Противоречивость и тогов развития философии
Философские идеи славянофилов
Славянофилы, как и западники, были жесткими критиками жизни, сложившейся в России. Но в отличие от западников, они отстаивали идею особого пути России[1]. А это многое меняло.
Если идея западников подталкивала их к использованию возможностей рационализма, то идея славянофилов — к использованию возможностей иррационализма[2].
И это не было случайностью.
Славянофилы принадлежали к той части интеллигенции, которая замыкалась в себе и уходила в область мистических интерпретаций жизни.
В целом их мышление двигалось к прародине мистицизма — к языческой символике, но чтобы достичь нужной точки от славянофилов требовалось гораздо большее разочарование в жизни и гораздо меньший опыт их связи с рационализмом[3] (последний изначально определял дворянское восприятие мира). А поскольку этот опыт был довольно значительным, славянофилы не достигли нужного пункта и остановились на промежуточной ступени своей эволюции — на церковной мистике, противопоставленной догматике официальной церкви[4].
По их понятиям, официальное православие, хотя и использует идею Бога, но способно выразить лишь дух нижнего, несовершенного Бытия, тогда как неофициальные формы христианства, включая славянофильство, раскрывают Бытие через идею Бога, понятого как внутренняя свобода мышления, освобожденного от действительности, и через это ведут познание к подлинным вершинам духа, к религиозному коллективизму.
|
|
|
С этой же точки зрения они оценивали деятельность современного им духовенства.
Славянофилы принадлежали к числу сторонников православия без духовенства. Духовенство, по их понятиям, уже с эпохи Петра I перестало быть «носителем» подлинной религиозной культуры.
Именно это обстоятельство давало славянофилам право критически относиться к официальным богословским трудам. Так, например, А.С. Хомяков (1804–1860) — один из последовательных сторонников указанного взгляда — открыто презирал фундаментальный труд знаменитого русского богослова и церковного историка, митрополита Макария (1816–1882) «Догматическое Богословие» (1849–1883) и обвинял автора в недостаточно развитом православном мышлении[5].
Именно по этой причине славянофилы не чувствовали себя обязанными традициям церковного духовенства, а разрабатывали свое, особое представление о «носителях» русского православия. Если церковь полагала, что таковыми должны быть официальные иерархи, то славянофилы выдвигали на первое место мыслителей, свободных от церковного духа. В этих свободных мыслителях, среди которых они, разумеется, видели и себя, усматривался идеал новой религиозной личности[6].
|
|
|
В соответствие с этим они вкладывали иной смысл и в понятие самой церкви. Как социальный институт, связанный с государственной жизнью, она была им чужда. Официальная церковь, по их мнению, опирается на идею церковного разума, а разум не может быть духовным путеводителем человека, им может быть только идея чувства и сердца.
Славянофилы сосредоточились на внутреннем мире личности[7], поэтому реальная церковь интересовала их меньше, чем масонов. Именно мистическое понимание церкви славянофилы и сделали одним из основных пунктов своего учения, противопоставленного, с одной стороны, светскому рационализму, а с другой — официальному православию.
Все эти движения славянофилов были направлены на доказательство того, что личность дворянского типа не может быть носителем русского исторического процесса, этим носителем может быть только личность, вызванная к жизни русской общиной эпохи ее восходящего развития[8].
И последнее.
Славянофилы, в отличие от западников, сосредоточились на идее внутреннего мира личности, а для выражения этой идеи нужна была особая форма построения их сочинений. Эту форму они нашли в иррационализме.
С ее помощью славянофилы хотели указать людям не на вечность, целостность и завершенность мира, а на его мгновенность, раздробленность и фрагментарность. Возможно, по этой причине они создали так мало законченных сочинений, а многие из них, — П. Чаадаев (1794–1856), И. Киреевский (1805–1856), А. Хомяков (1804–1860), К. Леонтьев (1831–1891), — так и не написали ни одной настоящей книги, выразив свои интуиции лишь в статьях.
|
|
|
Славянофилы, — писал А.Ф.Лосев, — сознательно взявшие на вооружение мистическое познание православной церкви, не могли оформить свои мысли в определенную систему"[9].
Н. Бердяев высказывается в том же духе.
"Киреевский, — писал он, — едва приступил к обоснованию и развитию славянофильской философии, как умер от холеры. Та же участь постигает и Хомякова, пожелавшего продолжить дело Киреевского. В этом было что-то провиденциальное. Быть может, такая философия и не должна быть системой. Славянофильская философия — конец отвлеченной философии, и потому уже не может быть системой, подобной другим системам отвлеченной философии. То была философия цельной жизни духа, а не отсеченного интеллекта, не отвлеченного рассудка. Идея цельного знания, основанного на органической полноте жизни, — исходная идея славянофильской и русской философии. Вслед за Хомяковым и Киреевским самобытная, творческая философская мысль всегда ставила у нас себе задачу раскрытия не отвлеченной, интеллектуальной истины, а истины как пути к жизни. Это своеобразие русского философствования сказалось и в лагере противоположном, даже в нашем позитивизме, всегда жаждавшем соединить правду-истину с правдой-справедливостью. Русские не допускают, что истина может быть открыта чисто интеллектуальным, рассудочным путем, что истина есть лишь суждение. И никакая гносеология, никакая методология не в силах, по-видимому, поколебать того дорационального убеждения русских, что постижение сущего дается лишь цельной жизни духа, лишь полноте жизни. Даже наша quasi-западническая и quasi-позитив-ная философия стремилась к этой синтетической религиозной целостности, хотя беспомощна и бессильна была выразить эту русскую жажду. А наша творческая философская мысль, имевшая истоки славянофильские, сознательно ставила себе задачу утвердить против всякой рационалистической рассеченности целостную религиозную философию. Иван Киреевский, с которым Хомяков должен разделить славу основателя славянофильской философии, говорит: «Нам необходима философия: все развитие нашего ума требует ее. Ею одною живет и дышит наша поэзия; она одна может дать душу и целость нашим младенчествующим наукам, и самая жизнь наша, быть может, займет от нее изящество стройности. Но откуда придет она? Где искать ее? Конечно, первый шаг наш к ней должен быть присвоением умственных богатств той страны, которая в умозрении опередила все народы. Но чужие мысли полезны только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может, наша философия должна развиться из нашей жизни, создаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта». Слова эти могут быть взяты эпиграфом ко всякому русскому философствованию. И. Киреевский и Хомяков не игнорировали германской философии, они прошли через нее и творчески преодолели ее. Они преодолели германский идеализм и западную отвлеченную философию верой в то, что духовная жизнь России рождает из своих недр высшее постижение сущего, высшую, органическую форму философствования. Первые славянофилы убеждены были, что Россия осталась верна цельной истине христианской Церкви и потому свободна от рационалистического рассечения духа. Русская философия должна быть продолжением философии святоотеческой. Первые интуиции этой философии родились в душе Киреевского. Хомяков же был самым сильным ее диалектиком» [10].
|
|
|
"Несколько с другой точки зрения сущность русской философии характеризует А.С. Волжский. Подчеркнув в полном соответствии с приведенной характеристикой Бердяева отсутствие завершенной философской системы в России и указав на Вл. Соловьева как на типичного и гениального представителя русского способа мышления, автор продолжает"[11]: «Небогатая оригинальными философскими системами, русская литература тем не менее очень богата философией, своеобразной, яркой и сочной. Русская художественная литература — вот истинная русская философия, самобытная, блестящая философия в красках слова, сияющая радугой мыслей, облеченная в плоть и кровь живых образов художественного творчества. Всегда отзывчивая к настоящему, преходящему, временному, русская художественная литература в то же время всегда была сильна мыслью о вечном, непреходящем; почти всегда в глубине ее шла неустанная работа над самыми важными, неумирающими и значительными проблемами человеческого духа; с проклятыми вопросами она почти никогда не расставалась. И какой роскошью линий и красок, какой дивной прелестью образов и картин развертывалась эта работа в художественно-философских, бессистемных системах русских писателей, в их, казалось бы, таких далеких от философии повестях, романах и стихотворениях. За последнее время многие стали понимать, что истинную русскую философию следует искать больше всего именно здесь. Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Салтыков, Тургенев и Гончаров, Толстой и Достоевский, Успенский, Короленко, Чехов — все это подлинная наша философия, философия в красках и образах живого, дышащего слова.
Богатства философии, сокровища оригинального мышления не исчерпываются у нас пока еще очень небогатой, чаще всего зависимой и малокровной академической философией, не исчерпываются они и художественной философией изящной литературы. Значительные философские дарования ушли в публицистику, которая в силу исторических особенностей русской жизни заняла у нас совершенно своеобразное положение. В публицистике нашей сложным клубком сплелись интересы и вопросы художественные, философские, научные, моральные, религиозные; из-за них-то собственно общественная жизнь только просвечивала, отражаясь и преломляясь в самых прихотливых, запутанных переплетениях всевозможных элементов. Это сложное своеобразие в укладе русской жизни, эта недифференцированность русской мысли и слитность духовных интересов русских людей в общей причудливой спайке публицистики сильно способствовали тому, что значительные русские философские силы растворились и, в глазах академической истории философии, затерялись в пестрой паутине текущей общественности, в сутолоке журналистики»[12].
Этих цитат достаточно.
Собственно, тут находилась та граница, которая отделяла славянофилов от западников, и славянофилы берегли ее как зеницу ока, чтобы защитить свой иррационализм от западно-европейского рационализма.
"В XIX столетии Россия, — писал Лосев, — произвела на свет целый ряд глубочайших мыслителей, которых по гениальности можно поставить рядом со светилами европейской философии. Однако никто из них не оставил после себя цельной, замкнутой философской системы, охватывающей своими логическими построениями всю проблему жизни и ее смысла..." За этой разорванностью, по его мнению, скрывается более широкая проблема, — соотношение рационального (логического) и иррационального (до-логического) типов мышления: "почти вся русская философия являет собой до-логическую, до-систематическую, или, лучше сказать, сверх-логическую, сверх-систематическую картину философских течений и направлений" [13]. С этой точки зрения "русская философия, — по его мнению, — является насквозь интуитивным, можно даже сказать, мистическим творчеством, у которого нет времени, а вообще говоря, нет и охоты заниматься логическим оттачиванием мыслей" (Подчеркнуто мною. — В.Т.)[14].
Вероятно, по той же причине они мало заботились о литературной форме, как ее понимали рационалисты, поэтому некоторые из них писали настолько тяжело, что с трудом читались публикой[15], однако при всем том не собирались изменять своему стилю. Они чувствовали его бóльшую адекватность современным потребностям и считали, что главной задачей их философии является передача людям настроения мистической взволнованности средствамивнелогической структуры богословских сочинений[16].
Именно эта форма была удачной с точки зрения противопоставления славянофильского учения, с одной стороны, светскому рационализму, а с другой — официальному православию.
Был ли такой подход исторически целесообразным?
Был.
1) Его целесообразность заключалась в том, что славянофилы принадлежали к иррационалистам, а иррационалисты разочарованы, как правило, в целом мире; под реальностью они понимают чистую действительность, а потому все, что напоминает о существующей жизни, в том числе и разнообразные формы ее государственности, вызывает у них самые неприятные ощущения. Вместе с тем, независимо от истинности или ложности этих идей, они становилось ценным материалом для будущих теоретических исследований.
2) Славянофилы полагали, что народ имеет не материальное, а духовное призвание, государственность же — продукт насильственной реформы Петра I. Чтобы возвратить русскому человеку самостоятельность и самодеятельность, устранить его рабское благоговение перед европейской культурой, нужно сосредоточиться на негосударственной деятельности человека, в сфере чистого мышления, внутренней свободы духа. Только тогда, по их убеждениям, русская нация и станет тем, что она есть по своей природе, в своем истинном основании[17].
3) Славянофилы были антигосударственниками, а западники — государственниками. Эти два взгляда являются диалектическими противоположностями, без которых невозможно научное понимание государственности в целом. В этих выводах они по-своему правы, и потому их теории живы до сих пор и имеют немало сторонников.
Что получилось в итоге?
Противоречивость и тогов развития философии
Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 101; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!