Суп и гильза от дальнобойного
Гусева Нинель Борисовна
УХОДИЛИ НА ТРИ ДНЯ…
| 
|
Эти фотографии уникальны. Сестрички запечатлены здесь в мае 1941 года: Нинель – девять лет, а Ларисе – четыре. А через несколько недель началась война. И ушли две девочки в большое странствие на четыре с лишним года: сначала по стране, а потом попали в фашистский плен. Только в 1946 году встретились с матерью после возвращения из Германии. Сколько пережили? И как уцелели в этих скитаниях?!
* * *
Летом мать снимала комнату в Новом Петергофе. Сама она работала в Стрельно. Оставляла сестричек на попечение бабушки Кати, совсем не родной. Та их кормила, заботилась. Всеми днями июня сестрички развлекались, играли, купались. Никакой войны не ждали. Вернее, до их сознания, вообще это понятие не доходило.
Двадцать первого июня к ним заехал брат матери, Михаил Николаевич. Офицер направлялся в очередной отпуск. Его приезд был большим событием. На завтра запланировали ехать с ним в Ленинград. Столько ожиданий от поездки, особенно волновала предстоящая встреча с животными в зоопарке. С вечера все приготовили к прогулке: погладили платьица, бантики ждали на столе, у порога стояли начищенные туфельки…
Утром рано зазвонил телефон: «Девочки, извините, меня срочно вызывают. Чуточку отложим экскурсию». Сорвалась поездка, а дядя Миша не попал к семье. Отпуск его отложили на четыре года.
* * *
Потом было сообщение о начавшейся войне. На улицах собирались люди, слушали известия, отправляли на войну сыновей, мужей, отцов… С котомками куда-то ехали, плакали. Провожали…Тревога охватила всех. Постепенно она пришла и в Новый Петергоф. Сам город не бомбили. Даже немцы не трогали этот музей под открытым небом, его дворцы и фонтаны. Но когда они обстреливали Кронштадт, тот им отвечал.
|
|
|
* * *
Немцы двигались очень быстро. Скоро они появились и в Петергофе. Мать уехала на три дня рыть окопы от Ленинграда до Ораниенбаума.
В эти огромные рвы глубиной до пятнадцати метров, а шириной - до двадцати вложено много труда жителей Ленинградской области. Эти рвы должны были задержать танки.
Мама предупредила дочерей, чтобы, в случае объявления тревоги, они с бабушкой Катей спускались в подвал под магазином.
* * *
Запомнилось, как немцы вошли в город.
- Мы находились в темном подвале под магазином. В сыром и огромном. Много женщин и детей. Немцы обстреливали Кронштадт, наши им отвечали. Новый Петергоф находился посередине. Артиллерийский обстрел продолжался до утра. Снаряды падали очень, видимо, близко. Сыпалась штукатурка. Был страшный гул. Мы плакали в кромешной тьме.
Помню пулеметчика, который все время стрелял в оконный проем.
|
|
|
Утром рано появились немцы. Их мы очень боялись. На самых различных плакатах их изображали в образах различных зверей. В страшных касках. Каково было удивление, когда мы увидели простых обыкновенных людей. Но на головах были металлические шлемы.
Они грубо стали выгонять всех. Били прикладами женщин, старух. И вот здесь впервые увидели мертвого человека, убитого на войне. Это был пулеметчик. Его тело вывесилось из окна. Подстрелили, а вниз он не упал.
У дороги был мостик. Он разрушен. По сторонам лежали бойцы. В первый день столько смертей.
Немцы вывели на площадь людей и огромной толпе объявили, чтобы в течение двадцати четырех часов освободили город. Здесь ожидаются бои. Если кто-то из граждан останется, их расстреляют. Но город нужно покинуть всего на три дня. Брать только самое необходимое.
Видимо, они рассчитывали за это время взять Кронштадт. Они врезались в Финский залив: по одну сторону – Ленинград, а по другую – Кронштадт. Именно артиллерия кронштадтских фортов и кораблей совместно с сухопутными войсками отражала наступление немецких войск летом и осенью 1941 года.
* * *
Девочки пришли на квартиру. Бабушки Кати не было. В спешке собрались. Были бы постарше, сообразили взять побольше еды и одежды. Но их, же заверили, что уходят они на три дня.
|
|
|
В число «самого необходимого» Нинель включила книгу на дорогу (она закончила первый класс), а Лариса – тряпичную куклу с пластиковой головкой.
(Ту самую, с которой они сняты на майской фотографии с мамой). Не стали ждать сутки, а вышли сразу. Кто-то уже тоже собрался, но с мешками, приспособленными под рюкзаки: внизу под ремнями или веревками в уголках картофелины или камушки.
А сестренки в легких осенних пальтишках, ботиночках, шапочках-капорах вышагивали, взявшись за руки, уже где-то в середине длиннющей колонны, уходящей всего на три дня.
* * *
Казалось, это вынужденное путешествие должно бы сблизить людей. Но у каждого была своя беда, кроме общих проблем. Четырехлетняя Лариса плакала, обвиняла сестру, зачем та увела её от матери. Нинель никак не могла объяснить, что город заняли немцы. Три дня переросли в недели. Собирали по полям оставшиеся картофель, морковь, свеклу... Вместе с большинством останавливались в подлесках, на полянах, грелись у костров. К кому-то они могли присоединиться, примкнуть, кто-то жалел, помогал, делился пищей, одеждой, советами.
|
|
|
* * *
Немцы продолжали их гнать. Не то, что строем. Просто требовали не останавливаться, а идти дальше. По обеим сторонам дороги – сожженные деревни, поселки, над Ленинградом – огромное зарево… Кругом творилось что-то страшное, для малых детей вообще непонятное. Что такое война? И зачем она? И куда они идут? Почему? Силы на исходе. У Ларисы ботиночки разбились. Ноги мокрые, переобуться не во что. Местность болотистая, лишь местами кустарник. Дальше пошла лесистая местность. Больше нетронутых еще войной деревень. Заходили в них, просили милостыню. Их спрашивали – они отвечали. Не все верили. Кто-то строил догадки: где-то мать сидит преспокойно, а их на промысел посылает.
Другие верили: оставляли ночевать, кормили, делились последним.
* * *
Однажды уставшие брели допоздна. На пути никаких деревень. И вдруг, как спасение, землянка настоящая. Постучались. Горит лучина, на печи, на лавках, в углах полно ребятишек.
Женщина вначале категорически отказалась их принимать: «Разве вы не видите, сколько нас здесь?» Уже дверь закрыли. Она зареванная от жалости, заставила их вернуться. Девочки рассказали ей о своих мытарствах. Сварила им по картофелине в мундире. Больше у нее ничего не было. Утром дала кое-что из одежды. На улице уже начинались заморозки.
- Жалко вас, девчата, но оставить не могу, своих до десятка.
В Хюльгюзи
Так в голоде, холоде добрели до деревни Хюльгюзи. Название запомнилось. Там жили эстонцы, чухны и еще какие-то их ответвления. Девочек отвели к старенькой бабушке на постой.
Говорила она на плохом русском языке, но они поняли суть:
- У меня болят ноги. Будете ходить в лес, и приносить дрова…Чем же нам топить печь? А картошки хватит.
Девочки, с санками по глубокому снегу, всю зиму собирали сучья. Конечно, они были самые мелкие, но на большее они были не способны. Но на день как-то набирали. На другое утро – та же процедура.
Бабушка делилась с ними всем, чем могла: картофель и капуста – самые постоянные блюда. И это были лучшие времена первого года войны.
* * *
В марте 1942 года прошел слух: немцы будут проводить обвалы и выявлять чужаков. Стали их все больше тревожить партизаны. Староста предупредил девочек: немцы могут принять их за детей партизан, нужно скорее уходить.
Бабушка собрала их в дорогу. Поделилась всем, чем могла. Девочки так привыкли к ней, но нужно было идти.
* * *
Пошли дальше. Куда и зачем идут, совершенно не представляли. Знали только, что назад возврата нет. В потоке с взрослыми узнали, что Ленинград немцами не взят, Кронштадт упорно его обороняет. По пути было больше сохранных деревень, значит, идут правильно. Люди помогали, чем могли: кто картошки даст, кто – капустки, кто – кусочек хлебца, а кто-то и стаканчик молочка.
* * *
Так добрели до Гдова. Им посоветовали заявиться в городскую комендатуру. Там их расспросили подробно: «Откуда...? Кто...? С кем...? И как...?».
Направили в барак. Вернее, это был большой сарай со сломанными перегородками. И в нем – полно беженцев. Приткнуться негде, да и не на чем. Сестренкам определили уголочек. Начали ходить по окрестным деревням собирать милостыню.
Внезапно у Лариски поднялась температура. Даже очень сильный жар и пятна – по телу. Одна женщина высказала предположение: у нее – тиф. Если немцы узнают, что кто-то здесь болен тифом, они сожгут весь барак вместе с жителями. Нужно срочно уходить.
Куда уходить? И с кем уходить? Во Гдове многие дома пустые, но их боятся занимать. Хозяева в любое время могут вернуться. И кто знает, какие это люди. Только и слышно: там расстреляли, тут повесили. Больше всего ссылались на партизан.
Нашли сарай около дома. Набрали сена, соломы, тряпья и как-то расположились Апрель месяц. В сарае – ни тепла, ни света, ни воды горячей. Но как-то сообща, народными средствами вылечили. Опять же люди помогли: картошку, бульон, отвары приносили. Нинель милостыню собирала по окрестным селам.
* * *
Гдов – недалеко от Чудского озера. Есть там укромное местечко с небольшой речкой. Через нее перекинута балка. Посторонним по ней пройти не просто: их не пустят, а старожилы продвигаются с помощью особой палки. Однажды Нинель забрела к этой балке и речушке. Села и заплакала от бессилия и голода. И Лариске она сегодня ничего не принесет.
Идет старичок. Угадал ее желания, помог ей перейти по девятиметровой балке через речку. Там оказались добрейшие жители: накормили вкусной ухой, дали рыбы (жареной, вяленой, вареной, соленой), картошки, капусты, свеклы, травы для заварки больной сестренке.
Полный котелок солдатский супу налили. Со всем этим внезапным богатством проводил её на другой берег парень-инвалид с одной рукой. Бабушка его попросила взять шефство над девочкой. Ей дали специальную палку, показали укромное место, где можно было ее припрятать до следующего прихода. Потом Нинель не раз пользовалась гостеприимством этого небольшого поселения. На всю жизнь сохранила в памяти старичка, бабушку и её внука.
«Ты поела?»
Лариска ждала сестру с нетерпением во время болезни. Схватит ее руки, ищет, что же она принесла из съестного и спрашивает:
- Ты поела?
А глаза такие огромные, просящие. До самого донышка выворачивают душу старшей. Иной раз та за день ни крошки в рот не брала, но отвечала утвердительно на этот постоянный вопрос:
- Да, я кушала.
- У Лариски волосы тогда сыпались, худющая такая выглядела. Потом поправляться стала. Стало обоим легче.
Школа при церкви
Её открыли в Гдове внезапно. И многие из детей туда потянулись. Там кормили горячими обедами, не очень богатыми, но каждый день. Лариску посадили вместе со старшей сестрой в один класс. Это их очень устраивало.
В расписании были уроки пения, закона божия. Перед уроками дежурный в зале читал молитву. Слушали стоя. Вторую после уроков уже в классе проводили. Молитвы учили, рассказывали различные истории.
Были и уроки математики, русского языка, но мало. Главным и определяющим все же стало трудовое обучение. Оно носило практический характер.
На берегу Гдовки было немецкое кладбище с березовыми крестами. На нем – очень много цветов. Дети их высаживали, пропалывали, поливали.
При церкви было и русское гражданское кладбище. За ним тоже ухаживали, но все, же меньше. В заботах, в учебе прошло лето.
40
Жили в свободном режиме
Осенью ходили в лес за ягодами: черникой, голубикой. А еще грибы собирали. Жили в свободном режиме, никто их не охранял. Были бы они постарше, посообразительнее, могли бы уйти куда-то или бы кто-то из старших подсказал, то можно бы как-то схорониться и не попасть в дальнейшем в более сложные ситуации. Но у всех были свои заботы. Трагедии преследовали всех. Подсказывать, значит брать на себя ответственность.
Суп и гильза от дальнобойного
Однажды трое девочек и два мальчика пошли в лес. Лариску Нинель в такие дальние походы не брала. День оказался неудачным: ни грибов, ни ягод не набрали. Шли голодные, промокшие. Местность-то болотистая. Но потом солнце разогрело. Когда подошли к станции, было уже жарко. Идут девочки в легких платьицах, с пустыми корзинками, пацаны зипуны-куртки в руках несут. Вдруг послышалась немецкая речь. Шли они мимо небольшого городка. В нем жили немецкие железнодорожники. Дети часто их видели. Ходили те в черных формах.
У немцев, видимо, только что обед кончился. Полно их рядом с кухней: кто сидит на шпалах, кто-то даже прилег, кто на гармошке губной играет. Несколько группок по двое, по трое прохаживаются, беседуют. Запахи такие «вкуснющие», зовущие. Загляделись на них. Выходит повар с ведром. Неожиданно поманил пятерку пальцем. Идите, дескать, сюда. Переглянулись, кто-то предложил:
- Пойдем?!
Быстро взглядами приняли коллективное решение. Подошли все запыленные, грязные. Немец поставил перед ними ведро с остатками, помойное, вобщем. Видимо, вылить его хотел, но увидев эту группу русских детей, внезапно принял решение потешиться. Говорит по-своему:
- Ешьте, это вкусно.
- Как есть? Ни ложек, ни чашек.
- Показывает: вот так – просто руками набирайте и ешьте.
Дети окружили ведро. Немцы вокруг насторожились в ожидании, столпились в предвосхищении чего-то интересного.
Стали есть. А суп у немцев всегда густой-густой, как каша. Чего только там нет: крупы разные, консервы, горох, картофель, мясо… Дети едят, а немцы ржут до коликов. Целое ведро, прямо грязными руками, и опростали перед хохочущей толпой. Конечно, перемазались, но все ведро чуть ли не облизали. Так есть захотели.
Повар сходил и принес второе. Но уже не из тарелок, а из бачка, остатки, видимо, вылили. Но дети уже наелись. Он предлагает им содержимое ведра забрать с собой. А куда? Советует: можно в подолы. Нинель осенило: «Айн момент». Вспомнила: в канаве они видели гильзу от дальнобойного снаряда. Она такая высокая с толстым основанием. Металл весь покрылся зеленью. Вытащить ее не смогла одна. Позвала остальных попутчиков. Вытащили, из канавы налили воды: покрутили, покрутили, кое-как вымыли. Потащили ее тяжеленную к ведру. А немцы еще больше заливаются. Дивятся находчивости, сообразительности ребятишек, кричат: «Гут! Гут!».
Попросили воды чистой, руками повозили внутри, вылили воду. А немцы окружили их, фотографируют, хохочут.
Все ведро поместилось. Но как тащить эту тяжеленную гильзу? Она же скользкая и зацепиться не за что, да целое ведро супу. Мальчишка свой зипун предложил. Поставили на куртку и потащили осторожно под удивленные возгласы немцев. Где-то через километр отдохнули уже побольше. Кто-то даже предложил еще раз поесть. Нинель, как инициатор операции, убедила не делать этого.
Притащили к сараю, где жили они с Лариской. Каждый сбегал домой за емкостями: поделили на всех поровну. Потом только накормила Нинель свою сестренку.
А может это к дому ближе?
Так объясняли сестренки сами себе решение прийти к комендатуре. Была команда обязательно прийти, взять самые необходимые вещи. Сообщили, повезут их в Псков. «А это совсем недалеко от Гдова, да и к Ленинграду поближе будем», – рассуждали девочки. Обещали еще и хлеба дать им.
Сразу же удивило следующее: очень мало беженцев, населения Гдова откликнулось на требование немцев. Большинство не клюнуло на призыв комендатуры. Видимо, люди знали, догадывались о чем-то большем и были готовы к другим последствиям. Кто-то даже срочно покинул город.
Но зато было много молодежи из окрестных деревень. И их пригнали насильно. Не спрашивали их желаний.
Сестры пришли добровольно: Нинель было десять лет, а Ларисе – пять.
Погрузили добровольцев и пригнанных насильно в телячьи вагоны. Дали два ведра на весь вагон: одно – для туалета, другое – для воды.
Досталось еще по клочку сена некоторым. Набили полностью. Перемешались все: деревенские, городские, молодые и пожилые, девочки и мальчики. Те, кто смог что-то взять, разместились на своих узелках и тряпках.
И повезли. Трое или четверо суток никто обитателями вагонов не интересовался: что они едят, что пьют, как и куда ходят в туалет…Все двери закупорены. Хоть заорись – наплевать на вас.
Ходили по-малому и большому в это одно ведро, потом выливали в какие-то щели. Смрад, духота. Кто-то, как сестрёнки, совсем голодные. Обещанного хлеба так и не дали. А на улице ещё и холодная осень.
Привезли в Ригу
Не в сам город, а в район железнодорожного депо. Там был лагерь, загороженный проволочным забором. Показалось, что он не охранялся. Можно было уходить, куда хочешь, и приходить, когда хочешь. Правда, убегать не советовали. Грозили расправой. А куда убежишь, места-то совсем незнакомые. Все чужое, да и кому они нужны. Когда ехали, в вагонах было смешанное население. Побольше, постарше отделили раньше, взрослых вообще не было. Одна детвора осталась. Работать их не заставляли. Кормили, чем попало.
Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!