От публичной дипломатии – к «стратегическим коммуникациям»
Первенство практического внедрения идей «стратегических коммуникаций» («СтратКом») принадлежит американцам. Как указывает Н. А. Цветкова, в экспертном сообществе США широкую популярность приобрел тезис о том, что в период кризисов и войн, когда противники активно используют традиционную пропаганду, нет смысла заниматься долгосрочными вопросами привития зарубежной публике своих ценностей. Во втором десятилетии XXI в. Запад столкнулся с новыми вызовами, причем многие из них оказались для Старого Света гораздо более серьезным испытанием, чем для Америки.
В разгар осложнений с Россией из-за конфликта на Украине, ситуации вокруг Сирии и миграционного кризиса в Евросоюзе Брюссель начинает активно перенимать американский опыт «стратегических коммуникаций». Во многом это происходит благодаря Организации Североатлантического договора, в которой состоит большинство стран-членов ЕС2. Именно НАТО основными источниками угроз европейской безопасности в 2015–2016 гг. называла (в равной степени!) Россию, наращивающую свой военный потенциал и ведущую «гибридную войну» на Украине, и исламский терроризм. Данная концепция в скором времени нашла отражение и в официальных документах ЕС.
В европейском изложении «СтратКом» предполагалось осуществлять на трех основных направлениях (east, south and inside): на юге – противостоять волнам агрессивной исламистской пропаганды ИГИЛ, на востоке – сдерживать амбиции России, наконец, внутри самого ЕС пытаться сохранить европейское единство после «Брекзита». «Диалоговая» публичная дипломатия, действующая через традиционные каналы распространения информации, теперь признается малоэффективной, поскольку она уже не способна активно противодействовать информационным потокам, «подрывающим европейские ценности». В предложениях Генерального директората по внешней политике ЕС по развитию «стратегических коммуникаций» (2016 г.) широко используется наступательная риторика: угрозы, исходящие от враждебно настроенной стороны, необходимо «идентифицировать и дезактивировать». На практике это означало применение методов, более свойственных пропаганде и контрпропаганде, то есть допускающих намеренное искажение действительности, усиление определенных сюжетных линий с целью дискредитации соперника, или умолчание фактов, способных выставить в невыгодном свете собственную позицию. При этом, однако, Евросоюз практически не использует по отношению к такого рода деятельности термин «информационная война», ставший привычным в российских медиа.
|
|
|
Информационное противостояние России с Евросоюзом, имеет давние корни, но его последний по времени виток прослеживается с серии т. н. «цветных революций» в странах постсоветского пространства (2003–2005 гг.), которые Москва восприняла как прямую угрозу национальной безопасности и суверенитету России. С этих позиций антизападный нарратив российских политических текстов выглядит как оборонительный (или контрнаступательный). Кремль продолжал критиковать политику «Восточного партнерства» ЕС, ориентированную на поэтапное вовлечение шести постсоветских стран (Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины) в европейские интеграционные процессы, в то время как Российская Федерация пыталась играть ведущую роль в альтернативном – Евразийском – интеграционном проекте. Последующие события, включая скоротечный, но жесткий конфликт РФ и Грузии в августе 2008 г., лишь усугубили конфронтацию России и Запада, что позволило многим обозревателям говорить о начале новой холодной войны. Таким образом, обострение в отношениях ЕС и России из-за событий на Украине не стало неожиданным – оно было подготовлено всем ходом исторических событий на протяжении предыдущего десятилетия.
|
|
|
Российская Федерация в 2000-х гг. существенно нарастила свой потенциал в сфере публичной дипломатии и пропаганды. К наиболее значимым явлениям можно отнести создание популярного международного телеканала Russia Today (впоследствии RT, 2005 г.), фонда «Русский мир» (2007 г.), Россотрудничества (2008 г.), фонда поддержки публичной дипломатии им. А. М. Горчакова (2010 г.), новостного агентства Sputnik (2014 г.). В сравнительно короткие сроки Россия воссоздала советские практики привлечения иностранных студентов на обучение в свои университеты. Российские правительственные институты активно осваивали «цифровую дипломатию», превратив Интернет в эффективное средство доведения внешнеполитической позиции Кремля.
|
|
|
С точки зрения ЕС, весь этот инструментарий оценивается как источник угроз для европейской безопасности. По европейским оценкам, российское руководство, пытаясь возложить вину за кризисное состояние внутри страны на внешние силы, генерирует поток негативных новостей о ЕС, ориентируясь на определенные (и довольно многочисленные) социальные группы внутри Евросоюза, недовольные экономической и политической политикой Брюсселя. Причем география проявления российского информационного влияния разнообразна. Это и страны «Восточного партнерства», где традиционно используется русский язык и пока еще сильны культурно-языковые связи с Россией, и Балканские страны-кандидаты, но также и государства-основатели ЕС, включая Францию, Германию или Италию.
|
|
|
Европейские эксперты по «СтратКом» обвиняют Россию в том, что она компрометирует саму идею общности интересов европейских народов, пытается внести раскол в единую внешнюю политику ЕС, избирательно запугивая или подкупая целевые группы, в том числе политическую элиту некоторых стран. Это осуществляется посредством сетевых вещательных каналов наподобие RT или Sputnik, зарубежных организаций российских соотечественников, Русской православной церкви, различных политических течений как правого, так и левого толка. Отдельное внимание уделяется российским аналитическим центрам – т. н. «фабрикам мысли» (think tanks). Так, в докладе Центра Европейских Исследований Вильфреда Мертенса, связанного с Европейской Народной партией (фракцией Европарламента) российские неправительственные организации причисляются к наиболее опасным агентам влияния Кремля. Более того, авторы доклада постоянно указывают на правительственную ангажированность российских НПО, причисляя их к т. н. GONGO (Government-Organized NonGovernmental Organizations) – то есть фактически к лоббистским структурам.
Опыт НАТО был заимствован и в пересмотре операционной организации «стратегических коммуникаций» ЕС (о чем открыто говорится в концептуальных документах). Так, в 2015 г. по поручению главы Европейского Совета Дональда Туска внутри ЕСВС была сформирована «оперативная группа по стратегическим коммуникациям на восточном направлении» (East StratCom Task Force). На первых порах эта структура включала всего 9 сотрудников (для сравнения: в аналогичном подразделении НАТО состоит 25 чел.). Опергруппа, названная журналистами «информационным спецназом», занимается продвижением европейского контента на русском языке – в основном, сайта ЕСВС, для чего в ее состав были включены русскоязычные эксперты. Одновременно в задачи группы вменялась «борьба с российской дезинформацией», учитывая накопленный к тому времени опыт контрпропаганды в украинском конфликте. С этой целью с февраля 2016 г. на русскоязычной версии сайта ЕСВС стал ежемесячно публиковаться соответствующий дайджест. Группа сотрудничает с более чем 400 экспертами, а также журналистами, которые помогают с мониторингом русскоязычной прессы. Так, в центре многих публикаций было расследование гибели лайнера Boeing рейса MH17 в небе над Донбассом.
Одновременно та же опергруппа должна заниматься «южным направлением» – джихадистскими группировками, связанными с ИГИЛ, которые воздействуют на европейских мусульман с целью склонить их к террористической деятельности. Одним из способов создать альтернативный джихадистскому нарратив называется «под держка мейнстримных исламских теологов», которые имеют достаточно влияния и узнаваемости, чтобы предложить альтернативную радикальным идеям повестку. В связи с этим планируется увеличить штат и финансирование организации, выделять дополнительные ресурсы на помощь независимым СМИ и европейским НКО, поддерживать программы профессиональной подготовки журналистов.
В октябре 2016 г. Комитет по иностранным делам Европарламента принял резолюцию «Стратегические коммуникации ЕС как противодействие пропаганде третьих сторон», в которой «восточное» (российское) и «южное» (антитеррористическое) направления информационной активности фигурировали как равнозначные. Это ожидаемо вызвало резкую критику со стороны Москвы. Так, Президент России Владимир Путин саркастично поблагодарил журналистов телеканала RT и агентства Sputnik за результативную работу, а главный редактор RT Маргарита Симоньян заверила, что телеканал и дальше будет «давать европейцам альтернативную точку зрения», а «Европа в итоге посмотрит на себя и придет в ужас от того, что творит».
Заключение
Таким образом, в развитии публичной дипломатии ЕС отразилась эволюция европейского интеграционного проекта последних десятилетий – со всеми ее успехами и поражениями, достижениями и кризисами. От фрагментарной, ориентированной на самих европейцев разъяснительной «инфополитики» Евросоюз постепенно перешел к выстраиванию диалога с широкой зарубежной аудиторией. При этом (особенно в период после Лиссабонского договора 2009 г.) ЕС действовал, скорее, как сверхдержава, а не международная организация. В том, что касается инструментов и тактических приемов ведения глобального диалога, Брюссель следовал общемировым трендам – гибко комбинируя традиционные и относительно новые технологии (культурные и образовательные обменные программы, «цифровую дипломатию»).
Курс единой Европы на выработку общей внешней политики и политики безопасности, а также расширение Союза и «Восточное партнерство» ожидаемо вызывали разногласия внутри ЕС и противодействие со стороны России. Украинский «Евромайдан» и последовавшие за ним события выявили резкое несовпадение ценностных и политических установок сторон. Это особенно проявилось во взаимном критическом восприятии публичной дипломатии Европейского Союза и Российской Федерации. Происходит обоюдная секьюритизация публичной дипломатии, то есть причисление деятельности, связанной с распространением информации и прямыми контактами с зарубежной аудиторией, к числу угроз безопасности. При этом обе стороны склонны усматривать подрывную деятельность даже в таких сложившихся десятилетиями практиках, как образовательные, культурные и научные обмены. Появились опасения, что такое алармистское взаимное восприятие публичной дипломатии может закрепиться в практике двусторонних отношений надолго.
Вместе с тем и в Брюсселе, и в Москве осознают важность поддержания контактов на уровне гражданского общества, особенно в высшем образовании – области, наименее затронутой кризисом в двусторонних отношениях, а также в журналистике, экологии, культуре, социальной сфере. Помимо приобретающих все большую популярность проектов и стипендиальных программ Erasmus+, для участия россиян открыта официальная программа обменов ЕС – European Union Visitors Programme (EUVP). В феврале 2017 г. московское представительство германского Института им. Гёте открыло масштабный проект «Общественная дипломатия. ЕС и Россия», финансируемый из бюджета ЕСВС. Проект «намерен поддерживать прежние связи, не давать им разрушиться на отдельные непримиримые позиции, учиться новым способам общения в силовых полях конца 2010-х гг., налаживать обмен интеллектуальной энергией между Россией и Европой». Первыми мероприятиями в рамках новой инициативы публичной дипломатии ЕС стали стажировки российских региональных журналистов во Франции, а также обмены экспертами в области экологии и конференция по проблемам изменений климата. То, что российская сторона не препятствует реализации подобных программ, само по себе может расцениваться как свидетельство относительной нормализации отношений.
Дата добавления: 2020-11-15; просмотров: 957; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!