Из книги «Краса Ненаглядная». 51 страница
Амрита до сих пор помнит горящую станцию, крики убиваемых пассажиров-индийцев и яростные вопли мусульман, паническое бегство под покровом ночи, знойную дорогу следующего дня с вонью разлагающихся трупов, с встречными людьми, озверело мечущимися, чтобы отомстить убийцам их близких.
— Какая у нас короткая память, — горько сказала Тиллоттама, — совершилось чудовищное злодеяние. Оно не могло возникнуть само по себе. Кто в этом виноват? Странно, но до сих пор никто не расследовал это до конца. Кто-то старается заглушить в нашей памяти последствия.
— Вот вы тоже были последствием. — И художник нежно коснулся кисти ее руки, лежавшей на выступе камня.
Тиллоттама вздрогнула, будто весенняя ночь, жаркая и сухая, наполнилась холодным зимним ветром.
— Не «была», а «есть». Вы не знаете, какие последствия. Так слушайте, — и она продолжала рассказ.
«Сестра» матери Шакила, сама очень молодая, совершенно потерялась в беде. Амрита помнит, что их посадили в поезд, бешено летевший на запад, в направлении, противоположном тому, куда они ехали вначале. Снова была длительная остановка, и снова они бежали, пока не нашли приюта в богатом доме, где прожили несколько дней. Потом дом разграбила банда, в качестве добычи захватившая наиболее приглянувшихся женщин. Шакила вместе с Амритой в конце концов оказались в Пакистане, вместе с сотнями других молодых и красивых женщин, похищенных и проданных бандитами в публичные дома.
|
|
|
— До сих пор ведутся переговоры о выдаче девушек с той и с другой сторон, — закончила Тиллоттама. — Я знаю, что вернули в Индию около сорока женщин.
— Так их больше?
— Гораздо больше! Но многие молчат: зачем они вернутся, как будут жить?
— А Шакила?
— Отравилась в пятьдесят втором году.
— А вы?
— Я не видела ее с тех пор, как меня отдали на воспитание к бывшей девадаси. Из тех, кого звали Лакшми Калиюги, с именем Венкатешвары, выжженным на бедре. Она была не злая женщина и много знала. Учила меня танцам, искусству обольщения, умению украшать себя. Рассказывала наизусть целые страницы Махабхараты. Ну и, конечно, учила всему, что сама почерпнула из Камасутры, Рати Рахасьи и Ананги Ранги…
— Словом, из всех древних сочинений по науке любви… А что же потом? — нетерпеливо подогнал рассказ художник.
— А потом я стала старше, и меня учила другая — мусульманка откуда-то из Северной Африки. Тоже танцам — только другим… арабским…
— А потом?
— Я вернулась к старой хозяйке.
— В этот дом?
— Да, но после полученного образования я стала слишком ценной. Не прошло и двух месяцев, как хозяйка продала меня одному богачу. Он заплатил много!
— Сколько вам было лет?
|
|
|
— Семнадцать. Я совсем выросла по южноиндийскому понятию. В Лахоре считали, что мне больше.
— Как же вы попали в кино?
— Мой повелитель был уже стар и счел более выгодным, чтобы я танцевала в ночном клубе. Меня увидел режиссер Хазруд и привел продюсера. Тот решил, что я очень пригожусь для «специальных» фильмов, уплатил еще более крупную сумму, чем та, которую отдали за меня хозяйке, и вот я здесь. Звезда специальных фильмов, безыменная и несвободная, фактически — рабыня…
— Специальных — это значит, простите меня, порнографических?
— Что ж, это правда!
— О боги, о боги! Как же так! В наше время! — Даярам заметался в отчаянье. — Но почему же вы… можно бежать, вернуться к своим?
— После того как пятнадцать лет была неизвестно где? Да нет, хуже, известно где, без документов, без родных. Семилетняя девочка не знала ничего, только одно свое имя! Куда бежать? И как бежать? Купившая меня кинокомпания не лучше гангстерской шайки. Везде свои люди, везде взятки, по пятам за мной ходят провожатые, одного из них вы видели. Это здесь, а в большом городе меня вообще никуда не пускают одну.
— Но ведь вы же знаете языки, даже английский. Как?
— Продюсер — глава фирмы — американец португальского происхождения. Он нанимал учителей… он хочет сделать меня главной звездой.
|
|
|
— Таких фильмов? А вы?
— Что угодно, только не туда, где погибла Шакила! У них есть способы крепко держать меня.
— Какие?
— Лучше не говорить!
Взошедшая луна осветила ее поднятую голову и полные слез глаза, смотревшие так глубоко и пристально, будто вся душа Тиллоттамы пыталась перелиться в душу художника. Рамамурти схватил ее руку.
— Тама, я готов сделать все. Пойдемте со мной. Я не богач, не родич влиятельных лиц, а только бедный интеллигент. Все, что я могу, — это увезти вас, вы обретете вновь родину и положение человека… Бежим скорее!
Она вздохнула глубоко, несколько раз, стараясь подавить охватившую ее дрожь, и покачала головой.
— Не сейчас, Даярам! Надо выбрать время, иначе вы подвергнетесь большой опасности, а меня увезут, и мы больше никогда не встретимся.
— Когда же?
— Через два дня мы закончим здесь съемки. Потом мы должны ехать к магарадже Рева, его княжество недалеко отсюда. Ночью послезавтра — вот когда. Надо исчезнуть так, чтобы они не смогли сразу напасть на след и мы бы успели скрыться в глубь Индии.
— В Траванкор?
— О-о! — И опять волна нетерпеливой дрожи прошла по ее телу.
|
|
|
— Значит, на вторую ночь после этой, в час ночи, здесь.
— Нет, лучше в развалинах часовни, сразу за гостиницей. Там рядом дорога.
— Условлено! Если что-нибудь изменится — почтовый ящик в пасти льва.
— О боги! Боюсь подумать! А теперь пора!
Даярам перескочил перила балкона и бережно принял Тиллоттаму, прыгнувшую следом. На миг ее крепкое горячее под тонким сари тело прикоснулось к нему, и у Даярама перехватило дыхание. Она отступила, тревожно оглянувшись.
— Не надо, не провожайте меня!
— Я только до ограды, сквозь кусты!
Художник довел ее до выхода на дорогу к гостинице. Тиллоттама повернулась, сложила руки в намасте, и снова Даярам увидел ее громадные глаза, старавшиеся заглянуть в потайные недра его души. Теперь в ее взоре ярче всего светилась надежда. Кто смог бы обмануть ее? Уж, во всяком случае, не он!
Рамамурти поспешил домой, подсчитал все имеющиеся деньги и необходимые платежи и, успокоившись, уснул так крепко, что встал на час позже обычного. Не теряя времени на завтрак, Даярам пошел к автобусной станции, чтобы добраться до ближайшего городка. Он быстро шагал, задумавшись, и не заметил, что на его пути стоит, широко расставив руки, стройный юноша в высоком тюрбане.
Рамамурти натолкнулся на каменную грудь, отскочил и упал бы, если бы не приготовленные объятия.
— Анарендра! Откуда ты? — радостно вскричал Даярам, узнавая друга, с которым вместе учился и вместе проделал часть своих странствований по Индии.
— Я здесь по призыву учителя. Приехал помогать ему, приглашенному для участия в историческом фильме. А ты по-прежнему ищешь ее, Анупамсундарту?
— Нашел, — серьезно сказал Даярам, но приятель принял это за шутку и одобрительно погладил его по плечу.
— Покажешь мне Кхаджурахо? Я здесь всего час!
— Если хочешь — вечером. Сейчас я спешу на автобус.
— Зачем? Можно попросить автомобиль учителя, и я сам отвезу тебя.
— О боги! Это помощь Лакшми! Скажи, ты можешь сделать это не сегодня, а послезавтра? Только очень рано? Ты мне поможешь, как никогда!
— Разумеется! Но почему такой торжественный тон? Что с тобой, ты нервничаешь, как никогда?
— После поймешь.
— Согласен и на это. — Они повернули к храмам.
Анарендра Кинкар был художником-декоратором, он уделял своей профессии лишь половину времени, предаваясь усиленным занятиям хатха-йогой, то есть тем тщательным, требующим необычайной твердости характера и воздержанной жизни физическим самовоспитанием, которое иногда по невежеству путают с искусством восточных фокусников. Телесная развитость Анарендры часто ставила Даярама в тупик, и к его восхищению примешивалась изрядная доля ужаса и даже отвращения. Его друг мог принимать немыслимые для нормального человека позы, мог замедлять биение сердца и находиться под водой гораздо больше любого человека.
— Вы будете сниматься как йоги? — спросил его Даярам.
— Да, амплуа факиров. Другого значения нашего телесного воспитания на Западе не понимают.
— И обязательно с дешевым мистицизмом?
— Уверен. Будем производить «чудеса» на фоне храмов, тигров, прекрасных танцовщиц… всей нашей пресловутой экзотики! — Даярам вздрогнул.
— Тогда зачем же твой учитель согласился на эту профанацию?
— Он считает, что есть смысл показать Западу наши пути даже в таком виде. Время привело наши культуры в тесное соприкосновение, но для того чтобы соединиться, необходимо понимание и общность цели. А у кино есть две очень важные силы — документальность снимка и миллионы зрителей. Таковы его слова.
— Он умный человек, твой гуру. Я давно хотел бы познакомиться с ним. Скажи, это он согласился демонстрировать себя высоким гостям из России? Лег под доски, по которым проехал грузовик с людьми? И что-то еще…
— Да, это он сделал, из тех же побуждений. Я буду очень рад, если ты придешь.
Глава 5
Тропа тьмы
После спада жары Рамамурти собрал свои наброски скульптур Кхаджурахо и направился в поселок у храмов к Анарендре и его учителю. Он нашел знаменитого гуру сидящим на ковре в затененной комнате гостиницы.
Учитель хатха-йоги Шарангупта Джанах скорее походил на добродушного буйвола, чем на мудреца. Его облик несколько разочаровал художника. Обритая наголо круглая голова и чудовищные мускулы шеи, отходившие прямо из-под ушей к внешним углам плеч, никак не создавали впечатления интеллектуальности. Не менее могучие мышцы проступали под тонким полотном вполне современной рубашки. Шарангупта был выше среднего роста, но массивность корпуса делала его приземистым. Только когда Даярам присмотрелся к блестящим, чистым, как у ребенка, глазам этого человека, которому не могло быть меньше сорока пяти лет, он увидел в них острый ум, юмор и наблюдательность, терявшиеся от ощущения слишком большой физической силы и здоровья.
Шарангупта предложил Рамамурти омыть ноги в бассейне за занавеской, угостил фруктами с чистой водой. Беседа быстро перешла на изыскания Даярама, и хатха-йог очень заинтересовался соображениями о древнем физическом идеале. Шарангупта был уверен, что изваяния Карли, Матхуры и Санчи создавались как портреты живых моделей, а не являлись плодом воображения древних мастеров. Он говорил, что в отдаленные времена физическое воспитание было очень сложным и строгим, так как трудные условия жизни требовали для преуспеяния выдающегося здоровья и крепости. Поэтому многие методы хатха-йоги тогда были во всеобщем употреблении. Лишь после мусульманских завоеваний, а тем более английского владычества, они стали достоянием немногих, окруживших вдобавок эту столь земную науку покрывалом тайны и мистики. Шарангупта показал Даяраму, какие из упражнений способствовали развитию «красоты силы», как он выразился о средневековом каноне, и художник понял, что современная цивилизация почти исключают развитие и умножение его.
Даярам сверился с временем, лишь когда прошло два часа, и ужаснулся своей невоспитанности. Они вышли вместе с Анарендрой, и тот позвал его на минуту в свою комнату, чтобы условиться о встрече на завтрашний день. Даярам не успел еще рассказать другу о встрече с Амритой-Тиллоттамой и своих планах, как в дверь постучали. Вошел плечистый мужчина, державшийся с уверенностью магараджи, явный иностранец, однако хорошо говоривший на урду.
— Я зашел поздороваться, господин Кинкар, и заодно убедиться, что вас устроили удобно. Только что из Бомбея. А, простите, вы не один!
Анарендра представил художника своему «хозяину» — американо-португальцу, продюсеру фильма Стивену Трейзишу.
— Я, как всегда, удачлив, — объявил вновь пришедший. — Мне не хватало здесь именно художника, знающего храмы. О, только для небольшой консультации. Чтобы быть абсолютно уверенным в правильности выбора фона съемки. Вот что, господа, мы деловые люди, любим быть на короткой ноге со сверстниками. Пойдемте ко мне. Выпьем, поговорим… Впрочем, простите, знаю, что у индийцев это не принято, но чай и лимонад у меня великолепны. Вы оба художники, так проведем консультацию поскорее. Кстати, завтра вечером начнем съемку ваших эпизодов, хорошо?
Даярам, немного ошарашенный потоком быстрых слов, вопросительно посмотрел на друга. Анарендра, любезно улыбаясь, отказался под предлогом коллоквиума с учителем. Тогда американец повернулся к Даяраму. Художнику нестерпимо захотелось посмотреть поближе хозяина Тиллоттамы.
Даярам согласился.
Узнав, что художник живет в деревне, Трейзиш повел его прямо к себе, и он едва успел условиться с другом о встрече на завтра.
Трейзиш занимал два соединенных вместе номера, убранных коврами и низкими столиками «могольского стиля», который создает иностранцам иллюзию «Востока». В комнате, оборудованной под гостиную, было душно. Деревянные крылья двух вентиляторов не могли разогнать теплый воздух, пропитанный запахом табака, алкоголя и крепких духов. Навстречу поднялся большеголовый человек афганского типа, в темно-красной феске, с лицом, изборожденным морщинами.
— Я поджидал вас, сэр. — Голос, хриплый и громкий, сразу вернул Даярама к моменту ужасного потрясения в храме Вишванатха. — Завтрашний план не меняется?
— Почему? Все идет хорошо. Познакомьтесь, — небрежно проговорил продюсер, — это художник Рамамурти, а это известный режиссер Хамруд.
— Из Пакистана? — преувеличенно любезно осведомился Даярам.
Хамруд, что-то прочитавший в лице художника, посмотрел на него со скрытым подозрением.
— Вероятно, я видел ваши картины на выставках, кажется, помню.
— Не старайтесь вспомнить то, чего не было. Я скульптор, — пояснил Даярам, сам удивляясь своему желанию уязвить пакистанца.
— А-а, — протянул режиссер, показывая полнейшее равнодушие ко всем скульпторам мира.
Трейзиш поспешил устранить натянутое молчание, усадив гостей в глубокие европейские кресла.
— Мы попросим господина Рамамурти посоветовать нам экспозиции и планы, наиболее интересные с художественной и исторической точки зрения.
— Для этого мне нужно знать цель и содержание вашего фильма. А вообще Кхаджурахо снят несколько лет назад правительственной киностудией Индии. Фильм получил первую премию на международном фестивале. Кажется, в Маниле.
— Вот это деловой разговор, я не ошибся в вас! — воскликнул довольный продюсер, хлопая Даярама по колену. — Конечно, мы знаем фильм Вадхвани, и его успех как раз побудил нас выбрать Кхаджурахо. Сигарету? Лимонаду?
Рамамурти отверг первое и принял второе. Трейзиш продолжал:
— Мы производим фильмы не для Индии, а для Запада и для Пакистана тоже. Я считаю самыми выгодными романтические фильмы, с приключениями. Верный сбыт и широкий спрос. Но сейчас зритель стал умнее и требовательнее, его не проведешь дешевыми декорациями в стиле Тарзана или Кин Конга. Нет, мы хотим дать подлинную Индию с ее храмами, джунглями, развалинами…
— А что вы имеете в виду, говоря о романтике?
— Ну, боже мой, о чем мечтает массовый зритель, усталый от угрозы войны, политики, неустойчивых заработков и неопределенного будущего? Надо перенести его в совершенно иной мир, где будут невиданные страны, подземелья с тайнами, факиры с чудесами, прекрасные девушки и отважные героические принцы. Но сейчас, в век путешествий, реактивных самолетов, телевидения и спутников, уже трудно заставить зрителя поверить в то, что это может происходить где-нибудь на нашем шарике. Значит, фильм или должен быть историческим, или уводить в космос, на далекие планеты. Меня не интересует космос, но исторические фильмы — это реальный бизнес, это возможность самой причудливой фантазии, потрясающих приключений. И этот наш фильм будет историческим боевиком. Приключения храмовой танцовщицы — девадаси, похищенной из храма, разрушенного во время мусульманского завоевания Индии, проданной в гарем и спасенной оттуда индийским принцем.
Мы не поскупимся на съемки храмов и подземелий, поедем в Эллору и Аджанту, а до этого проведем месяц у магараджи Рева. Там, где водятся огромные белые тигры. Они поймали несколько штук, и теперь магараджа разводит их в одном из своих заброшенных дворцов в Говиндархе. Как это удачно — тигры прямо во дворце. И еще факиры! Ведь вы уже встретили вашего друга…
Даярам улыбнулся — уж очень сильно отличался облик его тонкого и образованного друга от странствующего факира, хитрого фокусника. Продюсер заметил усмешку художника и весело подмигнул ему.
— Я, конечно, не дурак и понимаю, что ваш друг, как и его учитель, — образованные люди, согласившиеся играть свои роли с определенными целями. Ну что ж, это устраивает их и меня, плюс еще порядочная оплата за затруднения. Время вы, индийцы, кажется, не так цените, как мы, европейцы, и особенно американцы.
— Это не совсем верно. Просто у нас с вами разная оценка событий жизни, и многое, чему вы придаете значение, не интересует нас.
— Однако деньги — они нужны всем?
Рамамурти пожал плечами. Вступать в дискуссию с бизнесменом показалось ему бессмысленным. Он начал называть интересные точки съемки, показывая зарисовки, фото и планы храмов. Режиссер, вначале слушавший скептически, стал одобрительно постукивать пальцами по столу и кивать головой, непрерывно дымя сигаретой. Хозяин подливал ему и себе какой-то крепкий напиток. Режиссер делал торопливые отметки в съемочном плане и еще каких-то листах.
— Ай, хорошо, аччи! — воскликнул Хамруд, когда Даярам кончил. — Вы верно поступили, бара-сагиб, найдя умного муртикара. Но я пойду, с вашего разрешения. Салаам!
Даярам тоже поднялся. Трейзиш энергично запротестовал.
— Мы еще не рассчитались!
— Ничего не нужно. Для меня это не составило трудности, а время — мы, индийцы, его не ценим, — улыбнулся своей открытой улыбкой художник.
— Но тогда позвольте же угостить вас чаем! Не отказывайтесь, иначе вы просто обидите меня. Я же принял вашу помощь!
Трейзиш позвонил в колокольчик и что-то негромко сказал явившемуся слуге.
— Сейчас вы познакомитесь с нашей звездой, исполнительницей роли девадаси. Ее зовут Тиллоттама — это, конечно, только псевдоним, но он хорош… Что с вами? Вы боитесь женщин? — Даярам уже овладел собой.
— Пустое, у меня иногда случаются боли в сердце. Они быстро проходят!
— Ручаюсь, что сейчас вы получите сердечную боль, которая не скоро пройдет, — громко рассмеялся хозяин, уже немного захмелевший.
Художник, у которого все внутри затрепетало, попросил сигарету. Трейзиш протянул было портсигар, подумал, отдернул руку и поспешно встал.
— Я угощу вас самыми лучшими, — продюсер достал из ящика стола лаковую японскую коробку, набитую сигаретами в красно-золотой бумаге. Даярам глубоко вдохнул душистый дым с каким-то более резким, чем у обычного табака, привкусом.
Быстро вошедшая в комнату Тиллоттама побледнела и замерла от неожиданности. Хозяин представил гостя, и Даярам неуклюже поклонился, не сводя с нее глаз. Трейзиш внимательно посмотрел на обоих и громко расхохотался.
— Впервые вижу мою дерзкую девочку такой растерянной! Что художник погиб с первого взгляда, то это закономерность. Но ты, Тиллоттама!
Тиллоттама оправилась от неожиданности и быстро заговорила на малаяламе, гневно глядя на художника:
— Зачем вы здесь? Не доверяйте ему ни в коем случае! Это очень опасный человек, помните, Даярам!
Художник ободряюще улыбнулся. Продюсер обхватил девушку за талию, привлекая к себе жестом собственника, и все закипело в душе Рамамурти.
— Честно говоря, если бы я не знал, что это невозможно, я подумал бы, что вы давние друзья. И что это за манера говорить на каком-то собачьем языке в моем присутствии? Что за тайны? Давайте же пить чай, который я обещал мистеру Рамамурти полтора часа назад. Садитесь, наконец!
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!