говорить о сходстве можно с очень большой натяжкой. Кроме того, фразы ubi sunt qui ante nos fuerunt й vita brevis (которые, собственно, и повторяются в обоих опусах) настолько рас­пространены в античной и ренессансной поэзии, что строить на основании такого совпадения какие-то выводы просто смешно. Отчего бы тогда вооб­ще не удлинить историю «Гаудеамуса» до времен Боэция и Цицерона, у ко­торых эта фраза имела место быть? А что? Никогда не слышали про древне­римские университетские песни? Еще услышите! Дайте только время! Скоро выяснится, что Боэций был вообще первым вагантом новой эры!

Итак, что в сухом остатке? Совпадения у текстов XIII и XVIII веков воз­никают только в двух строчках, но эти строчки по сути своей - идиомы, устойчивые словосочетания, которые повторяются в неизменяемом виде в десятках произведений античности и Средних веков. В тексте XIII века нет никаких упоминаний об университете, учебе, студентах, профессорах и т.д. Размер стихов XIII и XVIII веков не совпадает совершенно. Так на каком основании считается, что текст XIII века - это студенческая песня? Да еще и Парижского или Гейдельбергского университета?! Из каких строк текста XIII века этот вывод следует?

Теперь следующее всплытие на поверхность. XVI век. Какой-то текст с названием Gaudeamus упоминает Себастьян Брандт. Но какой точно, нико­му не известно. В XVI веке, например, написан знаменитый рождественский гимн (каланда) Gaudete. И речь там идет совсем не о студенческой пируш­ке. Так почему же упоминаемое Брандтом произведение является именно «тем самым «Гаудеамусом»? Текст XIII века - это однозначно не «Гаудеамус» (кстати, даже слова такого в стихе XIII века нет!), а текст XVIII века еще не написан. Так что имел в виду Себастьян Брандт? Религиозный гимн? Сту­денческую песню? Или еще что-нибудь? А может, упоминание вообще ему приписали постфактум? Ну, чтобы хоть на какой-то авторитет из древности сослаться?

Что касается студенческого гимна XVIII века (неважно, анонимного или Киндлебена), то его текст не мог быть написан ранее 1700-х, ибо в нем при­сутствуют такие словечки, как Academia и Professores, которые примени­тельно к университетам стали употреблять только в XVIII веке. Еще один маркер «века просвещения» - слово antiburschius в последнем куплете. Это не латынь, а чистое школярское издевательство над ней. В основе этого cлова лежит немецкое bursch, что легко заметить даже по орфографии. А даль­ше уже на него накручены латинские аффиксы, поддерживающие нужный колорит.

Теперь о музыке. С ней дела у апологетов «древнего происхождения сту­денческого гимна», совсем плохи. В списке сочинений Окегема, на которо­го кивают некоторые «исследователи», никаких намеков на «Гаудеамус» нет. А откуда тогда вообще взялось мнение, что это может быть Окегем? Вы, наверное, будете смеяться, но вообще из ниоткуда. А вот мог бы написать! Мог! И все тут, точка. Похоже на него. Его стиль. Чувствуется рука мастера. Правда, сам маэстро, очевидно, был не в курсе своих студенческих «забав». Но звучит все равно красиво: музыка Окегема!

Итак, «Гаудеамус» - это XVIII век. Не раньше. Конечно, могут сказать, что искусственное состаривание песни (монеты, кувшина, рукописи, мебели) - это всего лишь частный случай, никак не влияющий на общую картину. Но ведь из таких казусов и составляется потом история: университета, города, страны, эпохи. Казалось бы, что тут такого: взять и честно написать о том, что это XVIII век? Но ведь потом придется рассказать и том, что профессор и академия появляются только в том же XVIII столетии. А потом возник­нут вопросы о дисциплинах, которые изучались, о студенческой культуре, вагантах (которые вообще-то никакие не ваганты, а голиарды), о Франсуа Вийоне и прочих интересных вещах и людях. А зачем ворошить исто­рию? В ней и так все очень презентабельно упаковано и перевязано ленточ­кой. Так кто тут смеет говорить, что история - не подарок?!

 

Глава 2. Проект «Святой Георгий»

 

Можно было бы размазать информационную кашу по текстуальной тарелке тонким слоем, но отчего-то нет желания. Поэтому буду капать на мозги кон­спективно, почти в телеграфном стиле.

Что такое Англия по своей сути? Тщательно реализованный бизнес-про­ект, как и любое другое государственное образование в новой истории. Кем реализованный? Узким кругом лиц. Ради чего? Ради безбедного существова­ния указанного круга.

Как известно, у любого проекта есть некоторое количество опознава­тельных знаков (символика), по которым его узнают либо свои, либо чужие, либо и те, и другие одновременно. У Англии как проекта есть один широ­ко известный и распространенный опознавательный символ-метка, при­сутствующий (явно или не совсем явно) во всех ее телодвижениях. Символ этот - святой Георгий (как вариант - его крест).

Конечно, группе господ, разработавших бизнес-проект «Новая Англия», больше подошел бы какой-нибудь другой знак: черная кошка, например, или там череп с костями, или вообще перечеркнутый крест, но господа были людьми не только циничными, предприимчивыми и аморальными, но и со­образительными, поэтому сразу поняли, что самая лучшая одежда для волка - это овечья шкура. Наденешь ее - и дуй всем в уши, какой ты мягкий и пушистый. Подошел поближе, щелкнул зубами, съел... и опять белая овечка желает познакомиться.

Поэтому символ не должен вводить никого в заблуждение, тем более что под прикрытием этого символа творились не самые богоугодные дела. Взять замес проекта «Новая Англия». С чего все началось? Да с банального выноса святого! Был у англичан небесный покровитель - св. Эдмунд. Но для бизнес-проекта ну­жен был не столько мученик, сколько воин (солдат удачи), на роль которого и отрядили св. Георгия, хотя сам бы он от этого в восторге явно не был. И вот уже печально знаменитый Генрих (Синяя Борода) № 8 официально (только вдумай­тесь - специальный документ издал!) запрещает поминать Эдмунда в молитве и ликвидирует монастырь Бери-Сент-Эдмундс, где находились мощи святого.

Дальше - больше. Символы нового порядка должны бросаться в глаза везде, ибо, как известно, ложь обязана быть чудовищной, чтобы выглядеть правдиво. И вся история Англии начинает верстаться под символику свято­го Георгия, хотя, повторюсь, он такой мерзости явно не заслуживал. Возни­кает Совет директоров бизнес-проекта «Новая Англия». Нет, конечно, уш­лые новые англы не называли свой междусобойчик Советом директоров. На бумаге все выглядело много пристойнее. Ребята обозвались орденом Под­вязки (тоже не без черного юмора, конечно). Во главе сего замечательного объединения встал сам (чисто конкретный) монарх, а в подельни... пардон, в компаньоны себе он назначил главных выгодоприобретателей проекта. Естественно, символом ордена стал святой Георгий, а производство в рыца­ри Ордена происходит 23 апреля каждого года, аккурат в день св. Геор­гия, в часовне Св. Георгия в Виндзоре.

По такому случаю придворным летописцам поступил заказ на создание правильной истории ордена, коя и была состряпана к 1614 году. Согласно этой сказке, орден Подвязки был учрежден 23 апреля (а когда ж еще-то?) то ли 1344, то ли 1347, то ли 1348 года. А может - и 1349-го. Или даже 1350-го. Типа, танцевал Эдуард № 3 на балу с дамой, а у той упала подвязка. Ну, король как истинный джентльмен сделал вид, что все так и было задумано, нацепил подвязку на рукав и продолжил танец. А между следующим танцем и выходом на крепостную стену для отправления естественных нужд объ­явил, что учреждает орден Подвязки. Для тех же, кто понял все слишком буквально и уже начал нащупывать подвязки у своих партнерш по танцу, король, как пишут сказочники, добавил: «И пусть будет стыдно тем, кто плохо об этом подумает!» Слова эти так запали в душу поддатым поддан­ным, что тут же перекочевали на английский государственный герб. Кстати, если у кого-то есть сомнения относительно преемственности поколений в Совете директоров, гляньте на современный полный вариант английского герба. Всех львов, леопардов и прочих единорогов окружает петля-удавка с приветливой надписью: «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает». Очевидно, всем до сих пор стыдно, оттого и никаких мыслей, кроме верноподданических, никто не выражает.

А вот после легитимизации Совета директоров новые управленцы нача­ли составлять совсем правильную историю прихода орденоносцев к власти. Тут и начинается составление истории государства Англия. Под патрона­жем доблестных управленцев, которые на самом деле одной Англией до­вольствоваться и не собирались. В ход пошла тяжелая артиллерия. Был дан ход многовекторному проекту «Шекспир», который тоже не остался без от­метины ордена: как известно, Shake-speare в переводе означает «Потрясаю­щий копьем», то есть все тот же святой Георгий. Родился «Шекспир» 23 апреля (в тот самый день), да и умер 23 апреля (какое совпадение!). Проект «По­трясающий копьем» был грандиозным пиар-проектом по внедрению нового языка, новой идеологии и новой истории Англии.

И создан был сей «Шекспир» в довесок к программе «обнаружения ста­ринных манускриптов», запущенной не без участия знатного рыцаря ордена Подвязки Уильяма Сесила, первого барона Бергли. Этот человек, по совме­стительству, был государственным секретарем, лордом-казначеем и главным советником Елизаветы Генриховны Тюдор № 1. И вот ведь что любопытно: практически все судьбоносные для Англии документы были «обнаружены» либо ближайшим окружением Сесила, либо придворными его круга. Так, воспитывавшийся в доме Сесила Эдуард де Вер, граф Оксфорд получил в наставники от Сесила некоего Лоренса Новелла (которого стыдливые по­томки, что могут «подумать об этом плохо», назвали антикваром), знамени­того тем, что именно он обнаружил «Беовульфа» и один из основных спи­сков Англосаксонской Хроники. Новелл был известным персонажем своего времени, учитывая тот факт, что он создал кучу географических карт, ко­торые по какой-то непонятной причине подписывал на древнеанглийском языке. Ученые мужи последующих эпох, кстати, не задаются вопросом, от­куда в XVI столетии появился человек, превосходно знавший англосаксон­скую мову, которая почила еще в XI веке. Ведь ни традиции преподавания англосаксонского, ни словарей, ни текстов-билингв в распоряжении ученых XVI века не было! Остается два варианта: либо древний язык еще был в ходу в XVI столетии, либо Лоренс Новелл был 500 лет от роду. Второе предполо­жение, скорее всего, придется с негодованием отмести, как слабо согласую­щееся с действительностью, а вот первое... и чего тогда все удивляются, что «Беовульфа» нашел именно Новелл?!

Так вот-с, Новелл и де Вер - не единственные из круга Сесила. Лепшим ко­решем рыцаря Сесила был некто Мэтью Паркер, архиепископ Кентерберий­ский. И вот ведь какой парадокс: самый главный список Англосаксонской Хроники, к которому восходят все остальные, всплыл именно у господина Паркера! Как он у него оказался - вопрос непраздный, но проследить судь­бу документа далее середины XVI века не представляется возможным. Не потому ли, что Паркер был накоротке с Сесилом и Новеллом? Кстати, «уси­лиями» Паркера Англия обрела манускрипты Матфея Парижского, валлий­ского средневекового монаха Ассера (о котором вообще никто не слышал и от которого остался один-единственный список!) и Томаса Уолсингема (от него благодарная Новая Англия узнала о своей истории ХIII-ХIV веков). Ах, да! Ведь у Паркера был еще секретарь! Да какой! Звали добра молодца Джон Джослин, и был он знаменит трогательной заботой о древних манускриптах. В том смысле, что очень любил их трогать. И до такой степени самозабвения доходил добрый молодец Джон Джослин, что вставлял в древние рукописи подделанные страницы! На Англосаксонской Хронике его прищучили (ну, не те страницы тиснул, с кем не бывает!), а вот дальше делу хода не дали. Видимо, связка Паркер - Сесил сработала и «своего засранца» не сдала.

Кстати, весь архив Паркера - Джослина перешел потом к некоему сэру Роберту Брюсу Коттону, еще одному «конкретному антиквару», через кото­рого всплывали потом основные списки Беды и прочих, менее достопочтен­ных, авторов.

Процесс, запущенный под контролем орденоносца Сесила, шел. Про­пагандистская машина Новой Англии работала без сбоев. Контора им. Св. Георгия писала и писала. А Новая Англия все хавала и хавала. Дело дошло и до новой трактовки Библии, которая увидела свет под присмотром короля Якова, следующего за Елизаветой председателя Совета директоров. Посте­пенно орден перерос свой же проект и вышел на международный уровень.

Клуб «тех, кто в теме», облагороженный красивой историей и снабжен­ный правильным антуражем, процветал. В сферу влияния ордена начали попадать заморские владения. Некоторые, не особо дальновидные, местные правители, получали орден и кое-какие объедки с барского стола, правда, потом оказывалось, что объедки кончились, а контроль над территорией осуществляют управленцы от ордена, но поделать уже ничего было нельзя. Любопытно, что Петр Первый отказался от «высокой» чести получить орден Подвязки, чем, возможно, и сильно осложнил себе жизнь. Впрочем, его по­томки восстановили историческую справедливость, приняв от британских родственников красиво обернутую конфетку (кавалером ордена Подвязки стал Николай Второй), вкус которой в полной мере они смогли оценить в 1917 году.

А что же Совет директоров? Да по-прежнему не бедствует. Круг «рыца­рей в теме» не сужается. Все те же 24 + 1. И никто в открытую не задается вопросом, откуда у аглицких сэров-пэров, протирающих всю жизнь штаны в парламенте и не имеющих якобы никакого отношения к крупному бизнесу, деньги на содержание замков, конюшен, благотворительных обществ и т.п.

А если все же возникает недоумение, вспомните: «пусть будет стыдно всем, кто дурно об этом подумает»...

 

Глава 3. Проект «Шекспир»

 

Некоторое время назад в кинопрокат поступила англо-немецкая фильма «Аноним» про то, что «на самом-то деле» под маскою Шекспира скрывался граф Оксфорд. Англичане по этому поводу тут же устроили бучу (не тро­гайте, мол, наше британское всё), чем несказанно порадовали продюсеров и прокатчиков, не ожидавших такого подспорья в раскручивании картины. Любители прочитать десять новостных строк и обнаружить в них намек на краеугольный камень получили очередной повод блеснуть своей недюжинной эрудицией в области шекспировского вопроса, не забыв (по совету героя Евстигнеева) сказать «быть или не быть». Интеллектуалы, съевшие в области шекспироведения не одну собаку, в предвкушении очередной серии мыльной оперы «А был ли мальчик?» по мотивам богатого переругивания на тему в течение последних 400 лет, отточили перья и заготовили обли­чительные спичи. И т.д. и т.п. Собаки лают, караван идет. Один из самых грандиозных проектов человечества живет уже в нескольких измерениях и несколькими параллельными жизнями.

У этого проекта было много инкарнаций. Первая - в начале XVII века, вторая - со дня смерти лавочника Шакспера до выхода Первого фолио, третья - жизнь между Первым фолио и изданием Поупа, четвертая - после издания Поупа (которого, помнится, изрядно поносили за «авторскую» правку текстов), пя­тая - в XVIII веке и т.д., вплоть до нынешней, неизвестно какой уже по счету, классическо-коммерческой. А ведь есть еще и боковые ответвления, особенно интересна в контексте шекспирианы «внезапная и скоропостижная» смерть Сервантеса 23 апреля 1616 года, аккурат в один день с «Шекспиром».

Спору о том, кто написал произведения Шекспира, не десятилетие и даже не век. За это время одна часть интеллектуально продвинутой общественно­сти выдвинула пару-тройку десятков кандидатов на титул Великого Барда, а другая ее часть, чертыхаясь в адрес первой, призывала не искать заговор там, где его нет, и отстаивала права на пьедестал некоего Вилли Шакспера, актера и совладельца театра «Глобус», родившегося и умершего в Богом за­бытой деревне Стратфорд.

Аргументы обеих сторон спора известны, и вряд ли есть нужда повторять их в очередной раз. Проблема, однако, заключается в том, что обе партии (и стратфордианцы, и нестратфордианцы) пытаются решить вопрос авторства прямолинейно, выдвигая всякий раз лишь одного кандидата в гении. Конеч­но, среди исследователей были и есть те, кто признает наличие соавторов шекспировских пьес, однако практически никто не готов поделить славу выдающегося драматурга и поэта поровну между целой группой писателей той эпохи. Кто-то настаивает на том, что автором «Гамлета» и «Макбета» мог быть только Рэтленд (в крайнем случае - с супругой, дочерью Филиппа Сидни), для кого-то в качестве творца этих пьес милее Кристофер Марло, а кому-то изысканным гением, соединившим безумие, страсть и величие, видится граф Оксфорд. Сторонники же актера из Стратфорда, имея явные свидетельства участия Пиля, Марстона или Грина в написании пьес, тоже не спешат выплескивать славу Шекспира на этих драматургов. И получается презабавная картина. Все, вроде бы, понимают, что Шекспир - это не лицо, а маска, скрывающая истинного автора или авторов, но дальше этого пони­мания дело не идет.

Вот, например, Илья Гилилов, написавший блестящую книгу «Игра об Уильяме Шекспире», дает абсолютно беспристрастную оценку наследию Ве­ликого Барда:

Шекспировские произведения свидетельствуют не только о гениальном художественном мастерстве их автора, но также об огромном, ни с чем не сравнимом богатстве языка Шекспира. Его словарь насчитывает около 20 тысяч слов, то есть в два-три раза больше, чем у самых образованных и ли­тературно одаренных его современников и даже писателей следующих по­колений и веков (для сравнения, у Джона Мильтона, Фрэнсиса Бэкона - по 8 тысяч слов, у Уильяма Теккерея - 5 тысяч; в словаре таких французских писателей, как Виктор Гюго, Ипполит Тэн, живших через два столетия по­сле Шекспира, - примерно по 9 тысяч). Англичанин нашего времени, имеющий высшее образование, употребляет не более 4 тысяч, а малообразо­ванный провинциальный житель елизаветинской Англии обходился 1 тысячью или даже половиной того. Такой огромный разрыв говорит сам за себя - ничего подобного история мировой литературы не знает. Шекспир ввел в английский язык, как сообщает Оксфордский словарь, около 3200 новых слов - больше, чем Бэкон, Джонсон, Чапмен, вместе взятые.

Казалось бы, все ясно. 20 тысяч слов - это слишком много для одного и даже двух людей. 3200 неологизмов - невероятная цифра. Ее появление возможно, лишь если за дело берется артель, причем целенаправленно, не красного словца ради, а формирования языка для.

И еще из Гилилова:

В шекспировских произведениях насчитали 124 места, связанных с юриспруденцией, 172 - с морским делом, 192 места свидетельствуют о знании - и каком-то опыте - военного дела, слово «музыка» и произво­дные от него встречаются 170 раз. В те времена подавляющая часть таких знаний, такой эрудиции могла быть получена только в университете, от домашних учителей, от людей, лично участвовавших в военных походах. Напомню, что публичных библиотек до конца XVI века в Англии еще не было. Многое говорит об очень близком знакомстве Шекспира с при­дворным этикетом, титулатурой, родословными, языком самой высоко­родной знати и монархов. Именно в этой среде, где происходит действие большинства его пьес, Великий Бард чувствует себя наиболее уверенно. Статистики насчитали 196 мест в его произведениях, где проявилось зна­ние времяпрепровождения титулованных лендлордов, их игр и развле­чений, в том числе редких и дорогих, как охота с соколами, псовая охота, теннис; эти знания не могли быть обретены заочно. Ботаники обратили внимание, что герои Шекспира упоминают названия 63 различных трав, цветов и деревьев. Можно предложить читателям этой книги проверить себя: сколько разновидностей растительного мира они могут назвать...»

Позволю себе слегка развить мысль Гилилова. Совсем слегка. Такая эру­диция - это не только знания, полученные в университете, ибо никакой университет не научит морскому или военному делу, а также придворному этикету. Энциклопедизм Шекспира и его невероятный тезаурус абсолютно очевидно свидетельствуют, что произведения, выходившие под именем По­трясающего Копьем, - плод трудов группы людей. Самое забавное, что Гилилов, написавший абсолютно правильные слова о немыслимом кругозоре и словарном запасе Шекспира, после этого предлагает на роль Барда графа Рэтленда, писавшего в соавторстве с женой. При этом другие варианты даже особо и не рассматриваются.

В чем можно согласиться с Гилиловым почти на сто процентов, так это в том, что «Гамлет» был написан именно Рэтлендом или в соавторстве с ним. Иначе откуда бы взяться Розенкранцу с Гильденстерном, которые были одно­кашниками Рэтленда в Падуе, и описанию Эльсинора после поездки графа в Данию?! Впрочем, не стоит зацикливаться на частном вопросе авторства «Гам­лета». Гораздо важнее та информация, которую дает Гилилов параллельно.

Книга «Игра об Уильяме Шекспире» написана действительно виртуозно, поэтому позволю себе процитировать еще один кусочек:

Произведения Шекспира также свидетельствуют, что он владел фран­цузским, латинским, итальянским языками, мог читать на греческом, возможно, и на других языках. Напомню, что в «Генрихе V» 4-я сцена III акта написана целиком по-французски, так же как и разговор с пленным в 4-й сцене IV акта, а всего в этой пьесе около 100 строк на хорошем фран­цузском языке. Отдельные французские, итальянские, латинские слова и фразы присутствуют во многих пьесах. Сюжет «Гамлета» взят из «Траги­ческих историй» француза Бельфоре, переведенных на английский толь­ко через столетие; сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца», включая многие детали, заимствованы соответственно из сборников итальянских новелл Джиральди Чинтио и Джованни Фьорентино, тоже появивших­ся на английском языке лишь в XVIII веке. Шекспир знал произведения Монтеня, Рабле, Ронсара, Ариосто, Боккаччо, Банделло. Сюжет «Двух ве­ронцев» взят из испанского пасторального романа Монтемайора, на английском языке до появления пьесы не печатавшегося.»

Думаю, нет смысла в тысячный раз повторять, что в деревне Стратфорд вряд ли можно было выучить все вышеуказанные языки, да еще в объеме, не­обходимом для почти дословного цитирования. Кроме того, есть указание Бена Джонсона на скудость знаний актера Шекспира в области латыни и греческого. О других языках никто даже не заикался. Еще неплохо было бы вспомнить о цене книг того времени и их количестве в библиотеках даже самых состоятель­ных господ. Неужели все, на что можно найти ссылки у Шекспира, находилось в одном-единственном месте? Кстати, заметим, у жителя Стратфорда (согласно его завещанию) с книгами отношения как-то не складывались.

Весьма знаменательно, что и сторонники «актерского» происхождения пьес не отрицают фундаментального вклада «других» авторов в шекспиров­ский канон. При этом их ничуть не смущает, что чуть ли не все произведе­ния были написаны «при участии» или «в соавторстве» с кем-либо.

Вот выдержки из издания Шекспира начала XX столетия (Шекспиръ / Под ред. С.А. Венгерова. С.-Петербургъ: Изд. Брокгаузъ-Ефрон, 1904. Серия «Библиотека великихъ писателей»).

Из статьи «Король Генрих Шестой» Евгения Аничкова:

В 1592 г. умирающий Грин в своем прощальном злобном памфлете «Грош мудрости, купленный за миллион раскаяния» предостерегает сво­их собратий драматургов против каких-то новичков. «О, не доверяйте им, восклицает Грин, потому что между ними есть один взлетевший вы­соко ворон, разукрашенный нашими перьями, с сердцем тигра, скрытым под шкурой актера...»

Малон, Колльер, Дайс, Кортене и Крейсиг считали авторами «Первой части борьбы» и «Истинной трагедии» - Грина или Марло, а Шекспиру приписывали только их дальнейшую переработку в пьесы, известные нам по изданию произведений Шекспира. Так же думает и новейший биограф Шекспира Сидней Ли, склоняющийся только скорее в сторону Грина и Пиля, как сотрудников великого драматурга.

Уже неплохо, правда? А кто настоящий автор, наука пока не в курсе. Лад­но, идем дальше.

Статья Роберта Бойля «Тит Андроник»:

Вероятно, нет пьесы, принадлежность которой тому или иному авто­ру возбуждала бы больше сомнений, чем «Тит Андроник».

Мнение критиков относительно «Тита Андроника» очень расходятся. Теобальд, Фармер, Стивенс, Дрек, Зингер, Дайс, Галам, Р. Кольридж и B.C. Уокер отказываются признать какое-либо участие Шекспира в этой пьесе. Мэлон и Стаунтон считают, что не будучи вполне автором, Шек­спир, однако, внес в него много своего.

Доказательства, что в «Тите Андронике» много заимствований из по­эмы Пиля, слишком многочисленны, чтобы можно было воспроизвести их все здесь.

По-моему, здесь открытым текстом сказано, что количество заимствова­ний уже не позволяет определить, где кончается Пиль и начинается Шек­спир. Или это одно и то же?

Статья «Два знатных родича»:

Эта драма впервые напечатана в 1634 г....

Затем, пьеса появилась во втором издании (in folio) соч. Бомонта и Флетчера 1679 года...

И здесь практически полная определенность. Остается добавить, что вплоть до середины XIX века эта пьеса издавалась в каждом издании Бомон­та и Флетчера, и только потом ее начали рассматривать как шекспировскую, и то - с большой натяжкой.

Следующая статья Роберта Бойля - «Эдуард III и его место в ряду сомни­тельных пьес Шекспира»:

В отличие от многих других сомнительных пьес, «Эдуарда III» никог­да не приписывали Шекспиру при его жизни. Первый, кто обратил вни­мание на нее, как на пьесу, относительно которой было основание ут­верждать, что в ней участвовал Шекспир, был Кепель, который в своих «Prolusions of select pieces of Ancient Poetry» (1760) напечатал ее с таким замечанием на заглавном листе: «Полагают, что написана Шекспиром».

Комментарии, как говорится, излишни. Приписками в окололитератур­ном цехе баловались всегда.

И, наконец, подытоживающий очерк С. Венгерова «Вильям Шекспир»:

...целых 20 пьес впервые были напечатаны в посмертном folio 1623 г.

Возникают, однако, весьма основательные сомнения относительно того, всецело ли принадлежат Шекспиру некоторые из них. По всей ве­роятности, в «Генрихе VI» он только приложил руку к чужому произ­ведению; «Тит Андроник», может быть, вовсе ему не принадлежит; видимо, в сотрудничестве с Вилькинсом написаны «Тимон Афинский» и «Перикл»; в «Троиле и Крессиде», вероятно, принимал участие Марстон, и, наконец, едва ли может быть сомнение относительно того, что в «Генрихе VIII» Шекспир принимал лишь самое незначительное участие, а большая часть этой весьма слабой пьесы написана Флетчером и, может быть, Мэссенджером.

Хорошенькое дело. Большая часть пьес (аж 20 штук из 37, приписанных мистеру Ш.) впервые увидела свет только после его смерти, причем не сра­зу, а только в 1623 году (актер из Стратфорда умер в 1616-м). А из осталь­ных - чуть ли не половина написана точно либо в соавторстве, либо вообще не им. Добавим к этому то, что стало известно позже о «Гамлете» и Рэтленде, а также некоторые веселые «чисто случайные» пересечения с Бэконом, Ок­сфордом, Марло и прочими. И что же после этого остается?

А остается то, что было всегда. Остается проект «Шекспир», название ко­торого весьма условно, хоть и символично для Англии. Грандиозное меро­приятие, авторами и исполнителями которого были самые одаренные и талантливые фигуры своего времени.

Каковы были цели сего масштабного проекта?

Их было несколько.

Во-первых, создание новой, британской идеологии. Как это выглядело на деле? Очень просто. Единственным СМИ эпохи Ренессанса был театр. Где еще можно собрать большое количество народа, чтобы донести до него должным образом сформулированную информацию? Только там, где есть зрелища. Но во время казней, например, ничего, кроме приговора, не про­чтешь, да и занимает это от силы минуту-другую, а в театре есть возмож­ность на протяжении часа-двух-трех скармливать ничего не подозревающе­му плебсу любую наживку, и он будет с радостью глотать ее, переваривать и думать, что ему показывают жизнь, как она есть. Метод работы ровно тот же, что и у современных СМИ. Главное, чтобы актеры уверенно и громко декламировали. И тогда плебс узнает всю правду о Генрихе Шестом, Ричарде Третьем, Юлии Цезаре и Перикле. Особенно важна информация об англий­ских монархах и древней истории Англии. Одновременно на подготовлен­ную почву упадут древние хартии и рукописи, в общем и целом подтверж­дающие то, о чем идет речь в пьесах.

Во-вторых, создание и внедрение нового языка. Как вы помните, Гилилов назвал уникальную цифру: посредством Шекспировых усилий в язык во­шло 3200 новых слов!!! А весь вербальный запас Теккерея, жившего сильно позже и вязавшего не самые косноязычные тексты, состоял из 5000 слов! Способен ли один человек, пусть и гениальный, выполнить такую адскую задачу - придумать 3200 неологизмов? Конечно нет. Перед нами целена­правленная, многолетняя работа группы высоколобых по созданию нового английского языка. Для чего? Для того, чтобы он хоть как-то соответство­вал параллельно ваяемой истории острова. Кстати, говоря о новых словах, Гилилов забыл еще об одной важной составляющей языка - идиомах (или фразеологизмах). Так вот, большая часть английской идиоматики (чуть ли не половина) - это Шекспир и Библия короля Якова. Время создания пьес Шекспира и упомянутого варианта перевода Библии совпадает - это начало XVII века. Неплохое подспорье для 3200 неологизмов, внедренных группой Ш., не так ли?

В-третьих, совместив новый язык с новым видением истории острова, новая английская династия фактически решила все проблемы с легитими­зацией Великобритании как суверенного государства и закрепила свои при­тязания на ее трон. ShakesРR удался на славу.

И все получили свое: Стюарты - независимую Британию, интеллектуалы - моральное удовлетворение и денежные компенсации, зрители - театр, в кото­ром они же и были актерами, как им недвусмысленно намекнули в одной пьесе, а родившийся в Стратфорде мелкий лавочник Шакспер получил... бессмертие, в котором он сам вряд ли нуждался.

 

Глава 4. Томас Кид

 

Нам говорят: это крупнейший драматург елизаветинской эпохи, предтеча Шекспира. И еще говорят: его «Испанская трагедия» изменила театр, после нее немыслимы стали плоские, банальные сюжеты, свойственные незре­лому английскому ренессансу. И «все знают», что первый «Гамлет» вышел из-под пера именно этого автора. А уж в скольких пьесах он должен был бы числиться соавтором - просто не сосчитать! Ну, и по последним аген­турным данным, приписываемая Уильяму нашему Шекспиру хроника про правление Эдуарда III написана при непосредственном участии этого уни­кального писателя...

Итак, встречайте, господа: ТОМАС КИД!

Непревзойденный, умопомрачительный и таинственный. Интеллектуал и тонкий знаток латыни, переводчик творений Торквато Тассо и Робера Гарнье. Знакомец Бена Джонсона и товарищ Кристофера Марло, однокашник Эдмунда Спенсера и Томаса Лоджа. Человек, обвиненный в атеизме и поте­рявший из-за этого все: доходное место, внимание сильных мира сего и, в конечном счете, саму жизнь. Томас Кид умер в возрасте 35 лет в Лондоне и был забыт на долгих два века, пока некий Томас Хокинс в 1773 году случайно не обнаружил имя Кида в книге An Apology for Actors (1612 года издания). И лишь через сто лет (в конце XIX века) немецкие и английские литературо­веды «заново открыли миру» несправедливо забытого драматурга. С тех пор слава Кида только увеличивалась, и сегодня уже никого не удивляет постановка вопроса, кто внес больший вклад в «Гамлета» или «Эдуарда III» - Кид или Шекспир.

Вот это перипетии! Вот это сюжет! Сам мистер Кид, мастер сложных комбинаций, позавидовал бы такому лихому повороту в исследовании его творчества. Впрочем, мог ли он предвидеть, что о нем будут говорить как... о литераторе?

Ведь все, что известно доподлинно о человеке по имени Thomas Kydde, это что он был сыном лондонского стряпчего, был крещен 6 ноября 1558 года, а похоронен 15 августа 1594-го. Еще о Киде известно, что он написал некое письмо, в котором отрицал приписываемые ему атеистические взгля­ды. Все. Точка. «А как же “крупнейший драматург”, “Испанская трагедия”, “друг Марло” и прочее?», - спросите вы. А вот как...

Проблема авторства и... наличия пьес

Литературно Томас Кид был чудовищно плодовит. Он написал целых... нет, пардон, целую одну пьесу! Вернее, написал-то он, конечно, ну очень много, но до нас дошла лишь «Испанская трагедия». Все остальное, как вы­яснилось при ближайшем рассмотрении, лишь приписывается Томасу Киду, о чем честные исследователи его творчества радостно и сообщают (хотя чему тут радоваться, не очень понятно). А что же «Гамлет»? Ведь Кид, ка­жется, заподозрен в причастности? О «Гамлете» и других «анонимных» тво­рениях Кида поговорим особо и чуть позже, а пока сконцентрируемся на единственной, как нас уверяют, точно написанной Кидом пьесе - «Испан­ской трагедии», которая так изменила театр.

Итак, что известно об «Испанской трагедии»? Впервые напечатана в 1592 году. Правда, остался лишь один экземпляр, но, положим, и этого достаточ­но, чтобы подтвердить авторство Кида. А ведь есть еще масса сохранивших­ся книг из изданий 1594, 1599, 1600, 1602 и т.д. годов. Казалось бы, все ясно и очевидно. Вот только есть одна немаловажная и редко упоминаемая исто­риками театра и литературы деталь: все указанные публикации пьесы были анонимными, то есть имени автора на них попросту нет! Как нет его, между прочим, и на последующих изданиях «Испанской трагедии», вплоть до 1612 года. Заметим, что и в 1612 году ничего сверхъестественного не произошло: Кид не вышел из могилы, чтобы заявить свои права на пьесу, да и ближайшие родственники драматурга вроде бы ни на что уже не претендовали. В 1612-м всего лишь вышла книга Томаса Хейвуда An Apology for Actors, в которой он приписывает «Испанскую трагедию» Киду. И все! Никакого текстуального или стилистического анализа, никаких доказательств, никаких ссылок на дру­гих авторов. И вот, на основании одного-единственного кивка в сторону Кида главная новаторская пьеса елизаветинской эпохи записана за ним! Заметим, что и после книги Хейвуда никаких бронебойных свидетельств причастности Кида к «Испанской трагедии» не появилось. Да и современники не обратили никакого внимания на хейвудовские откровения, и в 1615 году «Испанская трагедия» вышла в тираж такой же анонимной, как и раньше.

Лишь в XIX столетии немецкие ученые, сравнив ее текст с «Корнелией», заявили об абсолютно очевидном лексическом и стилистическом сходстве этих двух произведений. Но весь юмор в том, что «Корнелия» не является текстом Кида, это перевод пьесы Робера Гарнье! Поэтому с таким же успе­хом можно говорить о том, что «Испанская трагедия» написана Гарнье. По­чему бы и нет?! Да и то, что Кид «перевел» Гарнье, совершенно не очевидно. Ведь этот «перевод» точно так же всего лишь приписывается Киду, причем на весьма сомнительных основаниях.

Начать с того, что пьеса Гарнье вышла без имени переводчика, и случи­лось это в 1594 году, то есть как раз в год смерти Кида. А в 1595-м (то есть Кида уже нет в живых) выходит «перевод». То ли безымянный, то ли с бук­вами «Т. К.». Можно ли, основываясь на таких весомых уликах, однозначно записать Кида: а) в переводчики Гарнье и Тассо (там тоже были буквы «Т. К.»); б) в авторы «Испанской трагедии», которая по стилю похожа на «Корнелию» Гарнье, переведенную анонимом?

Причем заметим, что сходство это уловлено немецкими, а не английски­ми учеными через 300 лет после выхода всех указанных произведений в свет.

 

Гамлет, Солиман и другие dramatis personae

Считается, что Кид был автором первого «Гамлета». Того, который до нас не дошел: ни книгой, ни строчкой, ни обрывком текста. Но на которого якобы открыто намекает Нэш в предисловии к «Манефону» Роберта Грина. Некоторые исследователи, очевидно изучившие наследие Нэша вдоль и по­перек, доходят до того, что приписывают ему упоминание «Испанской тра­гедии» и самого имени Кида.

С тем, что на самом деле писал Нэш, можно ознакомиться практически в любой библиотеке, да и в Интернете Préfacé to Greenes Menaphon под за­головком То the Gentlemen Students of Both Universities, совсем не редкость^[1].

Ни именем Кида, ни «Испанской трагедией», ни сближением Кида с «Гам­летом» тут и не пахнет. Зато отвратительно смердит чьей-то подпорченной репутацией. И «аромат» этот на удивление притягателен для любителей создавать пышные, местами даже костюмированные и пропитанные духом эпохи научно-исторические сюжеты.

Что касается еще трех пьес, время от времени фигурирующих в списке творений Кида, то и о них можно сказать лишь одно: и «Король Лир» (не путать с шекспировским), и «Арден из Февершема», и «Солиман и Перседа» написаны самым модным автором XVI века по фамилии Anonymous. Ни одно из этих произведений не ассоциировалось с Кидом ни в XVI, ни в XVII, ни в XVIII веках. И только немецкая историческая дальнозоркость XIX века рождения позволила установить связь между неким жителем Лондона и ря­дом драматических произведений бурного елизаветинского века.

 

Жизнь в веках

Если человек не создает себе биографию, ее запросто могут соорудить другие. Это даже может стать делом их жизни. И потом про них тоже кто-нибудь напишет. Или даже помянет добрым словом.

Томасу Киду, сыну лондонского стряпчего, повезло. Не так, как за­штатному актеру Ш. из Стратфорда, но все же. Его имя пригодилось историкам театра и литературы, исследователям Англии XVI века и куль­турологам. Жизнь Томаса описана и увековечена. И сегодня уже никого не удивляет, что мистера Кида определяют настоящим автором некото­рых шекспировских произведений. Ведь мог же, мог! Такой же титан, мо­гучий человечище эпохи Великих Умов. Гений, не оставивший ни единой рукописи. Автор, не числящийся автором. Драматург, о котором не гово­рили в театре. Соавтор Шекспира на доверии. Английский голем немец­кого производства.

Итак, встречайте, господа: ТОМАС КИД.

I’m not KIDDING.

 

Глава 5. Англосаксонская Хроника (АСХ)

 

Нет, это я не о себе, любимом, собрался писать, а об Англосаксонской Хро­нике (сокращенно - АСХ). Приобретя русский перевод сего документа с комментариями специалистов, я с новыми силами принялся за старое  - с го­ловой погрузился в изучение как самого текста, так и сопутствующих ему пояснений. Очень хороший перевод, кстати сказать, и достаточно разверну­тые во все стороны комментарии. Плюс, что приятно, есть в книге отдель­ный отрывок, посвященный обнаружению манускриптов АСХ. Там и про XVI век, и про компанию Сесила - Паркера - Новелла - Джослина, и про прочие архивно-интимные подробности.

Но сейчас хотелось бы поговорить не про сам документ, ибо и так ясно, что он слеплен по «щучьему велению, королевскому хотению», а про фак­тический материал, в этом документе подсвеченный. В принципе, АСХ, как и прочие источники по истории саксонской Англии, подталкивает читате­лей к мысли, что жили-были на островах кельты, которых облагородили римляне, а потом пришли англосаксы, и началась на островах совсем дру­гая жизнь. Но главное - давно дело было, очень давно. И вообще: Англия успела впитать в себя все лучшее, что было в Европе. От кельтов получила высокую духовность, от римлян-дурако в города и дороги, от саксов - язык и знать, от викингов – пиратств о-военно-морское дело и, наконец, от фран­цузов - латынь, спорт и представления о прекрасном (то есть искусство, архитектуру и прочие приятные в быту мелочи). Вот для этого, собственно, и необходима богатая на события и древняя история, если кто спросит.

На бумаге (или пергаменте) все, конечно, выглядит чудовищно правдо­подобно, как будто летописец лично наблюдал высадку на остров отрядов Цезаря или собственноручно конспектировал выступление Кнута Великого на местном вече (витане, на англской мове). А вот в реальности... как было на самом деле, мало кто знает. Но вот что доподлинно известно, так это то, что кельты отчего-то пользовались монетами с надписью СUNА (СUNО), а правителей их звали Будица, Беленое, Тугодум и т.д. Римляне исчезли с острова как-то очень по-английски, прихватив с собой водопровод, цен­тральное отопление и канализацию. Викинги умудрились стрясти с Англии столько серебра, сколько в ней никогда не было, и не оставить о себе ника­ких воспоминаний, кроме французского языка, а вот саксы...

О саксах разговор особый. И как раз по мотивам АСХ.

По легенде, прибыли, значит, эти самые немцы в 449 году от Р. X. в Бри­танию, подмяли под себя местных и, освоившись на острове, решили, что он им по всему подходит. С тех пор и жили, особо не тужили, пока не до­стали их своими свинскими набегами невменяемые даны, но это уже было лет через 500. А за полтысячелетия много чего произошло: привилось на Альбионе христианство, сформировались англосаксонские королевства, развился английский язык, было написано законодательство и т.д. и т.п. Ко­роче, любой культур-мультурный, цивилизованный человек должен знать, что Англия - это вам не занюханная Европа и не дикая Азия. Тут все было сделано по уму, с саксонской (читай: германской) педантичностью, римской (античной) прямотой линий и французским юмором.

Вот только слишком быстро перелистывают обычно страницы, пове­ствующие о прибытии на остров храбрых саксов, и не обращают внимания на некоторые детали, а ведь именно они всегда доносят самое интересное. В той же АСХ, например, очень точно указано место, откуда прибыли саксы. Находится этот медвежий угол в нынешней Германии и называется... нет, не Саксония, как можно было бы подумать. Родина переселенцев - Ангельн (это малюсенький кусочек нынешнего Шлезвиг-Гольштайна), откуда, соб­ственно, и происходит название Англия. Но это только присказка. Сказка, как вы понимаете, впереди.

Чем вообще знаменита область Ангельн? Да практически ничем, кроме того, что дала миру англичан. Зато по соседству находится более чем инте­ресная местность со схожим названием - Анхальт. Для русского человека вопрос, что это за зверь такой, Анхальт, - легкий. Анхальт-Цербст - родина Екатерины Великой, одной из самых значимых фигур отечественной истории. Почему именно Анхальт-Цербстская принцесса удостоилась внимания русского императорского дома? Вопрос, вроде бы, тоже не самый сложный. Вся эта так называемая германская область издревле была славянской, при­чем выдавили славян оттуда настолько поздно, что у сочинителей истории Европы не осталось даже малюсенького временного зазора для разведения топонимики и имен местных правителей, из-за чего случались прелюбопыт­ные казусы. Так, Берлин (не Анхальт, конечно, но тоже очень близко), воз­никший в XIII веке (когда Германия уже давно была под рукой немецкой знати), отчего-то называется славянским именем, хотя должен был бы стать каким-нибудь -бургом или -дорфом. А город на другом берегу Шпреи, ко­торый потом слился с Берлином, в том же XIII веке получает имя Кельн, то есть назван по-латински. Отсюда, кстати, возникает законный вопрос: а кем же были «немецкие» маркграфы? Не римскими ли военачальниками, про­двигавшими христианство в языческие массы? И не это ли были реальные «Крестовые походы», совпадающие, кстати, по времени с другими подоб­ными мероприятиями в других областях не подконтрольного «римско-ави­ньонскому папе» мира?

Так вот, возвращаясь в Анхальт и Ангельи времен, внезапно решивших переселиться саксов, мы натыкаемся... э-э-э... как бы это помягче сказать? Ну, не совсем на немцев. Живут себе люди (венды и ободриты) на реке со славянским именем Лаба (ныне Эльба) в селениях Росток (ныне Росток), Любич (ныне Любек), Березин (ныне Брезен), Козельск (ныне Кёзелиц), Рагузин (ныне Рагёзен), Грибов (ныне Грибо), Полянск (ныне Поленцко) и т.д. (можно набрать сотни подобных топонимов), живут, не тужат. И вдруг по какой-то причине снимаются с насиженных мест и двигают на остров бриттов. Зависнув по ту сторону моря, эмигранты чувствуют резкие при­ступы тоски по оставленной родине (модного слова «ностальгия» тогда еще не было - до французов и их языка еще пилить и пилить) и называют новые места... правильно, по старой памяти. И Эльба, которую покинули и которая вывела в результате к острову бриттов, становится Эльбионом. Или Альбио­ном, как стали писать потом. А Ангельн стал Англией. Потом на территории Англии появились реки Северн, Волга, Выра и пр. А в англосаксонском язы­ке оказалось поразительно много славянских корней, в том числе и в самых важных для Средневековья областях деятельности (военном деле, налогах, торговле и др.).

А на территории Шлезвиг-Голштинии (с ее Ангельном), Анхальта, Сак­сонии и прочих «немецких» мест обитания отчего-то аж до XIII века звучит славянская речь. С точки зрения ТИ, ситуация просто анекдотичная: в V веке «англосаксы», живущие на землях со славянской топонимикой и говорящие, судя по всему, на одном из славянских наречий, захватывают Британию и приносят туда... германский язык, как это сейчас называют. Проходит пять-шесть веков, но на территории, где жили «англосаксы», упорно продолжа­ют говорить по-славянски и давать населенным пунктам славянские имена. И так продолжается вплоть до ХIII-ХIV веков, то есть до эпохи «дранг нах Остен», «крестовых походов» против восточных «поганцев».

Вот и сдается мне, что дело было не совсем так, как пытаются изло­жить в традиционных историографиях.

Похоже, что заселение Англии беженцами из Саксонии, Анхальта и Ангельна - это как раз и есть последствие давления Рима на славянскую «Гер­манию». Точно таким же следствием давления на славян стал отход их на территорию нынешних Украины и России и смешение славянских племен с местными финно-уграми, скифами, тюрками и т.д., в результате чего появи­лась Древняя Русь. Очевидно, одним из этапов папского шествия по Европе стали и альбигойские Крестовые походы, и многочисленные войны в Евро­пе XII-XIV веков. И вот как раз за свою отменную службу папскому делу реальные «германцы» (то есть те самые дойче-дуйцы-дети войны) получали земли, оставленные славянами и галлами. А другие бравые парни зачищали в то же самое время Пиренейский п-ов от арабо-еврейского контингента, называя это богоугодное дело Реконкистой. Славяне вынуждены были сдать почти всю Центральную Европу и откатиться на восток, арабы и евреи ушли из Испании и Португалии, галлы остались только в топографии и античной истории. И образовалась Римская империя. Германской нации. Подобное к подобному. Кстати, до сих пор криминальных авторитетов первой величи­ны во всем мире называют крестными папами или отцами, а исполнителей их воли братвой (это практически точный перевод слова hermano с испан­ского). История помнит своих «героев»! Папский секретариат был идейным вдохновителем мероприятия, а «чисто конкретные» дети (дойче) были ис­полнителями, зачищавшими поляну. Кстати, говорящие на немецком швей­царцы - до сих пор самая преданная стража Ватикана. Папа знает, на кого можно опереться, ежели что.

И на десерт - про славное имя англов. Angel на немецком до сих пор оз­начает удочка, Angler - рыболов. Современное русское уда, несмотря на все отличия, является близким родственником этих слов (см. словарь Фасмера, статья «Уда») через соответствие угол/angle/unkus. Сие означает, что англы - это просто рыбаки. Мирные, тихие, спокойные. Которых просто-напросто вынудили покинуть насиженные места и отправиться куда глаза глядят. То есть за море. В будущую Англию. Которую они, конечно же, не завоевывали, а полегоньку обживали и обустраивали. Наивно надеясь, что до островов на окраине мира папистам не будет никакого дела.

Глава 6. Норманнское иго

Согласно одной веселой теории, варяги оказали существенное влияние на русскую историю. Даны, нормандцы и прочие викинги создали полити­ческий ландшафт Британии. Дружины северян во многом сформировали французское Средневековье. Вся Южная Италия жила под властью норман­нов на протяжении нескольких веков. А еще скандинавы без затей подмяли под себя Ирландию с Исландией. И двинулись дальше. Говорят, что дошли до самой Америки. То есть открыли ее до всяких там колумбов и прочих авантюристов. Да, не забудьте, норманны ходили в походы и показывали сноррину мать испанским и португальским арабам, германцам и разному другому европейскому охвостью.

Получается, что на достаточно приличном временном промежутке (VIII-ХI века) норманны контролировали или терроризировали чуть ли не всю более-менее обжитую Европу (включая империю Карла нашего Вели­кого, Шарлеманя). При этом викинги еще успевали воевать друг с другом и составлять заговоры против отбывших на ратно-промысловый подвиг товарищей. А потом вдруг раз - и исчезли. Были, но все вышли. Самолик­видировались. И до XIV века о них практически не было слышно. Причи­ны тотального растворения северян в пространстве всегда разные: где-то они слились с туземной элитой, где-то потерпели поражение от местных, откуда-то ушли сами и т.д. и т.п. Неудобнее всего получилось с Америкой. Открыть-то открыли, а патент на открытие не оформили. А ушлым ис­панцам только того и надо было. Подсуетившись, они быстренько донесли до обывателя, кто на самом деле первооткрыватель, а кто - так, викинг в проруби. И скандинавам осталось утешаться только сагами о великом прошлом, в котором они всех рвали, как небезызвестный Тузик доставшу­юся ему по случаю грелку, и мыслями о светлом, социально обустроенном будущем.

Вот о великом прошлом как раз и имеет смысл поговорить.

«МАЛЕНЬКИЙ ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ... а к практике мы перейдем потом»

Начнем с населения. Что из себя представляла Скандинавия косматых веков? Правильнее всего сказать, что это была земля виков, то есть неболь­ших хуторов. Населенных кем? Правильно, хуторянами, то есть викингами. Так вот, эти самые хуторяне, которых, по самым оптимистичным подсчетам, было два с половиной человека, умудрились создать несколько государств на своей территории. Но этого им показалось мало. И викинги выдвинули достойнейших для того, чтобы те реорганизовали систему управления соседей-славян. Достойнейшие, переехав из деревни в город, сразу же научили тупых горожан жить по-новому, в результате чего у славян возникла непре­одолимая тяга к русскому государству норманнского типа. Как жители сла­вянских городов обходились без твердой деревенской руки ранее, история скромно умалчивает. А укрепления вокруг городов, очевидно, возводились сами собой, без какого-либо вмешательства местных элит и собирания на­логов.

Еще не до конца разобравшись с делегатами на славянское вече, скан­динавы начали предлагать своих чудо-управленцев другим европейским территориям. Например, английским. Норманны были настойчивы и без­апелляционны, и дело в большинстве случаев доходило до рукоприкладства и членовредительства. Завершилось все тем, что на Британских островах появилась целая область (и немалая), жившая по так называемому Датскому праву (Denalagu), а королями Англии стали люди из дружин данов. Местная знать, конечно, сопротивлялась, но аргументы хуторян были брутальнее, а следовательно, весомее. Даже освободившись на короткий период от при­зора данов, англосаксы не смогли в полной мере насладиться независимо­стью, потому что еще одна группа хуторян (на этот раз из Нормандии) по­требовала признать свои права на Англию и была столь убедительна в своих притязаниях, что господам островитянам не осталось ничего иного, как в очередной раз испытать все прелести норманнского ига.

Кстати, о пришельцах из Нормандии. Они ведь пришли в Англию не из Скандинавии, а уже из другой точки Европы. Да и не точка это была даже, а хорошее такое, жирное пятно на карте. И пятно это контролирова­лось все теми же неутомимыми хуторянами, отгрызшими кусок будущей Франции у Карла Простоватого.

И если кто-то полагает, что Русь, Англия и кусок Франции были един­ственными местами, крышуемыми викингами, то позволю себе напомнить о том, что:

1) вся Южная Италия (включая королевство Сицилию) находилась под норманнами, начиная с XI столетия;

2)в Ирландии в IX веке было образовано норманнское королевство (Дуб­лином северяне владели более 200 лет);

3) империя Карла Великого постоянно подвергалась набегам норманнов, начиная с 810 года;

4) в течение короткого периода в IX веке норманнами были последова­тельно разорены Париж, Гамбург, Лиссабон, Севилья и другие европейские центры торговли;

5) начиная с XI века, значительная часть викингов находилась на службе у византийского императора, составляя его гвардию;

6) варягами в значительной степени контролировался торговый путь «в греки»;

7)скандинавы освоили Исландию;

8)варяги подвинули кельтов в Шотландии;

9)смелые северяне добрались до неких земель, ставших позже Америкой;

10) внутри самих Скандинавских стран перманентно шла ожесточенная межродовая борьба за главенство над территорией и ресурсами, при этом чужаков (немцев, славян или кого-либо еще) там не было.

То есть ходили ребята в походы, сражались с не самыми слабыми про­тивниками, оставляли дружины на местах, сами становились управленца­ми, торговали и держали под контролем торговые пути, осваивали новые территории, строили корабли, вели междоусобные войны и т.д. и т.п. А по­том вдруг...

 

Язык

Начнем, пожалуй, с языка. Того самого, на котором говорили норман­ны. Или должны были говорить. Сейчас этот язык называют древнесканди­навским. Он существовал практически в неизменном виде до Х-ХI веков, потом, вроде бы, появились региональные отличия, но столь незначитель­ные, что серьезно можно говорить о норвежском, шведском и датском язы­ках только с ХIII-ХIV веков. Казалось бы, следы этого языка должны были остаться если уж не по всей Европе, то хотя бы в тех ее частях, где норманны (варяги, даны) оставались всерьез и надолго.

Однако в русском языке какого-либо заметного скандинавского следа не наблюдается, даже учитывая глубокие чувства отдельных составителей этимологических словарей ко всему германоязычному. Ни в топонимике, ни в антропонимике, ни в прочих -нимиках. И сказочный Рюрик, который продлил себя в родовом имени наших управленцев, скорее всего, никаким варягом-викингом не был, ведь таких, как он, северяне за своих не считали и ухлопывали за милую душу Подтверждение находим в Вертинских анна­лах, сообщающих, что викинги порешили Рорика, брата то ли Жофруа, то ли Готфрида (Rorigus frater Gausfridi) в 866 году. И вообще этих Рориков (поз­же обозванных Роргонидами) было немало, только принадлежали они не к скандинавской, а к бретонской знати. Даже графами Ренна были и при дворе Шарлеманя околачивались.

С Нормандией, где скандинавы сидели не одну сотню лет, ситуация про­сто комическая. Пришли, значит, норманны в Северную Францию, осели там, а через пару сотен лет, отправившись завоевывать Англию, принесли туда... французский язык! Какое количество скандинавских слов можно обнаружить во французском языке? Думаю, что не сильно отличающееся от нуля. Как норманны умудрились за 200 лет полностью утратить родные лексику, грамматику и синтаксис, не очень понятно. Прямо скажем, такого попросту не бывает. Ладно бы скандинавы были угнетенной частью обще­ства, вынужденной перейти на язык господ, так ведь нет! Они хозяйничали на земле Нормандии! Но воевать Англию отправились люди с французски­ми именами и говорившие на языке, не имевшем вообще никаких точек со­прикосновения со скандинавским! Любопытно, что норманны, пришедшие в Англию, так и не выучили англосаксонское наречие, и французский дожил в Британии аж до XVIII века. Такая вот метаморфоза, понимаете ли: в одном случае северяне проявили фантастическую податливость к местной мове, а в другом - вообще ее не восприняли. Кстати, в самой Нормандии, отку­да якобы пришли норманны, никаких языковых свидетельств присутствия скандинавов не сыскать. Якобы растворившийся во французских диалектах и наречиях язык норманнов ушел как-то очень по-английски. Причем на­всегда.

И в Южной Италии, где существовало норманнское королевство, со скандинавизмами большая напряженка. А все известные миру представите­ли этой области Ойкумены носили отчего-то французские имена. Куда что девалось - вопрос, пожалуй, риторический.

В английском языке есть некоторое количество слов, возможно имеющих отношение к древнескандинавскому, но с таким же успехом их можно на­звать общегерманскими, ничего специфически норвежского или датского в них нет. Особо хотелось бы остановиться, если уж речь зашла об Англии, на таком явлении, как Область датского права. Если было такое право, оно должно было бы быть как-то зафиксировано. Уж на языке данов-то точно. Но никто отчего-то не слышал о текстах, фиксирующих положения датского права. Латынь до скандинавов тогда еще не дошла, она появится только бли­же к XII веку и христианизации, на англосаксонском никаких указаний на тексты данов нет. Так на каком языке даны узаконивали свои поборы? И во­обще: как могли даны создавать налоговые кодексы на чужой территории, если на собственной ничего подобного у них не было? Особенно умиляет в свете сказанного забота Канута Великого об английской природе, увекове­ченная им в Лесном кодексе на древнеанглийском языке, оставшемся только в латинской редакции, которую Канут, увы, никак не мог создать по причине отсутствия у датчан того периода латиницы.

А латиница, как уж было упомянуто выше, пришла вместе с христиани­зацией и прочими католическими радостями никак не ранее XII столетия. А до того все скандинавские тексты слов записывалась с помощью рун. По которым, кстати, и датируют памятники - либо до XII века, либо после. Есть только один нюанс. В Швеции, например, рунами пользовались аж до XIX столетия, поэтому по большому счету отнесение какого-либо памятника к мохнатому веку по причине наличия на нем рун есть лукавство. Известно также, что на языке, близком к старонорвежскому (то есть опять же при­вет Средневековью!), говорили на Шетландских островах в том же XIX веке. Поэтому обнаруженные в ХVII-ХIХ веках камни с руническими надписями совершенно спокойно могли быть написаны в том же XVI, XVII или XVIII столетии; соответственно и информация с них должна считываться с опре­деленными поправками.

Кроме того, историками отчего-то вежливо обходится вопрос, куда по­девались камни с рунами из России, Нормандии, Южной Италии и прочих мест, где норманны оказались всерьез и надолго. Неужели, поселившись на новой территории, северяне тут же отказывались от всех своих прежних традиций и сливались с местным пейзажем? Как-то непохоже это на поведе­ние господ: обычно жить с нуля начинают вынужденные переселенцы, эми­гранты, коими викинги вряд ли себя считали.

И уж если речь зашла о камнях с рунами, не могу не вспомнить просто таки анекдотическую ситуацию вокруг этих валунов, возникшую на рубеже XIX и XX веков в США. В 1898 году американский фермер шведского (!) про­исхождения Олаф Ёхман заявил, что нашел на своем участке камень с руни­ческим текстом, в котором рассказывалось о том, что в 1362 году 8 готов и 22 норвежца достигли Америки и потеряли в схватке с местными 10 человек. После долгих и жарких споров большинство ученых сошлись на том, что камень является подделкой, а находчивый швед - авантюристом. Однако до наших дней находятся специалисты, не согласные с этим вердиктом, что, в общем-то, говорит о том, что убедительных методик для отделения исто­рических зерен от не менее исторических плевел нет до сих пор. Смешно в этой ситуации другое: если валун настоящий, то пусть хоть кто-нибудь объяснит, как в 1362 году христианизированные норвежцы и готы (ха-ха) пишут рунами, а не латиницей, на которую они должны были перейти 200 лет назад, и что делать с другими камнями с такими же рунами - относить автоматом все в XIV век? Если же камень поддельный (что, на мой взгляд, вероятнее), то качество подделки свидетельствует о том, что, извините, лю­бой фермер скандинавского происхождения мог в конце XIX века написать то, что сегодня охраняется ЮНЕСКО как памятники 1000-летней давности. Все это было бы смешно...

 

Археология

Ну, о языке в первом приближении достаточно. Теперь об археологии. Подтверждает ли археология богатое военно-историческое прошлое скан­динавов? Говорят, что подтверждает. На территории самой Скандинавии. Ну, фибулы там всякие, молоточки Тора, мечи (франкские, заметим) и пр. Только вот грызут меня смутные сомнения относительно того, можно ли на основании застежек для одежды реконструировать великую норманнскую цивилизацию.

Смотрите, какая интересная штука получается. Вот, все говорят: клады викингов (как вариант: варягов, норманнов, данов). А что в этих кладах не­посредственно норманнского (датского, варяжского)? Монеты - на 70-80 процентов арабские. Из оставшихся - немецкие и английские. А где, пардон, пресловутое Ярославле серебро? Почему арабские монеты свидетельствуют о том, что именно варяги его прятали? Почему даны и прочие викинги не начали чеканить собственную монету из полученного в виде дани? Где нор­маннские клады во Франции? Где в Италии? Вопросы, вопросы, вопросы. .

Но апофеоз скандинавской археологии - это, конечно, корабли. Самый знаменитый из которых - Осебергский, откопанный в 1904 году близ Тёнсберга в Норвегии. Дендрохронология безапелляционно отправляет сей драккар в 820-834 годы, после чего он, по мнению историков, был исполь­зован в качестве погребального судна. Что же интересного обнаружили на сем корабле?

Самая главная находка - это, конечно, превосходно сохранившиеся части гобеленов. Ученым оставалось только развести руками: некоторые куски были такими, как будто вчера сошли со станка. Всю эту гобеленовую радость собрали, пронумеровали, тщательно изучили и описали. Жаль только, не задались простым вопросом: откуда на корабле IX века взяться гобеленам? Ведь производство этих ковров (или шпалер) началось в Ев­ропе только в ХIII-ХIV веках, когда перед владельцами многочисленных холодных замков встал вопрос об утеплении стен. Именно тогда шпалеры и получили распространение сначала в Германии (как бы она тогда ни на­зывалась), потом во Франции (Галлии) и Фландрии. Так что найденный драккар был закопан отнюдь не в IX, а в самом лучшем случае в ХIII-ХIV веках вместе со всем своим содержимым. А скорее всего, еще позже, веке в ХVI-ХVII. Этим и объясняется превосходная сохранность некото­рых кусков гобеленов.

Но Осебергский корабль - это, прежде всего, захоронение. И археологами были найдены останки двух женщин. Отправив фрагменты тканей на ДНК-анализ, скандинавские ученые были, видимо, слегка удивлены полученными результатами. Выяснилось, что младшая из захороненных имела гаплогруппу, широко распространенную в Причерноморском регионе (точнее не указыва­ют), а в Европе эта гаплогруппа практически не встречается. В переводе с уз­коспециального на русский это означает, что знатная скандинавка была слегка не скандинавкой. А уж кого имели в виду под жителем Причерноморского региона - вопрос отдельный. Персы? Славяне? Скифы? Татары? Да неважно, в историю все равно войдет «захоронение знатных скандинавок».

 

Демография

Сколько было скандинавов в VIII-ХI веках? Точно, конечно, не скажет никто. Даже прикинуть сложно. Однако всезнающие демографы предпола­гают, что самыми крупными населенными пунктами в середине XIV века были Берген (7000 человек), Тронхайм (3000) и Осло (не более 2000). Все остальное - хутора да веси. Ну, предположим, на этих хуторах жило еще сколько-то тысяч. А теперь напоминаю: данные приблизительные и середи­ны XIV века. Что было за 300 лет до того? За 400? За 500? Сколько народу жило в Скандинавии тогда? Вычтите из этой «могучей кучки» женщин, де­тей и стариков, которые ни в какие походы не ходили и ни с кем не воевали. Минус те мужчины, которые занимались не ратным делом. Что остается? Остаются покорители Ойкумены VIII-XI веков. Ровно два с половиной ва­ряга. Как же бедные разрывались между Византией, Русью, Англией, Фран­цией, Италией и прочими хлебными местами?!

А в XIV веке ватаги ушкуйников так затерроризировали великих норвегов, что те обратились за защитой аж к папе римскому. А к кому же им, болезным, еще было обращаться? Не к великим же предкам, в конце-то кон­цов! Тем самым предкам, которые, по мнению некоторых ученых людей, могли выставить в IX веке тридцатитысячную армию для штурма одного только Парижа.

 

Норманнское иго (вместо послесловия)

Занятно, что в том же XVIII веке, когда в России впервые заговорили о роли норманнов в становлении Русского государства, на другом конце Ев­ропы возник и закрепился применительно к английской истории термин Норманнское иго. Посыл был таков: жили себе настоящие англосаксы, не тужили, но пришли норманны, и Англия стала развиваться не так, как мог­ла бы. Короче, крайние были найдены, ответственность за все совокупное хулиганство прошлого возложена, и волна антинорманнизма постепенно улеглась. Но нужный осадок у всех остался. Кому платили дань? Данам. Кто испоганил великий англосаксонский язык? Не-а, не французы, а норманны (ставшие нормандцами). Кто закрепостил, закабалил и выдавил из англов все лучшее, что у них было? Да все эти, северные. Кто грабил, насиловал, убивал? Ответ очевиден. А потом оказалось, что англичане не одиноки в своем горе. Оказывается, все то же самое было и на Руси. Только иго было не норманнским, а татаро-монгольским. Но дань, Золотая Орда и прочая атри­бутика были из того же замеса, что и у господ англичан. Только скандинавские татаро-монголы пришли в Англию не с востока, а с северо-востока. Но это уже детали. Перемена мест слагаемых. А сумма рассчитана задолго до.

 

---

Дата добавления: 2020-11-29; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

1234Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!